* * * Патологоанатом авианосца "Джон Ф.Кеннеди" по каналу шифрованной связи зачитал протоколы осмотра и вскрытия обнаруженного тела. Собравшись в штабной палатке, сотрудники ЦРУ и представители Госдепартамента слушали его в гробовом молчании. - ...При осмотре тела удалось установить, что это мужчина около тридцати пяти лет, с сильно развитой мускулатурой, погибший в результате общего переохлаждения. Имеется особая примета - на груди вытатуирована голова скалящегося тигра. Одежду, снятую с тела, удалось идентифицировать как форму сил специального назначения республики Эстония. Под подкладкой одежды обнаружены три документа. Справка, выданная Белградским Университетом и удостоверяющая, что её подателю, российскому биологу Дмитрию Чаркасоффу, разрешено проводить научные изыскания в притоках реки Лим. Незаполненное удостоверение лейтенанта Армии освобождения Косова за подписью Хашима Тачи. И паспорт на имя Николы Пияковича, гражданина Кипра, с визами на въезд в Россию и Белоруссию. - Что бы это могло значить? - спросил Фоули после того, как патологоанатом закончил чтение. - Наше предположение подтвердилось, - ответил за всех Джек Риан. - Здесь кто-то побывал до нас, и среди них был этот человек. - Но кто это мог быть? По тем документам, которые обнаружены при трупе, ничего определённого сказать нельзя. Эстонцы? Албанцы? Сербы? Киприоты? Русские? Белорусы? Может быть, вы, джентльмены, сумеете ответить на этот вопрос? - контр-адмирал посмотрел на представителей Госдепартамента. Джонсон-брюнет развёл руками. - К сожалению, сэр, мы не располагаем информацией о происхождении найденного тела. Мы, конечно же, оформим по своим каналам соответствующий запрос, но вряд ли стоит надеяться, что в скором времени придёт ответ на него... "Ещё одна тайна, которая останется неразгаданной, - подумал Фоули. - Ну скажите мне, как можно продуктивно работать в таких условиях?!"
      (Земля Королевы Мод, Антарктида, апрель 2000 года) К заходу солнца высланные вперёд по чужой колее морские пехотинцы возвратились с докладом. - Сэр, мы нашли котлован, - отрапортовал сержант. - В четырёх милях к югу. Там был лагерь, но всё засыпано снегом. В котловане мы обнаружили вход в поземное сооружение. Вход завален камнями. - Вы убрали камни? - спросил Риан. - Нет, сэр. Нам было приказано немедленно отойти. - Кем приказано? - Это я отдал приказ, - вмешался Джонсон-брюнет. - Они всё сделали правильно, мистер Риан. Никто не сделал бы лучше. - А что вы прикажете делать мне? - язвительно поинтересовался "независимый эксперт", выделив интонацией глагол "прикажете". Представитель Ритуальной службы Госдепартамента никак не отреагировал на этот укол. - Нам пора отправляться, - сказал он. - Чем быстрее мы доберёмся до Копья, тем лучше... - Вполне может статься, - не удержался от очередной реплики Риан, - что там нет уже никакого Копья.
      * * * - Пожалуйста, не мешайте мне, - попросил Дугов. - Я хотел бы провести астральный поиск в одиночестве. - Но я должен записывать, - сказал Кадман, - чтобы потом мы имели возможность расшифровать и проанализировать результаты. - В этот раз обойдёмся диктофоном, - решительно отказался магистр от предложения "акулы пера". Антон и Роман остались за дверью. - Покурим? - майор достал сигареты. Они задымили. - Слушай, Антон, он действительно таким способом может что-то узнать? поинтересовался Роман. - Или это поза, чтобы весь его бред не казался голословным? - Не знаю, - Кадман пожал плечами. - Может быть, способен... Ведь "тонкий" мир действительно существует. Хотя, скорее всего, природа его совсем иная, чем нам описывают оккультисты. Вы читали Чижевского? - Нет, не помню... - Был такой учёный в первой половине века. Доказал, что на мыслительный процесс, на принятие решений, вообще на психику человека и даже социума оказывают влияние макрокосмические изменения - например, вспышки на солнце. - Ну это известно. - Это теперь известно. А в начале двадцатого века... - Погоди, погоди. Солнечная активность - это понятно. Но как наш Великий Посвящённый сумеет считать эту вашу "рассеянную информацию"? - Он вводит себя в транс, - охотно пояснил Антон. - И считывает. - Ох уж мне эти сказочки, - лицо Романа отражало душевное смятение. - Ох уж мне эти сказочники!..
