Гельмут Пеш
      Повелители времени
      (Страна Эльдера-2)
      ПРЕДИСЛОВИЕ
      Как известно, останавливаться всегда следует в наилучший, самый подходящий для этого момент, однако авторы, пишущие в жанре фэнтези, лишь в редких случаях принимают эту истину во внимание. И все же я прошу уважаемых читателей поверить мне, что история о кольцах власти, которую в свое время мы написали вместе с моим другом Хорстом фон Альвёрденом, с самого начала не задумывалась как история с продолжением. Фактически мысль об этом пришла мне в голову лишь на предпоследней странице, когда герои романа, которых я к тому времени хорошо узнал и полюбил, прощались друг с другом.
      Что происходит с героями, когда великая битва закончилась и враг побежден? Что они найдут, вернувшись домой? Это составляет особую прелесть мира фэнтези с его несовершенным совершенством: хочется узнавать больше и больше. "И это все?" - спрашивает фольк Кимберон в последней строке. И давно известный, вечный ответ: "Не может быть, что это все".
      Нет, невозможно, чтобы все они счастливо и довольно жили до самой смерти. Конец приходит всегда, но оказывается не совсем таким, каким его ожидали. Приключения изменяют всех, в том числе и нас - рассказчика и читателя, - изменяют, совсем чуть-чуть, и сам мир. Эта цель выглядит довольно скромно, она весьма велика, если при этом мир сделается хотя бы чуточку лучше.
      Однако достаточно философии. На самом деле не так-то просто написать продолжение завершенного романа. Дж. Р. Р. Толкин пытался осуществить подобное, сделав героями книги "Новые тени" поколение, пришедшее на смену персонажам "Властелина Колец", и перенеся действие во времена, когда только старики помнят Великую Войну Колец, а молодые тянутся к темной стороне власти. Однако всего лишь после полудюжины страниц вдохновение иссякло. "Я мог бы написать триллер о тайном заговоре, его раскрытии и подавлении, говорил он по этому поводу. - Но игра не стоит свеч".
      Поэтому с самого начала мне было ясно, что история должна происходить в другом пространстве и в другом времени. И тогда случилось то, что отнюдь не предполагалось: в "Кольцах Всевластия" есть побочный эпизод, где рассказывается о великом герое прошлого, который в действительности был вовсе не таким уж героичным, как потом говорилось о нем в легенде. При этом упоминалось, что его сопровождала смешанная группа, состоявшая из людей, гномов, эльфов и еще одного народа... Фольков? Внезапно мне стало ясно, что я этих спутников уже знаю...
      Другое время и другое пространство. Выйти из замкнутой в себе маленькой страны маленьких фольков в большой мир людей. Мир с другими законами, чужой и все же узнаваемый. Хорошо знакомый и, однако, новый.
      Что касается технических деталей, то я хотел бы еще заметить, что тут было заранее обдуманное решение: построить культуру людей на основе Римской империи, вернее, Священной Римской империи Средневековья, вплоть до использования латыни в качестве языка придворных и ученых. Первоначально это должен был быть выдуманный язык, как и эльфийский, однако для древних текстов - для которых образцом служил барочный язык Р. Эддисона - неизбежно просилась латынь. К тому же знание этого языка и связанного с ним наследия является исчезающей частью культуры. Я вырос на латыни, но для многих читателей она кажется столь же фантастичной, как и синдарин Толкина. Таким образом, у меня не было другого выбора, как сочинить в первой главе письмо императора на латыни, в качестве своего рода дани "Властелину Колец", в черновом варианте которого имелось письмо короля, которое так и не попало в окончательный текст книги. Подобным же образом студенческая застольная песня в четвертой главе объединяет элементы песен средневековых вагантов с более поздней традицией буршей. В конечном счете, принцип рассказа состоит в том, что перемешивается старое и новое, используется хорошо знакомое, чтобы ввести неизвестное, и радость узнавания соединяется с удовольствием от новых открытий.
      Позвольте себе удивиться.
