На Московский вокзал с оружием ходит только дурак. Потому что там, как и в Пулково, до сих пор стоят не городовые, а самые натуральные airborne rangers из знаменитой 82-й дивизии. Оружие должен был передать Хорек — уже после поезда, в Кипрени. Но буквально перед выходом Мишане из Боровичей залили директом полтора метра мыла. Полтора метра всяческой чепухи, бред наподобие «телефонного эфира», но среди нее — одна-единственная кодовая фраза, ради которой Мишаня, собственно, и держал свою ноду.
      «Бабушка, говоришь, приехала? Недорулез!» И после этого — тройной хмурик. Вот такой: :-((( Соня все эти дурацкие коды терпеть не могла, равно как и сленг чудаков-фидошников; но когда одним только Интернетом стало пользоваться неприлично, пришлось смириться.
      Глупая фраза на глупой системе «сигналов» означала, что Хорьку добраться до них не удастся. Сам он цел и невредим, но оружия у них не будет. Ну и ладно, Соня пошла бы на это дело вообще без всякого оружия, голой и босой бы пошла, но разве ж парней переубедишь? Костик тоже уперся, и заявил, что без пары стволов он в эти дикие края — ни ногой. Он не старик Ван Дамм и уж тем более не знаменитый Ухогрыз Тайсон. С дезертирами и прочими беглыми он предпочитает разбираться посредством огнестрельного оружия, а не на кулачках. Вот и потащили… смешно сказать, целый арсенал. Пара старых добрых британских L3, пара еще более древних «Узи» — для девчонок. Зачем, спрашивается, ну зачем? А Машка — дуреха, Машка-Снайпер — туда же. Я, мол, без ствола за пазухой все равно что в мини без трусов. Перекричали, перегорлопанили, хотя в подполье разве ж можно так?.. Да только мальков этих один лишь провал и научит. Вот и остается теперь… не то молиться, не то материться — чтобы пронесло, чтобы не зашмонали.
      Толпа на 609-й пестовский собралась изрядная. Народ все больше тихий, трезвый, крепкий. Фермеры… За покупками приезжали — эвон, какие все нагруженные. Коробки, коробки, коробки… выше крыши вагоной коробки.
      Перед платформой высился турникет из блестящей никелированной стали и, по обе стороны прохода — две будочки из стеклопластика. Сердце у Сони упало, как только она туда взглянула — за спинами городовых черными башнями маячили четверо негров-рейнджеров. Здоровенные, сытые, накачанные, все — под два метра, а в ширину — не обхватишь. В камуфляжных майках по случаю жаркого августовского дня. Этим-то глазки не построишь. Бедрами не повиляешь, не поноешь: «дяденька, пустите студентку…». Особенно после воронежского дела. Городовые-то что, им семьи кормить надо, и не слишком они усердствуют… если хорошенько попросишь. Шмонают так, для вида больше, потому что тоже знают — дураков тащиться на Московский с оружием нет. Три кольца охраны. Три проверки — на входе, на платформе и в вагоне. Муха не пролетит.
      Правда, Машка-Снайпер ни разу еще не попадалась. А тот раз, что попалась, не в счет. Замели со «Стечкиным» — а она потрахалась с урядником в караулке — он ее и отпустил, добрый человек, ни протокола не составил, ни в компьютер свой проклятущий не загнал. Машка уверяет даже, что кончила, но, наверное, врет. Она вообще на эту тему прихвастнуть любит. Соня ей как-то сказала, что если хотя бы десять процентов того, что она, Машка, рассказыват — правда, ей впору идти лечиться. От того, что в народе «бешенством матки» прозывают.
      Правда, когда Машка попалась, на контроле и рейнджеров не было.
      К горлу подступил противный комок. Соня оглянулась на мальчишек — держатся молодцом, никто и глазом не повел. Когда попал в толпу и тебя несет к турникету — главное не дергаться, не рыпаться и вообще ничем от соседа не отличаться. У ниггеров на такие дела глаз наметанный. Потому что по первости много было… спринтеров всяких.
