Науку плести даже самые сложные заклинания Джейана познала в совершенстве. И Учитель ей почти не требовался. Старик только и мог, что поражаться – с какой быстротой Джейана схватывала всё, о чем он толковал.
Заклятия – это команды. Те, кто их исполняет, сильны, но тупы. Иначе бы не исполняли. Поэтому всё зависит от того, насколько четко ты им все объяснишь. На словах ничего сложного, а вот вызвать для защиты становища водяного духа из всего клана способна одна Джейана. А вот Фатима, сколько Джейана с ней ни бьется, никак повторить не может.
Девушка быстро и четко вбросила в Зов все выкладки. Назубок прошлась по всему, что есть суть водной стихии, перечислила все законы, что ею управляют. И, несмотря на черноту в глазах, с торжеством увидела, как поверхность Ветёлы вспухла, взбугрилась, как надулся чудовищный пузырь и как, разорвав изнутри его прозрачные стенки, на волю выбралось невиданное создание, все словно бы из туго свитых водяных струй. Оно имело голову и руки; туловищем же и ногами ему, очевидно, служила вся Ветёла.
– Что тебе, дочь Тверди? – с претензией на торжественность прогудел булькающий переливчатый голос.
– Спасибо, что явился на мой зов, Юм-Чак. – Джейана поклонилась. – Тем знанием твоего естества, что сейчас повторила я, заклинаю тебя и прошу встать здесь на стражу. И держать здесь дозор три дня и три ночи. Потом я отпущу тебя и поставлю кого-нибудь тебе на замену.
– Будь по-твоему, дочь Тверди. Во имя того знания, коим владеешь ты, я исполню сказанное тобой. Но помни – ровно через три дня и три ночи моя служба кончится, и не скоро сможешь ты призвать меня вторично. Совет тебе – заранее позаботься о надёжном стороже.
Джейана не успела поблагодарить неожиданно разговорившееся существо. Водяной горб на поверхности Ветёлы опал, и минуту спустя ничто уже не напоминало о случившемся. Но Джейана знала – там, в глубине, в чёрной донной яме, покорный её воле дух заступил на неусыпную стражу. Теперь за русло можно не волноваться. Три дня и три ночи здесь не проскользнёт ни ходячая, ни плавающая, ни летающая тварь. А там мы ещё что-нибудь придумаем.
– Здорово это у тебя выходит, – задумчиво проронила Фатима, мелко семеня рядом с широко шагающей Джейаной к Ближнему Валу. – Слушаются они тебя, словно меня – травяные силы.
– А знать надо, чего хочешь, и идти до конца, – не поворачивая головы, бросила Джейана. Фатима, самая способная в клане, её порой просто бесила. Нюня, размазня, всех жалеет, глаза вечно на мокром месте! И сейчас – не столько в её, Джейаны, заклятия вникала, сколько за неё, Джейану, боялась. Дурёха, слова другого нет.
– Ты мне лучше скажи – повторить сумеешь? – Джейана в упор взглянула на спутницу, и нежная Фатима тотчас потупилась. Прядь смоляных волос упала на глаза.
– Все ясно, – процедила Неистовая. – Сколько тебе, глупой, можно твердить – ежели со мной что случится, ты первой чародейкой станешь! Кроме тебя, больше некому. А ты даже водяного стража вызвать не можешь! Вот и ответь мне – как на тебя клан оставлять?
Под яростным взором Джейаны Фатима потупилась, съёжилась, втянула голову в плечи, словно нашкодившая девчонка-малолетка, которой вот-вот предстоит отведать Джейаниного волшебства (седьмицу будут неотвязные кошмары одолевать, скажем) или простой немудрёной розги. Неистовая и ею не брезговала.
– Не гожусь я для такого, Джей, – еле слышно пролепетала Фатима. – Ну никак не гожусь, хоть плачь. Ты – другое дело, в тебе душа огненная, она все может, уж ты мне поверь, я-то вижу. Другого кого возьми вместо меня, а? Что, девчонок с Силой мало? Хоть та же Гилви!
