– Это нам не поможет, – проворчал Бурин.

– И куда нам теперь идти? – переменил тему Альдо.

Из сторожевого зала имелось два выхода. Первый, справа, был высоким и узким и вел наверх; другой, слева, – широкий и под стать росту гнома. Он спускался в беспросветную глубину.

– Куда нам, Бурин? – спросил Гилфалас.

Бурин указал на гладкую каменную стену перед ними:

– Туда.

– Я за правый туннель, – высказал свое мнение Гилфалас. – Он, по крайней мере, ведет к свету.

– А я – за левый, – пророкотал Бурин. – Если мы хотим понять, что здесь произошло, нам нужно внутрь горы, ответ – там.

Горбац пожал плечами.

– Этот слишком узок для больга, – кивнул он направо, – а этот слишком низкий. Мне все равно.

– Я тоже не знаю, – сказал Альдо. – Охотнее всего я отправился бы опять наверх, но, может быть, господин Бурин прав.

Все обернулись к Итуриэль, которая молча стояла позади всех. Ее ответ был ясен – она уже давно решила.

– Мы отправимся налево, – произнесла она. – Там, в глубине, что-то зовет меня.

Кап-кап-кап.

Капает вода.

Вода – это пища.

Это оно знало. Оно знало немного, не намного больше, чем животное, состоящее из нюха и вкуса, осязания и слуха. Ведь увидеть в этой всепоглощающей темноте невозможно.

Кап-кап.

Руки с худыми острыми пальцами ощупывают скалу. Скала сырая. Язык облизывает камень, ловит капли, проглатывает сочащуюся влагу.

Вода – это жизнь.

Оно не знает, как долго оно здесь. У него нет представлений о времени. Годы, десятилетия, века погребенное в глубоком карцере, отрезанное от внешнего мира; здесь время не имеет значения. По человеческим представлениям, оно давно должно быть мертво.

Но оно не человек.

И не способно умереть.

Кап-кап-кап-кап.

Капли превращаются в струйку, в ручеек, питаемый тайным источником. Вода течет, брызжет в лицо, в глаза. Существо мотает головой, чтобы избавиться от этого ощущения, и внезапно…

…внезапно возвращается воспоминание о солнце на коже, о цветах и траве, о птицах и бабочках, о тумане, лежащем над болотами, и о голубом ясном воздухе над покрытыми снегом горами. Воспоминание о тепле и безопасности, о голосах, беседах, дружбе и любви.

Из горла вырывается крик.

Он поднимается снизу, из живота, и, как вода в горе, ищущая свой путь, он, однажды начавшись, больше не в состоянии остановиться. Крик звучит резко. Громкий, пронзительный, отчаянный, крик потерянной души, вечный крик живого, чувствующего существа, осознавшего в один миг, что оно одиноко.

Один!

Из плеска воды донесся ответ.

– Вы что-нибудь слышали?

Итуриэль подняла голову и вслушалась в темноту. Альдо, следовавший за ней вплотную, чуть не натолкнулся на нее.

– Что случилось?

Она покачала головой:

– Ничего. Мне показалось.

– Идем дальше! – прорычал Горбац, как всегда шедший в арьергарде.

Туннель, по которому они следовали, здесь, где гранит уступил место другому камню, был чуть выше. Но по-прежнему недостаточно высок, чтобы эльфы или больг могли идти выпрямившись. Согнутое положение не только заставляло болеть мышцы, но и действовало на нервы.

Покуда не было прямого повода для вспышки, Горбац переносил это. Гилфалас и Итуриэль страдали не только от тесноты, но и от мрака. Не считая редких прожилок матово мерцающего лишайника, подобно паутине спускавшегося с потолка, освещение состояло из вделанных в стену ламп, расположенных в нишах на порядочном расстоянии друг от друга. То, что они вообще горели, было чудом. Но их сияние пронизывало мрак лишь на пару шагов. А дальше была абсолютная тьма, которая рассеивалась, когда силуэты спутников внезапно появлялись в голубоватых сумерках, бросая на стены гротескные тени.

