Да и для поддержания бодрости духа нам это не требуется. А вот это – просто необходимо!

С этими словами расторопный скелет легко подхватил тяжелую бутыль. За темным стеклом что-то густо и тяжело плеснуло, словно деготь.

– Наполним бокалы! – воскликнул Константин, и в подставленные золоченые кубки из бутыли медленной аристократической струей потекло темно-бордовое вино, за один аромат которого все виноделы мира прозакладывали бы душу.

Я взяла бокал, чуть покачивая плещущуюся в нем жидкость, чтобы полнее ощутить букет.

– Что это за вино?

– Мы называем его «Душа Одессы», и, поверьте, мадам, нигде, ни в каком самом дорогом ресторане его вам не подадут. Только у нас! Только в Приюте Забытых Капитанов! Прозит!

– Ваше здоровье!

Да, такого нам с мужем нигде еще пить не доводилось. Расскажи кому – не поверят, что существует вино, густое, как сметана, пылкое, как поцелуй случайного любовника, мягкое, как кошачья лапка, и острое, как выпущенные из этой лапки коготки...

Борясь с желанием выпить еще как минимум треть бутыли, я отставила бокал в сторону.

– Га-с-спада, – заговорила я, старательно фокусируя взгляд на одном из скелетов. – Даме больше не наливайте. Иначе дама не сможет вести важный разговор. А мне надо задать вам несколько вопросик! – ов...

– Что именно вы хотите узнать? – спокойно поинтересовался единственный нескелет в старом камзоле и побитых молью штанах.

– Первое. Что это за Приют Забытых Капитанов? Кто вы такие? Я ведьма, я встречала разную нежить: английских оборотней, эстонских упырей, японских тэнгу, американских вампиров, голландских эльфов, российских программистов... Но вы? Вы не похожи даже на классических неупокоенных мертвецов!

– Мадам! Таки очень обидно выслушивать от красивой дамы, шо ты в ее понимании неупокоенный мертвец, когда на самом деле ты просто морская душа! – встрял то ли Григорий то ли Константин, я их уже не различала.

– Морские души?

– Да, миледи. Есть обычные души обычных людей, и их дороги – в ад или рай, соответственно прижизненному поведению. Но если ты родился моряком, если тебя грудью кормило море, а колыбельные пели пассаты и муссоны...

– Если морская соль пропитала тебя с ног до головы, и ты засыпал на вантах, умывался штормом, обнимал мачту, как любимую женщину, а твоя бригантина была для тебя домом, возлюбленной и гробом, – у тебя морская душа. И место тебе в этом Приюте!

– Но почему именно в Одессе?

– Мадам, вы таки спрашиваете, почему место морским душам именно в Одессе? А разве есть где-нибудь на земле еще один такой город, в котором даже вывешенные на просушку простыни кажутся парусами?! Попробуйте, покажите мне на карте, и я посмеюсь вместе с вами. Одесса! О, Одесса! Вслушайтесь, ведь имя этого города звучит как плеск волны о форштевень!

– Да вы поэты, господа...

– Как иначе, мадам? Все морские души – пираты и поэты! И одесситы! А хотите, мы вам откроем нашу страшную тайну?

Я изобразила предельное внимание. Муж ничего не изображал и не слышал. Он спал в блюде с персиками, на ворот рубашки к нему вскарабкался несъеденный краб. Бедный мой писатель-фантаст! На него это немыслимое вино подействовало еще сильней, чем на меня.

– Слушаю вас... Вашу страшную тайну.

– Вы думаете, тот самый «Летучий Голландец» таки был голландцем? Этот корабль с самого начала вел дальний родственник дюка Ришелье, контрабандист, пират и коренной одессит Сеня Арнаутский. Да, он любил голландский сыр и нечасто предъявлял портовым властям паспорт со своим настоящим именем! Потому и пошла легенда... А вы – голландец, голландец.

