НИК ПЕРУМОВ, ПОЛИНА КАМИНСКАЯ
      ОДИН НА ОДИН
      АНОНС
      Ветеран принял приближающийся поезд метро за фашистский танк, братьям-близнецам показалось, что вагон полностью залит водой, и они тонут, чернобылец увидел зашкаливающий дозиметр в руках другого пассажира... Одна мысль о необходимости спуститься в это "подземелье ведьм" стала приводить людей в ужас. Поползли зловещие слухи. Быть может, крысы-мутанты способны вызывать кошмарные галлюцинации?
      Выяснить причину бедствия берется один из героев заключительного романа дилогии - бывший милиционер Михаил Шестаков. Но только один человек, наделенный способностью проникать в воображаемые миры, способен догадаться, откуда и зачем попали к нам эти отвратительные существа.
      ОДИН НА ОДИН
      - ОНИ ВСЕ МАТЕРИАЛЬНЫ... ИМЕЮТ ФОРМУ, КОТОРУЮ НЕ МОГУТ ИЗМЕНЯТЬ. НИКАКОГО РАВНОВЕСИЯ - НЕВОЗМОЖНО УСЛЕДИТЬ ЗА МИЛЛИАРДАМИ РЕАКЦИЙ, ПОСТОЯННО ИДУЩИМИ В ЭТОМ МИРЕ. СПЛОШНОЕ КОПОШЕНИЕ МОЛЕКУЛ В ЗАМКНУТЫХ ОБЪЕМАХ. ОЧЕРЕДНОЙ НЕЛЕПЫЙ ФОКУС ОРГАНИЧЕСКОЙ ХИМИИ, КОТОРЫЙ ОНИ НАЗЫВАЮТ "ЖИЗНЬ".
      - КАК ОНИ СУЩЕСТВУЮТ В СВОЕМ БЕСТОЛКОВОМ МИРЕ? И ЧТО ЗА СТРАННЫЕ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ СОБЫТИЯМИ?
      - ОНИ НАЗЫВАЮТ ЭТО "ВРЕМЕНЕМ". И УМУДРЯЮТСЯ ДЕЛИТЬ СКОРОТЕЧНЫЙ ХАОС СВОЕЙ ЖИЗНИ НА ПРОМЕЖУТКИ. КРОМЕ ТОГО, ОНИ ОБЩАЮТСЯ ДРУГ С ДРУГОМ С ПОМОЩЬЮ ЗВУКОВЫХ КОЛЕБАНИЙ.
      - ГРИМАСА ПРИРОДЫ, НИЧЕГО БОЛЬШЕ... ЗАЧЕМ ЭТО НАМ?
      - ОДИН ИЗ ВИДОВ ЭТИХ ПРИМИТИВНЫХ ТВАРЕЙ - ОНИ НАЗЫВАЮТ СЕБЯ "ЛЮДИ" ОБЛАДАЕТ УНИКАЛЬНОЙ СУБСТАНЦИЕЙ. НИКАКИХ АНАЛОГОВ ЭТОМУ НЕТ ВО ВСЕЙ ОБОЗРИМОЙ ВСЕЛЕННОЙ.
      - И ЧЕМ ЖЕ ИНТЕРЕСНА ЭТА СУБСТАНЦИЯ?
      - ДАЖЕ МЫ НЕ МОЖЕМ ДАТЬ ТОЧНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЭТОМУ ФЕНОМЕНУ. ПОХОЖЕ НА ТО, ЧТО КАЖДЫЙ ТАКОЙ ОБЪЕКТ ЯВЛЯЕТСЯ, ПО СУТИ, НАДПРОСТРАНСТВЕННОЙ ДЫРОЙ, ЧЕРЕЗ КОТОРУЮ МЫ МОЖЕМ ВЫВЕРНУТЬ НАШУ ВСЕЛЕННУЮ НАИЗНАНКУ...
      - ЧТО ЗНАЧИТ - "КАЖДЫЙ ТАКОЙ ОБЪЕКТ"? ИХ ЧТО - НЕСКОЛЬКО?
      - ЭТО ЗВУЧИТ НЕПРАВДОПОДОБНО, НО ЛЮБОЕ СУЩЕСТВО, ОТНОСЯЩЕЕСЯ К ВИДУ "ЧЕЛОВЕК", ЯВЛЯЕТСЯ НОСИТЕЛЕМ ЭТОЙ СУБСТАНЦИИ. И БОЛЕЕ ТОГО, ЭТИ ЖАЛКИЕ КОМКИ ОРГАНИЧЕСКОЙ СЛИЗИ ЗНАЮТ ОБ ЭТОМ!
      - О ЧЕМ?
      - О ТОМ, ЧТО ИХ МАТЕРИАЛЬНОЙ ОБОЛОЧКЕ ПРОТИВОПОСТАВЛЕНА НЕМАТЕРИАЛЬНАЯ.
      - НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ДЛЯ ЭТОГО НУЖНО ИМЕТЬ РАЗВИТОЕ СОЗНАНИЕ! ОТКУДА В ЭТОЙ ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ПРОВИНЦИИ РАЗУМ?
      - УВЫ. НЕОБЪЯСНИМО, НО ФАКТ. ТРУДНО ПРИДУМАТЬ БОЛЕЕ НЕСОВЕРШЕННЫХ СУЩЕСТВ, ЧЕМ ЭТИ ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ "ЛЮДИ". ДАЛЕКО НЕ ВСЕ ВЕРЯТ В СУЩЕСТВОВАНИЕ "ДУШИ". ИСТОРИЧЕСКИ СЛОЖИЛОСЬ ТАК, ЧТО НА ОСНОВЕ ПРАВИЛЬНОГО ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ О ЕЕ НАЛИЧИИ ЛЮДИ СДЕЛАЛИ СОВЕРШЕННО НЕВЕРНЫЕ ВЫВОДЫ. ЭТО ПОЛОЖИЛО НАЧАЛО УДИВИТЕЛЬНОЙ ПО СВОЕЙ НЕЛЕПОСТИ И НЕЛОГИЧНОСТИ ВЕРСИИ. ОНИ ПОЛАГАЮТ, ЧТО НАД НИМИ СУЩЕСТВУЕТ ВЫСШЕЕ И МУДРЕЙШЕЕ СУЩЕСТВО, РУКОВОДЯЩЕЕ ИХ ПОСТУПКАМИ.
      - ОНИ ЗНАЮТ О НАС?
      - НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ. СЛУЧАЙНОЕ СОВПАДЕНИЕ. О НАС ОНИ НИЧЕГО НЕ МОГУТ ЗНАТЬ. ИХ ПРИМИТИВНЫЙ МЫСЛИТЕЛЬНЫЙ АППАРАТ НЕ В СИЛАХ ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЕ СТОЛЬ СОВЕРШЕННЫЙ РАЗУМ, КАК МЫ. ПРИ ЭТОМ ЛЮДИ ПЫТАЮТСЯ НАСЕЛИТЬ СВОЙ МИР АБСОЛЮТНО НЕРЕАЛЬНЫМИ ОБЪЕКТАМИ, ВЫЗВАННЫМИ ИГРОЙ ИХ ВООБРАЖЕНИЯ...
      - ИГРОЙ ЧЕГО?
      - ПРОСТИТЕ, КОЛЛЕГА, Я ОБЛАДАЮ БОЛЬШЕЙ ИНФОРМАЦИЕЙ ОБ ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ, ПОЭТОМУ ИНОГДА ИСПОЛЬЗУЮ НЕПРИВЫЧНЫЕ ТЕРМИНЫ. ДЕЛО В ТОМ, ЧТО ЛЮДИ УМЕЮТ "ВЫДУМЫВАТЬ".
      - ПОЯСНИТЕ, КОЛЛЕГА, МНЕ НЕПОНЯТЕН И ЭТОТ ТЕРМИН.
      - КОНЕЧНО, НЕПОНЯТЕН. ВЕДЬ ИМЕННО ТАК НАЗЫВАЕТСЯ СОВЕРШЕННО НЕПРОДУКТИВНЫЙ ПРОЦЕСС СОВМЕСТНОЙ РАБОТЫ ИХ РАЗУМА И "ДУШИ". ДЛЯ НАС, ТЕХ, КТО МГНОВЕННО ПОСТИГАЕТ СУЩНОСТЬ ЛЮБОГО ЯВЛЕНИЯ, ЭТО НЕПОСТИЖИМО: ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ПОЗНАВАТЬ МИР ТАКИМ, КАК ОН ЕСТЬ, ЭТИ БЕСТОЛКОВЫЕ СОЗДАНИЯ НАГРОМОЖДАЮТ MHOЖЕСТВО ВАРИАНТОВ, СТОЛЬ ЖЕ ДАЛЕКИХ ОТ ИСТИНЫ, КАК И ИХ КАРЛИКОВАЯ ЗВЕЗДА ОТ ЦЕНТРА ГАЛАКТИКИ.
      - Я ПОПРОСИЛ БЫ ВАС НЕ УВЛЕКАТЬСЯ НЕСУЩЕСТВЕННЫМИ ПОДРОБНОСТЯМИ. КОНКРЕТНО: ЧЕМ НАМ МОЖЕТ ВЫТЬ ИНТЕРЕСНА ЭТА СУБСТАНЦИЯ, НАЗЫВАЕМАЯ "ДУШОЙ", И КАК МЫ МОЖЕМ ЕЕ ПОЛУЧИТЬ?
      - ОБОСНОВАНИЕ УЖЕ ПОДГОТОВЛЕНО И ПРЕДСТАВЛЕНО ГЛОБАЛЬНОМУ КООРДИНАТОРУ. ТАМ ЖЕ ВЫ СМОЖЕТЕ ОЗНАКОМИТЬСЯ С ОПИСАНИЕМ ПЕРВОЙ, К СОЖАЛЕНИЮ, НЕУДАЧНОЙ ПОПЫТКИ КОНТАКТА.
      - ВЫ ИМЕЛИ КОНТАКТ С ЭТИМИ СУЩЕСТВАМИ?
      - ДА. СРЕДИ ЛЮДЕЙ, НЕСМОТРЯ НА ДОВОЛЬНО НИЗКИЙ ОБЩИЙ УРОВЕНЬ РАЗВИТИЯ, ИНОГДА ВСТРЕЧАЮТСЯ ИНДИВИДУУМЫ, СПОСОБНЫЕ НА УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПРОЗРЕНИЯ. ПРЕДСТАВЬТЕ МОЕ УДИВЛЕНИЕ...
      - КОЛЛЕГА, Я ВИЖУ, НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ЭТОЙ ПЛАНЕТОЙ ПЮШЛО ВАМ ВО ВРЕД. ВЫ ВЫРАЖАЕТЕСЬ КРАЙНЕ БЕССВЯЗНО И ОТВЛЕЧЕННО. ВАША ПОСЛЕДНЯЯ ФРАЗА АБСОЛЮТНО НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА. СЛЕДИТЕ ЗА СОБОЙ.
      - ВЫ ПРАВЫ. Я ПОСТАРАЮСЬ НЕ ОТВЛЕКАТЬСЯ. НАМИ БЫЛ ОБНАРУЖЕН ВНЕПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КАНАЛ ПЕРЕДАЧИ ДУШ.
      - ЕСТЕСТВЕННЫЙ?
      - НЕТ. ИСКУССТВЕННЫЙ. СОЗДАТЕЛЬ ЭТОГО КАНАЛАМ САМ НЕ ПОДОЗРЕВАЛ ОБ ИСТИННОМ НАЗНАЧЕНИИ СКОНСТРУИРОВАННОГО ИМ ПРИБОРА И ИСПОЛЬЗОВАЛ ЕГО ДЛЯ КОРРЕКЦИИ ОРГАНИЧЕСКИХ ПОРАЖЕНИЙ ДРУГИХ ИНДИВИДУУМОВ. Я ПОВТОРЯЮСЬ, НО ЭТОТ ХАОТИЧНЫЙ МИР ПОЛОН СЛУЧАЙНОСТЕЙ. В РЕЗУЛЬТАТЕ ОДНОЙ ИЗ НИХ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ ВНЕПРОСТРАНСТВЕННОГО КАНАЛА СОВПАЛО С ОЧЕНЬ ВЫСОКОЙ КОНЦЕНТРАЦИЕЙ ПОДГОТОВЛЕННЫХ ДЛЯ ПЕРЕХОДА ДУШ. МЫ СТОЛКНУЛИСЬ С ПРАКТИЧЕСКИ ПОЛНОСТЬЮ УКОМПЛЕКТОВАННЫМ КАНАЛОМ: СТАЦИОНАРНЫЙ МАЯК, ПЕРЕДАТЧИК И ДАЖЕ МАТРИЧНЫЙ УМНОЖИТЕЛЬ. САМОЕ УДИВИТЕЛЬНОЕ... ПРОСТИТЕ, Я ОПЯТЬ ИСПОЛЬЗУЮ НЕРАЦИОНАЛЬНЫЙ ТЕРМИН... ЧТО ЭТИМ КАНАЛОМ ПОЛЬЗОВАЛИСЬ.
      - КТО?
      - ЛЮДИ.
      - ВЫ ТОЛЬКО ЧТО ГОВОРИЛИ ОБ ЭТИХ СУЩЕСТВАХ КАК О КОМКАХ ОРГАНИЧЕСКОЙ СЛИЗИ. КАК МОГЛИ ОНИ СОВЕРШАТЬ НАДПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЯ? ЭТО НЕ ПОКАЗАЛОСЬ ВАМ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫМ?
      - НЕТ. В СИЛУ СОБСТВЕННОЙ ОГРАНИЧЕННОСТИ ЛЮДИ НЕ МОГУТ ОБЪЕКТИВНО ОЦЕНИВАТЬ СВОИ ДЕЙСТВИЯ. ДЛЯ НИХ ЭТО БЫЛО СВОЕОБРАЗНЫМ СПОСОБОМ ПОЛУЧЕНИЯ УДОВОЛЬСТВИЯ, НЕ БОЛЕЕ.
      - ТОГДА ПОЧЕМУ ВАШ КОНТАКТ ОКАЗАЛСЯ НЕУДАЧНЫМ? ПОЧЕМУ МЫ ЕЩЕ НЕ ИМЕЕМ ЭТОГО ВНЕПРОСТРАНСТВЕННОГО КАНАЛА?
      - В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ МЫ ПОЛУЧИЛИ МОЩНЫЙ ОТПОР СО СТОРОНЫ ЧЕЛОВЕКА И ПОТЕРЯЛИ КАНАЛ.
      - ПОЧЕМУ ВЫ НЕ УНИЧТОЖИЛИ ЭТУ ПОМЕХУ?
      - ЭТО ОЗНАЧАЛО БЫ НАРУШЕНИЕ КОДЕКСА НЕВМЕШАТЕЛЬСТВА.
      - СУДЯ ПО ВАШИМ ДЕЙСТВИЯМ, ВЫ НЕОДНОКРАТНО НАРУШАЛИ ЭТОТ КОДЕКС И РАНЬШЕ. К ТОМУ ЖЕ ВЫ ПРЕКРАСНО ОСВЕДОМЛЕНЫ, ЧТО СУЩЕСТВА, НАСЕЛЯЮЩИЕ ЭТУ ПЛАНЕТУ, НЕ МОГУТ ПОДПАДАТЬ ПОД ДЕЙСТВИЕ КОДЕКСА!
      - ВЫНУЖДЕН ПРИЗНАТЬ СВОЮ ВИНУ. СКОРЕЙ ВСЕГО, МЫ ПРОСТО НЕДООЦЕНИЛИ ЭТИХ СУЩЕСТВ. К ТОМУ ЖЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ БЫЛО ТАКИМ НЕОЖИДАННО СИЛЬНЫМ...
      - ОПРАВДАНИЯ МОЖЕТЕ ОСТАВИТЬ СЕБЕ. Я ИМЕЮ ИНФОРМАЦИЮ О ТОМ, ЧТО ГЛОБАЛЬНЫЙ КООРДИНАТОР УЖЕ ОЗНАКОМЛЕН С ВАШИМ ОБОСНОВАНИЕМ И НАСТАИВАЕТ, ЧТОБЫ КАНАЛ БЫЛ ВОССТАНОВЛЕН. ЕСЛИ ВАМ ЭТО НЕ УДАСТСЯ, В ХОД БУДУТ ПУЩЕНЫ ДРУГИЕ СИЛЫ. ВЫ РЕАЛЬНО ОЦЕНИВАЕТЕ СВОИ ВОЗМОЖНОСТИ?
      - ДА.
      - ПРИСТУПАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО.
      ПРОЛОГ
      Ну, а что еще можно делать в рейсе? Вышивать "крестом"? Учиться играть на балалайке? Совершенствовать свой "нулевой" английский? Ну-ну, флаг вам в руки.
      Саша сидел на койке и пытался во всех подробностях представить себе тарелку горячего украинского борща с пампушками. Не самое, кстати, удачное занятие для человека, только что отстоявшего вахту в машинном отделении.
      Первый месяц в рейсе здорово напоминал Саше театр абсурда. Знаете, что это такое? Берется, например, описание Цусимского сражения и водевиль "Лев Гурыч Синичкин". Тщательно перемешивается, разрезается на куски и раздается команде. Реплики подаются когда угодно и кем попало. Место действия - заброшенный склад металлолома, который по рассеянности все называют теплоходом. Прибавим к этому звучное имя, типа "Академик Забайкал-Кобылин", средней силы шторм в Атлантике и полное отсутствие благодарных зрителей. А нот что такое четвертый механик на подобной посудине, поймет далеко не каждый. Для любопытных поясним: только благодаря Саше Самойлову пожилой "Академик" мог двигаться как единое целое. В тот же первый месяц на все Сашины претензии к двигателям "дед" (то есть старший механик), меланхолично пожимая плечами, тянул:
      - А куда ж ты раньше смотрел?
      И Саша уходил в машинное отделение, чувствуя себя деревенским лохом, которому ловкий папаша всучил в жены девицу легкого поведения.
      В общем, не до раздумий было Саше Самойлову в рейсе, не до воспоминаний. Где-то в глубине души свербила привычная, обязательная для любого моряка тоска по дому. Хотя, чего себе-то врать, по какому дому? По надоевшей до зубовного скрежета койке в провонявшей всеми пороками человечества общаге? Или, может быть, по крикливой своей мамаше скучал он, болтаясь между Европой и Америкой? Кто разберет...
      Потом была нереально солнечная Куба, нищета, смуглые, удивительно гладкие тела, пляжи, и пальмы, и пиво, и женщины, женщины, женщины, готовые прямо здесь, сейчас, за деньги, или за хороший обед, или просто за банку сгущенки...
