-- Ладно, ладно, торопливые какие... Сейчас отопру...
      Ворота открылись, за ними лежала длинная темная улица Старый привратник, что-то ворча себе под нос, навалился плечом на створку и наложил засов. Фолко облегченно вздохнул. Они были в Пригорье.
      Глава четвертая. ПРИГОРЯНСКИЕ УРОКИ
      Проехав по темной улице, мимо крепких домов, окруженных высокими заборами, сопровождаемые непрерывным собачьим лаем, они остановились возле старинного, намертво вросшего в землю здания -- знаменитого пригорянского трактира с почерневшей от времени вывеской "Гарцующий Пони". Его стены были сложены из толстенных дубовых бревен, в два обхвата толщиной; венцы опирались на дикие мшистые камни. Окна первого этажа были ярко освещены, из полуоткрытой двери доносился гул голосов.
      -- Подержи, а я схожу договорюсь с хозяином.-- Торин сунул в руку хоббита поводья.-- Устал, как собака, эх, и завалимся же мы сейчас!
      Спустя некоторое время Торин вернулся.
      -- Ну как, все в порядке? Заводи пони во двор. Я договорился с Бар лиманом, он запрет карлика в самый глубокий и надежный погреб, какой только сможет найти. Ты есть хочешь?
      Только сейчас, оказавшись в безопасности, Фолко понял, насколько он выбился из сил и хочет одновременно и спать, и есть, но сначала, пожалуй, все-таки есть!
      -- Конечно хочу!
      Фолко спешился и повел в поводу обеих лошадок в глубь темного двора, к коновязи. Гном тем временем снял со своего пони мешок с пленником и вновь скрылся в какой-то боковой двери. Фолко привязал пони, задал им овса из седельных сумок и замялся в нерешительности -- куда идти дальше?
      -- А господина моего хоббита покорнейше прошу сюда,-- произнес над самым ухом чей-то почтительный голос.
      Фолко обернулся. Перед ним стоял человек, низенький, коренастый, но не толстый; шириной плеч он лишь немногим уступал Торину.
      -- Хозяин я здешний. Барлиман меня кличут. И трактир наш еще во время Великой Войны принимал у себя самого короля Элессара.-- Он заговорщически подмигнул Фолко.-- Тогда все знали его в лучшем случае, как Арагорна, а обычно называли просто Бродяжником! Ох, заговорился я, простите меня великодушно! Торин вам ужин заказал в отдельную комнату -- Ноб уже готовит. Что пожелаете на ночь -- мясного или чего-нибудь полегче, овощей каких?
      -- И того, и другого,-- решительно заявил Фолко.-- И пива не забудьте, пожалуйста! И сыра головку можно. Хорошо бы и пирога яблочного, варенья клубничного, меду... И поскорее, а не то мы с Торином сами кого-нибудь съедим! Так куда идти?
      -- Все понял, все мигом будет! -- заверил хозяин.-- А идти вам, сударь мой... Как величать-то вас прикажете?
      -- Зовите просто Фолко.
      Хоббит толкнул тяжелую, окованную железом дверь. Хозяин, неимоверным способом извернувшись, ухитрился оказаться впереди и повел хоббита в глубь дома, время от времени подхватывая его под руку и бормоча что-нибудь вроде:
      "Осторожно, ступеньки здесь... А тут погреб раскрыт -- Ноб, ротозей этакий... Вы уж. извините меня, я-то привык к темноте, сударь мой, а гном-то велел вас боковым ходом вести..."
      Фолко послушно следовал за хозяином по темному, полному вкусных запахов коридору. Время от времени где-то за стеной раздавались чьи-то голоса, слышался смех, стук кружек и веселое пение. Старый дом был полон народу и не вспоминал о своем возрасте.
      Барлиман остановился возле неприметной двери в дальнем конце коридора и вежливо постучал. Из-за прочных створок откликнулся низкий голос Торина:
      -- Войдите!
      Дверь распахнулась, и Фолко очутился на пороге небольшой, очень уютной комнаты с низким потолком и округлым окном, закрытым тяжелыми ставнями. По бревенчатым стенам бегали алые отблески пылавшего в камине огня, в кованых шандалах горели свечи. В дальнем углу помещалось широкое ложе, у камина стояли два деревянных стула, и небольшой стол, покрытый темным сукном. В углу подле камина были сложены их вещи, а на стуле перед огнем сидел гном, сбросивший плащ. По комнате уже плавал знакомый аромат его крепкого табака.