То ли вино подействовало, то ли мои страхи развеялись, но эти скелетики нравились мне все больше и больше. Гостеприимные, ироничные, с живым юморком! Таких и среди живых людей не найдешь, а тут – настоящая одесская экзотика...

Однако это была еще не вся экзотика, отпущенная на сегодняшнюю ночь. Когда скелеты (стоя) пили за «присутствующую здесь мадам», к столу вышел еще один их костлявый товарищ...

Скелет печального образа.

В рваных клешах, боцманской куртке и с черной повязкой через правую глазницу. Скелет прихрамывал, опираясь на костыль. На плече встряхивал остатками перьев покоцанный скелетик попугая.

– Добрый вечер, – грустно сказал скелет. – Приятного аппетита.

– А, боцман, вот и ты наконец! Представься даме и выпей с нами!

Означенный боцман отвесил мне поклон (шейные позвонки его при этом подозрительно хрустнули):

– Боцман Бецман.

– Очень приятно. Ведьма Викка.

– Такая молодая и уже ведьма, – пробормотал боцман.

... Если учесть, что скоро я буду со слезами на глазах праздновать свое сорокалетие, то из уст боцмана я получила скорее комплимент, чем осуждение моего Ремесла.

Боцман, покряхтывая, присел у краешка стола. К нему сунулись было с вином, но он осуждающе покачал головой и извлек из клешей бутылку воды «Аква минерале».

– А отчего это ваш боцман не пьет? – поинтересовалась я у Константина. – И сидит такой печальный, словно на похоронах.

– О мадам, наш друг Бецман – жертва врачебной практики. Так сказать, зримый укор всем работникам шприца и клизмы!

– Да что вы говорите!

– Уй, мадам! Если рассказать вам историю Бецмана, вы таки будете рыдать, как дитя!

– В таком случае, я слушаю.

... История боцмана Бецмана действительно навсегда запала в мою душу. И я часто вспоминаю ее.

Бесстрашный и жизнерадостный боцман Бецман не боялся ни штормов, ни штилей, ни пиратов, потому что сам состоял в храброй пиратской команде каравеллы «Строптивая бабенка», но однажды с ним приключилась простуда – просквозило нордом, когда вязал рифы. Едва корабль вошел в первый порт, чихающий и кашляющий боцман отправился не в таверну, а к доктору. Тот осмотрел Бецмана и обнаружил у него астигматизм, гипергликемию, псориаз, волчанку, болезнь Альцгеймера, климакс, гипогенитализм, перемежающуюся хромоту, отит и бородавки. Боцману выписали такое количество микстур, порошков, мазей, притираний, настоек и эликсиров, что их хватило бы заполнить целый вельбот! И с тех пор боцман принялся сражаться со своими болезнями. Он списался на берег, забыл про море и паруса, забыл славную пиратскую жизнь, а только ходил по врачам, выслушивал их наставления да сдавал анализы. И по прошествии некоторого времени так и не победивший всех своих хворей бывший бравый моряк скончался. Но и в могильной тиши души докторов не давали ему покоя! Они проколупывали дырочки в досках боцманского гроба и шептали длинные списки рецептов, вместе с земляными червями пытались передавать оживляющие микстуры и регенерирующие бальзамы... И боцман не вынес такой смерти. И пришел в Приют Забытых Капитанов, куда был строго воспрещен вход медицинскому персоналу!

Правда, характер у боцмана был безнадежно испорчен долгим лечением. Он отвергал вредные привычки, боялся ревматизма и анемии и грустил о тех безоблачных днях, когда он был живым бесстрашным морским волком, плюющим с фок-мачты на любую хворь...

Тут рассказ прервался, потому что боцман неожиданно запел. Голосок у него был слабенький, поэтому все мы затихли, чтобы расслышать слова его печальной песни:

Я спою вам пиратскую песню о главном,

Абордажную песню с победною нотой.

Не болят у пирата аппендикс и гланды,

Он не может уйти на больничный с работы.

Он находится в центре бушующей схватки,

Средь клинков и орудий, в разбуженном море...