      * * * Вездеход остановился на краю котлована. - Приехали, - сказал Риан. В свете головного прожектора котлован казался входом в преисподнюю. - Вы не подождёте нас снаружи? - попросил Джонсон-блондин. - Нам нужно переодеться. Риан фыркнул. - Вы нас стесняетесь? - Можно сказать и так. - О'кей. Пойдём, Роберт. Они выбрались из тёплой кабины, захлопнули за собой дверцу и огляделись. Морпехи под громкие команды своего сержанта разворачивали на краю котлована новый лагерь: надували палатки, запускали дизель-генератор, устанавливали треноги с прожекторами и антеннами, собирали биотуалеты. - Холодно, - пожаловался Фоули. - Не выше градуса105. - Пожалуй, - согласился Риан. Они помолчали. - Цель нашей экспедиции близка, - Фоули решил нарушить паузу, - а я так и не сумел нащупать источник утечки. - Не утруждайтесь, Роберт, - серьёзно посоветовал Риан. - Я думаю, всё в нашем деле взаимосвязано: утечка секретной информации, труп этого Чаркасоффа, колея и котлован. Нельзя столько лет хранить тайну и надеяться на то, что никто из посторонних в неё не проникнет. В конце концов, люди умеют думать и сопоставлять. И умнейшим из них достаточно увидеть верхушку айсберга, чтобы представить его себе весь. Розуэллский инцидент, Филадельфийский эксперимент, убийство президента Кеннеди, наша экспедиция - это лишь верхушки айсбергов, а вот что скрывается под тёмною водой?.. Роберт поёжился. - Вам легко говорить, - сказал он, - вам не нужно писать отчёт по возвращении. - А вы напишите правду, - предложил Риан. Роберт вздрогнул и внимательно посмотрел на Риана. Неужели он знает? Или догадался? Но эксперт сохранял невозмутимый вид, и у Роберта сразу отлегло от сердца: нельзя с таким видом уличать предателя. - Я и собираюсь написать правду, - сказал Фоули. - Вся проблема в интерпретации. Хлопнула дверца вездехода. Сотрудники ЦРУ оглянулись, и Риан присвистнул. - Упс! - громко сказал кто-то из морпехов. А Роберт промолчал, с отвисшей челюстью разглядывая приближающихся Джонсонов. Сказать, что они были одеты причудливо, значит, ничего не сказать. Основу их "карнавального" наряда составляла длиннополая бесшовная туника небесно-голубого цвета, перехваченная широким поясом и отделанная каймой из множества золотых колокольчиков, которые позвякивали при ходьбе. Поверх туник представители Госдепартамента надели жакеты, сшитые из нитей красного, синего, пурпурного и белого цветов. На каждом плече имелось по огромной пуговице из незнакомого Роберту слоистого поделочного минерала, на которых были выгравированы какие-то надписи. Спереди, на груди, Джонсоны повесили прямоугольные золотые пластины, на каждой из которых в углублениях были закреплены большие драгоценные камни. Фоули показалось, что эти камни светятся в полумраке, окружающем вездеход, испуская призрачное холодное сияние. Довершали наряд головные уборы - белые колпаки, на которые были водружены золотые короны из трёх колец, увенчанные шишечкой в форме распустившегося цветка. - Поскольку до Хэллоуина далековато, - сказал Джек Риан, нарушив всеобщее молчание, - возьмусь предположить, что мы станем свидетелями какого-то ритуала? - Вся наша жизнь - ритуал, - спокойно отозвался Джонсон-брюнет.
