Ему доверено оружие, он идет рядом с сержантами, гвардией пограничной охраны. Это было здесь, южнее села Скумырды, в равнинном перепадке, близ леса. Старший наряда Каблуков вел по опасным местам. Следов не оставляй, окурки закопай, пенек осмотри, бугорок прощупай, возможен выход в схрон сумей отличить по выбросу земли, крот или человек... Наготове автоматическая винтовка Токарева и гранаты. Рост - сто семьдесят, вес шестьдесят восемь, тело атлета...
      По пути заброшенный сарай, его называют стодолой. Сколько раз наряды бегло осматривали его! Так нужно, хотя стодола близка от заставы, и, казалось бы, кому туда зайти.
      И на этот раз Каблуков приказал Денисову осмотреть стодолу и потом догнать наряд. Фактически это было первое боевое задание, и Каблуков, посылая новичка, проверял его на деле. Само собой разумеется, Каблуков не мог и предположить, что злоумышленник осмелится забраться в сарай чуть ли не на виду у заставы. И Денисов, исполняя поручение, в душе досадовал на старшего, пославшего его с явным намерением подчеркнуть незначительность новичка. Вприпрыжку, тем самым беглым шагом, который вырабатывается у разумно спешащего человека, Денисов очутился возле стодолы, осмотрел вход, заметил примятости травы, обсыпанной сизой росой, насторожился. Если сюда и заходил пограничник, ревизуя, как и Денисов, попутную точку, то это могло случиться только вечером, когда еще не упала роса. А это... Теперь от прежней беззаботности не осталось и следа, взгляд стал подозрительней, приметы фиксировались острее.
      Ветхая дверь скрипнула в петлях, в ноздри ударил несвежий воздух давно заброшенного помещения. Ранние утренние лучи, проникая сквозь щели, выложили земляной, занавоженный пол продольными светлыми линиями. Не включая фонарь, Денисов осмотрел все углы и закоулки, заглянул за приткнутую к стене бесколесную бричку, потолкал ящики, очевидно, служившие для хранения минеральных удобрений. Никого не было, даже мыши-полевки не шмыгали, и ни одна ящерица не изготовила здесь себе гнезда. А вот присутствие человека чувствовалось. В душе настороженно жило подозрение и требовало ясности. Верх сарая был забран дощатым потолком, обмазанным глиной. Взглянув на потолок, Денисов заметил кое-где свежие следы опавшей сухой глины и лесенку, валявшуюся на земле, судя по всему, отброшенную после того, как кто-то забрался на горище. Предчувствие не обманывало, сердце в предвидении опасности забилось спокойнее, ровнее, что позже не раз отмечал за собой Денисов. И прежде всего появилась железная собранность, внутренняя дисциплина, не раз отмечаемая его наставниками. Она помогла ему быстро наметить план действий, не допуская опрометчивости. Надо подставить лесенку, подниматься осторожно, опасаясь прямого выстрела, а добравшись до лаза на чердак, суметь одним прыжком вскочить на горище и там также быть готовым ко всему. Но никто не препятствовал Денисову взобраться, никто не пытался убить его. Чердак был поделен стеной на две равные части. Окно для подачи кормов выходило в сторону леса и было привалено дощатым запыленным щитом, на котором отпечатались свежие следы рук.
      Сомнений не оставалось: на чердаке кто-то находился. Денисов пополз. Вдруг затрещала доска обшивки и тень человека метнулась к окну: щит был отброшен, человек ушел.
      Оставалось одно: погоня. Денисов выпрыгнул вслед за беглецом в окно, с колена прицелился, выстрелил, но, поторопившись, промахнулся. Человек бежал к лесу, который стоял стеной за ручьем. Первая для молодого паренька встреча с врагом! Первое боевое испытание! Тем более один на один! Если бы задача заключалась в том, чтобы догнать, то Денисов не сомневался в себе: от него тому не уйти. Но первая заповедь пограничника - захватить нарушителя живым - отпадала. Противник, обернувшись, послал в него несколько пуль, просвистевших у самого уха Денисова со знобким, рассекающим воздух свистом. Денисов знал: пуля, которую слышишь, нестрашна, поражает неслышная. Человек опять побежал зигзагом, что доказывало его опыт, но зигзаг удлинял расстояние, а это было на руку Денисову.