      -- Привел, господин мой Торин,-- наклонил голову трактирщик.-- Все устроено в лучшем виде. Вот ключ от погреба.-- Он выложил из кармана тяжелый ключ с затейливой бородкой.-- Ужин будет с минуты на минуту. Все ли в порядке? Может, еще чего-нибудь подать?
      -- Нет, благодарю, господин Барлиман,-- ответил Торин.-- Все замечательно. Мы вот сейчас закусим да на боковую.
      -- А, ну хорошо, хорошо, -- закивал трактирщик.-- А ежели пожелаете, то выходите в общую залу, там народу много, шумно, весело... А не захотите, то отдыхайте, спите спокойно, нужно что будет -- звоните.-- Он указал на привешенный возле двери шнурок, уходящий в отверстие над косяком.-- Ну, приятного отдыха.-- Барлиман поклонился и повернулся, столкнувшись в дверях с молодым хоббитом, принесшим поднос, уставленный горшками и плошками.-- А вот и ужин ваш! Ну, спокойной вам ночи!
      Тем временем вошедший юный хоббит-слуга ловко расставлял на столе кушанья. Из-под крышек потянуло разнообразными, но в равной мере соблазнительными запахами; Фолко непроизвольно облизнулся.
      -- Как дорога, легка ли? -- осведомился слуга, окончив свой труд и подойдя к двери.-- Меня зовут Ноб, сын Брег, но называйте меня просто Ноб. Если что понадобится -- звоните, я мигом появлюсь.
      -- Дорога ничего,-- рассеянно ответил Торчи, поднося ко рту первую ложку тушеных грибов со сложной приправой.-- А как у вас дела? Все ли спокойно?
      -- Да как вам сказать,-- задумался вдруг Ноб, осторожно присаживаясь на высокий порог.-- В трактире-то дела лучше не придумаешь, и поля пригорянские хорошо родят... Да вот только на дорогах неспокойно стало...
      Видно было, что Ноб весьма расположен поговорить.
      Фолко приглашающе помахал рукой.
      -- Друг, что ты на пороге-то сидишь? Заходи, дверь прикрой и давай побеседуем! Мы-то редко куда выбираемся, ничего почти и не знаем.
      Он налил пива в свою кружку и протянул ее Нобу.
      -- Благодарствую,-- степенно поклонился тот и, сделав изрядный глоток, продолжал, утерев губы: -- Слухи разные ползут, нехорошие... Будто завелись у нас такие люди, что одним разбоем живут, грабят, жгут и убивают... Не знаю, а вот деревеньку Аддорн в сорока милях к северу -- дотла сожгли! Месяц назад... На рассвете, я слышал, напали, стали дома поджигать, тех, кто выскакивал -- кого зарубили, кого из арбалетов постреляли, а кого в плен увели -- а куда, кто знает? -- Он глубоко вздохнул.-- Только трое оттуда и уцелело. Отсиделись в кустах, чудом их не нашли.
      Ложка так и застыла в руке Торина, он слушал Ноба, раскрыв рот от удивления. Фолко тотчас же вспомнил мертвого хоббита у дороги и, когда Ноб приумолк, негромко сказал:
      -- Знаешь, а ведь я тоже кое-что по дороге видел. Хоббита кто-то убил и в канаве придорожной бросил...
      Ноб ойкнул, непроизвольно схватившись за голову, Фолко продолжал:
      -- Это милях в семи к западу по Тракту. Может, соберешь наших, кто здесь живет?.. Я там на обочине треугольник сложил...
      -- Да, да,-- торопливо закивал Ноб.-- Ах, ты, горе-то какое... Да когда ж это кончится?! И что мы им сделали?..
      Он горестно покачал головой. Фолко отвернулся. Ноб шмыгнул носом, провел по глазам ладонью и продолжал заметно дрогнувшим голосом:
      -- Конечно, сударь мой, соберу поутру кого смогу. Похороним по-честному, поминки справим... И вы, конечно же, поедете?
