Только тишина

Я прошел мимо ветви и двигался дальше, шагая ровно и размеренно, как автомат. Боль утихла, теперь я ощущал под черепом лишь тупую, медленную пульсацию. Словно внутри моей головы дышал погибающий от жажды зверь.

Я не мог бежать. Пока еще не мог. Время от времени я поворачивал голову и прислушивался. Тишина.

По сути дела, меня нисколько не касалось, что происходило у меня за спиной. Если ноги несут меня в неспешном ритме, то не потому, что я не могу принудить их к послушанию. Я не хочу бежать. Не вижу в том необходимости.

С первого же мгновения, как сознание вернулось ко мне, я не мог отделаться от чувства безопасности. Может, причина крылась в том, что я услышал от мужчины в продранных брюках. Может, тишина обернулась ко мне новым своим ликом, вызывающим не страх, или хотя бы настороженность, а лишь сочувствие? Забавно. Ведь фактически ничего не изменилось. Я и теперь оставался животным. И когда они наконец-то меня догонят, задержу их не дольше, чем на пару минут. И на этот раз не стану ждать, чтобы они удалились, не попрощавшись.

Я шел. Шаг за шагом, как турист, влекущий рюкзак свой. Приблизился к каменной осыпи на вершине. Времени у меня было множество.

Думая о том, что произошло, я не мог провести грани между состоянием, в котором я оказался во время разговора с человеком, заплутавшим во времени, и своими реакциями после того, как пришел в себя. Не знаю, когда я сообразил, что он принес носилки или переносную койку и заходит сзади, чтобы развязать веревки. Это было чистым, ничем не подавляемым инстинктом, что я не пошевелился. Не показал, что очнулся. Менее всего я был способен тогда строить какие-либо планы. Но, несмотря на это, выжидал, не подвернется ли подходящий момент. Я его предвидел. Не мог же он транспортировать меня вместе со стволом. Об остальном не стоит вспоминать. Моя разбитая голова перестала быть головой пилота. Так же, как и мое тело.

Несмотря на это, момент возвращения сознания оказался растянутым во времени до парадоксальных размеров. Если говорить честно, то еще и сейчас я передвигался как во сне. Достаточно обратить внимание на то, что со мной вытворяют мои же собственные ноги.

Я побежал. И сразу же услышал их за собой. Не так далеко, как мне хотелось бы. Стало любопытно: в полном ли они составе? Скорее, нет. В любом случае, тот, с кем я беседовал, не может сказать, что я остался у него в долгу.

Подошвы ботинок прилипают к промерзшему грунту как магниты. Оторвать их становится невозможным. При каждом очередном прыжке я задерживаюсь на несколько секунд. Передо мной темнеет массив купола, обратившегося камнями. Выше — чистое, почти фиолетовое небо и первые звезды. Смеркается. А те уже близко.

Я всем телом рванулся вперед. Молотил руками и ногами, как пловец, затягиваемый в водоворот. Боль из-под черепа сказывалась по позвоночнику, растекалась, охватывала все тело. Об этом я не думал.

Я дернулся сильнее и упал лицом на землю. Вскочил. Сделал еще два шага. И со всего маху рухнул в углубление перед входом. Нашарил замок. Заполз внутрь, захлопнул дверь. И во второй раз за одни сутки потерял сознание.

На этот раз не дольше, чем на три минуты.

Это не только голова, — мелькнуло у меня. Это и тишина. И нервы. Знаю об этом. И рассуждаю ясно, как никогда.

Если так, то не следует ждать, пока они сюда доберутся.

Я улыбнулся. Почувствовал кровь на уголках губ. Поднялся и потянулся к нагрудному карману. Мои пальцы выполнили несколько быстрых, отчаянных движений и замерли.

Карман был пуст. Универсальный передатчик, единственное устройство, обеспечивающее мне связь с автоматами, остался в кустах.