      Возле опушки нарушитель бросился на землю, открыл стрельбу из винтовки. Что ж, огневой поединок так огневой поединок! Плотно прижавшись к траве, укрепив локти в мягкой земле, Денисов ударил из своей пристрелянной автоматической винтовки. Не по мишени, по живой цели. Опять впервые проверялась феноменальная меткость Денисова, принесшая ему впоследствии и грамоты, и кубки, и дипломы.
      "Ты наловчись бить не наповал, Денисов, - упрекнул его Каблуков, переворачивая труп. - Ишь как: под левую лопатку, прямо в сердце. Блондин, интеллигентная внешность, примерно тридцати пяти лет..."
      Еще не было первой любви, первых грез, а уже был первый убитый им, восемнадцатилетним парнишкой, кущевой по кличке Крыга. Благодарность Денисову отметили в приказе.
      А на рассвете, явившись в казарму, он поставил винтовку в пирамиду и, тщательно вымыв руки и лицо, приготовился к отдыху. Пограничники спят днем, как ночные птицы. К его койке подошел сержант Каблуков. "Спи спокойно, о т о м не думай. Если приснится или начнут душить кошмары, мой совет: телепай из наших войск, не подойдешь". И еще сказал Каблуков: "Постарайся заснуть сразу".
      Заснул Денисов сразу, спал крепко; во сне пришла мать, что-то спросила, а потом они полетели вместе, она впереди, он за ней. Просто так летели, без крыльев, как бывает в снах юности. Мама куда-то пропала, растаяла, солнце упало за горы. Проснулся. Казарма. Каблуков спросил: "Ну, как?"
      Денисов отрицательно покачал курчавой головой. "Хорошо, будешь служить в наших чекистских войсках", - сказал Каблуков.
      Мать умерла в том же году от тяжелой болезни. В семнадцатом она жила в Петрограде, работала в ВЧК.
      Каждый здесь, у горы Ветродуй, мог бы вспомнить немало подобных историй. И потому пуще всего боялись бандиты этой вездесущей заставы. Если и щупали ее, то осторожно. Галайда был беспощадным и в среде пограничных офицеров слыл "экстремистом".
      Мысли быстро сменяли одна другую; за минуту можно было побывать в далеком прошлом, обежать настоящее и заглянуть в будущее.
      Сушняк и Денисов спустились по тропке к заставе.
      К казарме, построенной после освобождения западных областей Украины на линии новой границы, были добавлены офицерские домики, гараж, конюшни, склады... Своими руками, как и все остальное, строили спортивный городок с тиром, поварскую и прачечную. Из трофейной техники заставе выделили четыре мотоцикла и десяток велосипедов. Надо сказать, что техники было достаточно: имелись две крытые машины - "студебеккеры", три грузовика, один "додж три четверти", "иван-виллис" и потрепанная "эмка", на которой уже толком и не ездили, а больше искали запчасти для нее. Кроме механической тяги, на заставе было пятнадцать молодых ухоженных лошадей, две пары повозочных коняг и мухортая кобыленка для кухни и водовозки, по кличке Январка. Кобыленка приблудилась в январские метели.
      На заставе уже работал движок, зажглись огоньки. Размеренно, словно на вечерней перекличке, перегавкивались служебные собаки.
      Застава примыкала к Ветродую, как пограничники сами назвали безымянную горку. Местность позволяла удобно разместить огневые точки.
      Года два тому назад застава подверглась нападению крупной вооруженной банды оуновцев. Кровавая стычка открыла недостатки в обороне заставы, и потому после этого были оборудованы блиндажи, вырыты глубокие окопы и траншеи.
      Застава имела роту солдат и штатное число офицеров. Проволочная связь дублировалась стационарной рацией. Поэтому, хотя бандеровцы рвали проволоку, устойчивая связь держалась с комендатурой, штабом отряда в Богатине и ближайшей воинской частью - мотострелковым батальоном Н-ской дивизии.
