Не прошло и часу, как на возу осталось только несколько битых яблочек. Аршин вручил покупателю последние деньги и радостно кричит отцу:
      - Можем ехать домой, больше нечем сдачу давать!
      - Ты что, свихнулся?! - задрожал Кризас.
      Хвать за карман Аршина, а там пусто! Цап за кошелёк, а в нём последний грош остался, который ещё Шарик заработал. И тот ломаный.
      Сидят сын с отцом посреди рынка и, как быть, не знают. Тут, на счастье, повстречался им колхозный садовник. Целый грузовик ягод привёз. Он им десятку одолжил. И пятачок на табачок прибавил. Кризас деньги сыну передал и строго-настрого приказал ему:
      - Сиди, никуда не отлучайся, карауль лошадь, а я похожу по базару - авось у кого-нибудь ещё рубль стрельну.
      Сидит Аршин на телеге, свесив ноги, и голубей считает.
      Двадцать два голубя и одного воробья поблизости насчитал. Поскучал И снова пересчитывать начал.
      Идут мимо городские мальчишки, видят: не то пацан, не то мужик на телеге сидит; не то в сукно, не то в кожу бычью одет; не то шапку, не то старый мех в руках мнёт, сам ногами болтает и губами шевелит. Голубей считает.
      - Эй, детина, тебе кто позволил наших голубей считать? - привязались они к Аршину. Пристали как банный лист.
      - А что, нельзя?
      - Ясное дело. Плати штраф - по рублю за птицу!
      Струхнувший Аршин оправдывается:
      - Да я всего десяток и насчитал! Не успел больше.
      - Наше дело маленькое, выкладывай десять рублей.- Рады мальчишки, что глупей себя нашли.
      Заплатил Аршин десятку и ещё за воробья пятак отдал. А когда отец вернулся, с гордостью доложил ему:
      - Ловко я городских провёл, как маленьких надул! Оказывается, на базаре нельзя голубей считать. Их двадцать два тут было, а я всего за десять мальчишкам уплатил. С тем и ушли, дурачьё!
      Отец даже ругать-бранить его не в силах. Лёг на телегу, голову рядном накрыл и велел сыну побыстрее домой гнать, пока Аршин и лошадь не проворонил. Да телегу колхозную не проморгал.
      Аршин запряг мерина, покрутил вожжами и тронулся в путь: без товаров, без денег и без всякой надежды миллионщиком заделаться. Не солоно хлебавши.
      За городом увидел море и решил парень хоть водицей даровой попользоваться. Завёл саврасого на мелководье и стоит посвистывает. Ждёт, чтобы напилась лошадка.
      Мерин уткнул морду в море, солёной воды хватил и чуть не взбесился: головой машет, удила грызёт, ногами бьёт. Как будто его овсом кормили.
      Ничего не понимая, Аршин нагнулся, зачерпнул пригоршней, хлебнул и едва не подавился. До того невкусная вода.
      - Оттого ты и большое такое, что никто из тебя пить не может! - сказал Аршин морю и прочь поехал. Домой, похлёбку есть.
      - Оттого ты и дурной такой, что никто тебя с малых лет не драл, -- не утерпел Кризас, высунув голову из-под рядна.
      Да поздновато хватился. Даже стоя на скамейке, не мог уже дотянуться старик до ушей сыночка. По спине лупил - все руки себе отбил.
      БЕДА
      Вслед за осенними заморозками пришла в Безде-ляй лютая зима. Все поля завалило снегом, который много невзгод принёс зверям и птицам. Белый голод царил в лесу.
      А к избе Вершков подступил чёрный - лентяев голод: так и приковал Аршина к печке. Как на цепь посадил.
      Съели заработанный Даратой хлеб, прикончили колбасу, сало, одна картошка ещё осталась, но и той кот наплакал. В доме хоть шаром покати.
      Однажды на дворе потеплело, и старый Кризас выбрался в лес. Отец дрова рубит в поте лица, а сын по сугробам лазит, птичьи гнёзда выискивает, по дуплам шарит и орешки пощёлкивает. Хуже хорька в лесу разбойничает.
      Рыскал, рыскал, пока не наткнулся на валежину. Та подскочила да другим концом - бац по лбу!
      Чуть без глаза не остался.