      И тут уж тем более было не до воспоминаний. Удобная штука - человеческий мозг. Казалось: после всего, что пережил Саша этой осенью в Питере, не просто "крыша", а "все верхние этажи" должны были съехать напрочь. Ан нет: серые мудрые клеточки закопошились, подсуетились, запрятали в дальние углы грозящие сумасшествием образы. И команду дали: работай, мол, ни о чем не думай. И работал. Пахал как проклятый. Что еще делать, когда остаешься один на один с раздолбанным двигателем, у которого все отваливается и везде течет... А над тобой - сорок человек команды. И все хотят идти в жаркие страны - денежку заработать, а заодно и текилы попить, кубинок-шоколадок потискать... А вот пойдем мы куда-нибудь на нашей хилой посудине или прямо здесь затонем - от тебя, браток, и зависит. Ну и что? А то, что не боги горшки обжигают. И пошли. И не потонули.
      Все было вполне прилично. С едой, конечно, могло быть и получше. Именно поэтому навязчивый образ тарелки горячего борща преследовал Сашу почти постоянно. И к началу третьего месяца плавания этот образ настолько оформился, что, возвращаясь после вахты, Саша почти чувствовал в каюте аппетитный чесночный дух.
      На этот раз предаться любимому занятию не пришлось. Без стука ворвался третий механик Славка и радостно сообщил:
      - Семеныч подвинулся!
      - Чего? - не понял Саша.
      - Ну, в смысле - тронулся! - Славка употребил еще несколько слов, которые в сочетании с энергичным покручиванием пальцем у виска означали, что Семеныч сошел с ума.
      Правда, сошел. Несколько человек, смущенно хихикая, толкались перед дверью в каюту старпома, откуда слышались возбужденные голоса. Матрос Бражников (он же - Семеныч, он же - Брага, он же - Дуремар) сидел, поджав под себя ноги, на старпомовской койке и громко доказывал:
      - ... не давал я ему разводного ключа! Хрен, говорю, гебе, а не разводной ключ! Самому нужен! А он, блин, рукой вот так повел, - Семеныч попытался продемонстрировать широкий жест и чуть не свалился на пол, - я гляжу: вентиля-то и нет!
      - Подожди, подожди, Бражников. - Старпом чувствовал себя неловко. С одной стороны, у него явно чесались руки дать матросу по шее и согнать с койки. А с другой стороны, Семеныч - вроде и не пьяный - нес такую околесицу, что было как-то не по себе. - Что за мужик к тебе приходил?
      - Да я же и говорю: голый! Как есть голый, в желтом костюме! И брат его с ним! Инструмент пропал... Я все в докладной написал! - Бражников цапнул со стола измятый листок. Хорошо было видно, что бумага совершенно чистая.
      В этот момент, растолкав любопытных, в каюте появился врач.
      - Ну-с, - заправски начал он, - что случилось? - После чего дверь закрыли, и бесплатный спектакль закончился.
      Вот и все, пожалуй. Матроса Бражникова, ласково поддерживая под белы рученьки, отправили на берег. Особо назойливых интересующихся доктор отшивал одной суровой фразой: "Пить надо меньше", - и в подробности не вдавался. Конфуз с Дуремаром еще долго обсуждали на судне, а фраза про голого мужика в желтом костюме быстро стала крылатой.
      Никто не знал, какое сильное впечатление произвело это событие на четвертого механика Сашу Самойлова. Да нет, никаких теплых чувств к обалдую Бражникову он не испытывал. И ничего жуткого в этой истории не было: ну, сдвинулся человек, бывает. И пить действительно надо поменьше... Вот только... Эх, не надо об этом думать!
      Но окончательно Сашу пробил совершенно незначительный эпизод.
      Забрел он как-то случайно в кают-компанию. Мужики увлеченно смотрели по "видику" космическую эпопею. "Держись, Сэм, - без выражения переводил голос за кадром. - Они атакуют. Плазменная пушка вышла из строя".
      - Жжарги, - громко сказал кто-то над ухом.
      - Что?! - Саша заорал так, что все обернулись.
      - Жарко, говорю, - мимо прошел боцман, вытирая платком лицо и шею. - Скоро вся команда взбесится.
      Саша немедленно отправился к доктору и потребовал самого сильного успокаивающего, какое только есть.
      Сергей Сергеевич внимательно посмотрел в глаза четвертому механику и молча накапал ему сорок капель корвалола. Саша обиженно выпил корвалол и побрел к "деду". Неплохой он мужик, наш доктор, но его тоже донимала жара и многочисленные случаи расстройства желудка у членов экипажа. Прояви он к Саше чуть более профессиональный интерес, неизвестно, как бы закончился для Самойлова этот рейс. Потому что он шел к Сергеевичу с намерением поговорить по душам. И по сравнению с тем, что мог бы рассказать Саша, голые мужики, являвшиеся к матросу Бражникову, показались бы детскими игрушками.
      У стармеха оказалась "в заначке" бутылка хорошей нодки. Сашин порыв выложить все начистоту о своих приключениях уже угас. Поэтому просто посидели, поворчали, деликатно обложили капитана, почмокали о кубинских девушках, покряхтели о бывших женах (оба, как оказалось, разведены) и разошлись, довольные друг другом.
      Но вот с тех самых пор не стало у Саши ни одной спокойной минуты. Особенно за работой: когда руки сами знают, что делают, а уши чутко улавливают малейший неправильный шум, в голову и лезут воспоминания.
      Если начинать сначала... А где оно, это начало? Почему гак шибануло послышавшееся нелепое слово "жжарги"? Или откуда у Саши шрамы на руке? Или как и отчего умерла его бабушка? Не такие уж странные и случайные вопросы, как могло бы показаться. А может, напрямик спросить: не знакомы ли вы с неким доктором Поплавским из петербургского Нейроцентра? А?
      Легче всего, конечно, было бы махнуть рукой и покорно согласиться на версию о талантливом гипнотизере. Так, помнится, заканчивалась "Мастер и Маргарита"? Валерка, кстати, сразу сказал Мишке, когда тот рассказывал о катастрофе в метро: "гипноз". Ну и что, что свидетелей много? Подумаешь милиция, протоколы... Мент - он тоже человек, его тоже загипнотизировать можно.
      Ладно, валяй по порядку.
      Жил-был в Петербурге парень. Звали его Саша Самойлов. Далее следует стандартная анкета: школа, Институт водного транспорта, рыболовное судно. Женился, развелся, детей нет. Семья: мать, сводная сестра, бабушка. Стоп. С бабушки, а верней сказать - с ее смерти, все и началось.
      Нашли Оксану Сергеевну Людецкую рано утром в скверике на Петроградской стороне. Она мирно сидела на скамейке и улыбалась. Женщина она была уже очень пожилая, поэтому естественных причин для смерти было предостаточно. Нашлись, однако, два странных обстоятельства, которые насторожили любимого внука Сашу. Во-первых, отличная двухкомнатная квартира на Каменноостровском проспекте оказалась завещанной совершенно постороннему человеку. И во-вторых, изможденная старуха, лежавшая в гробу, хоть и была Оксаной Сергеевной, но совершенно не походила на румяную упитанную бабушку, которую Саша видел всего за неделю до ее смерти.
      Здесь остановимся на минуту и поговорим немного о другом жителе Петербурга.
      Виталий Николаевич Антонов формально попадал под определение "новый русский". То есть так его мог запросто обозвать недоучившийся студент журфака, снующий по городу с потрепанным удостовереньицем какой-нибудь "желтенькой" газетки. Нет, нет, врать не будем, весь антураж был соблюден: жена с сыном, постоянно проживающие за границей, квартира на Каменноостровском "евростандарт", роскошная женщина (прошу заметить - не жена), машины, телохранители, отдых за границей, собственный ресторан за городом, акции, ну, и так далее. При этом Виталий был и остался порядочным человеком, очень неглупым, волевым и целеустремленным. Суховато выходит, но о Виталии, если говорить подробно и полно, можно отдельную книжку написать. В защиту, так сказать, сильных мира сего. Ясно, что ни в какой защите эти сильные не нуждаются... Впрочем, и все человеческое им не чуждо. Года три - три с половиной назад Антонов начал спиваться. Уже и по тем временам стоял он довольно круто. Дела шли гладко, заместителей он себе нашел исполнительных. Отчего ж успехам не порадоваться, не расслабиться чуть-чуть? От последнего и гибельного шага в пропасть его удержала любимая женщина и некий доктор Поплавский. Его уникальная методика помогла Антонову освободиться от алкогольной зависимости, а заодно и от многочисленных стрессов, вызываемых коммерческой деятельностью.
      Прибор, созданный Игорем Валерьевичем Поплавским, возвращал к жизни безнадежных паралитиков и отчаявшихся алкоголиков. Казалось бы, и солидные научные журналы, и бытовая, так сказать, пресса должны были во всеуслышанье трубить о грандиозной победе отечественной науки. А вот нет. Игорь воображал громкие заголовки, по-прежнему скромно попивая чай с сотрудниками своей лаборатории, и выслушивал жалобы больных. Но в торце нового здания клиники Нейроцентра появилась аккуратная дверца и скромная вывеска со смешным названием "Фуксия и Селедочка". Оздоровительный центр. За вполне приемлемые денежки там можно было поваляться под ласковым искусственным солнышком, потревожить застарелый остеохондроз или выпить чашечку горького, как хина, но очень полезного чая в фитобаре.
      За большие денежки и по протекции лично шефа "Фуксии и Селедочки" (какое странное совпадение! - его звали именно Виталий Николаевич Антонов) разрешалось посетить "кабинет психологической разгрузки". Но не было в том кабинете ни спокойной умиротворяющей музыки, ни плавных переливов света. Упаси Бог, ничего противозаконного за дверью заветного кабинета не происходило. Посетителям не предлагали порнуху или наркотики. Там просто стоял точно такой же прибор, что и в отделении Нейроцентра. Клиент усаживался в удобное кресло, погружался в гипнотический сон, несколько минут путешествовал в сказочных воображаемых мирах, затем просыпалея, платил тридцать две с половиной тысячи рублей по квитанции, энную сумму в твердой валюте лично доктору Поплавскому (сколько - не скажем) и уходил, совершенно удовлетворенный. Довольны были все. Начиная с измученных тяжелой жизнью бизнесменов и кончая руководством Нейроцентра - за одну только аренду "Фуксия и Селедочка" покладисто отстегивала неплохие деньги.
      Были, однако, во всей этой налаженной жизни некоторые нюансы, о которых знал только господин Поплавский. Ну, например: любому человеку, попадавшему под действие чудесного прибора, доктор Игорь ОБЯЗАТЕЛЬНО делал укол. Маленький такой укольчик - как комарик укусил - с помощью тонюсенькой иглы. Одно дело пациенты, но первый же посетитель "кабинета психологической разгрузки" наверняка насторожился бы при виде шприца. Поэтому инъекция производилась уже в тот момент, когда человек заснул. Значит, все-таки наркотики? Нет, нет, обыкновенный питательный раствор. Еще во время самых ранних опытов с прибором выяснилось, что человек во время такого лечебного двухминутного сна затрачивал огромное количество энергии. Первые пациенты буквально на глазах становились дистрофиками. Ну как? Никаких ассоциаций еще не возникло? Поднимите глаза на несколько абзацев повыше... Оксана Сергеевна Людецкая... Последний наводящий вопрос: кому оказалась завещана квартира? Правильно! Игорю Валерьевичу Поплавскому!
      Некрасивая вырисовывается картинка, грязненькая. Талантливый ученый, интеллигентный человек загубил старушку ради полсотни квадратных метров жилой площади. Ну, а с другой стороны: пожилая женщина, в здравом уме, без старческих заскоков и даже где-то, знаете ли, дворянка... Как она могла так безответственно поступить со своими родственниками? Что б там ни говорили, но Саша всегда был любимым внуком! Чем так задурил ей голову коварный злодей в белом халате? И вообще - что это за загадочный прибор, навевающий сладкие сны и забирающий энергию?
      Даже давнишний коллега и соавтор Игоря - Александр Иосифович Тапкин не догадывался, что происходит с человеком в том самом сне. А если бы и узнал, то наверняка смущенно рассмеялся и пожурил кандидата медицинских наук Поплавского за антинаучные мысли. Конечно, антинаучные! И пусть даже называлось открытие очень мудрено - "ментальнопсихосоматическая субстанция человека разумного", подразумевалась-то под этим просто-напросто "душа"! Не-е, не-е, не пойдет... Этак, батенька, мы и до Господа Бога докатимся.
      Доктор Игорь с Тапкиным не спорил, но упрямо гнул свое: душа существует. Существует, как совершенно материальный объект со своими огромными, но еще не познанными возможностями. И в большинстве случаев эти возможности останутся нереализованными - уж слишком крепко душа связана с телом. Вот и мечется она. Да только сделать ничего не может - лишь болит. Да что там притворяться! Игорь сам ВИДЕЛ, как неясная серая тень, словно платок из паутины, окутывала голову несчастной, задолбанной жизнью женщины с парализованной рукой. Что это было? Называйте как хотите! Доктор Поплавский посчитал, что перед ним - страдающая душа. И навел свой прибор на это прозрачное облачко. А потом увидел результат... Случайность, случайность. В одно мгновение множество событий и догадок сложились вместе.
      Потом были десятки других пациентов. Рыдающие от счастья родственники толкались у дверей ординаторской, позвякивая коньяком в сумках. Прямо посреди отделения отплясывал "сиртаки" пенсионер Пелиалиди, за год до этого перенесший тяжелейший инсульт. Пожизненный абонемент в филармонию обещал гениальному доктору Поплавскому пианист-виртуоз Бляхман, серьезно повредивший руки в битве с электроплиткой. А застенчивая дама-кроликовод из Подмосковья, избавившись от псориаза и многочисленных женских комплексов, четыре раза предлагала Игорю руку и сердце. Вернувшись домой, она послала подальше свой мохнатый источник доходов и впоследствии стала известной на всю Москву визажисткой.
      Некоторые сотрудники, особенно из младшего медицинского персонала, объясняли успехи доктора Поплавского чуть ли не колдовством. И никто не догадывался, насколько близки к истине были эти суеверия. Потому что на самом деле лечил не доктор и не его замечательный прибор. Как больной пес, обрывая цепь, убегает в лес и среди сотен трав находит одну - целебную, так и душа (прости, Господи, за такое дикое сравнение!), вырвавшись из оков, сама врачевала бренное тело.
      Ох, какой сейчас поднимется шум! Почему об этом методе ничего не известно широкой общественности? Неужели всех так можно вылечить? Кто вам позволил заниматься столь богопротивным делом? А что будет, если душа, как вы говорите, не захочет возвращаться обратно в тело? И за что, интересно, отдают сумасшедшие деньги наши "новые русские", у которых и болезни-то все - от излишеств нехороших? И дальше, и больше...
      Подождите, подождите с вопросами. Здесь вам не пресс-конференция. И не вам судить доктора Поплавского за то, что он продавал свое открытие за деньги. На его больных это ни в коей мере не отражалось, а заниматься предпринимательской деятельностью у нас в стране больше не запрещено. А вот одного важного вопроса никто так и не удосужился задать: что делает освобожденная душа, если человек здоров? Ну, то есть не страдает смертельным недугом, а, например, просто устал. Или не везет ему в жизни - хоть плачь. Или, наконец, он - болван, алчущий развлечений? Во-от. А просто гуляет она. Путешествует. Да в такие дали, что и не снилось. То есть кому-то, может, и снилось. Помнится, один средней руки бизнесмен все в детство свое мотался. Аккурат в тот момент, когда он с родителями из Житомира в Киев переезжал. Отца его тогда вторым секретарем горкома назначили. Так им на троих сразу четырехкомнатную на Крещатике выделили. И "Волгу" служебную. Примчится, бывало, взмыленный, на своем "лохматом" "фольксвагене", бухнется в кресло - и вот ему уже семь лет, и мама улыбается, и каштаны цветут, и в магазине "Взуття" ему желтые сандалии покупают...
      Конечно, все от человека зависело. Души ведь тоже... разные. И проколы случались. Приперлась как-то дурища немерянная - французским парфюмом за версту несет, ридикюль крокодиловый от денег лопается - отправляй, говорит, меня в Париж, дядя. Очень я, говорит, Эфельную башню уважаю и скучаю по ней сил нет. Поехать щас туда не могу, поскоку тухлое французское правительство мне визу не дает. Ты уж пособи... Да как тебе пособить, милая? Ну, попробовали. Игорь на нее в два раза больше времени, чем обычно, угрохал. Концентратор чуть не перегорел (есть такая хитрая штука у прибора, помогает нечеткие пики на нейрограмме вытягивать). А что толку, если у нее и в башке, и в душе - тряпки, да "тампаксы", да таблица умножения с ошибками... Где уж она там путешествовала - неизвестно, но осталась очень недовольна. Орала как белый медведь в теплую погоду.
      Много можно порассказать об истории прибора Поплавского. Но это уже подробности. Не все посетители откровенничали с доктором. И в первую очередь сам Виталий Николаевич Антонов. Наведывался он в "Фуксию" регулярно, с Игорем общался по-дружески, но про свои приключения - ни гу-гу. Кстати, ни одного запоя с ним больше не случалось. С того самого первого визита - как отрезало. Заместитель Антонова - Юрий - являл собой полную противоположность шефу. И выпить горазд, и трепло большое. С виду - ну чисто пентюх деревенский. А знал бы кто, какие звездные войны себе навертел! Стивен Спилберг одним бы глазком глянул - от зависти удавился.
      Был в этой истории еще один человек. Женщина. И какая Женщина! Светлана Вениаминовна Жукова. Любовница (фу, какое слово неуместное!) Антонова и, когда-то давным-давно, одноклассница Саши Самойлова. Что? Конечно, посещала. Конечно, путешествовала. Безусловно, ничего не рассказывала.
      Все. Со знакомствами пока закончили.
      Начинается... Когда-нибудь обязательно начинается. Паровоз, который только что, весело пыхтя, тащил за собой десяток вагонов, сходит с рельс. Безобидный обезболивающий морфий оказывается сильнейшим наркотиком. Мирный атом приходит в каждый дом.
      Оксана Сергеевна Людецкая действительно умерла после визита к доктору Поплавскому. Справедливости ради, стоит заметить, что вины Игоря здесь не было. Укол питательного раствора был им сделал вполне квалифицированно и вовремя. Разгадка проста и очевидна. Как и ответ на ранее заданный вами вопрос: что будет, если душа НЕ ЗАХОЧЕТ возвращаться?
      Какой-нибудь гипотетически-объективный суд, не задумываясь, обвинил бы доктора Поплавского в эвтаназии. Мудреное слово? Сейчас объясню. Врач по просьбе больного помогает ему максимально легко и безболезненно уйти из жизни. И поди докажи, что это не так, особенно если за эту жутковатую услугу врач получает квартиру больного. Формально - верно. Но попробуйте посмотреть немного глубже.