      — Тихо, тихо, граждане! — загремел в мегафон урядник — пожилой дядька с несколькими нашивками. — Не наваливайся, кому сказано! Проходи по двое с кажинной стороны. К досмотру!
      Толпа вздыхала, задымливала папироски, вежливо и негромко матюкалась дозволенными в присутствии дам словами. Досмотреть восемьсот человек — не шутка, и дело, само собой, долгое. Вот и начинается:
      — С коробками сюда! Сюда, направо, кому сказано! Да не на ваше право, а на мое право, понимать надо!
      Толпа гудела и медленно перетекала, словно полуостывшая лава. Соня, Машка, Мишаня и Костик со своими самопальными невеликими рюкзачкам вперед благоразумно не лезли — им важно пройти в конце, когда и городовые подустанут и негры девчонок нащупаются.
      Из всей троицы Соня в подполье дольше всех — полных три года, с самого начала. Вроде бы командовать должна, да только вот не получается. Потому что от звания лейтенантского упрямо отказывается, а парни с Машкой только звания и признают. Вот и получается, что, хотя они в подполье — год от силы, все время выходит, что они Соней командуют, а не наоборот. Но тут, верно, и их проняло — все трое на нее смотрят, ждут, что она скажет.
      — За мной держитесь, — одними губами сказала Соня. Сняла бейсболку, поправила волосы. И — ага! — наткнулась на мокрый рейнджерский взгляд.
      Охо-хо… до чего ж достали этими своими взглядами… козлы.
      Сонина внешность — ее лучшее оружие. Никому и в голову прийти не может, что худенькая, невысокая, едва метр шестьдесят, девчонка с вечно потупленным взором оказывается, носит при себе «Узи» с полным боекомплектом, по ночам, случается, палит в патрульные «Брэдли» из величайшего сокровища ее ячейки — облупленного старого РПГ, или деловито всаживает пулю в лоб очередному коллаборацинисту прямо в его кабинете…
      Соня-Смерть, как ее зовут в питерском подполье.
      Костик и Мишаня — типичные хипаны. Тощие, в вечных своих банданах, латанных джинсах и поношенных кроссовках. Длинные волосы у обоих собраны в девчоночьи «конские хвосты»; предплечья разукрашены татуировками, в ушах по три серьги. Ныне больше всего подозрений вызывают как раз те, что ничем не выделяется…
      Машка — полная им противоположность. Машка толстая, носит очки, а вдобавок еще и стрижена под ноль. Экстраваганц. На серьезные дела ее берут редко — только когда надо обеспечить огневое прикрытие с дальней дистанции. Соня не знает, где Машка так выучилась стрелять, но, дай ей в руки самую разболтанную, самую расхлябанную «драгуновку» или «калаш» или штатовскую «ар-пятнадцать» — и через пару-тройку минут Маша положит в яблочко девять пуль из десяти — с предельной дистанции, когда и саму мишень-то едва видать. А еще очкарик!
      Досмотр шел скучно. Фермеры на пестовском поезде ездят благонамеренные, дозволенное им (в обмен на продовольственные поставки тем же рейнджерам) для обороны от дезертиров и инсургентов гладкоствольное охотничье оружие с собой не таскают. А неподакцизный самогон даже негры-десантники за нарушение не считают. Говорят, очень они в 82-й его уважают. Ну прямо как у Ильфа и Петрова.
      — Уснула, красавица? Документы! — рявкнули у нее над самым ухом.
      Не заметила, как и до контроля добрались.
      С видом послушной пай-девочки Соня протянула усталому городовому документ — запаянную в пластик карточку с двумя цветными поляроидовскими фото — фас и в профиль, фамилией, именем, отчеством — по-русски и латиницей; на обороте плотными рядами шли отпечатки ее пальцев.
      Городовой сунул карточку в сканер.
      — Руки клади, — в тысячный, наверное, за сегодня раз приказал он.
