- Спокойно, спокойно, - сказал женский голос, и на живот Лукашевича легла легкая горячая ладонь.
      Лукашевич лежал, полностью обнаженный, на узкой кровати с противоштормовым бортиком по левую руку. И рядом с ним, а частично и на нем - полулежала женщина. Повернув голову, Лукашевич увидел грудь с темными пятнами сосков и белый овал лица. Старшему лейтенанту пришлось напрячься, чтобы сфокусировать зрение и разглядеть подробности. Он узнал ее почти сразу. Зоя. Валькирия из исторической комиссии. Та самая, которая пыталась в присутствии Лукашевича унизить любимый "МиГ-23".
      - Вы... кха-кха... как вы... кха-кха-кха... здесь... - с трудом, сквозь кашель, выговорил Алексей.
      - Я здесь, чтобы помочь вам, - ответила Зоя. - Не шевелитесь. Я всё сделаю сама.
      И она действительно всё сделала сама. Она гладила тело старшего лейтенанта ладонями, массировала мышцы кулачками. По телу Лукашевича разливалось блаженное тепло, мышцы расслаблялись и обретали чувствительность. И даже тяжесть в голове уходила истаивала без следа. Потом Зоя перевернула его, и старший лейтенант почувствовал, как она ложится на него сверху, накрывая своим обнаженным телом его тело. Груди Зои оказались где-то на уровне лопаток Лукашевича, и он тихо порадовался тому, что может ощущать кожей ее твердые соски. Но главное чувство, которое он испытывал, - огромное удивление: уж кого-кого, а Зою в своей постели - после катастрофы, катапультирования и долгого (ему казалось, что долгого) плавания в ледяной воде - он менее всего ожидал увидеть.
      Зоя двигалась медленно и ритмично, растирая его, поглаживая, а Алексей лежал дурак дураком и пытался сообразить, как могло это чудо случиться, каким стечением обстоятельств и по чьему попущению. Никакой обиды от тогдашней их первой встречи он не испытывал: в конце концов, это было давно, и к тому же трудно обижаться на девушку, которая греет тебя собственным телом.
      Через некоторое время Зоя остановилась и отодвинулась в сторону. Лукашевич, приподняв голову, посмотрел на нее. Ее тело блестело от пота. На ней не было даже трусиков. Взгляд старшего лейтенанта против его воли сфокусировался на темном треугольнике лобковых волос сидящей перед ним женщины. Да-а, в каком бы положении ни оказался мужик, тянет его все туда же..
      - Как вы себя чувствуете? - спросила Зоя, словно и не заметила его взгляда.
      - Мне... кха-кха... хорошо, - сообщил Алексей, отводя глаза.
      Булькнула наливаемая жидкость. По каюте распространился незнакомый, но душистый аромат.
      - Вот выпейте это, - предложила Зоя, подавая стакан.
      Своей наготы она совершенно не смущалась. Да и что теперь было смущаться?
      Лукашевич отпил из поданного стакана нечто горячее и горькое и дышать ему сразу стало легче.
      - Где мы? - спросил он сиплым шепотом. - Это ведь корабль?
      - Это корабль, - ответила Зоя. - Сторожевик класса "Бдительный". Капитан Коломейцев Сергей Афанасьевич. Знаете такого?
      "Тридцать пятка"! Ай да Сергей Афанасьевич, ай да молодец!..
      - Знаю...
      Как-то всё стало легко и понятно. Имеет место быть "тридцать пятка" Сергея Афанасьевича, класс "Бдительный"... И сам Сергей Афанасьевич где-то здесь...
      - Вы услышали мой сигнал... о помощи? - сам не зная зачем, спросил Лукашевич.
      - Да, - подтвердила Зоя. - И вам повезло, что мы оказались поблизости.
      Следующий вопрос Лукашевич задал, приподнявшись на койке.
      - Вы... кха-кха... знаете, что происходит?
      - Мы знаем, Алексей.
      - Так что же вы... - он задохнулся, новый приступ кашля не позволил ему сказать пару "ласковых" этим интриганам-темнилам, из-за которых подверглась бомбардировке российская воинская часть и были сбиты три российских истребителя.