– Гилви соплячка еще. Над ранами рыдает, крови боится. Оплеухами в чувство приводить приходится, – жёстко отрезала Джейана. – А мне сроку уже немного осталось. Год – и за нами с Твердиславом Корабль придет. На кого я клан оставлю, а? Кроме тебя – некого. Иришка – травница от Великого Духа, и нечего ей в кровавую ворожбу лезть. Не получится. Дженнифер – лекарка, а больше ничего не умеет, хотя, – она критически оглядела Фатиму, – покрепче тебя духом-то будет. Остальные – либо молоды ещё, как Гилви или, скажем, Линда с Олесей, либо силы должной не имеют, ну вот хотя бы Светланку возьми. Есть, конечно, среди малышни кое-кто. Лиззи, например. Настоящеей Ворожеей станет, точно говорю! Но мы-то ждать не можем. Сейчас на клан беда движется, понимаешь, Фати, сейчас! Я её, эту беду, всей шкурой чую!
– Я тоже, – робко вставила Фатима.
– И ты? Ну вот, тем более! – Джейана досадливо дёрнула плечом. – Вот ты сейчас тут ноешь – «не надо меня, не надо, другую возьми», а я тебе так скажу: клану нужно будет – я кровавым потом изойду, но ты у меня колдовать станешь. Потому что клан должен жить, и баста. Жить, пока я здесь, и жить, когда меня не станет.
Фатима быстро и мелко закивала.
– Только реветь не вздумай, – презрительно бросила Джейана. – Слёз твоих мне только теперь и не хватало! Ладно, подруга, сделаем так – иди к своему Дэвиду, можешь с ним побыть. До вечерней зорьки даю тебе отпуск.
– Ой, правда? – Фатима потупилась и покраснела. Там, где другие девчонки успевали погулять с тремя-четырьмя парнями, черноглазая волшебница оставалась неизменно верна раз и, похоже, навсегда выбранному Дэвиду. Слёзы мгновенно высохли.
– Правда, правда, – усмехнулась Джейана. – Давай, давай, поторапливайся! За таким делом время, знаешь ли, быстро бежит.
Уф, как от этой слабачки отделалась, так даже дышать легче стало, пра-слово.
На Ближнем Валу Неистовую встретило тревожное молчание. То, что Джейана послала в передовую стражу не следующий по старшинству десяток парней, а всех, кто умел разить скорее магией, нежели копьем, яснее ясного сказало – враг рядом, и этот враг не обычные зловредные твари, с коими привыкли иметь дело. Нет, на сей раз откуда-то из глубины лесов наползало иное, неопределенно-смутное, но куда как более страшное.
Джейана молча обошла Вал, пристально поглядела в глаза каждому из защитников. Хорошо смотрят, твердо. Даже Гилви взгляда не отвела. Это правильно. Добрая Ворожея из неё со временем получится. Если доживет, конечно.
Ближний Вал был хорош. Высотой почти в полтора человеческих роста да прибавь перед ним ещё и ров той же глубины. Нет, не зря гонял Твердислав всех по весне поправлять оплывшие скаты, подумалось Джейане. Как чувствовал любый. В сердце ворохнулась острая игла тревоги, так что Джейане пришлось вонзить ногти в ладони, чтобы не застонать. Держись! Держись! На тебя весь клан смотрит, все родовичи, Учитель, а сверху сам Великий Дух пристально наблюдает – как-то Его даром отмеченная своими силами распорядиться сумеет?
Не до тревоги о любимом сейчас. Это девчонки, у кого парни с Твердиславом ушли, могут красные от слёз глаза кулачками тереть, а она, Джейана, по прозвищу Неистовая, и малейшей своей слабости показать не имеет права. Потому что тогда клан дрогнет и перестанет быть. Исчезнет, растает, растворится без следа и без памяти. Ничего страшнее Джейана не могла даже вообразить.
– Слушайте меня, Твердиславичи. Кто на нас идет, я пока сказать не могу. Не время сейчас гаданья совершать. Ночью я всё справлю. А пока – к худшему готовьтесь. К тому, что на нас Неведомое выйдет.
Кто-то из девчонок ойкнул и тотчас зажал себе рот.
– Не ныть! – Джейана сверкнула глазами и даже ногой притопнула. – Выдюжим. А может, нас и вовсе стороной минет. Не знаю. Одно мне только точно ведомо – если видишь дым, готовься пожар тушить. И хвали Великого Духа, если огонь сам под дождём погаснет. Ночью сегодня я к вам приду – как только с гаданием все справлю. Кто чего спросить хочет?