      * * * - Чего-то он долго, - заметил Роман, поглядывая на часы. Кадман, слегка нервничая, пожал плечами: - Никогда нельзя сказать, сколько ему понадобится. Может, полчаса. Может, час. Может, сутки. - Тогда какой во всём этом смысл? Дверь, ведущая в каюту Дугова, внезапно распахнулась, и магистр появился на пороге. Анатолий Викторович был бледен, как смерть, его трясло, и чтобы удержать равновесие, он ухватился рукой за косяк. В воздухе распространился отчётливый запах пота. - Что случилось?! - Роман ухватил магистра за плечи. - Они... там... - просипел Дугов. - Подземелье... открыли вход... одеяние Славы... скиния... открыли вход... - Это правда? - Прохоров сильно встряхнул Анатолия Викторовича, тот не сопротивлялся. - Они уже на базе? - Да! - выдохнул Дугов, и глаза у него закатились. - Помоги, - сказал майор Антону. Вместе они донесли Дугова до кровати. Роман пощупал сонную артерию магистра. - Пульс учащённый, - сообщил он Антону, - но жить будет. Пусть пока здесь полежит, а нам пора двигать. - Куда? - встрепенулся Кадман. - Понимаешь, Антон, - проникновенно сказал майор, - я в разную чертовщину-бесовщину не верю, но если ничего другого у нас нет, придётся довольствоваться и этим. Пойду собирать ребят. Уже через пятнадцать минут отряд спецназовцев, руководимый Прохоровым, грузился на транспортно-боевой вертолёт "Ка-29ТБ". В свете прожекторов сверкали улыбки: "ребята" истосковались по настоящему делу. - Держи пять, писатель, - Роман протянул Кадману руку. - Надеюсь, ещё увидимся. - Когда вас ждать? - Антон повысил голос, чтобы перекричать вой раскручивающихся турбин. - До Второго Пришествия возвратимся, - смеясь, пообещал майор. Потом козырнул шутливо и запрыгнул в нутро "вертушки", откуда выглядывали спецназовцы в белых маскхалатах. Под рёв двух газотурбинных двигателей ТВ3-117В мощностью в две тысячи лошадиных сил "Ка-29" поднялся в воздух. Антон Кадман, стоя на палубе, помахал ему рукой. Литератора почему-то не оставляло тревожное предчувствие. Ему показалось, что он видит Романа Прохорова в последний раз, и Антон суеверно сплюнул через левое плечо.
      * * * - Сообщение с "хаммера", - доложил оператор пульта связи боевого информационного центра. - Низколетящая воздушная цель! Пеленг - 80, удаление - 96, высота - сто пятьдесят футов. Скорость - 120 узлов. - Вертолёт? - встрепенулся контр-адмирал Эллисон. - Этого нам только не хватало. Разведка может дать более точную характеристику русскому вертолёту? Вахтенный офицер разведки схватился за трубку аппарата внутренней связи, быстро переговорил с постом РЭР, после чего повернулся к Эллисону: - Судя по параметрам движения, сэр, мы можем предположить, что перед нами "Хеликс-Би". Это военно-транспортная модификация русской машины "Ка-27". Способна перевозить до шестнадцати десантников. Эллисон нахмурился. - Скверно. Это очень скверно. Свяжитесь с экспедицией. Узнайте, насколько они продвинулись. - Они уже внутри базы, сэр. - Очевидно, русские как-то разнюхали об этом, - он повернулся к командиру информационного центра. - Какие будут предложения? - Мы могли бы отогнать их, сэр, - сказал командир БИЦ. - Можно выслать "жука". Пусть он пару раз встряхнёт русских воздушной волной. Таким образом мы дадим им понять, что их присутствие в нашем квадрате нежелательно. - Что скажет командир авиакрыла? - Эллисон повернулся к Санчесу. - Я не хотел бы обострять обстановку, сэр, - Майкл подтянулся. Антарктида принадлежит всем, сэр. Русские имеют право высаживаться где угодно и когда угодно. - Мне это известно, - кивнул Эллисон. - Я хочу услышать ваше мнение относительно предложенной акции. - Это ничего не даст, сэр. Русские снизятся до предельно малой и уйдут от "хорнета". - Но не сбивать же нам их в самом деле... - Эллисон задумался. - Кто у нас сейчас в воздухе? - Два "томкэта" и два "хорнета", сэр, - отрапортовал Санчес. - Ещё два "кота" находятся в пятиминутной готовности. - Пошлите кого-нибудь из них к этому чёртову вертолёту. Будем надеяться, что русские одумаются. - Слушаюсь, сэр! - подтвердил получение приказа командир боевого информационного поста и взял в руки микрофон.