Я опомнился в долю секунды. Почувствовал, как всего заливает холодный пот. Бросился к выходу. Рванул дверь — и в то же мгновение мне в лицо ударил столб яркого света. Словно еще в своей чашеобразной долинке они запаслись прожектором именно для этого мгновения.

Я отшатнулся. Без автоматов я ничего не значил. Немногим больше, чем два часа назад, когда был привязан к дереву. Другое дело, если бы я и в самом деле запрограммировал их на пароль. Но даже в тот момент я не мог думать об этом серьезно.

Что-то вонзилось в землю возле меня. Не очень близко. Начинают, скорее, с примитивного, — успел я подумать. Можно даже сказать, тактичного. Но скоро потеряют терпение. А что бы они не пожелали сделать, я не в том положении, чтобы им помешать.

Я запер дверь. Не спуская глаз с замка, отступил на середину кабины.

Минуточку. Не столь важно, запрограммировал ли я автоматы на самом деле. В счет идет лишь то, что именно они думают. Пароль — это неплохая идея. Дает мне шанс. Вроде, о передатчике они не знают. В ином случае никто не стал бы беседовать со мной под деревом.

Я вновь метнулся к выходу. Остановился в дверях и подождал, пока они направят на меня свет. И тогда только, стараясь владеть голосом, громко произнес:

— Автоматы!

Ответило молчание. Секунда, две. Свет погас. Лес погрузился в тишину.

— Автоматы! — повторил я вызов. Они уже должны быть здесь. Если я намерен их убедить, что отдаю непосредственные приказания.

— Полная блокада, — распорядился я, достаточно громко, чтобы меня можно было слышать. — Поражение движущихся целей в радиусе пятидесяти метров от базы, — проскандировал я. — Блокада безопасности аннулируется. — Последнюю фразу я повторил дважды. Замолчал, сделал два шага вперед. Но больше предпочитал не рисковать.

В зарослях даже ветка не треснула.

Я простоял минуту, может, полторы. Если бы я знал, где их искать, то все уладил бы за один раз. Но что поделаешь, если я не имел уверенности даже в том, где находятся автоматы. Так, чтобы отыскать их в темноте. Могло получиться, что вместо того, чтобы нащупать корпус с антеннами, я ухвачу одного из этой шестерки за бороду. Игра в кошки-мышки могла мне дорого обойтись. И не только мне.

Я вернулся в тамбур. Запер за собой двери и только теперь лихорадочно взялся за дело.

До утра они оставят меня в покое. Даже, если что-то и подозревают, то проверить не решатся. Ошибаться им тоже не хочется.

В складской каморке я нашел запасную куртку с комплектом аппаратуры. Разделся, поправил перевязку и принялся мудрить над программой передатчика.

* * *

Кончался второй. До рассвета оставалось недолго. Четыре системы были замкнуты целиком. Достаточно. Когда я открою двери, автоматы станут послушными, как барашки. И я закончу дело с этими… с этими лесными людьми, которые не пожелали отправиться спать, которые нарушили свою лояльность Земле.

Я потянулся, поднял голову и заметил полыхающий над пультом резкий, ярко-голубой сигнал вызова. Руки у меня опустились. Какое-то время я переводил глаза с экранов на разложенное на полу оборудование. Этого сообщения я не ждал. Но и теперь я в первую очередь оставался пилотом.

Сорвался как на пружине. Двумя прыжками оказался в кресле и врубил звук. Выждал немного и подключил динамики.

Пустота. Потрескивание, смешивающиеся с прерывистым сигналом телеметрии. Потом что-то треснуло и настала тишина. Секундой позже в кабинете зазвучал спокойной мужской голос. Заполнил собой весь купол, словно говорил кто-то, находящийся внутри, использующий мощный усилитель.

— «Генотип» и «Фотосфера» ко всем кораблям Централи. Пилоты Монк и Родин на непосредственном курсе чужой космической станции. Расстояние: двадцать милипарсеков. Химический состав: литий, кремний, аллюминий, хлор…

Я перестал слушать. Перечень был долгим. После знакомых наименований следовали цифровые показатели. Это дело для специалистов.