– Как долго это будет продолжаться? – снова прозвучал голос Горбаца. Он был явно несколько рассержен.

– Разве у меня есть карта, где отмечены все штольни и туннели Зарактрора? – ответил Бурин, шедший впереди. – Или есть кто-нибудь, кто способен ее прочесть? – тихо добавил он. – Надо пройти еще пару шагов, и тогда…

Затем послышался шум падения. Бурин попытался ухватиться за что-нибудь, но это ему не удалось. С потоком камней он унесся в глубину. Падение завершилось громким всплеском. Еще был слышен в стенах отзвук горной лавины, потом стало тихо настолько, что доносилось журчание воды в глубине.

– Бурин! – закричал Гилфалас. – Где ты?

– На темных перинах Подземного Мира, – донесся из глубины приглушенный голос Бурина. – У огня ночи, среди червей, что обитают в глубинах тьмы…

Стало очевидно, что он не пострадал при падении.

– Я в пещере! – добавил он. – Той, которой не должно здесь быть. И она кажется весьма обширной.

– Насколько большой? – спросил Гилфалас.

Остальные тем временем подошли к эльфу. В свете, падающем от ближайшей лампы, можно было угадать край ямы. Дальше все было черным.

– Не знаю! – крикнул Бурин. – Если бы здесь был свет…

Как будто в ответ на его возглас, стало светло. Искры вспыхивали в темноте, хороводами поднимаясь из глубины, рассеивались, блестя и мерцая. Как светляки, танцевали они, подхватываемые легким дуновением воздуха. Невесомо несущиеся, они вспыхивали и исчезали, но вместо одного угасшего тотчас вспыхивали два новых. Это выглядело как фейерверк в глубине, но совсем беззвучный, как будто невидимая рука сеяла свет в ночи.

– Как красиво, – произнесла Итуриэль.

– Это светляки? – спросил Альдо.

– Нечто подобное, – раздался голос Бурина.

Теперь они видели, где он стоял: на дне пещеры, через которую тек ручей. Поэтому они и услышали всплеск, когда гном упал.

– Мы зовем их келед-изил, блеск хрусталя. Но это не живые существа, а крошки минерала, которые быстро потухают в воздухе. Спускайтесь скорее ко мне, это скоро пройдет.

В свете мерцающей пыли они увидели пещеру. Она была гигантской, и как далеко простиралась – сказать было невозможно.

Очевидно было, что она не природного происхождения. Для этого стены были слишком ровными, закругления слишком правильными. Но если кто-то выкопал в горе эту огромную пещеру, куда он дел отвалы породы? Едва ли он выносил их через тот туннель, которым они пришли сюда.

– Давайте спускаться, – поторопила друзей Итуриэль. И тут же последовала своим словам. Светящиеся пылинки исполнили бурный танец, как будто приветствуя ее.

Гилфалас отправился вслед за ней, как только она оказалась внизу.

Альдо попытался было спускаться быстрыми мелкими шажками, но быстро заскользил и в результате был рад, когда его подхватили крепкие руки Бурина.

Горбац, как обычно, был в конце. Под его сапогами зашуршали покатившиеся камни. Мерцающие огоньки заклубились, как будто сердясь.

– Вы уверены, Бурин, что эти келед-изил, этот блеск звезд, не живые? – спросила Итуриэль.

– Вполне уверен, – отвечал Бурин. – Согласно учению гномов, это обычная алхимическая реакция. Вы, эльфы, конечно, можете смотреть на это иначе.

Итуриэль подняла руку. Блестящая пыль подплыла к ней, как будто притянутая неодолимым желанием, и украсила ее пальцы.

– Меня больше интересует, что это за пещера, – сказал Гилфалас.

– Она не создание гномов, – категорически заявил Бурин. – И она, должно быть, совсем новая.

– Старая, – пророкотал Горбац, стоявший в облаке каменной пыли. – Слишком много камней. – Своей огромной лапой он указывал на пол пещеры, и Бурин понял, что тот имеет в виду. Пол был засыпан камнями, гладко отшлифованными водой. Это был результат труда не нескольких дней или недель, это был итог работы десятилетий, если не веков.