      -- Не знаю,-- кинув быстрый взгляд на незаметно покачавшего головой Торина, ответил хоббит.-- Видишь ли, мы очень спешим в Аннуминас, у нас там крайне важное дело. Но завтра мы пойдем к вашему шерифу и расскажем ему все -- пусть он тоже подумает! И часто у вас здесь такое случается?
      -- Да нет, не очень,-- слабым голосом ответил Ноб.-- Не часто, но бывает. Года три назад на Тракте кто-то шуровал, мы тогда вместе с хоббитами Белых Холмов в Аннуминас отписали. Оттуда пришла дружина, ловили кого-то, били... Спокойней стало...
      -- А ваши, что ж, не ходили?
      -- Не... Куда нам! Люди здесь мирные, рассудительные. Кто тут воевать-то умеет? Да и зачем? На то дружина есть.
      -- А как же с деревней этой, как ее, Аддорн? -- встрял гном.-- Тех-то разбойников поймали?
      -- Слышал, гнали их до самой границы, до Ангмарских Гор,-- ответил Ноб.-- Кого-то поймали, судили... Я слышал, даже повесили.
      -- Кто гнал-то? И что за люди напали? -- не унимался Торин.
      -- Гнали кто? Из столицы отряд пришел, перехватил их, Глемлесская дружина сразу за ними пошла. А что за люди были -- толком не знаю. Говорили, с Ангмара. Там народу немало поселилось, живут вольно, власть ничью не признают.
      -- Ну хорошо, а вы-то как же? У вас под боком деревню сожгли, а вам хоть бы что? -- недоумевал Торин.-- Да случись такое у нас, у гномов, так все Лунные Горы бы поднялись! Знаешь, на столичную дружину надейся...
      -- А что мы? -- чуть обиженно сказал Ноб.-- Наше дело сторона. Люди пусть уж сами разбираются... Деревня та, кстати, на отшибе, она ведь даже огорожи не имела! И народу там -- сотни полторы... А до нас так просто не доберешься -- всюду живут. Частокол вокруг Пригорья крепкий, народу много -попробуй возьми нас* И дружина у нас теперь стоит -- две сотни конных! Не, у нас-то все спокойно...
      -- Ладно, чего так голову ломать,-- сказал Торин. Он уже успел набить себе рот тушеными грибами, и слова звучали невнятно.-- Интересно ты говорил, спасибо тебе. Но если мы так же продолжать будем, то до зари просидим. Так что спасибо, любезный, ты уж иди, а мы тут спать укладываться станем.
      И гном протянул Нобу серебряную монетку.
      -- Спасибо, спасибо, доброй вам ночи,-- почтительно поклонился Ноб, пряча монетку в карман широких и коротких -- до колен -- штанов.-Извиняйте, если заговорил я вас. Доброй ночи, доброй ночи!
      И он исчез за дверью.
      Хоббит и гном молча ели. Еда оказалась необычайно вкусной, пиво превосходным, так что некоторое время слышалось только сосредоточенное сопение ни в чем не уступавших друг другу едоков. Наконец, горшки и тарелки опустели, и друзья разожгли трубочки.
      -- Нда-а, дела,-- неопределенно протянул Торин.-- Только не вздумай сейчас что-нибудь обсуждать! Спать надо, я себе на этом пони весь зад отбил... Ночь пройдет, утро присоветует -- так ведь говорилось в старину? Давай-ка последуем этому мудрому правилу! А завтра ты прежде всего расскажешь мне, как тебе удалось вырваться самому и вырвать себя из вашей замечательно уютной и сонной страны. Все прочие новости обсудим после. У меня глаза слипаются.
      Гном широко зевнул.
      Они застелили постели свежайшим льняным бельем, лежавшим в головах аккуратной стопкой. Фолко чувствовал, что ему словно кто-то насыпал песка под веки -- так вдруг сильно захотелось спать.
      -- А все же здорово, что ты теки со "инею, друг хоббит! -- пробормотал Торин, укладываясь.-- Одному мне было бы очень тоскливо.