Если с печенью вдруг у него неполадки,

То не может пират укатить в санаторий.

Мы гроза океанов, искатели кладов,

И врагов мы пускаем на дно очень быстро...

Но нам клада не надо и битвы не надо —

Нам бы лучше сходить на прием к окулисту...

Боцман допел последний куплет и поправил повязку на глазнице. Скелет попугая, нахохлившись, дремал у него на плече.

Я отерла слезы платочком и ласково сказала:

– Боцман, хотите, я вам череп отполирую? А то он выглядит каким-то подплесневелым.

– Мерси, – поблагодарил боцман печального образа. – Вынужден отказаться от вашего лестного предложения, мадам, поскольку это не плесень, а медицинский линимент Флуцинара-Стрептоцидова. К сожалению, я навсегда получил привычку поддерживать с помощью лекарств свое бренное существование...

К этим словам боцмана Бецмана все сидевшие за столом прислушались с уважительной печалью. Молчание нарушил скелет с ермолкой на черепе:

– Я вам таки скажу, что доктора – это нечто! Единственные, кто умеет нас, моряков, мало-мальски лечить, так это судовые эскулапы, у которых на все болезни, от поноса до гангрены, есть одно вернейшее средство – пинта ямайского рома напополам со жгучим перцем. Вот такое лекарство подымет мертвого!

– Почтеннейшая публика, позвольте вам рассказать одну весьма поучительную историю, касаемую всякой медицины и прочих Гиппократов, – стуком фаланги указательного пальца о бокал призвал к вниманию скелет, доселе молчавший и представившийся нам как штурман Сведенборг. – Это было давно, еще в те славные времена, когда я топтал палубу барка «Святая Целестина». Служил с нами на барке матросом один парень – дюжий молодец, высокий, плечистый и такой силы, что мог одной рукой втугую крепить стаксель, когда судно ложилось в крутой бейдевинд и шло против штормового ветра... Но при такой силе этого парня не очень любили в команде, хотя уважали и никогда не задевали ни словом, ни кулаком. Да и не виноват он был в том, что родился с таким уродливым лицом! Как будто кожу на всей его физиономии зашивали парусной кривой иглой, чтоб не расползлась. Поглядишь на такое лицо и решишь, что перед тобой выходец из могилы и гнусный убийца, хотя на самом деле парень был кроток, как ягненок, добр, как ангел, чурался драк и в каждом порту при удобной оказии отправлял письма домой... Как-то я расспросил его о родителях и даже, набравшись храбрости, спросил, как получилось, что лицо у него напоминает плохо сшитый кожаный кошель, и парень, смущаясь, поведал мне историю своего рода. У меня даже дух захватило! Оказывается, отец парня не родился обычным для всех потомков Адама способом, а был создан из останков разных людей каким-то безумным доктором...

– Франкенштейн?! – изумилась я.

– Как, мадам, вы тоже знаете эту историю?

– Нет, нет, продолжайте...

– Так вот. Доктор Франкенштейн, вместо того чтоб лечить больных, задумал стать Творцом. Но поскольку был сей доктор недоучкой, часто прикладывался к пиву и плохо разбирался в анатомии, то и вышел у него этот человек до того уродливым, что даже волки в лесу его пугались. Доктор, подлец, бросил свое создание на произвол судьбы, даже не дал ему имени, и бедняга ушел в горы, озлобленный и мечтающий о мести. И кто знает, сколько несчастий человечеству принес бы этот «сын» Франкенштейна, если бы в горах ему не повстречалась прекрасная женщина. Ну, может, она не так уж и была прекрасна на лицо, зато была добра душой, и когда несчастный урод влюбился в нее, она ответила ему взаимностью и стала его женой. Они выстроили в горной луговине дом, обзавелись хозяйством и жили душа в душу. Урод назвал себя Франкензоннер – сын Франкенштейна, и эту фамилию потом стали носить пятеро его сыновей. Ребятишки рождались крепкими, только лицом были – вылитый отец, хотя характером – как их добрая мать. Франкензоннер, когда его сыновья подросли, разрешил им учиться любому ремеслу. Любому, кроме врачебного! «Посмотрите на меня, дети мои, – сказал он. – Я результат врачебной ошибки. Эта ошибка дорого мне стоила, хотя с тех пор как ваша мать стала моей верной подругой, жизнь моя превратилась в рай. Но я заклинаю вас: лучше учитесь, будьте подмастерьями у золотарей и дубильщиков кож, чем докторами! Никого так не клянет человечество, как их, хотя к ним же и идет за исцелением...»