      Однако сил возмущаться уже не оставалось. Лукашевич долго не мог унять кашель, потом его вырвало на себя, и Зое пришлось приводить постель в порядок. Потом она оценивающе взглянула на Алексея.
      - Недостаточно,- произнесла она раздумчиво и вдруг наклонилась над обнаженным животом старшего лейтенанта.
      Лукашевич почувствовал ее мягкий язычок и с огромным изумлением для себя обнаружил, что то, о чем он и думать забыл, вдруг ожило, зашевелилось, наполнилось кровью и запульсировало в нетерпении.
      Зоя не стала испытывать это терпение. Она приподнялась и, расставив коленки, села на Лукашевича сверху. Все получилось так легко и быстро, что Лукашевич даже не сразу понял, что он уже внутри.
      - Давай, - шепнула Зоя. - Тебе это нужно... Мир был словно качели. Корабль взлетал на волнах, корпус скрипел, в стекло задраенного иллюминатора летели брызги, тени то удлинялись, то сокращались в такт качке, и это механическое движение - вверх-вниз, вверх-вниз - дополнялось живым движением двух тел на узкой кровати с бортиком. В какие-то моменты Алексею даже казалось, что это не море раскачивает катер, а они с Зоей, и "тридцать пятка" подлаживается под древний ритм, благодаря которому только и существует человек.
      Это было лучше всякой горячей ванны или спиртосодержащих притираний. Зоя проявила незаурядное знание предмета, и Лукашевич на глазах возвращался к жизни. С тихим стоном он подтянул ноги, поудобнее устраиваясь под Зоей, и, подняв руки, коснулся ее маленьких и крепких грудей. Зоя откинула голову назад. Вверх-вниз, вверх-вниз, все ближе к кульминации...
      На гибком теле Зои выступили мелкие капельки пота, она закусила губу и вдруг издала низкий горловой звук. В глазах у Лукашевича потемнело, и на долю секунду он утратил способность что-либо видеть и соображать. И все кончилось.
      Зоя почти сразу поднялась и стала одеваться. Лукашевич, чувствуя себя намного лучше, смотрел на нее с неприкрытым восхищением. Какая женщина!
      Быстро одевшись, Зоя накрыла Лукашевича толстым ватным одеялом.
      - Спасибо, Зоя, - сказал старший лейтенант со смущением.
      - Пожалуйста, - она кивнула и отошла к зеркалу, чтобы поправить сбившие волосы.
      Корабль сильно качнуло на волне, и ей пришлось опереться о стену каюты, чтобы устоять на ногах.
      - Зоя... а вы...- хотел было задать новый вопрос Лукашевич, но остановился.
      - Да? - она повернулась к нему.
      - Вы... что-то испытываете ко мне? - решился все-таки спросить Лукашевич.
      В чем-то он был идеалист. И это сказывалось на его отношениях с женщинами.
      Зоя могла фыркнуть, но лишь пожала плечами.
      - Был такой немецкий врач Зигмунд Рашер, - сообщила она ровным голосом.- Он работал в концлагере Дахау. Занимался проблемой переохлаждения человеческого организма. В качестве подопытных кроликов он использовал заключенных - евреев и советских военнопленных. В ходе экспериментов им было установлено, что лучший способ привести обмороженного в чувство - обогреть его обнаженным женским телом. Если за этим следовал половой контакт, быстрое исцеление было практически гарантировано.
      Щеки Лукашевича вспыхнули. Он хотел сказать пару "ласковых" этой... этой... Но потом спохватился. А что, собственно, он может ей сказать, в чем обвинить? В критический момент она действовала так, как должна была действовать. И в этом нет ничего для него оскорбительного. Скорее, стоит позавидовать ее находчивости и собранности...
      Но ведь ей понравилось, правда? Ей понравилось, он же сам видел...
      Как бы холодно Зоя ни отвечала, заморозить теплое чувство, возникшее к ней у Алексея, было теперь не так-то просто.
