И так далее и тому подобное. Ложь, сплетённая с правдой, – самый страшный вид лжи....
Но мы знали правду. Знали, кто дошёл до Берлина. И что война прекратилась отнюдь не в результате «секретных пятисторонних переговоров полномочных представителей в Берне, завершившихся подписанием мирного договора в Потсдаме, предопределившим грядущее воссоединение великой Германии». Мы помним наше знамя цвета крови над серыми куполами поверженной вражьей столицы.
Мы помним, пока мы живы. Или, вернее, можно сказать – мы, русские, будем жить, покуда помним всё это.
...Вокруг имперского штаба день и ночь вышагивали патрули – просто так, для порядка. Вздохнув, я двинул прямиком ко входу – двери в два человеческих роста, резной дуб, начищенная бронза; хоть сейчас в музей.
Как известно, Империя там, где её армия. Следовательно, там, где на ветру трепещет имперский штандарт с угрюмым орлом, непременно должна стоять лагерем и пехота означенной империи. Старая как мир истина.
У нас на Новом Крыму народу не так уж много, и у нас оставили не корпус, не дивизию и даже не полк. Всего-навсего отдельный десантно-штурмовой ударный батальон «Танненберг» из состава той самой Третьей Десантной дивизии «Мёртвая голова», в которой, собственно говоря, мне и предстоит служить.
И, кстати говоря, помимо всего прочего, солдаты и офицеры батальона «Танненберг» слыли большими специалистами по контрпартизанской борьбе.
Одно утешение – батальон «Танненберг» был именно «батальон», то есть Battalion, а не Abteilung
.
А ещё, само собой, у нас открыли вербовочный пункт. Тоже старая как сама идея империй истина – новых солдат следует искать в том числе и там, где теряешь старых.
Вербовщики по первости устроились отдельно от штаба, в уютном особнячке. Особнячок этот вначале регулярно забрасывали презервативами с краской – здоровенный штурмовик в бронежилете и с «манлихером» поперёк широченной труди только ухмылялся, ловко уворачиваясь от летящих в него разноцветных снарядов. Выкрики толпы, похоже, нимало его не трогали.
Потом нашим надоело кидаться. У всех мало-помалу нашлись другие дела – Империи тоже требовалось пить-есть, желательно повкуснее, и цены на нашу рыбу, крабов, осьминогов, кальмаров и ползунов медленно, но верно поползли вверх. Империя платила исправно.
А вербовочный пункт продолжал тихо-смирно себе существовать, никому, собственно говоря, не мешая. Империя не вводила всеобщей воинской повинности, ей – удивительное дело – якобы хватало добровольцев. Разумеется, с других планет.
Потом имперцы выстроили этот штаб, куда переехали и вербовщики. А ещё потом настал день, когда к этим дубовым с бронзой дверям подошёл и я.
В тот день...
...Внутренние стеклянные створки разъехались, пропуская меня за КПП. Давным-давно уже не стоит здесь на посту штурмовик. Пост упразднили за ненадобностью. Никто больше ничего не швырял в окна. Всем надоело. Любая забава приедается...
Имперцы ввели круглосуточные патрули. Правда, патрули эти, насколько я мог понять, в основном занимались проверкой увольнительных у имперских солдат, чем как-то следили за нами, новокрымчанами.
Внутри было пусто и прохладно. Как и положено, красовался на стене Орел-с-Венком-и-Солнцем; а между окон, над чистыми столами – нет, никаких кричащих плакатов, никаких «взвейтесь!» да «развейтесь!» – только голографии: военная техника, танки, корабли, штурмовики, бомбардировщики. Не на параде, отнюдь. В бою. Некоторые так и вовсе даже подбитые.
...Танки, завалившиеся в кюветы, расплескавшие вокруг себя землю штурмовики... правда, их неизбежно окружала (и в гораздо большем числе) сожжённая техника врага.
Один снимок так и назывался: «Погибаю, но не сдаюсь!» Подпись, словно нарочно, сделана была на русском, а не на общеимперском, в основе которого, как известно, лежали английский и немецкий языки.