– Джейана, а где Твердислав?
На лице Неистовой не дрогнул ни единый мускул.
– Папридоя они гнать ушли, разве не знаешь, Олеся? Как смогут – вернутся. Вот и всё. А ни о чём ином чтобы и думать не могли!
Постояла, для внушительности подержав над головой сжатый кулак. Зубы стиснула – аж захрустели, потому что ничего так не хотелось сейчас, как в голос взвыть.
Что, ну что с ним случиться могло? Нет ни такого зверя, ни такого Ведуна, ни твари ведуньей такой, чтобы с ним совладала бы так запросто! Если гон не так пошёл или в лесу что-то встретилось – непременно бы гонцов прислал. А так майся, терзайся, не зная, что и подумать. Поневоле всякая чушь в голову лезет. Та самая, о которой прочим сама и думать запретила. Потому что если не то Неведомое, каждый шаг которого болью во всей Джейаниной душе отдаётся – что ещё могло остановить Твердислава и его десяток? Что?! Разве что целая рать Ведунов. Да только откуда ж этой рати взяться? На Пэковом Холме стража стоит, во все глаза смотрит. Ребята надежные, зоркие, не сони, не из тех, что в облаках витают. Что, и они уже? И их уже?! Да нет, нет, нет! Сейчас, сейчас. Доберусь домой, все как положено справлю.
* * *
Четкий и ровный Ведуньин след вёл Твердислава с товарищами на юг. Ведунья не плутала. Не выделывала хитрых петель, не наводила обманных мороков – словно шла не по землям одного из сильнейших кланов, а по своим корневым владениям – тем, что за Лысым Лесом.
Сейчас Твердислав уже горько жалел, что с ними нет оружия. Не любят ни Ведуны, ни Ведуньи холодного железа. Когда приходится вести поединок одной лишь магией – куда как тяжелее. Но ничего. И на ведуньины хитрости у нас управа найдется. Жаль, конечно, что от гор они далеко – там можно было бы гномов поднять. Они всегда помогут, хоть и небескорыстно. Зато в долг лёгко верят и скорой отдачи не требуют. А все знают, что Твердислав своего слова ещё ни разу не нарушил.
Шли молча. Всё давно сговорено. Каждый знает, что ему делать, если впереди внезапно возникнет затянутая в латаный чёрный плащ длинная тощая фигура с непременной железной косой на длинной рукоятке. Натиск свиты примут на себя близнецы и Кукач, а Твердиславу с Чарусом достанется сама злодеица.
Ведуны никогда не оставляли клан Твердислава в покое на сколько-нибудь долгое время. И летом, и зимой они то и дело подступали к окружавшим становище скалам. Иногда их удавалось остановить ещё на Пэковом Холме, порой они прорывались на подступы к Ближнему Валу; и в этом году, собравшись с силами, Ведуны дважды серьёзно атаковали – и от них пришлось откупаться. Твердислав дёрнул щекой – вспоминать об этом было и больно, и стыдно. Спасибо разумной Джейане, охолонула, привела в себя, сама говорила с нечистью – и выкуп удалось изрядно скостить. Он, Твердислав – недаром имя такое! – на подобное не способен. Он скорее бросился бы в драку без надежды победить, чем стал бы говорить с отродьем Змеиного Холма. Это плохо. Вожак клана на то и вожак, чтобы уметь, когда надо, говорить камнями и стрелами, а когда надо – льстивыми обманными речами. Если б не Джейана, Твердиславичам пришлось бы худо. Ох, не похвалит, не похвалит за такое Великий Дух, когда, возлетев на Летучем Корабле, он, Твердислав, предстанет перед Его грозными очами и будет держать ответ по всей строгости за всё сделанное, а паче того – за несделанное.
