- Я даже допускаю, что моя кандидатура была лишь одной в длинном списке, который согласовывался как минимум полгода. - Но выбрали почему-то именно вас! Почему? - Попробую объяснить. И не только вам, но и самому себе. Экспедицию организовал Госдепартамент, но при активной поддержке нашего Управления. Как вы прекрасно знаете, между Госдепартаментом и ЦРУ всегда существовали и существуют разногласия по самым различным вопросам. Так и теперь - они не могут поделить эту самую нацистскую базу, на поиски которой мы отправляемся. А я - "независимый эксперт", лицо незаинтересованное и, по всей видимости, именно по этой причине моя кандидатура в конце концов устроила всех. - А что находится на базе? - спросил Роберт. - Интересный вопрос, - Риан вдруг лукаво улыбнулся. - А вы, Боб, не хотите ответить на него? - Но я... не знаю. - А что сообщил ваш агент? - Очень мало. Меня ведь тогда интересовала не столько экспедиция сама по себе, сколько канал утечки, а потом агент погиб. Риан нахмурился: - Вот как? Последнего обстоятельства я не знал. Это может быть связано? Роберт поймал себя на том, что мучительно соображает, как бы лучше ответить на поставленный вопрос, чтобы не выдать невзначай факт своего предательства - выходило, что Риан опять ведёт допрос, а он, Фоули, находится на положении подозреваемого. А ведь должно быть совсем наоборот! Но отвечать что-то всё равно было нужно, и тогда Роберт пожал плечами и небрежно бросил: - Может быть, да, а, может быть, и нет. Его застрелили русские солдаты, когда он пытался нелегально пересечь границу между Ингушетией и Чечнёй. Но это по официальной версии. Что там произошло на самом деле, не знаю даже я. - Очень жаль, - сказал Риан. - Я рассчитывал на какую-нибудь зацепку... Фоули захлопал глазами: - То есть вы тоже ничего не знаете о конечной цели экспедиции? - Кое-что знаю, - отозвался Риан, - но кое-что нет. А, между прочим, уровень доступа к секретной информации у меня очень высокий. Возможно, даже более высокий, чем у Президента...
      * * * Вечером того же дня Риан и Фоули нанесли визит контр-адмиралу Джозефу Эллисону, назначенному командиром авианосной ударной группировки, отправляющейся в Антарктиду. Контр-адмирал встретил их без особой приветливости, но угостил хорошим джином. Аристократ до мозга костей, он не понимал и не хотел понимать, почему в этой экспедиции он фактически находится в подчинении у сотрудника ЦРУ. - Вы хотя бы имеете представление, что такое ударная группировка? спросил он у "независимого эксперта" после того, как джин был продегустирован. - Разумеется, имею, - ответил Риан и вкратце пересказал свою биографию. Взгляд контр-адмирала стал мягче. - Так это вы написали "Стратегическое планирование военно-морских операций"? - Да, господин адмирал. Эллисон подобрел ещё больше. - Хотел бы выразить вам свою благодарность, - сказал он, - за тот комментарий, который вы сделали касательно "Лексингтона". Я служил на нём в чине уорент-офицера. - Я помню, - Риан вежливо улыбнулся. - А ещё я помню, что вы служили на "РТ-109" под началом лейтенанта Джона Кеннеди72. Фоули с восторгом посмотрел на Эллисона. До этого момента он ничего не слышал о подробностях карьеры контр-адмирала. Эллисон покачал головой: - Всё-то вы знаете. Это говорит о вашей квалификации, доктор Риан. Я думаю, мы сработаемся. - Разумеется, сработаемся, господин адмирал. И называйте меня по имени Джек. - Тогда скажите мне, чего нам следует ожидать? Кто может оказать нам сопротивление? Индусы? Китайцы? - Скорее всего, никакого сопротивления не будет, - заявил Риан. - Мне было сказано, что участие в экспедиции авианосной ударной группировки требуется не столько для защиты десанта, который мы собираемся высадить в Земле Королевы Мод, сколько для соблюдения определённых формальностей. - Я не понимаю вас, Джек, - контр-адмирал даже отставил свой бокал. - Что вы