Ник Перумов.Бестселлеры в новом оформлении - Алмазный меч, деревянный меч (Том 2)

Ник ПЕРУМОВ
АЛМАЗНЫЙ МЕЧ, ДЕРЕВЯННЫЙ МЕЧ
КНИГА ВТОРАЯ

Глава 1

      – Ушел! Ушел. А я проморгала, проворонила, дура старая! – Клара Хюммель в ярости пнула ни в чем не повинную табуретку. – Мой грех, Аля, недоглядела! Недооценила. Твой петушок, оказывается, куда крепче, чем я думала. Сбежал! Сбежал и портал запечатал! Знал, негодяй, что мы кинемся его искать. Не пожалел отцовского амулета, только б нас с толку сбить!..
      – Силы великие, Клара, что же теперь делать? – простонала тетушка Аглая, обхватив голову руками.
      Просторная поварня носила на себе следы безудержного гнева боевой волшебницы – пара черных пятен гари на стенах, куда Клара в запале всадила по молнии, бесформенные груды посуды и утвари, сметенные со своих мест, вздыбившиеся в дальнем углу плиты пола. По потолку очумело металось какое-то существо: не то муха, не то паук размером с кошку; его Клара сотворила мимоходом, после чего некоторое время прицельно расстреливала огненными шарами.
      – Что теперь делать? – Клара бухнулась в деревянное кресло, задрала обтянутые кожаными лосинами ноги на стол и принялась набивать трубку. – Ничего не сделаешь, Аля. Он уже, наверное, в Мельине. А там его сам Архимаг не найдет. Не город, а крысятник – столько всяких ходов, подземелий, катакомб…
      – Но, Клара, мальчик же…
      – Все понимаю! – Волшебница зло зыркнула на подругу. – Не надо только ничего говорить, Аля. Ну что ж.., придется мне отправляться в гости к Сежес и иже с ней. Работа предстоит немалая… Кэрли у нас парнишка способный.
      – Ой, Клара, ой, спасибо тебе…
      – Rhobuar reacyl! – по-гномьи выругалась волшебница. Тетушка Аглая тотчас залилась румянцем.
      – Клара, ты что, такие слова…
      – Тут иначе и не скажешь, – пробурчала Хюммель. – Ладно. Скоро-споро снаряжусь, в путь-дорогу я пущусь… Прощай, Аля. Не печалься. Думаю.., через недельку я твоего ненаглядного племянничка хоть связанным, но притащу. Не надо, не надо, не охай и не благодари! А то обижусь.
      …Она уже подходила к своему дому – почти в самом сердце Долины, на берегу Круглого Озера, когда ее внутреннего слуха слегка коснулся мягкий, осторожный и деликатный зов:
      – Клара, прости, что отвлекаю…
      – Мое почтение, господин Архимаг! – Клара мгновенно подобралась.
      – Военная косточка, – вздохнул тихий голос Игнациуса. Могущественнейший волшебник терпеть не мог войн и всего с ними связанного. К Гильдии боевых магов Игнациус всегда относился с плохо скрываемой брезгливостью. Единственное исключение было сделано для Клары Хюммель. – Перестань тянуться, Клара, мы не на плацу. Извини, что отрываю от важных дел, но тебя не слишком бы затруднило уделить мне пять минут для приватной беседы?
      – Пять минут? А мы успеем? – не удержалась волшебница.
      – Клархен… – укоризненно, словно наставник расшалившейся девчонке, заметил Архимаг.
      – Прошу прощения, господин Игнациус, – елейно пропела Клара. – Уже бегу. Немедля. Теряя по дороге части туалета…
      – Клара… – продолжал расстраиваться чародей. – Ну когда ты наконец повзрослеешь…
      Несмотря на то что возраст Клары перевалил за три сотни, Игнациус имел все основания обращаться к ней, как к девчонке. Сам-то он был раз эдак в десять постарше.
      Архимаг, некоронованный король Долины, жил скромно. Дом его стоял в центре поселка, возле Рунного Камня, намертво вросшего в землю на берегу озера.
      Каблуки Клары постукивали по тщательно выметенным и вымытым за ночь тротуарам – гоблины-дворники знали, что последует, если на идеально чистых улочках Долины окажется хоть одна соринка. Волшебница шла мимо утопающих в зелени домов – почти настоящих дворцов, с мраморными статуями, колоннадами, портиками, ротондами, эркерами и прочими архитектурными ухищрениями. Здесь жили чародеи Гильдии целителей, и заказы они принимали самое меньшее от принцев крови.
      В Долине всегда стояла хорошая погода: царило вечное лето, нежаркое, ласковое, земля в окрестностях давала три урожая в год, возделываемая руками арендаторов, собравшихся сюда из множества разных миров. И нелегко, ой как нелегко было получить вожделенный надел бедолагам, что сумели добраться до сторожевых застав!..
      Но о них Клара Хюммель никогда не думала. Она даже не замечала их поклонов – низких и раболепных. Те, чьим трудом и процветала Долина, для Клары ничего не значили. Она была боевым магом, и этим все сказано.
      Дом Архимага Игнациуса отделяла от улицы невысокая изгородь, вся увитая темно-зеленым плющом. Сам дом, небольшой, двухэтажный, с башенкой обсерватории на крыше, казалось, скорее подошел бы средней руки купцу, чем могущественному чародею, способному гасить и вновь зажигать звезды.
      Клара отворила скрипучую калитку. Слуг Игнациус не держал, все потребное по дому делал сам или с помощью магии, и, конечно, до несмазанных петель руки у него никогда не доходили.