      - Но по крайней мере, - обратился к ней Лукашевич с примирительной интонацией,- вы не испытываете ко мне неприязни.
      Зоя остановилась и с удивлением посмотрела на старшего лейтенанта:
      - Нет. А почему я должна испытывать к вам неприязнь?
      - Тогда, может быть, встретимся? Когда всё закончится?..
      Момент был щекотливый. Зоя могла обидно рассмеяться, съязвить... Не произошло ни того, ни другого. Она тихо улыбнулась чему-то своему и ответила так:
      - Почему бы нет? Если вы пригласите меня на киносеанс, я буду очень вам благодарна. Сто лет не была в кино.
      - Приглашаю, - быстро сказал Лукашевич. Зоя постояла еще, придерживаясь за стенку, потом добавила к уже сказанному:
      - Смешно" И всё не как у людей. Сначала трахнулись, теперь вот в кино собрались... Имейте в виду, старший лейтенант: чтобы повторить сегодняшнее, вам придется сильно потрудиться.
      - А трюк с переохлаждением второй раз не пройдет? - поинтересовался Лукашевич с самым невинным видом.
      - Не пройдет, - откликнулась Зоя, - я предпочитаю самостоятельных мужчин.
      Уходя, она наклонилась над Лукашевичем и поцеловала его в щеку.
      (Баренцево море, декабрь 1998 года)
      Когда Зоя ушла, Лукашевич погрузился в приятную полудрему. Он был разбужен через полчаса характерным шумом. Сторожевик сбавил ход, по металлу настилов застучали тяжелые башмаки матросов. Дверь открылась, и в каюту шагнул невысокий и очень грузный морской офицер. Лукашевич сонно посчитал звезды и нашивки и пришел к выводу, что перед ним капитан третьего ранга, то бишь майор по общевойсковому табелю о рангах. Оказалось, что это судовой врач и зашел он, во-первых, чтобы осмотреть Алексея, во-вторых, закрепить его в койке на случай "внезапных маневров". Лукашевич возмутился и заявил, что он взрослый человек и способен удержаться в койке, даже если "тридцать пятка" встанет на дыбы. Судовой врач ответил, что это приказ капитана Коломейцева. "Милейший Сергей Афанасьевич",- тепло подумал Алексей о капитане "тридцать пятки" и разрешил себя пристегнуть.
      - Передавайте капитану привет, - попросил он, когда судовой врач собрался уходить.
      Тот обещал передать. Только когда он вышел, Алексей спохватился, что забыл спросить, какие такие "внезапные маневры" собирается совершать корабль и с чем это связано.
      Минуло еще несколько часов. Лукашевич то проваливался в беспокойный сон, то просыпался, прислушиваясь к тому, что происходит на корабле. Впоследствии он не смог отделить сон от яви. Мысли упорно возвращались к воздушной схватке (Как там Стуколин?), к бомбардировке родной части и к более ранним событиям, связанным с операцией "Испаньола" - захватом двух норвежских транспортных самолетов и стрельбе у КПП. Засыпая, Лукашевич заново переживал все эти эпизоды, а что-то мозг домысливал по рассказам друзей. Просыпаясь, он слышал приглушенный переборками вой сирен, шум силовой установки и вроде бы... крики... вроде бы... взрывы... Сторожевой корабль то ускорял, то замедлял ход; несколько раз он менял курс. Порой наклон корпуса - моряк и пилот сказали бы: угол крена - достигал запредельных величин. К счастью, в каюте всё было закреплено и привинчено (в том числе и старший лейтенант Лукашевич), а потому летающих в пространстве предметов не наблюдалось. Но потом Алексей снова засыпал, и ему казалось, что это не сторожевик Коломейцева кренится набок, а его, Лукашевича, истребитель закладывает вираж, выходя на цель, а потом еще ухнуло, грохнуло и взвыло, и Лукашевичу привиделось, что в него попала ракета и он падает вместе с потерявшим управление истребителем, тянется рукой к держкам катапульты, тянется, тянется, но не может дотянуться...