подразумеваете под "соблюдением определённых формальностей"? Фоули насторожился, поскольку обсуждаемый вопрос касался его самым непосредственным образом. - Вы что-нибудь слышали о Ритуальной службе при Госдепартаменте? - Очень странное название( - заметил контр-адмирал. - Так и видишь: аккуратно подстриженные аллеи, свежевырытую могилу и взвод морской пехоты, салютующий из карабинов. - В образности мышления вам не откажешь, - признал Риан. - Но вы говорите о Церемониальной службе. Ритуальная служба занимается совсем другим. - Чем же? - Видите ли, господин адмирал, - впервые за короткий период их знакомства Фоули заметил, что Риан испытывает определённые затруднения, пытаясь сформулировать свою мысль, - Госдепартамент - это не только внешнеполитическое ведомство, но и учреждение, отвечающее за нашу идеологию. А у любой идеологии есть как видимая, декларируемая сторона, так и тайная, негласная. Ритуальная служба занимается именно тайными доктринами нашей государственной идеологии. И, по её требованию, экспедиция состоится в том виде, в каком состоится. - Невероятно! - воскликнул контр-адмирал, он плеснул себе ещё джина. - Я и не подозревал, что у нас есть какие-то "тайные идеологические доктрины". Надеюсь, это никак не связано с сатанизмом, всеми этими чёрными мессами и жертвоприношениями? Иначе я откажусь от назначения - ведь я католик. - Могу вас успокоить, господин адмирал, - сказал Риан. - К сатанизму это не имеет никакого отношения. Скажем так, доктрины, разрабатываемые Ритуальной службой Госдепартамента, умеренно космополитичны и основываются на христианских ценностях. "А он действительно посвящён во многие тайны, - подумал Роберт о "независимом эксперте". - Я вот, например, впервые слышу об этой самой Ритуальной службе. Хотя у меня уровень допуска категории Си". - Поверю вам на слово, - сказал контр-адмирал. - В любом случае, именно вы, Джек, несёте ответственность за успех этой экспедиции. - Тогда перейдём к делу, - сказал Риан. - Помещение под штаб нам уже выделили, оборудование установили. Вскоре прибудут представители Госдепартамента и экспедиционная техника - с этим мы тоже разберёмся. Но только вы, господин адмирал, можете отдать приказ на формирование специального десантного отряда, который будет подчиняться непосредственно мне. - Ваше право, - кивнул контр-адмирал. - Каким вы видите этот отряд? - Двух десятков морских пехотинцев в унтер-офицерском звании под командованием толкового лейтенанта мне будет вполне достаточно. - Но ведь это почти половина корабельного отряда морской пехоты, - заметил Эллисон.. - Я знаю, - кивнул Джек Риан. - И надеюсь, вы отберёте для меня лучших...
      * * * Представители Ритуальной службы Госдепартамента появились на авианосце через две недели. Они были одеты в одинаковые чёрные костюмы, наводящие на мысль об униформе, глаза их были спрятаны под одинаковыми зеркальными очками, в руке у каждого имелся вместительный саквояж без наклеек. Даже по росту и телосложению эти двое походили друг на друга, как две детали, выточенные на одном станке по одному и тому же чертежу. Попав на борт, они пренебрегли помощью вахтенных матросов, предложивших свои услуги по доставке саквояжей в каюты, а сразу направились в штаб к Риану. Фоули и "независимый эксперт" работали. Джек писал какую-то статью, а Роберт, получив пароль от контр-адмирала, через локальную сеть авианосца просматривал личные дела членов команды "Джона Ф.Кеннеди": он отрабатывал версию причастности к утечке кого-нибудь из членов команды авианосца и приписанного к нему авиакрыла. Дело это было явно безнадёжное: пять с половиной тысяч человек, у каждого - своя биография, свои пристрастия, свои убеждения. Не говоря уже о том, что среди членов экипажа имеются специалисты из натурализовавшихся в первом поколении: сорок восемь китайцев, девять турок, шесть украинцев и двое русских. С другой стороны, даже первые опросы показали, что команда - от простых моряков до высших офицеров - имеет довольно смутное представление о том, куда и зачем отправляется экспедиция. Например, те, кто по чину или занимаемой должности находился ниже командиров расчётов, полагали, что "Джон Ф.