      Гельмут В. Пеш
      Кёльн, весна 2000 г.
      ПОВЕЛИТЕЛИ ВРЕМЕНИ
      Во времена седой старины Высокий Эльфийский Князь
      создал семь колец власти.
      Три кольца он отдал человеческим детям,
      дабы ими не овладели тени Среднеземья.
      Два кольца хранят Владыки гномов,
      дабы удерживать тьму Подземного Мира.
      Одно кольцо сберегает сам Высокий Эльфийский Князь
      вплоть до дня, когда падет Высший Мир.
      Седьмое кольцо не больше чем надежда,
      а восьмое кольцо он никому не отдавал.
      ЛЕГЕНДА О МАЛЕНЬКОМ НАРОДЕ
      Удивительно, с каким постоянством в разных мифологиях повторяются легенды о маленьком народе, чья страна лежит где-то на северо-западе Среднеземья. Эта земля с трех сторон защищена горами, а с четвертой закрыта опасными рифами, и, чтобы попасть туда, существует не много путей: по горам или под горами, через болота и, наконец, по морю, если кто-то на это отважится.
      Жители этой страны во многих отношениях схожи с людьми, за исключением маленького роста и заостренных ушей, таких же, как у эльфов. По их собственным подсчетам, средний рост фолька - четыре фута и восемь дюймов. Словом, они ниже эльфов, однако выше бородатых гномов. Они осознают себя как самостоятельный народ, хотя имеют много общего с другими: как людям, им не чужд дух коммерции и мирской суеты; подобно эльфам, им присуща любовь к природе; и, как гномы, они привержены традициям. Сами они зовут себя "фольки", "popules" на старинном языке ученых, свою страну они именуют Эльдерландом.
      Фольки Эльдерланда гордятся своей историей, своими обычаями и порядками. С тех пор как более семисот лет назад они пришли через горы на север, чтобы обосноваться в этом скромном уголке мира, они записывали и сохраняли все, что казалось им достойным внимания. Среди этого были и такие вещи, которые кому-то другому могли бы показаться не имеющими ценности пустяками: вышитые платки и глиняная посуда, инструменты и курительные трубки, генеалогические древа и всевозможные реестры, вплоть до перечня поголовья скота в северных районах (возрастающего) и квот на ловлю рыбы для гильдии рыбаков Усть-Эльдера (год от года падающих).
      Жизнь фольков непроста. Несмотря на теплое течение, омывающее западные берега и создающее предпосылки для того, чтобы на холмах южнее реки Эльдер родился даже виноград, пригодный для виноделия или нет - это вопрос другой; невзирая на непроходимые горные цепи на западе и на юге, отделяющие Эльдерланд от остального мира и дающие определенную защиту от немилостей природы, здесь, далеко на северо-западе, урожай поспевает поздно и требует напряженной работы, так что фольки по праву гордятся своими достижениями.
      Поэтому не вызывает удивления, что наряду с помещиком из Гурика-на-Холмах и бургомистром Альдсвика, пастором церкви в Усть-Эльдере и настоятельницей храма Виндера в Совет Эльдерланда, который в тяжелые времена исполняет роль правительства провинции, входит и хранитель Музея истории Эльдерланда. Кроме того, фольки - подданные Империи, государства людей, которое управляется на юге императором.
      В целом Совет обычно мало занят. Все спорные вопросы разрешаются местными землевладельцами или главами гильдий в духе обычаев и традиций, основывающихся на том факте, что фольки спокон веку являются принципиальными противниками любого рода перемен. При этом любовь к патриархальной старине у большинства фольков сочетается с исключительным любопытством и безудержной склонностью к болтовне и сплетням.
      То, что этот маленький народ, согласно легенде, переселился по эту сторону Серповых гор, можно объяснить лишь тем, что люди предпочли бы видеть это мрачное, пропитанное кровью место, где сосредоточено слишком много магии, в руках слабых и миролюбивых существ.