      – Клархен! – Архимаг уже стоял на крыльце, приветствуя гостью. Совершенно седой, смуглый, впалые щеки, нависший над тонкогубым ртом крючковатый, как у ястреба, нос. – Нет-нет-нет… – Он сердито нахмурил кустистые брови, но Клара, в полном соответствии с этикетом, уже стояла на одном колене, приложившись к сухой старческой ладони.
      – Ты что, ты что, вставай немедленно! – всполошился Игнациус. – Знаешь ведь – я этого не люблю…
      – Что ж я могу поделать, владыка, – тихонько ответила Клара, и в самом деле ощущая себя в этот миг простой девчонкой, только-только окончившей Приготовительные классы Академии. – Как еще я могу выразить свое уважение?
      – Выражай как-нибудь иначе, – буркнул Игнациус, в смущении поглаживая белоснежную, как и положено магу, бороду. – Проходи. У меня к тебе серьезный разговор.
      Дом Игнациуса изнутри очень походил на своего хозяина. По углам застыла тяжелая мебель черного дерева – буфеты, шкапы (не шкафы, а именно шкапы, по мнению Клары, куда более древние, чем сам Игнациус); стены до середины были покрыты резными панелями драгоценного каменного дуба, выше – кремовые тканые шифоны. Едва волшебница и Архимаг шагнули за порог, дверь мгновенно и бесшумно захлопнулась.
      Клара почувствовала едва ощутимую теплую струйку, коснувшуюся щеки. Игнациус ставил защиту, да такую, что пробить ее не смогли бы все обитатели Долины, возникни у них такая безумная мысль.
      – Пройдем в кабинет. – Архимаг учтиво посторонился. Резные створки сами собой раскрылись перед волшебницей.
      В кабинете Игнациуса царил строгий, почти маниакальный порядок. Бумаги, свитки, книги, манускрипты, глиняные таблички, берестяные грамоты – все на своих местах. Единственное окно закрывала внушительной толщины решетка. Игнациус задернул шторы.
      – Не хочу, чтобы нас видели, – неожиданно сказал он.
      Клара едва не поперхнулась от неожиданности.
      – Но кто?..
      – Есть теперь и такие, – строго сказал волшебник, садясь в знаменитое свое кресло, сделанное из черепов чудищ, в разное время поверженных Архимагом. – Ты спросишь – кто они такие?.. Пришедшие с Границы, Клархен, пришедшие с Границы.
      – Почему же мы тогда бездействуем?! Устроить облаву и выловить всех мерзавцев до единого! – Клара стиснула кулаки.
      – Дорогая моя, ты мыслишь чересчур прямолинейно.., как истинный боевой маг, и это меня несколько огорчает. – Игнациус нацелился в Клару длинным сухим пальцем с отращенным желтым ногтем. – Я поставил защиту, потому что всякий знает – без оной я разговариваю разве что с зеленщиком или молочником. Отсутствие защитных заклятий показалось бы подозрительным. Нет, все должно быть как всегда. Сейчас я встану и задерну штору. Тоже как всегда.
      Кабинет погрузился в сумрак. Некоторое время Архимаг молчал, положив острый подбородок на сцепленные пальцы рук и проницательно глядя на Клару.
      – У меня к тебе просьба, милая Клархен. Нет-нет, погоди, не надо высокопарных слов. Я знаю.., м-м-м.., у твоей подруги, Аглаи Стевенхорст, есть некоторые интересы в Мельине, которым.., м-м-м.., которые тебе также небезразличны, – закончил он почти смущенно. – Извини, ты ведь знаешь, я терпеть не могу лезть в чью-то личную жизнь, но…
      – Я готова исполнить любое повеление. – Волшебница склонила голову. Игнациус поморщился.
      – Перестань, девочка. Это не повеление. Это просьба. Потому что, имей я что приказать – будь уверена, вся ваша Гильдия в полном составе отправилась бы его выполнять. Но я не имею. Приметы смутны, предсказания расплывчаты, гадания противоречат одно другому. Ясно только одно – твари с Границы уже здесь. Они проложили тропку в наш мир.., и теперь ждут только подходящего момента. Ты спрашивала – почему не выследить мерзавцев? Да, это было б неплохо. Только это ведь не вторжение, Клара. Пока не вторжение.
      Мне нужен разведчик в Мельине. Там творится нечто донельзя странное. Даже мои чары бессильны явить картину происходящего. Я прощу тебя отправиться в Мельин, но – ради всего святого – ни во что не вмешиваться. Слепые силы, держащие в равновесии все Упорядоченное, очень чувствительны. Растревожить их очень легко, а вот потом успокоить – куда как труднее. Впрочем, ты все это знаешь не хуже меня. Разберись, что там такое, кто с кем схватился, почему и во имя чего. И возвращайся. Очень желательно – целой и невредимой. – Игнациус вздохнул.
      – А что может быть нужно.., этим тварям с Границы? – спросила Клара. – Мы враждуем давно, наверное, с сотворения Мира, но…
      – Я не знаю. – Игнациус покачал головой. – Если бы эти бестии были слугами Великого Хаоса.., тогда все ясно. Смерть, разрушение, низведение всего до уровня Первоначального. Однако эти совсем иные.
      Я чувствую их присутствие. Но не более. Себя они ничем не проявили – по крайней мере здесь, в Долине, Единственный мир, где, как мне кажется, они уже действуют, – это Мельинская империя. Я прошу тебя отправиться туда. В одиночку. Эти твари хитрее и осторожнее крыс.