Кеннеди" отправляется к берегам Южной Америки, чтобы принять участие в манёврах. Командиры расчётов, дивизионов и боевых частей знали, что пунктом назначения является Земля Королевы Мод, Антарктида, но их никто не поставил в известность о конечной цели экспедиции, и они придумывали причины одна другой фантастичнее. Офицеры походного штаба, командир авиакрыла и командир авианосца казались осведомленными больше других, но их знание, как очень быстро установил Фоули, было основано на слухах: кто-то где-то сказал, что экспедиция имеет целью вскрыть кубышку секретной военной базы, построенной ещё нацистами, и отразить возможное противодействие этой акции. Кто первым пустил этот слух, Роберту пока выяснить не удалось, но и это направление не казалось ему перспективным, поскольку слух мог появиться спонтанно, как одна из версий, излагаемых нижестоящими офицерами. Плотность информационных потоков, циркулирующих по кораблю, была сопоставима с плотностью информационной сферы средних размеров государства. Впрочем, это было вполне объяснимо: американский авианосец и есть своего рода государство в миниатюре - правда, совершенно лишённое оппозиции, недемократическое и до зубов вооружённое. С некоторым запаздыванием Фоули сообразил, что помимо авианосца в ударную группу входят ещё семь кораблей: два эсминца, два фрегата, два крейсера и один эскадренный корабль снабжения - и схватился за голову. Чтобы проверить всех, не хватило бы и целого отдела, а ему приходится действовать в одиночку, да ещё и не афишировать свой интерес. Ко всему Роберту не давала покоя фраза, обронённая русским резидентом. Как же он там сказал? "Есть вещи, о которых лучше не говорить и не думать. Чтобы не сойти с ума". Что он имел в виду? От каких тайн и бездн предостерегал?.. Роберту Фоули хотелось бросить всё и, как советовал тот же резидент, предаться безделью и простым развлечениям человека, убивающего время. Представители Ритуальной службы вошли в штаб и вежливо поздоровались. Отличить их друг от друга было бы невозможно, если бы не цвет волос. Один из них оказался блондином, второй - брюнетом. - Джонсон, - представился брюнет. - Джонсон, - представился блондин. - Джонсон и Джонсон? - не выказав удивления, уточнил Джек Риан. "Братья, что ли?" - подумал Фоули озадаченно, но потом спохватился: какие, к чертям, братья! Джонсон - типичный оперативный псевдоним, вот только чего-то эти двое перемудрили с частотой его повторения. - Очень рад познакомиться, - сказал Риан. - Если я правильно понимаю, в нашей экспедиции вы будете представлять Госдепартамент? - Совершенно верно, сэр, - подтвердил Джонсон-блондин. - Мы ждали вас и подготовились, - проинформировал Риан представителей. Спецтранспорт прибыл и загружен. Штаб, как видите, оборудован. Охрана выставлена. Нам подчинены морские пехотинцы из корабельной команды. - Очень хорошо, - одобрил Джонсон-брюнет. Сразу же выявилось ещё одно отличие: если блондин говорил по-английски очень чисто, то в речи брюнета слышался едва уловимый акцент. Джек Риан внимательно посмотрел на Джонсона-брюнета, но спросил о другом. - Теперь, когда мы готовы начать экспедицию, - сказал он, - мне хотелось бы знать, какой именно предмет вы хотите извлечь из нацистского тайника? И почему этот предмет столь важен? - Вы уверены, что вам необходимо это знать? - осведомился Джонсон-блондин. - Абсолютно уверен. - Нужный нам предмет называют Копьём Судьбы. Если это название о чём-нибудь вам говорит... Ответив так, Джонсон-брюнет сделал паузу. Возможно, для того, чтобы в полной мере насладиться изумлением Риана и растерянностью Фоули.
      ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
      АЭРОНЕФ "25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ"
      (Аустерлиц, Австрийская империя, брюмер 14 года от Провозглашения Французской Республики)
      Луи де Буагильбер мало задумывался над тем, почему судьба оказалась столь благосклонна к нему. Он был слишком молод, чтобы понимать, как редко капризуля Фортуна выбирает себе фаворитов. Юности вообще свойственна самонадеянность и вера в прекрасное будущее. Но вот только ни самонадеянности, ни веры не достаточно для того, чтобы в один прекрасный момент возвыситься над другими, столь же охочими до власти, славы и богатства. Тут требуется нечто большее, а этого "нечто" у младшего де Буагильбера не было. Луи происходил из старинного и весьма благородного рода, однако дела у его семейства, владевшего землями под Марселем, в последние сорок лет шли неважно, а Революция окончательно разорила Буагильберов, оставив единственному наследнику лишь старый дом с протекающей крышей, да ворох долговых расписок. К тому же, на его плечи легла непомерная для столь юного возраста (а Луи тогда исполнилось девятнадцать лет) ответственность: он оказался вынужден следить за воспитанием младшей сестры и ухаживать за отцом, ослепшим в результате ранения, полученного им десять лет назад в Неервинденском сражении73. Парижские друзья отца, которые могли бы выхлопотать пенсию для ветерана-инвалида и как-то устроить карьеру юноши, сложили свои головы на гильотине в дни якобинского террора, и ныне младшему де Буагильберу приходилось рассчитывать только на себя. Единственным выходом для дворянина в такой ситуации было бы пойти на военную службу в расчёте на быструю карьеру и богатый трофей, но Буагильбер-старший как мог отговаривал сына - будучи убеждённым роялистом, он не признал ни власть Конвента, ни Комитета общественного спасения, ни Первого консула Наполеона Бонапарта - его страна умерла на плахе вместе с Людовиком XVI, и он не хотел, чтобы его единственный наследник воевал на стороне тех, кого он сам всю жизнь искренне ненавидел. Иногда Луи горячо спорил с отцом на эту тему, утверждая, что именно благодаря Бонапарту страна встала наконец на путь возрождения, однако в душе знал, что никогда не оставит отца и сестру, если не будет уверен в их благополучии. Чтобы как-то сводить концы с концами Луи с согласия семьи заложил дом, а вырученный капитал пустил в оборот в Марселе. Однако война на море не утихала, торговля шла плохо, а потому процентов, выручаемых с этого капитала, едва хватало на то, чтобы прокормить семью. От прислуги пришлось отказаться; только старый дворецкий Жан остался при доме, несмотря на то, что Буагильберы не могли платить ему жалованье. Луи пробовал писать и даже опубликовал под псевдонимом небольшой роман из рыцарских времён. Однако книги покупались мало и неохотно, и в конце концов издатель отказался от сотрудничества с молодым литератором. Будущее Луи казалось беспросветным, но всё изменилось в один день. Промозглым осенним утром у ворот дома де Буагильберов остановилась богатая карета. Из неё вышел худощавый бледный человек в распахнутом чёрном плаще, под которым был виден великолепный мундир с золотым шитьём и орденами, свидетельствующий о том, что к Буагильберам пожаловал гость из самой столицы. Жан открыл гостю дверь и спросил, как представить господина. "Меня зовут Жозеф Фуше, - отвечал человек в мундире. - Я хотел бы видеть гражданина Луи Буагильбера". У старого дворецкого затряслись губы: даже он, тёмный и неграмотный человек, целиком посвящающий себя дому, знал, насколько зловещая личность скрывается за простым именем - Жозеф Фуше. Ещё дворецкий подумал, что, скорее всего, внезапный визит связан с духом роялизма, царящим в доме Буагильберов, и из-за этого молодому хозяину может не поздоровиться. Ему и в голову не