      Очевидно, что все люди думают о смерти и боятся ее. Никто не хочет ни долгих мучений тяжелой болезни, ни тем более одинокого старческого угасания. Вспомните, о чем просили богов легендарные Филемон и Бавкида? Они хотели жить долго и счастливо и УМЕРЕТЬ В ОДИН ДЕНЬ. Госпоже Людецкой, к сожалению, не с кем было делить смертное ложе. Она намного пережила всех своих любимых. Тем не менее можно смело утверждать, что Оксана Сергеевна ушла из жизни счастливой, и главная заслуга в этом - господина Поплавского. Доказательством тому предсмертное письмо Людецкой. С помощью вышеназванного прибора покойная отправлялась в созданный ею мир, разительно не похожий на наш. Не вдаваясь в детали, заметим только, что в том мире "величайшее событие XX века - Великая Октябрьская и т. д." попросту не свершилась. За несколько сеансов в клинике Нейроцентра госпожа Людецкая прожила именно ту жизнь, которую хотела. Доктор Поплавский знал о намерении Оксаны Сергеевны оставить ему квартиру. Но он не мог предполагать, что во время последнего сеанса она потратит все свои силы на то, чтобы ОСТАТЬСЯ там, где она была счастлива.
      Кто осудит благороднейшую женщину, которая выразила свою благодарность именно таким способом? Спасибо.
      Между прочим, и реальный суд оставил завещание в силе.
      Забавный нюанс: больше всех была недовольна таким решением истица - мать Саши Самойлова. Оксане Сергеевне она приходилась падчерицей. Вот вам старая сказка на новый лад. Хрустальный башмачок и полкоролевства достались мачехе, а Золушка пролетела мимо даже отцовского дома. Да вы бы видели ту Золушку...
      Так что же все-таки началось? А именно то, что смерть бабушки явилась, по сути, первым вмешательством ВЫДУМАННОГО мира в нашу жизнь. До этого двухминутный сон в удобном кресле лечил и успокаивал, давал прекрасную разрядку и отдых уму. То есть практически ничем не отличался от обыкновенного. А теперь остановимся на минуту и подумаем: почему это освобожденная душа обязательно отправляется в какой-то другой мир? Неужели нет соблазна хоть что-нибудь изменить здесь, у нас? Свободна! Невидима! Во что превратила Маргарита квартиру ненавистного критика Латунского?.. Страшно? Очень. Взять любого - с его тайными страхами, пороками, вожделениями - и представить, что вся эта мерзость вылезет наружу. Мало, что ли, нас обижали, обделяли, обманывали и предпочитали другим?
      Вторая смерть была ужасна. Больному Сапкину Степану Ильичу оставалась неделя до выписки, когда его нашли мертвым в палате. На его шее остались багровые следы удивительно маленьких, почти детских пальцев. А окоченевшая рука сжимала клок рыжей бороды. Никакая милиция никогда не найдет эту странную парочку убийц. А доктор Игорь будет молчать. И это понятно: кому скажешь, что Степана Ильича задушил появившийся из ночного кошмара новорожденный монстр-племянник?
      Иные миры, созданные фантазией людей, вторгались в реальную жизнь. Это могло выражаться в чем угодно: начиная от новых туфель, стоящих в прихожей, которых никто не покупал, и кончая сверхъестественными способностями, вдруг проявившимися у рядового обывателя. Так, одна из пациенток Поплавского, благополучно завершившая курс лечения, невольно стала причиной кровавой трагедии в петербургском метро. Мелкая ссора с сестрой из-за меховой обновки так распалила чуткую женщину, что прямо на глазах ошарашенных пассажиров безобидная шуба из собачьих шкур превратилась в озверелую свору, кипящую от ненависти к людям-предателям.
      И поломают еще головы ученые над загадкой крыс-мутантов в том же метро, наворачивая мудреные теории и жонглируя удобным термином "антропогенный фактор". Горячо, горячо, товарищи ученые. Да вот только не наши это грызуны, покладисто переварив ядохимикаты, дали столь опасное потомство. Никому и никогда уже не расскажет Виталий Антонов о СВОЕМ мире - о том, как спасаться от саунд-волны; о том, как выглядит мертвый северный город; о последнем задании, которое не выполнила его Команда; о славном парне-связном по кличке Зеленый. Трепло и весельчак, это он поведал байку про крыс, выделяющих сильнейший галлюциноген в момент опасности. Противогазы посоветовал взять. Погиб Зеленый. Похоронен ТАМ. Рядом с заброшенной ТЭЦ, над которой так жутко мерцают в ночи сиреневые сполохи. А мыслишка осталась. В НАШУ жизнь влезла и всех пережила.
      К счастью, прозрение наступило довольно быстро. Судьба, в лице безымянного медицинского чиновника, затребовала от кандидата наук Поплавского некую статистику. А именно: как поживают и чем занимаются бывшие пациенты третьего отделения клиники Нейроцентра. В смысле - доложите нам, как и сколько вы вылечили за отчетный период. Бумажное поручение быстренько спихнули на безропотную лаборантку, которая успешно справилась с делом.
      Первым увидел злополучную статистику Александр Иосифович Тапкин. Он сразу же позвонил Поплавскому, но поговорить коллегам в тот момент не удалось Игорь спешил на банкет. "Фуксии и Селедочке" исполнялось два года. Да, да, припоминается, что голос у Тапкина был встревоженный. Неизвестно, ЧТО увидел и до чего успел додуматься Александр Иосифович, глядя на жутковатые цифры. Несколько часов спустя он погиб прямо здесь, в своей лаборатории. Вылетевший из центрифуги ротор весом более пяти килограммов разорвал его почти пополам.
      Следующий день напоминал туго сжатую пружину, которая потихоньку вылезла из своего гнезда и вдруг раскрутилась со страшным скрежетом. Игорь сидел в своем кабинете, разбитый и подавленный. Помаргивал экран компьютера, выдавая очередную нейрограмму. Прямо на клавиатуре лежали листки злополучной статистики. Не требовалось большой проницательности, чтобы понять: прибор опасен. Равнодушные цифры и слова, выписанные круглым ученическим почерком лаборантки, складывались в трагедии живых людей.
      Герои появились вовремя. Один из них, конечно, Саша Самойлов. Двое других простые, но смекалистые русские милиционеры. Надо сразу честно признаться, что Сашина роль в этом эффектном появлении невелика. И если Валера Дрягин и Миша Шестаков по долгу службы занимались загадочными событиями, приведшими их к доктору Погошвскому, Саше в это время досталась роль как бы молчаливого катализатора.
      Ох, какой получился разговор... Представьте себе реакцию мента, которому заумный хлыщ в белом халате втюхивает историю про путешествие души! Все равно что подозревать в краже Мальчика с Пальчик или судить за убийство Кота в Сапогах! И самое обидное, что пришлось поверить!
      Не иначе судьба послала к Игорю этих троих. Потому что самое страшное увидел он даже не в этой проклятой статистике. Прокручивая раз за разом десятки нейрограмм на экране компьютера, он постоянно спотыкался о некую странность. Нейрограмма? Это такая длиннющая неровная линия - горы и впадины. А говорит она знающему специалисту о человеке многое. Вот в этом месте, например, способности к языкам. Если балакаешь ты свободно на двадцати, включая древнегреческий и суахили, - будет пик огромный. А если по-иностранному только - "уыпьем уодки" и "хенде хох!" - извини, яма. Да что там языки! Собак любишь или кошек, в шахматы играешь, сколько раз женат, пессимист-весельчак или оптимист-зануда, в инопланетян веришь, запои бывают, может, ты гомик скрытый - о чем хочешь скажу, ничего не утаю, а позолоти ручку, яхонтовый... Простите, увлеклись. И вот среди всех этих однообразных линий было три... ну, как бы это сказать... в общем, не должно быть у людей такого. Странные, ужасно странные нейрограммы. Одна - жестко-устойчивая, ни миллиметра изменений за почти два года. Но при каждом переходе души в свободное состояние выдает ярчайший энергетический всплеск. Как маяк. Единственная ассоциация - маяк. Вторая... Нет, так просто не описать, это чувствовать надо, слава Богу, насмотрелись уж этих разверток. Нечто... Ладно, скажу, как просится. Глядя на эту нейрограмму, отчетливо понимаешь: именно так и должна выглядеть бессмертная душа.
      Обладателем третьей необычной нейрограммы был Виталий Николаевич Антонов. Как вы помните, сильный, волевой, порядочный. Идея создания "Фуксии и Селедочки" принадлежала ему. Клиентов Игорю поставлял тоже он. Регулярно сам посещал кабинет "психологической разгрузки". А в кресле с Антоновым творилось уж совсем непонятное. Во-первых, энергию он как будто и не тратил, а, наоборот, откуда-то получал. Мощнейший, между прочим, заряд. Никаких внешних изменений вроде деградации личности в нем не наблюдалось, а между тем пики на нейрограмме исчезали. Словно утекала его душа. И чудилась за всем этим чья-то страшная, нечеловеческая воля.
      Для справки: хозяином души-маяка был ближайший сподвижник и первый заместитель Антонова - Юрий, а хозяйкой бессмертного эталона - Светлана Жукова.
      Пока доблестные наши милиционеры выводили злодея в белом халате Поплавского на чистую воду, Саша Самойлов мучительно пытался разобраться в себе. Все для него перемешалось. И личное - ну да, да, случилось уже: насмерть влюбился наш главный герой в свою когда-то невзрачную одноклассницу, и ощущение смертельной опасности для всего человечества, и жалость, и шость... К тому же - ЧУВСТВОВАЛ он. С той самой встречи у Нейроцентра, когда увидел ИХ выходящими. Светлана с отсутствующим взглядом и ЧУЖОЙ человек рядом с ней. При чем тут ревность? Здесь совсем другое... Кто стоял хоть раз в жизни лицом к лицу с врагом, тот поймет.
      Сумасшедший день продолжался. Для очередного сеанса прибыл в "Фуксию" Юрий. Всех присутствующих спрятать не удалось, поэтому в кабинете вместе с Игорем остался Саша. В последний момент, когда пациент, уже погруженный в сон, готовился отбыть в желанный мир, Самойлов вдруг увидел... Да, слабое серое облачко вокруг Юриной головы. Маяк. Маяк. Маяк. Кому и зачем он освещает дорогу?
      На глазах потрясенного Игоря Саша коснулся рукой светло-серого облачка.
      И отправился вслед за Юрой.
      И вернулся.
      Так был выявлен четвертый уникум, запросто вхожий в любой, самый навороченный мир. Ксчастью, ЭТА ДУША оказалась на нашей стороне. Ободренные неожиданным успехом, друзья решили попытать счастья немедленно. И, если получится, загасить к чертовой матери этот загадочный маяк.
      А теперь можете еще раз спросить у Саши: что такое "жжарги"? И простой четвертый механик из Петербурга сядет, задумчиво закурит "беломорину" и порасскажет вам о том, как славно потрепал пресловутых космических пиратов жжаргов Российский Космический флот в системе "Дзинтарс". Объяснит популярно, что такое "дымари". Кавторанга Иванова вспомнит. Двухместный дальний штурмовик типа "Валдай"... Эх, Мишки рядом нет...
      Кто бы ожидал от туповатого на вид Юрия такой богатой фантазии! Себе он отвел роль молодцеватого контрабандиста. Не будем, впрочем, долго останавливаться на этом приключении. Важно, что наши победили. Юрий погиб. Маяка больше не существовало. То есть в действительности живой и невредимый Юрий встал с кресла по окончании сеанса и ушел домой, ничего не подозревая о своей невыполненной миссии. В дальнейшем он совершенно потерял интерес к "кабинету психологической разгрузки", изредка недоумевая, а зачем его вообще туда носило. Да еще получил периодически повторяющиеся страшные приступы головной боли. Саша, кстати, на память о последней схватке в ТОМ мире получил ЗДЕСЬ богато изукрашенную шрамами руку. Парадокс...
      В мир Светланы, со всей возможной деликатностью, Саша отправился уже вместе с Валерой Дрягиным. Не нашли они там крутых космических прибамбасов, но вот персонажей встретили прелюбопытных. Новоявленные частные сыщики (именно такие роли предлагалось играть Саше с Валерой в декорациях чуть более цивилизованно-капиталистического Петербурга) столкнулись лицом к лицу с... Антоновым. Да шнырял еще постоянно под ногами препротивный карлик Алексей Иванович, этакий оживший "голос автора". Вот он-то и объяснил наконец просто и доходчиво: у вас есть товар, у нас есть покупатель. Какой товар? Души. Мелкие и крупные, гнилые и здоровые - все берем. Оптом. Кто интересуется? Не ваша забота. Клиент солидный. Ну что, по рукам? Не ерепеньтесь, молодые люди, если понадобится, вас и спрашивать не станем, сами возьмем.
      Получил. Крепко получил по рукам, старая гнида.
      А Светлану мы все-таки отбили. Ох, как они за нее цеплялись! Фиг с ним, с маяком, а вот Света, оказывается, могла душами наделять...
      Кого?..
      Саша отложил промасленную тряпку.
      Если я скажу - инопланетяне? Правильно, пошлете меня на фиг или к врачу. Тогда какого хрена я тут распинался про Антонова и Поплавского? А как же Мишка с Валеркой? Спросите - они все подтвердят! Что - тоже психи? Ох эта тупость человеческая! Да отвлекитесь на секунду от всего этого бредового хлама "летающих тарелок" с зелеными одноглазыми человечками!! Не летают они! И вообще в нашем понимании не двигаются! Ну давайте я скажу: сверхразум. Тьфу, тьфу, опять полезло! - не башка это с двумя тоннами мозгов и печальными глазами и даже не суперкомпьютер, занявший целую планету... Да и разумом их не назвать. Непонятное и непознаваемое НИЧТО. Или НЕЧТО?
      Случилось так, что огромная продуманная (или надуманная) суета, которую мы привыкли называть цивилизацией, не заинтересовала ИХ ни на йоту. Не вышло из НИХ долгожданных братьев по разуму. И лишь неуловимый, легчайший вздох, который носит в себе с первой секунды жизни до последней каждый представитель вида homo sapiens, оказывается вполне материальной психосоматической субстанцией (спасибо за формулировку, Игорь Валерьевич!)... Для нас особой роли новое мудреное название, может, и не играет. А вот для НИХ наши бедные ранимые души - новая форма существования пространства.
      А теперь следует вполне законное обывательское: "А ты почем знаешь?"
      И Саша привычно пожмет плечами и вернется к своим железкам, потому что ответа на этот воображаемый вопрос у него нет.
      Последними картинками в калейдоскопе памяти завертятся: Валерка, остервенело крушащий приборы; адская головная боль и собственный голос: "Ты блефуешь, Антонов, тебе ее уже не достать!"; мимолетное видение странного мира-катастрофы; чужие заплаканные глаза Светланы; безжизненная рука Виталия, свисающая с носилок.
      Часть первая
      ВЫБОРГСКИЕ КРЫСОЛОВЫ
      Глава первая
      МИША
      Понедельник. По-не-дель-ник. Словно ступеньки в гнилой подвал.
      Миша с отвращением смотрел на только что убитую крысу. Жирная, с лоснящейся грязно-коричневой шкурой тварь, казалось, все еще зло смотрела на него мертвым черным глазом.
      - Забирай, - отрывисто приказал он Толику, - и живо в лабораторию. Лед не забудь! - крикнул он уже в спину уходящему. - Еще стухнет по дороге...
      Ни фига, ни фига не получится. Сколько раз уже тупо повторялась эта сцена? И уже заранее известно, как, вернувшись, Толя старательно, словно бесталанный провинциальный актер, снова пожмет плечами и скажет: "Ничего интересного". Миша с тоскливой злостью посмотрел на сигарету, которая назойливо торчала из пачки. Не хотелось курить, но пришлось хоть чем-то занять руки. Маленькая плоская зажигалка скользила в огрубевших грязных пальцах. Миша швырнул ее в стену, длинно невкусно выругался и крикнул куда-то в коридор:
      - Витька, твою мать, просил же купить обыкновенных спичек!
      - Чего-о? - тягуче переспросили оттуда.
      - Это твоя бабская хреновина не зажигается!
      - Не ори, - спокойно сказал входящий Витек, поднимая зажигалку. - Лишь бы на ком-нибудь зло сорвать. Ну, все горит. Чего психуешь? Толик уехал?
      Миша кивнул. Первая же затяжка заволокла мозги ленивым туманом. Навалилась жуткая усталость.
      - Ни фига не получается, - повторил он уже вслух.
      - Ну и что? - Витек разогнал сизое табачное облако и сел.
      Неплохой Мишка мужик, строгий, правильный, сразу видно - мент бывший. Но все равно - человек оттуда, сверху. "Сверху" не в смысле - начальство, а просто с поверхности земли. Сам-то Виктор Гмыза уж восемь годков в метро отпахал. Пообтерся, притерпелся, перестал обращать внимание на тяжелый грохот поездов, сырость и тусклый свет. Что поделаешь, если праздничная иллюминация и полированный мрамор заканчиваются аккурат перед дверью подсобки. А этот вот страдает: на каждый шорох шугается, глаза щурит. То вдруг приседать надумает тыщу раз, а то ему воздуха мало. Чего мало? Вон встань под трехметровый вентилятор и дыши сколько влезет. За крысами они тут вздумали охотиться. Дурь бесполезная... Не так уж их здесь и много. Ну да, бывает, прошмыгнет мимо по своим делам хвостатая, ну и что? Это на свалке или в канализации они стаями гоняют. В старых домах, говорят, от них вообще житья нет. Серегина тетка даже как-то жаловалась, что у них на Моховой крысы из унитазов выскакивают. Бр-р-р.
      Пыльная лампочка лениво освещала кусок коридора. Где-то капало. Сигарета быстро кончилась, оставив во рту кошачий привкус.
      - Толика ждать не буду - Миша поплелся в раздевалку. Его чистая белая рубашка висела на крючке, неуместная, как биде в дачном сортире. Покопался в сумке, задумчиво повертел в руках шуршащий пакет и гаркнул: - Эй, Грымза, тебе бутерброды оставить?
      Вот еще новоприобретенная привычка: все время перекрикиваться, как в лесу.
      - Не-е! - откликнулся Витек, помедлив. Видимо соображал, обижаться ли ему на "Грымзу". - У меня котлеты домашние!
      Между прочим, сам готовит, домовитый мужичок.
      - Я пошел!
      Дежурный сквозняк рванул дверь из рук и с треском захлопнул за спиной. Пожилой мужчина с рюкзаком равнодушно повернул голову и тут же снова уставился в пол. Еще примерно с десяток пассажиров сиротливо стояли на платформе.
