В кабинете слуга указал ей на кресло:

— Обождите здесь, сударыня. Я доложу.

Она снова огляделась. Стены затянуты темно-красным штофом. На стенах картины. На каминной полке часы: ороку, хранитель счастья — золотой зверек с телом котенка и головой дракона, — перевесившись вниз, пытается ухватить лапкой стрелку. Эрвинд научил ее разбираться в хороших вещах, и она понимала, что выглядит сейчас «вороной, залетевшей в барские хоромы». Но отступать поздно.

Неслышно отворилась дверь в глубине кабинета. Вошел юноша лет восемнадцати-двадцати в зеленом бархате — видимо, секретарь.

— Добрый вечер, сударыня. Чем могу вам помочь?

— Я бы хотела поговорить с хозяином дома.

— Я вас слушаю.

— Я бы хотела поговорить лично с хозяином.

— Но мы одни здесь.

— То есть, его сейчас нет дома?

— Мне кажется, мы не понимаем друг друга. Он — это я, и никаких других хозяев в этом доме нет.

— Вы — Рейнольд, сын Ойсина?

— Он самый, — подтвердил юноша без тени улыбки.

— Ой, простите! — Мэй не выдержала и прыснула, зажимая рот рукой. Слишком силен был контраст с «разочарованным в жизни старым холостяком».

«Что я делаю? — подумала она с ужасом. — Только разозлю его!»

— Простите меня, господин Рейнольд, — произнесла она умоляюще.

— Пустое, я понимаю, что вы смеялись не надо мной, а над собой. Так чем же я могу быть вам полезен?

Мэй снова взглянула на него, на этот раз повнимательнее, благо вуаль позволяла. Лицо тонкое, бледное, губы сладкоежки. Не самый приятный собеседник. Она сказала самым кротким, самым любезным голосом:

— Мне нужны деньги.

— Это случается, — ответил он, мило улыбаясь.

— Срочно.

— Тоже нередкий случай.

— Двадцать тысяч марок.

— А вот это уже случается реже.

Они взглянули друг другу в глаза, прикидывая силы. Если бы они были молодыми псами, то уже носились бы наперегонки, покусывая друг друга за уши.

— А что вы хотите дать мне в залог?

— Земли. Имение, в год приносит тысяч двенадцать-пятнадцать дохода.

— И на какой срок?

— На пять лет.

— А проценты?

— Четыре, — сказала Мэй бархатным голосом.

— Ну простите. — Он развел руками. — На таких условиях таких денег у меня нет.

— Даже для меня? — Она подняла вуаль.

Если он и удивился, то не подал виду. Знаменитое асенское самообладание было здесь доведено до совершенства.

— Даже для вас, Ваше…

Она осмелилась его оборвать:

— Давайте не будем называть имен здесь.

— Здесь можно называть любые имена. — Рейнольд улыбнулся чуть снисходительно.

Она упрямо покачала головой:

— Хорошо. Вы сказали, что на таких условиях у вас нет денег. Назовите ваши.

Он в задумчивости потер рукой подбородок:

— Видите ли, Ваше Величество, я думаю, с моей стороны было бы ошибкой вести дела с вами. Если об этом узнают некоторые из моих клиентов…

— В Империи?

— Да, в Империи, — спокойно подтвердил ростовщик. — У них возникнут справедливые опасения. Все это может нанести ущерб семье. Так что вы должны меня правильно понять.

— Ну да. — Мэй попыталась скрыть досаду, но ей это плохо удалось. — Так как я королева, о моей чести речь не идет в принципе. Речь может идти о чести Лайи. В этом году исполняется сто лет со дня поражения при Хейде. Вы, я надеюсь, об этом помните? Что подумают о нас тарды, если мы не отпразднуем эту дату по-настоящему?

— А вот это, признаться, меня совершенно не волнует.

— Из-за таких, как вы, мы проиграли войну.

— Ну, знаете, меня тогда еще на свете не было. Впрочем, если бы я участвовал в войне, она была бы проиграна гораздо быстрее.