      Когда через несколько часов ход сторожевика выровнялся, к Лукашевичу снова пришел судовой врач. Осмотрел, ощупал, велел открыть рот и сказать; "А-а".
      - Удивительно, - бормотал он при этом. - Я тоже слышал об опытах Рашера, но каков эффект! Лукашевич покраснел.
      - Скажите, доктор, - обратился он к врачу, чтобы скрыть смущение и развеять сомнения в реальности или нереальности того, что он слышал на границе между сном и явью,- скажите, корабль вел какие-то боевые действия?
      - Господь с вами, - отмахнулся доктор. - Какие тут боевые действия? Баренцево море - издавна наша территория.
      - Но мне показалось, будто кто-то стрелял...
      - Ну постреляли, - отвечал судовой врач уклончиво. - От широты душевной.
      Лукашевич хмыкнул. У Сергея Афанасьевича, конечно, душа была широка, как Атлантика, но чтобы из-за нее растрачивать боекомплект... Так и не удалось выяснить, имел ли место бой или богатое воображение Лукашевича сыграло с ним дурную шутку.
      - Куда мы направляемся? - поинтересовался Алексей.
      - В Мурманск, куда же еще.
      - Когда придем?
      - Часов через шесть-семь.
      - Я хотел бы переговорить с капитаном. И с Зоей.
      - Я передам вашу просьбу, товарищ старший лейтенант.
      Лукашевич не сомневался, что врач выполнил свое обещание, но только ни Коломейцев, ни Зоя так и не появились до самого Мурманска.
      (Кольский залив, декабрь 1998 года)
      Старший лейтенант Лукашевич считал себя более-менее уравновешенным и дисциплинированным человеком. Однако и он начал терять терпение, когда вместо капитана и Зои к нему приходил для очередной проверки самочувствия судовой врач, или гремящий посудой из нержавейки кок с камбуза, или какой-то хмурый и молчаливый моряк-подросток, делавший уборку помещения. Ни у первого, ни у второго, ни у третьего ничего выпытать не удалось. Вымуштровал их Коломейцев, нечего сказать.
      Лукашевич ворочался и ругался. Одежды при нем не было никакой, а выйти на палубу завернутым в одеяло он считал ниже своего достоинства. Приходилось терпеть.
      Наконец период ожидания кончился, и в каюте появилась Зоя с большим свертком в руках. Она положила сверток на край койки:
      - Одевайтесь, старший лейтенант.
      Лукашевич посмотрел, что ему принесли. Это был полный комплект матросского обмундирования, включая белье.
      - Я отвернусь, - пообещала Зоя.
      - Ну зачем же так официально, Зоя? - спросил Лукашевич не без укоризны. "Старший лейтенант", "отвернусь", "вы"...
      - Я уже говорила, старший лейтенант, для того, чтобы наши отношения стали более близкими, чем сейчас, вам придется потрудиться. Но если вы считаете, что...
      - Хорошо, хорошо, - быстро сдался Алексей. - Пусть будет по... э-э-э... вашему.
      Он быстро оделся. Потом они с Зоей вышли на верхнюю палубу. Там их уже дожидался капитан Коломейцев.
      - Э-э... прибыли, - сообщил Сергей Афанасьевич после того, как они с Лукашевичем обменялись рукопожатиями. - Хм-м... в Мурманск, - как и любой северный моряк, название города-порта Коломейцев произносил с ударением на вторую гласную.
      Лукашевич огляделся. Сторожевик стоял у пирса в военно-морском порту Мурманска. Справа по борту был пришвартован катер, слева - малый ракетный корабль класса "Буря". Пирс был ярко освещен. В свете прожекторов кружились редкие снежинки.
      - Спасибо вам, капитан, - поблагодарил Лукашевич с чувством. - Вы спасли мне жизнь. Можно сказать, я заново родился.
      "Какие банальности я леплю, - подумал он при этом. - Господи, нас совершенно не учат говорить. Всему учат, а этому нет".
