Экран. Если для строительства они применили достаточное количество металла…

Я стоял секунду как пораженный молнией.

Тишина стала почти осязаемой, я поддался впечатлению, что зал медленно, неумолимо наполняет какая-то клеистая жидкость.

Поведение людей, мертвенность города, неподвижность, все это действовало парализующе, даже если знаешь, что уйти — это только вопрос времени. Это время могло сейчас немного протянуться. Как та плоскость во время «концерта». На одну бесконечность.

Я откашлялся и ненатуральным беззаботным тоном сказал:

— Внимание, Мота! Меня привезли в подземный зал какого-то бункера. Это одно из строений на краю города, входящих в систему обороны. Я приехал сюда на таком подносе с креслами. Они сошли с них и пошли себе. Я один. Жду! Но если бы ты спросил то я не имею намерения ждать слишком долго. Может, в конце концов кто-нибудь соизволит мной заняться. Если нет, пусть батареи на правом крыле развалят несколько башенок, тех, с округлыми крышами. Или сожгли их лодки на пристани. Надеюсь, они сумели связать это с моим визитом.

Я кончил. Секунду я вслушивался в увеличенное эхо моего голоса, которое трепетало между стенами и унеслось вглубь туннеля.

Тишина. Мота не мог ответить. Даже если до него дошло то, что я сказал. Если нет, и так не о чем задуматься. А если здесь, видимо, требуют более убедительных аргументов.

Тишина. Я не должен нервничать. Это уменьшает шансы. Я в лучшей ситуации, чем люди, которые находятся за этими стенами. У них есть я. И только я! Скажем, еще Вианден, если это правда. Я являюсь угрозой для города. Для всех них. Я должен быть терпеливым. Это я их пережду, не они меня!

Да. При одном условии. Если Мота слышал мой голос. Если эти стены не слишком хороши для наших передатчиков.

Я глубоко вздохнул и подчеркнуто медленным шагом подошел к плоской машине. Я расположился в первом краю кресле и опустил веки. Тот час перед моими глазами появилась картина города, который я только что оставил. Я не хотел о нем думать. Меня нисколько не касается, как они живут и умирают. Оценка их понятий и амбиций — не мое дело. Во всяком случае, ничто меня к ней не принуждает. Но в конце концов не требуется много знать, чтобы догадаться о чем тут идет речь. Ни о чем. Такова правда. Их ничто не касается.

Ну, хорошо. Если так, они не должны придавать значения моему присутствию. При условии, что они не признают его более, чем эпизодом, в конечном счете угрожающем лишь их любви к покою. В этом я их мог бы убедить. Если бы, конечно, случилась такая оказия.

Я широко открыл глаза. Еще секунда — и я бы заснул. Я поглядел на часы. Через два с половиной часа начнется день. Два с половиной часа — это ничего особенного. Их можно просидеть над книгой. Даже не заметив этого. Проболтать в клубе. Побродить с псом по парку.

Тишина. Режущий блеск несуществующих прожекторов. Черные стены в щелях, опоясывающие ротонду юронированным обучением, желтоватое устье туннеля и этот идиотский круг с твердыми креслами с низкими подлокотниками. Секунду я присматривался к торчащему на расстоянии вытянутой руки дулу их оружия. Но мне не хотелось двигаться, чтобы попробовать отгадать, как оно действует. Отделились от Земли, пожалуйста. А правда в том, что и они и все, что их касается, нисколько не касается меня. И настолько нисколько, насколько это возможно. И даже больше.