      – Я должна…
      – Клархен, деточка, ты должна увидеть их. Хотя бы одну. Ничего больше. Упаси тебя Творец пытаться захватить их или паче чаяния ввязываться с ними в драку. Они тогда просто уйдут, а мы так и не отыщем прогрызенной ими дырки. Следующий раз они пройдут дальше и легче. Тебе все понятно?
      – Да, – смиренно сказала волшебница. – Но, владыко, неужели в таком важном деле ты полагаешься только на…
      – Конечно, нет, милая Клара, – суховато ответил маг. – Конечно же, нет.

***

      «Кажется, на этот раз ушел чисто» – подумал Кэр. Он пробирался через заболоченную низину уже добрых три часа, и непохоже было, что Кларе удастся его достать. Заклятие оказалось нацелено не совсем точно, Кэра выбросило милях в пяти к запалу от Мельина, в самом сердце глухого Ведьминого Леса. Название сохранилось еще с тех времен, когда только-только набравшее силу Семицветье огнем и мечом искореняло неподвластную ей магию. По слухам, именно здесь совершались жуткие обряды, захваченные «ведьмы» – то есть умевшие хоть сколько-нибудь колдовать женщины – приносились в жертву неведомым богам. В Долине болтали, что этот, без сомнения, варварский метод оказался тем не менее довольно-таки действенным.
      С тех пор прошли века. Лес залечил раны. На месте алтарей, жертвенников и кострищ поднялась новая поросль. Однако, несмотря ни на что, камни и корни крепко хранили память.
      Здесь, в Империи, ночь вот-вот должна была вступить в свои права. Среди могучих столетних лесных исполинов духи воздуха ткали мягкую вязь туманных покрывал. Кэр поежился – вечер выдался прохладным, а использовать магию он не хотел. Плотнее закутался в плащ, поудобнее перехватил глефу. Ведьмин Лес пользовался дурной славой. Императоры – и отец нынешнего, и дед – не раз поговаривали, что, дескать, неплохо бы его вырубить совсем, но каждый раз противилась Радуга. Насколько мог судить Кэр, здесь было нечто вроде заповедника. Именно в Ведьмин Лес отправлялись охотничьи экспедиции семи Орденов, когда требовалось пополнить запасы в зверинцах. По изобилию водившихся здесь мерзких тварей Ведьмин Лес дал бы фору даже зловещим северным чащам, И сейчас юноша ощущал чужое присутствие, жадные глаза следили за ним из-под корней, чьи-то носы алчно ловили его след на земле, а там, с вечереющего неба пару раз донеслось хлопанье явно не птичьих крыльев.
      Разумеется, никто бы не потерпел в самом сердце Империи такой рассадник чудищ, если б не Радуга. Кэр краем уха слышал, что сюда, в Ведьмин Лес, отправляли приговоренных к смерти. Особенно если приговоренные отличались знатностью происхождения.
      Правда, он до сих пор шел как по ровному. Никто не дерзнул заступить ему дорогу. С одной стороны, это, конечно, радовала, но с другой – неужели ж от него так несет силой Долины, что даже неразумная нечисть Ведьминого Леса спешит убраться от греха подальше?
      По его расчетам, до края Леса оставалось идти еще с час. Немного. Еще полчаса через поля и выгоны – и он окажется на большаке. Едва минет полночь, будет в Мельине. И тогда… Он взмахнул глефой, перерубив какой-то канат, подозрительно мягко упавший сверху прямо перед его лицом. Брызнула горячая кровь, корчащееся змеиное тело свалилось под ноги, окутываясь багровым паром.
      Первый привет от Ведьминого Леса.
      Кэр даже не нагнулся посмотреть добычу. Перешагнул и двинулся дальше.
      Из чащи на него смотрели нечеловеческие глаза. Слишком пристально и внимательно даже для полуразумного зверя.
      Однако ему дали уйти невозбранно.
      Змея так и осталась единственным чудищем, встретившимся в Ведьмином Лесу. Как он и рассчитывал, через некоторое время деревья наконец расступились, он очутился на неширокой полоске ничейной земли, заросшей буйным прутняком. Однако даже крестьянские козы – ни-ни! – никогда не забредали сюда поглодать веток.
      Брести через выгон пришлось довольно долго. Вскоре впереди тускло замерцал огонек – напрягшись и пустив в ход самую малость магии, Кэр разглядел каменную казарму, обнесенную самой настоящей стеной с бойницами. Две угловые каменные башенки, судя по всему, предназначались для лучников. Между бойниц то и дело поблескивал огонь.
      Легионеры. Кэр с досады хлопнул себя по лбу. Болван! А он-то еще радовался, что его забросило в столь глухие места! Конечно же! Разбросанные вокруг Ведьминого Леса манипулы Восьмого легиона, взявшие в кольцо гнездовье столь любезных Радуге чудовищ. И, разумеется, доверяют они не собственным глазам, а охранным заклятиям, наложенным той же Радугой. Счастье еще, что Кэр не пересек границы. А то бы уже пришлось иметь дело с легионерами, убивать которых ему вовсе не улыбалось.
      Некоторое время он потратил на то, чтобы отыскать сторожевые нити. И уже приготовился аккуратно закольцевать одну из них, когда…
      Восточный край небосвода озарила мрачная алая вспышка. Мгновением позже раздался громоподобный удар, еще чуть позже налетел горячий ветер, заставляя Кэра спрятать лицо в ладонях.
      Ветер был полон злой магии.
      Кэр услышал крики. Сейчас все легионеры, что только были на заставе, выскочат на крышу смотреть. Хотя чего там смотреть? Ясно и так – в Мельине пошла в ход самая изощренная, самая мощная боевая магия Радуги.
      Как Кэр и предвидел.