      * * * Лейтенант Сэм Андерсон (бортовой номер "104", позывной - Баскетболист) служил в авиации ВМФ уже шестой год, но, как он считал, ещё ничего не успел сделать в своей жизни. Получив распределение в часть, находящуюся в резерве, он был искренне расстроен и мучался вопросом, почему так произошло. Служил он честно, звёзд с неба не хватал, но был на хорошем счету, а тут вдруг такая неудача. Самое же печальное заключалось в том, что все рапорты лейтенанта с просьбой перевести его из резерва в действующее авиакрыло, возвращались с резолюцией "Отказать" - впору было задуматься о заговоре командования, направленном против лейтенанта лично и ставящем целью лишить его возможности проявить себя и сделать карьеру. Подлинная же причина была столь же прозаична, как монета достоинством в один доллар. После смотра выпускников Командующий авиацией Атлантического флота спросил у начальника училища: "А что это там был за дылда во главе строя?" "Курсант Сэм Андерсон!" - доложил начальник училища. "На девушку похож, - заметил Командующий. - Ресницы, щёки, губы. Он их не красит? Может, он гей?" "Не замечен", - немного подумав, отвечал начальник училища. "Геи, они скрытные, - покивал Командующий. - Отправьте его в резерв. Нам на флоте геи не нужны". В те времена в Америке как раз шла дискуссия на тему, можно ли официально разрешить гомосексуалистам служить в действующих войсках. Командующий авиацией Атлантического флота был из наиболее ярых противников этой идеи и исповедовал принцип, сформулированный генералом армии и героем "Бури в пустыне" Норманом Шварцкопфом: "Когда солдат идёт в бой, он должен быть спокоен за свой тыл". Начальник училища не посмел ослушаться. Так, волею несчастливой звезды, под которой довелось родиться Сэму Андерсону со своей "девичьей" внешностью, он навечно был "сослан" в резерв, где ему и предстояло прозябать до отставки. Хотя Сэм и не знал подлинной причины столь презрительного отношения к нему со стороны командования флотом, он чувствовал, что эта экспедиция - его единственный и, скорее всего, последний шанс хоть как-то вырваться за пределы порочного круга. Нужно было совершить нечто такое, после чего о нём заговорят все, и тогда, может быть, старшие офицеры пересмотрят свою позицию и дадут ему возможность стать кем-то большим, чем он есть сейчас. Однако для того, чтобы "совершить нечто", требуется экстремальная ситуация, а контр-адмирал Эллисон явно был настроен на то, чтобы подобные ситуации гасить в зародыше. Лейтенант Андерсон уже начал терять надежду, когда поступил этот приказ - следовать курсом "юго-восток" на перехват русского "хеликса". Сэм сразу понял, что дело пахнет жареным. Он уже слышал о том, что специальная группа высадилась на берег и, вроде бы, что-то там обнаружила. Увязать одно с другим не составило особого труда. Если русские послали транспортный вертолёт, значит, они хотят помешать специальной группе. И, значит, русских необходимо остановить. Когда Андерсон поменял курс своего "хорнета", сердце его учащённо забилось, а руки, затянутые в перчатки, чуть тряслись от возбуждения. Это был не просто шанс - это был Шанс с большой буквы. Пользуясь наводкой с "хоукая", Сэм легко отыскал вертолёт противника. Снизил скорость до предела и, как приказывал командир боевого информационного центра, прошёл на небольшом удалении от "хеликса", чтобы воздушная волна как следует встряхнула его. Русские, конечно же, заметили его, но не отвернули, продолжая лететь на прежней высоте и