«Фотосфера» и «Генотип». Я не знал этих кораблей. Так же, как и большую часть остальных. Когда они строили флот, меня здесь не было. С Родиным я кончал последний курс. Постарался припомнить его лицо. Задумался и… очнулся.

Они проделали две трети пути. И нашли. Нашли то, о чем мечтал любой из нас с того возраста, как научился читать. То, что заставило всех нас, сколько бы нас ни было, пойти на работу в Центр Дальних Полетов.

Не имеет значения, станция ли это с экипажем или просто зонд. Не так. Это тоже важно. Точнее, станет важно чуть позже. А теперь я предпочитал думать об одном только. Они нашли их. Мы — не одни…

И я — не один. Именно сейчас.

Я осмотрелся. Части передатчика лежали там, где я их оставил. На полу.

Я выругался. Именно в этот момент голос из пространства перестал перечислять результаты химического анализа. Прервался на мгновение, потом зазвучал снова:

— Данные, полученные при помощи зонда, слишком скупы, чтобы можно было утверждать, что объект поврежден. Он не подает сигналов, по крайней мере, в направлениях, пригодных для перехвата. Согласно решению представителя Централи на борту «Фотосферы» пилоты Монк и Родин продолжают полет в направлении объекта.

Последовал секундный перерыв, и вновь послышалось:

— «Генорип» и «Фотомфера» ко всем кораблям Централи. Пилоты Монк и Родин на непосредственном курсе чужой космической…

Повторение. Запись. Одного взгляда на ленты экранов оказалось достаточно, чтобы убедиться, что две нити, сбившиеся с пути, направлялись прямо к новой цели.

Достаточно. Я уже потерял несколько минут. Может, даже больше. Такого я не мог себе позволить. Рассвет наступил в положенное ему время.

Я невольно посмотрел на часы и вернулся к передатчику. Завершил работу и тогда только остановился. Почувствовал, что лоб у меня взмок.

Две минуты шестого. Начинался день.

Больше двух часов я проторчал перед экранами. М сам не предполагал, что меня это так задело. А всему виной та пробежка. Голова. И несколько лет тишины.

Я успокоился. Забрался в скафандр, взял передатчик и направился к выходу.

Ничего. Даже самого слабого звука. Ждут. Я выйду — и ни одного из них не увижу. Попрятались по кустам и наблюдают за базой. Зато я окажусь перед ними как на картинке.

Мой взгляд невольно скользнул в направлении ниши с гибернатором. Прямоугольное отверстие в стене было невидимо. Так же, как и блокирующая его люк номерная пломба.

Я напрягся и, не отдавая отчета в собственных действиях, шагнул к нише. Остановился возле рукояти аварийного выключения поля и одним движением расправился с пломбой. Прикрыл левой ладонью фотокамеру и раскрыл дверцу. Вспыхнул свет. Рукоять аппаратуры пробуждения светилась красным. Кристалл, в который встроены лампы. Из-за моей спины послышался звук, словно заржавевшая пила принялась трудиться над стальной балкой. Сразу же отозвался динамик:

— Мы ждем людей, отправившихся к звездам, — сообщил непреклонно строгий, незнакомый голос. — Ждем полной регенерации атмосферы. Никогда в истории человечество еще не решалось на предприятия подобного размаха. Подожди несколько секунд. Подумай. Если людям в гибернаторах не грозит непосредственная опасность — сдержи себя. Не знаю, разумеется, из каких соображения ты собираешься сорвать предохранитель. Но мы опасались этого. Опасались, что иначе ты не справишься с тишиной. Может быть, это только нервы. Может,..

Я резко захлопнул люк. Что угодно, лишь бы не это. Надиктовал запись и отправился спать. С твердой уверенностью, что сделал все, от него зависящее. Сказал свое веское слово полубезумному пилоту, которому показалось, что он не способен дольше выносить колокола.