Тяжёлый «PzKw-VII» застыл, высоко задрав хобот пушки. В броневых плитах я насчитал двенадцать сквозных пробоин, машину расстреливали чуть ли не в упор, когда не осталось даже и следа от силового щита и активной брони. Гусеницы исчезли, сметённые взрывами, опорные катки сорвало с осей и разбросало по сторонам, борта покрыты жирной копотью. Несмотря на это, «панцеркампфваген» так и не взорвался. А вокруг него, чуть впереди и дальше, застыло никак не меньше двух десятков чужих машин – разорванных чуть ли не напополам прямыми попаданиями шестидюймовых оперённых снарядов и ракет «королевского тигра».
Снимок был хорош. Даже в гибели «тигр» казался величественным и грозным. И невольно думалось – что уж если погибать, то именно так, за рычагами боевой машины, когда вокруг догорают остатки чужих.
Вербовщики поворачивали дело так, словно они даже и не лгут. Да, у нас погибают. Но смотрите все, как у нас погибают!.. Достойный мужчины, воина финал. Ты сделал всё что мог. Кто сможет – пусть сделает больше.
...И, наверное, такая смерть – лучше, чем от Альцгеймера.
Кое-где под голографиями попадались набранные мелким шрифтом пояснения. Под привлёкшим моё внимание «королевским тигром», например, – «Танк 503-го отдельного танкового батальона, героически погибший при ликвидации Жлобинского инцидента». Или вот здесь, ниже: «Штурмовики „Хе-129-бис“ уходят на подавление огневых точек противника. Ликвидация последствий Утрехтского инцидента».
Они называли их «инцидентами». Не восстаниями, не мятежами. Инцидентами или же просто «событиями». «Трагические Босвортские события лишь усилили сплочённость граждан нашей Великой Империи вокруг Его Императорского Величества кайзера...»
За большим серым столом, под портретом Его Императорского Величества кайзера Вильгельма III сидела девушка в форме – блондинка, «блицметал», чёрный парадный мундир с серебряным аксельбантом, широкие серебристые же погоны, на них две четырёхугольные «розетки» – девушка пребывала в чине оберлейтенанта. Между прочим, сей младший офицерский чин десантных войск приравнивался к гауптманну или риттмейстеру обычной пехоты или даже танкистов, так что...
На левой стороне мундира девушки тянулся двойной ряд орденских колодок. Как говорится, весь набор. «За пролитие крови» и «За отвагу», «Мужество и честь» третьей степени, так, так... а вот это уже интереснее.
«За взятие Утрехта» – значит, наша «блицметал» была там, подавляла самый крупный за всё время существования Империи военный мятеж, относительно хорошо, со шведской основательностью, организованный и подготовленный.
Говорят, на месте Утрехта не осталось даже руин. Говорят также, что «Танненберг» не взял тогда ни одного пленного. А что случилось с тамошними – нет, даже не с мятежниками, а со всеми остальными, кто прятался по подвалам, в ужасе ожидая, чем же всё это закончится, – до сих пор в точности никто не знает.
Слыхал я, что их продали в рабство Чужим.
Только тут я поймал себя на мысли, что во всех деталях рассмотрел регалии dame
обер-лейтенанта, погоны, нашивки и прочее – но мне и в голову не пришло взглянуть ей в глаза. Прикинуть хотя бы, хорошенькая или нет. Чёрт возьми, мне даже было всё равно, какие у неё ноги!.. Словно вовсе и не женщина передо мной оказалась, а так, манекен из витрины ателье военного платья «Венок и Солнце».
– Чем могу служить, гражданин? – услыхал я сдержанно-холодный голос.
Гражданин. Ну да, Новый Крым уже лет десять как заслужил право на имперское гражданство. Потому что уже давным-давно у нас не было никаких беспорядков. Да, имели порой место несчастные случаи с патрулями... но это ж, как говорится, единичные примеры, исключения, подтверждающие правило. И далеко, далеко не все планеты в ближайших и дальних окрестностях пользовались этой привилегией. На Бете Ворона до сих пор осадное положение, на Сигме Колесницы только-только режим смягчили до «частичного поражения в правах». Оттуда тоже возьмут в армию... но, говорят, такие ребята долго не живут. Попадают почему-то в самые горячие места. Зато уж те, кто себя показал, – они да, они карьеру сделают.