К югу от обычных охотничьих угодий клана Твердиславичей, густых смешанных лесов, пересеченных сухими увалами, начиналась Речная Страна. Голубая, обогнув лесистые взлобки и завершив широкую петлю почти в три дня пути, разливалась по обширной низине, образуя бесчисленные рукава, протоки, старицы и озерца. Высокие лесные островины перемежались долгими нудными болотами, покрытыми зарослями стрелок, темно-венчиковых матрасников и уткопрятов. Чёрная вода медленно-медленно струилась по бесчисленным жилам этой земли; места считались не слишком опасными, самых вредных зверей владычествующие здесь кланы давно повыбили и за небольшую мзду в перелётный сезон разрешали охотиться тут всем соседям. Клан Твердислава не был исключением. И сам вожак, и Чарус, и Кукач, и близнецы бывали здесь не раз и не два. Местность они знали – пусть не так хорошо, как здешние старожилы, но вполне нормально для продолжения погони.
На быстром совете, созванном утром второго дня преследования, Кукач предложил повернуть. Ясно было, что Ведунья прошла мимо клановых владений, так что пусть теперь с ней разбираются Джой и Лайк.
Совет звучал вполне резонно.
– Ты что скажешь, Тарни? – Весь разговор вёлся, конечно же, беззвучно.
Тарни, весёлый, с ярко-жёлтыми солнечными волосами, задорным курносым носом и бесчисленными веснушками, только пожал плечами.
– А што? Кукач дело толканул. Мы своё сделали. Можно и назад вертаться. Но вот только я бы весть Лайку подал. Нехорошо. Соседи всё ж таки.
– Знаю я всё, знаю, – ехидно вплёл Чарус. – Из-за той темноглазой небось.
– А хоть бы и так! – не стал отпираться Тарни.
– Всё равно сказать надо, – поддержал брата молчаливый обычно Гарни. – Не по-людски промолчать.
Кукач поспешил согласиться.
– У Тарни, конечно, не башка, а один сплошной охал, но сейчас он и впрямь верно сказал. Темноглазая там или нет – не знаю и знать не хочу. Но с кланом Лайка мы всегда в ладу были – так что негоже их оставлять в неведении, – закончил Твердислав.
Сообща решили идти дальше. Джейана волноваться не должна – всё же трех гонцов назад отправили! Через спокойные места давно уже добрались. Ничего, переживёт род несколько дней без вожака. Джейана не хуже всё сумеет управить.
Глава четвёртая
Когда Буян пришел в себя, уже смеркалось. Он лежал на дне какой-то заросшей ямины, уже не поймёшь – то ли начатого и недостроенного логова корогрызов, то ли следа охотничьих раскопок корнееда. Яма оказалась глубокой, сухой и чистой. Ни тебе ядовитой травы, ни зловредных лиан, вообще ничего.
– А дело-то твоё, парень, дрянь, – вдруг произнёс тонкий, противненький голосок.
– Кто тут?! – Буян ошалело подскочил.
Сверху, над ним, на самом краю, в развилке выпершего из земли древесного корня, удобно устроился щелкунчик. Не травяной, не из знакомых. Как бы дикий – на нём не девчонками клана сшитая одежка, а какой-то серый флер.
– Я, я. Не скачи так, – щелкунчик неприятно усмехнулся. – Не пугайся, не съем. Тебя другие и без меня съедят. Шутка. – И, видя перекошенную от ужаса физиономию Буяна, вновь разразился тонким, мерзким и злорадным смехом.
– Чего тебе? – прохрипел Буян. Рука его помимо воли искала что-нибудь потяжелее – запустить в наглеца! Обычно щелкунчики были неприкосновенны, и даже Неистовая не дерзала с ними связываться; но сейчас, когда он, Буян, уже не родович, а…
– Правильно, изгой, – вдруг кивнул щелкунчик. Распустил флёр, потрепетал крылышками и назидательно закончил: – А вот кидаться в меня я бы тебе не посоветовал. Плохо будет.
– А мне уже терять нечего, – прорычал Буян, сжимая кулаки.
– Ну, это ты не прав. У тебя ещё жизнь осталась, – заметил щелкунчик. – И я, собственно говоря, хотел совет тебе дать.
– Какой-такой совет?
– Ты, Буян, теперь изгой. Клан тебя отринет, не сомневайся. Твердислав-то, может, ещё бы и простил, а вот Джейана никогда. Она тебя самолично на съедение кособрюху отдаст. Так что возвращаться тебе, прямо скажем, теперь некуда. А в лесу ты один сгинешь. У тебя даже ножа не осталось.