      Однако, несмотря на то, что люди вновь и вновь рассказывают, как они посещали эту страну - путешествуя наяву или во сне, - она существует лишь в царстве фантазии или в представлениях Божественной Четы, которая, создав этот мир, давно из него удалилась.
      Из "Legendae Aureolis" [Легенды Ауреолиса" (лат.)] Кверибуса Транса в библиотеке Аллатурионского университета. В "Index librorum prohibitorum" [Каталог запрещенных сочинений" (лат.)] классифицировано как ordo II, sectio IV [Шкаф II, полка IV (лат.)](еретически, но безвредно; в учебных целях выдавать только по специальному разрешению).
      ПРОЛОГ
      Когда магистр Кимберон Вайт почувствовал приближение конца, он отправился на небольшую поляну, где покоился прах былых хранителей Музея истории Эльдерланда. Обыватели из Альдсвика больше уже не злословили о том, что старый магистр стал немного странноват. Это зрелище было всем хорошо знакомо: магистр, стоящий среди могил и ведущий в одиночестве беседы со своими предшественниками.
      - Магистр Адрион, - сказал он, - мне очень не хватает вас. Я чувствую, как убывают мои силы, но еще не могу отряхнуть с ног земной прах.
      Он прислушался к ветру. Ответа не было. Не пришло никакого отклика из той далекой дали, где пребывал дух магистра Адриона.
      - Что же мне делать? - взмолился Кимберон и на мгновение снова стал застенчивым молодым человеком, которого некогда так влекли к себе приключения, - он, хранитель силы, о которой тогда лишь догадывался, но и теперь знал немного.
      Он раскрыл ладонь и посмотрел на металлическое кольцо с черным камнем, которое лежало там.
      Кольцо сверкнуло, когда его коснулся последний луч вечернего солнца.
      - Иди с нами! - позвал ветер. Хотя нет, это был не ветер. Ким обернулся. Перед ним под ветвями по-зимнему голого дуба, пережившего на, своем веку немало бурь, обозначились три фигуры. Лишь на один миг, пока контуры их расплывались, завиваясь, как дым на ветру, Киму показалось, что это призраки; потом они внезапно сгустились и стали вполне реальны: отнюдь не духи, но существа из плоти и крови.
      Первый из них ростом был ниже, чем обычный мужчина-фольк, однако при этом гораздо мощнее сложением. Огненно-рыжая борода спускалась ему на грудь. В руке он держал огромный топор с раздвоенным лезвием.
      Второй был среднего роста и гибкий, словно молодое дерево. Светлые волосы падали ему на плечи. Его лицо было бледным, но это была не болезненная бледность, а свежесть утра; брови вразлет, раскосые глаза, остроконечные уши. Он был одет в зеленое и держал узкий, сверкающий серебром клинок.
      Третий был рослый воин. Меч его не был ничем украшен, однако на плечи воина был накинут плащ из добротного сукна, а куртка - из мягкой кожи, с заклепками. На шее и запястьях блестели золотые украшения.
      - Бурорин! - вскричал Ким.- Гилфалас! И Фабиан! - Он собрался было заключить их в объятия, однако тотчас опомнился... Тень легла на его лицо.Хорошо, что вы наконец-то пришли. Уже пора.
      - Ким? - Человек, которого он назвал Фабианом, выступил вперед. Кимберон Вайт?
      - Он самый, ваше величество, - сказал магистр.
      - Черт! - вырвалось у первого из пришедших, гнома. - Что с тобой стряслось?
      - Все мы однажды станем старыми, Бубу, - ответил Кимберон, и при этом на лице его появилась печальная улыбка. - Вы пришли слишком поздно. Вам нужно вернуться на тридцать пять лет назад в прошлое. И скажите ему... скажите мне, что вы меня встретили. И что я должен идти с вами...
      - Так тебе известна эта история? - спросил эльф Гилфалас. - И ты знаешь, как она заканчивается?
      Ким не мог отвечать, как будто у него перехватило горло.