      - Топор нашёл! - благим матом орёт Аршин.
      - Тащи его сюда! Продадим - хлеба купим! - обрадовался отец.
      - Да он старый, - объясняет сын, вытирая рассечённый лоб.
      - Всё равно пригодится, хоть в лом сдадим. Неси быстрей!
      - Так он и не железный вовсе.
      - Вот балда! Топорище небось нашёл?
      - Не топорище - сук...
      - А чего обманываешь?
      - А чего он так больно бьётся? Как топором рассек!
      Отец молчит, накладывает дрова на сани, верёвкой обвязывает, а сын опять кричит:
      - Пап, а жёлуди едят?
      - Нет!
      - Эх, жалость: такой огромный дуб нашёл!
      Кризас только тем и утешается, что панов да шибко грамотных людей не вдруг поймёшь. У них всё не разбери-бери.
      - Пап, пап, а лося едят?
      - Едят!
      - Эх, жалость: в лес убежал!
      - Перестань из пустого в порожнее переливать, а то влезу на дерево и уши надеру! - злится Вершок.
      И сани плечом подпирает.
      А Аршин позади плетётся и мечтает: "Был бы снег мукой, лёд - леденцом, а жёлудь - сливой... Эх и жизнь была бы! Как у колхозного кладовщика Амбараса!"
      Приехали отец и сын в местечко, часть дровишек продали, муки для болтушки накупили, табаку для трубки и отправились по магазинам подходящую кастрюлю искать. Чтобы и побольше была, и подешевле.
      Вскоре надоело Аршину, как хвост, за Вершком ходить. Вернулся к саням и улёгся в них, свернувшись клубком от холода. Поздно вечером явился отец с покупкой. Бельевой котёл приволок.
      - Ты где так долго пропадал? - дрожит Аршин.
      И у Вершка зуб на зуб не попадает.
      - Пока приценивался, пока покупал, да пока к кастрюльщику носил, дырку заделывал, - объясняет Вершок, - не заметил, как стемнело.
      - Зачем же ты дырявый котёл покупал? - спрашивает сын.
      - Да он целый был.
      - Чего тогда к мастеру носил?
      - Да я его камнем продырявил. Рано или поздно всё равно прохудится, а кто нам в Безделяе починит? Так я уж обо всём позаботился, чтобы лишний раз не ездить. Думать надо!
      Приехал старик домой и слёг. Побежал Аршин лошадь просить, никто ему на слово не верит, все лишь плечами пожимают:
      - Вчера ещё как огурчик ходил...
      - Сами удивляемся! - объясняет Аршин. - По снегу ходил - ноги застудил, а теперь на лёгкие жалуется. Лёгкие - полбеды, да как бы тяжёлые не расхворались!
      Так или иначе, в сумерках за врачом отправился. И словно в воду канул.
      Мать все глаза проглядела, соседи, что и думать, не знают: Кризас на ладан дышит, а сына всё нет и нет. Будто за смертью его послали. Наконец на третий день возвращается Аршин и докладывает:
      - Я уж обо всём позаботился: к доктору сходил, в аптеку сбегал, всех родных оповестил, гроб заказал и на кладбище завернул - могилу вырыл. Чтобы лишний раз не ездить.
      Пока суд да дело, Вершок приказал долго жить. Пышные похороны устроили Кризасу колхозники, памятник ему большой отгрохали, венков целую гору нанесли, а Аршин плачет, рыдает, волосы на себе рвёт. Первый раз по-настоящему отца жалеет.
      - Да не убивайся ты так, - уговаривают соседи.- От этой беды ещё никто не спасся! Ведь и наши отцы в своё время померли.
      - Вам-то что... - всхлипывает Аршин.- Богатый помер - деньги детям оставил, а мудрый на тот свет ушёл - всё с собой унёс.
      Как умел, так и скорбел Аршин.
      Покачали головами соседи: истинную правду сирота сказал. Трубка, кисет да щепотка табаку - вот и всё, что оставил сыну мудрый Кризас. Да ещё россказни о славном безделяйском пане Яцкусе. О его пресловутом сыне Причкусе. И о бравом Вершковом роде.
      НЕ ТАК УЖ ХОРОШО, НЕ ТАК УЖ ПЛОХО...
      Овдовев, Дарата не позволила сыну баклуши бить, тут же к делу его приставила. Пух драть.