Речи щелкунчиков обычно – один сплошной писк; однако ж этот умудрялся чуть ли не вещать, причем – проникновенно. И голос его уже не казался Буяну ни смешным, ни писклявым.
– А тебе-то что с того?
– Меня просили тебе помочь. У тебя есть один выход.
– Это какой же? – скривился Буян. Внутри всё стало как-то донельзя мерзко и гнусно. – И кто это в наших краях взялся такой добренький мне помогать?
– Кто взялся помогать – сам скоро поймешь. Мне об этом тут речи разводить недосуг. А вот что тебе теперь делать – скажу. Ступай на север. Обогнёшь ваше становище. Будь осторожен – Джейана землю и небо местами перевернёт, чтобы тебя схватить. Я тебе проводника дам. Оглянись, да только, – в голосе щелкунчика вновь зазвенела насмешка, – не слишком пугайся.
Буян осторожно повернул голову. Великий Дух! Так и есть! Ну и ну! У него разом вспотели ладони.
Вслед за Учителем этих существ называли «ламиями», хотя тот же Учитель всегда оговаривался, что «настоящие» ламии, мол, совершенно не такие. Здешние же почти ничем не отличались от людей, имея вид девчонок лет пятнадцати-шестнадцати, только чуть поменьше ростом и притом очень, очень, очень «соблазнительных». Появлялись они только летом, одетые более чем легко – в какие-то полупрозрачные драпировки из трав, так что очень даже полные груди едва не вываливались из вырезов, что же до длины – если ламия присядет, так «срам один», как говорила Фатима. Среди мальчишек, только-только начавших мучиться
этим самым, шёпотом пересказывались истории о «добрых ламиях», которые, ежели их изловить, отнюдь не отбрыкиваются и не отбиваются, а очень даже хорошо…
Правда, ламии слыли созданиями редкими. Иногда они попадались среди свиты Ведунов и Ведуний, и тогда, ежели ламия оказывалась в руках клана, пощады ей ждать не приходилось – девчонки и девушки, твёрдо уверенные в том, что от этих ведуньиных потаскух их парни дуреют, теряют рассудок и прочее, попросту разрывали пленницу в клочья. Или сжигали живьём. Или закапывали в землю. Поэтому с девичьей стражей ламии бились насмерть, зачастую сами лишая себя жизни, если путей к спасению им не оставалось. Другое дело, если пленителями оказывались парни. После этого ламия частенько оказывалась на свободе, а вернувшиеся в становище воины в разговорах с подругами отчего-то ни словом не упоминали о том, какая им попалась добыча.
Разумеется, наслушался подобного и Буян.
Представшая ему ламия была невысокой, по плечо далеко не великану Буяну, рыженькой (совсем, как Гилви), с задорными зелёными глазами. При одном взгляде на вырез её платьица парень невольно сглотнул.
Ламия многообещающе улыбнулась.
– Она тебя проводит, – закончил свою речь щелкунчик. – Проводит до того места, которое вы, Твердиславичи, по недомыслию, именуете Змеиным Холмом. Ручаюсь тебе, змей там куда меньше, чем в тех лесах, что вы почитаете своими.
– Змеиный Холм? – Все мысли о ламии разом вылетели у Буяна из головы. Змеиный Холм! Логово Ведунов и Ведуний! Который уже год шли разговоры о том, чтобы объединить силы всех ближних и дальних кланов с заката, восхода, полудня и полуночи – с тем, чтобы раз и навсегда покончить с рассадником кровожадной нечисти, однако ещё ни разу разговоры эти не воплотились ни во что реальное.
– Это что ж, – пролепетал Буян. – Это что ж, мне к Ведунам идти? Да лучше я сам в болоте утоплюсь!