      - Да... Или нет... - Голос отказал ему. Потом он заговорил снова, и внезапно у него возникла безумная надежда на то, в чем ему всю жизнь отказывали. - Книга у вас?
      - Книга? - Фабиан наморщил лоб. - Ты имеешь в виду... ту самую книгу?
      Он снял вещевой мешок, раскрыл его и обнаружил там переплетенный в кожу синий том, весь покрытый пятнами, с металлическими уголками.
      - Да, да! - с нетерпением воскликнул магистр Кимберон. - Дай ее мне!..
      Фабиан протянул книгу.
      Магистр жадно схватил ее. Потом он отвернулся, не обращая больше внимания на своих друзей. Те молча смотрели на него, пока не растаяли в сумраке, как выцветает картина, слишком долго провисевшая на солнце.
      Кимберон Вайт, тринадцатый хранитель Музея истории Эльдерланда, мчался так быстро, как только могли нести его старые ноги. Теперь, наконец, он получил то, что искал всю жизнь. Оставалась еще только одна обязанность, которую он должен исполнить: определить себе преемника.
      И этот выбор, несомненно, еще больше, чем предыдущий, поразит обитателей Альдсвика.
      Однако чтобы узнать, что привело к этой встрече близ Музея истории Эльдерланда, нам нужно возвратиться на сорок девять лет назад.
      ПИСЬМО ИМПЕРАТОРА
      Это произошло в прекрасный солнечный день в конце зимы 778 года по летосчислению фольков. Фольки всегда гордились своим календарем и вели счет не так, как люди, которые за точку отсчета принимали год основания Империи; у фольков было свое время, начинающееся с момента зарождения их народа.
      Как раз семьсот семьдесят восемь лет назад на узкой тропинке горного перевала в Серповых горах появились первые фольки и увидели страну, лежавшую внизу. Откуда родом были эти переселенцы и где они жили прежде, не смог выяснить никто из исследователей. И никто из народа фольков не знал этого - никто, за исключением одного, узнавшего об этом совсем недавно.
      Кимберон Вайт, тринадцатый хранитель Музея истории Эльдерланда, отложил в сторону остро заточенное гусиное перо и закрыл фолиант, в который он, строку за строкой, вписывал что-то своим каллиграфическим почерком. На титульном листе рукописи было выведено:
      E pluribus Popules
      Sive
      Historia gentis Minoris Ab Initiis
      Dissertatio Inauguralis
      In Gradum Magistri Artium
      Universitatis Altae Thurionis
      Exhibita.
      Это означало: "Один фольк из многих, или История Маленького народа от его начала. Трактат на соискание степени магистра университета Аллатуриона, представленный Кимбероном Вайтом из Альдсвика". Поначалу Ким сомневался, не должен ли он повременить с надписью на титульном листе, пока не заполнит текстом остальные девяносто девять страниц, но искушение было слишком велико.
      Дерзкой затеей была его магистерская работа, которую он намеревался представить Ученому Совету университета Аллатуриона, чтобы защитить от злокозненных и плохо соображающих оппонентов. Порой, особенно в такие дни, как нынешний, когда время как будто останавливается, у него возникало чувство, что свой труд он никогда не доведет до конца. Так мало он еще написал, так много предстоит еще исследовать.
      Ким вздохнул. Свет позднего послеполуденного солнца, окрасивший красным облака, уходящие на запад, в направлении моря, косо падал сквозь пестро раскрашенное круглое оконное стекло. В лучах света танцевали пылинки. Всюду, где есть книги, присутствует и пыль, много ее было и здесь, в кабинете хранителя на верхнем этаже Музея истории. Стены здесь были сплошь заставлены книжными полками, где громоздились огромные книги в переплетах свиной кожи и тома указателей; потертые и засаленные тисненые фолианты с золотым обрезом; стопки бумаг, сжатые деревянными досками и перевязанные веревками; пергаментные свитки в суконных или кожаных мешках; документы в тубах, запечатанные уже не один век; тетради в осьмушку и четвертую долю листа, оставшиеся со времен, когда пергамент был узким; больше-форматные папки. Книги были нагромождены стопками, так что полки прогибались; книги служили и подпоркой вместо отсутствующей ножки конторки, и грузом для раскатанных географических карт.