      -- Только тоскливо? -- усмехнулся Фолко.-- Я могу оказаться полезным и еще кое в чем.-- Он направился к сложенным в углу мешкам, порылся в своем и извлек укрытый на самом дне толстый, обмотанный мешковиной сверток,-- Мне помнится, ты обещал не пожалеть золота за некую услугу? -- Он протянул сверток гному.-- Когда я... уезжал, скажем так, я подумал, что неплохо будет захватить с собой Красную Книгу.
      -- О, благороднейший из когда-либо живших хоббитов! Хвала Дьюрину, не иначе, как он сам вложил в тебя эту прекраснейшую мысль! -- завопил Торин, подскакивая на постели и отбрасывая одеяло.-- Скорее давай ее сюда! Сон отменяется! То есть ты, конечно, спи, а я лучше почитаю!
      Торин торопливо стал одеваться.
      -- Так темно же! -- попытался возразить Фолко.-- Свечи догорают...
      -- Ерунда, лучину засветим.-- Гном уже отщипывал от сложенных перед камином дров узкие и длинные щепочки.-- А вот и подставец есть!
      -- Ну как знаешь.
      И Фолко улегся, с головой укутавшись в одеяло. Слышно было легкое потрескивание лучины, изредка шелест переворачиваемых страниц, мерное дыхание гнома. Усталость быстро взяла свое, и Фолко вскоре погрузился в мягкий, спокойный сон.
      Наутро, пока гном еще спал, к ним в комнату постучал трактирщик, принесший завтрак. Поев, Фолко решил прогуляться.
      Коридор вывел его в обширную залу, в главное помещение трактира. В широко распахнутые окна лился яркий солнечный свет. Прямо напротив окна находилась двустворчатая входная дверь, по левую руку -- стойка, за ней -темно-коричневые тела древних исполинских бочек; там же помещался небольшой камин. Вдоль длинной стойки выстроились высокие деревянные табуреты, сейчас занятые народом, неторопливо попивавшим пиво, что-то жующим или просто покуривавшим трубки. Справа в стене имелся второй камин, намного больше первого; каминов такой величины Фолко раньше никогда не видел -- он имел в поперечнике не менее полутора саженей. Перед этим камином стояли длинные столы, занимавшие середину помещения; вдоль стен и между окнами были расставлены столики поменьше, на два-три места. За стойкой и в зале ловко управлялось двое слуг -- один наливал пиво, другой разносил кушанья.
      Никто не обращал внимания на замершего в проеме хоббита, и Фолко мог спокойно рассматривать заполнявших залу посетителей. Здесь собралось на удивление пестрое общество -- забежавшие в короткий час полдневного отдыха пригоряне в рабочих одеждах соседствовали с важными купцами, с королевскими чиновниками -- последних легко было узнать по вышитому на рукавах их камзолов гербу Соединенного Королевства Арнора и Гондора -- Семь Звезд и Белое Древо на фоне крепостных стен: а в ночном небе над стенами -- яркая Восьмая Звезда, Звезда Эарендила. Потягивали пиво и озабоченные компании гномов в коричневых одеяниях; из брошенных возле их столов мешков торчали кирки -- их хозяева направлялись в какие-то дальние копи...
      У стойки сидело несколько дружинников Наместника из размещенных недавно в Пригорье конных сотен -- под гербом Королевства у них были изображены лошадиная голова и две скрещенные сабли. Все эти когда-то вычитанные или услышанные от иноземцев сведения тотчас же всплыли в голове Фолко, и он, к своему удивлению, подумал, что не так уж плохо разбирается в этом новом для него мире. Однако в дальнем углу он заметил довольно многочисленную компанию крепких, здоровых мужчин зрелого возраста в темно-зеленой одежде, отличавшейся по покрою от надетого на прочих гостях. Их куртки не украшало никаких эмблем; под столом и на лавках вокруг них было небрежно разложено разнообразное оружие -- мечи, копья, луки -- луков было особенно много; Фолио заметил и несколько круглых щитов, повернутых лицевой стороной к стене.
      Он вскарабкался на высокий табурет неподалеку от хлопотавшего по другую сторону стойки слуги и спросил пива.
      Не успел он отпить и трети своей кружки, как из темного нутра трактира вынырнул Барлиман. Он казался каким-то успокоенным и словно бы просветленным; в руках он держал стеклянный бокал, полный темно-багровой жидкостью.