– Желаю... э-э-э... добровольно выражаю желание вступить... э... в ряды доблестных имперских вооружённых сил, – стараясь, чтобы это прозвучало не слишком по-идиотски, сказал я.
Глаза госпожи обер-лейтенанта я разглядел только сейчас. Красивые глаза. Большие глаза, серые, правда, чуть холодноватые. Больше, чем у Дальки.
Госпожа обер-лейтенант чуть склонила голову набок, молча и с удивлением меня рассматривая. С брезгливым таким изумлением, словно я произнёс в её дамском присутствии совершенно непозволительные слова. Не знаю, что уж она там себе подумала, – но из-за стола она соизволила встать, подошла ко мне вплотную, пристально взглянула на меня снизу вверх. Очень так хорошо снизу вверх, но при том я ни секунды не сомневался, что меня, если надо, в момент завяжут тройным морским скользящим узлом, причём я даже пикнуть не успею.
Не самая приятная уверенность, можете мне поверить.
– А почему бы тебе не пойти и просто не утопиться в вашем замечательном море, гражданин? – вдруг спокойно сказала она. – Ты сберёг бы имперской казне немало марок, гражданин.
Признаюсь честно, от таких её слов я, как бы это выразиться, обалдел. Не нашёлся даже, что сказать. Хлопал глазами, словно рыба-весталка, и молчал.
Госпожа обер-лейтенант обошла меня кругом, при этом лицо её выражало такое презрение, словно перед ней оказалась целая куча, пардон, китовых экскрементов, ну, песчано-мелководного кита, как все понимают. Земноводного то есть.
– Ходят тут всякие, – тоном заправской торговки с нашего Привоза сообщила мне госпожа обер-лейтенант. Точнее, не мне, а раскорячившему крылья на стене Орлу-с-Венком-и-Солнцем. – Ни мозгов, ни характера, ни, на худой конец, просто мускулатуры! А имперский паёк все хотят. И что у меня за работа – с такими исключительными ослами дело иметь?..
Наверное, после этих слов ожидалось, что от стыда мои бедные уши покраснеют, почернеют, засохнут, свернутся в трубочки, отвалятся и улетят по ветру, а сам я елико возможно быстро очищу помещение, закрыв за собой дверь с той стороны.
Однако я помещение не очищал. Глазами хлопал, что правда, то правда, краснел – тоже верно, но всё-таки не уходил.
Обер-лейтенант выждала, наверное, целых две или три минуты. Потом раздражённо, с грохотом выдернула ящик, с отвращением швырнула на стол красную, белую и жёлтую формы.
– Заполняй, – процедила она сквозь зубы. – Заполняй, а я стану рассказывать, что тебя ждёт, гражданин. Как-никак, мне за это Империя деньги платит.
Я принялся за дело, а госпожа обер-лейтенант в это время мерила комнату шагами, методичным неживым голосом повествуя об ужасах, что ждут меня, окажись я настолько глуп, что таки решусь пойти на службу Его Императорского Величества. Можно было подумать, что бедняжке приходится повторять это по двадцать раз на дню, хотя я точно знал, что за все годы с Нового Крыма завербовалось всего пять человек.
Я становился шестым.
Впору вешать голографическое фото на доску почётных граждан..
2
Тренировочный лагерь «Танненберга» расположился
насамом северном и самом большом из наших островов. Когда Новый Крым только заселялся, остров в шутку назвали Сибирью, и нелепое имя приклеилось, да так, что и не отодрать. Мало кто вспоминал, что официально остров прозывался Островом Адмирала Нахимова, причём на имперских картах указывалось именно это название, а на наших, местных, изданных на Новом Крыму, поперёк всего зелено-коричневого изогнувшегося дракона тянулось: «Сибирь».