      Разве ж мы можем не слушаться, дяденька? Мы девочки хорошие, университетские, послушные, ни в чем предосудительном не замешаны, члены Российско-Американской Лиги Друзей, во время Установления Международного Контроля проявили лояльность, досье у нас чистенькое-пречистенькое…
      Как наутро простыня у новобрачной. Нынешней, конечно.
      — Корабельникова… София Юрьевна… православная… номер социального страхования… совпадает. — забубнил городовой. — Словесный портрет… совпадает. Отпечатки пальцев… совпадают. Это ж какая-такая Корабельникова? Уж не Юрия ли Палыча Корабельникова, первого заместителя…
      — Она самая, — елейно пропела Соня.
      — Ишь ты! — удивился городовой. — Ну, хоть вы и дочка… а закон для всех один. Рюкзачок сюда извольте!..
      Обычно городовые на шмоне все делают сами. У них и оружие-то смешное
      — газовые пистолеты до шокеры. Правда, хорошие. А вот рейнджеры — те вооружны до зубов. И ежели что — польют толпу свинцом, разбираться не станут, кто там в ней, женщины, старики или дети. И чего они сейчас-то сюда выперлись? В городе все спокойно. Лето. Август. Подполье уже три месяца сидит тише воды ниже травы — после того громкого дела, диверсии на Сортировке, когда сожгли десяток новехоньких «Абрамсов-2» и положили почти пятьдесят человек охраны.
      Правда, ИХ среди погибших было едва ли десятка два. Остальное — наши, отечественные… предатели из Внутреннего Корпуса. Эти — не городовые, эти
      — шакалы и сволочи, все они подпольем уже приговорены и пощады никому не будет. Хуже их — только церковники. Ну, не все, конечно, а те, что за «примирение» ратуют. Для них у Сони вообще никаких слов не находится. Ни матерных, ни иных. Только свинец. Да еще иногда коктейль Молотова. Очень хорошо действует.
      — Рюкзачок сюда извольте!.. — повторил городовой.
      Соня с каменным лицом шмякнула рюкзак на досмотровый стол. Индукционым искателем городовой проверять не стал — ясно и так, что железа у туристов много. Распустил завязки на горловине, полез внутрь.
      Разумеется, «Узи» у нас лежит не просто так, а в двойном кармане на самом дне, замотанный в тряпки. Городовой может докопаться до самого низа, но ничего не найдет. И только если обратит внимание…
      Но пока еще не обращал. Машка-Снайпер, кстати, засыпалась совсем по-глупому. Пистолет сзади за поясом юбки несла — это здоровенный, тяжеленный «Стечкин»-то!
      Хороший городовой попался. Дорылся только, наверное, до трети. А потом рукой махнул.
      — Проходите… София Юрьевна. Батюшке кланяйтесь. Мол, от старшего смены Сидорова Егора Пе…
      — What y'are talkin' 'bout? — весело блеснув глазами, тотчас поинтересовался негр-рейнджер. Изъясняются они, кстати, все поголовно на своем «эбонике», к классическому английскому Его Величества короля Чарлза отношение имеющего весьма и весьма отдаленное. в Whatcha gonna do?..
      Городовой тотчас же сник.
      — Сорри, сэр… Ай ду нот интенд ту… — лицо полицейского аж побагровело от неимоверных усилий.
      — С'mon, shut up, buddy, — решительно сказал негр. И для вящего эффекта ткнул городового стволом под ребра. — Git alon' an' lemme see. I hafta chek…
      Соня поняла, что сейчас ей, похоже, стоит немедленно упасть в обморок. Или начать раздеваться на виду у всех. Или выкинуть еще что-нибудь, столь же милое и непринужденное.
      Негр коротко бросил своим нечто уже совершенно непонятное, наверное, на внутреннем жаргоне 82-й дивизии. И, перекинув винтовку за спину, обеими руками принялся шарить в бедном Сонином рюкзачке. Руки у него оказались на удивление длинные и орудовал он ими весьма ловко.
      Очередь за ними терпеливо ждала. Ребята и Машка скорчили постные физиономии, всем видом своим являя оскорбленную невинность.