      Денисов медленно шел, вдыхая всей грудью похолодавший после заката воздух, а на душе было беспокойно, предчувствия томили его; иногда больше, иногда меньше, но всегда он чего-то ждал, постоянно был настороже.
      Сержант услыхал топот. Скакал верховой от "веста" - так называли западный фланг участка границы. Ладонь ощутила рифленую ручку пистолета, с которым Денисов никогда не расставался.
      Всадник скакал к заставе. Часовой его пропустил, значит, свой. Стоило поспешить, узнать, кого принесло в неурочное время. Денисов успел к крыльцу к тому времени, когда со своего конька птицей слетела Устя, бросила повод, оттолкнула дежурного, встретившего ее на пороге.
      - Де начальник?
      - У себя, Устя. - Дежурный опасливо отстранился и, когда Устя скрылась в дверях, виновато сказал Денисову: - Она, как зверь! И потом ее разрешено пускать без доклада! - По-прежнему восхищенно поглядывая на дверь, только что распахнутую Устей, улыбнулся, добавил: - Вот женщина так женщина!
      - Женщина! - передразнил его Денисов. - Она на коне, значит, боец. Понятно, товарищ сержант? Возьми-ка лучше повод да привяжи коня, а то заподпружится.
      И пока дежурный привязывал взмыленного коня, уклоняясь от его зубов, Денисов напился ключевой воды из эмалированного ведра, вытер губы и стал поджидать конца необычайного визита знаменитой дивчины из Скумырды.
      А Устя тем временем, распахнув дверь кабинета начальника заставы, очутилась лицом к лицу с Галайдой, по бешеному топоту коня догадавшимся о приезде Усти.
      - Что, Устя?
      - Що, що! - Устя рубанула рукой, зло выкрикнула: - Давай швидче "студик", сажай хлопцев...
      - Что за приказ, Устя?
      - Митрофана и сына его, Митрошку... порезали... - Устя свалилась на стул, бессильно опустив руки на коленки, туго обтянутые трикотажными брюками спортивного костюма. Слезы брызнули на смуглые щеки.
      - Порезали? - Галайда приказал: - Заставе в ружье! Эх, гады, звери. Порезали... - Свирепо гоняя барабан нагана по твердой ладони, спросил: Есть подозрение, Устя?
      - Как же нет? - Устя вслушивалась в топот ног, в эти понятные ей звуки тревоги, вытерла глаза и щеки взмахами ладошек. - Двое бандюг! Пошли наши хлопцы по следу.
      - Пошли все же...
      Устя сверкнула ясными, будто дождем промытые вишни, очами.
      - Кто пошел? Соплята пошли!
      - Что же ты? - неосторожно упрекнул Галайда и понял свою оплошность.
      - Що, що! - взъярилась Устя. - Послала тех, кто подвернулся! Не було, кого выбирать. Як бы була у меня твоя рота... Да що ты копаешься, капитан, як хомяк в норке!
      - Ладно тебе кричать. - Галайда осторожненько подтолкнул ее к двери, приказал отвести в село коня Усти, а ее силком умостил рядом с собой в кабине "студебеккера", наполненного бойцами.
      Машина тронулась стремительно. Устя покачнулась, схватилась за поручень, выругалась.
      Галайда, пряча улыбку в лукавых потеплевших глазах, искоса наблюдал за своей спутницей, вскоре переставшей метать громы и молнии.
      - Що, собак взяли? Повизгивают...
      - Взяли и собак, Устя. - Галайда обнял ее за талию: машину сильно подкинуло на ухабе.
      - Ты меня не лапай! - Устя отбросила руку капитана. - Як-нибудь сама удержусь.
      - Извини, Устя. Понимаешь, рефлекс. Ухабы...
      - Ладно. Рефлекс! Жируешь. - И, не обращая внимания на оправдания молодого офицера, спросила деловито: - Кутая почему не взял?
      - А может, взял.
      - Ладно, не балакай пусто. Де Кутай?
      Устя спрашивала настойчиво, не скрывая своей заинтересованности, в то же время цепко следила за дорогой и подсказывала шоферу, как проехать.
      - Кутая в отряд вызвали, - ответил Галайда. - Соскучилась?
      - Соскучилась! А що? - Она вызывающе вскинула голову.