      Впрочем, на то, чтобы пропустить Зою на сходни впереди себя, его образования хватило. Напоследок, уже оказавшись на причале, он оглянулся, чтобы обозреть "тридцать пятку" целиком. И увидел: многочисленные вмятины в корпусе катера над ватерлинией, черные языки копоти и отверстия пробоин там, где в надстройку попадали снаряды противника. Значит, не пригрезилось, и дело не в широте души. "Тридцать пятку" атаковали. Война в Заполярье продолжалась...
      Глава седьмая. МЕТЕОСТАНЦИЯ "МЕДОВАЯ".
      (Кольский полуостров, декабрь 1998 года)
      Громов погибал. Он продвигался в юго-западном направлении уже более восьми часов и окоченел настолько, что ни о чем не мог думать, кроме как о самом процессе продвижения: правая нога вперед, левая - опорная, правая - опорная, левая - вперед. И так раз за разом, перестановка за перестановкой.
      Поначалу Громов полагал, что ему очень поможет НАЗ ("носимый аварийный запас"). Там были спички, там был спирт - можно развести костер. Там была аварийная радиостанция "Комар" - по ее сигналам уже мчится на спасение специальная команда. Там были сигнальные ракеты - всегда можно сообщить спасателям, где ты находишься. Но по здравому размышлению (которое давалось с трудом - перегрузки при катапультировании, легкая контузия от акустического удара не прошли даром) Громов понял: ни от одного, ни от другого, ни от третьего толку не будет. Развести костер под снегопадом в промерзшем лесу было хотя и возможно, но очень трудно. Однако не только очень трудным, но просто-таки невозможным оказалось поддерживать пламя костра достаточно долго... Аварийная радиостанция уже приведена в действие. Но смогут ли вылететь спасатели в такую погоду? И будут ли искать и спасать, если даже его призыв в эфире не захотели услышать?.. И зачем нужны сигнальные ракеты, если никто не придет на помощь?..
      Помощи ждать было неоткуда, оставаться на месте - глупо, на таком морозе быстро окочуришься. Громов прекрасно знал, что все эти байки о людях, переживших стужу в зимнем лесу, зарывшись в сугроб, - байками и являются. Значит, нужно идти. И более значимыми из комплекта НАЗ оказываются два предмета: компас и фонарик. С ними можно выбрать направление и не сбиться с курса. Идти надо, но куда?..
      Громов попытался вспомнить полетную карту. Разведчик крутился у шестьдесят восьмой параллели. Потом он ушел, потом начался бой, в этой круговерти уследить за изменением курса и запомнить последовательность этих изменений очень сложно.
      Константин решил, что по-прежнему находится где-то в районе шестьдесят восьмой параллели. Значит, к северу от него находится приграничный городок Раякоски. К нему и нужно идти.
      Громову почти сразу повезло. Не пройдя и километра в северном направлении, он вышел на грунтовую узкую дорогу, заваленную снегом, но гораздо более пригодную для продвижения пешком, чем склоны сопок. Указатели на дороге отсутствовали, но они были Громову не нужны: если есть дорога, куда-нибудь она выведет.
      Однако первый энтузиазм по поводу столь спасительного открытия быстро улетучился. Громов шел, подсвечивая себе дорогу фонариком, смотрел на компас, но толку от этого было мало - никаких признаков человеческого жилья вокруг не наблюдалось. Что ж поделать, это Заполярье: здесь можно идти сутками и не увидеть ничего, кроме сопок, гранитных валунов и низкорослого леса. Через восемь часов Громов начал терять надежду.
      ...Правая нога вперед, левая - опорная, правая - опорная, левая - вперед...
      Пеший безостановочный поход по сугробам отнял последние силы; мороз и не думал убывать, у Константина быстро онемели щеки и наросла бахрома из льдинок на бровях. Конечности тоже теряли чувствительность, хотя летный костюм был отлично утеплен самым натуральным мехом. А жильем всё еще не пахло.
      ...Правая нога вперед, левая - опорная, правая - опорная, левая - вперед...