– Вот дурак! – покачал крошечной головой щелкунчик. – Не утопишься ты. Сил не хватит. Испугаешься перед Великим Духом своим предстать. А к Ведунам придешь – они тебя из-под его власти выручат. Знаю, знаю, что ты сейчас думаешь – небось превратят в слугу своего? Ошибаешься, милок, ошибаешься. Это ты сейчас у Джейаны в слугах ходишь, хотя уже и усы пробились и все такое. Это она тобой вертит как захочет. Ей и Твердислав не указ. А про Ставича со Стойко ты не думай. Что ты сделать-то мог? Молнию последнюю метнуть? Не округляй глаза, я не только это про тебя знаю. Ну, метнул бы ты её – и сам бы помер. А прикончила бы она тварь, что на вас напала, не прикончила бы – того ты знать не можешь. Я тебе по секрету скажу, чтобы ты не мучился, – не добил бы ты ее, даже если бы жизнь отдал, в последнее заклятье вложив.
– Правда? – выдохнул Буян. Очень, очень, очень, просто до одури хотелось поверить щелкунчику!
– Ну конечно, правда! – пропела сладким голоском ламия, взмахнув, точно веером, длиннющими ресницами.
– Правда, правда, – кивнул посланец Змеиного Холма. – Ты мне верь. Какой нам резон тебе врать? Слуг у Ведунов, знаешь ли, и так хватает. Врать специально тебе им без надобности. И сам ещё рассуди – кроме как к нам, тебе деваться не к кому. Гномы длиннобородые тебя не примут – на тебе уже наша печать. Как и драгоценные ваши
елфы, – насмешливо исковеркал он последнее слово.
Буян опустил голову. Чувство было такое, будто шею душат сразу две петли-удавки: одна Джейаны, другая Ведунов. И деваться некуда. По всем обычаям клана он – трус, и наказание ему одно – смерть. И не оправдаешься уже никак. И не докажешь, что даже третья молния вражину бы не сразила. А к Ведунам идти – тоже страшно! Мало ли что эти двое тут наплетут. Эльфы с гномами? Нет, тут щелкунчик и хотел бы соврать, да нужды нет – даже тех горцев, что просто набеги Ведунов отражали, в Подгорье уже не впускали. Кровь, мол, на тебе да ненависть. С Ведунами гномы разбирались сами, и тот, кто струсил перед тварью чёрных разбойников, мог рассчитывать только на быструю смерть от гномьего топора. Про эльфов и говорить нечего. Отродясь не воевали, от войны шарахались, как Ведуны от Джейаниных заклятий. Учитель? Ой, нет, нет, только не это, от стыда умереть – самая лютая казнь! Уж лучше на Джейанином костре. Есть, правда, ещё какие-то города на Светлой реке – слышал, на ярмарке рассказывали – может, туда? Ой, нет, нет, и туда дорога закрыта – Джейана много толковала про тамошних ворожей, больших мастеров прознавать, кто к ним в гости пожаловал. И струсившего перед Ведунами, да ещё и бросившего на смерть своих же товарищей – что там будет ждать? Правильно. Вот это самое, о чем лучше пока и не думать.
– Ты, Агальдок, побудь-ка в сторонке пока, – прежним медовым голоском вдруг проворковала ламия. – Мы с Буяном тут сами потолкуем по-свойски. А ты подожди.
– Разумно, Ольтея, – щелкунчик с важностью кивнул. – Я удаляюсь. Доводы разума приведены, Буян. Теперь дело за иными.
Сказал так, распустил серый флер – и поминай как звали. Умчался. Ламия проводила его усмешливым взглядом и повернулась к остолбеневшему Буяну. Связанное из трав и цветочных стеблей платьице вдруг волшебным образом начало сползать с мраморно-белых плеч, открывая на левом боку след зажившего ожога. Ламия засмеялась и протянула обе руки к Буяну.
– Тебе ведь этого хотелось, не так ли?
* * *
На ночной заре Джейана вышла в лес за Ближним Валом. Вышла, провожаемая пристальными взглядами всей его охраны. Врезались в память громадные глаза Гилви, в которых – одна только боль. Миху не стало хуже, но, против Джейаниного ожидания, не стало и лучше. За дело взялась Фатима, но пока и лучшей на много дней пути и много кланов врачевательнице удалось добиться немногого.
Неширокая тропка, что вела к медоносным угодьям, свернула вправо и растворилась в сумраке. Джейана осталась одна на крохотной полянке перед старым обгоревшим пнем. Его не касалась рука резчика, однако со стороны могло показаться, что это не пень, а присевший отдохнуть скрюченный древний старец.