Сибирь заселена была совсем слабо. Несколько крошечных городков, наверное, с тысячу фермерств. Единственная на Новом Крыму горная цепь, вытянувшаяся вдоль северного побережья. Немного леса, я имею в виду обычного леса, а не тропических джунглей, заполнявших, к примеру, место Нового Севастополя, когда пионеры только ступили на планету. «Танненберг» держал одну роту в столице Нового Крыма, боевые, кадровые вторая, третья и четвёртая роты, разделённые на взводы и отделения, базировались по всей планете, во всех сколько-нибудь значимых пунктах. Плюс к тому пятая рота, учебная, как раз и стояла в сибирском тренировочном лагере. Там же, где помещались штаб, части усиления, инженерный взвод, взводы связи, разведки, рота тяжёлого оружия, медицинский взвод и тылы. Имперцы не делали секрета из своего расположения, каждый мальчишка знал, сколько их и где они.
Было в этой открытости что-то сугубо неправильное. Не так должны вести себя завоеватели на покорённой планете. Другое дело, что планете, похоже, не так уж и хотелось освободиться.
Меня могли облить презрением за намерение поступить на имперскую службу, но самим застрелить, к примеру, патрульного – это, само собой, было выше «их» сил.
Из Нового Севастополя я летел обычным рейсом «Столичных Авиалиний». Вербовщики просто забронировали мне место на лайнере, и восемь часов спустя я уже стоял на бетоне Владисибирска, городка, служившего административным центром острова. Оттуда меня увозили уже на армейском вертолёте. Я был единственным рекрутом на борту. Напротив сидел мрачнейшего вида верзила с погонами штабс-вахмистра – чёрное поле, серебряная окантовка, три серебряных же четырёхугольных «розетки». В имперской армии это – очень много, почти что офицерский чин.
3
(Имперская «табель о рангах»: 1 – гренадёр (десантник, канонир, сапер, санитар и пр. ), 2 – обер-гренадер, 3 – ефрейтор, 4 – обер-ефрейтор, 5 – штабс-ефрейтор, 6 – унтер-офицер, 7 – унтер-фельдфебель (унтер-вахмистр в десанте), 8 – фельдфебель (вахмистр), 9 – обер-фельдфебель (обер-вахмистр), 10 – штабс-фельд-фебель (штабс-вахмистр) – высший из неофицерских чинов. Далее уже идёт «белая кость»: 11 – юнкер (кандидат на офицерский чин), 12 – лейтенант, 13 – обер-лейтенант, 14 – гауптманн (ригтмейстер в частях разведки и спецназначения), 15 – майор, 16 – оберст-лейтенант, 17 – оберст (высший из старшего офицерского состава). Дальше следует генералитет: 18 – генерал-майор, 19 – генерал-лейтенант, 20 – генерал, 21 – генерал-оберст, 22 – верхушка послужного списка генерал-фелдьмаршал.)
4
Верзилу звали Клаус-Мария Пферцегентакль, и ему предстояло сформировать пятый учебный взвод пятой – учебной же – роты «Танненберга». Остальных рекрутов должен был доставить «Маргроу», старый штурм-транспорт, ныне таскавший пушечное мясо Империи с планеты на планету.
Откуда я об этом узнал? К моему полному удивлению, господин штабс-вахмистр Пферц... выложил мне всё это, едва вертолёт оторвался от земли, тем же мрачным, лишённым выражения голосом, которым он зачитывал мне правила безопасности полётов.
Рекруты пошли полное барахло, гудел он, глядя куда-то поверх моей головы. Никуда не годятся, даже на мишени. Дохнут как мухи. С ними ничего даже не успеваешь сделать. Их даже нет смысла наказывать – вешаются, топятся, бросаются на колючую проволоку, которая, само собой, под током. А потом ему, честному вахмистру Пферц... приходится соскребать с асфальта их дерьмовые кишки и прочую требуху, потому что все остальные рекруты тут же зеленеют, блюют и отделениями падают в обморок, словно монахини при виде голого мужчины. И никакими силами, ни стеком, ни плетью, ни даже пожарным гидрантом их невозможно привести в чувство.