      Да-а, не узнать некогда шумную "Политехническую", не узнать. И время-то самое студенческое, вторая пара закончилась. В наше время это был пик активности: толпами народ валил. Кто-то, вдоволь выспавшись! - на третью пару, а кто-то и с нее - в город. Эх, даже вспоминать не хочется, душу травить. Было ведь когда-то блаженное бездумное время, когда все проблемы решались в пять минут. Сейчас же студенты, попивающие свежую "Балтику" на скамеечке парка, казались Мише существами нереальными. Хотя бы потому, что они могли позволить себе послать на фиг какие-то свои дела и просто повалять дурака, жмурясь под ласковым майским солнышком. А он - не мог. И для Миши Шестакова пятнадцать минут неподвижного сидения означали лишь одно: вот-вот из бешеной круговерти мыслей он выдернет одну, в данный момент наиболее важную, скоренько ее обмозгует и помчится дальше.
      До прибытия поезда Миша почти успел обдумать пять вещей. Во-первых, надо было оставить Толе записку. Во-вторых, Витька верняк обиделся: и на "Грымзу", и на легкомысленное "Я пошел!". Нет чтобы руку пожать рабочему человеку, попрощаться по-людски... В-третьих, не слишком ли застиранно выглядит рубашка для делового визита? Потому что, в-четвертых, Шестаков ехал в мэрию. Григорий Романович, тесть бывшего Мишиного начальника, устроил аудиенцию у какого-то крупного чиновника. Отсюда следует, в-пятых: достаточно ли убедительные бумажки лежат в Мишиной черной кожаной папке? Глядя правде в глаза, с такими материалами логичней было бы двинуть в редакцию "Сенсации" или на худой конец "Калейдоскопа". Вот, например, заявление...
      Стоп.
      Со своего места Миша прекрасно видел всю платформу, автоматически отмечая про себя все передвижения пассажиров. Ближе всех к нему находился тот самый дядечка с рюкзаком. И чего-то он внимательно рассматривал на рельсах.
      Порыв ветра из тоннеля ударил в лицо. И далее - за несколько секунд: мужчина, повернув голову, увидел приближающиеся огни, пригнулся, а затем, упав на пол, удивительно профессионально пополз по-пластунски к широкой скамье посреди зала, укрылся за ней, сдернул рюкзак, мгновенно развязав его, махнул рукой, крикнул что-то неразборчивое и принялся кидать картофелины в прибывающий поезд.
      Ох и пришлось с ним повозиться! Мужик попался хоть и немолодой, но жилистый. И не самая большая беда, что поезд метро он принял за фашистский танк. Когда ничего не подозревающие люди начали выходить, старый фронтовик решил пойти врукопашную.
      Миша сидел на ногах скрученного общими усилиями ветерана и с тоской думал о том, что к десяткам жутковатых историй в метро прибавилась еще одна. Очень быстро она, как обычно, обрастет красочными подробностями. И еще несколько тысяч человек предпочтут штурмовать трамваи, а не спускаться в это подземелье ведьм.
      Черная папка с доказательствами валялась на полу. Не описывать такие вот штуки, а показать однажды чиновнику из мэрии ошалелые лица пассажиров. Багровое лицо связанного старика, хрипящего: "Танки, танки.. Гранаты кончились..." Рыдающую женщину в разорванном пальто. И раскатившиеся по платформе картофелины.
      Уже пред ласковым оком гладкого господина (нет, пожалуй, все-таки, товарища) в мэрии Миша понял, что ЭТОГО не проймешь ничем. Солидный мужчина в хорошем сером костюме сидел за столом, положив руки перед собой. Этакий сфинкс без головного убора и в очках. Лет пятьдесят пять, не меньше, но гладкая кожа наводила на мысль о том, что мимикой он свое лицо не утруждает. И только слишком тонкие губы, похоже, больше привыкли к сдержанному "нет", чем к улыбающемуся "да".
      Табличка на двери "Хренов Р. И." говорила сама за себя. Ромуальд Иванович гордо восседал на должности "замначотдхозупрподком при комгоркомм и тр.". Мишину хорошо подготовленную речь он постоянно перебивал мелкими блошиными вопросиками типа: "А вы сами кем работаете?" или "А "скорая" быстро приехала?". Выслушав, побарабанил пальцами по столу и спросил:
      - Так что же вы хотите?
      - Денег, - почему-то разозлившись, ответил Шестаков.
      - Вот так просто? - Товарищ Хренов артистично округлил глаза и заразительно рассмеялся.
      Далее последовал маленький спектакль: мы поражены, мы машем руками, бессильно откидываемся на стуле, снимаем очки и вытираем выступившие слезы.
      Миша, сжав зубы, ждал, пока Хренов успокоится.
      - Дружочек мой, - проговорил наконец Ромуальд Иванович, - вы только не обижайтесь. А лучше - сядьте на мое место и посмотрите на себя со стороны. Приходит ко мне в кабинет взъерошенный человек, - это он прав, видок у Миши после танковой атаки был неважный, - и просит денег! И на что? - Хренов брезгливо пошуршал бумагами на столе. - Это, по-вашему, аргументы? Да мало ли сейчас психов? При чем тут метрополитен? Вы, кстати, у них в Управлении были? И что они сказали? Без вас проблем хватает! - Тут какая-то новая мысль поразила Ромуальда Ивановича. Взгляд его вдруг подобрел, а голос стал похож на повидло: - Я, впрочем, подумаю над вашим вопросом. Не волнуйтесь, что-нибудь мы обязательно придумаем.
      Ясно. Пройденный вариант. Как раз в Управлении метрополитена начали именно с предложения "не волноваться". Миша пару раз глубоко вдохнул и достал из внутреннего кармана еще одну бумагу.
      - Я не псих. Вот официальное заключение. И я прошу отнестись к моим словам серьезно.
      "Шут его разберет, - подумал Хренов, - бумага вроде настоящая, а такой бред несет... Надо его побыстрей выпроваживать. Обедать пора".
      "У, жаба бюрократическая, - решил Миша, - почти не слушал. На часы смотрит. Обедать небось пора".
      Шестаков резко встал, заметив, как вздрогнул Ромуальд Иванович, и протянул руку за папкой.
      - Все ясно, спасибо. Я пойду.
      - Конечно, конечно, - облегченно засуетился Хренов. Он вроде собрался подать Мише руку, но раздумал и лишь неловко привстал на стуле. - Координаты свои оставьте, вдруг что-нибудь придумаем.
      - Да что ты все заладил: "Придумаем, придумаем"! Сидишь тут, бездельник, "Фортинбрас при Умслопогасе", лоб морщишь! Я к тебе с делом пришел, а ты... Психов ему много... А то, что у нас на линии скоро филиал дурдома нужно открывать, тебя не касается? Да ты в метро когда последний раз ездил? - Миша представил, с каким удовольствием сейчас шарахнет этой официально-лакированной дверью...
      Ну вот, булыжник - орудие пролетариата... Неизвестно, что прошибло товарища Хренова, но голос его резко построжал:
      - Подождите! - И дальше, глядя прямо Шестакову в глаза: - Вот что. Орать и "тыкать" тут не надо. А надо реально смотреть на вещи. Вам нужны деньги? Очень хорошо. А кому это "вам"? Подсобному рабочему Шестакову? Беретесь за дело, так уж делайте это грамотно. - Миша внимательно слушал, стоя около двери. Зарегистрируйтесь официально, я уж не знаю, как общественное движение или фонд. Ищите спонсоров. Бейте в барабаны. Трубите в трубы. Задействуйте прессу, хотя... эти только панику раздуют.
      - Спасибо. - Сквозь утихающую злость Миша понимал, что "замнач" прав.
      - Не за что. Когда определитесь, милости просим с официальным письмом. Хотя... Буду с вами откровенен до конца: здесь денег не ищите.
      Шестаков решил, что трех "спасибо" будет многовато и, молча кивнув, открыл дверь.
      Хренов догнал его уже в конце коридора.
      - Послушайте... - Вне начальственного кабинета Ромуальд Иванович совершенно потерял сходство со сфинксом и вполне мог сойти за школьного учителя или рядового бухгалтера. Костюм оказался ему заметно тесноват, дыхание сбилось от быстрой ходьбы. - Вы... серьезно... верите во всю эту чертовщину? Легкий кивок в сторону Мишиной папки.
      - Не знаю. - Шестаков поморщился, подбирая слова. - Я должен просто понять, ЧТО там происходит, - пожал протянутую руку и твердо добавил: - Если я докажу, что это чертовщина, позову попа.
      Да, конечно, не стоило туда идти. Но Григорий Романович так убедительно рокотал Мише по телефону: "Сходи, Шестаков, времена нынче другие, власть к народу ближе стала... Иваныч мужик дельный... Расскажи ему все, не стесняйся... В конце концов, про выборы намекни..." А может, и правда стоило намекнуть?
      Миша стоял на Исаакиевской площади и курил. Казенные "Волги", в основном "тридцать первые", сновали туда-сюда, привозя и увозя тех самых "дельных мужиков". Почему-то вспомнился эпизод из любимой Мишиной книги "Ходжа Насредцин". Тонет ростовщик Джафар. Ему наперебой подают руки: "Давай! Давай!" А тот как будто не слышит. "Дураки вы, - сказал Насредцин, - не видите, кого спасаете? Вот как надо!" И протянул ростовщику руку: "На!" И спас. К чему это я? Какое "на!" мог я предложить Хренову? Возглавить предвыборную кампанию под лозунгом: "Избавим метро от чертей!"? Не смешно.
      И побрел Михаил Шестаков, бывший милиционер, а ныне - подсобный рабочий, по Малой Морской, прочь от бесполезной мэрии, сжимая под мышкой невзрачную кожаную папку. На Невском автоматически повернул направо, равнодушно проходя мимо новых заграничных витрин, не удостаивая взглядом ни шедевры петербургской архитектуры, ни весенних длинноногих девушек. Отказался моментально сфотографироваться на фоне Казанского собора, не купил ни газет, ни мороженого... Проигнорировал, одним словом, бурлящую жизнь родного города. Он уже спустился на несколько ступенек в подземный переход, но вид отвратительно кривоногой буквы "М" и неистребимый, с детства знакомый запах сероводорода на этом месте вдруг вызвал такой приступ ненависти к метро, что Миша развернулся и пошел назад.
      Какого черта я переживаю за этих людей? Почему я не могу так же спокойно, как они, читать детективы или обнимать девушек, а должен каждую секунду напряженно ждать очередной подлости неизвестного врага? Я становлюсь у крайней двери вагона и внимательно всматриваюсь в их лица: вдруг сейчас кто-то вцепится соседу в горло или забьется в истерике на полу?
      Шестаков сжал кулаки и прибавил шагу. Пойду домой пешком. Видеть это метро не могу! Не хочу больше этим заниматься, не буду, Дон-Кихот пополам с Рэмбо, пропади ты пропадом, "северная столица", уеду в Коми, лес валить, или лучше в Краснодар, там тепло, хлеб выращивать... или в Ташкент ("там яблоки", - гадко подхихикнул внутренний голос), - и Миша понял, что зря себя так накачивает, потому что, оказывается, второй, сидящий в нем, человек - ироничный и мудрый, несмотря на причитания первого, гнул свое: "Что ты разоряешься, как на митинге? Себя-то обманывать не надо, на "Гостином дворе" никаких интересующих нас инцидентов быть не может, это давно известно, купи газету, сегодня, кстати, "Комсомолка-толстушка" вышла, поезжай домой, дождись звонка Толика, вдруг что-то получилось, и не забудь позвонить в "справочную", узнать, что там с нашим "танкистом", как только будет можно, его надо повидать, порасспросить... И наша любимая черная папка, пополнившись еще одной "страшилкой", станет толще на несколько листков, а мы ни на шаг не приблизимся к разгадке..."
      Ладно, предоставим Мише разбираться со своими внутренними голосами и попробуем осторожно заглянуть в эту пресловутую папку.
      Начинал ее собирать Шестаков месяцев пять назад. Только-только начали утихать страсти вокруг Нейроцентра. Валерка Дрягин скоропостижно женился, хитрый Самойлов свалил в рейс, и Мишка остался один на один со своими сомнениями. Ну, ладно. Допустим, Опь Юлия Борисовна пострадала из-за собственной чувствительной души. "Пострадала" - не то слово, если речь идет о десятке раненых и двух погибших, одна из которых - сестра Юлии Борисовны. Невесть откуда взявшиеся в вагоне собаки (теперь-то Миша знал, ОТКУДА) грызли и рвали всех подряд. По долгу службы Шестаков одним из первых увидел, на что способна тонкая ранимая душа после воздействия прибора Поплавского. Так. А остальные?
      ... Дежурная по станции, которая внезапно вообразила себя архангелом Гавриилом, а родной метрополитен - вратами ада...
      ... Рыдающий старичок умолял, чтобы его вывели наружу: он больше часа ездил туда-обратно, но ВСЕ станции были "Академическими"...
      Да зачем далеко ходить? Санька Самойлов лично наблюдал свое падение под проходящий поезд по телевизору, установленному для машиниста в начале платформы.
      Миша специально проверил: Юлия Борисовна была единственной пострадавшей и одновременно пациенткой доктора Игоря. Остальные и близко не подходили к зданию Нейроцентра. Миша завелся. Он проделал громадную работу. Не поленился поднять ВСЕ несчастные случаи в метро (благо служебное положение позволяло это сделать - тогда Шестаков еще работал в милиции). Аккуратно отсеял просто пьяных и просто психов. Из оставшихся кого смог - нашел и с кем смог поговорил. И что? И ничего. Около тридцати случаев кратковременного помешательства. Внезапных и необъяснимых.
      Шестаков понял, что ум у него заходит за разум. Он купил литр водки, три гвоздики и решился нарушить семейную идиллию Дрягиных.
      Миша никогда не был ни в Японии, ни тем более в знаменитом театре "Но". Но где-то он читал, что их актеры, используя игру света и тени, умудряются придать совершенно неподвижным маскам любые выражения. Безмолвная трагедия, разыгравшаяся в первые же минуты перед его глазами в Валеркиной прихожей, была явно достойна лучших спектаклей "Но".
      Мариночка окинула Мишу взглядом врача-рентгенолога, кисло-сладко улыбнулась гвоздикам, мгновенно почернела при виде бутылки и ушла на кухню, покачивая бедрами.
      Хорошо было заметно, как все Валеркино нутро потянулось за этим покачиванием. Дрягин безмолвно разрывался на части. Глаза его светились радостью при виде "сладкой парочки" Шестаков-"Распутин", рука уже потянулась для дружеского рукопожатия, но чуткое ухо уловило неодобрительное позвякивание посуды. Гримаса нечеловеческого страдания исказила мужественное лицо Валеры, и он двинулся вслед за женой.
      После непродолжительного шипяще-свистящего совещания за закрытыми дверями Мише таки выдали тапочки и допустили на кухню. Марина стояла у стола и резала колбасу с таким выражением на лице, будто не краковская полукопченая у нее под ножом, а все назойливые друзья-алкоголики ее беспутного муженька.
      Ну и, конечно, никакого разговора не получилось. Вторая же рюмка стала колом в горле. Говорят, Иисус превращал воду в вино? Так вот, талантливая супруга Валеры Дрягина переплюнула великого назаретянина. Под ее уничтожающим взглядом водка, кажется, становилась серной кислотой. Сам Валерка выглядел сущим идиотом. В разговоре обращался в основном к жене, все время норовил взять ее за руку и называл тошнотворными кликухами, вроде "зайчика", "пипоши" и "мурзилкина".
      Шестаков ничего не сказал товарищу. Но отомстил довольно тонко. Заметив, на какую волну настроен семейный приемник Дрягиных, потратил целый день, но дозвонился на "Радио-Балтика" и заказал для "молодоженов Марины и Валеры" песню "Агаты Кристи" "Я на тебе, как на войне". Скорей всего, "толстый" намек был услышан и понят, потому что с днем рождения Мишу Валерка не поздравил.
      После этого случая Шестаков решил действовать один. Он уволился из милиции, устроился подсобным рабочим в метро на станции "Политехническая", но продолжал регулярно общаться с бывшими коллегами. И пополнял материалами свою папку. Зачем? А как тут объяснишь? Таким людям, как Витька Гмыза, например, бесполезно и пытаться - в затылке почешут, плечами пожмут и пойдут прочь, криво ухмыляясь через плечо. А с другой стороны - Толик Мухин. Не сват, не брат, - а видели бы вы, как у него загораются глаза от любой, даже самой безумной, Мишкиной идеи... Единственный раз он откровенно заржал: когда доведенный до белого каления Шестаков обвинил во всем инопланетян. Во что, во что, а вот в пришельцев Толик не верит ни граммочки. Уже несколько раз Миша собирался рассказать ему об экспериментах Игоря Погшавского. Но... Сказал "а", надо говорить и "б". То есть не просто выдать в легком жанре историю космического контрабандиста Юры, а объяснить, за каким дьяволом они с Сашкой вообще поперлись в тот мир. А это значит - рисковать доверием своего первого (а может, и последнего) единомышленника.
      Месяца три назад им удалось заманить к себе специалистов из "Невскгеологии". Шестаков больше часа кривлялся в кабинете начальника только для того, чтобы ребятам разрешили мерить в метро. Миша пообещал заплатить за работу из своего кармана, а геологи дали подписку сохранить в тайне все, что намеряют. Умные приборы не обнаружили ничего опасного, а Шестакову пришлось продать телевизор.
      Дольше всего продержалась версия об изобретательных террористах. Мишка с Толиком обшарили каждый сантиметр вестибюля станции "Гражданский проспект" (по статистике, на эту станцию приходилось больше всего несчастных случаев), буквально на пузе проползли всю платформу, ничего мало-мальски похожего на источник отравляющих газов не нашли.
      Идея с крысами принадлежала Толику. Почему мы так за нее уцепились? Да, наверное, потому, что ничего другого не оставалось. Крысу видели пятеро потерпевших за несколько минут до происшествия (из них двое пассажиров и трое работников метрополитена). Вот потому-то и катался Мухин почти каждый день (это зависело от их охотничьей удачи) в СЭС с упакованной в лед очередной убитой тварью. Чем страшно раздражал тамошних лаборанток, которые смутно понимали, чего от них хотят (от "них" - это и от лаборанток, и от крыс).
      Каждый шаг этих почти пятимесячных мучений и исканий был тщательно запротоколирован и занесен в черную папку. Чинно лежали там отпечатанные на фирменных бланках, а встречались и просто черкнутые на листке из блокнота свидетельские показания, типа: "... Я ничего не видела, пока меня не ударили по голове..." Вот только официальное заключение из психоневрологического диспансера о своей полной вменяемости Миша папке не доверял, а носил во внутреннем кармане, рядом с паспортом. И иногда, под особо хреновое настроение, вынимал и перечитывал - вместо аутотренинга.
      Глава вторая
      СССР
      - Мишка! Але! Миш! Слышишь? Але! - Толик орал в трубку как оглашенный.