      "Наверное, вино",-- подумалось хоббиту.
      Барлиман вышел на середину залы и высоко поднял правую руку. Все умолкли. Хозяин трактира заговорил необычно серьезным и даже несколько торжественным тоном:
      -- Оставьте на время вашу беседу, дорогие гости. Настал тот час, когда мы каждый день поминаем Великого короля Элессара!
      Раздалось слитное скрипение отодвигаемых стульев и лавок. Все поднялись, лица людей и гномов были серьезны и задумчивы. Каждый держал в руке бокал вина или кружку пива. Трактирщик продолжал: -- Он не раз бывал здесь, оказывая нам высокую честь своим присутствием. В те годы, когда немногие герои вели неравный бой с Завесой Тьмы, трактир моих предков не раз предоставлял ему и кров, и пишу.
      Рука хозяина указала куда-то в угол. Фолко скосил глаза, но за плотно стоящими людьми не смог ничего рассмотреть.
      -- Он был велик и светел,-- продолжал хозяин,-- его мудрость была глубока и всепроникающа. Пусть же помнят о нем люди и рассказывают о нем добрые сказки своим детям! Пусть будет легок каждый его шаг там, в иной жизни, за Гремящими Морями!
      Трактирщик прослезился. Фолко оглядел залу и, к своему удивлению, заметил, что многие отводят взгляды и тяжко вздыхают. Однако хоббита озадачили старательно прикрытые насмешливые полуулыбки, которыми обменялись вставшие вместе со всеми люди в зеленом.
      -- Выпьем, друзья! -- поднял бокал Барлиман.-- Пусть вечно зеленеет трава на его могиле, на могиле Великого короля Элессара!
      Все дружно повторили его последнюю фразу и поднесли к губам бокалы и кружки, осушая их до дна. Фолко поймал себя на том, что и у него запершило в горле, и он поспешил сделать хороший глоток в память Великого Короля.
      Трактирщик постоял немного посреди залы, затем вздохнул и вышел через ведущую в глубь дома дверь. Гости неспешно расселись, и вскоре вновь потекла неторопливая, добропорядочная беседа...
      Только теперь Фолко смог увидеть то место, на которое в продолжение своей верноподданнической речи указывал трактирщик. Возле камина, у стены примостился небольшой стол, покрытый белой скатертью и огороженный невысокой чугунной решеткой тонкой работы. Возле стола стоял чуть отодвинутый в сторону стул с небрежно брошенным на спинку поношенным серо-зеленым плащом. К столу был прислонен резной деревянный посох с костяной ручкой, а на белой скатерти подле высокой кружки лежали потертый кожаный кисет и небольшая кривая трубочка. Казалось, что хозяин этих вещей на минуту отошел в сторонку и вот-вот покажется. Заинтересованный хоббит подошел поближе.
      Над столом в пышной раме, под стеклом, висел старинный пергамент, написанный, как и многие другие документы времени Великого Короля, на Всеобщем и Староэльфийском языках. Текст пергамента гласил:
      "За услуги, за честь и мужество дарую владельцу трактира "Гарцующий Пони" Барлиману и всем потомкам его право торговать и жить безданно, беспошлинно, и да будет так, пока стоит Белое Древо. Настоящим также подтверждаю, что подарил хозяину трактира свои плащ, кисет, трубку и посох, дабы никто не усомнился в их подлинности. Дано в год восьмой Четвертой Эпохи. Пригорье, собственноручно -- Элессар Эльфийский. Король Арнора и Гондора".
      Фолко ошарашенно почесал в затылке и, благоговейно посмотрев на разложенные драгоценные реликвии, вернулся к наблюдению за группой воинов, одетых в зеленое.