– Куда теперь? – спросил Горбац.

– Туда, куда ведет туннель. – Бурин указал на черную дыру в стене пещеры.

– Нет, – возразила Итуриэль. – За мной! – И быстрым шагом пошла вперед, сопровождаемая шлейфом звездной пыли.

– Вы слышали, что сказала госпожа? – произнес Гилфалас. – Итак, последуем за ней.

Он отправился вслед за Итуриэль. Бурину ничего не оставалось, как идти за ними.

– Правильно ли это? – высказал сомнение Альдо, повернувшись к Горбацу.

Тот только пожал плечами. И показал на землю. Ручей, текший по дну пещеры, за то время, пока они находились здесь, превратился в реку. С плеском она затопляла пещеру.

– Вода поднимается.

Вода текла теперь быстрее.

Так много ее здесь не было никогда, долгое, долгое время. Время – это перемены.

Время – это смена дня и ночи, солнца и луны, лета и зимы. Время течет. То как медленная, спокойная река, то как стремительный ручей, который все смывает: дерево и куст, птицу и человека, холм и гору. Даже твердый камень, из которого состоит мир, со временем постепенно изнашивается. Ничто не вечно. Когда-то разрушатся все оковы, любая тюрьма окажется разрушенной.

Пленник сидел на корточках по щиколотку в ледяной воде. Он дрожал. Он опустил плечи и, защищаясь, обвил руками тело. С переменами пришел страх. Это была не обычная перемена. Она заставила его мерзнуть, лишила воли, так что он, нагой и беспомощный, съежившись, сидел в темноте, не способный даже пошевелиться. Вместе с водой пришло и нечто такое, что не было естественным. Оно стояло в пространстве как тень, глубоко чернеющая даже во всеобъемлющей темноте. Оно было не одно, их было много, и они обращались к нему.

– Кто/ что/ почему ты /здесь /внизу?

Слова возникали в его уме, многократно разорванные.

Он попытался сформулировать ответ, но горло отказывалось ему служить. Оттуда вырывался только сухой кашель. Однако, когда и тело отказывалось ему служить, его мысли были свободны, всегда были.

Я есть.

Я тот, кто одинок.

Я не такой, как все остальные.

Тень отступала. Теперь страх присутствовал в ее ауре, как это происходит с каждым существом, которое впервые противится другому.

Если ты /одинок /другой /кто /что /почему/есть тогда я /есть мы?

Лишь один ответ был возможен:

Я есть я. Ты есть ты.

Существо-тень отступило. Оно с усилием прокладывало в скале свой путь, и, поскольку это была не только тень, но и вещество, скала скрежетала под его весом, когда оно сквозь нее протискивалось.

Тот, другой, одиноко сидел, скорчившись, во тьме, спрашивая себя, что же произошло. Вода поднималась. Теперь она уже омывала его колени. Скалы трещали. Что будет, когда камень не выдержит, когда маленькое замкнутое помещение целиком заполнится водой? Переживет ли это бессмертное «я», как рыба, плавая в холодной воде и дыша жабрами? Или вместе с воздухом исчезнет и дыхание, кровь застынет, сердце остановится, мозг охладится?

– Сюда! – прокричала Итуриэль.

В туннель уже проникла вода. Белая пена кипела под ногами.

– Нет, Итуриэль! – Гилфалас был уже рядом с ней. – Это слишком опасно.

Следом, фыркая, появился Бурин. Здесь, в подземных переходах, гном передвигался на удивление легко. Альдо и Горбац едва поспевали за ним.

– Что она делает? Она сошла с ума?

– Я думаю, она что-то ищет, – отвечал Гилфалас.

Итуриэль снова была чуть впереди. Мерцающая пыль следовала за каждым ее движением, тянулась за ней, как хвост кометы. В этом блистающем свете она наконец нашла то, что отыскивала.