— У вас будут все возможности в ней поучаствовать, если вы не дадите мне денег.

— Послушайте-ка, не предсказывайте мне страшное будущее. Кто-то давно сказал: «Конец у нас у всех один, но пути, которыми мы к нему идем, до боли разные». Я не мешаю вам, вы не мешаете мне.

Она ожидала чего-то подобного, не ожидала только, что так отреагирует. Обида, глупая, бессмысленная, затопила Мэй.

«Если продать перстень…» — снова вспомнилось ей. Боги всеблагие! Разве она хочет чего-то дурного?! Быть женой Эрвинда, носить его детей не со страхом, а с радостью, каждое утро накрывать для него стол, а каждый вечер — стелить постель. А вместо этого она не может пройти с ним по улице, взявшись за руки. И ладно, она не против, она сама выбрала эту судьбу (хотя из чего ей было выбирать?), она согласна и дальше кривляться на потеху тардам. Только не надо стоять перед ней с таким довольным, с таким полным достоинства лицом, не надо указывать ей ее место. Особенно теперь, когда Эрвинда едва не прикончили, если не из-за этого проклятого аристократа, то ради него!

Эрвинд Старший говорил ей когда-то: «Если не сможешь сдержать свои чувства, а ты еще долго не сможешь, хотя бы используй их для дела». И она использовала, благо точка приложения была неподалеку.

— Послушайте-ка и вы. — Она изо всех сил сдерживала дыхание, поэтому фразы были короткие, словно обрубленные топором. — Вы еще не Диант. Вы ничем никогда не жертвовали, так откуда же у вас право плевать в лицо всем подряд?

— Но также и не ваш приятель, милая барышня, чтобы развязывать кошелек по первому вашему знаку.

Все. Он довел ее до точки. Мэй сама не понимала, что говорит, но получалось на редкость гладко и осмысленно.

— Если вы в самом деле хотите походить на Дианта, вам стоило бы разок поставить все на кон. Все, что имеете, — ваш замечательный дом, несметные богатства, пресловутую честь. Уж слишком вы ими дорожите. Рискните разок всем, что вам досталось по праву наследства, чтобы получить хоть что-то по праву силы.

Краем глаза она видела, как тонкие холеные руки ростовщика безжалостно рвут писчее перо. Кажется, она сумела его подцепить.

— А что вы поставите на кон? — спросил он все так же любезно.

— Мою могилу в Ашене.

Он рассмеялся. Впрочем, довольно неубедительно:

— Что я с ней буду делать?

— Ну, вы-то найдете, что делать, я не сомневаюсь. Но в Ашене ведь не только королевские склепы. Большой дом, возделанная земля, виноградники, рыбные заводи, охотничьи угодья…

Она говорила это и уже не видела ни Рейнольда, ни комнаты. Когда-то госпожа Этарда частенько возила их с Эрвиндом в Ашен, а потом Мэй еще пару раз ездила уже вдвоем с королем Эрвиндом. И сейчас она словно наяву оказалась там, будто сроку наконец удалось пустить назад стрелку часов. До боли ясно вспомнились ей круглые потные бока пони, теплый песок на берегу Ианте, куда они с принцем увлеченно закапывали друг друга, тихий плеск, с которым срывалась с крючка рыбка и летела прямо в звездное небо, отраженное в темной воде… «Знаешь, что самое удивительное?» — «Нет». — «В Империи те же звезды».

Тут она обнаружила, что ее мысли сделали круг, и очнулась, с неудовольствием поймав пристальный взгляд ростовщика. Впрочем, он, похоже, близорукий, вон как щурится, так что все равно ничего не разглядит.

— Но вы действительно имеете право заложить Ашен?