      Сидит богатырь, потолок плечами подпирает, лавку задом ломает, громадными своими ручищами - им бы камни ворочать! - по пушиночке гусиную одёжку щиплет, не смеет перечить матери. Помнит чёрный лентяев голод.
      С непривычки пальцы немеют, в глазах рябит, пух в ноздри лезет, но Аршин нос кулаком зажал и дохнуть боится, чтобы всю работу не сдуло. Как снежок, ветром не унесло.
      Только он с одной насыпкой управится, мать тут же вторую от соседей тащит, потому как зимой в колхозе другой работы нет. За второю - третью, за ней четвёртую... Парню некогда во двор выбежать да высморкаться как следует, чтобы нос на всю жизнь не заложило.
      Чуть весной повеяло, Аршин перья в угол и бегом к бригадиру Полуквасу подходящую работу себе просить. Мужскую!
      - Ну ладно, - согласился бригадир, - выдам тебе пару лошадей и сошку: будешь за трактористами огрехи запахивать. С сорняками воевать.
      - Спасибо, - благодарит Аршин. - Только ты мне хоть кого-нибудь в подчиненье дай. Помощника назначь. Чтобы было, кем командовать.
      - У тебя в подчиненье лошади,- объясняет Полуквас. - Ими и командуй. До упаду.
      - А кто ответит, если будет плохо вспахано? На кого мне тогда кричать? не соглашается Аршин.
      - Если плохо вспахано будет, найдётся кому на тебя на самого кричать, погрозился бригадир.- И за работу ни гроша не получишь.
      Ещё бы поспорил Кризасов сын, да вспомнил, как минувшей зимой жёлуди в лесу ел, как слюнки глотал, на лося глядя... Передёрнулся и, навалившись на соху, вдавил её в землю. По самые держалки вогнал.
      Гикнул Аршин, взмахнул кнутом, лошадки рванулись, налегли на постромки, те - трах! - и лопнули. Будто подрезанные. Кое-как связал обрывки Аршин, опять лошадей погнал - и снова упряжь в клочья... А на третий раз и чинить нечего.
      Сбегал парень домой за отцовскими шлеями и стал уже иначе пахать: по-над самой землёй соху ведёт, еле-еле травы касается да знай лошадей бранит. На чём свет стоит ругается.
      Так полдня и прошагал за лошадиным хвостом. Пришёл бригадир работу проверять, за голову схватился: все огрехи в полосах, а ни одной борозды не вспахано. Словно кто на санках по полю катался.
      - Да за такую работу тебя из колхоза гнать надо! - распекал Полуквас Аршина.
      А тот в свою очередь лошадей чехвостит:
      - Да за такую работу вас на живодёрню гнать надо!
      -- Я тебе, не лошадям говорю, безрукий? - разоряется Полуквас.
      - Я вам. не бригадиру говорю, безногие! - вторит Аршин.
      - Да как ты смеешь?! - орёт бригадир.
      - Да как вы смеете? - кричит пахарь, а вся бригада слушает их перепалку и хохочет, животики надрывает.
      - Я тебе задание дал!
      - А я - им!
      - Не ори на меня, как на скотину!
      - Ладно, буду как на человека орать.
      Угомонился Полуквас, но больше и часу не стал держать Аршина. В два счета из бригады отчислил. И даже полтрудодня ему не записал.
      Бредёт Аршин домой, шлеи на плечо повесив, а слезы так и катятся по щекам. Обидно ему: что делать, не показали, пахать не научили, только бригадир обругал и с работы выгнал. Как бывший безделяйский пан Яцкус.
      Мать утешила сына, объяснила, что никто умельцем не родится, а сам Полуквас ещё не так давно тише воды, ниже травы ходил, тени своей боялся, пока бригадиром не заделался. Подбодрив сына, Дарата посадила его за стол и кусок мяса перед ним поставила. Подкрепиться до обеда.
      - Только смотри оставь, чтобы в капусту положить, - предупредила сына.Больше нет.
      Так и сделал Аршин: половину съел, а половину раскрошил на кусочки, вышел в огород и всю капустную рассаду усыпал мясом. Как удобрил.
      "Ежели она от навоза хорошо растёт, то уж от мяса и вовсе до неба вымахает!" - рассудил Аршин.