      У Громова начал мутиться рассудок. Студеная полутьма наполнилась сгустками сизого тумана, там вспыхивали разноцветные огоньки, туман клубился, образуя невероятные, причудливые фигуры. Эти фигуры не были случайным сочетанием виртуальных частиц - они жили своей жизнью, подчиняясь определенным законам, как рой пчел или ос. И как осы, они жалили Громова в открытые части тела: в незащищенное лицо, в глаза, в шею.
      ...Правая нога вперед, левая - опорная, правая - опорная, левая - вперед...
      Громов пытался отмахиваться от снежных ос. Потом как-то разом вдруг понял, что отмахиваться не надо, нужно терпеть, вглядываться, и тогда, быть может, проступят в тумане контуры другого мира - горячего, солнечного, бесконечно далекого от этой жестокой реальности, где нет места существу из плоти и крови, где ворочаются среди вечной мерзлоты, в грязи, превратившейся в камень, громоздкие и уродливые боевые машины.
      ...Правая нога вперед, левая - опорная, правая - опорная, левая - вперед...
      Разорвав в клочья искрящийся туман, на Громова выскочил большой черный зверь. Глаза его кровожадно сверкали. С клыков капала слюна. Зверь напал не сразу. Он стал кружить вблизи Громова, то подкрадываясь, то отскакивая назад, выбирая, словно тигровая акула, время для нападения.
      В какой-то момент мир перед глазами Громова померк, и он обнаружил, что лежит в снегу, а черный зверь стоит над ним, открыв пасть. Константин приготовился принять удар клыками и смерть, но вместо того, чтобы вцепиться в беспомощное тело, зверь вдруг вывалил язык и щекотно лизнул в замерзшую щеку.
      Черный страшный зверь на поверку оказался веселым, игривым псом породы лайка - еще совсем щенком. На шее у него имелся большой кожаный ошейник, свидетельствовавший, что пес этот - не какой-нибудь блохастый бродяга, а вполне пристроенный и довольный жизнью хранитель домашнего очага. Пес носился вокруг Громова, пританцовывая на снегу от переполнявших его чувств, и, как оказалось, громко лаял.
      Появление молодого пса с ошейником могло означать только одно - рядом жилье, рядом люди. Помогая себе руками, Громов сел. Потом, отдохнув, попытался встать на ноги. Его повело в сторону, но он удержался, не упал, И тут же услышал совсем близко мужской голос:
      - Щекн! Щекн, ко мне! Куда запропастился, собака?
      - Помогите! - крикнул Громов и сам удивился тому, каким слабым и больным стал его голос.
      Незнакомец при виде его обалдел, и некоторое время был слышен только жизнерадостный лай пса по кличке Щекн. Потом клацнул затвор, и незнакомец спросил:
      - Кто здесь?
      - Майор Громов, - представился Константин. - Военно-воздушные силы Российской Федерации... Помогите мне... пожалуйста...
      (Метеостанция "Молодежная", Кольский полуостров, декабрь 1998 года)
      Студенты пятого курса метеорологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета проходили преддипломную практику в метеоцентрах и на метеостанциях страны. Обычно распределение будущих синоптиков по объектам осуществлялось по принципу "на кого Бог пошлет", но был один объект, который пользовался особым статусом.
      Когда студентам второй группы Гене Зайцеву и Ларисе Дробышевой приспичило зарегистрировать свои более чем близкие отношения в государственной организации под названием "загс", сокурсники, посмеиваясь, "порадовали" их, что теперь точно известно, куда счастливая пара отправится проводить свой второй медовый месяц. Как ни странно, но ни Гена, ни Лариса ничего не знали о существовании за Полярным кругом метеостанции "Молодежная", прозванной факультетскими весельчаками "Медовой". По возникшей давным-давно традиции - негласной, разумеется - студентов метеорологического факультета, решивших сочетаться во время обучения в университете, отправляли на практику именно в эту глухомань. Мотивация была простая: лучше отправить на зимовку в вынужденную изоляцию уже готовую пару, чем ломать голову над вопросом психологической совместимости. Ломать голову деканату не хотелось, а потому и был выбран этот, самый простой, путь. Иногда, кстати, второй медовый месяц приводил к быстрому разводу, но это, как говорится, издержки производства.