Да, действительно, этого я не хотел. Требовалось нечто более значительное, чтобы я потянул за эту светящуюся ручку. Только вот как быть с теми, что поджидают меня снаружи?

Вопрос в том, чтобы поменяться с ними ролями. Я все же еще оставался дичью. На что и угробил массу времени.

Я отвернулся и посмотрел на город. Точнее — на его уже проступающие в воздухе контуры. В глубине маячила голубоватая чаша гибернатора.

Поначалу мне пришло на ум, что Гумми и те, кто был с ним, развалили стену базы. Но тогда я увидел бы их на фоне города. Потом я подумал о балагане в помещениях Централи. Если они нанесли визит в кабинет Тарроусена, то с тем же успехом могли обшарить и все прочие склады и хранилища. Например, Института Нейротики с его лабораторией программированной фантоматической аппаратуры. Или хотя бы мастерскую головизионных проекторов.

Я стоял неподвижно, следя за последними, тающими в воздухе очертаниями города. Я их видел даже в тот момент, когда, наверняка, там уже ничего не осталось, кроме фона, которым служило матовое покрытие стены, напоминающее слой замерзшего молока.

И только тогда понял. Те, снаружи, не имели с этим ничего общего. Объемное изображение города с гибернатором было просто иллюстрацией к записи, которую я должен был выслушать в случае манипуляцией с аварийной аппаратурой. Они хотели, чтобы я полюбовался тем, что собираюсь нарушить. Наверняка, нашлись там и улыбающиеся лица, и хрустальной чистоты воздух над домами, сочная зелень и прочие прелести. Может даже людские толпы, встречающиеся вернувшихся со звезд пилотов. Хорошо, что я прекратил этот балаган. Достаточно и того, что услышал.

И тут я испытал потрясение. Фантоматика. Как же я до сих пор на это не натолкнулся! Я с благодарностью поглядел вглубь кабины, где минуту назад виднелось растянутое между стенами купола изображение города. Разумеется, и речи нет о использовании фантоматических проекторов с полным диапазоном. Достаточно того, если приходящих снаружи я заставлю верить, что у них перед глазами груда камней.

Снаружи уже светло. Еще не верят. Еще ждут. Пройдет час, может, меньше, и начнут сомневаться. Начнут вопрошать, почему я сижу тихо, а не принимаю какие-то меры, как следовало бы человеку, повелевающему полным отрядом автоматов.

Я подошел к нише. Посмотреть на распределительный пульт и прикусил губу. Таким образом я мог бы провозить до судного дня. Я вернулся и высветил на экране схему аппаратуры станции. Проекторы размещались на вершине купола. Все оборудование, сопряженное, как оказалось, с блоком аварийного пробуждения и стимулятором, было встроено в блок, располагающийся под полом ниши.

На его демонтаж потребовалось десять минут. Значительно дольше я потратил на перепрограммирование. Изображал всевозможные глыбы, провалы, утесы и обравы, которые только приходили мне в голову. Потом — кабели, которые следовало нарастить, блок усилителей, и я стоял уже на лесенке, установленный позади экранов и ведущей на площадку под самым куполом базы. Я не церемонился. Просто вырвал концы проводов из коммуникационных гнезд и соединил их с проекторами. Раздвинул две прямоугольные амбразуры, через которые можно было с трудом пропихнуть три пальца, и выставить наружу головки эмитторов. Прикрепил их обычной проволокой, спустился вниз. Подсоединил проекторы и катушке с запрограммированной записью и задумался.

Парализующий газ. У меня его достаточно, чтобы усыпать всю Солнечную систему. Но даже если удастся использовать передатчик, у меня не хватит времени, чтобы перестроить излучатели автоматов.

Я выволок со склада найденный в самом дальнем углу распылитель. Придвинул его к дверям. Вложил баллончики с газом и какое-то время прислушивался. Ждут. Все еще ждут.

