Она сказала что-то, зашевелила губами и открыла глаза. Некоторое время с изумлением рассматривала нечто, лежащее на ее плече и являющееся моей ладонью. Потом перевернулась на бок и подняла голову. Посмотрела на меня внимательно, чуть ли не пытливо.
      – Если ты теперь скажешь, что я тебе не нравлюсь, – предостерегающе заявил я, – то это будет рекордом наблюдательности.
      Она усмехнулась и приложила мне палец к губам.
      Три четверти часа спустя я стоял у дверей своей комнаты, облаченный в скафандр, с полным стартовым снаряжением. Я не считал, что сделал что-нибудь не так, как следовало. Все, что я говорил о себе и своей работе, не означало, что веду образ жизни средневекового монаха. Иначе как же Итя?
      Мысль эта пришла не ко мне. Я улетал на задание. И прощался с милой, ласковой девушкой, с которой провел ночь. Больше, чем ночь. Последнюю среди людей. Я был вместе с ней несколько часов, и это время чувствовал себя счастливым. Если только я понимаю как следует, что такое счастье. И сказал ей об этом.
      – Не надо, – попросила она шепотом. – Если можешь, не забывай обо мне. И о том, что я тебе говорила.
      Она смотрела мне прямо в глаза. И улыбалась, но только губами. Улыбка была не из радостных.
      – Пойми меня правильно, – сказала она чуть громче. – Я не прошу, чтобы ты сделал что-нибудь. Только, чтобы помнил.
      Наверняка, она не была глупышкой. Мне это нравилось. Нравилась ее искренность. И именно такая постановка вопроса.
      – Пока, – буркнул я. – Если могу тебе что-нибудь посоветовать, то возвращайся на Землю. Но ты, наверняка, не захочешь. Тогда жди здесь. Только не думай, что это имеет какое-нибудь значение.
      Она покачала головой. Спокойно сказала:
      – Это мое дело. Впрочем, может и вернусь. Сейчас это в самом деле не имеет значения. Но... – голос подвел ее.
      Я ждал. Наконец она подняла голову и улыбнулась. Нелегко ей это далось.
      – Могла бы я ждать и тебя тоже?
      Я выпрямился. Нет ничего более простого. Для меня, разумеется. Но не для нее. Впрочем, это неважно. Дело в простеньком расчете по теории вероятности. Простейшем.
      – Нет, – мой голос звучал спокойно. Я коснулся замка. Открылся коридор. В глубине его, направо, виднелся вход в диспетчерскую.
      – Нет, – повторил я и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
      Тем же днем, около двенадцати, устроившись в тесных коконах пенолитовых кресел, мы наблюдали на экранах стартовое поле базы в Будорусе, окутанное клубами дыма, в которых посверкивали короткие молнии, не имеющие для непосвященного ничего общего с работой стартовых двигателей ракет. Метр за метром корпуса многотонных сигар двигались вдоль виднеющихся вдали альпийских кряжей. Сперва ощущается тяжесть рук, бессильно лежащих на подлокотниках кресел. Потом все заглушает стук крови в висках и болезненные попытки вдохнуть поглубже. А ведь это было не то ускорение, какое требуется для старта в гравитационном поле Земли.
      Когда экраны потемнели настолько, чтобы приглушить солнечные зайчики, скользящие по вершине купола, накрывающего аварийный уровень базы, мы услышали голос Яуса:
      – Вот и все, ребята. Дальше вам придется справляться самим. Я блокирую навигационные автоматы базы. Возвращайтесь целенькими.
      Я инстинктивно пробежал глазами указатели на центральном пульте. Они выглядели как и следовало. Наши автоматы уже полностью контролировали полет, согласно с введенными в их блоки программами.
      На душевное пожелание шефа базы мы не отозвались ни словом. Он сделал, что должен был. Мы, к счастью, отвечать были не обязаны.