      Так много книг и так мало времени! Однако при ближайшем рассмотрении большая часть библиотечного фонда оказывалась ненужной; некоторые книги не раскрывались уже годами, если не десятилетиями, ибо едва ли стоили затрачиваемых на чтение усилий. Что, положим, было ценного в хронике подвигов семейства помещиков Финков, - в переплете из листового золота, украшенного горным хрусталем и гербом с перламутром и ляпис-лазурью, если все содержание тома могло уместиться на одном листе бумаги?
      Едва Ким собрался вновь обратиться к своим занятиям, как заработало переговорное устройство.
      Конечно, это было новомодное изобретение, а все новое вызывает у фольков недоверие, но с тех пор, как в Эльдерланде распространились слухи о чуде, появившемся в царстве гномов, мысль о переговорном устройстве не покидала Кима. Это была всего-навсего свинцовая труба, проводящая звук. Она спускалась из его кабинета вниз, в кухню дома смотрителя. Это избавляло уже не слишком юную домоправительницу от походов по лестнице наверх в кабинет, дабы позвать его к столу или при необходимости сообщить нечто существенное. Если говорить нараспев, труба дребезжала.
      Ким вынул пробку из раструба, который находился рядом с его столом, и прокричал: "Алло!" - после чего прижал ухо к отверстию.
      Послышался глухой, как будто откуда-то из подземелья, ответ:
      - Го-о-осподин Ки-имберон! К ва-ам го-ость!
      - Иду!
      Он вскочил так поспешно, что чуть не опрокинул чернильницу. В этот миг любое занятие представлялось ему более приятным, чем продолжать сидеть и писать. Казалось, Кима вновь охватила жажда приключений, которую он похоронил в библиотечной пыли, искушение неизвестным, соблазн увидеть что-то новое. Перепрыгивая через две ступеньки, он ринулся вниз по деревянной лестнице.
      - Не так быстро, господин Кимберон! Вы еще шею себе сломаете!
      Домоправительница, госпожа Металюна Кнопф, стояла в дверях кухни, упираясь руками в бока, и неодобрительно морщила лоб, когда Ким, спотыкаясь, вошел в гостиную.
      Однажды, вскоре после возвращения Кима, госпожа Металюна возникла на пороге его дома и провозгласила, что намеревается отныне присматривать за ним, так как прежняя домоправительница сбежала с гномом. Ким пытался объяснить ей, что, во-первых, все произошло совсем иначе, а он и сам в состоянии заботиться о себе, но она отмела возражения, засучила рукава и стала мыть посуду.
      Что было печальной необходимостью. Каким бы добросовестным и пунктуальным ни был господин Кимберон в своей работе, домохозяином он рожден не был, ибо голова его была постоянно занята совсем другими вещами, нежели мелкие повседневные обязанности. Когда он погружался в свою работу, то забывал порой о времени и пространстве. Тогда великие подвиги прошлого смешивались в его воображении с теми приключениями, в которых он и сам принимал участие. А иногда он просто сидел и мечтал.
      Однако сейчас время было не для мечтаний. Хотя в последнем бою, когда люди, эльфы и гномы совместно сражались против темных эльфов и их слуг больгов, и была одержана победа, цена ее была непомерно высока. Не было семьи, которая не оплакивала бы погибших. Многие поместья были разорены, многие дома сожжены. Только теперь, когда солнце опять отважилось появиться, жизнь начала потихоньку восстанавливаться.
      Ким отбросил мрачные мысли и спросил:
      - А кто пришел? - (Посетители были редкими в эти дни.) - Кто-нибудь из моих друзей? - И тут же ощутил, как ему недостает их: добродушного гнома Бурорина, Фабиана, который теперь занял трон в Великом Ауреолисе; эльфа Гилфаласа; и конечно, Марины, маленькой женщины-фолька, которая была для него чем-то гораздо большим, чем просто домоправительницей, и которая отправилась в далекое царство гномов с Бурорином, своим законным супругом. Как давно он не видел их всех!