Сыновья подчинились воле отца и выбрали себе достойные ремесла: первый служил вышибалой в богатой таверне, второй – носильщиком, третий просиживал ночи напролет над изготовлением прекрасной мебели: крепкой, недорогой и добротной. Четвертый построил мельницу и стал молоть отличную муку. А самый младший, выспросив благословения у любящих родителей, стал моряком... С ним-то и свела меня судьба. И вот что интересно! Никогда, даже если болел зуб или на руке гноилась рана от случайной пули, этот парень не обращался к доктору. Видимо, ради уважения к собственному отцу...

– Как интересно! Я, правда, знавала другой вариант захватывающей истории о создании Франкенштейна, но то, что вы сейчас рассказали, мне нравится больше. Я люблю сказки со счастливым концом...

Тут раздался грохот. Я вскочила, но оказалось, что это просто проснулся мальчик Слава, слез с деревянной сирены и ногой нечаянно зацепил прислоненный к стене якорек-кошку, который и произвел столько шума.

Слава, зевая, подошел к столу, но, увидев меня, ойкнул и попятился.

– Мам, – заговорил он испуганным голосом. – А ты как здесь оказалась? А папа где?

Я ущипнула за бок дремлющего усами в персиках Белинского и, прошептав заклинание мгновенной трезвости, громко сказала:

– Дорогой, просыпайся, пообщайся с ребенком!

Авдей мгновенно расстался с персиками и окинул окружающую действительность взглядом трезвенника. Потом увидел сына.

– Ярослав! – грозно обратился он к отпрыску, вытирая платком персиковый сок с усов. – Почему у тебя появились тайны от нас с мамой?

Яська бесстрашно подошел к столу, уселся на предложенный Сурикяном табурет и объяснил:

– Я боялся, что вы меня не поймете. И не отпустите в плавание.

Мне хотелось разразиться длительной педагогической тирадой, но я вовремя вспомнила собственную маму с ее бесконечными лекциями на тему неправильности моей жизни и прикусила язык. И сказала только:

– Зря ты так, сынок. Почему ты думаешь, что мы такие уж непонятливые родители-садисты?

Тут меня неожиданно поддержал печальный боцман Бецман:

– В самом деле, капитан Слава... Ваши почтенные родители должны знать всю правду. Если путешествие начинается со лжи, оно не будет удачным. Сказки не любят обманщиков.

– Это моя вина, – глухо изрек хранитель корабля-призрака. – Это я Славку подговорил молчать.

– Подговорили! Детский сад какой-то!

– Так ведь вы, Виктория, ведьма, от вас всего можно ожидать. Запрете Славку – и все наши надежды и мечты рухнут...

– Спасибо вам на добром слове. От ведьмы. Злой, ужасной, коварной и безжалостной. Славка! Ну что ты на меня так смотришь! Неужели ты смог бы тайком уплыть от нас с папой и ничуточки тебе бы нас не было жалко?!

Будущий капитан виновато зашмыгал носом.

– Я бы вам своего двойника оставил. Того, который утром кашу ел.

– Значит, все-таки был двойник?! А может, это ты двойник, а мой настоящий сын все-таки уплыл?