      Он быстро, двумя кинжальными заклятиями перерезал незримые нити «тревожки» и, не скрываясь, в полный рост зашагал дальше. Ждать больше нельзя. К утру от Мельина останутся только груды пылающих развалин.
      «Ты должен успеть, ты должен успеть», – твердил он про себя, шагая по большаку. – Пусть мне еще неясно, что делать, но успеть я должен. Эх, эх, мне сейчас бы того крылана!..»
      Ночной тракт был пуст и мертв. На востоке всходила луна, однако ее лик едва можно было различить – невидимый во мраке, впереди поднимался исполинский столб дыма.
      А снизу его подсвечивало тускло-багровое зарево.
      Мельин горел.
      Воин Серой Лиги (в ней Кэра, одного из лучших разведчиков, знали под именем Фесс) остановился.
      «Кажется, пора перестать играть в игрушки».
      Он на ощупь вытащил из заплечного мешка маленькую вещицу – оправленный в бронзу кусок янтаря с окаменевшим скорпионом внутри. На первый взгляд – ничего особенного, дешевая побрякушка; однако Фесс знал, каких трудов и какой крови стоило его отцу добыть эту безделушку на Заокраинном Западе, в тех странах, где никогда не заходит солнце.
      Этот предмет способен был в один миг переправить его куда угодно, в любое место ведомой и неведомой Ойкумены, притом Фессу не грозило очутиться в самом сердце скалы или напороться на дерево. Другое дело, что силы талисмана быстро иссякали, а возобновить их можно было либо в Долине, либо там, где сделали оберег.
      Фесс сжал его в правом кулаке. Повернулся лицом к едва-едва тлевшей на дальнем горизонте зеленоватой закатной черте – и медленным речитативом начал заклинание.
      Полились неторопливые звуки древнего языка, рожденные в эпоху столь древнюю, что по сравнению с ним казалось юным даже светило. Смысл этих строк давно забылся, отец Фесса, прежде чем погибнуть, провел немало времени, тщась расшифровать загадочные слова. Безуспешно.
      Слоги звучали, точно гулкая медь старинных колоколов. Мир вокруг стал внезапно болезненно, пронзительно четок; все оказалось словно залито бледным лунным светом, но настолько резким и сильным, что разглядеть можно было даже самую мелкую песчинку под ногами. Все предметы предстали как бы в особицу, не заслоненные, не затененные другими. Пространство меж ними исчезало, пожираемое невесть откуда рванувшейся Тьмой.
      Так все и застыло – на грани света и мрака. Фесса окружали тени-призраки деревьев, ноги его попирали серый труп дороги, завернутый а саван из пыли, а потом в самой глуби обступившей воина темноты родилось какое-то движение.
      Фесс не выдержал – вздрогнул. Ни о чем подобном записки отца не говорили.
      Тьма раздернулась, словно театральный занавес. И прямо на Фесса разъяренными алыми глазами-буркалами глянула знакомая уже физиономия козлоногого ночного гостя.
      – Ты!.. – загремело в ночи. – Как смел ты, червь… Откуда-то из-под взметнувшейся полы плаща тянулась уже к добыче длинная когтистая лапа, не имевшая ничего общего с человеческой плотью.
      Каким-то поистине сверхусилием Фесс удержал готовую вот-вот прорваться под натиском безумного страха плотину в своем сознании. Вес, что он сейчас мог, – это сохранять до предела натянутую сеть заклятья. Пошевелить рукой или ногой значило остаться как раз без этой самой руки или ноги. Он не мог даже говорить. Все слова, какие можно, давно уже сказаны.
      Когти тянулись, тянулись, тянулись…
      Однако и само заклятье работало. Лапа козлоногого никак не могла добраться до Фесса – расстояние меж ними все увеличивалось и увеличивалось, хотя воин по-прежнему не делал ни одного шага и вообще не шевелился. Пространство само рвалось навстречу козлоногому, и его сила не могла превозмочь власть древней магии.
      Серый полусвет вокруг стянулся в тугой непрозрачный кокон. Исчезли деревья, исчезла дорога, исчез козлоногий; только черная, поросшая какими-то не то лишайниками, не то полусгнившим мехом лапа неподвижно застыла, в бессильной угрозе вознеся кинжалы когтей.
      А кокон уже разматывался…
      Внутрь хлынул трепещущий алый отсвет пожаров.
      Фесс был в Мельине.
      И у ног его валялась жуткого вида костлявая лапа козлоногого, с корнем выдранная из сустава.

***

      Агата открыла глаза, мимоходом удивившись тому, что до сих пор жива. Заклятье, которым воспользовался Верховный маг Арка, оказалось не из приятных.
      Тело болезненно ныло, отчаянно протестуя при одной только мысли о том, что нужно куда-то идти.
      Девушка лежала лицом вверх, глядя прямо в черное, клубящееся тучами небо. В воздухе стоял отвратительный, металлически-кислый запах, настолько сильный, что Агате тотчас же стало дурно.
      «Сила Лесов.., да ведь я под Смертным Ливнем!» – с ужасом подумала она.
      Крупные ядовито-желтые капли, точно стрелы, мстили ей прямо в глаза. И, не долетев до вожделенной живой мишени, бессильно скатывались по невидимому щиту, закрывавшему девушку-Дану с головы до ног.
      Чары Арка оказались все-таки сильнее.., по крайней мере сейчас.
      Агата заставила себя встать. И удивилась, мельком глянув на себя. Заклинание Верховного мага не только перебросило ее под Ливень, не только защитило от неминуемой гибели, оно еще и изменило ее одежду. Вместо серой хламиды рабыни – удобная куртка из мягкой кожи новорожденного лосенка, просторные брюки, заправленные в высокие сапоги. Оружия при ней, правда, не было. Да и то сказать – какой меч (кроме разве что Иммельсторна) она может противопоставить такому чудищу, как Хозяин Ливня?