      - Кое-кто знающий вас, - добродушно ответила госпожа Мета, - сами увидите.
      Несколько разочарованно Ким толкнул дверь в переднюю. В отделанном деревом помещении несколько неуклюже освобождался от своего плаща гость фольк, судя по росту и острым ушам, - крепкий и коренастый, с палкой в руке. При свете, падающем из открытой входной двери, лицо чужака было почти неузнаваемым, но не пришлось долго сомневаться в том, кто это.
      - Кимберон! Старый друг! Как поживаешь? - Тяжело опираясь на палку, он приблизился и протянул Киму руку.
      - Рад тебя видеть, Мартен, - проговорил Кимберон, отвечая на крепкое рукопожатие.
      Мартен Кройхауф, один из богатейших купцов Альдсвика, был известен Киму с давних пор как тщеславный и самодовольный хвастун. При обороне он поначалу действовал не самым лучшим образом. Однако в решающей битве он храбро сражался и даже был ранен. А теперь, пользуясь репутацией героя, он решил баллотироваться на вакантную должность бургомистра Альдсвика. Прознав, что к особым отличительным знакам политика относится крепкое рукопожатие, он усердно совершенствовался в этом искусстве.
      - Хорошо, Март, - сказал Ким и усмехнулся. - Считай, что мой голос у тебя уже есть. Но скажи, чем я обязан твоему появлению?
      - О! - вскричал Кройхауф и потер руки, как будто больше вовсе не нуждаясь в палке с набалдашником из кости единорога, на которую до того демонстративно опирался. - Конечно, это предвыборная кампания. Я должен посетить своих избирателей, дом за домом, как положено. - И добавил хитро: - Разве хранитель Музея истории как член Совета Эльдерланда лишен права выбирать бургомистра? - Затем он громко рассмеялся над собственной шуткой.
      - Даже если и так, - ответил Ким, - политика не мое дело.
      Внезапно он осознал, каким негостеприимным, должно быть, выглядит.
      - Проходи же. Могу ли я тебе что-нибудь предложить? Может быть, кусок пирога, если еще что-нибудь, осталось... - И он виновато взглянул в сторону кухни, вспомнив, что нынешней ночью в приступе голода доел последние крошки, и теперь отнюдь не был уверен, что госпожа Мета испекла новый пирог. - Выпьешь что-нибудь? Или, может быть, выкуришь трубочку?
      - Да, трубка - это, конечно, было бы неплохо! - обрадовался Кройхауф. - О твоих сокровищах просто чудеса рассказывают.
      - Это одна из привилегий, - объяснил Кимберон, провожая гостя в комнату с камином, - которые дает должность хранителя. Помимо жалованья мне еще полагается ежегодное табачное довольствие, да и мой предшественник, покойный магистр Адрион, оставил мне богатый запас.
      Он мог теперь произносить имя своего наставника, почти не чувствуя резкого укола боли, напоминавшего об утрате. Но только почти.
      - Что тебе предложить, Мартен? Большую трубку из морской пенки? Или, может быть, трубочку, вырезанную из корня вишни?
      Конечно, это должна быть пенковая трубка, и Киму следовало добавить, что она как нельзя лучше подходит дородному торговцу в его богато вышитом жилете с золотыми пуговицами.
      Когда они уселись на низкие стулья, а огонь, горевший в камине, отбрасывал свой золотистый отблеск на стены, все немного напомнило старые времена. Ким взглянул на свою трубку, дым из которой клубами поднимался вверх, и огонь отразился на его кольце, которое внезапно сверкнуло. До него как будто снова донесся, сквозь время и пространство, голос магистра Адриона: "Оно будет напоминать тебе обо мне, когда ты будешь особенно в этом нуждаться, и каждому откроет дорогу туда, где он больше всего нужен".