скорости. - База, здесь Баскетболист, - обратился лейтенант к командиру БИЦ. Русские никак не отреагировали на мой пролёт. Прошу разрешения открыть предупредительный огонь из пушки. В штабе посовещались. - Мы не даём разрешения на предупредительную атаку, Баскетболист, - сказал наконец командир информационного центра. - Повторите манёвр. Андерсон стиснул зубы. Из-за нерешительности контр-адмирала Шанс ускользал у него из рук. - Вас понял, База. Повторить предыдущий манёвр. На этот раз Сэм провёл свой "хорнет" гораздо ближе к несущему винту "хеликса", рискуя зацепить его. Он очень надеялся, что спутный поток, образующийся за фюзеляжем штурмовика, приведёт к срыву на лопастях вертолёта, и тот потеряет устойчивость. Но и этого не произошло. "Хеликс" только снизился ещё больше, опустившись к самой воде. - База, здесь Баскетболист. Манёвр завершил. Русские идут прежним курсом. Прошу разрешения открыть предупредительный огонь из пушки. На этот раз микрофон взял сам Эллисон. - Баскетболист, я даю разрешение открыть предупредительный огонь из пушки. Но будь очень аккуратен, сынок, не задень его. Если хоть один снаряд попадёт в "хеликс", здесь начнётся чёрт знает что. Ты понял? - Да, сэр. На самом деле Андерсон мечтал о том, чтобы здесь началось "чёрт знает что", но, разумеется, оставил эти свои мечты при себе. Снова развернув штурмовик, Сэм прикинул угол упреждения и дал длинную очередь из шестиствольной пушки М61А1 "Вулкан", целясь в пространство над пилотской кабиной. Русские не дрогнули и на этот раз. Маневрирование рядом с вертолётом, скорость хода которого заметно ниже скорости сваливания любого тяжёлого истребителя, изрядно утомила Сэма. Он снова запросил штаб, чтобы сообщить командованию неутешительные новости. - База, здесь Баскед... - начал было он уставное обращение, но в этот самый момент увидел яркие вспышки. Картинка промелькнула, но она навсегда запечатлелась в памяти Сэма Андерсона: темнота, габаритные огни вертолёта и вспышки выстрелов. - База, в меня стреляют! Прошу применить ракеты, База! - Уходите, Баскетболист, - приказал контр-адмирал. - Слышите? Уходите оттуда немедленно. Лейтенант хотел уже вдавить педаль, чтобы лечь на обратный курс к авианосцу, но остановился. В самый неподходящий момент он вспомнил, с каким восторгом обсуждалась в кают-компании мальчишеская выходка Фрэда Кинга по прозвищу Небесный Король. Он ослушался командующего группировкой, попал за это в карцер, но стал героем. Если это не слава, то что тогда слава? "Обо мне будут говорить, - подумал лейтенант. - Обо мне все будут говорить. И когда-нибудь..." Он всё-таки вдавил педаль, но только для того, чтобы развернуться навстречу русскому вертолёту. Андерсон поймал "хеликс" в прицельную рамку и дал целеуказание головкам самонаведения ракет. - Уходите, Баскетболист! - повысил голос Эллисон. - Я приказываю вам возвращаться! - Поцелуй мне задницу, - пробормотал Андерсон и запустил "Сайдвиндер". Ракета ближнего боя AIM-9M "Сайдвиндер" сошла с пилона, расположенного на конце правого крыла штурмовика, и через девять секунд полёта врезалась в "хеликс". Расстояние было столь невелико, что у ракеты не успел даже сработать неконтактный лазерный взрыватель, и боевая часть сдетонировала уже внутри корпуса русского вертолёта. Ещё через четыре секунды пылающий остов "хеликса" рухнул в воду. Из двадцать человек, находившихся на его борту, не уцелел никто...
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      "ВРАГУ НЕ СДАЁТСЯ НАШ ГОРДЫЙ (ВАРЯГ(..."