Улыбнулся и вернулся к пультам. Одним движением соединил установленные на крыше эмитторные головки с программирующим устройством. Несколькими прыжками выскочил в тамбур. Левой рукой подхватил распылитель за ручку, правой рванул замок. Если моя самодельная система хоть в одном месте не контачит…

Я нажал спуск. Услышал глухой стук, а следом вибрирующий, удаляющийся свист, словно стекло режут. Теперь я должен увидеть растекающееся во все стороны облако белесого газа.

Но не увидел ничего. Место, на котором я стоял, напоминало космический пейзаж в представлении скульптора-футуриста. Времен начала двадцатого века. Неописуемая, невозможная комбинация проникающих друг в друга фигур. Над моей головой уходила вверх крыша купола, пробитая кривой трубой, искривляющейся посередине и уходящей в никуда. Стены купола в ряде мест проламывали грани каких-то глыб. Это напоминало обвал — вид изнутри. Обвал, сооруженный с выдумкой, но из тщательно обработанных блоков, образующих теперь строго продуманную композицию. И вся эта пространственная скульптура раскинулась вверх и в стороны на добрые несколько десятков метров. Я мог собой гордиться. Ничего странного, что одурели, когда нечто этакое появилось у них перед глазами. В любом случае, ошалели достаточно, чтобы я мог выйти. А мне, честно говоря, большего и не требовалось. Несколько секунд. Чтобы задействовать передатчик. И нажать на спуск.

Я вызвал автоматы. Немного изменил направление ствола распылителя и послел в лес еще одну порцию. Что-то врезалось неподалеку от меня в стену купола. Не страшно. Теперь я был уже спокоен. Не видя меня, они не имели никаких шансов. Ни малейших. Особенно — поскольку уже начал действовать парализующий газ.

Я выждал немного, но не очень долго. Привычно проверил герметичность скафандра. Вернулся в кабину. Выключил проекторы. Вышел наружу.

Лес затягивала мутная, полупрозрачная пелена. Под забралом шлема предупреждающе помигивала красная лампочка. Где-то далеко в лесу один-единственный раз треснула ветка, снова стало тихо.

Возле углубления перед входом чернел неподвижный полукруг автоматов. Ждали. Но я уже знал, что они не понадобятся.

Я еще раз вернулся на склад за запасом проводов. Потом на несколько шагов отошел от базы и огляделся.

Трое лежали совсем близко от меня, в выемке. Головы запрокинуты. Лица безжизненны. На них застыло выражение полнейшей апатии.

У обеих женщин были светлые волосы. Они оказались примерно одного возраста, так же как и лежащий возле них мужчина в поношенной, коричневой тужурке, какую надевают в прохладные дни для копания, скажем, грядок. Рядом с ним на земле валялся металлический предмет. Похожий на излучатель, если бы не то, что в его плоской рукояти не мог бы поместиться даже самый слабый энергоаккумулятор. И все-таки это было оружие.

Я приблизился и с полнейшим хладнокровием, как индеец из фильма для детишек, связал всей троице руки и ноги. Потом принялся за розыски остальных.

Отыскать их оказалось несложно. Им пришлось расчистить возле себя позицию, пока они ожидали, что я высуну голову из фальшивой скалы, которая в этом месте начиналась всего в нескольких миллиметрах от деревьев. Гумми им все в деталях растолковал.

Через двадцать минут в моем распоряжении их было уже шестеро. К тройке, найденной в проходе, добавились еще одна женщина, на этот раз брюнетка, с лицом, обезображенным синяком под глазом, и двое мужчин. Последний из них, когда я его связывал, начал приходить в себя. Его голову от подбородка, через щеку и до виска украшала свежая, красная ссадина. Я бросил взгляд на брюки. Манжеты были истрепаны. Цвет тоже совпадал. Если тут вообще можно было говорить о цвете.

Я искал еще кое-кого. Во все более невероятных местах и со все более слабой надеждой. Гумми не было.

Это означало, что развлечения еще не кончились. Я должен считаться с неожиданностями. Если те, которые здесь, — только часть тех, что могли пойти.

Из впадинки начали доноситься вздохи и постанывания. Я услышал голос женщины. Кто-то ей ответил.