Короче, всё было отвратительно. До чего же надо дойти, чтобы гонять вертолёт за одним-единственным рекрутом, да ещё вдобавок с этой самой планеты, где нет ничего, кроме воды да уродских китов, от которых его, честного штаб-вахмистра Империи, уже тошнит.
Я молчал. Рекруту, ещё даже не рядовому, не полагается заговаривать с господином штабс-вахмистром. Сидел, выкатив глаза, как велит устав, и молчал. Слушал.
Получалось, что я влип. У рекрута не было никаких прав. Его можно убить на учениях, и никто не понесёт наказания. «Несчастный случай в обстановке повышенного риска». Его можно заставить выполнять сколь угодно глупую команду, и он не сможет пожаловаться вышестоящему командиру. «Приказы не обсуждаются, они выполняются».
Наверное, господин вахмистр ожидал ужаса в моих глазах. Наверное, он ожидал, что я расплачусь и буду умолять его порвать контракт, – голубой конверт с имперским орлом, где лежали все мои бумаги, господин вахмистр нарочито держал на виду. Наверное, это была последняя возможность избегнуть службы – отец говорил мне, такое случалось. Несостоявшемуся рекруту предлагалось только оплатить расход горючего для вертолёта.
Однако я молчал. Не открывал рта. Даже для положенного уставом «Осмелюсь обратиться, господин штабс – вахмистр».
И настал момент, когда господин штабс-вахмистр Клаус-Мария Как-его-там выдохся. Устал перечислять беды и напасти, долженствующие обрушиться на мою бедную голову. Замер, словно даже в некотором недоумении. Побарабанил пальцами по жёсткому сиденью. Подкрутил усы. Прокашлялся.
Я молчал. Рекруту не полагается открывать рта.
Господин штабс-вахмистр Пферц... усмехнулся и полез в карман маскировочной куртки за сигарой. Аккуратно срезал кончик, щёлкнул зажигалкой, раскурил, выдохнул дым – разумеется, прямо мне в лицо. Движения у него были подчёркнуто отточенные, словно раскуривание сигары входило в список обязательных строевых приёмов.
– Разрешаю обратиться, рекрут, – процедил наконец господин штабс-вахмистр, окутываясь сизым сигарным дымом.
– Осмелюсь доложить, господин штабс-вахмистр, не могу знать, о чём обращаться! – елико возможно выпучив глаза, отбарабанил я.
– Не можешь знать, швабра крымская, – передразнил меня Клаус-Мария. – Ну, раз так, то я тебя спрошу. Как будущий твой старший мастер-наставник. Зачем ты пошёл на имперскую службу, рекрут? Я смотрел твоё досье. Из богатой семьи. Твой папочка мог отваливать тебе на карманные расходы больше денег, чем я получаю денежного довольствия за год. Свобода. Красивые девчонки. Незамутненное будущее. Старший наследник. А ты идёшь и записываешься в солдаты. Можешь не сомневаться, шкуру с тебя спустят, и не раз. Так на кой тебе этот дьявол, рекрут?
Для меня это вопрос не праздный. Может быть, нам с тобой придётся идти в бой, рекрут. Прикрывать друг другу спину. И я, знаешь ли, не желаю, чтобы мою спину продырявил бы какой-нибудь паршивый инсургентишка, продырявил бы только потому, что такой вот рекрут, как ты, валялся бы без чувств от страха и с полными штанами дерьма. Вопрос понятен, рекрут? Отвечай!
Теперь отмолчаться я уже не мог.
– Разрешите отвечать, господин штабс-вахмистр?
– О господи, тупица крымская! Я тебе это приказал уже! Говори давай!
– Осмелюсь доложить, господин штабс-вахмистр, желаю служить Империи. Испытываю влечение к военной службе. Мечтаю получить офицерский чин. Ведь Империя не делает различий в крови и рождении.