Чего они боялись, не позволяя земному экипажу покинуть корабль? Это, по крайней мере, сейчас ясно. Достаточно пройтись по улицам их города в девятом часу вечера. И не нужно даже встречать перепуганного стражника или парнишку, выпрашивающего у всех «сооли». Можно равнодушно миновать приманивающую цветастыми, движущимися пятнами афишу, приглашающую на фантастический концерт. И именно в этом и есть причина, из-за которой я со всей большей неприязнью отношусь к жителям Второго города. Из-за которого время, вместо того, чтобы сглаживать споры, разделяло и разделяет их все больше. Как же это просто. Их ничего не интересует. Только это. Если чуть-чуть подумать, то можно из этого сделать даже идеологию. Можно обобщить чувства, или именно их нехватку, а потом надстроить это обобщение нормами поведения, опытом, организацией повседневной жизни, ба, даже соответственно препарированными социологическими исследованиями, культурой, искусством… Это умирание в образе бесконечной плоскости, опускающейся на цветущий луг было в своем роде красиво. Концерт… да, и музыка. Это не был спектакль для нищих. Что нет, то нет. И тем хуже.

Ну, хватит: хуже, лучше… какое это имеет значение. Пусть развлекаются, как хотят, без меня. Без нас. Именно об этом идет речь. В этом городе на одного жителя больше нормы. В эту минуту — на двух.

Я встал. Меня охватила злость: уже три четверти часа я торчу в этом бетонном колодце. Легко сказать, три четверти…

— Слушайте! — рявкнул я. — Я прибыл с Земли. У вас тут есть член экипажа нашей станции на Второй. Пусть он придет ко мне. Потом мы вместе покинем город и не вернемся, разве что вы нас к этому принудите. За рекой стоят наши батареи. Вы что-либо слышали об антиматерии? Выбирайте! Или вы сегодня отдадите Виандена, или я вам покажу, как умирать на самом деле. И я не собираюсь больше ждать. У вас есть для ответа минута. Считаю до десяти! Потом дам сигнал открыть огонь. Раз…

Тишина. У меня в голове пронеслось, что не только Мота, вообще никто не слышал, что я сказал. Что их ни в малейшей мере не задевает то, что я сделаю. Что дело со мной они считают законченным.

— Два!..

— Три…

— Четыре…

Из-за ворот дошел какой-то звук. Я задержал дыхание. Ничего. Ослепительный свет. Белый бетон. Тишина.

— Пять…

— Шесть…

Я чуть не крикнул. Полукруглые ворота дрогнули и бесшумно пошли вверх. Между их нижним краем и полом возник небольшой просвет. Достаточный, чтобы видеть ноги стоящего в нише мужчины. Должен ли я был счесть это ответом?

— Семь…

— Восемь… Внимание, Мота! — поднял я голос.

— Девять…

Ступни в странных, плотно прилегающих к ноге ботинках, двинулись. Но дальше за воротами царило молчание. Ждали. Не могу их разочаровывать. Разве что буду вынужден. Сейчас увидим.

—Десять!

Ничего. Секунда, две, три…

Ступни человека за воротами затрепыхались, потом передо мною оказались пятки, откуда-то словно бы сверху, до меня дошел слабый звук, который я ни с чем не мог сопоставить. Секунду не происходило ничего. Ступни вернулись в прежнюю позицию и застыли.

Я подождал еще несколько, может, несколько десятков секунд. Если в ближайшую из минут ситуация не изменится, мне останется только туннель. Небольшая возможность, но не единственная.

Позади я услышал шаги. Тяжелые, мощные не какое-нибудь там скольжение или подкрадывание на цыпочках. Я медленно повернул голову. В туннеле замаячила фигура мужчины в светлом комбинезоне. Она приближалась. Еще пять шагов.

Он вошел в пространство, залитое светом и задержался. Он был с непокрытой головой. Жмурил глаза, пораженные светом. Его исхудавшее лицо имело черты суровые, чужие. Не потому, что я его прежде никогда не встречал. Ошибка была исключена. Передо мной стоял настоящий человек. С Земли. Им мог быть только Вианден.

Я присмотрелся к нему. Из под расхристанной на груди рубахи просвечивала тренировочная футболка. Была изношена в лохмотья. Рукав блузы держался на одной, тонкой как нитка, полоске материала. Широкий вырез, начинающийся под поясом, показывал голую кожу на бедре. Меня охватил холод. Если это…

Он перехватил мой взгляд. На его лице промелькнула тень усмешки.