      Принесла мать миску варёной капусты, а мясом и не пахнет.
      - Всё съел, что ли? - удивилась Дарата.
      - Нет, половину только,- ответил послушный сын, - а другую, как ты сказала, в капусту положил.
      - В какую? - не понимает мать.
      - Известно, в какую, которая в огороде растёт. Мать чуть миску из рук не выронила.
      - Нельзя так, - снова по-хорошему объяснила сыну Дарата. - Капусту золой посыпают, чтобы гусеницы не заводились, а мясо - я тебе сказала - в варёную капусту положить, несмышлёный мой!
      Ест Аршин пустую капусту и грустную думу думает. Он из кожи вон лезет, всё делает, что ему велят, а никому угодить не может. Хоть поди и собери в огороде мясо.
      - А почему в бочке гусеницы не заводятся? Ведь солёная капуста вкуснее, чем сырая? - спрашивает он мать.
      - Потому что зимой они замерзают или в землю поглубже прячутся от холода.
      Поел Аршин, натянул тулуп и давай в огороде между гряд ходить, по бокам себя руками хлопать, ногами топать, на пальцы фукать... Будто стужа на дворе.
      Как ни старался Аршин, ни одной гусеницы не заморозил, зато собаки, почуяв мясо, со всего Безделяя набежали и такую кутерьму в огороде подняли, что только шерсть клочьями полетела. За каждую кроху грызлись.
      Жалко стало Аршину собачьей шерсти, стал он самых рьяных палкой разнимать. Одну треснул - убежала, другую двинул - завизжала, а третья хвост поджала и хвать его за штаны! Клок бычьей кожи выдрала и ногу задела. Зубастая!
      Аршин наутёк пустился, собака - за ним. Не зная, куда бежать, парень сломя голову влетел в колхозную контору, а там как раз общее собрание шло. Сам председатель Заседаускас с отчётным докладом выступал.
      Отдышался наш герой, огляделся. Народу как сельдей в бочке. Все потные, красные, будто трижды вокруг колхоза обежали, и на дверь косятся.
      "До чего собаки осатанели - столько людей в контору загнали!" - подумал Аршин и в первый ряд протиснулся.
      Ползала заслонил.
      Председатель помрачнел как туча, нахмурился и строго спрашивает:
      - Что у вас, товарищ Аршин?
      - Ничего, - пожимает плечами тот. - Сегодня мать капусту варила.
      - Хорошо, хорошо, - говорит Заседаускас.- Из-за этого не стоит нам мешать.
      - Да не так уж и хорошо, - замечает Аршин,- собаки мясо сожрали.
      - Это плохо.
      - Да не так уж и плохо: я собак палкой отделал.
      - Это хорошо.
      - Да не так уж и хорошо: одна меня укусила.
      - Это плохо.
      - Да не так уж и плохо: я от неё сбежал.
      - Это хорошо.
      - Да не так уж и хорошо: она за дверью ждёт.
      - Так пойди и эту вздуй, - посоветовал председатель.
      - Нашли дурака, - ухмыляется Аршин, - собака-то ваша.
      Испугался Заседаускас, к Аршину бросился и, задрав на нём штанину, стал смотреть, где же рана.
      Даже царапины отыскать не может. Люди диву даются:
      - Надо же! Ну и досталось бедняге!.
      - С кулак дырища, а крови нет!..
      Наконец Заседаускас нашёл пупырышек - на том месте, где прошлым летом комар сидел. И хоботок точил.
      Ветеринарный фельдшер полфлакона йода на Аршина выплеснул, километр бинта извёл, потом шприц схватил и помчался бешеную собаку ловить. Председатель вернулся в президиум, переворошил кучу всяких бумаг, вынул из-под самого низа Даратино заявление и впервые - без шпаргалки такую речь сказал:
      - Корову просит!
      Пожалев незадачливого сына Вершка, колхозники единогласно проголосовали за то, чтобы выделить вдове покойного Кризаса денежную ссуду на приобретение коровы, а её сына Аршина занести в нетрудоспособные и, как другим по старости, так ему по младости пенсию назначить. Две копейки в день.
      Аршин, не помня себя от радости, побежал матери хвалиться своей удачей. До ночи уснуть не мог.