пришло, что для ареста лица, подозреваемого в заговоре против Первого консула, Жозефу Фуше вовсе не нужно было бы ехать из Парижа в Марсель. Поэтому напуганный Жан открыл было рот, чтобы солгать, будто молодой хозяин уехал по делам, но зловещий гость предугадал ход его мыслей: "Я знаю, что гражданин Буагильбер здесь, - сказал Фуше. - Передайте, что я хотел бы сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться". Дворецкий низко поклонился и пошёл по дому в поисках молодого хозяина. Оказывается, Луи заметил прибытие гостя и поспешил навстречу Жану с естественным вопросом, кого это принесло в такую рань. "Это сам Жозеф Фуше, - объяснил дворецкий шёпотом. - Министр полиции". "Что ему нужно? - обеспокоенно спросил юный де Буагильбер. - Он приехал за отцом?!" "Он сказал, что хочет поговорить с вами, господин". Луи выпрямился во весь свой рост: когда он услышал, что министр полиции приехал к нему, а не к отцу, словно невероятный груз свалился с его плеч. "Зови, - приказал он дворецкому. - Я приму его в библиотеке". Переодевшись во всё свежее и причесавшись, Луи вышел к гостю. Внешне министр полиции, прославленный своим вероломством и жестокостью, не производил впечатления чудовища с гравюр Дюрера, как можно было ожидать, послушав сплетни, которыми полнился Марсель. Худоба, бледность, нездоровый блеск глаз, мундир, висящий, как на вешалке - и этот человек сумел запугать целую страну посильнее якобинцев? В руках Фуше держал потрёпанную книжку, в которой юный де Буагильбер не без удивления узнал свой собственный и единственный роман. Луи поискал глазами по полкам в библиотеке - его экземпляр находился на месте, да и не выглядел столь потрёпанным. Любопытство, вызванное словами дворецкого, усилилось, и де Буагильбер, представившись, спросил: "Что вам угодно, гражданин министр?" "Я приехал к вам по личному поручению Первого консула, гражданин Буагильбер, - сообщил Фуше, голос и лицо его оставались при этом совершенно бесстрастными. - Буду говорить без обиняков: если вы тот человек, который нам нужен, вас ожидают богатство и слава". Луи снова насторожился: Фуше был известен и как мастер провокации. "Я слушаю вас, гражданин министр". "Ответьте мне, гражданин Буагильбер, ведь именно вашему перу принадлежит эта замечательная книга?" "Да, это я написал её", - не стал скрывать Луи. "Здесь изложены подлинные факты, или эта книга целиком построена на вымысле?" Луи смешался, не зная, как отвечать. "Видите ли, гражданин министр, - сказал он, потупившись, - в основу этого романа положена родовая легенда. Мы, Буагильберы, точно знаем, что наш предок Бриан де Буагильбер был тамплиером и участвовал в Третьем крестовом походе. Но всё остальное в книге - мой вымысел". Фуше кивнул: "Так я и предполагал, - заметил он. - У вас талант, гражданин Буагильбер. Вы заставляете верить в то, чего на самом деле никогда не было. Причём, даже тех людей, которые привыкли никому не верить". Луи опять не смог сдержать своих чувств, а именно - удовольствия от этой грубоватой лести. Министр полиции начинал ему нравиться. "Так или иначе, - продолжал Фуше, - но от имени Первого консула Французской республики я уполномочен сделать вам следующее предложение. Первый консул изъявил желание призвать вас на службу при его особе на должности адъютанта. Вы согласны?" Луи растерялся. "Но почему именно меня?" "Не буду скрывать, ваша книга произвела на Первого консула самое благоприятное впечатление. Его подлинные слова были таковы: (Этот человек нужен Франции, а значит, этот человек нужен мне!