Я не смотрел в их сторону. Я менял программу. Непосредственное поражение всех подвижных объектов. Излучатели я заменил капсулами с газом. Два аппарата, вооруженные по-прежнему, остались у входа. Ими я мог дистанционно управлять при помощи передатчика. Я предпочитал не рисковать.

Только теперь я занялся людьми.

Они лежали спокойно. Даже если кто-то украдкой и проверил прочность связывающего его кабеля, то сделал это так, что я ничего не заметил.

Я подходил к ним неторопливо, высоко задрав голову, словно в надежде, что их не замечу, что смогу спокойно пройти дальше. В воздухе установилось спокойствие. Тишина вернулась. Я ощущал ее присутствие внутри себя, хотя лес молчал. Сегодня не было ни арф, ни колоколов. Сорвался легкий ветерок и разогнал остатки парализующей субстанции.

Я остановился. В двух шагах передо мной лежал, опираясь на локти, мужчина в коричневой тужурке. Я пригляделся к его лицу. Грязное. Кожа темная, словно он долго держал свое лицо над свечкой. Подбородок торчал вперед. Волосы цвета слабого кофе спадали на шею. Глаза у него были запавшими, как и у Гумми. И он не смотрел в мою сторону.

— Что дальше? — поинтересовался я.

Он не шевельнулся. Только кожа на щеках начала подрагивать, как у собаки, когда та собирается заворчать.

— Ничего не говори, — раздался уже хорошо знакомый мне голос, — пока он нас не развяжет.

Я посмотрел на него. Не только его брюки были в лохмотьях. Рубашка, которая лет сто назад могла считаться желтой, тоже пребывала в жалком состоянии. Он выглядел старше остальных. И не считал, что все уже кончено. Об этом свидетельствовал как тон его голоса, так и поблескивание прищуренных, светло-голубых глаз. Этот не боялся смотреть туда, куда ему хотелось.

— Отлично, — сказал я, подходя ближе. Ухватился за узел на спине и поднял его. Потом распустил кабель, стягивающий ноги.

— Иди туда, куда тебе скажут. С меня на сегодня достаточно, — приказал я. — До такой степени достаточно, что я готов взять грех душу. Ты понял?

Он не ответил. Послушно вошел в кабину, позволил снова связать себе ноги и с безразличным лицом остался возле стены, где я его оставил.

Я вернулся к личности в тужурке и двум оставшимся. На одном из них была куртка, такая же как у Гумми и у меня. Но без аппаратуры связи и энергоблоков. Даже без креплений для мелких подручных инструментов.

Теперь — женщины. Я остановился возле первой и сказал:

— Пойдете спокойно? Если да, то я сниму кабель с ног.

Брюнетка с подбитым глазом подняла голову и мотнула ей, словно хотела поправить волосы.

— О туалете успеете подумать, — буркнул я. — Пока о своем внешнем виде можете не тревожиться. Старые, потасканные ведьмы.

Это их пробрало. Все трое подняли головы как по команде. Три пары глаз уставились на меня, словно это я только что сбросил с себя старую, сухую кожу, украшенную черной змейкой.

Брюнетка вздохнула. И опять помотала головой. Я заметил, что ее ссадина все еще кровоточит.

Промыл ей лицо, наложил пластырь. На протяжении всей операции она ни разу не посмотрела на меня.

— Как тебя зовут? — спросил я, распрямляясь.

— Тиа, — неохотно ответила она. Это прозвучало как щелканье ножниц, перерезающих путы.

Я отконвоировал их на базу. Шли без сопротивления. Я не стал связывать им ног, но на всякий случай разместил в отдалении от остальных. Может случиться так, что мне понадобится выйти.

Я передвинул столик к пультам, кресло расположил так, чтобы мог видеть всех сразу, после чего напился и уселся поудобнее. Заложил левую ногу на правую и какое-то время созерцал собственную ступню, выполняющую какой-то несобразный танец. Нервы. Я почувствовал, что если закрою сейчас глаза, то уже не смогу их раскрыть с неделю. Двадцать шесть часов на ногах. Причем, каких часов!