      - Я слышу, слышу, - устало ответил Миша. Сердце, однако, екнуло: неужели получилось?
      - Я нашел! Мишка! Я нашел!
      - Тьфу, да не кричи ты так. Что нашел?
      - СССР! Ты слышишь? Я из автомата! Сейчас приеду!
      - Балда. - Успел сказать в трубку Шестаков и отправился на кухню ставить чайник.
      Миша не уставал удивляться Толику. Повариться к тридцати годам в пяти-шести солено-перченых кашах и сохранить в неприкосновенности совершенно детское восприятие мира - это, знаете ли, далеко не каждому дано. Свободно говорит на любые темы - от англо-бурской войны до половой жизни землероек. Именно поэтому с ним легко общаться, но очень непросто работать. Все время нужно держать в русле. Сиди вот и думай, с чем он сейчас заявится. Можно даже попробовать угадать. Ну, например, какая-нибудь очень допотопная карта СССР. А купил он ее у алкаша на последние деньги, и, как следствие, - Мишин вполне приличный ужин на одного превращается в скромный (если не сказать скудный) для двоих.
      Толик ворвался в квартиру, прямо в ботинках двинулся на кухню, цапнул бутерброд и что-то восторженно промычал с уже набитым ртом.
      - Ты мне для начала скажи: с крысой что-нибудь получилось? - спросил Миша, не боясь испортить напарнику аппетит.
      Тот несколько раз энергично помотал головой, потом закивал, махнул рукой и продолжал заниматься бутербродом.
      - Макарон не дам, пока не скажешь хоть слово, - пригрозил Шестаков.
      - Угу. - Толик с усилием проглотил последний кусок и снова заорал: Нашел!
      - Ты уже не в автомате, теперь-то зачем кричать? Что нашел?
      - Профессора крысиного! - сияя, сообщил Анатолий и потянулся к винегрету. Но тут же получил по рукам и продолжал: - Мужик классный! То, что нам нужно! Я его в СЭСе подцепил! Приезжаю туда. Отдаю пакет с дорогушей лаборантке... Сегодня Ленка дежурила... Развонялась, конечно: "Опять вы со своей дрянью к нам!" А я ей - шоколадку в карман, за ушко потрепал: поработай еще разок, милая... А тут этот... "Что у вас?" - говорит... Я говорю: как обычно, крыса...
      Ну и стиль у нашего эрудита! Это он специально, за то, что голодом морят. Миша демонстративно снял крышку с кастрюли и начал медленно накладывать макароны. Толик продолжал распинаться. Но когда на солидный макаронный холм была положена вторая котлета, сдался.
      - Хорошо. Вкратце так: результат, как обычно, нулевой. Но я нашел очень хорошего специалиста. Он заинтересовался нашей проблемой и готов помогать. Совершенно без-воз-мезд-но. То есть даром. Дай котлету.
      Миша, для виду, поколебался и поставил тарелку перед напарником. Вот кого надо снимать в рекламе макарон. Не раскрашенных супермоделей, у которых в глазах сквозит ужас при виде мучных изделий, а простого голодного русского парня Толю Мухина. Вот где радость жизни и здоровые инстинкты. Несмотря на бешеную скорость, Толик ел красиво и оч-чень аппетитно. Миша чуть было не пожадничал, но предчувствие удачи и исходящий от напарника сильный запах аптеки помогли это преодолеть.
      - Фу-у-у, - наконец блаженно выдохнул Мухин и тут же начал рассказывать.
      Человек, с которым Толик познакомился на санэпидстанции, не был ни профессором, ни даже кандидатом наук. Уж лет двадцать, как он довольствовался должностью младшего научного сотрудника в Институте цитологии. Крысы были его работой, хобби, страстью - чем хочешь назови.
      - Понимаешь, Миха, он мне так сразу понравился! Я ему все и выложил. Ты бы видел, как у него глаза загорелись! Как прожектора! - Толя взмахнул руками, видимо пытаясь избразить что-то большое и сияющее, и чуть не смахнул со стола сахарницу. - А потом как начал вопросами сыпать... Мы с ним прямо к нему в лабораторию поехали. Это рядом с Политехом... Оборудование там у него... Мишка, это то, что нам нужно! А СЭСу твоему - только глистами заниматься!
      - Почему моему? - обиделся Шестаков. - К тому же СЭС не "он", а "она".
      - Что? - Толик на мгновение задумался. - А! Ну да, фиг с ней. Короче, завтра мы встречаемся в час дня у нашей двери. Молодец я?
      - Молодец. А у какой нашей двери?
      - Шестаков, ты к вечеру тупеешь! У двери подсобки, в метро! Еще вопросы есть?
      - Есть. Как его зовут хоть?
      - Ха! Так это же самое смешное! Я тебе по телефону сказал: СССР!
      - То есть?
      - Нашего крысиного академика зовут Савелий Сергеевич Струмов-Рылеев. Сокращенно - СССР! Понял?
      - Сам придумал?
      - Нет, это он так представился. Я у тебя переночую?
      Савелий Сергеевич пришел на встречу в музейного вида совдеповских джинсах, туристских ботинках и выгоревшей штормовке с огромным карманом на животе. "Кажется, такие в альпинистской среде называют "кенгурятниками", - вспомнил Миша. Из отдаленных студенческих времен вдруг всплыла застарелая неприязнь к туристам, и Шестаков сразу решил, что СССР ему не понравится. Толик, наоборот, суетился вокруг Струмова-Рылеева. Подвинул единственный стул, зачем-то предложил кофе, которого у них в подсобке никогда не водилось, и вызвался провести, как он выразился, "маленькую экскурсию по местным катакомбам". Профессор (Миша понял, что это прозвище, с легкой руки Мухина, так и останется за Савелием Сергеевичем) удивленно поднял бровь и от экскурсии отказался.
      - Михаил... - вопросительно начал он.
      - Можно без отчества. - Шестаков постарался не передразнивать церемонные интонации СССР.
      - Я бы хотел, если можно, еще раз услышать от вас, в чем, собственно, состоит проблема. Ваш коллега, - сдержанный поклон в сторону Мухина, - вкратце сообщил мне, что вы интересуетесь крысами...
      Теперь Миша сообразил, что Струмов-Рылеев дико напоминает ему профессора Преображенского в исполнении Евгения Евстигнеева. И зачем только Толик притащил сюда этого зануду?
      В этот момент он поймал ошалелый взгляд Мухина. Посмотрел на СССР и чуть не свалился с табуретки.
      Что-то шевелилось у того в "кенгурятнике".
      "Начинается, - с ужасом подумал Миша, - вот и мы попались".
      Профессор меж тем широко улыбнулся, расстегнул "молнию" на кармане и произнес нелепейшую фразу:
      - Извини, Матильда, я о тебе совсем забыл.
      После чего на столе появилась белая крыса. Она равнодушно оглядела Шестакова и Мухина, села на задние лапы и принялась деловито расчесывать шерсть на мордочке.
      "Это не бред, - подумал Миша. - Он действительно принес сюда эту мерзость". Уж с какой неприязнью Шестаков относился к обыкновенным крысам, а вот такие, белые, вызывали чуть ли не тошноту. Эти красные, как будто воспаленные глаза, голый хвост, шутовские ужимки... Один вид говорил, что она способна на какую-нибудь пакость...
      Но Миша один был так пристрастен. СССР глядел на свою голохвостую приятельницу с нежностью, да и Мухин, придя в себя после неожиданного появления Матильды, уже готов был хихикать и умиляться.
      Шестакову окончательно расхотелось разговаривать с Профессором. Беседа текла вяло. Толик, внезапно растеряв свое обычное красноречие, задавал СССР дурацкие вопросы.
      - А они, вообще, какие бывают?
      - Науке на данный момент известно сто тридцать семь видов и пятьсот семьдесят подвидов крыс, - вежливо отвечал Профессор.
      - Так много?
      - Да. Сюда, конечно, входят и самые экзотические, вроде бобровой златобрюхой, широколицей кенгуровой или сумчатой крысы Лоренца.
      - Крыса Лоренца... - зачарованно повторил Толик. - Здорово.
      - В быту, так сказать, - продолжал Савелий Сергеевич, - мы имеем дело в основном с двумя видами: черной и серой. Справедливости ради стоит сказать, что ни та, ни другая не оправдывают свои научные названия. Серая крыса, она же амбарная, или пасюк, в основном коричневая, встречаются и черноокрашенные особи.
      Миша закурил, отметив, как неодобрительно глянули на него СССР с Матильдой.
      - А как же их различают?
      - Самый удобный и надежный признак для отличия черной крысы от серой - это длина уха. У черной оно составляет две три длины ступни, - охотно отвечал Профессор.
      "Буду я им еще уши мерить, - зло подумал Шестаков, - давить их, гадов. И точка".
      Красноглазая Матильда, видимо, почувствовала его неприязнь и перебралась к Профессору на плечо. И далее, в продолжение всего разговора, проделывала трюк, от которого у Миши каждый раз по телу пробегали мурашки. Она залезала к СССР в ворот, проползала по руке и появлялась из рукава.
      - ... В жилых домах черная и серая крысы мирно делят территории проживания, - невозмутимо продолжал Профессор, - черная занимает чердаки, пасюк селится в подвалах. Интересно, что в новую постройку грызуны заходят только через открытые двери или вентиляционные шахты, используя для этого темное время суток.
      - Ну, а вот как они, например, попадают в метро? - приблизился наконец к нужной теме Толик.
      - Обыкновенно. Через ствол шахты. И, заметьте, заселяют новую станцию за две-три недели до пуска. Хотя могут мигрировать и по тоннелям.
      - А в поездах не ездят? Магнитными картами случайно не пользуются? язвительно осведомился Миша.
      - Нет, - твердо ответил Профессор. - В поездах не ездят. Ходят пешком.
      - Жаль. - Шестаков сказал это сам себе, быстро вспомнив, что в его папке на платформы приходилось меньше половины случаев. Мозг его лихорадочно заработал: неужели дело в вагонах?
      - Простите? - Профессор удивился. - Чего именно жаль?
      - Мих, - взмолился Мухин, - да не сиди ты, как красна девица на смотринах! Покажи Савелию Сергеевичу свою папку! Ты же видишь, человек знающий!
      Это Миша уже и сам видел. И если бы не Матильда, Профессор понравился бы ему гораздо раньше.
      - Так, так, так, - приговаривал СССР, рассматривая график.
      Перед ним на столе лежал Мишкин шедевр - статистика несчастных случаев за последние семь месяцев по всем сорока девяти станциям метро. Политеховские навыки не перебили даже десять лет работы с хулиганами и карманниками. Разными цветами на графике были отмечены данные по месяцам (для этого пришлось одалживать у соседского ребенка фломастеры).
      Приятно, черт возьми, работать с умным человеком! Профессор минут пять рассматривал веселый узор из желтых, синих и лиловых точек, потом потер переносицу и заговорил, обращаясь к Мише:
      - Насколько я понимаю, вас заинтересовало внезапное увеличение количества происшествий на участке "Девяткино" - "Площадь Мужества"?
      - "Площадь Ленина", - поправил его Шестаков.
      - Нет, нет. "Лесная", "Выборгская", "Площадь Ленина" - это как бы инерционный хвост. Смотрите: после того как между "Площадью Мужества" и "Лесной" затопили тоннели, несчастных случаев там стало не больше нормы.
      - Не понял. - Толик наморщил лоб.
      - Да что ж тут непонятного? Человек едет в центр с "Площади Мужества". Он стоит на платформе. И перед самой посадкой в поезд подвергается какому-то вредному воздействию. Он успевает сесть в поезд, и там ему становится плохо. А та станция, на которой его высадят и вызовут врача, попадает в ваш, Профессор помахал в воздухе листком, - график.
      - Логично, - согласился Миша. - А что вы подразумеваете под "вредным воздействием"?
      СССР надолго задумался, перебирая бумаги.
      - Я думаю... Больше всего это похоже на очень сильный, избирательного действия галлюциноген. Вы проверяли?.. Ах да, да, вижу, проверяли...
      Мухин глядел на Профессора, как на волшебника.
      - ... Кроме того, очевидно распространение этого... м-м-м... фактора... именно от конечной станции к центру... Видите, на первых порах такие случаи отмечались только в "Девяткино"... Вы говорите, кто-то видел перед... м-м-м... случившимся крысу?
      - Да. Человек пять-шесть, - быстро ответил Мухин.
      - Нападений, укусов не наблюдалось?
      - Нет, - хором ответили Миша с Толиком.
      - А вы знаете, - вдруг весело оглядел их СССР, - это очень интересно! Я, пожалуй, займусь этим феноменом.
      - То есть вы согласны, что здесь замешаны крысы? - Шестаков невольно кивнул головой в сторону Матильды. Она, видимо, устала ползать по рукаву хозяина и снова расположилась на столе.
      - Замешаны? - Мише показалось, что Профессор поморщился. - Какое неприятное милицейское слово... Посмотрим. Надо проверить. Хотя я пока не очень хорошо себе представляю, каким именно образом они могут быть, как вы говорите, "замешаны", но... скорость распространения... миграции... плодовитость... Короче, будем искать. Я могу взять это домой на день-два? Савелий Сергеевич протянул руку к папке.
      - Конечно. - Миша хотел задать ему какой-то вопрос, но не успел. В подсобке появился Витек. Вид у него был страшно недовольный. В зубах он держал незажженную "беломорину", а в руке - полведра ржавых гаек.
      - Какого!.. - светски начал разговор Гмыза, не обращая внимания на Профессора. Матильду на столе он, похоже, не заметил. - Я там вкалываю, а они здесь растрендякивают! Шибко умные, да? А ну-ка живо за работу! - И вывалил в железный бак свои гайки.
      Грохот получился изумительный. Испуганная Матильда сиганула со стола и пулей рванула в коридор. За ней с криком "Мотя! Назад!" бросился СССР, далее Витька, подбадривавший: "Шваброй, шваброй ее!" За ним - Мухин, и замыкал бегущую процессию Шестаков, горя желанием надавать Гмызе по шее.
      Матильда исчезла. Ни догнать, ни найти ее не удалось. Профессор сидел в подсобке несчастнее Пьеро. Ему оставалось только затянуть что-нибудь вроде: "Матильда сбежала в чужие края..." Недоумевающий Гмыза бродил по комнате, чувствуя себя виноватым неизвестно в чем. Время от времени он начинал бубнить что-то невразумительное, вроде: "Ладно бы, кошка там, хомяк на худой конец, а то..." Но тут же ловил на себе зверские взгляды Миши и Толика и умолкал.
      Всем было страшно неловко. Шестаков честно не испытывал жалости к сбежавшей Матильде и винил самого Профессора: ну действительно, какого лешего тот притащил сюда крысу?
      - Господи, она же пропадет здесь, пропадет, - причитал СССР с таким неподдельным горем, что Миша, несмотря на раздражение, вдруг понял, что, скорей всего, Профессор - просто очень одинокий человек. И Матильда для него, может, единственное близкое существо.
      - Не переживайте, Савелий Сергеевич, найдется, - неубедительно утешал его Толик, - мы поищем, или сама вернется...
      - Куда вернется? Она же здесь ничего не знает!
      - А мы ей сала кусочек положим, - предложил Витек.
      - Да не ест Матильда сала! - окончательно обиделся Профессор. - К тому же... Вы ее не знаете! Она такая обидчивая и недоверчивая!
      - О! Оби-и-идчивая... - протянул Гмыза. - Все они из себя обидчивых строят... А потом возвращаются как миленькие!
      - Ты о ком? - не понял Миша.
      - О бабах, о ком же? От меня когда Зойка уходила...
      - Да вы что, обалдели все?! Вы о чем говорите?! Гмыза! Ты работать собирался? Вот иди и работай, а не болтай тут всякую чушь! - Шестаков решил взять руководство в свои руки, пока все окончательно не свихнулись. - Савелий Сергеевич, вот папка. Если все-таки надумаете взять посмотреть - пожалуйста. А мне пора.
      До самого вечера то тут, то там Миша слышал отчаянные взывания Профессора: "Мотя, Мотя! Матильда!" Крыса так и не появилась, и около семи часов СССР ушел. Придя в подсобку, Шестаков обнаружил, что папки нет, а на стуле висит штормовка Савелия Сергеевича.
      - Он оставил, чтоб ей было куда возвращаться... - извиняющимся тоном пояснил Толик. - Нехорошо как-то получилось... А бумаги он взял.
      - Ну ты прям втюрился в своего Профессора, - раздраженно бросил Миша. - Я заметил. Вместе с ним готов был эту дрянь голохвостую в задницу целовать!
      - Да потому что я - не ты! Фельдфебель! Теперь я понимаю, почему тебя все Рэмбо называют! Потому что ты - как волк-одиночка, всех плохих зубами разорвешь, а хороших у тебя и не бывает! Человек нам помочь хочет, сам пришел!
      - А по-моему, твой хороший человек - просто маньяк-одиночка! Подружку нашел! Мати-ильда! - передразнил Миша. - Небось торчит на работе до ночи, с сотрудниками грызется, а дома суп пакетный хавает... - Шестакова неожиданно и совершенно беспричинно понесло. - А в квартире у него книг - до потолка. И все про гадов этих... Крыса Лоренца, твою мать! Сырок небось финский своей красавице покупает... А жена от него сбежала. - Взгляд его упал на висящую штормовку. - И ледоруб на стене висит, рядом с фотографией: "Покорителям Эвереста"!
      Толик изумленно смотрел на бушевавшего Шестакова и даже не пытался его перебивать. Если разобраться, Мишка просто срывал свою досаду. Он ведь не дурак, сообразил, какого нужного человека нашел Мухин. И вот теперь по вине какого-то нелепого случая они этого человека могут потерять. Возьмет да и обидится на них из-за своей Матильды...
      Все понятно. Но ни утешать, ни спорить с Шестаковым никто не собирался. Толик предпочел промолчать.
      Они разошлись по домам, даже не попрощавшись.
      Миша угадал только две вещи: книг у Савелия Сергеевича было действительно до потолка. И на стене действительно висел ледоруб. Без фотографии. Во всем остальном Шестаков попал, что называется, пальцем в небо.
      Отношение сотрудников Института цитологии к СССР (в смысле - к Струмову-Рылееву, а не к развалившемуся Союзу) было весьма близко к обожанию. Не то что "грызться", а даже просто повышать голос на коллег Профессор в принципе не мог. Ходила, правда, легенда о том, что давным-давно, еще во время работы в старом здании, Савелий Сергеевич НАКРИЧАЛ на слесаря-сантехника. Легенда умалчивала, какой чудовищный проступок совершил местный "афоня", что вывел из равновесия этого "интеллигентнейшего и уравновешеннейшего" (местный сленг. Употребляется только в сочетании с именем Савелия Сергеевича) человека. Далее. СССР жил в огромной коммунальной квартире на Фурштадтской, где больше половины жильцов приходились друг другу родственниками. Пакетных супов в доме не водилось с момента заселения. В дореволюционные времена - просто по причине отсутствия таковых в природе. В наши дни - уже по традиции. (Оставим без внимания совершенно неуместное здесь словечко "хавает", означающее, по всей видимости, процесс поглощения именно пакетного супа.)