— Нет, — возразил он охрипшим голосом. — Это на Второй, во время взрыва… Потому я и здесь.

Прошло некоторое время, пока до меня дошло то, что он сказал. Значит, наконец-то я знаю, почему мы не застали его на базе. Он должен был лететь с теми. И это был его единственный шанс. Разорванный скафандр. Наверное, взрывная волна швырнула его на останки вездехода, или хотя бы на выстилающий то плоскогорье гравий.

У нас будет достаточно времени на объяснения. Нужно только выбраться из этого погреба или бункера.

Я повернулся на пятке и сделал несколько шагов в направлении ворот. Их нижний край висел неподвижно в полутора метрах от пола. Ступни в мягких ботинках были на месте.

— Вылазь, быстро! — бросил я. — Внимание, Мота! — продолжал я тем же самым тоном. Уже есть Вианден. Сейчас пойдем отсюда, но не один. Так, как мы и решили, попрошу, чтобы нас проводили. Если не заходят, ты должен будешь повторить…

Я не знал, что именно он должен будет повторить, но не сомневался, что предупредительность жителей города нашла какой-то стимул, благодарить за который я мог только наши излучатели.

Ворота не двинулись. Я услышал словно бы вздох, и тут же над ступенями показалась чья-то голова. Потом на бетон легли две растопыренные руки. Неловко, ползком, показался из ниши мужчина в серебристой чешуйчатой блузе. Точь в точь такой же, как то, что мы забрали у пассажиров лодки на колесах.

— Знаешь его? — спросил я, не оглядываясь в сторону, где стоял Вианден.

— Угу, — буркнул он. — Впрочем, неважно.

Наверняка. Достаточно того, что на нем мундир, который открывает все ворота.

— Позови еще несколько таких, как ты, — бросил я, отступая на шаг. — Скажем, еще двоих. Слышишь? Двоих в таких же блузах, что и твоя. И чтобы были не менее важными. Он немного подумал. Но не дольше, чем несколько секунд. Повернулся, стал на колени и воткнул голову в нишу. Он сказал что-то, что я не расслышал. Подождал немного, потом задом вылез из ворот и выпрямился. Не прошло и полминуты, как в просвете над порогом показались следующие головы. Похоже было на то, что в нише, что прилегала к залу, собрался весь штаб города.

Теперь у нас было четверо. Одного роста и в одинаковых блузах. У все были темные волосы и вытянутые слегка аскетичные лица. Их глаза оставались неподвижными.

— Садитесь, — бросил я, указывая на щитовидную машину. — Поедите с нами. Посмотрите, как мы улетаем. Можете нам помахать. Но это не обязательно. Так должен я сказать, что мы сделаем, если вы попробуете с нами шутить? Нет? Это хорошо.

Я подождал, пока они займут места в креслах, и кивнул Виандану. Тот заколебался.

— Еще те, двое… — сказал он. Он всматривался в меня, словно хотел догадаться, о чем я думаю. На его лице отразилось напряжение.

Ладно. Раз он так считает. Это я могу для него сделать.

— Слышали? — обратился я к тому, кто первым пролез под воротами. — У вас тут есть еще двое. Когда мы расстанемся, нам будет грустно. Возьмем тех, по крайней мере. А всем для утешения останется их корабль. Вы сможете переделать его под беседку. И мы слишком долго ждать не будем, — закончил я тоном угрозы, поскольку ни один из людей, сидящих неподвижно выпрямившись в креслах не шевельнулся.

Молчание. На этот раз дольше, чем тогда, когда я пожелал возвращения Виандена. И я подумал, что нам не стоит перетягивать струну. Если мы сейчас уйдем, цель полета и так будет достигнута. Но… в конце концов, если бы не команда того кораблика, Вианден лежал бы сейчас под точно такой же призмой из камней, как Мыкин и Пеллер. Я его понимал.