      Не было при ней и никакой еды. И ничего, чтобы разжечь костер – хотя какой огонь выживет здесь, среди мокрой гнили? Очевидно, в Арке рассчитывали, что с делом своим она справится быстро.., или столь же быстро погибнет.
      Куда идти дальше, она не знала. Даже Верховный маг Арка не мог пробиться своим чародейством под непроницаемый покров Смертного Ливня. Оставалось надеяться, что Хозяин где-то неподалеку.
      С минуту она поколебалась, размышляя, могут ли сейчас мэтры Красного Ордена видеть то, что с ней происходит. Решила, что едва ли – тогда бы они вполне смогли справиться с чудовищем сами, без ее, Дану, помощи, и пошла куда глаза глядят.
      Кругом под хлещущими бичами Смертного Ливня корчился лес. Все живое попряталось, не высовываясь наружу без крайней на то нужды. Ливень без пощады уничтожал плоть людей, Дану, гномов, эльфов, пожирал всяких упырей и иную Нечисть, сотворенную при помощи магии или магией пользующуюся, но простых лесных тварей он миловал, хотя ожоги оставлял.
      Агата плелась сквозь дикую чащобу, перебираясь через поваленные стволы, прыгая через непонятно откуда взявшиеся рытвины, обходя жуткого вида черные ямы, покрытые громадными пятнами черно-розовой плесени. Куда она идет, девушка не знала. Но надо было двигаться. Это она чувствовала. Иначе – смерть.
      Здесь, под Ливнем, казалось, царил вечный полумрак, словно летним вечером. Солнце не могло пробиться сквозь плотную пелену, ни единого его лучика не проглядывало сквозь несущуюся броню туч. И тем не менее Агата ощущала его. Солнце только-только поднялось над горизонтом. Разгоралось утро.
      Вскоре удалось выбраться из овражистых буреломов на более-менее ровное место. Деревья поредели; и, едва взглянув на одно из них. Агата чуть не вскрикнула от удивления.
      Ей повезло набрести на островок чудом уцелевшего Друнга, Леса Дану.
      Auenno, Drquitti, Atmilla… Агата повторяла имена деревьев, словно имена родичей, подруг. Просто стояла и повторяла. Хотелось заплакать – но слезы, похоже, навсегда остались там, в забытом детстве. Хотелось прижаться к морщинистой коре стволов – но заклятье Верховного мага хранило Дану лучше ее самой, не давая слабой плоти коснуться напоенной Смертным Ливнем поверхности, И все-таки это был Друнг. Деревья узнали ее, пусть даже и под покровом чуждой, ненавистной хумансовой магии. Агате чудилось – она слышит невнятное бормотание, обращенные к ней голоса; неосознанно потянулась вперед – зачерпнуть сосредоточенной под корнями деревьев Силы, пусть даже этой Силы не хватит даже затеплить лучину.
      Агату никто и никогда не учил магии всерьез. К моменту ее рождения величайшие волшебники народа Дану уже пали в безнадежной борьбе с Радугой; их ученики шли в бой, едва-едва освоив пару-тройку заклятий. И, конечно же, гибли, гибли, гибли…
      И сейчас девушка потянулась за Силой так же естественно, как умирающий от жажды тянется к воде. Может, сказались наложенные чары. Может, беснующийся вокруг Смертный Ливень. Но, так или иначе, Агата ощутила, что на миг сделалась единым целым с этой небольшой рощицей, прочувствовала каждый корень и каждый трепещущий под ударами злых капель еще не сорванный осенью лист. Она сама сделалась деревом, раскинула руки-ветви, облако волос стало листвой, пальцы ног – корнями.
      Мгновение растянулось на годы. Деревья говорили с ней, поверяя свои боль и ужас; она видела рассеянные тут и там среди моря мусорных хумансовых лесов клочки Леса Истинного, Леса Дану. Она уходила в прошлое, когда великая держава ее народа тянулась на много дней пути, когда лесные города соединяли едва приметные тропки, по которым двигались караваны, когда никто и слыхом не слыхивал о дремавшей на Дальнем Юге беде…
      Так длилось до мига, пока связь не оборвалась.
      Это было точно удар огненным хлыстом. Агата скорчилась и заскулила, точно побитая собачонка. Кошмар окружающего мира навалился тяжким, невыносимым бременем. Не было никакой державы Дану, жалкие остатки некогда великого народа доживали свой век, попрятавшись в самых дальних, глухих уголках Бросовых земель. А сама она, с рабским ошейником на горле, выполняла безумный приказ безумного мага безумной хумансовой расы…
      Внезапно, резко и зло взвыл ветер. Струи Ливня с новой силой хлестнули по возведенной магами Арка защите: разбиваясь, как о стекло, они желтоватыми потоками сбегали вниз. Деревья испуганно пригнулись. Вся собранная Агатой сила исчезла мигом подобно подхваченному ветром прелому листу.
      Она знала! Она знала!..
      И потому ничуть не удивилась, заметив появившуюся среди стволов громадную фигуру Хозяина Ливня.

***

      И снова я, заточенный в подземельях храма Хладного Пламени, продолжаю свои хроники. То, что творилось сейчас во всем Северном Мире, я могу назвать не иначе как кошмаром. Все надежные, многажды проверенные скрепы рвутся. Давным-давно установленное и устроенное изменяется, обращаясь в полную свою противоположность.