      И никаких специальных продуктовых закупок для своей белой крысы СССР не делал. Общая любимица, Матильда столовалась на кухне, вместе с дружной компанией, состоящей из трех кошек, двух попугаев и одной морской свинки.
      С женой, Милой Михайловной, Савелий Сергеевич прожил двадцать два года в мире и согласии. Пять лет назад она умерла от рака.
      Шестаков пришел утром на работу разбитый и злой. Вчера вечером он пожмотничал и не вылил старый рыбный суп. Ел, давился, а потом всю ночь провел в бегах между кроватью и сортиром.
      Вот кто у нас всегда на рабочем месте - так это сквозняки. Миша чуть-чуть замешкался на входе и тут же получил увесистый тумак дверью по... в общем, по спине.
      Витек Гмыза, птаха наша ранняя, уже сидел в подсобке с таким умильным выражением на лице, как будто только что выиграл в лотерею крейсер "Аврора".
      - Доброе утречко! - ласково поздоровался он с Шестаковым. Необычность поведения Витька в сочетании с бессонной ночью дала такую гремучую смесь, что Миша чуть не взорвался. Он было открыл рот, чтобы сообщить Витьку все, что он думает об этом угре, но не смог произнести ни слова.
      Перед Гмызой лежал большой шмат сала. Как раз в этот момент из кармана оставленной Профессором штормовки появилась мордочка Матильды. Она опасливо поводила носом, взяла протянутый ей Гмызой кусочек и снова скрылась в "кенгурятнике".
      - А говорил - сала не ест! - удовлетворенно заметил Витек, прибавив к этому ласковый, но совершенно непечатный эпитет в адрес Матильды.
      Глава третья
      СОКРОВИЩА МАДАМ ПЕТУХОВОЙ
      До конца недели Шестаков успел четыре раза крупно поссориться с Гмызой, один раз - с Толиком и раз пятьсот, no-мелочи, с СССР. Отпраздновав чудесное возвращение Матильды, Савелий Сергеевич с ходу включился в работу. За три дня он совершенно освоился в метро, бесстрашно шныряя по всем углам и расставляя хитроумные ловушки. Появлялся СССР обычно около шести вечера и сразу садился пить чай с уборщицами. И хотя темой его разговоров были исключительно крысы, женщины слушали Савелия Сергеевича развесив уши.
      В пятницу вечером в подсобке разгорелась жаркая дискуссия. СССР как раз рассказывал о шиншиллах, утверждая, что шуба, сшитая из шкурок этих, по его словам, милейших животных, стоит столько же, сколько хороший автомобиль.
      - Подержанный? - деловито уточнил Витек.
      - Новый! Новый "мерседес"! - Профессор окинул слушателей сияющим взглядом, наслаждаясь произведенным эффектом.
      - Да это сколько ж этих шишиллов на шубу нужно? - поинтересовалась, наверное, на всякий случай, Тамара Сергеевна.
      - Специалисты называют разные цифры. От ста пятидесяти до трехсот.
      Все помолчали минуту, видимо представляя себе ораву из трехсот крыс, а потом разом заговорили:
      - Да на хрена такая шуба нужна! Лучше машину взять!
      - Это все капиталисты выпендриваются!
      - Сергеич, а какого они цвета?
      - А я б купила! Были б деньги. С большими деньгами на все по-другому смотришь!
      - Слушай, - сердито спросил Миша Толика, - он что, на посиделки сюда приходит? Как ни посмотрю - все лясы точит. А толку от него - никакого.
      - Как - никакого? - За своего обожаемого Профессора Мухин был готов перегрызть горло любому - Много ты понимаешь! Человек по науке все делает!
      - То-то, я и вижу, что твоя наука нам еще ни одной крысы не поймала!
      - Дурак ты, - снисходительно бросил Толик. И тут же тоном прилежного ученика процитировал: - Серая крыса, она же пасюк, отличается крайней осторожностью. Поэтому к приманке ее надо приучать постепенно. А именно: 6-7 суток к ненастороженным ловушкам и не менее 10-12 суток - к настороженным.
      - Тьфу, зануда, - только и смог ответить Миша.
      Он послушал еще минут пять, как взрослые люди всерьез спорили, брать ли новый "мерседес" или все-таки шубу из шиншиллы, - как будто и то и другое находилось в соседней комнате и ждало их выбора. Любит, любит наш народ примерить на себя красивую сказку...
      - ... А с другой стороны, мороки с этой шубой... - задумчиво говорила Тамара Сергеевна, - ни на попе с горки не скатишься, ни в гардеробе не оставишь...
      - Опять же - моль... - подхватил ее мысль машинист Ермолаев.
      Шестакову вся эта беспочвенная дискуссия окончательно надоела. Он пожал руку Толику, поймал взгляд СССР, молча кивнул ему, прощаясь, и вышел.
      Непривычное ощущение праздности охватило Мишу. Ну действительно, когда в последний раз он оказывался свободен в семь часов вечера? "Пойду-ка я просто прогуляюсь", - решил он и двинулся к эскалаторам.
      Наверху еще светило солнышко, радостно горланили птицы и нетрезвые продавцы сосисок и колготок.
      "Пивка, - решил Шестаков, - отдыхать так отдыхать".
      У первого же ларька его громко окликнули:
      - Рэмбо! Трам-там-там-там-там-там! - Сложный оборот, составленный исключительно из ненормативной лексики, должен был означать немерянную радость и удивление. - На ловца и зверь бежит!
      - Нашел зверя, - нелюбезно отозвался Миша. Здоровенный парняга по кличке Штука был ему хорошо знаком еще по прежней работе, но Шестаков никогда не допускал фамильярностей в общении "а-ля Глеб Жеглов". - Чего тебе, Фролов?
      - Так тебя ж Носатая ищет!
      Пришла очередь удивляться Шестакову.
      - Меня? Зачем это? Я уж почти полгода как не мент.
      - Не знаю, Шестаков, не знаю, может, у нее какой личный интерес к тебе? Штука двусмысленно подмигнул, но почему-то обоими глазами.
      - Да иди ты... - Миша снова повернулся к ларьку.
      - Я серьезно, Рэмбо, - голос Фролова стал умоляющим, - она всем сказала: увидите, скажите, что он мне нужен!
      Миша с наслаждением отпил, не отрываясь, почти полбутылки пива и сразу подобрел.
      - Охрану, что ли, набирает? Так не пойду я к ней...
      - Не, с охраной у Носатой все нормально.
      - Хм, ну, тогда, наверное, замуж позовет, не иначе.
      Штука довольно заржал и тут же засуетился:
      - Ну что, двинулись?
      - Прямо сейчас? - Встреча с местной бандершей, прямо скажем, не входила в планы Мишиного отдыха. Он уже пожалел, что разговорился с Фроловым.
      - Пошли, Рэмбо, я только что ее машину около конгоры видел.
      - Не егози, - сурово одернул его Шестаков. - У вас что, премия положена за мою доставку?
      - Да ладно тебе. Она сказала: очень нужен. А мое дело - передать.
      Танька Петухова, она же Носатая, как раз выходила из конторы обыкновенного ларька, но без окон и с официальной табличкой "ТОО АФРИКА".
      - Привет, - бросила она Шестакову, ничуть не удивившись, - садись в машину.
      В принципе из нее могла бы получиться очень стильная дама, учитывая идеальную фигуру и родителей-академиков. Но... Карьеру фотомодели Татьяне перечеркнул лет двадцать назад дворовый пес Марс. То ли играя, то ли разозлившись на приставучих детей, он цапнул за нос ближайшего к нему. Этим ближайшим оказалась Танька. С тех самых пор неровный розоватый шрам стал чуть ли не ее визитной карточкой. Ничьи уговоры: ни родителей, ни друзей, ни обоих мужей - не заставили сделать пластическую операцию. Ей нравилось быть Носатой. И вообще, с младенчества девизом Танькиной жизни было: "Не как все!" Татьяна на окружающих производила убийственное впечатление. От цвета ее нарядов сводило скулы даже у бесчувственных грузчиков овощных магазинов. Лексикон как у доктора филологии, отсидевшего лет пятнадцать в колонии строгого режима. По городу Носатая разъезжала на "БМВ" неуловимо-поганого оттенка, который Валерка Дрягин, увидев однажды, охарактеризовал как "цвет бедра ошпаренной нимфы".
      - Ты ел? - буднично спросила она, словно жена, припозднившаяся с работы. Ужинать будешь?
      - Буду, - в тон ей ответил Шестаков. "Ну-ну. Посмотрим. С вопросами пока подождем. Пусть Татьяна сама разыгрывает свои козыри".
      Ему пришлось больше часа покататься с Носатой по окрестностям. Они заехали в ларьки на "Площади Мужества" и "Академической", посетили большой магазин хозтоваров на Гражданском проспекте (оттуда Татьяна вышла разъяренная и даже пнула носком изящной туфельки чью-то "девятку") и ненадолго притормозили около развала "секонд-хенда" на проспекте Науки. У Шестакова закралась неприятная мыслишка, что Танька не столько занимается своими делами, сколько демонстрирует его своим приближенным. "Не иначе, в охрану к себе позовет. Соврал, значит, Штука". Когда они наконец сели за стол в небольшом ресторанчике, Миша напрямик спросил:
      - Ну что, всем меня засветила?
      - Фу, Рэмбо, что за жаргон? - Татьяна наморщила нос. Из-за шрама это у нее получилось жутковато. - Просто ты должен понимать, что правильно проведенная рекламная кампания - это восемьдесят процентов успеха.
      - Начало интересное. И что же продаем?
      - Слушай, давай вначале поедим? У меня уже голова от голода кружится.
      - Угощаешь?
      - Спрашиваешь! Небось подсобным рабочим ресторан не по карману?
      - Так ты и это знаешь?
      - Конечно.
      - Тогда я не понимаю, зачем шухер разводить?
      - Какой шухер?
      - С поисками. Штука у меня чуть на рукаве не висел: "... Носатая тебя ищет..." - Миша намеренно провоцировал Петухову - Ты бы еще в газетах объявление дала: "Срочно хочу Рэмбо!"
      - Ты спошлил, или мне показалось? - спокойно поинтересовалась Танька, оторвавшись от салата.
      - Прости. Показалось.
      Они помолчали немного, занимаясь едой. Первый раунд, по всем статьям, остался за Носатой. Шестаков, однако, не унимался и через некоторое время, проследив, как его дама лихо хлопнула третью рюмку, вслух удивился:
      - Ты что - все ГАИ скупила?
      - Рэмбо, ты наивен, как дитя. На эту прорву никаких денег не хватит. Неужели ты считаешь, мне некого посадить за руль?
      Мише почему-то почудилась в этих словах горькая жалоба. Действительно: "посадить за руль" это немного не то, что "отвезти домой". Он испугался, что разговор сейчас скатится в скучнейшее бабское болото, и, уводя его в сторону, предложил:
      - А на трамвайчике не желаете? Или на метро? - Шестаков честно не хотел язвить. Но, как оказалось, попал в точку.
      Татьяна вздрогнула, остро и внимательно глянула на него и серьезно спросила:
      - Как, по-твоему, это надолго?
      И снова Мишка не врубился, решив, что спрашивают про затопленные тоннели:
      - Не знаю, я же не инженер-строитель. Говорят, там подземная река...
      - О-о-о... - закатила глаза Носатая, - ну, я не понимаю, как можно с мужиками о деле разговаривать? Пока голодный - вообще не подступись, а поест, так просто дурак дураком! Шестаков! Я тебя не об этом спрашиваю!
      Далее разговор проходил почти конструктивно. Убедившись, что Татьяна не преследует в его отношении личных целей и не просто собралась послушать "страшилок" на сон грядущий, Миша рассказал Таньке все. Даже про СССР с Матильдой. Петухова выслушала внимательно, чуть нахмурившись. Немного помолчала и внезапно расхохоталась.
      - Ты чего? - испугался Миша.
      - Ой, подожди... Сейчас отсмеюсь... - Татьяна достала из сумочки носовой платок, шумно высморкалась (Шестаков заметил, как изумленно обернулся на нее мужик за соседним столом) и весело сказала: - Ох, и повезло тебе, Рэмбо, с бабами в команде: хвостатая есть, теперь и Носатая будет...
      - Тоже в подсобные рабочие уходишь?
      - Не-ет, Рэмбо, у меня на земле забот - выше крыши. К вам, туда, Петухова ткнула пальцем вниз, - мне пока рановато.
      - Тогда - не понял.
      - Слушай. Ты меня знаешь? - Вот-вот, пошла Манька-Облигация. Дальше по сценарию: "... я сроду с "мокрушниками" дела не имела!" Татьяна, похоже, и сама вспомнила любимый фильм, потому что снова хохотнула басом. Но продолжила вполне серьезно: - Моя "Африка" сейчас держит почти всю торговлю у метро от "Площади Мужества" и до конечной. А народ теперь все верхом ездит. И норовит покупать свои долбаные сосиски или в центре, или уже около дома. Ты не представляешь, в каких я "минусах". А скоро лето... Холодильников не хватает. Я не могу товар неделями на улице гноить. Понимаешь?
      - Нет, - честно ответил Шестаков. - Холодильниками помочь не могу, у меня дома - один, да и то старый.
      - Ладно, хватит прикидываться. Короче говоря, мне нужно, чтобы народ опять в метро ездил. Как обычно. И не шугался.
      - Что ж я их, за руки тянуть буду?
      - Зачем - за руки? Ты делай то, что делал. А я помогу.
      - Чем?
      - Чем надо. Деньгами. Людьми. Оружием. Только скажи.
      У Шестакова, видимо, было настолько обалделое недоверчивое выражение на лице, что Танька просто налила две полные рюмки, протянула ему одну, чокнулась и выпила со словами:
      - Не сомневайся, Носатая не обманет.
      Миша послушно выпил. На душе было тепло и радостно. Мадам Петухова не прятала свои сокровища в стул, а сама принесла Воробьянинову.
      - Ну? Тебе, наверное, подумать нужно? Так ты подумай, списочек мне составь - чего и сколько.
      - А ты не боишься?
      - Чего? - удивилась Носатая. - Я ж нелюдей убивать собираюсь. Я ж на благое дело... Миша ненадолго задумался.
      - Единственный вопрос: кто нас с оружием пустит в метро? Ты об этом подумала?
      - Ну, это я постараюсь уладить. - Танька прищурилась, что-то соображая, затем придвинулась к Шестакову и заговорщически сказала: - А бюрократ твой, пожалуй, прав. Выправь там у них какую-нибудь бумажку. Чтоб с официальным названием, счет благотворительный открой. Все полегче с формальностями будет.
      - С каким еще названием?
      - Я не знаю, придумай что-нибудь звучное... и боевое.
      - "Рэмбо и Носатая", - сразу же предложил Шестаков. - А что, по-моему, очень боевое.
      - Нескромно и слишком прозаично, - отрезала Татьяна. - Лучше так. Какая это у нас линия? Кировско-Выборгская? Вот пусть и будут: "Выборгские крысоловы". Ну, как тебе?
      Пришлось признать, что очень неплохо.
      - Сразу представляешь что-то сказочно-героическое, - заметил Миша.
      - Точно, - согласилась Носатая. - Причем распределим сразу: подвиги тебе, а сказки - мне.
      - Какие сказки?
      - Сразу видно, Рэмбо, что ты - человек некоммерческий.
      - Есть такой грех.
      - Я же уже сказала тебе: правильно проведенная рекламная кампания - залог успеха.
      - Так ты что, меня будешь рекламировать?
      - Угу. - Татьяна откусила огромный кусок торта и изрядно измазалась кремом. - Народ страшные истории про метро рассказывает, а мы будем встречные слухи пускать. - Она быстро облизнулась и горячо продолжала: - Не будем ничего скрывать. Да, в метро орудуют крысы, да, было несколько случаев нападения на людей. Совсем другой поворот. Во-первых, крысы - это уже что-то реальное, гадость, конечно, но все-таки - не какие-то там призраки и "барабашки". Во-вторых, человек любит, чтобы о нем заботились... Ну, вспомни, по телеку в рекламе через слово: "мы помним о вас", "мы поможем вам", "мы хотим, чтобы вы жили долго". Клиент распускает слюни и покупает полные карманы каких-нибудь дерьмовых мульти-пульти-супер-пупер-витаминов, от которых ни толку, ни проку, одна изжога...
      - Слушай, ты что, на курсы по рекламе ходила?
      - Жизнь научила, - отмахнулась Татьяна, - не перебивай. Так и мы скажем: "Да, было опасно. Но теперь о вашей безопасности позаботятся наши бесстрашные парни - "Выборгские крысоловы"!"
      - Ты еще дудочки перед входом начни продавать, - тихо заметил Миша.
      - Какие дудочки? - недоуменно спросила Петухова.
      - Да это я так, про крысоловов. Был один такой. Все с дудочкой ходил. Шестакову было стыдно признаться, что он не помнил, как было имя того мужика, про которого ему давным-давно рассказывал Валерка. Что-то, кажется, на "Г". В общем, дело там кончилось плохо. Денег ему не дали или еще чем обидели... А он взял и детей всех увел. За своей дудочкой. "Черт, я запьянел, что ли?" подумал Шестаков.
      - Рэмбо, ты меня слушаешь?
      - Да, да, я просто задумался.
      - Давай-ка я тебя домой отвезу, - предложила Татьяна, внимательно глядя на него. - А завтра встретимся и договорим.
      - Давай, - махнул рукой Миша. На самом деле он не был так сильно пьян. Ему просто расхотелось думать, ходить, говорить...
      - Славик! - крикнула Танька в сторону стойки. - Мы уходим. Будешь водилой.
      Сидя рядом с Носатой на заднем сиденье ее "БМВ", Шестаков вяло размышлял о том, что вот... женщина... она, так сказать... для души, а не для работы... А вот... Танька... например... она... для дела...
      Свежий ветерок быстро привел его в чувство.
      - А ты действительно очень на Рэмбо похож, - призналась Носатая.
      - Не, мне до него не дотянуть.
      - Почему? Бухаешь много?
      - Нет. Голеностопы слабые. Я ноги все время подворачиваю.
      - Да ну? - удивилась Танька. И как-то очень по-матерински вздохнула.
      Высаживая Мишу около его дома, Носатая черкнула что-то на листке.
      - Звони мне завтра, прямо "на трубку". Вот номер.
      - Слушай, Петухова, а может, тебе и тоннелями затопленными заняться? С твоей энергией ты любую подземную реку перекроешь.