– Прям как по уставу шпаришь, – очередной клуб сигарного дыма. – Оставь это дерьмо девочкам-вербовщицам. Им паёк отработать сложно. Вот и готовы слушать всякий бред. Только я, Клаус-Мария Пферцегентакль, не из таковских. Я твоего брата рекрута повидал столько, сколько тебе за всю жизнь не увидеть. И могу сказать, где чушь собачья, а где настоящие слова. Ну, давай, рекрут, колись. Говорю тебе, мне моя спина дорога. Не желаю подставлять её под пули из-за чьей-то там глупости, трусости или измены. Говори правду, рекрут. Что тебя сюда понесло?
– Осмелюсь доложить, господин штабс-вахмистр, старший мастер-наставник, не имею чести быть наследником неделимого майората, – отрапортовал я. – Мой уважаемый отец счёл за лучшее поставить во главе семейных предприятий моего брата.
– Гм... – прищурился вахмистр. – Уже теплее, рекрут. Уже лучше. Это мы проверим, не сомневайся, так что лучше тебе не врать. Перевод, разумеется, легально зафиксирован, должным образом оформлен в присутствии необходимых свидетелей и всё такое прочее?
– Так точно, господин штабс-вахмистр!
– А почему же твой почтенный батюшка такое учинил? Оставил старшего сына без гроша в кармане? Ты что, пил? Или в карты играл? Или за девками гонялся?..
– Никак нет, господин штабс-вахмистр!
– Тогда что же?
– Мой брат отличается большими способностями к ведению дел, господин штабс-вахмистр. Мне это скучно, господин штабс-вахмистр. Я не смог бы управлять семейной собственностью на должном уровне, господин вахмистр. А у меня много братьев и сестёр, господин штабс-вахмистр, девочкам нужно приданое, мальчишек надо определить в хороший университет...
– Во-во, – проворчал вахмистр. – В хороший университет... богатые, все вы одним миром мазаны. Спасибо его императорскому величеству, у меня о подобном голова не болит. Выслужил имперскую стипендию своим отпрыскам. Ладно, рекрут, будем считать, ты мне ответил. Когда рекруту некуда возвращаться, это хорошо. А что хорошо для «Танненберга», хорошо и для меня. Отбой, рекрут. Можешь сесть вольно. Скоро на месте будем.
...Не знаю, поверил он мне или нет, но расспросы прекратил. И молча курил, сигару за сигарой, всё то время, пока вертолёт молол винтами воздух, направляясь к тренировочному лагерю «Сибирь».
5
Тренировочный лагерь ничем не отличался от сотен и сотен других таких же, похожих на наш, словно однояйцевые близнецы. Стандартные бараки, крашенные камуфляжными разводами. Колючая проволока вокруг. Ну и так далее. Не стоит даже описывать. Любой, бывший в армии, с лёгкостью додумает всё остальное.
...После неизбежных душа и медосмотра меня погнали к каптенармусу. В этой должности состоял пожилой уже вольнонаёмный немец, которого все звали просто Михаэлем. Обмундирование мне, против моего ожидания, выдали новое, а не хб/бу, в дополнение к тому комплекту, что я получил ещё в вербовочном пункте.
– Не напасёшься на вас, – только и запомнил я ворчание каптенармуса. – Горит на вас всё, что ли?..
Старый Михаэль был совершенно прав. На нас всё горело. Точнее говоря, на нас всё старательно жгли.
6
– Раз-и-два-и-три-и-четыре, ногу ровней! Шаг твёрже! Зборовски, плечи! Ригланд, осанка! Келхау, брюхо втяни! Келхау, тебе говорю, втяни, урод, пока не схлопотал!.. Раз-и-два-и-три-и-четыре, чётче шаг! На пле-чо!.. Отставить!.. Стадо беременных макак, а не рекруты. Разве так выполняется команда «На плечо!» в движении?.. Раздва-кряк, как, согласно уставу, должна выполняться вышесказанная команда?
– Осмелюсь доложить, господин штабс-вахмистр, моя фамилия Росдвокрак, господин старший мастер-наставник!