Девушка закатала рукав грубой домотканой куртки. Обнажилась смуглая, вся исчерченная большими и малыми шрамами рука. Из ножен на поясе сверкающей рыбкой вынырнул нож. На небе – ни просвета, все четыре луны – и Белая, и Алая, и Голубая, и Зелёная – попрятались, словно страшась взглянуть на творящееся под ними. Это хорошо. Не следует тем, кто рядом с самим Великим Духом, попусту глазеть на кое-какие дела верных его слуг и детей.
Вытянув над пнем левую руку, Джейана закусила губу и быстро провела остро отточенным лезвием чуть пониже запястья. Гномья сталь мигом просекла кожу; по клинку побежала темно-рдяная струйка. Щекоча, тяжелые капли катились вниз, падая на поверхность горелого пня. Джейана мерным речитативом вонзала в ночь заклятие, связывая собственной кровью воедино слова и стремительные образы.
Раздался скрип. Он перешёл в скрежет. Пень зашевелился, точно стараясь выбраться из земли, вырвать себя, намертво укоренившегося в этой земле. Джейана молча ждала.
Наконец пронзительный, недовольный голос соизволил дребезжа произнести:
– Это опять ты, Неистовая. Кровь твою не спутаешь ни с чьей.
– А что, к тебе её так много попадёт? – не удержалась девушка.
– Не слишком-то ты почтительна со мной, – проворчало существо в пне. – Дерзишь, вопрошаешь без соизволения.
– Я могу сжечь тебя в пепел, и ты это знаешь, – бесстрастно уронила Джейана. – Но хватит! Не для того я пришла сюда…
– Чтобы пререкаться со мной, – вздохнув, закончил её незримый собеседник. – Понимаю. Тебе нельзя терять времени. Ведунья со сворой душителей рыщет по окрестностям. В этот раз они забрались на редкость далеко.
– Душители? – Даже неустрашимая Джейана вздрогнула. Оказаться в лапах у Душителей – много хуже смерти. А что они с девчонками делают!
– Они самые, – злорадно подтвердил пень.
– Хорошо, – Джейана уже овладела собой. – Я пришла спросить тебя.
– Ты можешь спросить меня только об одном, – с прежним злорадством напомнило существо. – На второй вопрос я не отвечу. А ты ведь хочешь спросить меня о двух вещах. О том, что грозит твоему клану, и о том, куда исчез твой миленький?
Глаза Джейаны вспыхнули. Ещё миг – и её гнев, обращённый в волну разящего волшебства, ударил бы по оскорбителю. Однако в последний момент она сдержалась. Видит Великий Дух, чего ей это стоило!
– Мне это ведомо, – мерно ответила она, одолев предательскую дрожь в голосе. Не видать этой твари её, Джейаны, неуверенности и страха! – Мне это отлично известно. И я задам тебе только один вопрос: что за напасть готовится рухнуть на нас?
Казалось, собеседник Джейаны преизрядно удивлён.
– Ну как ты можешь быть такой бессердечной? Другая б на твоём месте…
– Вот именно поэтому с тобой и говорю именно я, – перебила духа Джейана. – Потому что спрашиваю не о своём, понятно? Ну, ты слышал вопрос? Если да – то отвечай немедля!
– Ну, как тебе будет угодно, – существо в глубине пня на время затихло. Джейана терпеливо ждала. К её полному удивлению, вместо слов она сперва услыхала какое-то шебуршанье, вороханье, шорох – однако её собеседник молчал.
Прошло довольно много времени, когда девушка наконец не выдержала.
– В чём дело?!
– Не могу ответить, – раздалось глухое пристыженное бормотание. – Ничего не понимаю. – Голос звучал все глуше и глуше, пока не умолк совсем.
– Как так – ничего не понимаешь?! – теряя голову, завопила Джейана. Это было немыслимо, это было совершенно невозможно, как если бы на небе вместо четырех лун вдруг появилась бы одна или солнце взошло бы вдруг на севере. Таинственный дух, обитавший в горелом пне, всегда знал ответ на любой чётко поставленный вопрос.
– Не понимаю, не понимаю, – как заведённый бубнил скрипучий голос.