      Среди них, как вскоре увидел хоббит, были не только зрелые, сильные мужчины, но и юноши, и даже несколько мальчишек. Один из них, тощий и длинный юнец, все время вертелся и скакал перед сидящими мужчинами, время от времени изображая и передразнивая кого-нибудь из них. Парень моментально схватывал малейшие неправильности лица или фигуры и тотчас представлял их в таком нелепо-преувеличенном виде, что каждая его гримаса вызывала дружный хохот. Приплясывая, он выпаливал какой-нибудь смешной куплет, героем которого становился кто-нибудь из присутствующих, потом оглядывал зал и, под хохот старших товарищей, передразнивал кого-нибудь из гостей. Сначала это показалось забавным любившему посмеяться хоббиту, однако вскоре он понял, что этот юнец не просто веселит своих, но зло, презрительно высмеивает тех, кто не принадлежал к их компании; Фолко это очень не понравилось. Он нагнулся, чтобы почесать укушенное комаром колено, поднял голову -- и увидел, что юнец передразнивает на сей раз его, причем нимало не скрываясь, глядя хоббиту прямо в глаза, злорадно и нагло. У парня получилось очень похоже -- он мастерски изобразил удивленно-испуганного маленького хоббита, страшно озабоченного тем, чтобы кто-нибудь не поднял его на смех; насмешник в точности показал, как тянется и украдкой чешет себе колено хоббит, как оглядывается, с важным видом поправляет меч у пояса... Получилось донельзя похоже и оттого особенно обидно. Фолко почувствовал, что краснеет, тем более что зеленые глядели на него с неприкрытой насмешкой -- что теперь, мол, сделаешь, воитель?
      Хоббит судорожно сглотнул. Ему казалось, что на него смотрит сейчас весь трактир, что смолчать нельзя, надо что-то делать -- но что? Фолко никогда не отличался хорошо подвешенным языком... Что делать?!
      Он затравленно огляделся -- и к своему ужасу увидел, что передразнивавший его парень идет через залу прямо к нему. Его длинное лицо было изрыто оспинами, редкие волосы не могли скрыть оттопыренные уши, зеленоватые кошачьи глаза были презрительно сощурены... Он шел прямо на Фолко, и внутри у хоббита все упало.
      -- Эй, ты, мохнолапый! Чего это ты на моем месте расселся? -- Парень стоял, подбоченясь, и презрительно цедил слова сквозь зубы.-- Уматывай давай, я дважды повторять не люблю. Ты че, оглох, что ли?
      Фолко не двигался, и только его правая рука судорожно стискивала рукоять бесполезного сейчас меча.
      -- Место было свободно,-- с трудом выдавил из себя хоббит.-- Мне никто ничего не сказал... -- Чего? Че это ты там пищишь? -- Юнец пренебрежительно скривился.-- Не слышу! Раз с людьми говоришь, мелочь мохнатая, так уж чтобы тебя слышно было!
      -- Место было свободно,-- упрямо повторил Фолко.-- Я занял его, и теперь оно мое. Поищи себе другое.
      Он отвернулся, делая вид, что считает разговор законченным. В то же мгновение его схватили за нос и повернули лицом в прежнюю сторону.
      -- Кто это тебе нос-то воротить разрешил? Сюда смотри, уродина! Ты сперва шерсть на лапах выведи, а уж потом в приличное общество лезь! Понял? Повтори!
      -- Убирайся! -- тихо и с ненавистью сказал Фолко.-- Убирайся, не то...
      Он до половины выдвинул клинок из ножен. Однако его мучитель и бровью не повел.
      -- Ой, как страшно! Ой, сейчас под стол спрячусь! А сам туда прогуляться не желаешь?!
      Парень с неожиданной силой ударил по табурету, на котором сидел хоббит. Фолко покатился по полу, пребольно стукнувшись коленками и локтями, не успев даже понять, что произошло. Парень действовал так быстро и ловко, что никто ничего не заметил; люди с удивлением взглянули на ни с того ни с сего грохнувшегося на пол хоббита и вернулись к прерванным занятиям.
      Острый и твердый носок сапога врезался в бок упавшему хоббиту. Его отбросило к стойке, левая сторона тела вспыхнула от острой боли. Фолко скорчился, прикрывая голову руками. А его обидчик, гордо усевшись на отвоеванный табурет, вдруг запел издевательскую песенку-частушку:
      -- Глупый хоббит у дороги деловито бреет ноги. Зря старается -- от века не похож на человека!
      Несколько человек в зале засмеялись, а уж компания у стены -- та и вовсе зашлась от хохота.