– Нет, мам. Настоящий – я. Понимаешь, я сам не знаю, как у меня получилось сделать этого двойника. Просто подумал: вот пусть он побудет вместо меня, пока я путешествую, и слушается маму с папой, и овсянку эту мерзкую ест... Я закрыл глаза, представил, потом открыл – смотрю, он стоит, моя копия...

Я была потрясена. Судя по сотворенной моим сынком копии, он был сильнее всех известных мне магов и ведьм, способных создавать лишь мороки максимум на двое суток. Это что же, мой сын владеет магией, а я не в курсе?!

– Славик, а где копия теперь?

– Здесь, – сын указал на сердце. – Он пришел и просто растворился во мне. Как воздух. Но если хотите, я могу его вызвать.

Понятно. Вот почему мне казалось, что я столкнулась с какой-то неизвестной, хитрой волшбой. Волшбой родного сына.

Сын меж тем сжевал апельсин и украдкой потянулся к бокалу с вином.

– Славка! – Я взглядом превратила бокал в кружку с молоком. – Если с таких лет потянешься к спиртному, я тебе покажу, что значит мама-ведьма!

– Больше не буду! – Отпрыск изобразил послушание. Неартистично, впрочем, изобразил.

– И все-таки, может быть, кто-нибудь объяснит мне, как отцу этого ребенка, что это все значит? – подал голос Авдей. – Что вы всё ходите вокруг да около.

– Хорошо. Раз уж так получилось и вы здесь, вы вправе знать все, – склонил голову в знак согласия хранитель «Летучего Голландца».

– Слухи о том, что корабль-призрак, или «Летучий Голландец», – вестник бед и несчастий на море, сильно преувеличены. На самом деле команда этого корабля из века в век стремится исполнить пророчество своего самого первого капитана. Однажды, когда дьявольский шторм трепал корабль и команду так, что казалось, они незамедлительно пойдут ко дну, капитан, привязав себя к грот-мачте, чтоб не упасть, воскликнул: «Не страшитесь! Я вижу то, чего вы не видите, – есть где-то на этой грешной земле остров, который нас ждет! Будут меняться века, будут всходить на эту палубу новые капитаны, но только один, в чьем имени звучит ярость и слава, поведет вас к этому острову. На острове том вы обретете все то, о чем только может мечтать доброе человеческое сердце. Так будет!!!» И едва сказал эти слова капитан, как в мачту ударила страшная молния и испепелила и мачту, и капитана.

С тех пор прошло немало столетий. Команда корабля оставалась прежней и не могла сойти на берег ни в одном порту – ведь капитан не дал на это приказа. Сменялись капитаны, но ни один из них не знал пути к Острову, Которому Нет Описания...

– Остров, Которому Нет Описания?! – перебила я. – Окно?

– Да.

– Послушайте, – заговорила я тоном сертифицированного эксперта в области легенд, преданий и пророчеств, – это, вероятно, красивая сказка, поддерживаемая в среде ваших морских душ. Но не более! И если вы думаете, что я отпущу своего сына в сомнительное путешествие, да еще на сомнительном корабле с сомнительной командой, то глубоко ошибаетесь! Быть ведьмой не означает быть сумасшедшей и верить всяческим россказням! Этак можно отправиться на поиски Зачарованного луга, где пасутся воспетые Корнеем Чуковским тянитолкаи! И потом, ваш остров звучит как-то несолидно. Чего уж мелочиться, пусть мой сын сразу отыскивает Атлантиду и сокровища Фрэнсиса Дрейка!

Морские души как-то посмурнели после моего гневного монолога. Авдей время от времени кивал, поддерживая мою вполне логичную и обоснованную позицию.

А Ярослав...

Глаза десятилетних мальчиков – особенные глаза. В них, как в сломанном калейдоскопе, можно увидеть то прекрасный узор, то уродливую злую карикатуру на весь мир. Все зависит от того, как в эти глаза смотреть.

Мы с Ярославом посмотрели друг на друга, и мне захотелось плакать.

– Сынок, – стремясь загнать предательские слезы поглубже, спросила я. – Неужели ты всерьез во все это веришь?