      - Корова не убежит, - рассудила мать. - Сперва ячмень посеять надо. Земля давно прогрелась..
      - Тише, тише! - замахал руками Аршин. - Не видишь, что ли, под окном петух подслушивает? Этот злодей кур соберёт, и они весь ячмень склюют, пока я заборонить успею.
      - А ты пораньше встань, - улыбается мать. --Упреди злодея.
      - Он теперь уже не заснёт, из-под земли мой ячмень достанет, - сокрушается Аршин.- Давай лучше картошку сажать.
      - Ну ладно, - согласилась мать. - А картошку на ячмень сменяем, если живы будем.
      В два дня управились, всю картошку посадили и пошли на базар корову покупать. Аршин деньги в старый чулок положил, чулок в платок завернул, платок в одеяло закутал и весь этот тюк за пазуху спрятал, И двумя ремнями подпоясался, и штанины в сапоги заправил. Чтоб не потерять дорогой.
      Идёт Аршин, брюхо выставив; сто шагов пройдёт, сядет у обочины, тюк достанет, деньги пересчитает, все ли на месте, и дальше путь держит. Как паровоз пыхтя.
      Трое суток до местечка добирался.
      А на базаре камнем свой узел придавил, сам сверху сел и с места не сдвинулся, пока мать коровку присматривала. Поторговавшись, Дарата, можно сказать, задёшево купила.
      Не дороже козы бурёнка обошлась.
      Ведёт Аршин корову за рога и ног под собой не чует. Возле каждого столба останавливается, головой крутит:
      - Ну и дешёвка!
      Не верит, что снова будет борщ со сметаной есть.
      - Как срядились, так и заплатили,- успокаивает мать, радуясь, что наконец-то сын за ум взялся. Выбросил дурь из головы. А Аршин нет-нет да и опять:
      - Ты, мать, как следует погляди, может, нам козу подсунули?
      Пригнали корову, на луг пустили, а привязать-то нечем - до того обеднели за зиму.
      Аршин пошёл на соседний выпас, выдернул там кол и обратно шагает, а сосед за ним с криком бежит:
      - Эй, Аршин, ты что же делаешь? Куда барана моего повёл?
      - Да я не барана, я кол на время взял,- не оборачивается тот.
      - А к колу баран привязан!
      - Ничего не знаю, тут верёвка привязана! - И дальше двигается.
      - И баран к верёвке!
      - Ну это другое дело, мне твой баран ни к чему, - сказал Аршин, отпуская барана, и похвастался: - У меня своя корова есть!
      Кол воткнул, бурёнку привязал, а сам на травку лёг и ждёт, когда у коровы вымя набухнет и можно будет подоить. Парного молочка напиться. Похлёбку забелить. Борщ заправить. Маслица сбить... Глядит не наглядится на свою коровку Аршин.
      АРШИН-КАРАУЛЬЩИК
      А солнышко с каждым днём всё выше, выше, светит ярче и греет жарче, всё дольше на небе держится. И с каждым днём всё живей да веселей Аршин, всё толще да беззаботнее. Знай бока на солнышке греет, бурёнку свою пасёт и молоко вёдрами хлещет. Как заправский телок.
      И про чёрный лентяев голод забыл. Но мать не дала Аршину лоботрясничать и в один прекрасный день отвела сына к Амбарасу, чтобы кладовщик его себе в помощники взял, своему делу обучил. Мешки считать, крыс гонять, ключами на поясе бренчать.
      Но крёстный отец только руками замахал: дескать, летом на складе пусто, чуть не дверь нараспашку, и даже ночной сторож Караулис больше по привычке здесь сидит. Свежим воздухом дышит.
      Повела мать Аршина к деду Караулису и говорит:
      - Пускай хоть даром помогает тебе. Всё лучше, чем лодыря гонять!
      Старик и согласился. Сел Аршин вместо него на крылечке склада, самопал кремнёвый меж колен поставил, а сам грошиком своим любуется, тем единственным, который Шарик заработал. То рукавом его потрёт, то на зуб попробует. Как-никак забава.
      Тем временем небо тучами обложило, началась гроза. Дождь как из ведра, молния так и шастает по небу. А Аршин, под навес забравшись, только посмеивается над ней:
      - Хоть ты и сильная, хоть и грозная, всё равно тебе такого грошика не иметь. И самопала тоже!