      И тут в голове Фолко все внезапно улеглось и успокоилось. Теперь он твердо знал, что ему надо делать. Он с трудом поднялся и заковылял прочь, к тому концу стойки, где слуга наливал пиво. Никчемный меч волочился по доскам -- один из ремешков оборвался... Затылком хоббит безошибочно чувствовал устремленные на него насмешливые взгляды -- среди них был и торжествующий взгляд его обидчика. Фолко дошел до края стойки и резко повернулся.
      -- Эй, ты, недоносок в зеленом! -- выкрикнул он.-- Получай!
      Дубовая пивная кружка с глухим ударом врезалась в голову не успевшего даже дернуться юнца. Фолко всегда был один из первых среди своих сверстников, когда дело доходило до метания камней или стрельбы из лука; в этом искусстве хоббиты, как известно, лишь незначительно уступают эльфам и намного превосходят все прочие народы Средиземья.
      Враз обмякшее тело парня тупо стукнулось об пол; он рухнул, точно подрубленное дерево, и лежал неподвижно, лицом вниз; вокруг его головы медленно растекалось кровавое пятно.
      Фолко потерянно стоял и смотрел на поверженного врага. В сознание ворвался взволнованный гул голосов -- он не слушал, не воспринимал их, завороженно глядя на наконец заворочавшегося и застонавшего юнца. К нему подскочили двое в зеленом, помогли сесть. Он с трудом повернул разбитое лицо к стоящему шагах в десяти от него хоббиту. Кровь моментально смыла с него и презрение, и браваду; теперь Фолко с непонятным, но сладким чувством видел в его лице недоумение и животный страх -- тем более что рука хоббита помимо его воли вновь ухватилась за стоявшую рядом с ним пивную кружку.
      Кто-то тормошил хоббита, кто-то о чем-то спрашивал его -- он молчал, глядя, как стеной стали надвигаться на него люди в зеленом. И тогда он обнажил меч.
      Одетые в зеленое глядели на него с ненавистью: они стояли тесной группой в полутора десятках шагов от хоббита и молчали. Из-за их плотно сдвинутых спин время от времени доносились слабые стоны и всхлипывания.
      -- Погодите, погодите! -- вихрем вылетел откуда-то трактирщик.-- Что случилось? Что произошло? Сейчас во всем разберемся...
      -- Нечего тут разбираться,-- прервал его чей-то холодный, скрипучий голос.
      Фолко вздрогнул -- впервые заговорил кто-то из "зеленых".
      -- Дерзость нуждается в наказании,-- продолжал тот же голос.
      Ряды чужаков в зеленом раздвинулись, и на пустое пространство неспешно вышел человек.
      Перед хоббитом стоял невысокий, лишь немногим выше его самого, горбун с длинными, едва не достигавшими колен узловатыми руками. На треугольном лице выделялись хищный тонкий нос и блекло-стальные глаза. Встретив его взгляд, Фолко затрепетал, словно кролик перед удавом. Однако в этом взгляде не было ни злобы, ни даже ненависти, лишь сила -- он казался спокойным, чуть усталым и даже, как показалось хоббиту, в нем промелькнуло нечто похожее на сочувствие. Горбун смотрел на хоббита без гнева и злости -- так смотрят на ничего не подозревающую муху, когда собираются прихлопнуть ее ладонью. Казалось, горбун вышел не столько для того, чтобы проучить именно этого хоббита, именно за этот поступок, а потому, что представился удобный случай дать волю своей силе.
      Все это в одно мгновение промелькнуло в голове прижавшегося к стойке хоббита. В эти секунды его ум обрел необычайную ясность, схватывая малейшие, даже самые незначительные детали и превращая их в бесспорные выводы.
      Взлетел и тотчас угас встревоженный говор в рядах зрителей при виде обнаженного клинка в руках хоббита. Угас, потому что горбун, холодно усмехаясь уголками рта, вытащил из складок одежды коричневатую палку длиной в полтора локтя и спокойно повернулся к людям:
      -- Крови не будет, не беспокойтесь, почтенные! Вы видите,-- он бросил на пол тяжелый кожаный пояс с висевшим на них кинжалом в черных ножнах,-- я сталь не обнажаю. Ты,-- он впервые обратился прямо к Фолко, у которого моментально язык присох к небу,-- ты первым пролил кровь. Защищайся или нападай -- мне все равно. Но для начала...