— Это, пожалуй, единственное, на что я действительно имею право. — И все с той же улыбкой она прочла, словно по книге, давно выученный урок: — Земли в Ашене принадлежали асенским королям в течение восьми поколений между Первой и Второй Войнами. Потом, после смерти Эрика Второго, Диант добился восстановления прав для Эрвинда. Эрик был похоронен на берегу Ианте. Там же теперь могила короля Эрвинда. После него Ашен по наследству отошел ко мне.

— Ну, раз так. — Ростовщик помолчал немного, видимо удивляясь сам себе. — Если вы поклянетесь, что там хорошая рыбалка, я, пожалуй, рискну.

Потом они еще долго и нудно торговались и сошлись на семи процентах со сроком в три года.

— Деньги я завтра же перешлю во дворец, — пообещал Рейнольд.

Мэй благосклонно кивнула.

В знак того, что все недоразумения остались позади, он угостил ее хорошим вином и повел показывать дом — картины, статуи, коллекцию фарфора. Мэй, счастливая и разомлевшая, лениво думала: «Если я не смогу через три года заплатить, я его просто убью. А дом конфискую».

Когда она собралась уходить, Рейнольд сказал:

— Уже совсем поздно. Я пошлю кого-нибудь из слуг вас проводить.

— Только мы расстанемся за два поворота до моего дома. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, где я была.

— Простите, но я настаиваю на первом повороте.

— Скиньте еще один процент, и я соглашусь.

— Ладно, будь по-вашему.

Она присела в реверансе:

— Была рада познакомиться с вами.

И мысленно добавила с наслаждением: «Молокосос!»

Внизу хлопнула дверь. Рейнольд подошел к окну, отдернул портьеру. По улице быстро шла женщина, закутанная в плащ, следом один из его слуг.

«Интересно, знают ли в доме, с кем я говорил? Ха, а как быстро услышит об этом Большой Совет? Это я выясню сейчас же».

Рейнольд позвонил, пришел дворецкий. Давно уже было известно, что он докладывает дяде о Рейнольдовых проделках.

— Послушай, Кайрел, как тебе нравится твоя работа? Она тебя не обременяет?

— Нет… — Дворецкий удивлен, он ожидает подвоха.

— Я очень рад. — Рейнольд просто сияет. — Так вот, если завтра дядя спросит у меня, кого я принимал вечером, ты уволен. Все. Спокойной ночи.

Дворецкий кланяется и уходит с недовольной физиономией — потерян верный золотой, да еще предстоит повторить угрозу всем слугам в доме.

«Так, с этой стороны я себя обезопасил. Теперь надо разобраться, что я собственно сделал? Вроде бы понятно: дал деньги в долг (очень большие деньги — первый неприятный разговор), под очень средний процент (кислая мина), королеве (всеобщий шок, негодование, возможно, выкинут на пару месяцев из Совета). Но не мог же я не дать. Вернее, конечно, мог. Но что бы я с этого имел? Свои собственные деньги и воспоминание о том, кого я выкинул за порог. Честно говоря, искушение было очень большое. Отец бы обязательно так и сделал. Она ведет себя совершенно по-тардски: нагло, нахрапом. Аргументов никаких привести не может. Дианта зачем-то приплела, голос срывается, а в глазах слезы. Хотя деньги все-таки выбила… Хотя почему выбила? Тонкий математический расчет, и ничего больше.

Подготовим защитную речь для Большого Совета. Итак, дорогие мои родственники! Деньги я дал, но имеется ряд смягчающих обстоятельств:

1) процент не самый плохой — шесть,

2) всего на три года,

3) в залоге — королевские земли в Ашене. Сколько она говорила — десять тысяч ежегодного дохода? Наивное существо. Женщины в делах ничего не смыслят, и она — яркий пример. Там без всякого ущерба можно брать в три раза больше. Например, заставить тардов платить тот минимум, который они не платят. Месяц назад обсуждали на Совете. Задачка для начинающих. Тарды платить отказываются, сборщики налогов берут с асенов. А с асенов много не возьмешь! Нет, этого лучше не говорить, тут же ткнут носом в этот самый документ.