      (Эстония, сентябрь 1999 года)
      Внезапный интерес, который проявил Таллинн к скромному 96-летнему пенсионеру Отто Раннету, очень последнему не понравился. Более того, этот интерес его напугал. Девятнадцать лет назад невысокий, сухой, но по виду ещё очень крепкий старик появился в маленьком русском городке Силламяэ, переехав туда из Кохтла-Ярве по обмену квартир. Поселился он в доме на улице с простым и честным названием Береговая. Окно его однокомнатной квартиры смотрело на Финский залив, и по вечерам он частенько сидел за ним, раздвинув шторы и наблюдая закат. Отто Раннет почти не говорил по-русски. В Силламяэ, где русских было подавляющее большинство (настолько подавляющее, что эстонский язык изучался только в одной из четырёх имеющихся школ), это позволило ему оставаться в стороне от общества, чего он и добивался с самого начала. Соседи быстро привыкли к молчаливому, себе на уме, эстонцу и, посудачив немного, забыли о нём. Только раз в месяц к Отто Раннету приходила девушка-почтальон с сорока рублями пенсии, которую эстонец тратил скупо, во всём себе отказывая. Однажды летом мальчишки из соседней парадной забросили в открытую форточку квартиры Раннета "дымовуху" - подпалённую полистироловую расчёску. Неизвестно, на какую реакцию престарелого эстонца они рассчитывали, но дальнейшее выглядело так. Из форточки повалил едкий дым, окно распахнулось, и, проявив невиданную прыть, пенсионер перепрыгнул через подоконник, упал на газон и быстро-быстро пополз на коленях, крича: "Нихт шиссен! Нихт шиссен!" и прикрывая голову руками. Расшалившаяся ребятня была в полном восторге от своей проделки, но этот внезапный спектакль продолжался недолго, ползущий старик сильно ударился коленкой о камень, замер, отнял руки от головы и непонимающе огляделся вокруг. Потом его взгляд стал более осмысленным, старик с чувством произнёс непонятное слово "шайзе" и поднялся на ноги. Расчёска почти уже дотлела, дым развеялся, и хотя воняло всё ещё преотвратно, эстонец не стал устраивать скандала и выяснять, кто виноват - отряхнув колени, он вернулся домой. Юные проказники, подбросившие "дымовуху", разумеется, любили книжки о разведчиках-контрразведчиках, но тогда никому из них и в голову не пришло задуматься, а какое, собственно, отношение имеют словосочетания "Нихт шиссен" и "Шайзе" к эстонскому языку. Что, впрочем, объяснимо: в их школе этот редкий язык не преподавали, а в "немецкую" группу ходили одни девчонки. В мае 1984 года добровольное уединение Отто Раннета снова было нарушено. Ученикам шестого-а класса школы номер один Антоше Кадману, откликающемуся на прозвище Кад, и Олегу Филиппову, обижающемуся на прозвище Филиппок, учительница литературы и классный руководитель Ларина Клавдия Николаевна, называемая за глаза Ларкой, поручила разобраться к празднику Великой Победы с "подшефными" ветеранами. Разнарядку на шефство спустили из ГорОНО ещё два года назад, но только теперь потребовали отчёта. Антон и Олег взялись за дело без энтузиазма: любое поручение, исходящее от Ларки, они воспринимали как неизбежное зло, от которого лучше было бы "отвертеться", но если уж не получилось... Выписав из журнала "Общественная нагрузка" фамилии и адреса подопечных, ребята отправились в поход по квартирам, выдавая везде стандартный словесный набор типа: "Здравствуйте! Мы из школы номер один. Наш класс взял над вами шефство. Поздравляем вас с наступающим праздником. Не нужна ли вам какая-нибудь помощь?" Ветераны в общем и целом встречали их дружелюбно, поили чаем и рассказывали о ратных подвигах - школьники внимали, ставили галочку в блокнот и двигались дальше. За два вечера они практически выполнили поручение Клавдии Николаевны, оставив на закуску нелюдимого эстонца. Олегу Филиппову идти к этому эстонцу очень не хотелось. Дело в том, что он был одним из тех проказников, которые подбросили "дымовуху", и теперь опасался, как бы Отто Раннет его не опознал. "Давай не пойдём, - ныл он. - Скажем Ларке, что были у него - она всё равно