      Так новоиспеченная супружеская пара оказалась на метеостанции за сотню километров от ближайшего поселения. Самое интересное, что Гене и Ларисе Зайцевым это положение очень даже нравилось. К тому же на станции их было не двое, а трое - сокурсники подарили молодым супругам черного и красивого щенка, прозванного за сообразительность и природный ум Щекном[21]. Станция была оборудована аппаратурой производства шестидесятых годов, однако все работало более-менее исправно, в автоматическом режиме, и у молодоженов было сколько угодно времени заниматься друг другом, что они и делали, доводя себя до полного изнурения.
      И вот эта идиллия была разрушена вторжением офицера ВВС, свалившегося с неба в самом буквальном смысле. Но делать нечего. Громов был принят, уложен на единственную постель, растерт спиртом, им же напоен, укутан восхитительно толстым ватным одеялом, Константин с удовольствием наблюдал за суетой этих совсем еще юных ребят, прямо-таки разрывающихся от желания помочь.
      Впрочем, нужнее для него сейчас была иная помощь.
      - У вас ведь наверняка есть связь с "большой землей"? - спросил он слегка заплетающимся языком после того, как почувствовал себя вполне удовлетворительно.
      Гена и Лариса переглянулись. На милом лице Ларисы вспыхнул румянец, и она потупила глазки. Гена смущенно крякнул. Потом показал рукой на заваленный разной электротехнической мишурой стол, который занимал чуть ли не половину маленькой комнатки, где ютились будущие синоптики и теперь некоторое время предстояло ютиться Громову. На столе прямоугольная металлическая рама, внутри которой были закреплены катушки, конденсаторы, радиолампы, печатные платы и провода - всё это было покрыто толстым слоем пыли и выглядело ужасно; только кое-где пыль была стерта и обнажены блестящие серебром контакты.
      - Вот, - сообщил Гена с непонятным юмористическим выражением на лице, наша связь с "большой землей". Вся здесь, но не работает.
      - А что с ней случилось?
      Лариса захихикала. Громов изобразил глубокое непонимание.
      - Уронили мы ее,- Гена виновато развел руками. - Увлеклись и уронили.
      До майора наконец дошло. И он тоже не смог сдержать ухмылки.
      - Как же вы умудрились-то? Она же килограмм пятнадцать весит.
      - Темперамент, - объяснил Гена и подмигнул: несмотря на всю нелепость ситуации, он был явно горд собой.
      - Ну и что теперь будем делать? - Громов посерьезнел.- Мне, ребятушки, связь очень нужна. Можно сказать, жизненно необходима.
      - Это срочно? - Гена растерялся.
      - Очень срочно. Я к вам не просто так свалился - меня сбили, и я должен доложить об этом командованию округом.
      - Блин! - сказал Гена.
      - А кто вас сбил? - с ужасом спросила Лариса. - Американцы?
      - Где Америка и где мы, - напомнил ей супруг. - Я не знаю, Константин Кириллович, - снова обратился он к Громову, - смогу ли с этим агрегатом справиться. Мы ведь метеорологи по специальности. Я корпус снял, а что там внутри сломалось, понять не могу... Да и антенна...
      - Что антенна? - Громов привстал на своем лежбище.
      - Антенна повалена.
      - Как?! Вы и антенну повалили?!
      - Нет, не мы, - Гена замахал руками. - Буря была. Два дня назад.
      Громов вспомнил. Буря действительно имела место. После нее всё и началось.
      - Но антенну я поставлю, - заверил Гена. - Это как раз просто. А вот как с радиостанцией быть? Константин Кириллович, может, вы в этом разбираетесь?
      Громов подумал. Когда-то, в училище, им читали курс "Основы электротехники", затем еще один, более углубленный,- "Радиодело". И в курс обучения входили диагностика и ремонт неисправного радиопереговорного устройства. Однако все мы знаем, чего на самом деле стоят подобные курсы: сдал, и с плеч долой. В реальной полетной практике пилотам нет нужды упражняться в разборке и сборке вспомогательного оборудования - для этого существуют технические службы, и у пилотов нет повода им не доверять. Поэтому радиотехнику - на самом низменном ее, "чернорабочем" уровне - Громов успешно позабыл.