      Галайда не отважился продолжать разговор и с напряжением всматривался в бежавшую навстречу крутую и опасную дорогу. Фары не включали, а подфарники освещали только небольшой круг впереди машины.
      - Давай, уж я буду за штурмана, капитан! - сказала Устя. - Чего ты побачишь на шляхе?
      - А если я филин?
      - Надолго вызвали Кутая, филин?
      - На сколько потребуется. Я не волен распоряжаться им полностью.
      - Да? - удивленно спросила Устя. - Над ним не волен? Почему же?
      - Я начальник заставы, а его используют шире.
      - Масштабы?
      - Верно, масштабы шире.
      - А раз так, почему ему старшего лейтенанта не дают?
      - Это большого начальства дело, Устя. А ты заинтересована?
      - А тебе що?
      Галайда смущенно замолк.
      - Митрофана кончили насмерть, - сказала Устя, уточняя обстановку, - а Митрошку, сына, не дорезали. Кровью шибко изошел. У нас доктор будь здоров! Може, вытянет с того света Митрошку. Мой. Комсомолец. Худенький. Плечики узкие. А дух на три гвардейца. - Устя всхлипнула.
      - Ты не плачь, Устя, - тепло сказал Галайда, - выживет.
      - Я и то думаю... Доктор будь здоров!
      - За что их? - Галайде хотелось побольше узнать о происшествии.
      - За що? Старое зашло! - ответила Устя после паузы. - Митрофан, сам знаешь, стал работать на нас, осознал, а для них прикидывался. Думаю, раскрыли Митрофана и казнили.
      - Все же должны быть причины, Устя.
      - Должны быть, ясно.
      - Никаких нет намеков, Устя? - исподволь подходил Галайда, зная строптивый характер девушки.
      - Есть намеки.
      - Можно поинтересоваться, какие?
      - Вот потому и пытала за Кутая. - Устя вспыхнула вновь. - Той сам все расскажет, а ты пристаешь, як репей до овчины, що, кто, почему, як?
      - Я же к тебе, как к соратнику, товарищу, - мягко упрекнул Галайда, любуясь девушкой.
      - Если так, могу подсказать, Галайда. Ты намеки просишь. Намеки такие: готовят принимать из-за кордона важного селезня. Эти двое бандюг присланы, я так думаю, - она подчеркнуто произнесла последнюю фразу, присланы проводить селезня. Бандюги к Митрофану. А Митрофан... Не так чего-то сработал Митрофан. А у них ноздри собачьи, Галайда.
      Лесная проселочная дорога кончилась. Машина покатила по долине к скупо мерцавшему редкими огоньками селу. Возле сельсовета их поджидали милиционер в армейском кителе, председатель сельсовета и пяток парнишек, отважно настроенных комсомольцев с винтовками. Девушка с русыми косичками, в кацавейке и в сапогах доложила Усте. Митроша, мол, не помер, дышит, в память пока не пришел; хлопцы, посланные в погоню, не вернулись.
      Устя выслушала нетерпеливо и хмуро, расстроенно шмыгнула носиком, погладила румяную щеку девушки.
      - Чув, Галайда? - И, дождавшись его кивка, сказала: - Подробности добавит дальнейшая обстановка. Який у тебя план? - Заметив Денисова, дружелюбно кивнула ему, более сдержанно Сушняку, хотя тот осклабился в улыбке, приветливо и шутливо отдав ей честь. - Денисова взял - добре, похвалила она Галайду, - а вот за собак не знаю. Речка же рядом, бандюги не дураки - сшибут со следа. А то взяли моду мазать подошвы собачьим жиром. Кобели только хвостами крутят...
      Обесславив служебных собак и что-то тихо сказав своим вооруженным ребятам, Устя обратилась к Галайде, беседовавшему с милиционером:
      - По мне, так надо брать след и шукать катов. А как по-вашему, не знаю... - Она направилась в сельсовет.
      - От Митрофана брать след или от Митрошки? - спросил милиционер.
      - Посоветуемся со специалистами. - Галайда подозвал ефрейтора, державшего на поводках двух овчарок с мощными бронзовато-серыми лапами и беловатыми подпалинами от груди до подбрюшья. Фары "студебеккера" отчетливо освещали их умные морды.