проверять не станет". Но Антон, которому в недалёком будущем предстояло стать "акулой пера" и хроникёром НИИ Нематериальных Взаимодействий, ещё в юности отличался повышенной социальной ответственностью. А потому он совершенно проигнорировал аргументы Филиппка. Кроме того, чего уж скрывать, Антон кое-что слышал о загадочном эстонце, и в голове школьника зрел некий сюжет, десять лет спустя переложенный на бумагу и опубликованный в виде рассказа "Чёрная тетрадь" в питерском еженедельнике "Спутник". Они заявились к Отто Раннету около девяти вечера, когда на улице совсем стемнело. Пришлось долго звонить в дверь, а потом ещё ждать, когда пенсионер изучит нежданных гостей в глазок и справится с тремя замками (интересно, зачем ему столько?). Наконец дверь приоткрылась, и над натянувшейся поперёк проёма цепочкой появилось изборождённое морщинами лицо. "Кто ви такие?" - с сильным акцентом спросил эстонец. "Здравствуйте! - заторопился Антон. - Мы ученики шестого-а класса школы номер один. Мы к вам по поручению. Наш класс шефствует над вами. Мы хотим поздравить вас с праздником Великой Победы над немецкими захватчиками. И хотим спросить вас о трудностях... Меня зовут Антон Кадман. А его зовут Олег Филиппов", - добавил он в заключение, тут же сообразив, что с этого следовало начинать. Изучающий взгляд эстонца, который терпеливо слушал всю эту белиберду, вдруг остекленел. Это было настолько неожиданно и страшно, что Антон даже отпрянул. "Как ти сказать?" - проблеял старец. - Кацман?" "Нет, я Кадман, - поправил Антон. - Не Кацман, а Кадман". Дверь с треском захлопнулась, а Филипок, прятавшийся за спиной Антона, облегчённо вздохнул. "Сумасшедший какой-то", - сказал он Антону. Но тут дверь снова открылась - хозяин просто-напросто снимал цепочку. "Прахатите, ученики шестоко-а", - сказал загадочный эстонец, отступая вглубь квартиры. Не без робости двое ребят вошли в полутёмную прихожую. В те времена внутреннее убранство советских однокомнатных квартир было достаточно типовым: палас на полу, пошлый ковёр на стене, люстра из поддельного хрусталя под потолком, шкаф из двух секций, стоящий поперёк и разделяющий комнату на две части - "гостиную" и "спальную". Ничего подобного школьники здесь не увидели. Интерьер квартиры Отто Раннета был скромен и по-солдатски прост: голый, но отмытый до блеска пол, идеально заправленная односпальная кровать, простой шифоньер, обои в цветочек. Поражало полное отсутствие какой-либо бытовой техники: не наблюдалось ни телевизора, ни радиоприёмника, словно старый эстонец совершенно не интересовался тем, что происходит в мире. Ещё внимание Антона привлекла непонятная картинка, висевшая над кроватью - старинная гравюра, изображающая двух людей: мужчину в рыцарском облачении, стоящего на мраморной лестнице в театральной позе с копьём в правой руке и чашей - в левой, и женщину, ступенькой ниже, одетую как простолюдинка, преклонившую перед ним колени. "Сатитесь, ученики шестоко-а, - Отто Раннет предложил школьникам две деревянные табуретки. - Сатитесь и раскасывайте, кто вас присылал". Филипок, потупившись, смотрел в пол и явно не горел желанием общаться с эстонцем. Антон повторил уже сказанное, добавив к своим словам только ссылку на Клавдию Николаевну и ГорОНО. Пенсионер задумался, а потом спросил: "А почему Клафтия Николаефна решила, путто я есть фетеран?" Антон опешил. "А разве вы... не ветеран?" "Нет, я не фетеран". "А где вы были... что делали во время войны?" "Я пыл в концлагерь. Красная Армия асфапатила меня". В подтверждение старый эстонец закатал рукав и продемонстрировал подросткам синие цифры, вытатуированные на предплечье. Антон и Олег озадаченно переглянулись. "И вы совсем не имеете никаких орденов?" - уточнил Антон. "Нет, не имею ортеноф", - подтвердил пенсионер. Антон спрятал извлечённый было блокнот в карман и встал. "Тогда извините, - сказал он разочарованно, - мы, наверное, пойдём..." Раннет тоже привстал и вдруг, вытянув руку, цепко ухватил Антона за локоток. "И перетафай Клафтии