      - Разберемся, - без уверенности сказал он. - А пока извини, Геннадий, но тебе придется поставить антенну.
      - Бу сделано, - сказал Гена и стал собираться: надел громоздкие валенки, облачился в полушубок, нахлобучил шапку-ушанку, выбрал из ящика в углу необходимые инструменты.
      Когда он ушел, Лариса захлопотала, стала готовить на примусе обед - суп из пакетиков. Любопытство распирало ее, но она не решалась расспросить Громова, что же произошло в небе Заполярья на самом деле. Громову же было "не до грибов". Его мучила неопределенность. Он не знал, что произошло после того, как его и Беленкова сбили, но предполагал самое худшее.
      Константин уже догадался, что, скорее всего, внезапное нападение является прямым следствием операции "Испаньола". И точно так же, как и его друзья из воинской части 461-13 "бис", не мог ответить на вопрос: как противнику это удалось провернуть - в нашем охраняемом небе, за тысячи километров от своих границ? Нашел он и единственно возможный ответ на этот вопрос - если противник здесь, значит, он пользуется базой, которую или построил сам, или... купил? Возможно ли это - купить военную базу?..
      Трудно, дорого, но, наверное, возможно. К такому выводу пришел Громов. Мы живем в такое время, что купить можно всё. Были бы деньги. Да что там говорить, ведь он прекрасно помнил подробности позорного исхода - почти бегства советской армии из бывших союзных республик и стран Варшавского договора: там военные базы не продавались даже - отдавались задаром, по принципу "берите суверенитета и оружия столько, сколько сможете удержать". И брали. Отчего ж не взять, если дают.
      "В любом случае главная моя задача - доложить куда следует, - рассудил Громов, - подключить, если понадобится, Маканина, а там колеса завертятся, механизм обороны придет в движение, и этим бандитам, кем бы они ни были, мало не покажется. Мы еще не так слабы, как принято об этом думать на просвещенном Западе и диком Востоке".
      Отчаянно залаял Щекн. Лариса оторвалась от кастрюльки с супом и подняла голову. На лице ее отразилась тревога.
      - Он часто так лает? - спросил Громов; он снова приподнялся на постели.
      - Нет... только если...
      Едва Лариса произнесла эти слова, как грохнул выстрел, и лай черного веселого пса по кличке Щекн сменился жалким поскуливанием. Впустив волну морозного воздуха, распахнулась дверь, и в помещение метеостанции ступил одетый в разорванный на груди высотный компенсирующий костюм человек. Шлема на голове пилота не было - а это без сомнения был пилот. Выглядел он ужасно: чёрные, как смоль, волосы припорошены снегом, на бровях осел иней, в глазах - блеск безумия, лицо белое, в руках пистолет. "Вальтер", - чисто автоматически определил Громов. А потом он узнал пилота с пистолетом.
      Несмотря на прошедшие с момента их последней встречи годы, несмотря на то, что оба за эти годы сильно изменились, он узнал его. Это был выпускник Ейского военного училища восемьдесят пятого года Руслан Рашидов.
      Глава восьмая. ЧЕРНЫЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ.
      (СССР, 1987-1998 годы)
      Непредсказуемы пути земные. Жил-был в маленьком горном ауле мальчик по имени Руслан. Был он младшим сыном в семье, и уготована ему была участь пастуха. И пас бы он коз на скудных травой склонах, да вот однажды по утру, когда семилетний мальчуган сидел в тени у ручья и любовался синим глубоким небом, его внимание привлек нарастающий гул. За два удара сердца гул превратился в рев, и две могучие серо-стальные птицы крыло к крылу пронеслись над головой мальчика. Истребители шли так низко, что деревья в миг облетели, а листья закружились в воздухе, словно вдруг наступила осень. И в этот момент мальчик понял, чего ему не хватает в жизни и к чему он будет стремиться всю жизнь. Власть над небом. Которая дает власть над землей.