      Вдруг - пых! - огненный шар свалился на ближний тополь. Вспыхнуло дерево. Серой завоняло вокруг. Аршин от грома к земле пригнулся, поджилки затряслись у бедняги. Даже грошик со страху выронил. Монетка виль-виль - да и в щель провалилась. В самый подпол.
      - Уж и пошутить нельзя, - сказал Аршин молнии, но только поздно было: как сквозь землю провалился грош.
      Ни самому посмотреть, ни людям показать, о серьёзных покупках и думать нечего!
      Наутро приходит расстроенный Аршин к своему крёстному отцу и слёзно просит:
      - Дядя Амбарас, ломай пол!
      - Не морочь мне голову, - отмахивается кладовщик.
      - Заработок за столько лет пропал!.. Помоги достать!
      - Стану я за грош колхозный склад ломать!
      - А за рубль?
      - Ещё подумал бы.
      - А за сто рублей?
      - Это другое дело.
      Полдня Аршин мозгами шевелил, думал, как ему свою денежку выручить, и придумал наконец: улучив момент, стащил у кладовщика сторублёвую бумажку, сложил её вчетверо да в ту же щель засунул. И щепочкой подпихнул.
      - Теперь небось и пяти досок не пожалеешь! - радостно сказал Амбарасу и побежал за ломом.
      Крёстный не медля принялся за дело. Отодрал половицы, всю землю пальцами ощупал и не успокоился, пока не спрятал сотенную в карман. Аршин тоже рад-радёшенек, будто заново свой капитал обрёл, на дороге поднял.
      - Давай заодно уж и крышу починим, - говорит ему Амбарас. - Смотри, как с потолка течёт. Струями вода льётся.
      - Кто же в такой дождь на крышу лезет? - не соглашается крестник. И головой мотает.
      - Ничего, - говорит кладовщик, - мы её после дождя починим и под каждую щель горшок поставим. С крышкой.
      - А тогда уже и течь не будет, - говорит Аршин и снова монеткой балуется.
      Грошик свой под потолок подбрасывает.
      - Эге, да ты не так глуп, как про тебя говорят, --ухмыльнулся кладовщик, по-своему поняв парня. - Недаром я тебе на крестины овчинку подарил. В парикмахерской накрученную!
      И начал уговаривать Аршина, чтобы тот навсегда при складе сторожем остался. Денег обещал не жалеть, крупы ячменной отвалить и варёных каштанов дать. Конских, прошлогодних.
      Аршин и согласился. Трудно, что ли, ему человека уважить? Жалко, что ли, Амбарасова добра? Не всё ли равно, как время убить?.. А тут ещё деньги сами в руки просятся.
      Сел он под тополем, в который молния била, прислонился спиной к дереву и похрапывает так, что вороны склад за три версты облетают.
      А кладовщик заранее сговорился с ворами ограбить склад. Подкрались бандиты в полночь, а подойти к сторожу боятся. Страх берёт, как посмотрят на Аршиновы кулаки. Дрожь по телу, как самопал кремнёвый увидят. Поджилки трясутся, как глянут на дубовый кол, что рядом торчит. Стоит богатырю шелохнуться, как у грабителей душа в пятки.
      Бежали бы от этого места куда глаза глядят. Но вор, он вор и есть: трусит, а ворует.
      Вскочили они все вместе, навалились на Аршина, руки ему скрутили и голову в мешок засунули, а караульщик и не думал отбиваться. Ему как раз чудный сон снился: ленивые вареники во сне уписывал. Обчистили воры склад, всё зерно вынесли и следы свои граблями заровняли, а грабли в пруд бросили. Будто на крыльях улетели.
      Аршину так уж хорошо, так уж славно в сонном царстве! И комары через мешок не кусают.
      Утром примчалась милиция. Стали всех расспрашивать, допрашивать. И сторожа взяли за бока.
      - Ты почему разбойникам не сопротивлялся, если у тебя в одной руке ружьё, в другой - кол дубовый? - спрашивает главный милиционер.
      - Как же мне было сопротивляться, если обе руки заняты? Сами посудите!
      - А почему "караул" не кричал?
      - Как же мне было кричать, если рот варениками забит?
      - Может быть, ты узнал кого-нибудь из них?