– Да.

– И ты хочешь уплыть к этому Острову? От меня? От папы?

Ярослав захлопал ресницами, и я увидела, что они у него мокрые.

– Яська, как мы будем без тебя?!

– Мама, ну что ты, – неловко, словно глотая кусок ненавистной творожной запеканки, сказал мой сынок. – Я же вернусь. Когда найду этот Остров. А я найду его, потому что он мне снился.

– Хорошо, – я перевела дыхание, готовясь к новой «мозговой атаке» на твердокаменную убежденность сына. – Я понимаю, что тебе хочется отправиться в такое романтическое, прямо-таки волшебное плавание. Но зачем тебе Остров? Чем он так хорош?

Я сказала это и тут же поняла, что окончательно дискредитировала себя в глазах сына. В самом деле, мама, читающая сыну перед сном романы Грина, Стивенсона и Жаколио, способная объяснить разницу между клипером и винджаммером, помогающая крепить бегучий такелаж на очередной модели, не может задавать таких обывательских вопросов! Кроме того, мой сын уже однажды побывал в плавании на учебном барке «Товарищ». Правда, на момент путешествия сынуля находился в мамином животе и давал о себе знать токсикозом и обмороками. Это десятилетней давности путешествие устроил для меня Авдей, знавший, как я люблю паруса и море. И теперь я спрашиваю своего мальчика, зачем ему чудо?!

– Мам, – сын словно прочел мою мысль. – Ты же сама говорила, что человек не может жить без сказки. Я уже не могу без Острова. Помнишь, ты читала мне про мальчика, которого держали в темноте, а потом на один миг показали Солнце? Он убежал, туда, где свет...

И я поняла, что спорить бесполезно и глупо. Мой сын вырос раньше, чем предполагалось, и выбрал Свой Путь. Мы с Авдеем, конечно, можем родительской властью запретить ему это полуфантастическое путешествие. Только запретами ничего хорошего не добьешься.

– Яська, – тихо сказал Авдей. – А возьми нас с мамой с собой. Искать Остров.

– Я извиняюсь, что позволяю себе бестактно вмешиваться в вашу идиллическую семейную сцену, – вылез скелет Константин. – Но, мадам и мсье, где вы видали Настоящего Капитана, который в плавание берет с собой на борт кучу любящих родственников, семейную реликвию вроде прабабушкиного комода и всяких кошек-собачек-хомячков в придачу?! Это, я извиняюсь, смешно. Вот когда ваш уважаемый сын откроет Остров, он вернется и отвезет вас туда – купаться в водопадах и гулять в мангровых зарослях. Хотя, конечно, насчет мангровых зарослей я таки могу ошибаться...

– Вы правы, сударь, – кивнул головой Авдей, и на мгновение в его глазах уставшего от жизни всезнающего писателя вспыхнул боевой огонь романтики приключений и битв.

– Значит, решено, – подал голос хранитель корабля. – Вы без обиды, гнева и печали отпускаете своего сына искать Остров...

Муж посмотрел на меня.

– Вика, мы все правильно делаем? – спросил он для очистки совести.

– Белинский, не смеши меня. Когда это мы с тобой хоть что-нибудь делали правильно?! – не давая слезам разлиться второй Атлантикой, улыбнулась я.

Яська, паршивец мелкий, ввинтился между нами и принялся обнимать.

– Ну... – хранитель корабля поднялся из-за стола. – Пора в дорогу?

Он посмотрел на Яську. Однако встретился с моим взглядом и, не выдержав его, опустил глаза.

– Пусть будет по-вашему, – сказал он.

А что? Я разве многого хотела?

Только того, чтобы Ярослав пробыл вместе с нами в Одессе оставшуюся неделю. Уж неделю-то поиски Острова могут подождать!

... И эти семь дней мы провели так, чтобы запомнить их надолго.