      Это были породистые медалисты Курсив и Ланжерон. "Они все понимают, только сказать не могут", - говорили об этих псах. Сегодня инструктора службы собак заменял ефрейтор Шамрай, недавно досрочно получивший свое звание и потому старавшийся изо всех сил оправдать доверие. Он, быстро поняв обстановку, предложил взять след не только от пострадавших, но и от дружинников, направленных в преследование.
      - Надо подстраховать, товарищ капитан! - Шамрай нетерпеливо поглядывал на часы и сдерживал собак, свирепо вырывавшихся из ременных ошейников.
      - Можно организовать? - спросил Галайда милиционера.
      - Почему нельзя? Все можно. Нельзя только на небо влезть.
      На крыльце появилась Устя.
      - Вы доси чухаетесь? - Уперлась кулаками в бока. - Ай-яй-яй! А може, поснидаем? Яешню зробым з салом, га?
      Галайда отдал распоряжение взять след и начать поиск.
      - Ответственным за поиск назначаю вас, товарищ старшина, - сказал он Сушняку. - Возьмите с собой шестерых. Если след раздвоится, поделитесь поровну. Тогда во второй группе старшим будет сержант Денисов.
      - Треба дополнить моими. - Устя с гордостью поглядывала на комсомольцев, глаза их горели нетерпением ожидания.
      Галайда недолго колебался.
      - Ладно, не помешают, Устя.
      - Ох, ты же и типчик, Галайда! Оказываешь снисхождение. Да мои хлопцы такие!.. - Она даже слов не нашла. - Твои в зеленых картузах скиснут, а мои в кепочках... - И, не найдя подходящих слов, улыбнулась: - Пера и пуха!
      Отправив поисковую группу, Галайда с милиционером и председателем пошли к сельскому клубу, где положили Митрофана и куда пока никого не пускали в ожидании исполнения формальностей.
      У клуба дежурил дружинник с винтовкой, красно-черная лента повязана на рукаве. У подъезда опасливо жались какие-то старухи, мгновенно умолкнувшие при приближении начальства. Милиционер, посветив фонариком, подозрительно вглядывался в их темные лица и приказал часовому открыть дверь.
      - Чего ты лякаешь старух? - укорила милиционера Устя.
      - Таких перелякаешь! А почему, отвечу. Бывали случаи, когда из старухи объявлялся натуральный бандюга с двумя шпалерами. Забыла, в каком селе живешь, Устенька?
      Клуб помещался в доме сбежавшего с гитлеровцами лавочника. Сломав комнатные перегородки, комсомольцы оборудовали зал, в который при желании можно было вместить человек полтораста. Сейчас стулья были сдвинуты к глухой северной стене, сплошь залепленной плакатами, а посередине зала на табуретках, обтянутых кумачом, стоял гроб, тоже кумачовый, и возле него знамя.
      - Чье знамя? - спросил Галайда.
      - Наше, комсомольское, - гордо ответила Устя и насторожилась, ожидая возражения. - Що, не так?
      - Так, так, правильно, - успокоил ее Галайда. - Есть кто еще из его семьи, кроме Митрошки? Жена, дети?
      Милиционер шагнул вперед, кашлянул в кулак, продолжая, не отрываясь, глядеть на искаженное предсмертной конвульсией, неузнаваемое лицо Митрофана.
      Ответил председатель сельсовета:
      - Жена его померла от брюшного тифа при немцах, больше никого не осталось в семье, кроме его и Митрошки. Пришел Митрофан сюда с Белоруси. Человек был... как поточнее сказать, шаткий. Хотя о покойниках худо не говорят...
      Галайда нахмурился, переглянулся с построжевшей Устей, понял бестактность председателя, перебил его.
      - Раз нельзя плохо говорить о покойниках, так и не говорите... Твердо пояснил: - Погиб за Советскую власть. Убит врагами нашей Родины. Он герой. Потому и хоронить будем, как героя.
      Глава девятая
      Вернувшись из Богатина, лейтенант Кутай, не отдохнув, заправил мотоцикл и поспешил в Скумырду, куда попал только после полудня. Ночную операцию закончили, убийцы сидели под замком в "темной" сельсовета.