      - Как же мне было их узнать, если они даже не поздоровались?
      - Так, может, хоть заметил, куда они скрылись?
      - Как же мне было заметить, куда скрылись, если я не видел, откуда они явились?
      Поняли милиционеры, что от раззявы толку не добьёшься, и отпустили его с миром. Правда, на прощание сказали, что, мол, в следующий раз за такие вещи по головке не погладят: уже не маме, а самому Амбарасу отдадут на перевоспитание.
      Через несколько дней зазвал кладовщик Аршина в гости. Усадил за стол, мёдом-чаем потчует, на все лады расхваливает крестника и деньги в руку ему суёт. У парня глаза на лоб:
      - За что?
      - За то, что молчать умеешь, - объясняет кладовщик.
      С деньгами в ладони прибежал Аршин домой, схватил иголку с ниткой и перед зеркалом устроился.
      - Что ты делаешь? - спрашивает мать.
      - Хочу рот зашить.
      - Совсем ума решился! - обомлела Дарата.
      - Я не решился, - отвечает сын. - Те решились, кто за молчание большие деньги платят. Пачками в горсть суют!
      Сгребла Дарата Аршинову добычу и бегом куда надо. Как на духу всё выложила.
      Амбараса за решётку упрятали, а растяпе-караульщику тут же отставку дали. И ружьё отняли. Ту самую пищаль, которую дед Караулис на крестины ему дарил. Самопал кремнёвый!
      КАК СВИНЬЯ ПРОВАЛИЛАСЬ В ПЕКЛО
      Нигде Аршин не прижился, ничего не узнал и ничему не научился, даже собственной фамилии ни прочесть, ни написать не мог. Хуже горькой редьки осточертел колхозникам, никто с ним не связывался. Даже дети и те его не дразнили.
      Аршину уже и паном быть не хочется, и бездельничать опостылело. Вроде бы старается парень, только все старания идут насмарку: люди его считают лодырем, недотёпой, гонят прочь, как последнего безделяйского пана Яцкуса. Хоть в петлю лезь!
      Только и оставалось неучу пойти в свинопасы. Но Аршин и тут прославился. Как медяшка в золе блеснул.
      Выгнав стадо, прилёг на меже вздремнуть, а свиньи во все стороны разбрелись - кто в бобы, кто в горох, а кто и в кукурузу. Королеву полей не пожалели.
      Пастух Выгоняйла еле-еле собрал их в кучу, кое-как по пальцам на руках и ногах пересчитал, видит, что одной не хватает. Самой шкодливой.
      - А ну, грамотей, поди проверь, может, обсчитался я, пропустил какую-то, просит он Аршина. Как-никак тот семь лет штаны протирал на школьной парте.
      Аршин, поворчавши, встал, потянулся, пошёл к стаду и начал пальцем в воздух тыкать, приговаривая:
      - Свинья, хрюшка, свиные свинки, хрюшкины подсвинки, пегая, хромая, тупорылая, вислоухая с поросятами, кабан, боров, хряк...
      - Кто же так считает? - удивился пастух. - Пойди и по-человечески пересчитай, как тебя в школе учили.
      - Ежели ты лучше моего умеешь, так сам и считай! - огрызнулся упрямец и снова у межи залёг.
      Отдохнуть. Чуть рука не отвалилась у бедняги, пока пальцем в небо тыкал.
      Выгоняйла не на шутку рассердился и решил хорошенько проучить лентяя. Подговорил подпасков свиной хвост в болото воткнуть, и будит лежебоку. Орёт благим матом:
      - Вставай, Аршин, вставай, засоня! Пегая утонула! В трясину провалилась! Тот глаза продрал.
      - И не хрюкнула? - спрашивает.
      - Да уж хрюкала, хрюкала, только проспали мы с тобой. Бежим, может, ещё спасём! А не то достанется нам обоим от председателя. И тебя и меня на одном суку повесит.
      Аршин почесал в затылке.
      - А пожарникам ты звонил? - снова спрашивает.
      - Звонил, звонил! Только у них машина по дороге перевернулась. Всю воду пролили. Сын Кризаса ногами подрыгал.
      - А председателю сообщил?
      - Сообщил, сообщил! Лапоть на ель повесил и вовсю названивал!
      - Ну, коли так, придётся встать, - прочухался наконец Аршин.