Там, где туннель делал поворот, вода вымыла в полу углубление и с плеском уходила туда.

Итуриэль начала копать. Голыми руками царапала она скользкие камни, облепленные глиной.

– Помогите мне!

Брат едва узнавал ее. Волосы Итуриэль намокли и прилипли к голове, лицо было вымазано глиной.

– Не стойте! Времени в обрез!

Бурин отодвинул эльфа в сторону.

– Пусти-ка! – проворчал он. Его ловкие руки ощупали пол, он просунул руку в дыру и нажал.

И в то время как вода из туннеля, бурно пенясь, осваивала новый путь, камни и грязь лавиной с шумом обрушились в глубину.

– Осторожно! – вскричала Итуриэль.

В первый момент Бурин подумал, что предостережение относится к нему. Однако потом, когда блестящая пыль медленно рассеялась в открывшейся пустоте, ему стало понятно, что возглас Итуриэль предназначался тому, кто ожидает их внизу.

Из глубины донесся крик. Ужасный и дикий крик, исполненный беспредельного отчаяния.

Он кричал.

Это был единственно возможный ответ на происходящее. Его мир состоял из стен темницы, от голого основания до мощной плиты, образующей потолок. Все началось с одной капли, продолжилось водопадом и закончилось разрушением. Он примирился с вечной темнотой, так как больше ничего не знал. Только все стало иначе.

Боль.

Это было единственное, о чем он помнил, когда его окутала слепая темнота. Боль была в начале, перед бесконечным Теперь. Он ее почти забыл. Сейчас она вернулась. Он чувствовал свою кровь в том месте, куда ударил камень. Откуда они, эти свистящие удары из тьмы? Откуда шум, грохот там, где до сих пор царила тишина? Он не понимал этого, не понимал того, что с ним неожиданно произошло. Сейчас он слышал, ощущал вкус, чувствовал. И он видел. Вспыхнул свет, и в первый раз с незапамятных времен он увидел то, что его окружает. Затем он увидел ее.

Белое пятно высоко наверху, где выпавшие камни образовали дыру. Ее лицо облепили мокрые светлые волосы. Ее миндалевидные глаза мерцали в блистающем свете. Она была безмерно прекрасна, так что было больно смотреть на нее. Ему не хватило бы слов, если бы он мог говорить.

Ее голос, ясный, как хрусталь, сладкий, как музыка. Он знал, что такое язык и для чего он служит, слова достигли его ушей, но мозг не воспринимал их. Он не знал сейчас, знаком ли ему этот язык. Однако слышать голос было для него подобно исполнению давнего желания. Впервые с тех пор, как его бросили в эту тюрьму, он был счастлив. Слезы бежали по его щекам, и их соль смешивалась с солью его крови. Потом лицо исчезло. Это было ужаснее всего, что он испытывал до сих пор. Он тяжело дышал. Его сердце учащенно билось, а кровь стучала в висках, как будто желая разбить череп. Зов сверху заставил его посмотреть туда.

Что-то опустилось вниз – длинный блестящий шнур. Он инстинктивно схватился за него, крепко уцепился, чтобы никогда больше не отдавать.

Затем он почувствовал, как его вытягивают наверх, из глубины смерти в высь жизни.

– Веревку! Дайте мне веревку!

Крик Итуриэль еще звучал в ушах Альдо, когда он снимал с плеч вещевой мешок. Какая удача, что в Потаенной долине эльфы положили туда моток веревки.

Следующие слова Итуриэль, прежде чем она опять исчезла в сырой узкой дыре, повергли его в замешательство.

– Я надеюсь, он знает, что делать с веревкой.

Существо, которое не умеет обращаться с веревкой? Что все это может означать? Гилфалас и Бурин обменялись взглядами, в которых тоже отражалось недоумение. Ноги Итуриэль, видневшиеся в отверстии, дрожали от напряжения.

– Тяните! – прозвучал ее приглушенный голос.