Мы втроем гуляли по Одессе, смотрели гастроли петербургского балета в театре, напоминавшем изнутри расшитый золотым бисером алый бархатный кошелек... Купались в прогретом солнцем море, фотографировались с пляжными обезьянками и резиновыми крокодилами, кормили с рук хитрых и поджарых лиманских чаек... Потом были торжества по случаю спуска на воду теплохода «Авдей Белинский», Яська излазил этот новенький туристический теплоход от капитанской рубки до последнего гальюна и пришел в полный восторг.

Словом, нам было весело.

И каждый старался не показывать, как на самом деле ему тоскливо и боязно.

Хотя Яська вряд ли тосковал и боялся. Он по характеру – вылитый отец, уже душой был там, среди рваных парусов «Летучего Голландца». И нам оставалось только смириться с этим.

Ночь отплытия выдалась лунной и почти безветренной. Мы в компании одесских морских душ шли по пляжу, галька шуршала под ногами, маленькие пенистые волны коварно старались залить сандалии... Григорий и Константин веселили Славку анекдотами, боцман Бецман, отмахиваясь от своего попугая, рассказывал мужу, как лечить ревматизм при помощи вытяжки чертополоха... Вежливый Сурикян вызвался нести сумку с Яськиными вещами (в последний момент я ухитрилась засунуть туда срочно купленные в универмаге теплые ботинки, брюки и свитер, хотя сын клялся, что в южных широтах это ему не понадобится). А скелет в ермолке ласково утешал меня:

– Мадам, не беспокойтесь за вашего мальчика! Он родился под счастливой звездой...

– Он родился под кометой Хиякутаки...

– Ох, мадам, не надрывайте свое сердце. Я последовала разумному совету, стиснула свою тоску в кулаке и сосредоточилась на материнских наставлениях:

– Не забывай каждый день чистить зубы! Мой руки перед едой и после посещения туалета!

– Не сквернословь, веди себя прилично и аккуратно обращайся со своей одеждой! Думаешь, если это корабль-призрак, так уже можно ходить страшным, как вокзальный бомж?!

– Ни в коем случае не пей рома! И вообще никаких напитков крепче молока! Яська, ты слышал, что я сказала?!

– Если ты там станешь курить, я об этом узнаю. Не ручаюсь за последствия.

– Надеюсь, ты понимаешь, что, сойдя на берег в каком-нибудь порту (а вдруг!), ты должен провести свой досуг в библиотеке, а не в баре или борделе... Что такое бордель?.. Это такое место, что-то вроде стоматологической клиники. Ну вот, теперь я спокойна: туда ты ни за что не пойдешь.

– Не вздумай носиться по вантам, лазить на марсовую площадку и кататься на якоре. Ты капитан? Вот и веди себя соответственно.

– Если на корабле вспыхнет бунт, начинай громко, плавно и размеренно (как я тебя учила) читать «Илиаду». На греческом, конечно! Это сработает лучше, чем пушки.

– Ни в коем случае...

– Не вздумай...

– Даже и не пытайся...

– А вот это исполняй неукоснительно...

– И не забывай про нас.

– И поскорее возвращайся...

На посеребренной тафте морской глади возникают очертания уже знакомого мне корабля и с каждой минутой становятся более четкими и зримыми. На мачтах горят огни святого Эльма. Черные паруса напоминают куски звездного неба.

Мы стоим на пирсе и ждем, когда борт чудо-корабля поравняется с нами. Обычный корабль не смог бы здесь пришвартоваться. А этот – может.

Подают сходни. У фальшборта стоит хранитель «Летучего Голландца».

– Добро пожаловать на корабль, капитан, – говорит он Славке.

У меня перехватывает дыхание. Славка обнимает Авдея и меня, смотрит на нас – счастливо и умоляюще:

– Мне пора!

– Да, – киваю я. – Ступай. Чего уж разводить церемонии...

Славка поднимается на борт и машет нам рукой:

– Все будет хорошо! Я вернусь!

– Да, – шепчу я одними губами и теперь уже вовсю плачу. – Именно так и будет.