      Допросив преступников и не добившись ничего путного, капитан Галайда был в дурном настроении. Он мельком оглядел забрызганного грязью по самую макушку лейтенанта и продолжал молча, вприкуску пить чай из блюдечка, дуя на кипяток и причмокивая губами. На расшатанном столе лежали автоматы и ручная граната. Возле стены стояли две лавки и обшарпанное вольтеровское кресло, в простенке в потемневшей багетовой рамке висел портрет Сталина в маршальской форме. Портрет обвивали колосья жита. Шкафчик с бумагами и мраморный умывальник дополняли меблировку кабинета.
      Кутай снял кожаный шлем. Галайда допил остывший чай, спросил:
      - Кто будет проводить дознание?
      - Подъедет следователь Солод, товарищ капитан.
      - Угу! - Галайда плеснул в чашку крепкую заварку. - Так, значит, так. Словом, к шапочному разбору... В ногах правды нет. Садитесь, товарищ лейтенант.
      Между двумя молодыми офицерами пока не сложились определенные отношения. Галайда прибыл на заставу со сравнительно тихого кавказского участка, поэтому имя его было безвестным, Кутай же имел громкую славу разведчика, орден, в приказах не раз отмечалась его фамилия. Тот факт, что к услугам Кутая нередко прибегал штаб отряда, особенно отделение майора Муравьева, лишь подчеркивал его незаменимость.
      Кутаю нравился новый начальник заставы Галайда, пришлись по душе его энергия, воля, требовательность и исполнительность, поэтому Кутай стремился избежать осложнений в их отношениях, чтобы не повредить делу, которому они оба служили. И если кто и был отчасти виноват в некоторых стычках между ними, так это их общее начальство, иногда вызывавшее Кутая на задания без согласования с начальником заставы.
      Сегодня же, о чем Кутай еще не знал, в ночном поиске бесследно исчез рядовой Путятин из группы старшины Сушняка. Обнаружили его отсутствие только после того, как поймали двух бандитов.
      Галайда сообщил об этом Кутаю.
      - Бывали случаи, - Кутай пытался успокоить крайне расстроенного капитана, - лес заглатывает...
      - Заглатывает?
      - Да. Наш район, так сказать, бункерный, - пояснил Кутай, - не знаешь, из какого схрона тебя за ногу уволокут. Бункера-то, сами знаете, под землей.
      - А если Путятин?..
      Кутай догадался, о чем думает начальник, и тут же отверг всякие сомнения.
      - Я знаю Путятина. Нарушить долг, честь, присягу он не мог.
      - Я тоже так думаю. - Галайда развел руками. - А вот старшина Сушняк заколебался. Ни два, ни полтора про Путятина.
      - У них типичные для старшины и рядового нелады: требовательный старшина и рядовой со строптивым характером...
      Галайда слушал, опустив ресницы и плотно сжав губы. Его внешнее бесстрастие было обманчивым. Продолжая следить за поведением лейтенанта, за его мимикой и жестами, он оценивал пока еще мало знакомого ему человека, сослуживца. Кутай не выгораживал старшину Сушняка, потерявшего своего подчиненного, хотя Сушняк, по слухам, ходил в любимцах у лейтенанта, и именно его почти всегда Кутай брал с собой, идя на выполнение наиболее сложных оперативных заданий. Кутая, безусловно, огорчало происшествие, и не только из-за того, что в нем был частично повинен Сушняк, но и потому, что всякая бессмысленная потеря была тяжела. Лес, конечно, мог "проглотить" солдата, однако где же скрывалось это таинственное чрево?
      - Поиск Путятина надо продолжить, расширив район обследования, заключил Кутай. - Однако, на мой взгляд, только своими силами нам не обойтись. Придется побеспокоить и наших друзей... Местные жители могут быстрее нас напасть на след...
      Кутай поинтересовался, как ведут себя пойманные убийцы.
      - Надумали придуряться, - зло ответил Галайда, - отказываются от еды, потеряли дар речи...
      - Нормально! - Кутай кивнул, потер себе переносицу, собрав на лбу морщинки. - Так... И никакой ниточки, товарищ капитан?