Девушка затравленно огляделась. Мрак вокруг поляны сгустился, сжался, обратившись в неприступную чёрную стену, из-за которой на дерзкую в упор глядели десятки голодных глаз. Любой визит к Отвечающему кончался одинаково – вопрос, на который ты сама не нашла ответа и обратилась с ним к потусторонним силам, развязывал тем силам руки, выпуская их на волю. Обращаться к Отвечающему рисковала одна лишь Джейана – даже неустрашимый Твердислав здесь пасовал, понимая, что из всего клана только его подруга может обуздать и загнать обратно в их обиталища темные орды, что вырывались на свободу, едва дух заканчивал свой ответ.
Холодные голоса бродячей нечисти затянули всегдашнюю тоскливую песнь. В стене мрака вспыхнули зелёные, алые, рыжие глаза. Засвистел ветер; и задергался, заскрипел старый горелый пень, точно норовя вырваться наконец из земли, пустить в ход руки-корни, обхватить ими, стиснуть задавшую неправильный вопрос, сдавить, услышать жалкие мольбы о пощаде, а потом – предсмертный хруст костей.
– Не понимаю, не понимаю, не понимаю, – неслось со всех сторон. Мрак надвинулся, совсем рядом перекликнулись холодные, исполненные ядовитой ненависти голоса – и тут даже неустрашимая Джейана от страха покрылась липким потом. Из тьмы надвигалось нечто неведомое, неосязаемое, бесформенное, лишенное клыков, когтей, рогов и прочего, но оттого ещё более страшное. Руки девушки бессильно повисли вдоль тела. Она не могла пошевелить и пальцем, сотворить защитное заклятие, она вся оказалась во власти безжалостных нечеловеческих сил, сил, с которыми Твердиславичи никогда не сталкивались и потому ничего о них не знали. Учитель, конечно, всегда предостерегал – не следует прибегать к помощи Отвечающего, ответы нужно искать самим, потусторонние силы алчны и коварны, они никогда ничего не делают бесплатно и не помогают бескорыстно; но разве сейчас, когда исчез Твердислав со всем Старшим Десятком, когда из беспредельности незнаемых земель надвигается-накатывает неведомая, неодолимая сила – разве могла Джейана поступить иначе?
Лица коснулись бесплотные ледяные пальцы, и девушка не сдержала слабый, постыдный крик ужаса. Чья-то незримая рука лениво опустилась ей на голову, прошла сквозь кожу и кости черепа, бесцеремонно принявшись копаться в её, Джейаны, памяти, с ловкостью жонглера извлекая из-под спуда все тайные страхи, давно и с усердием загонявшиеся в самые дальние уголки души. Земля под ногами вспучилась – и обретшие плоть ночные кошмары один за другим, словно жуки-дергунцы по весне, полезли на поверхность, стряхивая чёрные комья, разворачиваясь в бесконечную шеренгу и надвигаясь на Джейану.
Кажется, она закричала. Перед глазами стремительно проносились картины одна страшнее другой – пиршество невиданной нечисти над грудой мёртвых тел. Она видит запрокинутые лица мёртвых и узнает их – одно за другим. Малыши. Гилви с бесстыдно раскинутыми ногами, промежность окровавлена. Фатима с развороченной грудью. Мих, над чьими внутренностями справляет пир какая-то мелкая людоедская нечисть. И Твердислав – тоже мертвый, со скушенными напрочь руками. Такого с ней никогда ещё не было. Вся её сила таяла, точно собранный медовками воск на ярком солнце. Ни защиты, ни обороны. Ничего. Совсем ничего. Только пустота и одиночество.
«У тебя есть выход», – внезапно услышала она. Голос этот оказался ровен, холоден, строг, но при этом – отнюдь не лишён внутренней сжатой силы.
Еще миг – и Джейану охватила бы слепая гибельная паника.
«Нет! Нет! Не сдамся! Не побегу! И слушать не стану!»
Заклинаний не осталось, и последнее, на что можно рассчитывать, – на собственную волю. Если сейчас не дрогнешь, то тебя, может, и убьют, – но душа твоя чистой и незапятнанной предстанет перед Великим Духом, ты смело и прямо взглянешь Ему в глаза, и никто не сможет осудить тебя за трусость – самый страшный грех перед кланом.