Так что, в общем и целом, сделка-то выгодная. Опять же, короли тоже люди. Правда, в это трудно поверить. Что она там кричала? “Вы не Диант, чтоб иметь право плевать в лицо всем подряд”. А она какое право имеет?!»

Если бы Рейнольда сейчас увидел кто-то из близких, бросился бы утешать. Губы надулись, нос покраснел. Он на нее действительно обиделся. Пришла, нашумела, взяла деньги и ушла. А ему теперь с родней разбираться!

«Кто такие, собственно говоря, асенские короли? Необходимая жертва. Тот, кто идет впереди войска и не имеет права голоса в действительно важных делах. Так было, пока не пришли тарды.

Хотя, если быть совсем честным, Фергус, последний законный король Лайи, избранный аристократами, едва ли не сам открыл ворота тардам. Ему надоела любимая игра аристократов “Который из Домов водит рукой короля”, потому что в последние годы она все больше напоминала другую, известную всем народам и временам, игру — “Угадай, кто ударил тебя в спину”.

Он не знал, бедняга, что аристократы давно уже нашли общий язык с тардской знатью. У Императора бывали свои капризы, и он нередко отправлял на плаху кого-нибудь из ближайших друзей. А чтобы утешить себя в этой потере, прибирал к рукам все земли и деньги покойного друга. И тардские князья быстро сообразили, что деньги надежнее всего хранить у асенов. На благодатной земле Лайи тардские монеты быстро росли и умножались.

Так что когда тарды вступили на побежденную землю, знать, словно цепные псы, охраняла Дома от Императора и собственных соратников.

А что касается имущества асенов: земель, поместий, виноградников, кораблей — их аристократы отдавали. И отдавали с удовольствием. Для того, чтоб вести дела в Лайе, нужно быть асеном. Если ты не знаешь, когда нужно выплеснуть вино на землю, какой камень должен быть на твоем перстне согласно древней Азбуке, если не умеешь в одну фразу вложить два или три значения, ты просто не будешь считаться здесь человеком.

Можешь кричать — тебя не услышат. Можешь грозить солдатами — на всех солдат не хватит. И вскоре тарды сами пригласили асенов управлять отнятыми было поместьями. И если официально земли все же принадлежали тардам, что ж, тем меньший налог приходилось платить.

А потом дела с тардами пошли очень бойко. Империя не была уже раздроблена на множество мелких княжеств, везде были одни законы, одни цены. Так что торговать было выгодно только с протекторатом.

А асены торговать умеют лучше, чем тарды. Даже на тех кабальных условиях, которые установила Империя. Потому что, как гласит пословица, асен уже тогда знал, что такое деньги, когда тард еще учился отличать камень от кучи дерьма.

Так что судите сами, нужны ли сейчас аристократам короли. Особенно если принять во внимание, что тардская знать платежеспособна, а асенские короли — нет».

Подолгу Рейнольд обижаться не умеет, и мысли его соскакивают на действительную причину того, что Мэй сегодня получила деньги.

«Никакого она права не имеет. Ну ее. Хотя, когда не кричит — довольно симпатичная… Зато как взбесится кузен, когда узнает! Двадцать один год, понимаете ли. Съездил в Империю, переночевал пару раз в гостинице — думает, самый умный. А они все: ах, какой деловой, какая умница! Пятнадцать процентов годовых! Да отец, говорят, в Империи все двадцать пять брал. Правда, так и неизвестно, отчего он умер. Надо будет кузену намекнуть, что бывает с теми, кто ездит в Империю. Но теперь это не потребуется. Он теперь от зависти сдохнет. Меня, конечно, будут ругать, но про него все забудут. Может хоть переселяться в свою гостиницу, этого никто даже не заметит!»

Он довольно хихикает. Нет, все-таки здорово! Его дядя-опекун как-то сказал: «В лучшем случае тебе свернут голову».

«Это он правильно сказал. Ничего не поделаешь — люблю поразвлечься. А здесь развлечений минимум на три года».