— Мота, — сказал я убедительно, — они, кажется, собираются сказать «нет». Ты должен будешь отговорить их от этого… я дам знать когда.

Тишина.

Я решил, что подожду минуту и начну считать. Они один раз уже убедились в том, к чему это приводит…

Один из четырех встал. Наконец-то я заметил в его глазах проблеск жизни. Это был первый момент с тех пор, как я сел в лодку, когда лицо жителя города что-то выразило. Глаза заблестели у него как стекло. Он сжал губы в тонкую линию. Неправда, что вы чужды все без исключения человеческого чувства.

Не сходя с машины, он выдавил из себя какой-то не артикулированный звук. Ответило эхо. Он стоял секунду, выпрямившись, с глазами, устремленными на устье туннеля. Внезапно отвернулся и сел.

Их шаги были бесшумными. В некоторых отношениях все жители Третьей были похожи друг на друга. Но только в некоторых.

На этих двух были мешкообразные комбинезоны в плачевном состоянии. На голове одного из них виднелась солидных размеров повязка, скорее кусок грязной ткани. Они выглядели так, словно все эти четыре года не видели ни кусочка концентрата. Однако, они жили. С неопределенной точки зрения это больше, чем они могли ожидать. Но они не были из тех, которые любят умирать. Даже под музыку.

Они вошли в круг света и уставились на Виандена. Тот сделал несколько шагов в их сторону, и, показывая на меня, движением руки, сказал:

— Это Мур. Мы забираем вас отсюда.

Они взглянули на меня. Ни один из них не считал, что должен улыбаться. Они не реагировали, как дети. Но мыслили достаточно быстро, чтобы понять ситуацию и не заставлять нас дожидаться. Когда они подходили к машине, на ее плите возникло движение. Люди в рыбьих блузах поспешно пересаживались на кресла, расположенные по возможности подальше от тех, на которых я указал вновь прибывшим. Я сделал вид, что не замечаю этого. По лицу Виандена промелькнула резкая гримаса, не гнева и не веселья. Но ему не до смеха.

— К пристани, — спросил я, располагаясь в кресле последним. Я выбрал тоже самое кресло, в котором прибыл в эту подземную западню. Ствол оружия, установленного перед ним, все еще целился в мою грудь. Не было, однако, сомнения, что оружие им не понадобится больше. Они охотно и с чувством облегчения избавятся от нас.

Впрочем трудно удивляться. Едва мы только покинули жерло туннеля, как увидели стоящие над городом два столба черного дыма. Между деревьев и строений бегали языки огня. Бункер оказался плохим радиоэкраном. Мота не проспал. Может, он слушал меня даже чересчур внимательно. Я, однако, был последним, кто бы его в этом упрекнул.

Ворота были распахнуты настежь. Не та, которыми меня покорно впустили вглубь строений. Но это не имело значения.

— Теперь раздобудьте лодку, — сказал я когда прямо перед нами, на расстоянии в сто метров заблестело зеркало реки, — хорошую лодку, — добавил я с нажимом, и не «подсолнечник» или какую-либо другой цветочек.

Такую, чтобы мы удобно разместились. Все…

Мы остановили машину и сошли на побережье. Почти тотчас же со стороны устья показалась обширная баржа, плоская и тяжело лежащая на воде, словно бы нагруженная песком. К ее бортам были прикреплены несколько десятков таких же торчащих конструкций, как те, что находятся перед креслами округлой машины на воздушной подушке.

Дно лодки оказалось неожиданно глубоким. Места кресел здесь занимала толстая губчатая резина. К сопровождающей нас четверке присоединился человек в цилиндрическом шлеме и короткой зеленоватой пелерине, который привел этот гроб. Трудно понять, для чего это могло им служить. Его скорость не превышала пяти узлов. Мы, правда, плыли против течения, но оно тут было слишком слабым.