      Подбегают они к болоту, видят - только хвост наружу торчит. Самый кончик.
      - Ты за хвост тяни, а я, когда голова покажется, за уши схвачу,-учит пастух.-Только тащи сильней!
      Ухватился великан за хвост, как дёрнул - и бул-тых в болото! Вверх тормашками.
      - Держи! - кричит Выгоняйла.
      - Держу! - барахтается в грязище Аршин. - Держу, а где свинья-то? - И, ничего не понимая, смотрит на обрывок хвоста.
      - Видать, засосало. Ох и нагорит нам теперь в конторе! Из заработка вычтут. До последней копейки высчитают.
      Испугался Аршин, а сам весь мокрый, дрожит, боится, что снова голодать придётся, слезы по лицу ручьём бегут. В грязи дорожки промывают.
      - Ты чего ревёшь, детина? - спросил, подъехав на мотоцикле, председатель колхоза Заседаускас.
      - Как же мне не плакать? Не успел задремать, как свинья утопла. Я тащил что было мочи, но один только хвост и спас. Самый кончик...
      - Так чего же ты дремал, вместо того чтобы за свиньями смотреть? нахмурился Заседаускас.
      - Я думал, вы не дремлете... А иначе я бы разве осмелился? Ночами глаз не смыкал бы...
      - Ах ты вон в кого метишь! - обиделся председатель. - Ну что же, я дремать не стану. Покажи-ка, что от свиньи осталось. - Взял у Аршина обрывок хвоста и сразу всё понял. - Интересно, почему у твоей свиньи хвост палёный? спрашивает ротозея.
      И под нос ему тычет.
      - Не иначе, как в самое пекло провалилась... - ответил Аршин, покачал головой и поплёлся к меже.
      На то место, где его сермяга осталась. Долго думал председатель, к чему бы приспособить великана с карликовым умом, какую работу ему дать, чтобы он и на хлеб себе заработал, и колхозу убытка не причинил. По способностям, значит.
      - Свинопас из тебя не получился, посмотрим, может, с гусями справишься, сказал Заседаускас и перевёл Аршина на другую должность.
      Вместо бича хворостину дал.
      Ничего не попишешь, пришлось Аршину согласиться. Согнал гусей в стаю и караулит их, глаз не сводит. Даже к воде не подпускает, чтобы, не дай бог, не утонули. Но разве один за всеми усмотришь?! У гусей ведь не только лапы, у них и крылья - летают, гогочут, так и шастают по сторонам. Что тут делать?
      Свил Аршин верёвку да и связал всех птиц: крыло-к ноге, нога - к шее, шея - к хвосту, хвост ~ к голове. Побросал бедняг в кучу и смотрит, что дальше будет. А гуси, конечно, рвутся, дёргаются, дерутся между собой. Только пух летит,
      - Нехорошо! - решил заботливый пастух. -Так ни пуха, ни пера не останется. Лучше я сам и пух выщипаю, и перья выдеру.
      Что ни говори, приработок! Сказано - сделано. Ощипал, ободрал всех птиц, связал их ещё покрепче, а сам пошёл в правление требовать премии за рационализацию.
      - Да ты хуже, чем хорёк, набедокурил! -раскричались колхозники.
      А сын Кризаса знай своё твердит:
      - Такой способ даст нам сто больших и сто малых выгод. Во-первых, гуси без перьев никуда не улетят. Во-вторых, пастух теперь может отдыхать или другим делом заниматься. В-третьих, ни одно перышко зря не пропадёт. В-четвёртых, ни один воробей из того пуха гнездо не совьёт. В-пятых, ни один жук воробьев не побоится. В-шестых, ни один сад без вредителей не останется. В-седьмых, ни один садовник бездельничать не будет...
      Однако председатель не стал дожидаться, пока Аршин все выгоды перечислит, и выгнал нашего рационализатора из колхоза. А бухгалтеру велел убыток покрыть за счёт Дараты. И через суд взыскать.
      Опять вернулся Аршин домой без славы и без денег, если не считать тот грош, который ему за Шари-ковы труды перепал. Да вдобавок и мать без заработка оставил.
      - Что мне делать с тобой, негодником? - горько плакала Дарата. - Не котёнок ведь, в реке тебя не утопишь.