      Козлоногая тварь из Тьмы внезапно обнаружилась там, где я меньше всего ее ожидал, под Хребтом Скелетов, и притом на пути у очень милой компании, которой мне уже довелось помочь, когда они только прорывались ко входу в гномьи шахты. Дорогу туда мне открыло отчаяние девушки – Тави. Я воочию, несмотря на бушующий Смертный Ливень, увидел и черный зев подземного зала, и искаженную дробящей душу яростью морду козлоногого, и даже трепет слезинки в уголке глаза Тави.
      За козлоногой тварью крылась такая Сила, что даже я отступил, невольно прикрывая глаза ладонью. Мне показалось, что эта Сила – сила Тьмы… Однако почти мгновенно я понял, что ошибаюсь. Тьма была всего лишь одной из магических субстанций нашего мира, а скорбный собственный опыт уже давно отучил меня с предубеждением относиться к ярлыкам и названиям. Пусть даже громким и страшным.
      Тьма.., нет, что-то иное стояло за этим созданием, пусть даже и облаченным в темное. В последний миг мне удалось отвести удар и спасти девочку, но, похоже, ее спутника постигла печальная участь. И теперь мне остается только попытаться отыскать ее в лабиринте гномьих тоннелей, отыскать и вытащить на поверхность, только ее одну, потому что третий их спутник, гном, бесследно исчез. Он не погиб, он просто скрылся где-то в недрах Хребта Скелетов, в паутине подземных ходов, которые, конечно же, знал куда лучше, чем люди знают пять своих пальцев.
      Узел тайны затянулся до последнего предела. И было от чего впасть в отчаяние – даже мне. Я не смог удержать вцепившиеся друг другу в глотку силы. Чудовищное возмущение магических потоков закрыло от меня имперскую столицу, Мельин. Я больше не мог видеть, что там творится, и готовился к худшему, Только теперь становится до конца понятной наложенная на меня кара. Чувствовать, знать или хотя бы догадываться – и не мочь ничего изменить, бездеятельно ждать, выплескивая все наболевшее на пожелтевшие страницы летописи – короткими, кинжальными строками хроник.
      И еще – ждать, пока горе, ужас, отчаяние или даже смертные муки кого-то из бродящих по земле малых сих, на которых остановился мой взор, не позволят мне вырваться из каменной кельи, что глубоко, глубока под фундаментами хвалинского храма Хладного Пламени…

***

      Сидри шел, блаженно улыбаясь собственным мыслям. Дело сделано! Дело сделано! Он уже ясно видел благоговейные физиономии членов Каменного Престола, когда он, Сидри Дромаронг, внесет в потайной покой величайшее сокровище своей расы!..
      «Ну а волшебница и воин.., что ж делать. – Сидри не сожалел о погибших спутниках. – Чародейство то ошиблось, они столкнулись с такой мощью, что ни Тави, ни даже десятку таких, как она, было б не под силу справиться с этим врагом. Они знали, на что шли, они – наемники Каменного Престола, и твоя помощь, Сидри, их бы все равно не спасла. Ты просто погиб бы рядом с ними, и все. Погиб, не добравшись до заветной друзы. Так какой смысл геройствовать? Что? Честь? Твоя, Сидри, честь – ничто по сравнению с жизнью Подгорного Племени. Если Каменный Престол требует, чтобы ты пожертвовал своей честью, – что ж, ты сделаешь это. Тем более что невелик и грех – Тави была хумансом, их гномы ненавидели, пожалуй, даже сильней, чем эльфов и Дану. А Вольные… Вольные – предатели, в свое время они отказались помочь Подгорному Племени в их войне с людьми.., так что совесть пусть замолчит и здесь. Двумя опасными врагами стало меньше – успокойся, Сидри, по всем канонам, ты совершил доброе дело. Теперь остались сущие пустяки – выбраться наружу. Точнее – выбраться достаточно высоко, чтобы никакие крысы или иные чудища не потревожили тебя. И там, в заранее обусловленном, другими посланцами Каменного Престола подготовленном месте, ты спокойно дождешься окончания Смертного Ливня.
      Все хорошо, Сидри. Все хорошо, ты понял это? Забудь о Вольном и Тави. Забудь навсегда. Когда оружие ломается, ты либо чинишь его, либо делаешь новое. Это оружие тебе уже не починить, так что забудь о нем. Думай о награде, ожидающей тебя по возвращении.., или, еще лучше, о том, как армии твоего народа, неся позади своих рядов Драгнир, заключенный в несокрушимый каменный ковчег, ломают и опрокидывают людские рати, как ощетинившийся копьями хирд давит остатки имперских легионов у стен Мельина и как потом они, гномы, диктуют всем остальным, как будет теперь устроена жизнь на отвоеванных у хумансов землях Северного Мира.