      - Посмотрим, - серьезно ответила она, - вначале с твоими крысами разберемся.
      "БМВ" лихо рванула с места и исчезла за поворотом. А Миша пошел домой пить крепчайший чай и соображать, сколько ему нужно видеокамер круглосуточного слежения, винтовок, приборов ночного видения и, главное, людей, из которых должны получиться "Выборгские крысоловы".
      Глава четвертая
      СССР
      С момента их знакомства прошло ровно две недели.
      Вечно мрачный Шестаков и любознательный Мухин прочно вошли в жизнь Савелия Сергеевича. Уже почти все сотрудники узнавали по телефону голос Толика, на "Политехнической" СССР проходил в метро бесплатно, а Витек Гмыза собственноручно написал для сестры Профессора рецепт "корейской капусты".
      А результаты?
      Единственным пока и самым неожиданным результатом была, извините, беременность Матильды. Несчастное животное, пережившее тяжелейший стресс из-за вынужденного побега, оказывается, подверглось насилию со стороны грубых диких тварей! И, мало того, этот инцидент имел последствия! Профессор переживал ужасно. Матильда же, придя в себя по возвращении домой, казалось, напрочь забыла о своем приключении. Она с аппетитом принимала пищу, гоняла по длиннющему коридору морскую свинку и на прежней скорости удирала от обоих котов, не обращая внимания на злополучные "последствия", потихоньку распиравшие ее брюшко.
      В лаборатории был полный (как это метко назвал бы Виктор Гмыза) "тухляк".
      Крысы, как и положено по науке, попривыкнув к ловушкам, начали исправно попадаться. Сбылись Мишины ядовитые слова: Савелий Сергеевич действительно стал "торчать на работе до ночи". После аккуратных чистеньких лабораторных подземные родственники Матильды вызывали у Профессора чувство брезгливости. Вскрывать эти блохастые экземпляры приходилось в отдельном "боксе", соблюдая все меры предосторожности - за один особо урожайный день, например, у Профессора запросто уходило до трех пар отличных финских одноразовых перчаток. Как-то вечером в комнату к СССР наведался начальник лаборатории, заинтересованный столь внезапным проявлением трудового рвения своего сотрудника.
      - Савелий Сергеевич, - ласково начал он, - да вы, никак, мой дорогой, за кандидатскую взялись? Не поздновато?
      СССР натужно покраснел. И поскольку врать не умел вовсе, принялся что-то длинно и путано объяснять про эволюцию генотипа, подавление метаболизма антропогенными факторами и прочие тонкие материи. Ему удалось быстренько забраться в такие дебри, что начальнику осталось лишь покивать с умным видом и уйти, пожурив напоследок за неэкономное отношение к материалам и оборудованию.
      Нет, не приносила Профессору эта работа никакого удовлетворения. Ищи то, не знаю что. Приходилось потрошить и проглядывать от кончика носа до кончика вонючего коричневого хвоста каждую пойманную крысу. Если они на самом деле носители какого-то галлюциногена или отравляющего вещества, то:
      - где-то оно должно вырабатываться;
      - где-то оно должно храниться;
      - как-то они его должны выделять в воздух (плевать или пукать, в конце концов!).
      Десятки выпотрошенных грызунов - и ни одного ответа.
      К середине второй недели Савелий Сергеевич решил немного развеяться, а заодно и попытался подойти к проблеме с другой стороны. Он взял на работе несколько дней отгулов, чтобы еще раз встретиться и поговорить с пострадавшими. Ну, не со всеми, с кем удастся, кто будет не против. Миша эту затею не одобрял, но вызвался ехать с ним.
      - Простите, Михаил, - как можно мягче отговаривал его СССР, - ни в коем случае не хочу вас обидеть, но разговор предстоит доверительный, я бы даже сказал - интимный. А вы с людьми разговариваете несколько резковато.
      - Угу, угу, резковато! - подхватил Толик. - Это у него с ментов еще осталось. Бывало, войдет, только поздоровается, а ты уже чувствуешь себя главным подозреваемым!
      - Муха! А в глаз? - Шестаков почти привык к тому, что Толик "спелся" с Профессором, но иногда эта парочка его сильно раздражала.
      - Вот! Я же говорил!
      - Не ссорьтесь, друзья мои! Михаил, поймите, мне кажется, будет полезно поподробнее узнать об этих людях.
      - Зачем?
      - Может быть, это поможет разобраться в механизме действия галлюциногена...
      - ... которого еще никто не нашел, - язвительно добавил Шестаков.
      - Не беда. Найдем.
      И вот уже три дня парадный плащ СССР (темно-синий, югославский, надевается для официальных встреч, вполне еще хорош, пятнадцать лет назад жена в Военторге покупала) мелькал то тут, то там по всему Питеру. Под мышкой у Профессора была зажата уже знакомая нам черная папочка. Люди шли на контакт в основном охотно. В наше суетливое время не так уж много найдется желающих выслушивать чужие заморочки. А как раз слушателем Савелий Сергеевич был самым благодарным. После каждого визита, примостившись на какой-нибудь лавочке или подоконнике, он добавлял своим куриным почерком несколько фраз к сухому описанию происшествия.
      В целом картина получалась ясная. Может быть, даже слишком ясная для такого сложного явления, как галлюцинация.
      Для начала Профессор отделил описания происшествий в вагонах от случаев на платформах. Хотя бы потому, что последние имели, как правило, более тяжелые последствия. Два случая со смертельным исходом - обезумевшие люди толкали пассажиров под поезд. И неизвестно, сколько еще невыявленных трагедий, когда некого уже было спрашивать, почему человек упал на рельсы. К тому же на платформах галлюцинации имели другой масштаб, что ли... Взять хотя бы последний случай, когда ветеран войны, заслуженный учитель РСФСР, принял подходящий поезд за фашистский танк. Руки пожилого человека тряслись, а лицо пошло красными пятнами, когда он рассказывал об этом Савелию Сергеевичу. Беседа вышла недолгой, так как родственники ветерана сильно беспокоились о его здоровье. Но СССР успел узнать, что подобный эпизод - то есть человек один на один с танком, гранаты кончаются - уже был в жизни старого солдата. И навсегда остался в памяти.
      - Я много пожил, много повидал, - признавался ветеран, - но так страшно, как тогда, в сорок втором, никогда не было. А вот теперь - такая напасть! Как наяву все увидел!
      Удивляла яркость впечатления. Пострадавший почувствовал даже жесткую сухую траву под рукой.
      У всех случаев, происходивших в вагонах, была одна общая особенность. Толчком к галлюцинации обычно служила какая-то незначительная деталь. И далее - словно срабатывал некий катализатор.
      "Пострадавший С.
      В 10.30 вошел в поезд на станции "Гражданский проспект". Сел примерно в середине вагона. Газету купить не успел, поэтому стал просто рассматривать пассажиров. Прямо перед ним стал мужчина в темно-сером плаще. Буквально через несколько секунд С. почувствовал сильный страх. Причем не перед человеком, а именно перед этим плащом. Глухая застежка, необычно тяжелая ткань. Спустя короткое время С. догадался, что плащ - просвинцованный. Поднял глаза и увидел, что лицо стоящего закрывает респиратор. Откуда-то в руках у мужчины появился дозиметр. Он навел его на С. Судя по сильному треску, С. догадался, что получил огромную дозу облучения. В ужасе нажал кнопку экстренной связи "пассажир-машинист". Снят с поезда на станции "Академическая". Госпитализирован. Алкоголем не злоупотребляет. Ранее ни в семье, ни у самого С. психических отклонений не наблюдалось. Полностью пришел в себя через сутки".
      Сам Игорь Статицкий рассказывал эту историю гораздо красочней. Ему ли не знать, как трещит дозиметр в ста метрах от четвертого энергоблока...
      "Пострадавшая Д.
      Ехала на работу с обеденного перерыва. Села в первый вагон на станции "Академическая". Немного опаздывала, поэтому не успела дома покрасить губы. Достала пудреницу, губную помаду. В зеркальце увидела свое лицо, стареющее на глазах. Хорошо запомнила, как мгновенно поседели волосы и провалился беззубый рот. Сильная истерика. Госпитализирована "скорой помощью" со станции "Политехническая". Пришла в себя через десять часов. До сих пор устойчивый страх перед зеркалами. Алкоголем не злоупотребляет. Ранее ни в семье, ни у самой Д. психических отклонений не наблюдалось".
      Красивая, моложавая дама. Ни за что не дашь ей ее сорока семи. Сильный характер, ответственная должность. Полгода назад вышла замуж за человека младше ее на пятнадцать лет.
      "Пострадавшие братья С. Близнецы. 43 года. Живут в Ленинградской области. Приехали в Санкт-Петербург в гости. Вышли из пригородной электрички. Пережидали толпу, купили пива, покурили на платформе. Вошли в метро на конечной станции "Девяткино". Сели в первый вагон. Напротив сел мужчина в мохнатом свитере зеленого цвета. Буквально через несколько секунд после отправления поезда практически одновременно братья обратили внимание на этот свитер. Оба видели, как шерсть превращается в водоросли, лицо сидящего человека бледнеет и раздувается. Одновременно вагон начал наполняться водой. При подъезде к станции "Гражданский проспект" они уже сидели в затопленном вагоне, полном мертвецов. Прибывший врач зафиксировал шоковое состояние и сильнейший бронхоспазм. У одного из братьев остановилось дыхание. Госпитализированы в тяжелом состоянии".
      Поговорить ни с одним из братьев Спицыных Профессору не удалось. Их лечащий врач, удивительно любезная и сообразительная дама, охотно сообщила, что подобные случаи хоть и крайне редко, но все же наблюдаются у однояйцевых близнецов. Причину внезапного помрачения рассудка у двоих взрослых, здоровых крепких мужиков врач видела в неумеренном потреблении суррогатного алкоголя.
      СССР не угомонился, а съездил в родную деревню Спицыных, где и узнал, что, во-первых, братья никаких суррогатов век не пили, да и зачем, когда дома завсегда в шкафу "четверть", не меньше, родного, "картофельного". И во-вторых, что отец близнецов утоп, уж годков тридцать как. Пошел купаться, да, видать, в тине завяз. Только через десять дней его к берегу и прибило. Мальцы его как раз по берегу шастали. Ну и нашли. Переживали тогда шибко.
      "Заметим, что пострадавшие - в основном мужчины. Не наблюдалось ни одного случая галлюцинаций у детей", - написал Савелий Сергеевич на отдельном листке.
      - Ну и что? - нетерпеливо спрашивал Шестаков, быстро листая папку. - К чему нам эта лирика?
      - Как это к чему? - СССР, как обычно в разговоре с Мишей, начал багроветь. Он совершенно не привык, чтобы его труды обзывали "лирикой" и относились к ним столь легкомысленно. - Вы что, не видите закономерности?
      Разговаривать было страшно неудобно. В комнату непрерывно входили и выходили люди, приносили какие-то ящики, что-то постоянно спрашивая у Шестакова.
      - Знаете, Михаил, я лучше попозже зайду, - предложил СССР
      - Хорошо, - как-то слишком равнодушно отозвался Миша. - Да, а как с уловом быть? Сегодня три штуки попалось. И вчерашних две. Заберете?
      - Заберу, - покорно ответил Профессор. К вечеру подсобка уже не так сильно напоминала штаб, как днем. Толик уютно пил чай, вяло переругиваясь с Шестаковым. Миша выглядел уставшим, но глаза его глядели весело.
      - ... Завтра подписываю последние бумаги - и вперед, - говорил он Мухину.
      - А по-моему, ты торопишься, - заметил Толик, отставляя пустую чашку - У нас и доказательств почти нет.
      - Все вопросы к товарищу Профессору - Миша сделал в сторону СССР широкий приглашающий жест.
      Почему-то именно это равнодушно-ироничное движение ужасно оскорбило Савелия Сергеевича.
      - А знаете, Михаил, - чуть срывающимся, звенящим голосом начал он, - вы ведь зря так легкомысленно от меня отмахиваетесь. И сейчас, простите, вы напоминаете мне ребенка, который, увлекшись новой игрушкой, задвигает в угол старую.
      - Игрушки? - пришла очередь побагроветь Шестакову - Ну и сравненьица у вас, господин Профессор!
      - Ага! - страшным голосом произнес СССР. - Вот уже "господин", а не "товарищ"!
      Мухин, в предчувствии скандала, переводил умоляющий взгляд с Профессора на Мишу, но не мог произнести ни слова.
      - Вас не устраивает мое сравнение? Я могу привести другое, и даже не одно. Вы, вероятно, относитесь к тем современным господам, которые берутся в одиночку спасать мир? И всерьез убеждены, что главный принцип жизни неистребимое и всеразрушающее: ввяжемся, а там разберемся! Пора бы уже переболеть этой детской болезнью и начать наконец думать! Думать хоть чуть-чуть, а потом уже действовать!
      - Уж не вы ли будете учить меня думать? - Шестаков медленно встал, и у Толика вдруг мелькнула жуткая мысль, что он сейчас ударит Профессора.
      - Буду! - срывающимся голосом крикнул Савелий Сергеевич, и сразу стало ясно, что разговаривать в таких тонах он совершенно не умеет. - Уже в течение, как минимум, недели я наблюдаю за вашей активной деятельностью. Не надо быть гениальным провидцем, чтобы понять: здесь готовится боевая акция. Проще говоря, вы собираетесь воевать. Прекрасно! С кем? С крысами! Вот этим! Нельзя не признать, что Профессору вполне удалось эффектно открыть ящик с винтовками. - И где? На территории противника! В плохо освещенных тоннелях, с массой боковых ходов, низкими потолками, проводами на стенах... Простите, но вы - скверный полководец. Мы не знаем, почему люди сходят с ума в метро, а вы собираетесь запустить сюда вооруженных неподготовленных людей! Вы не подумали о том, что они могут просто-напросто сгоряча перестрелять друг друга?
      Шестаков так же медленно сел. Тысячи самых злых и обидных слов еще вертелись у него на языке. Но теперь все они предназначались ему самому. Страшным усилием Миша проглотил свое самолюбие и глухо сказал:
      - Савелий Сергеевич, я - болван.
      И снова, как две недели назад, СССР сидел за столом и перебирал бумаги в черной папке. Теперь он это делал уже по-хозяйски, кратко комментируя полученные сведения. Он оценил мужественное признание Миши, поэтому старался говорить по возможности мягко и деликатно:
      - Я начал догадываться об этом уже после третьего визита... Смотрите. Все галлюцинации имели, так сказать, бытовую окраску... Жуткие, нелепые видения, но совершенно жизненные: утопленники, радиация, серьезная травма. Я не нашел ни одного человека, который бы видел нечто сверхъестественное.
      - М-м-м... - Толик хотел было что-то сказать, но лишь вопросительно глянул на Шестакова.
      - Простите? - После своего недавнего бурного монолога СССР вернулся в привычный образ интеллигентного человека. - Вы что-то хотели сказать?
      - Да... - Мухин помялся. - Вот вы говорите: ничего сверхъестественного. А я помню, что одна женщина... Давно еще... Помнишь, Мишка?
      - Калашникова Антонина Васильевна, - по памяти процитировал Шестаков, дежурная по станции "Площадь Мужества". Остановила эскалаторы. Жертв нет. Только народу много попадало.
      - Вот-вот! - Толик смущенно глянул на Профессора. - Мне кажется, она-то как раз полную чертовщину видела... СССР кивнул.
      - Да, да, я понимаю, о чем вы говорите. Яркое, с многочисленными красочными подробностями видение. Врата ада. Я ездил к Антонине Васильевне. Она живет за городом у матери. Сейчас отвечу. Поймите, когда я говорю о сверхъестественном, я имею в виду образ или ситуацию, которым неоткуда взяться в нашей реальной жизни. То есть вы можете прочитать на ночь бредовую статейку в газете, затем лечь спать и во сне увидеть зеленого инопланетянина с тремя глазами. Но все это - плоды чьей-то глупой фантазии. Здесь же мы имеем дело с одной из самых устойчивых и тщательно - веками! - разрабатываемых идей.
      - Какой? - не понял Миша.
      - Религией. Мне удалось поговорить не только с Антониной Васильевной, но и с ее матерью. Это очень пожилая и строгая женщина. Самое главное, что они староверы. Настоящие, ортодоксальные, для которых загробная жизнь - такая же реальность, как для вас, Михаил, простите, Уголовный кодекс.
      - Почему "простите"?
      - Я побоялся, что вас может обидеть такое сравнение... Шестаков только махнул рукой.
      - Ничего. Я, кажется, понял, к чему вы клоните. Все эти, м-м-м, черт, потерпевшие... короче, каждый увидел то, чего больше всего боялся?
      - Именно! Вот это-то и странно. Я проглядел литературу, правда, очень наспех, но не нашел описания галлюциногена с подобным действием. То есть когда или из подсознания, или из глубин памяти вытаскивается самый большой страх. Далее... Я много думал. - СССР покопался в папке, достал из нее листок и положил сверху. - Чтобы не утруждать вас длинными рассуждениями, я просто сообщу свои выводы. Удивительные, надо заметить, выводы. - Тут он снова перебил сам себя, и Миша подумал, что Профессор хоть и пообещал не утруждать, но говорит на самом деле ужасно длинно, если не сказать - занудно. - Это даже не назвать выводами. Это, скорей, констатация странностей. Итак. Во-первых. Неожиданность появления феномена.
      - Ох, Савелий Сергеевич, мы же не научную статью обсуждаем! - взмолился Толик. - Давайте на русский разговорный перейдем.
      - Хорошо... Сейчас... сейчас... - СССР прокашлялся и начал довольно бойко: - Ни с того ни с сего люди в метро начинают видеть кошмары. - Для убедительности он даже начал загибать пальцы. - Видят они то, чего больше всего боятся. Это необычно, и это во-вторых. И третье. Вам не показалось странным, что пострадавших не так уж много?
      - Чего-о? - Шестаков ожидал от Профессора чего угодно, но только не такого нелепого вопроса.
      - Я исхожу из логики. Если этот предполагаемый странный галлюциноген существует, то воздействует он явно через дыхательные пути. Проще говоря, это газ.
      - Ну! - Толик, похоже, ухватил мысль, потому что глаза его загорелись.
      - Я специально спрашивал пострадавших: были ли рядом еще люди?
      - Конечно, были, метро все-таки...
      - Вот и они отвечали так же! - СССР вскочил. - Тогда почему с остальными ничего не произошло? У нас всего два случая, где больше одного пострадавшего! Вот... Братья Спицыны... И еще... минутку... Юргачев и Половцев. Все. Если взглянуть в целом, можно утверждать: действию галлюциногена подвергаются не все, а только сильные, цельные, волевые люди.
      - Откуда же у них кошмары, если они такие сильные?