      - От них ничего, а вот то, о чем говорила Устя, важно. К этому надо прислушаться.
      Услыхав имя Усти, Кутай чуточку покраснел под пристальным, испытующим взглядом холодных глаз Галайды: было очевидно, что начальник заставы успел узнать о его особом отношении к девушке.
      За окном обиженно фыркала машина, кто-то крикнул: "Сюда нельзя, повылазило вам, что ли?" Из соседней комнаты доносился приглушенный разговор и отчетливый, дробный стук пишущей машинки.
      - Что же она говорила, товарищ капитан?
      - Двойка вышла на кордон для проводки на нашу территорию важного селезня.
      - Селезня? Почему селезня?
      - Так сказала Устя. - Галайда прошелся по кабинету, заложив кисти рук за ремень и печатая шаг. Это его успокаивало. - Как я догадываюсь, дело идет о закордонном эмиссаре, потому и селезень. Во всяком случае, Митрофан так его назвал, а Устя повторила.
      - Больше Митрофан ничего не говорил?
      - Он много-то и не знал, насколько я понимаю. Проводники заподозрили его, потому и не посвятили в подробности своего дела, доложили, кому следует, и, получив приказ, убили... Так я понимаю подпольную кухню?
      - Так, - подтвердил Кутай. - А вы уже успели поднатореть, товарищ капитан.
      - Поднатореть? - Галайда мрачно уставился на Кутая, продолжавшего неподвижно сидеть на стуле. - Поднатореть и потерять. Потерять человека! Дико! - Галайда, не присаживаясь, налил себе чаю, залпом выпил. Допрашивать бандитов будете?
      - Нет! Не в моей компетенции.
      - Звонили из Богатина. Следователь уже в дороге.
      Кутай осторожно спросил:
      - А Устю более детально не спрашивали?
      - Устю? Ее спрашиваешь, а она, как тигрица. Будто мы виноваты, что Митрофана убили...
      - Есть и наша вина, - сказал Кутай и, заметив, как Галайду передернуло, смягчил: - Косвенная. Территориально наш участок. Отвечаем за все, кроме землетрясения.
      - Пригласить Устю?
      - Я бы пригласил, товарищ капитан.
      - Сейчас пригласим. - Галайда, выглянув в окно, распорядился позвать Устю.
      Перевернув чашку и положив на донышко крохотный огрызок кускового сахара, Галайда приготовился уходить. Его беспокоило "чэпэ" с Путятиным. На заставе случались потери: были и раненые и убитые. Но это были потери в схватках с врагом. Теперь случилось что-то совсем иное: канул, будто сквозь землю провалился, рядовой Путятин, человек, имевший родителей, братьев, получивший среднее образование. О чрезвычайном происшествии уже доложено, и следователь Солод, по всей вероятности, займется не только пойманными убийцами, но и розыском Путятина.
      - Подождем Солода. Нужен протокол, соблюдение формальностей. Милиционер чего-то накарябал, но этого мало. Политическое убийство все же... И преступники пойманы...
      - Вполне естественно, - сказал Кутай.
      - Надо было вам поручить предварительное следствие и опрос, пробурчал Галайда, - а то гоняют из штаба, лишь тратим дорогое время...
      Кутай улыбнулся и, воспользовавшись паузой в деловом разговоре, попросил разрешения вымыть руки, что и сделал с особой тщательностью. Посмотревшись в мутное зеркальце над умывальником, причесал свои густые темно-каштановые волосы и, отойдя к порогу, бархаткой протер сапоги.
      Все эти приготовления в ожидании Усти были понятны, и Галайда снисходительно наблюдал за лейтенантом. Эх, молодо-зелено, ну, ну...
      В кабинет без стука вошла Устя, независимо, подчеркнуто дерзко прошла к столу, поставила принесенный ею глиняный кувшин и, словно продолжая начатый спор, заносчиво спросила Галайду:
      - Ну, капитан! Хочу спытать тебя, що же це такое? Мои мальцы, спрос с них якой, все вернулись. А вы из шестерых одного посеяли! Какой будет процент отсева, капитан?