Николаефне, - произнёс он, растягивая слова пуще прежнего, - я не фетеран, а пыфший заключаемый фашистоф". "Я обязательно передам", - пообещал Антон и, разумеется, выполнил своё обещание. Возможно, что это мимолётное посещение обители нелюдимого эстонца учениками шестого-а класса было единственным достаточно тесным контактом Отто Раннета с жителями Силламяэ, и такое положение вещей сохранялось бы до сих пор, если бы в один прекрасный день вся Прибалтика не возжелала независимости и не началась эпоха перемен, спутавшая линии судеб миллионов людей. Первоначально жители Силламяэ с энтузиазмом восприняли идею государственной независимости: в начале 90-х многим казалось, что все проблемы связаны с Москвой, достаточно сделать решительный шаг, и жизнь немедленно придёт в соответствие с лучшими европейскими стандартами. Однако очень скоро стало ясно, что, возможно, кто-то в Эстонии и будет жить по европейским стандартам, но только не русские, которых в первые же дни после самоопределения прибалтийских республик записали в "лица без гражданства", лишили пенсий, льгот, права на трудоустройство. Разумеется, тут же началось новое брожение умов - теперь уже направленное на возврат в состав России. Всё это мало касалось Отто Раннета до того самого момента, когда подвыпившие ребята, названные в полицейском протоколе "русскими националистами", не перебили все стёкла в окнах его квартиры, выкрикивая при этом "лозунги, призывающие к разрушению государственности и свержению существующего строя". Дело получило широкую огласку. Таллинн давно собирался окоротить "русофилов" Силламяэ, не доставало только повода. Из центра прибыла целая следственная бригада и развернула кипучую деятельность. В первый (но, к сожалению, не в последний) раз Отто Раннет оказался в центре внимания. И хотя ничем существенным помочь следствию он не мог, его раз за разом вызывали на допросы. Наконец были произведены аресты и состоялся суд. Раннет на суд не пошёл, хотя ему и прислали повестку - он надеялся, что теперь, после окончания дела, ему дадут вернуться в тень. Он ошибался. Не прошло и года, как на его скромную персону вновь обратили внимание. Однажды жители улицы Береговая были привлечены появлением кавалькады "иномарок" с мигалками, сопровождаемой полицейскими на мотоциклах - по всему, в город прибыла большая шишка. Кавалькада остановилась у дома, где жил Отто Раннет. Из головной машины вышли двое в шляпах и узких длиннополых плащах, осмотрели подъезд и прилежащие территории, после чего сопроводили к Раннету некоего солидного господина, одетого довольно примечательно - в чёрный френч полувоенного покроя с серебряными позументами в виде меандра из переплетённых свастик. Господин представился озадаченному Раннету как замминистра культуры Эйно Парве и повёл разговор о необходимости возвращения к корням, о возрождении древних традиций, сметённых большевиками, об исторической справедливости и борьбе с "недочеловеками", претендующими на мировое господство. Старый эстонец выслушал замминистра внимательно, не перебивая, но потом спросил, а к чему собственно господин Парве ему это рассказывает, ведь он, Отто Раннет, вряд ли чем-нибудь сможет помочь делу возрождения древних традиций. "Ну как же, господин Ран? - замминистра изобразил удивление. - Ваше славное прошлое, ваши заслуги могут стать примером для нового поколения эстонцев". "Вы, наверное, меня с кем-то перепутали, - заметил пенсионер. - Моя фамилия Раннет, а не Ран". "Я понимаю ваши опасения, господин Ран, - замминистра подмигнул заговорщически. - Но вам нечего больше бояться. В новой Эстонии уважают и ценят таких как вы. Мы нуждаемся в вас, в ваших знаниях и в вашем опыте". "Вы меня с кем-то перепутали", - стоял на своём пенсионер. Эйно Парве был явно разочарован несговорчивостью Раннета, но виду не подал, а очень вежливо попрощался, пожелал здоровья и долгих лет. После его отъезда для старого эстонца началась новая жизнь. Во-первых, к Раннету стала приходить обширная корреспонденция.