Когда дно лодки заскрежетало о камни около устья ручья, я приказал им выпрыгнуть в воду. Они послушались без колебаний. Вианден сразу тронулся в сторону Моты, который наблюдал нашу высадку с башни трансера. Вианден влез на панцирь и что-то говорил. Я заметил, что Мота кивает головой, словно соглашается на что-то.

Я выскочил вслед за ними и оказался по пояс в воде. Я оттолкнул борт лодки, которая неохотна была принята течением реки. Потом я сбросил с себя украшенную цветочками рубашку и ополоснул себя водой. Она была теплой.

Жители тихого города стояли, сбившись в тесную группу под простыми деревьями на склоне, против двух наших машин. Несколько ближе, где-то посередине ручья задержались двое космонавтов, которые забрали со Второй Виандена, оставив там один из своих двух кораблей, разнесенный на кусочки и его экипаж. Направо массивная глыба трансера, а на ней две фигуры. Тоже люди. Эти, там, под деревьями, те, с запрограммированными их родителями органами для дыхания двуокисью углерода, и те, на земной машине. Информация для размышлений философской природы, если бы у кого была охота. И время.

Люк грузовой камеры трансера был раскрыт настежь. Из нее торчали три головы, лишенные какого-либо выражения лица.

Яхтсмен и та двойка, которая наткнулась на нас ночью.

— Влазьте внутрь! — бросил я в сторону Новых, показывая на багажник. — Быстрее! И чем скорее вы будете иметь это позади, тем для вас лучше!

Они огляделись. Быть может, искали те батареи и отряды, которые я приказал Моте держать наготове. Я не стал объяснять им их ошибку. Может, благодаря этому им удастся сохранить хоть каплю уважения к самим себе?

Я как раз с удовольствием приглядывался к ним, когда услышал позади себя шаги.

К багажнику приближалась два протеже Виандена. Я что-то буркнул и показал им задние сиденья вездехода. Когда они занимали места, я перехватил брошенный Мотой украдкой взгляд. Он наблюдал за мной с высоты башни. По его лицу промелькнула улыбка, потом он быстро повернул голову.

Я пожал плечами. То, что эта двойка, которая вернулась со Второй, поедет с нами, было очевидно.

Я захлопнул люк багажника осторожно, чтобы не расплющить кому-нибудь голову, потом кивнул Моте.

— Вперед! — крикнул я.

Над горизонтом как раз показался солнечный диск. Очередной день нашего пребывания на Третьей. Последний! По крайней мере, в этой экспедиции.

Дорога проходила нормально. Температура воздуха упала на два-три градуса, ветер шевелил страусиные перья деревьев, только трава торчала надутая, неподвижная как обычно.

Я машинально поправил наушники и спросил:

— Ты все время слышал меня хорошо?

— Угу, — буркнул он. — Особенно, когда ты жаловался, что у тебя нет лииле…

Невольно я вынужден был усмехнуться.

— Что это такое, Виан? — спросил я, — какие-то деньги? Чековая книжка?

— Понятия не имею, — буркнул он в ответ. — У меня не было случая, платить за что-либо…

Улыбка исчезла с моего лица. Я снова почувствовал холод на шее и спине.

— Ты ни разу не был в городе?

— В городе! — Вианден зашипел, словно обжегся. — В городе! — повторил он. — Я услышал, быть может, десять предложений. За четыре года. Ничего, только мой собственный голос. Особенно, когда я считал эти годы… месяцы… часы… Для того, чтобы не сойти с ума…

Мы довольно долго молчали. Наконец Мота откашлялся и спросил:

— Они держали тебя в бункере?

— Зачем же? — в голосе Виандена зазвучала горькая ирония. — В моем распоряжении был целый дом… Там даже было дерево… И ванная, окна… и это все. Ни единого стула. Ни малейшей мебели. Ничего. Гладкие стены. На полу полметра матраца… вы не имели понятия, что это значит — не иметь возможности время от времени постоять на чем-нибудь твердом. Куда ни посмотришь — стена. Порядочная стена, высотой метров в пять. Впрочем, что тут говорить? Не иметь четыре года хоть обрывка чего-нибудь, чтобы вычистить зубы. Починить скафандр. Сам не знаю, как вышло, что я не разучился говорить. Наверно потому, что разговаривал сам с собой.