      Он внезапно сделал движение и сразу же оказался рядом с опешившим хоббитом. Холодные крючковатые пальцы рванули его снизу вверх под подбородок, зубы Фолко клацнули, и вдобавок он больно прикусил себе язык. В следующее мгновение он получил удар по ногам и вторично покатился по полу. Окружающие рассмеялись, раздались выкрики:
      -- А ну, малыш, покажи ему! Кружку, кружку не забудь!
      -- Эй, ставлю двадцать монет на хоббита!
      -- Пятьдесят на горбуна!
      -- Врежь ему, врежь, давай смелее!
      В центре кривляющегося и насмехающегося мира стоял равнодушно-спокойный горбун, держа в опущенной руке свою нелепую палку. И все отчаяние Фолко, вся его обида и злость заставили его оторваться от стойки и двинуться вперед. В мирном, редко когда дравшемся даже в детстве хоббите проснулась какая-то дремучая, неистовая ненависть, обращенная на незнакомого горбуна с короткой и тонкой -- в полтора пальца -- палкой вместо оружия.
      Зрители приветствовали движение хоббита дружным ревом. Откуда-то из-за спин до Фолко донеслись возмущенные возгласы Барлимана. Тот, похоже, все еще пытался развести ссорящихся и не допустить схватки. Его никто не слушал.
      Фолко шел прямо на горбуна, с губ которого по-прежнему не сходила холодная усмешка. В странном ослеплении, словно в полусне, хоббит преодолел разделявшие их полтора десятка шагов и, когда до противника оставалось не больше двух саженей, резко бросился вперед, выставив перед собой меч, нацеленный в грудь горбуну.
      Горбун вновь сделал какое-то неуловимое движение, его палка с шипением рассекла воздух, и Фолко едва не выронил отбитый со страшной силой меч. А горбун уже оказался где-то сбоку, и хоббит получил обжигающий удар чуть пониже спины, заставивший его тонко взвизгнуть от острой боли. Вокруг вновь раздался хохот.
      Ослепленный болью и яростью, но все же не утративший свою природную ловкость, хоббит быстро развернулся лицом к противнику. Ненавистное лицо горбуна маячило совсем рядом, он явно не ожидал такой прыти от Фолко, и хоббит изо всех сил, как будто рубил дрова, нанес удар сверху, целясь в высокий бледный лоб, покрытый рыжеватыми завитками редких волос.
      Ни один мускул не дрогнул на лице горбуна. Рука с палочкой взметнулась вверх, описывая круг в воздухе, и Фолко почувствовал, как его отбрасывает в сторону и его клинок бессильно рассекает пустоту. Горбун вновь оказался позади хоббита, и уже ничто не могло помешать ему -- он сбил Фолко с ног, тот повалился на пол, а его противник, оседлав его, принялся методично наносить удары -- по плечам, по ногам, по заду. Никто никогда так не бил хоббита, его сознание начало гаснуть от боли, он уже ничего не слышал и не видел...
      Над ним раздался какой-то особенно сильный шум, и град обжигающих ударов внезапно прекратился. Последним усилием воли Фолко судорожно рванулся в сторону, пытаясь отползти, и глянул вверх. Он увидел искаженное лицо горбуна, отчаянно пытавшегося вырвать свою руку с палкой из чьей-то другой, судя по всему, перехватившей кисть горбуна в воздухе. Хоббит напрягся, пытаясь разглядеть лицо своего спасителя, однако все его сомнения разрешил знакомый низкий голос.
      -- Убийца! -- зарычал Торин.-- А ну, попробуй-ка со мной!
      Пальцы гнома крепче стального зажима сдавливали руку горбуна; лицо противника Фолко утратило все свое спокойствие; на полуобнаженной руке Торина вздулись толстые, точно веревки, жилы, однако все старания горбуна были тщетны. Он попытался перехватить палку свободной рукой; тогда Торин, отбросив тянущуюся кисть горбуна, сам схватился за противоположный конец палки и резко рванул ее вниз; раздался треск, обломки выскользнули из обмякшей руки горбуна.
      -- Я тебе покажу, как маленьких лупцевать, падаль! -- рявкнул гном в лицо горбуну.-- Клянусь бородой Дьюрина!