Гилфалас с Бурином подхватили ее. Совместными усилиями они извлекли Итуриэль наружу. Она судорожно вцепилась в конец веревки. Горбац забрал веревку. Рывок за рывком он перехватывал ее, пока то, что висело на другом конце, не скользнуло через край отверстия им под ноги.

Со смесью облегчения и ужаса Альдо уставился на то, что, дрожа, лежало в слизи на земле. Существо было таким истощенным, что, казалось, состоит только из кожи и костей. Его кожа была серовато-белой и покрытой грязью. Глаза, которые существо держало крепко закрытыми, были неестественно большими на сморщенном лице. Единственным световым пятном на маленьком теле были жабры, выделявшиеся на короткой шее.

– Не бойся, – сказала Итуриэль, погладив его по голове, – теперь все будет хорошо.

Существо открыло глаза; его зрачки были крошечными точками.

Из горла, давно разучившегося говорить, если оно было когда-то к этому способно, вырвался сдавленный звук:

– Гвр… гврг…

– Гврги?

Бурин и Гилфалас выкрикнули это одновременно. Они уставились друг на друга, а затем на существо, лежащее перед ними.

Альдо не верил своим глазам. Неужели это Гврги, таинственный проводник господина Кимберона Вайта, могущественный шаман? Это создание, вызывавшее одновременно отвращение и жалость. Эта незаконченная… вещь?

Гилфалас первым обрел дар речи.

– Я не верю, – сказал он. – Этого не может быть. Гврги, которого мы знали, был существом бесконечно многообразным, мудрецом и плутом одновременно, нашим другом…

Итуриэль посмотрела на спутников.

– Это, – сказала она печально, – не тот Гврги, которого вы знаете. Это то, во что бы он превратился, останься он пленником в каменной тюрьме без света, без надежды. Меня удивляет, что он еще жив. И мы не можем оставить его.

Существо на полу смотрело на нее с полнейшим непониманием, но вместе с тем и с преданностью, назвать которую можно было только собачьей. Альдо вздохнул. Осла мы потеряли, – подумал он, – но зато теперь у нас есть это.

– Нельзя останавливаться, – раздался сзади тихий голос Гилфаласа. – Вода поднимается.

И теперь это был уже не плеск потока, текущего по дну пещеры, или бормотание подземного ручья, ищущего дорогу среди камней. Теперь это была белая стена воды.

Они побежали. Гврги – они должны были привыкать называть его этим именем – вскочил и, шатаясь, сделал пару шагов, но ноги его не слушались. Итуриэль повернулась, чтобы помочь, но Бурин уже подхватил и потащил его за собой.

– Беги! – прокричал он. – Я понесу его.

Вскоре они оказались у развилки. Правый туннель вел вверх, левый спускался вниз.

Итуриэль хотела повернуть направо, но Гврги в руках Бурина стал биться и извиваться, с помощью рук и ног указывая налево.

И они побежали туда… Примерно через двадцать шагов туннель сделал поворот, и перед ними открылось отверстие почти во всю ширину хода, ведущее вниз, в лабиринт пещер. Только слева остался узкий осыпающийся выступ. Легко ступая, Итуриэль скользнула туда.

Гилфалас последовал за ней. Бурину с Гврги на руках было сложнее, однако недаром он слыл опытным скалолазом.

Альдо бросил взгляд назад. Пенящийся поток уже достиг развилки. Выступ, проходивший над пропастью, был ужасающе узок. Любой ошибочный шаг неизбежно привел бы к падению. Но выбора не было. Альдо ступил на узкий карниз, прижимая руки к стене. Его одежду рвал ветер, вызванный движением воды; напор его с каждым мгновением делался сильнее. Дальше, только не останавливаться! Шаг. Еще один шаг… Горбац неотступно следовал за ним.

И тут отвесная стена воды настигла их…

В тишине были слышны лишь легкое журчание воды, кашель и фырканье путников.

Было темно. Поток воды унес остатки блестящей пыли, и света не стало совсем.

– Где мы? – раздался из темноты голос Итуриэль.

– Не знаю, – отвечал глубокий бас Бурина. – Боюсь, я слегка утратил ориентацию.