      - Не расстраивай, и так тошно, - мирно попросил Галайда, любуясь дивчиной. - Посоветуй, где искать?
      - Дэ шукать? - Устя шмыгнула носиком. - Ясно дэ! На кладбище!
      - А легкая ты, оказывается, на чужое горе!
      - Що? - Устя вплотную подступила к Галайде, оттеснила его к стене. Да разве ваше горе не наше горе? Ты що ж, меня от себя отпихиваешь? Я, може, раньше тебя твоего солдата оплакала... - Снова шмыгнула носом, бросила терзать Галайду. - Радости мимо нас проносите, а як беда - два пуда нам, а пуд соби...
      Галайда вышел. Устя прикрыла за ним дверь.
      - Я тебе квасу принесла. - Устя налила из кувшина. Когда Кутай выпил полный стакан квасу, поинтересовалась: - Ну?
      - Вот это да! Дай ще, Устя!
      - Сам теперь наливай. - Она присела боком на подоконник, уперлась спиной в филенку. Солнечный луч поиграл радужно в ее ресницах, опалил свежую, загорелую щеку.
      - Ты чего так на меня пялишься, Кутаенок?
      - Любуюсь.
      - Ну и що?
      - Хороша.
      - Заладил, як дятел, тук да тук. - Устя шаловливо перебросила на грудь косы с вплетенными в них красными ленточками. - Як?
      - Нравится. Только короткие.
      - Буде длиньше. - Она потеребила ленточки. - Червоненьки. Дражню бандеровцев.
      - А где они?
      - Везде. Митрофан казал, в Скумырде.
      - Кстати, о Митрофане. Галайда намекнул насчет важного селезня из-за кордона.
      - Правильно. Чекают селезня.
      - Кто?
      - Ясно, кто! Чего пытаешь? Не ты, не я - бандеровцы.
      - Так Митрофан сказал?
      - Так. Була заява из-за кордона. Митрофан передал мне. Они засекли это, я так думаю... и кончили его. Митрошка, кажись, выдужает. Согласовала я с Митрофаном свой план, як поймать двух поддужных, и ось, вбылы... Устя не могла без слез вспоминать о недавней трагедии, и Кутай не стал ее тревожить расспросами: и так все было в какой-то мере ясно.
      Точные сведения должны были дать упорно молчавшие и объявившие голодовку террористы.
      Часть группы, участвовавшей в поиске, вернулась. Кутай, увидев Сушняка, Денисова и подошедшего к ним начальника заставы, отошел от окна, продолжая разговор с Устей. Через несколько минут Галайда появился в кабинете с милиционером и веселым парубком в расшитой сорочке, оказавшимся секретарем партийной организации Скумырды.
      Кутаю не приходилось встречаться с секретарем, хотя лейтенант знал, что есть такой молодой секретарь партийной организации, бывший сержант, сын чеботаря из Скумырды, заочник Львовского пединститута, и имя его знал - Кирилл. По молодости его все звали просто Кириллом, а то и просто Кирко...
      Галайда устроился возле окошка, откуда был виден двор сельсовета, конюшня под черепицей со створчатыми воротами в елочку, насосный колодец с водопойным корытом, солдаты, присевшие в холодке с банками тушенки и ломтями темного хлеба в руках, а подальше, за штакетным забором, выкрашенным известью, часть улицы, уходившей в нагорье, откуда и должны были вернуться люди второго наряда, посланные на поиски Путятина.
      У капитана еще теплилась надежда на удачу. Пожалуй, он вздохнул бы облегченно, узнав даже самое горькое о пропавшем солдате. Мучила неизвестность. И лишь поэтому лицо его было сердито, уголки губ горько опущены, а холстинковые завязки папки, поданной милиционером, Галайда развязал раздраженно, нервно.
      - Ваш капитан всегда такой? - спросил милиционер Кутая и, не дожидаясь ответа, локтем толкнул легко открывшееся окошко. Положив ногу на ногу, он принялся сворачивать цигарку. У него были большие, грубые руки человека, привыкшего к тяжелому физическому труду, влажные глаза с неподвижными зрачками и мясистые губы такого же цвета, как и все его темноватое, крепкое лицо, усыпанное плохо заметными на загоревшей коже веснушками.