(" Де Буагильбер зарделся. "Но литературный дар ещё не означает, что я буду хорошим адъютантом Первого консула". "Адъютантом Императора", - поправил Фуше. "Как?! - изумление Луи было беспредельным. - Он решился?!" "Да, - подтвердил министр полиции. - Наполеон Бонапарт наконец-то принял предложение Сената и согласился стать королём Франции и первым правителем новой Империи Запада". "Это меняет дело, - заявил Луи (много позже он поймёт, сколь двусмысленно прозвучала эта фраза в контексте только что сказанного). - Однако есть ещё одно препятствие: я не настолько богат, чтобы служить при дворе Императора". "Вам полагается жалованье, - скучно сообщил Фуше. - Вы будете иметь чин лейтенанта и получать сто тысяч франков в год. Пятьдесят тысяч я уполномочен выплатить вам немедленно. Этого вам будет достаточно?" "Более чем достаточно", - радостно согласился Луи. Он быстро прикинул в уме: хватит и на то, чтобы выкупить закладную на дом, и на новый гардероб, и ещё останется семье на безбедное житьё, можно будет нанять слуг. Луи не мог поверить в свою удачу. Как вовремя, оказывается, он написал этот роман! Только вот даст ли своё благословение отец? "Но мне нужно испросить согласие отца", - сказал Луи смущённо. Фуше понимающе кивнул: "Разумеется. Более того, вы обязаны это сделать. Я дождусь вашего окончательного ответа". Министр полиции предупредительно повернулся к полкам с книгами, сделав вид, будто изучает надписи на корешках, а Луи отправился к отцу. Тот встретил сына вопросом: "Жан рассказал мне, что ты беседовал с министром полиции Фуше. Что нужно этому негодяю в нашем доме?" "Он вовсе не негодяй, - попробовал защитить нового знакомца Луи. Господин Фуше очень обходителен и учтив". "Все они, канальи, на одно лицо, - проворчал отец. - Говори скорее, ты его прогнал?" "Нет, отец. Господин Фуше прибыл сюда по поручению Бонапарта. Первый консул собирается принять корону Франции и хочет видеть меня при своём дворе". Наступило молчание. "О, моя несчастная Франция! - в голосе Буагильбера-старшего отчётливо слышалась боль. - Ты, словно вдовствующая старуха, готова лечь под любого проходимца за одно только обещание настоящей любви". "Но, отец! - расстроенно вскричал Луи. - Если Бонапарт решил короноваться, он таким образом основывает новую династию и восстанавливает монархию, о чём ты давно мечтал". "Самозванец и узурпатор никогда не сможет стать моим королём", - заявил Буагильбер-старший. "Что ж, - сказал Луи напряжённым голосом, - тогда можешь проклясть меня и отлучить от рода, но ради благополучия моей сестры, моей семьи, я готов признать нового короля Франции". "Я не собираюсь проклинать тебя, сын мой, - отвечал отец. - Ты достаточно взрослый для того, чтобы сделать самостоятельный выбор. Ты сам должен решить, под чьи знамёна ты встанешь и кому присягнёшь на вечную верность. Прошу тебя только об одном: не думай о благе королей или императоров, не думай о своём собственном благе - всегда и везде думай только о благе Франции, только ей служи и только её защищай". Странно было слышать подобные слова из уст ярого роялиста, но в эту минуту высшего откровения Луи понял, что его отец никогда роялистом и не был - на самом деле он просто оставался патриотом своей родины, но верил, что лишь династическая преемственность способна оберечь Францию от катастрофы и хаоса. Луи думал иначе, но переубеждать отца не стал - только поблагодарил его за совет. Фуше терпеливо дожидался в библиотеке. "Отец согласен отпустить меня, - сообщил Луи министру. - Когда мне нужно быть в Париже?" "Через две недели коронация, - сказал Фуше. - Император хотел бы видеть вас на этой церемонии". "Я обязательно буду!" "Вот ваши деньги, - министр полиции передал Луи туго набитый кошель. Жизнь при особе Императора ко многому обязывает. Вряд ли этой суммы вам хватит, чтобы удовлетворить все потребности. Если вы окажетесь в затруднительном положении, можете смело обращаться ко мне - вам я всегда готов ссудить некоторую сумму". "Я так вам благодарен, гражданин министр!" Фуше приблизился к де Буагильберу и доверительно взял его под локоть. "Я надеюсь, мы будем друзьями, - сказал он, глядя юному дворянину в глаза. - И когда придёт ваше время, господин