      Пересеча линию терминатора, мы сошли с орбиты, словно камень, сорвавшийся с карусели. Нам предстояло несколько стереотипных дней. По крайней мере, до орбиты Юпитера. Потом мы выйдем из плоскости эклиптики и возьмем непосредственный курс в направлении Центавра. Мир узнает, что предприняты дальнейшие «шаги», направленные на выяснение судьбы первых экспедиций за пределы нашей солнечной системы. Ни слова больше. Не стоит травмировать утонченный гуманизм землян созданием того, что еще нескольких из них отправили ко всем чертям.
      На следующий день мы заблокировали автоматы и проверили системы ручного управления. Подвергли ревизии энергетические агрегаты, синтезаторы, все внутренние коммуникации и оружие. Немного побаловались пилотированием вспомогательных кораблей и пристреляли их излучатели. Теперь нам оставалась разве что новая интерпретация сообщений, переданных нашими предшественниками, и ознакомление с нюансами инструкции по контактам. На этот раз откладывать сие занятие до гибернации не стали.
      В начале второй недели полета мы устроились в гибернаторах. Снагг еще раз проверил их аппаратуру.
      – Смотри, – буркнул я ему, – на этот раз мы должны проснуться вовремя.
      Он не ответил.
      Я сунул под язык таблетку снотворного и надавил зеленую кнопку, вмонтированную в раму крохотного окошка прямо перед моим лицом. Еще разок вызвал Риву и Снагга. Они ответил нечленораздельным бормотанием. Тогда я опустил веки... Я еще услышал шелест закрывающегося люка и почувствовал первое дуновение холода.
      В моей голове неожиданно завелся сверчок. Стоило немалых трудов, чтобы определить его местонахождение. Но это оказался не сверчок. Я знаю этот звук, проникающий до самых глубинных нервных волокон. Предостерегающее верещание лакея.
      Глупый диод, подумал я. Я ведь сплю.
      Однако, шевельнулся. Открыл глаза. Человек это делает автоматически. Но не после того, как проспал две тысячи ночей. И столько же дней.
      На рамке стекла, прямо передо мной, полыхал красный огонек. Я очнулся в долю секунды. Мне пришло в голову, что забавы не кончились и мы до сих пор герои представления, не отдающие себе в этом отчет. И неожиданно вспомнил все, что предшествовало старту. Отправление, почетный экспорт и тому подобное. Нет, это уже не розыгрыш.
      Я выкарабкался из гибернатора до того, как автомат успел до конца раскрыть люк. Глянул на остальных. Убедился, что они тоже не спят, и одним прыжком оказался в своем кресле перед пультом. Сразу бросились в глаза указатели потребления мощности автоматов наводки. Намного выше нейтральной позиции. На пульте светились огоньки лазерных генераторов. Работали. Потребляли энергию, а это могло означать только одно.
      – Запись, – бросил я, не отрывая глаз от экранов.
      Боковой экран немедленно ожил. Медленно, словно в старинном фильме, перед нашими глазами проплывали картины, зарегистрированные автоматами. Последние минуты нашего сна.
      Пятнышко на экране тахдара. Подобно той искорке во время псевдостарта. Никакая не искорка. Корабль с химическим двигателем. Компьютер определил даже состав горючего. Бор, водород и еще что-то, указанное только в цифровой записи. Для такого рода топлива корабль, или что там было, развивал вполне недурную скорость. Его курс пересекал наш. И непохоже было, чтобы он собирался уйти с дороги.
      Далее все пошло как по справочнику. Импульс генераторам и автоматам наводки. Аварийное пробуждение. Потом только вспышка, заметная невооруженным глазом. И незначительное отклонение от курса, когда «Уран» проходил поле недавней аннигиляции.
      На экране еще некоторое время скакали цифры, определяя место и время взрыва, использованную энергию, анализ спектра аннигиляции и все остальное, что нам следовало знать.
      – Проверь код, – сказал я Снаггу.
      – Порядок, – бросил он чуть погодя. Земля получила полную информацию. Это хорошо. По крайней мере, что-то новое в сравнении с отчетами предыдущих экспедиций.
      – А эти, там, в Будорусе, могли они что-нибудь знать? – неожиданно спросил Рива.
      Я знал, о чем он призадумался. До сих пор наш полет был чуть ли не копией испытательного.
      – Ерунда, – отозвался Снагг, – если бы они что-нибудь знали, о чем не сочли нужным говорить, они бы выдумали какие-нибудь другие штучки.