      - Ах, - произнес Март Кройхауф и выпустил густое кольцо дыма, помнишь, как мы лежали в окопе, справа и слева колючая изгородь, а перед нами враг: тысячи темных эльфов, десятки тысяч больгов! Да, это были времена!
      Ким констатировал, что воинство Тьмы в интерпретации Марта умножилось по меньшей мере раз в десять.
      - Сейчас у нас все не так уж и плохо, - высказался он. - Единственное, чего мне не хватает, так это нашего прекрасного темного пива. Но больги опустошили его запасы, когда грабили Альдсвик. Так что я могу тебе предложить разве лишь чашку чая... С мятой или, если хочешь, с шиповником...
      - Не утруждай себя,- сказал торговец.- Я принес кое-что получше. Нужны только стаканы.
      - Госпожа Мета! - громко позвал Ким. - Принесите нам два бокала хорошего хрусталя! И себе не забудьте!
      Быстрее, чем он мог себе представить, в дверях появилась экономка с подносом и тремя бокалами, вся - напряженное внимание. У нее была одна общая черта с Мариной, бывшей домоправительницей Кимберона, - она ничего не упускала из виду, а все, что слышала, становилось на следующий день предметом общегородского обсуждения.
      Март Кройхауф поднял брови:
      - Здесь принято, чтобы прислуга вместе с господами...
      - Марти, - фыркнула экономка, - я знала тебя еще тогда, когда ты лежал в колыбели. Но и уже тогда ты был самодовольным и надутым.
      - Помещица Кнопф никакая не "прислуга", как тебе известно, Мартин, поспешил защитить свою экономку Ким. - Она владеет поместьем более чем в сто моргенов. [Морген - старинная немецкая мера площади, равная 0,25 гектара. - Прим. перев.] Ее муж погиб на войне, и она, не захотев сидеть на шее у детей, по собственному почину решила пойти ко мне на службу.
      - Я в любом случае не стану голосовать за тебя, Марти, - съязвила помещица.
      - Достаточно! - Ким поднял руку.- Предоставим куму Кройхауфу возможность порадовать нас.
      Еще немного ворча, но, все же сознавая, что все внимание приковано к нему, Мартен Кройхауф достал нечто из кармана своей широкой накидки. Это была маленькая пузатая бутылка, едва ли больше ладони и из такого тусклого старинного темно-зеленого стекла, что невозможно было догадаться о содержимом. Этикетки на бутылке не было, а пробка была покрыта некоей темно-коричневой субстанцией. Помещица Мета сморщила лоб, как будто желая сказать: "Это выглядит, однако, не очень-то многообещающе".
      Из другого кармана торговец извлек нож с коротким лезвием и начал соскребать коричневое покрытие. Потом он осторожно потянул за пробку, которая выскочила с громким хлопком. В воздухе разлился запах столь чистый, ясный и сияющий, что его, казалось, можно было увидеть. Это было так, словно в этой бутылке хранилась некая эссенция лета, запах которой распространился теперь в помещении, напоминая о зелени лугов, солнечном свете над полями и согревающем тепле винограда.
      - Выпьем в честь Отца, - произнес Кимберон, когда купец поднес ему бокал.
      - ...И в честь Матери, - продолжила домоправительница, когда золотистый напиток наполнил ее бокал.
      - Во веки веков. Аминь, - завершил Кройхауф молитву, наполняя третий.
      Они пили молча, и мир наполнял их сердца.
      - Что это? - спросил Кимберон.
      - Летнее вино, - объяснил купец. - С южных склонов в нижнем течении Эльдера. И больше никогда не говорите, что вино из Эльдерланда пить невозможно.
      - Но тут, конечно, не один виноград? - рискнул предположить Кимберон.
      - Добавлено еще несколько приятных травок, - определила госпожа Мета, - срезанных обязательно в полнолуние, когда они наделены большой силой.