– А-а-атставить! Рекрут Раздва-кряк, если я сказал, что твоя сраная фамилия, которую только на туалетной бумаге и печатать, Раздва-кряк, значит, так оно и есть! Два наряда вне очереди. Чистить «очко». Что молчишь, рекрут?.. Забыл, как отвечать в таких случаях? Ещё нарядов подкинуть, память твою оживить?..
– Виноват, господин штабс-вахмистр, есть два наряда вне...
– Три. За непонятливость.
– Есть, господин старший мастер-наставник, три наряда вне очереди...
– Уже лучше. Ну, так что у нас там насчёт команды «На плечо!», Раздва-кряк?
– Э-э-э... осмелюсь доложить, господин вахмистр, команда «На плечо!» в движении выполняется в три приёма. Приём первый...
– К построению, обезьяны, к построению! Ста-ано-вись! Ра-авняйсь! Смир-рна! Шагом... арш! Так, хорошо, уже лучше, лучше. Теперь – песню! Запевай!
Запевай... Петь эту погань... ничуть не изменившуюся за все долгие годы....
– А тебе особое приглашение требуется, Фатеев?! – гаркает штабс-вахмистр. И я подхватываю вместе с остальными...
Die Fahne hoch die
Reihen fest geschlossen
S. A. marschiert mit ruhig festem
Schritt Kam'raden die
Rotfront und Reaktion erschossen
Marschier'n im Geist in unsern Reihen mit...
Хочется как следует прополоскать рот. Чем-нибудь обеззараживающим. Пять десятков здоровых глоток немузыкально орут во всю мощь, компенсируя тем самым полное отсутствие как слуха, так и голоса. Другое дело, что во всём взводе, наверное, один я понимаю,
что это за песня...И почему ни один порядочный человек вообще-то петь её не станет, находясь в здравом уме и трезвой памяти.
Die Strassefrei denbraunen Batallionen,
Die Strassefrei dem Sturmabteilungsmann.
Es schau'n auf s Hackenkreuz voll Hoffung schon Millionen.
Der Tag fur Freiheit und fur Brot bricht an.
Ну и так далее и тому подобное. Уже не столь интересно.
...Уж лучше эта:
Es braust em Ruf wie Donnerhall,
wie Schwertgeklirr und Wogenprall:
"Zum Rhein, zum Rhein, zum deutschen Rhein!
wer will des Stromes Hiiter sein?"
Lieb Vaterland sollst ruhig sein,
fest steht und treu die Wacht, die Wacht am Rhein.
Конечно, официальный имперский не тождествен тогдашнему немецкому. Нас заставляли учить три языка. «Классический немецкий», против него я ничего не имел. Шиллера, Гёте и Гейне надо читать в оригинале. Общеимперский, без него не обойдёшься. Новокрымский университет наперекор всем эдиктам и приказам продолжал учить на русском, а вот если выберешься со своей планеты... Эсперанто так и не прижился как универсальный язык, хотя мы его тоже учили. Несколько планет использовали его в качестве официального.
...Я повалился на койку. Мутило невыносимо, голова кружилась, и казалось – подняться на ноги я не смогу уже никогда. Вот уж не думал, что окажусь таким слабаком. Всегда тренировался, всегда считал, что уж имперские нормативы выполню с лёгкостью – они ведь должны были быть рассчитаны на совсем ни к чему не готовых новобранцев, которые в жизни своей ничего тяжелее вилки в руках не держали.
Куда там. Похоже, нормативы специально сделали невыполнимыми. Ну скажите мне, кто способен с ходу отжаться от пола сто раз или подтянуться на турнике пятьдесят раз?..
Но телесные боль и немочь – это ерунда. Пока ты веришь в своё дело.
А я верю. Верил и верю.
...Разумеется, имперские нормативы не мог выполнить никто. Наверное, они такими и были задуманы – показать новобранцам, что никто из них ни на что не пригоден, и внушить уважение к старослужащим, с лёгкостью выполнявшим те же ужасавшие нас нормативы.