Неторопливо, холодно я изучал лица людей, которые решили, что им удалось избавиться от конкуренции во владении Землей.

Мужчина в тужурке шевельнулся. Глубоко вздохнул на какое-то время задержал воздух в груди. Лицо его потемнело.

— Как тебя зовут? — спросил я, глядя ему в глаза.

Он отвернулся. Сухо откашлялся, потом ответил:

— Бор. Студент…

— Чем занимаешься?

— Биохимией. Точнее…

— Занимался, — подхватил я. — Тридцать лет назад. И что намереваешься делать… потом?

Он с трудом проглотил слюну. Я встал и дал ему напиться. Он захлебнулся, какое-то время жадно хватал воздух. Отдышался, наконец, и прохрипел:

— Ничего…

Я обошел это молчанием. Оглядел остальных, приглашающе приподняв стакан.

Пили все. Кроме личности в желтой рубашке. Этот сохранял неприступность. Он напоминал доисторического жреца, попавшего в руки почитателей враждебного бога. Когда я спросил, как его зовут, он закрыл глаза и замер неподвижно, словно ожидая удара топора.

Я пожал плечами и вернулся в кресло.

— Скомбинировали вы неплохо, — сообщил я, цедя слова. — Если бы я хоть раз заметил человека, то веселились бы вы недолго. Я не оставлял дома автоматов. Не предполагал, что отыщутся желающие питаться корнями. Вот ведь глупость какая.

Я был зол. Теперь я мог только жалеть их. Но оказался не в состоянии сдержать накопившееся раздражение.

— Мы получили, — неожиданно заговорил Бор, — определенные сигналы. Ты достаточно четко давал о себе знать…

Я успокоился. Ясное дело. Я припомнил свой поход к гибернатору. «Папочку». Открыл рот, чтобы ответить, но не усел. Меня заморозил пропитанный ненавистью голос «желтого».

— Молчать! — прохрипел он. — Вам мало, что сидим тут, связанные как бараны? Пусть делает, что хочет. Пусть приказывает своим автоматам, без которых он — ноль. Но не дайте ему возможности покрасоваться. Молчите! — закричал он, теряя дыхание.

Я хотел посоветовать ему, чтобы не надрывался. Я и без того не из разговорчивых. А уж особенно не собираюсь распространяться в его обществе. Но в тот же самый момент снаружи послышался крик. Я вскочил.

Крик прозвучал снова. На этот раз я тут же узнал его.

Я выскочил из базы и заблокировал автоматы. Потом крикнул, что он может подойти. Подождал, пока он не оказался рядом. Потом взялся за провод.

— Не надо, — пробормотал он, когда я приказал ему заложить руки назад.

— Не знаю, Гумми, — ответил я, не расходясь с истиной. — И не хочу проверять на опыте.

Ввел его в базу, усадил возле женщин и связал ноги. Не слишком сильно, чтобы не причинять ему боль.

— Пить не хочешь? — спросил, вставая.

Он посмотрел на меня, словно не понимал. Немного погодя кивнул.

Когда он напился, я вновь уселся в кресло и, покручивая в руках стакан, спросил:

— Сколько вас осталось в этом лесу?

— Больше никого, — ответил Гумми небрежно

Я поглядел на него. Мне оставалось только верить. А учитывая, что убедиться в этом у меня не было никаких возможностей, я решил считать, что он сказал правду. Выглядел он не лучшим образом. От него осталась тень того «пилота», которого я повстречал на соседнем холме.

— Может, расскажешь? — спросил я.

Он посмотрел на остальных. Не знаю, показалось ли мне это, или он в самом деле избегал взгляда того, в тужурке. Наконец он повернулся ко мне лицом. Прикрыл глаза и медленно кивнул.

* * *

— Так прошли первые недели, — повторил он сколько-то минут спустя. В его голосе я уловил нотку удивления. Словно он не доверял тому, что все это происходило на самом деле.