— Они ничего не хотели знать? — спросил я чуть погодя с недоверием. — Ни о чем не спрашивали?

Он промолчал. Мне нечего было и ожидать что он ответит.

— Вообще-то они были вежливы, —продолжал он через некоторое время. — По-своему, конечно… Следили, чтобы не дотронуться до меня… я регулярно получал еду. Присылали ее мне по какому-то наклонному колодцу, проделанному в стене. Уходили с моей дороги… если какой-нибудь из них оказывался поблизости. Так они приходили убирать, а как же? Были вежливы… — повторил он особенным тоном.

— А те, двое? — спросил Мота.

— Не знаю. Я их не видел ни разу. Думаю, что их дела шли несколько хуже.

— Как это было, — спросил я, — когда они прилетели на Вторую? А может, ты устал говорить?

— Тут нечего много рассказывать, — в его голосе зазвучало раздражение. — Устал? Поверь, я выспался на всю жизнь! Четыре года на матраце… — он замолчал. Молчал секунду, потом продолжил нормальным тоном. — Как было? Что ж, мы проводили геологические раскопки, исследования на плоскогорье…

— Все трое? — прервал его Мота.

— Да, так как мы вызвали Теллера, который оставался в базе, чтобы он привез резервный комплект зондов. Нам не хотелось возвращаться, а поскольку на всем континенте царило идеальное спокойствие…

— На чем он приехал? — спросил я. — Там же был один вездеход…

— Прилетел на моторке. Она оставалась на воде… не знаю, что с ней произошло…

— Зато я знаю, — пробормотал себе под нос Мота. — С того времени над плоскогорьем прошло по меньшей мере пятьдесят бурь. Говори дальше…

— Мы не заметили, как они высадились. Я имею в виду первый корабль. Мы увидели только вспышку… не слишком далеко. Может, километрах в пятидесяти. Ясное дело, мы поехали туда. Тем временем, это еще не был конец игры. Теллер и Мыкин пошли вперед… там были люди. Кто-то стоял на коленях и призывал нас, размахивая руками…

— Живые? — прервал я в полном изумлении.

— Конечно, живые. Я остался, чтобы страховать, но видел, как они двигались. Пробовали встать. Тогда мне показалось, это ужасающим. Понимаете, у них были открыты головы… Подбежали к ним Теллер и Мыкин, подбежали в тот момент, когда я заметил второй корабль. Еще высоко. Виден был только огненный хвост стреляющей дюзы… они шли на химическом топливе… но вы же все уже знаете. Я увидел их и не успел даже никого предупредить, когда произошел второй взрыв. Видимо, остался какой-то бак. Ну и все. Я очутился в кабине их корабля… они упали, знаете? Взрывная волна была слишком сильной. Утратили стабилизацию и…

— Да, — буркнул я. — Это их специальность.

— Но каким-то чудом им удалось стартовать. Это я уже знаю по их рассказам. Они вернулись, но не точно туда, куда намеревались. Упали в реку… и они нас уже имели. Это все.

— Все… — как эхо повторил Мота.

Я положил голову на спинку и ускорил ход. Как это он сказал? Были вежливы! Да, те и эти… На свой лад.

От гор шел режущий глаза блеск, словно бы целый их хребет покрыл свежий слой льда. Солнце стояло в зените. Лужицы светились. Могло показаться, что на их дне поразмещали зеленоватые лампы.

Панцирь «Рубина» стал почти белым. Люк грузового лифта отбрасывал узкую прямоугольную тень, которая вскоре исчезла. Машины и автоматы расположились в грузовых отсеках.