7
...Скоро я начал привыкать. Человек привыкает ко всему, особенно если ему некуда возвращаться. Мне было некуда. Само собой, я не получал никаких писем. Друзья отвернулись, Далька – само собой. Я не ходил в увольнительные. Добровольно записался на дополнительные занятия рукопашным боем по воскресеньям – у того самого господина штабс-вахмистра, сиречь старшего мастер-наставника Клауса-Марии Пферцегентакля. Остальные рекруты наслаждались воскресной свободой, или, во всяком случае, её иллюзией. Вокруг тренировочной базы возник небольшой военный городок, где можно было найти все те нехитрые удовольствия, что Империя считала допустимыми для своих солдат. Разумеется, все виды виртуальных развлечений, старое доброе казино и, конечно же, ну конечно же, – девочки. С чувством известной гордости я узнал, что шлюх сюда пришлось завозить с других, куда более бедных планет. Ни одна уроженка Нового Крыма не соблазнилась длинной имперской маркой. Что, конечно, делало нам честь...
Девушек было много и на все вкусы. Высокие и низкие, стройные и «приятной полноты», молчуньи и хохотушки, блондинки, брюнетки, шатенки и рыжие; говорили, даже есть пара лысых, на особо утончённых любителей. Самое смешное, что от солдат девушки не получали ничего – только расписку «об оказании услуг», каковая расписка впоследствии предоставлялась в канцелярию базы для получения «соответствующего вознаграждения согласно действующему законодательству». Что, в свою очередь, не позволяло «подружкам» уклоняться от уплаты подоходного налога (хоть и срезанного втрое по сравнению с остальными гражданами Империи).
Я к «феечкам», само собой, не заглядывал. И после пятого подряд воскресенья, проведённого в казарме и спортивном зале, получил приказ явиться к политпсихологу нашей роты. Гауптманну фон Шульце. Dame гауптманну.
Был понедельник – как известно, день тяжёлый. Я проверил, достаточно ли надраены ботинки и пуговицы, кокарда на берете, пряжка на ремне, и пошёл являться. Ничего хорошего, само собой, я от вызова к начальству не ждал, но с другой стороны – ко мне не так и просто подкопаться. Взысканий у меня нет, даже две благодарности за отличия в строевой и физической подготовке. Дисциплину не нарушаю. Со штабс-вахмистром господином Клаусом-Марией Пферц... не спорю, в отличие от рекрута Росдвокрака, не забывающего всякий раз напомнить господину вахмистру, что его фамилия никак не Раздва-кряк, и потому непрерывно чистящему «очки» в туалете.
Бояться мне нечего.
Тем не менее предчувствия у меня были самые дурные.
Я постучался в дверь – по уставу, три стука умеренной силы, не больше, услышал уставное же «Входите!» и открыл дверь.
Dame гауптманн была воистину бой-бабой. С неё запросто можно было бы ваять Валькирию для нового Имперского Театра имени Рихарда Вагнера. Высокая и широкоплечая, с монументальным, точно и впрямь из мрамора вырезанным лицом. Красивым, геометрически правильным лицом. В идеально пригнанном мундире с рядом орденских колодочек, причём не за выслугу лет, а так называемых «боевых», которые можно заслужить, только побывав под огнём. И я уже успел узнать, что такие колодочки по блату не заработаешь, будь ты любовницей хоть самого государя императора.
– Dame hauptmann, по вашему приказанию рекрут...
– Отставить! – скомандовала dame голосом, каким только возглашать наступление Рагнарёка. – Вольно, рекрут. Можешь сесть. Хотя вызов я тебе отправила по всей форме, разговор у нас неофициальный. Пока.
Я сел на краешек жёсткого стула, всем видом своим изображая полную и абсолютную готовность. Неважно к чему.
– С тобой всё в порядке, рекрут? – вперив в меня взгляд истинно арийских серо-голубых глаз, осведомилась валькирия. – Как идёт служба?
Мой стандартно-уставной рапорт о том, что служба идёт хорошо, жалоб у меня нет и я всем доволен, госпожа гауптманн прервала небрежным взмахом руки.