— Короче говоря, — добавил после некоторой паузы, — мы были счастливы. Понимаю, звучит это как-то несерьезно, — он пожал плечами. Путы на руках должно быть дали о себе знать, так как по лицу скользнула нетерпеливая гримаса. — Тут я не ничего не могу поделать, — выдохнул он. — Не знаю, как другие, а я просто чувствовал себя самим собой. Наконец-то мне не приходилось заботиться о времени, заполнять его выдуманными занятиями, возиться с механизмами, которые подчинили себе людей. Впрочем, не только себе. Но об этом не буду. Я бродил ночами по парку — тогда здесь был еще парк, и думал о тишине, только о тишине. Говорил себе, что так же будет и утром, и через день, и через десять лет, и мне хотелось выть от счастья. Я глядел на деревья, и мне хотелось им рассказать, как они будут выглядеть, когда этот парк станет лесом.

Он замолчал. Какое-то время беззвучно шевелил губами, словно в этот месте следовало сказать что-то, что не было предназначено для наших ушей. На его лбу выступили капельки пота. Он вздохнул и помотал головой.

Я посмотрел на остальных. Они сидели как окаменевшие. По лицу одной из женщин бродила усмешка. Ее широко открытые глаза не выражали ничего. Тиа уперлась взглядом в пол возле своих ног. Не знаю, о чем она думала, но это не было чем-то таким, что она мечтала бы пережить еще раз.

Что касается мужчин, то мне было достаточно, что они не пытались перебить Гумми. Они молчали, с тех пор, как я осадил «желтого», назвавшего Гумми болтуном и изменником. Заявил он это тоном пророка, произносящего проклятие. Я пригрозил, что запру его в нише. Одного.

— Можешь догадаться, что было потом, — снова послышался голос Гумми. — Впрочем, ты, наверно, с тишиной запанибрата. Служба на базах, полеты к звездам и тому подобное. Ну, значит… тишина начала говорить…

— Звенеть, — негромко подсказал я.

Он поглядел на меня с удивлением. На его лице отразилось что-то вроде тени улыбки.

— Да, звенеть. Мы начали избегать друг друга. Кончились… симпатии, которые… ну, благодаря которым остались именно мы и они. Шли дни, недели, потом годы. Становилось все хуже. Я говорил тебе о неприспособленности. Мы оказались бандой сопляков, когда решили остаться вне гибернатора. И убедились в этом достаточно быстро. Убедились, что если не все люди приспособлены к тепля своей цивилизации, то мы, в любом случае, не приспособлены к его отсутствию. Отсутствие того, что несет с собой темп. Например, акустического фона. Как выразились бы специалисты. Никому не пожелаю, чтобы он, как мы, убедился в практическом значении этого термина на собственной шкуре. Ладно. Не буду плакаться. Все и без того слез достойно. Надо только сказать о… одиночестве. Ведь самым скверным было не то, что творилось с нашим слухом. И нервами. Нет. Мы возвращались полубессознательные в лагерь и тут же начинали восхищаться прелестями тишины. Чем хуже нам было, тем громче мы пели гимны в честь свежей зелени, цвета неба, рек и бог знает чего еще. Делились своим «счастьем». Выдумывали все новые и новые привлекательные стороны. Разумеется, по сути дела каждый из нас отдавал полный отчет не только в собственной лжи, но и в том, что остальные занимают точь в точь такую же позицию. Но это не имело значения. Мы продолжали свою игру и дальше. Если бы кто-нибудь сказал, что мы все ошиблись, что ему это все надоело, чтоб все оно провалилось ко всем чертям, мы бы его в клочья разорвали. Именно так, как минутой назад обещал поступить со мной Фустер. Он ничем нас не хуже. Просто сильнее зациклился. Мы создали себе из этого идеологию. Может, даже нечто большее. Впрочем, термины тут ни к чему. Думаю, ты знаешь достаточно, чтобы понять.