императорский адъютант, - он выделил интонацией обращение "господин", - вы вспомните, кто привёз из Парижа самую добрую весть в вашей жизни". "Конечно же, да! - воскликнул Луи горячо и взволнованно. - Я обещаю вам, что никогда этого не забуду". Кроме всего прочего, молодости свойственно раздавать необдуманные авансы. К счастью, юному отпрыску рода де Буагильберов не придётся вспомнить о своём обещании... Париж встретил юного дворянина украшенными к предстоящему торжеству улицами. Здесь царила праздничная суета, гостиницы были переполнены провинциалами, и все были заняты исключительно собой. Первый консул не принял нового адъютанта - был слишком занят, но прислал рукописное распоряжение, благодаря которому перед Луи открылись все двери. Де Буагильбер снял дом, приобрёл новую карету и посетил знаменитых парижских портных, сделав им несколько дорогих заказов. Так и получилось, что своего Императора юный адъютант впервые увидел уже в соборе Нотр-Дам. На коронацию явился весь парижский свет. Разумеется, он был уже не тот, что десять лет назад, при Людовике XVI: кто-то исчез в горниле Революции, кто-то уехал навсегда за границу, кто-то переселился в провинцию, подальше от потрясений и, подобно де Буагильберу-старшему, безвылазно жил в своих поместьях, кто-то попал в застенки стараниями министра полиции, везде видевшего роялистские заговоры. Время этих людей прошло, и теперь в Нотр-Даме собрался совершенно новый свет, в котором простолюдинов, возвышенных Директорией и Бонапартом, было много больше, чем родовитых дворян. Эта нарядная и шумная толпа оттеснила неуверенного в себе де Буагильбера на задний план, и церемонию он видел издалека и урывками. Как ему и рассказывали, Первый консул оказался человеком весьма небольшого роста, плотный, с залысинами, высоким лбом и огромным корсиканским носом - он совсем не походил на те литографические изображения, которые Луи до сих пор приходилось видеть. Но при этом в каждом движении Бонапарта, в том, как он поворачивал голову, поднимал руку или ставил ногу - чувствовалась врождённая властность и недюжинная воля. Во время самой коронации новый Император внёс в церемонию совершенно неожиданное (но для большинства присутствующих здесь - весьма символическое) изменение. Когда Папа Римский Пий VII, прочитав положенную молитву, собрался водрузить императорскую корону на голову Бонапарта, тот дерзко выхватил её из рук его святейшества и надел корону сам. Луи был потрясён, с какой лёгкостью Наполеон презрел любые условности и традиции церемониала. "Таков он во всём, - понял де Буагильбер, - и только он единственный среди нас способен построить новую Империю". Однако далеко не все из присутствующих на коронации считали так же, как Луи. Когда юный дворянин отвлёкся от того, что происходило у амвона собора, он услышал, как переговариваются двое господ, стоявшие рядом. "Как вы находите эту церемонию, друг мой?" - спросил один из них своего товарища. "Замечательно, - отвечал другой с горькой усмешкой. - Жаль только, что мы не увидим здесь тех, кто сложил свои головы, чтобы сделать подобные церемонии невозможными..." Несколько дней после коронации Париж гулял: гремели пушечные салюты, небо расцвечивали фейерверки и иллюминации, гудели колокола, танцы продолжались до упаду. Именно в эти дни пока ещё совершенно свободный и без излишних сомнений предававшийся столичным забавам Луи де Буагильбер познакомился с девушкой, которая через полгода стала его женой. Её звали Мария. Ей было семнадцать лет. Родовитость её вызывала сомнения, но Луи мало волновали подобные проблемы. Зато она была настоящей парижанкой, способной вскружить голову даже более искушённому в делах любви кавалеру, чем юный де Буагильбер. А потом праздник кончился и начались будни. Луи был представлен Императору и занял своё место у трона. Министр полиции не обманул: Наполеон действительно