– А я-то думал, что гном всегда знает, где находится, – послышался голос Гилфаласа с другой стороны.

– Это так, – согласился Бурин. – Но в этих пещерах еще не ступала нога ни одного гнома. Это совершенно меняет дело.

Альдо попытался осмотреться. Но даже для зорких глаз фолька окружающее было черным, как чернила.

– Я здесь! – крикнул он, что было напрасно: ведь эхо подземелья искажает направление звука. – Где остальные? Горбац? Как ты себя чувствуешь?

– Сыро, – прозвучало издалека. – И зажгите кто-нибудь свет.

Просьба была правомерна. Ирония не осталась не замеченной Альдо. Три носителя волшебных колец – и никто не может извлечь ни искры. Три носителя колец – и шаман.

– Э-э… Гврги? – К этому имени Альдо еще не привык.

Тихий стон во тьме, скорее повизгивание. Был ли это Гврги? Или что-то другое?

Движение, которое он заметил уголком глаза, застало Альдо врасплох. Что-то белое в темноте. Но нет, он, наверное, сходит с ума. Но он вновь увидел это, теперь в другой стороне.

– Мне кажется, я что-то вижу, – сказал он осторожно. – Но я не уверен.

Через несколько мгновений он был уже абсолютно уверен в том, что они здесь не одни. Чьи-то тела тускло замерцали в темноте, не совсем видимые, но все же более светлые, чем абсолютная чернота.

Меч Гилфаласа со скрежетом выскользнул из ножен. Кольчуга Бурина зазвенела, когда он выхватил топор. Итуриэль хотела вынуть лук, однако сырость сделала его непригодным, да и, кроме того, во тьме он был бесполезен. Поэтому она вытащила кинжал. У Альдо не было сомнений в том, что Горбац держит наготове боевой молот. Тогда как сам он вооружился палкой, чтобы защищаться.

– Итак, – раздался ясный голос у них за спиной, – это весьма неудовлетворительно. Может быть, кто-нибудь зажжет свет, если это не слишком трудно?

Все замерли. Никто не отваживался пошевелиться.

– Может быть, кто-нибудь из моих подданных все-таки зажжет свет, – голос звучал заметно строже, чем прежде, – если я, Хамагврги, это приказываю!

И тут появился свет.

Не холодное свечение стенных ламп, какие используют гномы, не блистающая пыль, которая, воспламеняясь, тотчас гаснет, нет, это была слабая мрачная сфера, осветившая все мягким желтоватым сиянием, тем же, каким во мраке мерцали фигуры, обступившие путников.

Их было, наверное, несколько сотен, но не было среди них двух похожих существ. Единственное, что было у них общего, – это матовый свет тел. Но нигде, от высот Высшего Мира до глубин Подземного, не собиралась толпа столь гротескных фигур. Некоторые из них имели слишком мало частей тела, другие, наоборот, слишком много; здесь сгибался сустав, которого не должно было быть, там разворачивалось бескостное щупальце.

Огромные руки и ноги смешивались с изуродованными культями, сухопарые туловища соседствовали с глыбами колышущегося жира. Уродливые рты испускали слюну. Но ужаснее всего были те, чьи лица были лишь пустыми бесконтурными поверхностями, ведь они видели силой своего духа, который витал, подобно грозовым облакам, над кишащей толпой. И взгляды всех были направлены к Гврги.

Он стоял перед ними, гордо выпрямившись. От жалкого, согбенного существа, скорчившегося во мраке, ничего больше не осталось. Его бледная кожа блестела, как воск, отражая свет сферы так, что сам он, казалось, светится изнутри.

– А теперь, – сказал он, – не хочет ли мой народ присягнуть мне на верность? Поклонитесь королю карликов, а кто не в силах поклониться, делайте так, как если бы…

По толпе прошло движение. И затем все склонились перед ним, каждый как мог; вся безобразная толпа низко поклонилась ему. И, отражаясь от стен пещеры, прозвучало:

– Король! Это наш король! Он вернулся!