С минуту он пытается разобрать, где на часах стрелка, а где — ороку, потом сдается, подходит к камину, обнаруживает, что через полчаса полночь, и решает пойти спать. Настроение у него самое радужное, поэтому он сразу проваливается в дремоту, но тут-то и выплывает то, что его все время тревожило.

Как она смотрела, когда он показывал дом. Мягко говоря, кровожадно. Это он понял только теперь. От нее же можно ждать любой гадости! Если у нее не будет денег, может и убить. А денег не будет — состояние королевской казны рассчитано на ближайшие десятилетия. Но сегодня счастливый день (или ночь?) и вот еще одна блестящая мысль!

«Надо на ней жениться! Нет, а что — это идея! Такое и Дианту не снилось. А уж кузену точно не жить. Ха, действительно. Я аристократ, жениться могу, на ком хочу, даже если она королева и у нее светлые волосы. С моими деньгами я таких дел наверчу! Познакомлюсь с Императором, буду ему в долг давать. Тпру, то есть… но, в общем — приехали. Спать пора, это точно. А защитную речь утром надо будет записать, а то забуду».

Пожелав самому себе спокойной ночи, он засыпает. Если бы Мэй видела его сейчас, может быть, она устыдилась бы своих слов и мыслей.

Накануне Дня Высокой Звезды никому не известный юноша остановил взмыленного коня у ворот тардского посольства и, не слезая с седла, стал стучать кулаком в окошко привратника. Стража, удвоившая осторожность после случая с переводчиком, попыталась унять незнакомца, но тот громко требовал, чтобы его впустили, тыча им в лицо какие-то бумаги и пересыпая речь отборной руганью. Наконец привратнику удалось разглядеть на бумагах императорскую печать — и юноша был впущен.

Во дворе он соскочил с коня, кинул поводья первому попавшемуся слуге, спросил, где ему найти господина Арнульфа, и, получив ответ, кинулся вверх по лестнице.

Одна из его коротких белокурых прядей прилипла к вспотевшему лбу, голубые глаза разгорелись, курносый нос горделиво поднят. На бегу он то и дело дергает головой — сделанный по последней моде белоснежный отложной воротник немилосердно режет шею.

Он одет в камзол голубого сукна с алыми клиньями на рукавах. Камзол сшит неудачно, сидит мешковато, но вместе с тем его владелец вряд ли сможет поднять вверх руку. На груди красуется герб: на алом поле сверху три золотые стрелы, снизу — изготовившийся к прыжку лев. Поверх камзола наброшен короткий темно-малиновый плащ. Высокие сапоги поскрипывают при каждом шаге.

По его одежде, гербу и зажатой в руке грамоте, свинцовая печать которой то и дело лупит его по пальцам, можно с большой точностью предсказать его прошлое, настоящее и будущее.

Скорее всего, он — дворянчик средней руки, провинциал, но хорошего рода, состоящий в далеком родстве с семьей Императора, и ныне прибыл в Аврувию с каким-то срочным поручением от последнего. Такое поручение — хороший шанс для юноши поправить свои дела, а то, глядишь, и выбиться из своего теперешнего жалкого круга, сделать карьеру. Вот почему он так спешит.

Господин посол принимает из его рук письмо, почти императорским жестом указывает разгоряченному посланнику на кресло и погружается в чтение. Дочитав до конца, он глубоко задумывается. Юноша молчит, не решаясь прервать его размышления.

— Итак, — говорит наконец посол, — я рад приветствовать вас в Аврувии, господин… — он смотрит в письмо, — господин Гуннар. Вы ведь приходитесь родственником Его Императорскому Величеству?

Глаза юноши вспыхивают, как у собаки, увидевшей хозяина. Значит, речь в письме идет и о нем?

— Да, господин Арнульф. — Он чуть заметно кивает головой, как истинный принц крови.

— Его Императорское Величество считает, что вы уже в зрелом возрасте и можете вступить в брак, который вернул бы вам то высокое положение, что должно принадлежать вам по праву.