      Похоже было, что мы обладаем единым мнением насчет педагогических талантов руководства. Так что, говорить не о чем. Я бы мог оказаться и в худшем экипаже.

* * *

      Утром следующего дня, по времени Будоруса, мы вошли в плоскость эклиптики Альфы Центавра. Близость – разумеется, в звездных масштабах – другого солнца, доставила немало хлопот компьютерам. Я заметил, что перед очередным определением положения они задерживаются на долю секунды, словно человек, которого что-то обеспокоило.
      На небольшом расстоянии мы прошли мимо Пятой и Четвертой. Это были мертвые планеты с нестабильными ядрами. Для душевного успокоения мы провели стандартные исследования. Их результаты подтвердили данные, полученные тахдаровыми и радиозондами. Ничего заслуживающего внимания.
      Чуть ли не с самого начала нейромат выбрасывал на экран, в его нижний угол, расстояние до Третьей планеты. Планеты, от которой с самого начала пути доходил характерный сигнал в радиодиапазоне. Я подумал, что, может быть, близость источника облегчит задание компьютерам. Ничего похожего. Они смогли лишь подтвердить, что эти волны излучаются искусственно усиливаемыми источниками. То же самое мы знали и до старта. Ха, да уже добрые несколько десятков лет.
      На расстоянии восемьсот тысяч километров от второго спутника Третьей, цели нашего путешествия и места посадки предыдущих экспедиций, я выстроил корабли клином наоборот. Теперь все время в боковых иллюминаторах были видны фотонные потоки, прорезающие пространство до пределов видимости, и ведущие нас дорогой, отмеченной тончайшими золотыми нитями. Их оставляли за собой дюзы «Меркурия» и «Кварка». Словно кто-то царапнул простым, до невозможности плоским острием по гранатового цвета стеклу, отгораживающему нас от солнечного света. Зрелище было не из худших. Для того, кто забрел бы сюда в поисках зрелищ. Граната это граната, ничего больше. Так, по крайней мере, могло бы казаться. Но тут к нему добавлялись нюансы, которые напрасно было бы искать в околоземном пространстве. Налет этакой прозрачной белизны и кристаллики чуть золотистого пурпура. Разумеется, никаких кристалликов. Но так это выглядело.
      Вблизи самого дальнего спутника Третьей, пятого по счету и не превышающего размерами среднего планетоида, уровень радиоволн, передаваемых властителями системы, возрос до такой степени, что нам пришлось приглушить целый диапазон на коммуникационной централи. Похоже, базы у них не было не только на втором спутнике. Может, следовало бы сперва навестить наиболее из них отдаленные. Я бы так и сделал, если бы никто до нас сюда не заглядывал. Но поскольку дело обстояло по-другому, я не стал менять программу. В любом случае, не захотел.
      Мы приближались к цели. Через несколько минут заговорят носовые дюзы, напоминающие черные, вытянутые рефлекторы. Начнется последний этап полета.
      Начался. Прошло, однако, не несколько минут, а сколько-то секунд. Кабину залил красный свет. Стены содрогнулись от сигналов тревоги. В окошках указателей началось лихорадочное движение.
      – Стоп на дюзах, – приказал я.
      В долю секунды экран подернулся огнем. Одновременно носы вспомогательных кораблей укутались вспышками тормозных двигателей. Мы плыли по морю полыхающей синевы. Не синевы. Это тоже был гранат, но с оттенком, чуть более светлым, чем у небосвода.
      Огненное поле перед нами прошила короткая молния. Еще одна. Теперь они повторялись через регулярные отрезки времени. Одновременно, с секундным запозданием, заговорили батареи «Кварка» и «Меркурия».
      Серия цифр. Какой бы системой их не записывали, лазерные сигналы должны были быть для них понятными. Если у них было желание что-либо понимать. И если на этих кораблях есть кто-нибудь живой.
      Поскольку это были корабли. Компьютер проецировал их изображение на экран. Обтекаемые сигары, даже немного напоминающие наши. Может, чуть меньше размером.
      – Ноль, – доложил Снагг.