      Ему повезло. Можно сказать, невероятно повезло, потому что магия Драгнира, ничуть не ослабевшая за века вынужденного заточения, показала ему тщательно замаскированную – Даже от зоркого взора гнома – потайную дверь. И теперь Сидри поднимался совсем иным путем, нежели тот, которым он вел своих спутников вниз. Все правильно. Из любого тайного места гномы всегда вели несколько коридоров. И потому сейчас на его пути не встречалось и десятой доли того, что довелось им испытать, пока они пробивались вниз. Вот только крысы… Иногда гному казалось, что он чувствует их запах, кислый, чем-то схожий с запахом Смертного Ливня. И тогда он с замирающим сердцем клал руку на гладкий эфес Драгнира, чувствуя, как чудо-меч оживает в ответ на его прикосновение, готовый к немедленной схватке, истосковавшийся по крови и жизням врагов…
      Но угроза всякий раз обходила его стороной. Еще Сидри несколько заботил убитый сдвинувшимися камнями священник. Гном достаточно разбирался в магии, чтобы понять – это смерть вторичная, безвозвратная, смерть не только тела, но и души. А может, даже и не смерть, а что-то еще хуже смерти. Хоти что может оказаться хуже смерти, практичный и расчетливый гном представить себе не мог. Смерть же вторичная слыла такой штукой, с которой не следует шутить даже самым искусным магам. Кто знает, во что перевоплотится погибшая душа, в какое страшилище! Все о прошлой жизни, конечно, забудется (потому-то это и зовется смертью), останется лишь неутолимая вечная жажда мести всему живому. Поговаривали, что такие бестии способны были отыскать обидчиков где угодно, даже за гранью смерти обычной.
      Впрочем, гномы не такой народ, чтобы их легко можно было б испугать призраками. Когда тревога становилась до неприличия сильной, Сидри лишь покрепче стискивал гладкий, холодный эфес Алмазного Меча.
      Он шел длинными извивами винтовых лестниц. Шел в полной тьме, на ощупь; факелы ему заменяло дивно обостренное Драгниром чутье.
      Путь наверх оказался куда как длинен. Тайная дорога потому и была тайной, что вела в обход всех сколько-нибудь крупных залов, мастерских и копей.
      Сидри шагал и дивился. Быть может, сумей он раньше отыскать вход в эту галерею, им бы не пришлось пробиваться вниз силой, с такими трудами и потерями. Но.., тогда тайна стала бы известна и его спутникам. Быть может, он, Сидри, еще мог бы положиться на слово Вольного – но вот Каменный Престол не положился бы никогда. Тем более они никогда бы не потерпели проникновения в тайну Алмазного Меча девушки-волшебницы. Дитя человеческой расы не смеет касаться гномьих святынь. А то она.., с ее-то проницательностью.., могла и догадаться кое о чем. Например – хотя бы приблизительно! – о том, что есть Драгнир и на что способна заключенная в нем мощь.
      Нет, Тави должна была погибнуть. И унести с собой все, что знала. А кроме того, сэкономить Каменному Престолу изрядную сумму денег – из тех, что пришлось бы выплатить ей по завершении миссии. А кому, как не Сидри, было знать, каким трудом достаются гномам тяжелые золотые кругляшки имперской чеканки! Согнанные со всех мало-мальски крупных золотых приисков, лишенные доступа к жилам, гномы вынуждены были пробавляться самыми бедными рудами, которыми раньше побрезговали бы даже алчный гоблин или кобольд. Но и в этом случае Каменный Престол, по крупицам копя золото, не осмеливался подделывать монеты Империи. Разумеется, подземным мастерам ничего не стоило бы воссоздать форму, причем так, чтобы даже на монетном дворе ничего бы не заподозрили.., но их несравненное искусство ничего не могло сделать против магии Радуги. Волшебники Семицветья пристально следили за полновесностью ходившей в их владениях монеты, и еще каким-то образом они всегда знали, где она отчеканена. Трупы фальшивомонетчиков, болтавшиеся на косых крестах возле самых оживленных перекрестков неподалеку от Мельина, были куда как красноречивы.
      Все золото гномам шло от торговли. А уже имперские купцы, разумеется, всегда брали товары подземных обитателей по дешевке. Даже полудрагоценные камни, милостиво оставленные «на поживу» гномам. Что же говорить о железных крицах или полуобработанных заготовках! Разумеется, о том, чтобы ковать на продажу оружие, и речи быть не могло.
      Ну что ж, значит, он, Сидри, сделал вдвойне доброе дело. Сколько пришлось надрываться его соплеменникам, чтобы добыть те самые золотые имперские кругляши, которыми Тави и Кан-Торог надеялись получить свою плату! Сколько пролито было пота, сколько пришлось перелопатить бедной, полупустой руды, сколько пережечь угля, чтобы в конце концов казна Каменного Престола стала хоть сколько-нибудь полнее! Сидри без преувеличения считал, что выпускать из рук просто так хоть одну доставшуюся таким трудом монетку – не что иное, как преступление.
      Он поднимался молча, лишь изредка позволяя себе краткий отдых. Гномы могут подолгу обходиться без пищи, правда, возмещая сие неумеренным обжорством, как только представляется возможность. Потом, когда кончится Ливень, он выберется наружу. У него окажется фора в несколько дней, пока добытчики из Хвалина и даже пережидающие Ливень в Главном Чертоге гномьего королевства наконец рискнут высунуть носы из своих убежищ.
      Все хорошо, Сидри…
      Галерея закончилась крошечной квадратной камерой – тупиком. Гном засветил один из немногих оставшихся у него факелов, несколько мгновений осматривал се, сосредоточенно посвистывая, а затем нажал на едва заметный выступ, притаившийся в дальнем углу как раз на высоте его, Сидри, глаз.
      Послышался глухой скрежет. Несмотря на прошедшие годы, сооруженный гномами механизм работал безупречно. Плиты одной из стен начали расходиться; гном поспешил нажать на скрытый рычаг вторично, боясь пустить внутрь капли Смертного Ливня. Каменные ставни послушно сомкнулись.
      Натекшую лужицу ядовито-желтой жижи гном долго и тщательно забрасывал каменной крошкой. Ему вновь повезло – галерея открывалась в один из древних наблюдательных пунктов, разбросанных по южным склонам Хребта Скелетов. Теперь оставалось только спуститься вниз – не по лестнице, а по скале.
      Как только кончится Ливень.