— Воля Его Императорского Величества — закон для меня, — произносит немного ошарашенный Гуннар. Он, конечно, ожидал награды, но не такой.

— Говоря кратко, Император нашел для вас невесту.

— Кто же она? — Юноша внезапно теряет голос.

— Госпожа Мэй, милостью Его Императорского Величества королева Лайи.

Гуннар вскакивает:

— Но… она же асенка?!

Посол благосклонно кивает.

— Простите, но я никогда не думал, что… что придется жениться на асенке. В моей семье никогда не было чужеземок. Да и кроме того, она же язычница!

Нельзя сказать, что, прожив почти месяц в Аврувии, посол ничему не научился. Он не прерывает молодого аристократа, не приказывает замолчать. Он просто долгим пристальным взглядом смотрит на императорское письмо.

И Гуннар замолкает сам. Воля Императора — разве мыслимо ей противоречить? И в наступившей тишине посол медленно произносит, взвешивая каждое слово:

— Господин Гуннар, во-первых, Аврувия — прекрасный город с мягким климатом и доброжелательными жителями, во-вторых, ваша невеста — самая милая и любезная девушка в городе, и в-третьих, все мы — я, Император и королева — будем очень огорчены вашим отказом.

— Ну ладно, — бормочет принц крови, — раз так… я попробую.

— Рад это слышать. Очень удачно, что вы приехали сегодня. Завтра во дворце будет большой праздник, маскарад, там я и представлю вас королеве. Нужно только подумать о костюме.

— Нет, — заявляет вдруг Гуннар с неожиданной твердостью. — Никаких маскарадных костюмов.

Матушка трижды повторила ему перед отъездом: «Ты должен сразу им показать, кто ты и какой семьи», и он чувствует, что другой возможности исполнить матушкин наказ может и не представиться.

И посол понимает и решает не лишать молодого человека последней опоры.

— Что ж, как хотите, — произносит он покорно. — Я распоряжусь, чтобы вас разместили с соответствующими удобствами.

В соседней комнате принц Эрвинд отрывается от слухового отверстия над кроватью и осторожно сползает обратно на подушки. Вид у него сейчас не лучше, чем у Гуннара. Он давно уже заметил, что посольство прекрасно оборудовано для подслушивания и подглядывания, и сегодня, когда топот на лестнице разбудил его, он решил воспользоваться этой системой «с другой стороны». И вот услышал…

Мысли в голове Эрвинда крутятся бешеной каруселью. Император не дурак, вряд ли он надеется, что подобный муж сможет удержать Мэй в руках. Но тогда этот брак им нужен для того, чтобы… Эрвинд, как и Мэй, умеет считать до трех. И результаты этих подсчетов ему очень и очень не нравятся.

Вчера вечером меня вызвал к себе посол и сказал:

— Теодор садись, мне нужно с тобой поговорить. Скажи, пожалуйста, может так случиться, что молодая здоровая женщина внезапно умрет? Разумеется, сама.

Пока я пытался придумать хоть какой-то ответ, посол добавил:

— Беременная. Во время родов. Но ребенок должен остаться живым и здоровым. Ну, Теодор, можешь так сделать?

Я кивнул. Я в их руках, они меня топчут.

— Очень хорошо. Значит, сделаешь. Можешь идти к своему пациенту.

Когда Эрвинд начал вставать, я стал запирать его на ключ, чтобы не убежал куда-нибудь. К Мэй, например.

Сегодня прихожу к нему, а он сидит в кресле и смотрит в одну точку. Увидел меня, встал, подошел к двери, закрыл ее изнутри и спросил чужим голосом:

— Ты зачем сюда приехал? А? Отвечай, тебе приказали ее убить?

Я молча смотрел на него. Чего угодно от него ждал, только не таких вопросов. Он ведет себя как мальчишка, а сегодня…

Он схватил меня за рубашку, тряхнул. Откуда силы взялись? К тому же я его выше. Я мог бы отбросить его, но он был в своем праве. И я ответил:

— Да.