Платформа экипажа все еще неподвижно лежала на траве. Тишину нарушало только добегающее из устья дюзы потявкивание переключателей. Автоматы вели последний осмотр перед стартом. Мота наверняка торчал уже в своем кресле перед главным экраном. Около него были заняты еще два места. Когда мы с Вианденом въедем наверх, сделается тесновато. Но не так, как в багажнике трансера во время его последнего путешествия.

Они стояли друг подле друга напротив, не дальше чем в пяти шагах от нас. Если мы должны сдержать слова, им нужно уйти. И не задерживаться, пока они не достигнут скальных ворот, замыкающих долину.

Я отвернулся и шагнул на плиту лифта.

— Пойдем, Виан, — пробормотал я. Облокотился на поручень и в последний раз пробежал взглядом окрестные вершины. Они были прекрасны. Но, по сути дела, ничто не тянуло меня к ним. Красота — это еще не все!

— Ну, иди же, — буркнул я нетерпеливым тоном.

Он даже не дрогнул. Стоял передо мной, повернувшись ко мне спиной и всматривался в молчавшую группу жителей тихого города. Не обычных зрителей. Следящих за соблюдением права. И участвующих в его создании, наверно.

Я услышал бормотания. Голова Виандена медленно закачалась влево и вправо, словно он чему-то удивлялся. В этом жесте не было возмущения. Я расшифровал его скорее как проявление недоверия. Такого, с которым принимаешь к сведению нечто поразительное, но что, тем не менее, существует в действительности.

Внезапно он дрогнул. Я снова услышал его голос. Из протяжного ворчания мне удалось выловить слова: «…были вежливы».

Он наклонился вперед и застыл. Секунда, две, три… Я его уже не подгонял. Ждал.

Сверху дошел короткий металлический звук, закончившийся глухим стуком. Мота втянул антенны.

Этот звук решил дело. Вианден наклонился еще ниже, потом прыгнул вперед. Он настиг стоящего ближе всех человека в чешуйчатой блузе, схватил его обеими руками за плечи и повернул к себе задом. Затем, без слепки, обдуманно, как будто он выполнял задание, требующее большой точности, он дал ему сочного пинка. Не было сомнения, что он вложил в это действие все сердце и немалые силы.

Я должен был отвернуться. Не хотелось, чтобы он видел, как я усмехаюсь. Одновременно у меня в голове пронеслось, что произошло то, именно то и только то, что заслужили жители «тихого» города. Если бы я год думал, как воздать им по справедливости, ничего лучшего я бы не придумал.

— Были вежливы… — услышал я над ухом шепот Виандена. Он даже не запыхался. Попросту сделал свое.

— Что, черт возьми, — заворчал Мота, который раз перевернув установку соединений, — прогуляться пошел он, что ли?

Фрос не отвечал. «Рубин» остался уже в добрых нескольких километрах позади. Вскоре мы окажемся на низком перешейке на самом краю надморской равнины, где из-под одинокой скалы мы впервые увидели жителей Альфы.

Но времена изменились. Всю дорогу мы принимали пульсирующий в регуляторном, усыпляющем ритме пеленг станции. Не было уже разговора о радиотишине, маскировке и выключение микрофонов. У нас был честный прямой полет по хорошо изученному коридору, уверенный и не слишком долгий.

Мы не трогали трансера. Если он будет нужен, автоматы пришлют его, куда мы захотим. Мы поместились всей пятеркой в одном вездеходе. Если же кислородные баллоны за спиной, трудно было бы даже жаловаться на тесноту. Но это едва минуты. Не о чем говорить.

Фрос молчал. Конечно, могло произойти несчастье. Однако еще одно стечение обстоятельств, еще один странный несчастный случай, это было бы на один случай больше, чем нужно. Все имеет свои границы. Теория вероятности.

— Полетишь? — неожиданно буркнул Мота, не глядя ни на кого из нас. В первый момент я не знал, о чем идет речь.