      Профессор посмотрел на Шестакова, как на ребенка:
      - Михаил, уж вы-то должны знать, что смелый человек не тот, кто ничего не боится, а тот, кто умеет превозмогать свой страх. Это азбучная истина.
      - Но... тогда получается полная чертовщина! - не выдержал Мухин. Выходит, эти гады еще выбирают себе жертв?
      - Не думаю, что все так сложно. Я бы сказал, что мы просто имеем дело с избирательным действием какого-то вещества.
      СССР замолчал, вглядываясь в лица Толика и Миши. Оба сидели задумавшись. По лицу Мухина можно было сказать, что он просто переваривает полученную информацию. Шестаков же мрачнел на глазах.
      Профессор решился нарушить молчание:
      - Теперь вы понимаете, Михаил, почему я так настойчиво пытался с вами поговорить? Вы ведь, кажется, создаете некую боевую группу? Я бы посоветовал крайне осторожно набирать людей. Пока мы не знаем, как защищаться от этого галлюциногена...
      - А если просто - противогазы? - оживился Толик.
      - Шикарная мысль. - Миша оперся подбородком на руки, поэтому голос его звучал глухо и обреченно. - Противогазы, приборы ночного видения и винтовки с оптическим прицелом. Уж лучше сразу заказывать скафандры.
      - Нет, нет, я имел в виду совсем другой способ...
      - Какой?
      - Постараться найти людей, не подверженных этому действию.
      - Час от часу не легче! - Шестаков опять начинал злиться. - Что ж мне, детей в команду набирать? Если все, как вы говорите, волевые и цельные начинают биться в истерике, на хрена мне толпа хлипаков и сопляков?
      - Куда ни кинь, всюду клин... - грустно констатировал Мухин.
      - Да нет же! - СССР замахал руками. - Все можно сделать проще. Нужно сразу отсеивать кандидатов с затаенными страхами. Не может быть, чтобы каждого смелого человека в детстве напугали лягушкой!
      - И как это проверить?
      - Ну, уж такие методики нашей медициной давно отработаны! Обыкновенный гипноз! Погружаем человека в транс и спокойно выясняем, чего он боится.
      При слове "гипноз" Шестакова аж перекосило. В голову полезли какие-то смутные и неприятные ассоциации с Поплавским...
      - Ну уж, хрен! Еще и этих шарлатанов сюда ввязывать!
      - Почему же шарлатанов? Вы случайно не путаете с экстрасенсами?
      - Не делайте из меня идиота! Я знаю, что говорю! Терпеть не могу, когда серьезное дело превращают в балаган!
      СССР озадаченно переводил взгляд с Толика на Мишу, стараясь понять причину столь негативного отношения к гипнозу. Мухин пожал плечами: он тоже не понимал Шестакова.
      - Миш, чего ты так взъелся? Мне кажется, Савелий Сергеевич прав...
      - Прав, прав... - передразнил Миша. - Все вокруг правы, один я - кретин!
      - Пожалуй, пора по домам, - примиряюще предложил СССР, поднимаясь.
      - Ага. Поздно уже. - Толик старательно потянулся и широко зевнул. Может, чуть-чуть шире, чем следовало бы. Раздался противный хруст, и Мухин остался с открытым ртом. Он выпучивал глаза, махал руками, но ничего не мог поделать. Ты чего?
      - А-э-о-у-а-ы-о! - нечленораздельно ревел Толик.
      - У него челюсть защелкнуло! - сообразил СССР.
      Шестакова прорвало. Он хохотал как безумный и пока Толик очумело носился по комнате с незакрывающимся ртом, и когда за ним начал бегать Профессор, и продолжал подкряхтывать от смеха даже после того, как все благополучно закончилось. Савелий Сергеевич поймал несчастного Мухина и что-то нажал у того около уха. Рот захлопнулся с плотоядным компостерным звуком.
      - Спасибо, Муха, - от души поблагодарил Миша, отсмеявшись. - Век так не веселился. Ты это специально?
      - Дурак, да? - сквозь зубы сказал Толик. Теперь он боялся широко открывать рот.
      - Все равно - смешно, ты уж извини. Ладно, пошли по домам.
      По дороге Толик, чувствуя, что несколько разрядил общее напряженное настроение своим конфузом с челюстью, решился немного поболтать.
      - Как поживает Матильда? - бодро осведомился он у Профессора.
      Миша тут же метнул в Мухина один из своих молниеносных колючих взглядов, смысл которых каждый раз ускользал от СССР.
      - А я разве вам не говорил? - О своей любимице Савелий Сергеевич мог говорить когда угодно. - Матильда ждет... У нее будут... Хм... Хм... - СССР запутался в деликатных словах. Не говорить же, в самом деле, что "мы ждем прибавления семейства"!
      - Залетела хвостатая? - с ходу сообразил опытный Шестаков. - И кто папаша? Какой-нибудь крыс Лоренца экзотический, или на стороне нагуляла?
      Душевное единение моментально испарилось, а Профессор с Мишей вновь оказались по разные стороны бытовой баррикады, испокон веков разделявшей интеллигенцию и народ. СССР ошарашенно смотрел на Мишу, не зная, чем ответить на грубость, и привычно недоумевая, что вообще его связывает с этим кондовым хамом.
      - Вы... Вы... - бессильно повторял Профессор.
      - Жлоб ты, Мишка, - с горечью констатировал Мухин, - вечно все опошлишь...
      - Да ладно вам нюни распускать! - Агрессивный Шестаков имел свои представления о пошлости. - Я кого-то обидел? Оскорбил? При даме матерно выругался? - Мише приходилось перекрикивать шум поезда, поэтому он почти орал на Толика с Профессором. - Гуманисты хреновы!
      Поезд остановился на "Площади Мужества". В наступившей тишине четко прозвучал чуть подрагивающий голос СССР:
      - С каких это пор "гуманист" в нашей стране стало ругательством?
      - Да ни с каких! Просто мутота эта ваша надоела! "Ах, Каштанка!", "ах, Му-му!", плачем-надрываемся, а собаку бездомную на улице увидел отстреливать, отстреливать, она заразу всякую разносит!
      - Что-то не пойму я вас, Михаил, к чему это?
      - Ну, что тут непонятного? Сами-то крысочку себе завели, еще имя какое-то похабное подыскали, в рукаве ползать разрешаете, тьфу, гадость... А на работе небось таких же беленьких, безымянных режете не задумываясь!
      СССР бессильно развел руками.
      - Я не знаю, что вам возразить...
      - И не надо мне возражать! Трендеть надо меньше! - Справедливости ради заметим, что Миша употребил слово посильнее, чем просто "трендеть", но тут же спохватился и извинился перед Профессором. - Да я, собственно, не на вас наскакиваю. Мне просто с детства тошно было читать все эти сопливые книжки. Зачем-то напяливают зверью человеческие чувства... И вот рассусоливают про то, как какой-то блохастый барбос лежит под хозяйским креслом и что он там себе думает. Да ни хрена он не думает! Животные хотят есть, пить и... блин, размножаться! И я хочу того же! Все хотят жить. Поэтому комар кусает меня, а я ем бифштекс. По-честному.
      - Да кто же вас упрекает в нечестности? - опять попытался встрять Савелий Сергеевич, но Толик сделал умоляющие глаза, и Профессор замолчал. Он еще не привык к шестаковским монологам "за жизнь".
      - Э... - Миша порылся в карманах, достал пачку сигарет, несколько секунд задумчиво смотрел на нее, потом снова убрал. Продолжение следовало: - Включаю тут недавно телек. Ежкин кот! Жуткая бабища хвастается, как она мило животных защищает! И шубы натуральные не носит, и мяса не ест... Потом сказали: оказывается, это Бриджит Бардо! Делать старой дуре нечего! Хоть так, а на экран вылезла. И что? Ладно, фиг с ними, с шубами, хотя... насчет кроличьей ушанки я бы с ней поспорил... А вот насчет мяса - извини-подвинься! Во-первых, я без мяса ноги протяну. А во-вторых - какого черта? Почему мне корову должно быть жальче, чем картошку? Растения - они ведь тоже живые? А, Профессор? Если морковка на меня не глядит печальными глазами, значит, ничего, можно хавать?
      - Слушай, - не выдержал Толик, - ты нас совсем запутал. Бриджит Бардо-то тут при чем?
      - Не знаю, - выдохся Миша, - просто не верю я им. От обжорства это у них, не от души...
      Все немного помолчали, а потом Мухин, похлопав глазами, непонятно к чему задумчиво произнес:
      - А я читал, что в Китае самый большой деликатес - это мозг живой обезьяны.
      И снова все промолчали, а Профессор заметно содрогнулся.
      Увлекшись разговором, все так и ехали вместе. Автоматически пересели на автобус, снова зашли в метро на "Лесной".
      - Муха, - съехидничал Шестаков уже на подъезде к "Чернышевской", - ты это по рассеянности так далеко заехал или кого-то из нас домой провожаешь?
      Толик покраснел как рак. Обычно он, ничуть не стесняясь, мог зарулить к Мишке - и посидеть-поболтать, и поесть, да и переночевать. Но сейчас, видимо в присутствии СССР, Мухин ужасно засмущался и залепетал что-то невразумительное про забытые ключи, вредную соседку и чье-то мусорное ведро. Следом и Профессор, моментально почувствовавший неловкость, зарделся и тоже забубнил какую-то светскую чепуху:
      - Толя, если вам... я подумал... негде ночевать... У меня, правда, только одна комната, но большая... пожалуйста, не стесняйтесь...
      Все это сильно смахивало на дурной провинциальный водевиль. О чем Шестаков и не преминул сообщить исполнителям дуэта. Причем в грубой форме. Сам же захохотал, хлопнул Толика по спине и добродушно сообщил Профессору:
      - Не волнуйтесь вы так, Савелий Сергеевич. Это Муха прибедняется. Есть ему где ночевать, есть. Сейчас приедем ко мне, выдам ему сосисок с пивом, дежурную раскладушку... Все путем! А к вам... Ну как же можно? Мухин знаете какой беспокойный постоялец? Он телевизор полночи смотрит, курит, как паровоз, а потом кашляет, как чахоточный... А у вас Матильда - в положении, ее нельзя беспокоить.
      СССР до самого дома анализировал Мишины интонации, но так до конца и не понял, чего там было больше - издевки или простецкого юмора.
      Глава пятая
      МИША
      - Вот она. Смотри.
      - Вижу.
      Шестаков придвинулся поближе к телевизору. Темное пятно в углу экрана зашевелилось, и прямо на Мишу вдруг глянули блестящие крысиные глаза. Тварь пошевелила усами, поводила носом туда-сюда, будто позируя. Потом, решив, что неведомые зрители вполне насладились этим зрелищем, спокойно направилась вдоль узкой платформы. "Девяткино". Конечная станция. Именно там поезда стоят совсем рядом. А это как раз та узенькая платформа между ними, по которой обычно проходят машинисты. "Так, так, голубушка, - подумал Миша, - и что тебе здесь понадобилось?"
      Таймер в углу показывал 6.02 сегодняшнего утра. На пассажирской платформе стояло человек пять, все - довольно далеко от камеры. Крысу никто не замечал.
      Изображение чуть-чуть дрогнуло, и тут же на экране появился вышедший из тоннеля поезд. А поскольку запись велась сразу с двух видеокамер, то во втором телевизоре поезд въехал снизу прямо в кадр. Крысу, похоже, ничуть не побеспокоил шум (Миша с Толиком его тоже не услышали - съемка шла без звука). Она спокойно двигалась вперед. Мише на секунду стало не по себе от такой уверенности, если не сказать наглости, обыкновенного грызуна. Пришлось срочно освежить в памяти научно обоснованные доводы Профессора - дескать, и зрение у крыс очень слабое, а, значит, не то что позировать, а и просто заметить видеокамеру она не могла. Поезда не испугалась - так небось не один десяток поколений родился и вырос под стук колес. Среда, так сказать, обитания... Но мороз по коже все равно подирает. И злоба поднимается - голыми руками бы душил!
      - Подожди, я кассеты переставлю, так лучше видно будет, - засуетился Толик, останавливая запись, - все ведь на том конце платформы случилось.
      Мухин ловко манипулировал кнопками видеомагнитофонов. Теперь на левом, большом экране крысу было почти не разглядеть, если не знать точно, что она шагает вдоль платформы.
      Да, на Центр управления полетами скромная двухкомнатная "хрущевка" похожа мало. Стараниями мадам Петуховой по две видеокамеры круглосуточно снимают все, что происходит на платформах "потенциально опасных" станций - от "Девяткино" до "Площади Мужества". А вот просматривать приходилось пока так: слева стоял приличных размеров "Sharp", а справа - увы, пока только музейного вида "Волхов-2" с экраном чуть покрупнее современных электронных часов. Носатая каждый раз клянет себя за забывчивость, но второй нормальный телевизор так и не привозит. Этот ископаемый "Волхов" - местный, в смысле - хозяйский. Когда Шестаков с Петуховой искали квартиру под штаб "Выборгских крысоловов", плотный краснолицый старикан со смешным отчеством Ардальонович горячо убеждал их, что лучше и дешевле квартиры они нигде не найдут. Особенно убедительно звучали аргументы: "А мебель? А холодильник? А телевизор?" - приводимые с непередаваемым одесским акцентом.
      Самым ярким представителем "а мебели?" был трухлявый трехместный диван. Трехместный не в каком-то извращенно-эротическом смысле, а в смысле трех намертво продавленных углублений, просиженных неизвестными друзьями хозяина за долгие годы. Ни лечь, в принципе, ни сесть на диван как-то иначе, нежели в одну из этих трех выемок было уже невозможно. Не искушенный в таких тонкостях Мухин пару раз промахивался, изрядно пострадал и с тех пор предпочитал стулья.
      В неведомой породы холодильник - явный ровесник "Волхова" - помещалась упаковка сосисок и ровно две бутылки пива. Не больше. "Неслабыми жрунами были наши предки", - задумчиво произнесла Носатая, разглядывая доисторическую холодильную установку. После чего предложила хозяину либо перевезти местами облупившегося белого динозавра куда угодно за ее счет, либо за дополнительную плату выбросить. Семен Ардальонович слегка обалдел от напористости молодой дамы, но ломался недолго и денежки взял. Вечером того же дня на кухне стоял "новый белорусский" "Стинол". С гораздо большей опаской хозяин квартиры выслушал просьбу Петуховой - поставить на окна решетки. Но и эта проблема решилась в пять минут.
      - Не дрейфь, Медальоныч, - задушевно внушала Татьяна, - мы тут не "баксы" печатать собираемся. У нас контора серьезная. Опять-таки - аппаратура, документы... А у тебя - первый этаж. Соображаешь? - И добавляла к этому еще несколько хрустящих аргументов из кошелька.
      Вскоре Семену Ардальоновичу так понравилось решать все вопросы с помощью денег, что он уже не подчеркивал преимущества, а выискивал недостатки в своем скромном жилище.
      - Танечка, - гудел он из туалета, - здесь бачок немного протекает, это ничего? Ах, и в кладовке - ни одной вешалки!
      Ничем больше Петухову заинтересовать ему не удалось, стороны подписали договор аренды и разошлись, довольные друг другом. И с тех пор именно эту квартиру называли: Петухова серьезно - "конторой", Мухин важно - "штабом", а циничный Шестаков попросту - "дырой".
      Толик переставил кассеты. Теперь "Sharp" показывал происходящее в начале платформы, "Волхов" - в конце. И если не знать, что где-то там, посередине, шествует крыса, ее уже было не разглядеть.
      - Вот, смотри, сейчас машинист выйдет, - торопился Толик.
      - Да помолчи ты, сам вижу! Чего дергаешься? Вот терпеть не могу - с тобой кино смотреть!
      Мухин обиженно замолчал и поерзал на стуле.
      Поезд тем временем остановился, из него вышел незнакомый Шестакову машинист. Лицо у него было заспанное и недовольное. Он немного постоял, роясь в карманах, пошевелил губами - то ли жевал что-то, то ли просто выругался вслух. Затем пошел вдоль поезда. Он вот-вот должен был увидеть крысу.
      Да-а, режиссер-то оказался слабоват. Запорол самый кульминационный момент. Одного главного героя - машиниста - повернул спиной к зрителям и тем самым полностью загородил второго. Миша аж привстал на стуле. Увы, ни действий крысы, ни лица человека было совершенно не видно. По тому, как остановился машинист, можно было сказать одно: встреча состоялась. Он сильно топнул ногой. Еще раз. Еще. Оглянулся. Миша заметил, как один из пассажиров пихнул другого в бок, показал пальцем: гляди, мол, совсем обнаглели твари.
      Изображения шли несинхронно, поэтому на маленьком "волховском" экране крошечный человечек вдали только еще вышел из поезда. Вот. Тоже затопал ногами. Очень скоро появилась и бегущая крыса. За несколько метров до стеклянной будочки она лихо спрыгнула на рельсы и исчезла.
      Странно. Машинист все еще нерешительно топтался на месте.
      - Ну? - нетерпеливо спросил Шестаков. - Где продолжение?
      - Да здесь, в общем, почти все... - Толик казался ужасно виноватым, как будто это именно он был тем самым посредственным режиссером. - Сейчас он побежит. Потом ментовку вызовет...
      Миша, нахмурившись, наблюдал за странным поведением машиниста. Тот стоял, держась за ограждение, чуть наклонившись вперед, словно на корабле во время качки. Внезапно он побежал, почему-то все время оглядываясь. Лицо его, мелькнувшее перед камерой, было белым от страха. Глупо предполагать, что крепкого взрослого мужика может напугать какая-то дрянная метрополитеновская крыса. Судя по всему, причиной испуга было Нечто, увиденное им на платформе.
      Шестаков специально остановил запись и отмотал назад. Тщательно, покадрово, рассмотрел всех пассажиров. Попутно еще удивился: почему так долго нет поезда в город. Ах, ну да, правильно, на этом обрубке бывшей Кировско-Выборгской линии они теперь очень редко ходят. К тому же запись смотрели с перерывами. На самом деле там, в "Девяткино", прошло минуты четыре, не более. Так. Посмотрели. Пассажиров немного, да и откуда им много взяться в такую рань? Два мужичка, те самые, которые тоже видели крысу, - самые обычные, обычней некуда, мужики. Стоят спокойно, вяло переговариваются. Ранний дачник, явно из серии "подвинутых" садоводов, с рюкзаком и связкой палок. Женщина дремлет на скамейке. Все. Остальные три? Да, три человека далеко, около первых вагонов. Ну, просто ничегошеньки мало-мальски подозрительного! Впрочем, это рассматривание - дело совершенно бесполезное. Все равно - как ни напрягай свою фантазию - не определишь, что именно стало "затравкой" очередной "крысиной галлюцинации". Вот, кстати, интересный вопрос: а что, если никакой "затравки" не окажется? Пойдет ли человек дальше, как ни в чем не бывало, после встречи с такой крысой?