— Когда?

— Не скоро. Во время родов.

Он чуть отодвинулся от меня, но не отпустил и спросил брезгливо:

— А ты знаешь, что случилось с убийцей моего отца?

— Нет.

— Его зарезали. Как собаку. Уже на границе с Империей. Хочешь, чтоб и с тобой то же было?

— Но зато его семью не тронули.

— Что?

Он смотрел на меня так, как будто я только что вылил на него ведро холодной воды. Благородное негодование! Боже мой, как я устал от них ото всех! Убьют, убьют, убьют. Тарды, асены, тарды… Почему они все не потонули? Как бы спокойно мы без них жили!

— Моя жена и мои дети, а у меня их трое, в крепости. Если я не сделаю то, что от меня требуют, их убьют. Поэтому пусть лучше убьют меня. Причем мне все равно — сейчас или потом.

Он смотрел на меня, и глаза у него были круглые от удивления. Пробормотал:

— Жена… Дети…

Отпустил меня, подошел к окну, долго стоял там, стучал пальцами по стеклу, потом спросил:

— Скажи, а после первого раза дети бывают?

Я дал ему подзатыльник. Мысленно, к сожалению.

— Дети бывают после любого раза, а невесту нужно брать издалека, тогда и дети будут здоровые.

Он улыбнулся как-то странно:

— Вот так, значит?

Походил по комнате, что-то бормотал себе под нос, потом повернулся и спросил:

— Жить хочешь?

Я тоже улыбнулся.

— Тогда слушай внимательно. Пойдешь на улицу Лучников, спросишь Императора, — посмотрел на меня подозрительно, ожидая, что я засмеюсь, — Императора, понял?

Я кивнул. Императора так Императора, мне уже все равно, а от асенов другого ждать не приходится.

— Скажешь ему: принц Эрвинд просит вас купить два кольца, раздобыть лодку и ждать его у старой пристани в полдень после Дня Высокой Звезды. Ты все запомнил? Именно просит, не перепутай.

Улыбнулся и добавил:

— Твой единственный шанс вырастить детей самому.

Что мне оставалось делать? Я поверил ему.

Нет, в самом деле: Императора так Императора. Я собрался и пошел. Нашел довольно быстро, это недалеко от рынка. Какой-то мальчишка, весь ободранный, но понимающий по-тардски, довел меня до нужного дома. Я постучал, открыла служанка, уставилась на меня так, словно к ней в дом заявился на постой отряд тардов, что-то залепетала и явно собралась спустить меня с крыльца.

Я пытался объяснить ей, что не понимаю по-асенски, на шум вышла хозяйка, посмотрела на меня с таким же ужасом, хотела дать денег и закрыть дверь. Мне очень хочется жить, очень хочется видеть вас, поэтому я не ушел. Я держал дверь ногой и объяснял им, что мне нужен хозяин. Они так и не поняли, глупы как куры, но мне все же повезло: хозяин вышел сам.

Он важно посмотрел на меня и спросил:

— Что нужно одному из моих возлюбленных поданных?

— Мне очень нужно поговорить с вами. Только не здесь. Здесь очень шумно.

Разумеется, пока они кудахтали, собралась толпа, причем каждый вносил какие-нибудь предложения. Как хорошо, что я не понимаю по-асенски.

Он смотрел на меня еще какое-то время, потом сказал:

— Ты не тард, ты, видно, врач-церет из посольства. Так?

— Да.

— Ну что ж, заходи.

Я передал ему все. Он, похоже, ничуть не удивился, будто сюда каждый день приходят такие посланники.

— Скажи Эрвинду, что я все понял и сделаю, что смогу. Тебе сюда больше приходить не надо. Сегодняшний твой визит улица будет переживать неделю, а следующего может не перенести. Вымрут от любопытства.

Что ж, дело сделано. Теперь будем ждать, что из этого выйдет.