      - Этого я не знаю, - ответил Кройхауф, - но скажу вам, что, если б я имел только хотя бы одну большую бочку этого вина, какую торговлю я мог бы развернуть! Скажем, по шиллингу за пинту... или даже по два...
      - Мне кажется, есть вещи, которые не продаются...
      - Верно, верно, - вздохнул торговец, - и эта бутылка была так хорошо спрятана, что даже мародеры-больги ее не нашли. Зато теперь этот напиток должен на нас хорошо подействовать. - Он похлопал себя по толстому животу и сделал глоток.
      - Марти, - обратился к нему Ким с тихим смешком, употребляя ненавистное торговцу уменьшительное имя, - у меня есть подозрение, что ты что-то от нас скрываешь.
      Мартен Кройхауф поперхнулся и закашлялся.
      - Но как ты... догадался? - тяжело дыша, спросил он, когда приступ кашля прошел.
      - Ну, я не могу себе представить, что ты ходишь к избирателям только затем, чтобы осчастливливать их раритетами твоего винного погреба, высказал свое мнение Ким. - Насколько я тебя знаю, ты редко делаешь что-то, если не видишь в этом выгоды для себя. Итак, чем я обязан честью твоего визита? Говори прямо, не стесняйся!
      Коммерсант слегка покраснел.
      - Ну, - начал он неопределенно, - ты член Совета Эльдерланда, и я, возможно, вскоре тоже... и нам лучше... в память старых времен... сохранять добрососедские отношения... и... - Он повернулся: - Тут еще дело в письме.
      - В письме? - Ким нахмурился. - Что еще за письмо?
      - Ну... хм... не так давно, когда я был в Усть-Эльдере по поводу распределения продуктов питания, ты ведь знаешь, я, собственно, несколько озабочен тем, чтобы у всех была еда, - так вот тогда я подумал, что есть смысл нанести визит пастору. Кроме того, он ведь тоже член Совета и такой милый, скромный человек, умный и понятливый...
      - Он не так хорошо о нем отзывался после первой встречи, господин Кимберон, - заметила госпожа Мета, которая отнюдь не простила торговца.
      - Как так? - поднял брови Ким. - Я и не знал, что ты уже знаком с пастором.
      Марту было явно неловко.
      - Ах, я думал, что все это давно забыто.
      Но домоправительница уже не могла сдержаться:
      - Тогда отец Одильон был сапожником в Усть-Эльдере, и он поставил на место кума Кройхауфа, когда тот за кружкой пива в "Золотом плуге" плохо о вас отозвался, хотя и не знал вас совсем...
      - Хватит! - сказал Ким с напускной строгостью, которая плохо ему далась, поскольку про себя он вовсю веселился, глядя, как изворачивается торговец. - Дайте куму Кройхауфу договорить. - Он потянулся за трубкой, в которой почти ничего не осталось, и выпустил дым. - И что же с этим визитом?
      - Да то, что, когда мы с пастором... то есть с отцом Одильоном сидели за чашкой чая, пришел посыльный. И тогда я сказал, что мы с тобой хорошо знакомы, и предложил, что отвезу тебе это письмо сам.
      Ким все еще ничего не понимал.
      - Что еще за посыльный?
      - Посланник императора. У него было одно письмо для пастора, другое для помещика Родериха и третье для хранителя Музея истории Эльдерланда, пояснил коммерсант.
      - И где же это письмо?
      - Да вот, оно у меня с собой. - Кройхауф принялся деловито возиться со своей курткой и последовательно вытащил из карманов на всеобщее обозрение следующие предметы: носовой платок с вышитой монограммой, золотые карманные часы, кошелек из оленьей кожи, стопку расписок, скрепленных серебряной скрепкой, и пятнистый кусок пергамента.
      Ким не верил своим глазам.
      - Что, это и есть послание императора?
      - Да вы только посмотрите! - удивилась госпожа Мета. - На нем императорская печать!
      Торжествующие нотки в ее голосе объяснялись радостью по поводу того, что завтра она расскажет обо всем этом на рынке.