Огни на «Летучем Голландце» вспыхивают ярче, приветствуя своего капитана. Корабль стремительно сливается с окружающей темнотой, и уже через минуту море абсолютно пусто и спокойно, словно и не было никакого корабля.

– Я боюсь за него, – говорит Авдей.

– Не бойся.

Я показываю мужу маленький пластиковый пакетик, в которых обычно продают кулончики или сережки. Только вместо украшений в пакетике – прядка пушистых Славкиных волос.

– У него на груди, в ладанке – прядь моих волос, – говорю я, сглатывая слезы. – Ты не думай, это не пустая сентиментальность. Волосы всегда были проводником чародейной силы, и я как бы установила между собой и сыном волшебную связь. Над его волосами я буду каждый день шептать заклинания, чтобы его путешествие проходило благополучно; а если, не дай Вальпурга, что-нибудь с ним случится, его локоны изменят цвет. Но случиться ничего не должно, потому что я, моя ведьмовская сила – с ним, в пути, в ладанке, которую он носит.

– Так вот откуда пошла традиция обмениваться локонами...

– А ты думал! – Слезы уже прошли, оставив после себя ощущение легкой печали. – Таким образом между близкими людьми устанавливалась крепчайшая ментальная связь, крепчайшая, как волос.

– Волос тонок...

– Да. Только может выдержать подвешенную к нему гирю в несколько килограмм. Впрочем, это уже физика. А я, если ты успел заметить, предпочитаю заниматься магией. Кроме того, если уж пошла речь о защите, Славка заговорен весь – от макушки до пяток – от болезней, от врагов, от шквального ветра, долгого штиля и горького разочарования. Я такой кокон охранительных заклинаний вокруг него сплела! Плазмометом не возьмешь!

– Чем? – впервые за весь вечер Авдей захохотал.

– Плазмометом. Или этим... молекулярным деструктором. Ну, в общем, всей этой фигней, которой вы снабжаете своих фантастических героев.

– Слушай, Вика, с твоими способностями стране просто не нужна армия.

– В принципе, да... Любимый...

– Да?

– Почитай мне стихи, а?

– Ты это серьезно?

– Абсолютно. Ты посмотри, какая ночь! Море, звезды... Сын уплыл на корабле к неведомым берегам... А душе тоскливо. Почитай, Белинский, развей мою печаль.

– Завтра в Одессе выпадет снег, – убежденно заявил муж. – Ты лет пять не просила меня стихи читать!

(А у меня было время их слушать?! Когда трое детей скачут вокруг! Я даже с радио ушла и привыкла к роли домохозяйки – матери семейства. Но об этом лучше не надо.)

Я ласковой кошечкой прижимаюсь к супругу, и он сдается. Хотя в глубине души (я-то знаю) он донельзя счастлив тем, что я попросила его читать стихи. Поэты– они все такие.

Приходит время кораблей,

Когда приходит нужный ветер.

Прости меня. Переболей.

И отпусти ко всем на свете.

Возвышенно-простой чертеж

И дух певучих стройных сосен —

Вот где рождаешься, растешь

И первую встречаешь проседь.

И для тебя звучит, как встарь,

Простой мотив разлук и странствий,

Где солнца золотой янтарь

Расплёснут в голубом пространстве.

И ты увидишь это сам,

Свой домик карточный разрушив.

Да осеняют паруса

Твою измученную душу!

Ничто не держит на земле,

Никто не плачет об ушедших...

Приходит время кораблей,

И волны тихо сказки шепчут.

... Мы гуляли всю ночь и в гостиницу вернулись с рассветными лучами, встретив удивленно-недовольный взгляд администратора: вот, мол, шляются тут некоторые...

В номере я незамедлительно улеглась на диван, потребовала от супруга бокал дайкири со льдом и в результате получила стакан водопроводной неочищенной. В отместку я навела невидимость на его бритвенные принадлежности: пусть поищет-помается!