проявил высшую степень расположенности к юному дворянину. На аудиенции, продолжавшейся более двух часов (что было очень необычно для столь деятельного и занятого человека, как Бонапарт), Наполеон подробно расспросил Луи об истории рода де Буагильберов, поинтересовался сегодняшним положением дел, был рад узнать, что с младых лет Буагильбер-старший готовил своего сына к военной службе, а потому новоиспечённый адъютант легко справится с возложенными на него обязанностями. В ответ на искренность юного дворянина Бонапарт рассказал Луи о своих дальнейших планах расширения Империи. "Монархи Европы, - говорил он, - вряд ли будут взирать спокойно на нашу Империю. Они никогда не согласятся с тем, что я основал новую династию. Они объединятся против меня. Нас ждут великие войны. И великие завоевания!" Бонапарт оказался прав. В начале фрюктидора, по республиканскому календарю, новая французская армия в составе двухсот тысяч человек, собранная в окрестностях Булони, в обстановке строжайшей секретности двинулась на восток, навстречу войскам антифранцузской коалиции, задумавшей разгромить армию генерала Массены, стоящую лагерем на севере Италии. Военный гений Бонапарта был столь велик, что союзники так ничего и не узнали о приближении армии противника до тех пор, пока полтора месяца спустя кавалерия генерала Мюрата, прорвавшись через Шварцвальд, не вышла в тыл австрийцам. Австрийцы позорно сдались, и это стало первой победой Бонапарта над войсками коалиции. Потом были ещё мелкие эпизодические сражения и победы, была взята Вена и рывком преодолён Дунай, пока наконец две великие армии не сошлись у захудалой австрийской деревни Аустерлиц, чтобы решить раз и навсегда судьбу Европы. Всё это время Луи де Буагильбер, получивший звание лейтенанта, находился подле своего Императора. Ум, воля, энергичность, дар предвидения, свойственные Наполеону, приводили в восторг молодого дворянина. За Бонапартом можно было идти хоть в адское пламя, не задумываясь о последствиях и веря в счастливую звезду того, кто шагает впереди. Впрочем, не всё было так гладко, как Луи описывал в своих посланиях домой, которые он сочинял и отправлял с фельдъегерской службой чуть ли не каждый божий день. Дело в том, что юный де Буагильбер перестал бы себя уважать, если бы осознанно "прятался" в обозе наступающей армии - его тянуло в авангард, в самую гущу боя, где, как ему казалось, он сможет проявить себя самым наилучшим образом и заслужить всеобщее уважение. О том, что в авангарде, случается, убивают, он не думал. Луи с нескрываемой завистью слушал рассказы гренадеров Мюрата и много раз представлял себя в их числе - преследующим на взмыленном коне трусливых австрийцев, срубающим одним махом десяток голов и нанизывающим врагов на клинок, словно рябчиков на шампур. Однако Наполеон не хотел ничего слышать и на просьбы де Буагильбера отпустить его под начало генерала Мюрата отвечал лаконично и твёрдо: "Нет, вы нужны мне здесь". Луи искренне расстраивался, но ослушаться не смел - дисциплина прежде всего! Когда передовые дозоры донесли, что впереди по ходу движения армии обнаружены укреплённые позиции русских, Бонапарт велел остановиться и провести более тщательную разведку. Место под свою штаб-квартиру он выбрал в Брюнне - всего лишь в нескольких лье74 от Ольмюца, где находился штаб коалиции и куда подтягивались свежие части из России. Откладывать генеральное сражение было нельзя, в войну на стороне коалиции должна была вступить Пруссия, и тут Наполеон повёл себя очень странно. Несмотря на то, что план наступления был составлен и с воодушевлением принят военным советом армии, Бонапарт вдруг проявил неуверенность. Он направил к русскому царю Александру своего генерал-адъютанта Савари с просьбой о встрече. Александр, увидевший в этом признаки слабости духа, высокомерно отклонил просьбу, прислав вместо себя князя Петра Долгорукова.