      Мы, наконец-то, затормозили. Но этот «ноль» относился не к скорости. Даже относительной. Снагг зачитал с пульта коммуникационной централи реакцию чужаков на наши сигналы. Им давно уже следовало принять их.
      А они даже скорости не уменьшили. Не говоря об изменении курса. Если это развлечение продлится еще минуту, они окажутся в поле непосредственного зрения. И тогда уже ни на что времени не останется. Кроме одного.
      Только сейчас я ощутил последствия торможения. Чтобы выполнить какое-нибудь быстрое движение, мне приходилось изрядно напрягать мышцы.
      На экране тахдара замерцали искорки. Я какое-то время разглядывал их. В какой же раз? Во второй? Нет, в третий. Для нас – третий. Но впервые на пороге их планеты.
      Это трудно даже назвать взрывом. По экранам промчалось единое огненное дыхание. Излучатель антиматерии замкнул в кольце аннигиляции зону пространства со стокилометровым радиусом, центром которого секунду назад являлись два чужих корабля. Теперь же там не было ничего. Ничего настолько, насколько это возможно только лишь при соприкосновении определенного количества материи с равнозначным ему потоком антипротонов.
      В кабине «Урана» царило молчание. Наконец-то его прервал Рива.
      – Есть контакт, – буркнул он.
      – Чистая работа, – невесело отозвался Снагг. – По крайней мере, цепляться не за что.
      На мгновение перед моими глазами выплыло лицо Лины. Когда же это было? Неделю назад? Месяц?
      Прошло шесть лет. Может, у нее уже семья. На Земле. А если ждет? Не помешает. Итя тоже ждет. Она уже давно знает, что это я полетел за Устером. И обо мне думают, время от времени. Как о почтальоне, который должен принести давным-давно ожидаемое известие.
      А будь это опять тест, и наблюдай его Лина, пришла бы она вновь просить меня, чтобы я слишком не торопился?
      Мы прицеливались к орбите спутника. Это была планета чуть меньше Луны, со сходной геологической структурой. Ее путь вокруг Альфы отличался характерными для всей системы отклонениями. И она была заселена. Как и Луна. Только не людьми. И не существами, которые влюбились в нас с первого же взгляда.
      Второго сентября в пять восемнадцать по времени Будоруса тормозные дюзы наших кораблей полыхнули струями газа. Мы были уже на орбитальном курсе. И через несколько минут начнем первый оборот вокруг спутника.
      И в это мгновение по кабине «Урана» в третий раз прокатились сигналы тревоги.
      – Это уже перебор, – проворчал Рива, ударяя по клавиатуре пульта.
      – Связь, – бросил я машинально.
      Но Снагг не отвечал. Я заметил, что он быстро что-то проверяет, свериваясь с появляющимися на экране указаниями нейромата. Оторвал взгляд от экрана и посмотрел на датчики. Да. Это выглядело иначе. На этот раз автоматы могли рассказать нам достаточно много. И ничего странного. Все схемы, сколько бы их там не было, реагировали на нечто такое, что было очень четко запечатлено в их программах. Близкое соседство земного корабля.
      – Стоп на дюзах, – бросил я.
      Огонь перед нами усилился до мощного, непрекращающегося взрыва.
      Снагг наклонился к микрофону и заговорил слегка напряженным голосом:
      – Внимание, люди. Перед вами корабли с Земли. Внимание, люди. Перед вами корабли с Земли. Вас вызывает отряд инфорпола.
      На пульте коммуникационной централи полыхал рой зеленых огоньков. Все три корабля транслировали его голос, усиленный батареями генераторов, широкой полосой в сторону, в которой автоматы обнаружили земной корабль. Но датчики, которые должны были подтвердить прием, оставались молчащими и темными.
      Наш клин затормозил.
      – Зонд, – кинул я.
      Кабину наполнило тихое посвистывание. Одновременно в углу главного экрана засветился небольшой прямоугольник. Изображение, которое передавал коммуникационный зонд, выстреленный с борта «Урана». Продолжалось это пять, может быть, шесть секунд. Неожиданно прямоугольник сделался матовым, секунду по нему скользили полосы, серые и гранатовые, потом изображение размазалось, а когда мы вновь увидали острые точки звезд, экран был пуст во всех диапазонах. Одновременно умолк сигнал связи, передаваемый непосредственно компьютером.