Он медленно повернул голову и уставился на меня вопросительным взглядом. Тогда я понял.

— А как же… — шарахнулся я, — …ты все время к этому вел…

— Это хорошо, — сказал он спокойно. — Это мне не по годам, так околачиваться ночами по плохим дорогам. Я подожду вас. Поговорю себе… с нашими. Думаю, Вианден составит мне компанию. На его месте я не торопился бы обратно…

Виан не ответил. Останется, ясное дело. Даже, если бы он хотел лететь, мы не могли на это согласиться. Он должен пройти комплексные исследования, отдохнуть…

А следовательно, я лечу с Фросом. Этот шкуру с них сдерет! Он не удовольствуется чем попало. Кто знает, может, женится и вырастит стадо красивых мальчишек, которые, вместо того, чтобы выпрашивать сооле и обижаться, что кто-то не имеет лииле, будут жить среди межзвездной материи, как мы на островах Тихого океана. Фрос…

Что бы ни сделал, мы не будем злоупотреблять их гостеприимством. Есть поводы, ради которых они должны нас принять иначе, чем их соседи. Но наше место здесь, на Второй. Десять лет — это много, но не так много, чтобы любой ценой искать товарищество. Может, когда-нибудь…

Седловина была рядом. Последний склон, чуть большее оживленное торможение двигателей и внезапная тишина.

На побережье царило движение. Фрос стоял в маленьком каноэ где-то на полпути между пляжем и станцией и помогал прокладывать толстый стеклянный канат трем людям, погруженными в воду по окошки шлемов. Четвертый, с непокрытой головой, сидел на берегу и отдыхал.

Фрос увидел нас и поднял руку. Потом он отпустил канат и что-то сделал со своей личной аппаратурой. Наконец-то мы услышали его голос.

— Это вы? — крикнул он. — Прошу прощения, зазевался! Я переключил аккумуляторы на усиление. Строим волнолом. Этот планктон, знаете… — он замолчал.

Я соскочил с вездехода и медленным шагом двинулся в сторону скальной башни. Я миновал ее и шел дальше. Седловина постепенно превращалась в грань. Не слишком уж острую, но крутую. Я отыскал пальцами ручку крана и увеличил поступление кислорода. Я глубоко вздохнул. Высмотрел впереди торчащую в сторону моря глыбу, подошел и расположился на ней как в кресле.

Надо мной, направо, налево, всюду, куда ни посмотри, виднелись моря и континенты Второй. Планету, которая окутывает пришельца своим плащом, словно замыкает его в сложенных ладонях. Планеты угрюмых красок, сурового фиолета. Я блуждал взглядом по узкому каменистому пляжу, океану, взбирающемуся к зениту, по горным хребтам на противоположном полушарии. И внезапно, полностью неожиданно для себя, я нашел в этом пейзаже красоту. Немного дикую и немного унылую, но свободную от фальши и понятную каждому, кто покинул Землю, чтобы ей служить.

Я выпрямился, руками оперся о бедра. И кто-то, кто наблюдал за мной, мог подумать, что я становлюсь в позу хозяина. Я не чувствовал себя хозяином. Ни с того, ни с сего в моих ушах зазвучали слова Дари, сказанные в кабине станции сразу после бури. «Мы сознательно удерживаемся в области экстраполяции, только расширив ее границы. Мы хотим идти в определенном направлении, потому что это следует из нашего выбора, а не из-за нехватки других возможностей».

Дари. Для него имеет значение время. А для меня? Я никогда над этим не задумывался. Во всяком случае, что-то для меня имеет значение. Неважно, что он, как и я, пришел со своим выбором на свет. Он его подтвердил. Хотя бы тем, что он здесь, что вступив в этот странный и прекрасный мир, проломив барьеры, ограничивавшие мысль или подсознание поколений, которые вписались в его генетический код.

А я? Одно не подлежит сомнению. Я тоже здесь. А кроме того, твердо известно еще, что наша встреча не была случайной. И не последней!