      – Зонд, – спокойно сказал я.
      Развлечение началось заново. И кончилось также. Второй зонд был сожран пространством с такой же легкостью, что и первый. Та же судьба была уготована третьему и четвертому.
      На экранах теперь был виден увеличенный участок поверхности спутника. Над ним, словно бы прямо над самой высокой из вершин, окружающих кратеры, зависло что-то, что было невидимо для наших глаз, но что четко указывала белая стрелка тахдара. Да, это был металл.
      – Полюбуемся этим вблизи, – решил я.
      «Кварк» и «Меркурий» двинулись вперед.
      Первую ракету уже отделяло от объекта немногим более десяти километров. Неожиданно, без малейшего предостерегающего сигнала контрольные пульты «Меркурия» перед креслом Снагга потемнели, погасли, на мгновение вновь разгорелись десятками разноцветных зрачков датчиков, а потом их словно задуло. На этот раз окончательно.
      Снагг ждал. Полторы, две секунды. Видел то же самое, что и я. Тормозные двигатели «Меркурия» неожиданно выстрелили мгновенной серией. Еще одной. В ответ засверкало за кормой корабля. Нет, главная тяга. Маневрировал, словно хотел развернуться на месте. Однажды я видел нечто похожее на полигоне. Ничем хорошим это не кончилось
      – Обратная связь? – бросил я.
      Снагг не ответил. Резко выскочил из кресла. Одним рывком сорвал пломбу с передатчика автоматического пилотирования.
      Дал кораблю полную блокаду. Помогло. Дюзы «Меркурия» потемнели.
      Снагг оторвал руку от пульта. Какое-то время просидел, ничего не делая. На него приятно смотреть, когда он работает. Все эти обратные связи. Стимулированные нервные реакции, годы тренировок, психотрон и миниатюрные лазерные диоды. Меньше об этом.
      «Меркурий» замер неподвижно. Руки Снагга двигались теперь крайне осторожно. Запрограммировал автоматы управления и бережно, словно вставлял запал в открытый излучатель, надавил на клавишу.
      Ничего.
      Убрал руку и повторил операцию. На этот раз нажал на клавишу быстро, дважды.
      Долю секунды «Меркурий» мертво покоился в пространстве. Уже казалось, что из этого ничего не вышло, когда неожиданно его кормовые дюзы ожили. Корабль медленно повернул нос и, мягко набирая скорость, начал описывать пологую дугу. Прошло тридцать секунд. Неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, все индикаторы на пульте Снагга засияли сигналами. Клавиша блокады стала на свое место. «Меркурий», послушный как овца, завершил дугу и пришлюзовался к «Кварку».
      Я на мгновение задумался.
      Буркнул:
      – Рива.
      Он удивленно посмотрел на меня.
      – Берешь «Уран», – распорядился я. – Снагг примет от тебя «Кварк». Иду туда.
      Мгновение стояла тишина. Наконец Рива поднялся, подошел к моему креслу и наклонился, чтобы лучше видеть показания тахдара.
      – Можно подойти ближе, – предложил Снагг. – Эта зона начинается в непосредственной близости объекта.
      – Ты не знаешь ее конфигурации, – возразил я. – Она может быть сферической. И с тем же успехом квадратной. Или же вообще неправильной формы.
      Встал и, не оглядываясь на них, прошел в шлюз. Влез в распяленный вакуум-скафандр, который автомат тут же заварил и герметизировал, взял лазерный пистолет, два излучателя, проверил рефлектор и надавил красную клавишу люка.
      Раздалось пискливое шипение, словно где-то рядом прошла фотонная очередь. В стене ракеты раздвинулась вытянутая щель.
      Я остался на пороге, и передо мной было пространство. Установил направление, переключил радиостанцию на постоянную связь, проверил пеленгационное устройство скафандра и легко, словно в жаркий день окунаясь в горный поток, шагнул вперед.

4. «ГЕЛИОС»