      Бешеный бег сквозь тьму. Ноги сами несли Тави, несли неведомо куда, повинуясь только одному приказу – вперед и вверх. Горы послушно раскрыли перед ней свое чрево, она мчалась по запутанным тоннелям, не думая, не запоминая дороги, влекомая одной лишь мыслью – подальше от явившегося из мрака чудовища.
      …Остановилась она, лишь когда совсем выбилась из сил. Мрак навалился со всех сторон удушающей массой, и только сейчас Тави поняла, что все время, пока бежала, она оставалась в абсолютной, непроглядной тьме без малейшего проблеска света. И при том каким-то чудом умудрилась ни разу не споткнуться и ни на что не налететь. Сейчас, когда унималось бешеное биение сердца, она уже могла припомнить – вся паутина тоннелей предстала ей в каком-то неярком сером свете, угасшем, как только она остановилась. Кажется, сейчас она на какой-то развилке… Девушка ощупью добралась до стены, села. Зверски хотелось пить, пришлось свернуть голову сберегавшейся на черный день фляжке.
      Вода тяжелыми глотками катилась вниз по горлу, Тави усилием воли сдержала готовый вот-вот прорваться панический страх – она одна, заблудившаяся во тьме неведомых переходов, где и сами гномы не ходили без света, что она станет теперь делать, на самом краю неотвратимой гибели?
      «Ты волшебница, моя дорогая. Ну так и поступай соответственно».
      Заплечный мешок был цел, на месте оказалось и оружие (хотя, когда ТАК улепетываешь, во все лопатки, не диво остаться и без штанов); самое же главное – глубоко внутри тлела негаснущая искорка магии, то, что дает жизни волшебника и цель, и смысл.
      «Ну-ка, хватит сидеть, – прикрикнула на себя Тави. – За работу, подруга! Надо.., надо отыскать… Кан-Торога…»
      Каждое последующее слово давалось все тяжелее и тяжелее. Неужели ей придется вновь спускаться вниз, туда, где ее, наверное, уже поджидает козлоногий?.. При одной мысли об этом сделалось дурно. И хотя Тави тотчас же обозвала себя всеми мыслимыми и немыслимыми словами, помогло это слабо.
      «Трусиха! Ничтожество! Дрянь!»
      Однако коленки все равно дрожали. Мощь магии козлоногого явно на голову превосходила силы Тави; открытого боя ей не выдержать. Если б не та невесть откуда пришедшая помощь, она бы уже была мертва.., точнее, хуже, чем мертва.
      Но бросить Кана непогребенным – значило оскорбить, гибельно унизить не только погибшего друга, но и всю расу Вольных, принявших в свое время Тави, учивших ее, кормивших и защищавших. Человек по крови, Вольная по духу – и до конца дней своих ей пребывать в этой мучительной раздвоенности.
      Конечно, будь на ее месте Кан-Торог, он не колебался бы ни секунды, призналась себе волшебница, Не думая об опасности, он пошел бы искать ее тело чтобы похоронить так, как положено, или погибнуть.
      И не важно, что при этом он сам наверняка бы погиб. Вольные очень плохо умеют отступать.
      И куда, во имя всего святого, делся Сидри? Гном все время держался рядом с ней, а потом как-то разом, внезапно, исчез. Козлоногий что-то говорил об этом.., но мог запросто и соврать. Сидри не праздновал труса, он дрался наравне со всеми и не показывал спины.., едва ли его так просто испугала горящая тьма, принявшая облик исполинского пещерного дракона.
      Значит, надо отыскать еще и гнома. Тави тяжело вздохнула, нащупала мешок и потянула за тесьму.
      Не всегда новые способы лучше старых. После того как дедовская предметная магия несколько раз сработала там, где спасовало волшебство куда более современных систем, Тави отчего-то больше доверяла сейчас засушенным корешкам и мышиным лапкам, чем сосредоточению, концентрации и визуализации, как говаривали маги Радуги.
      Потратив самую малость Силы, чтобы засветить отщепленную от факела лучинку, девушка принялась раскладывать на полу запасенные ингредиенты, Потом пришлось долго и нудно вычерчивать концентрирующую пентаграмму. Пыхтя, Тави вымеряла УГЛЫ – горе тому волшебнику, у кого линия хоть на волос отклонится от истинного положения, того единственного, в котором уравновешиваются магические потоки!
      …А тут еще вдобавок – неровный пол, выбоины, трещины и тому подобные сюрпризы. Решение задачек «на неровности» относилось к числу наименее любимых Тави занятий. Больше, чем их, она не могла терпеть только благотворительность.
      Когда она, вся взмокнув, наконец обессиленно привалилась к стене, в глазах у нее все плыло от напряжения, ныла перенатруженная спина. Зато пентаграмма – восхитительная, несравненная пентаграмма, учитывая условия, в каких пришлось ее чертить! – была готова, и чашечки с ароматическими смолами стояли в остриях лучей, и специально подобранные композиции кореньев и камней – в основаниях, и аккуратно расщепленные надвое свечки – на главных пересечениях, Наставник мог бы ею гордиться.
      Теперь дело за малым – отыскать козлоногого. И Сидри. И.., мертвого Кана. Если чудище уже убралось из того зала, где разыгралась схватка, Тави спокойно спустится.
      Без кремня и огнива, сами собой, затеплились свечи, Мягкие огненные язычки скользнули по сложенным в чашки благовониям. Весь этот обряд был, кстати, отнюдь не шаманством, не подделкой или подпоркой для начинающих колдунов, еще не умеющих сосредоточиться в должной степени. Тави чувствовала, как вся эта, на первый взгляд такая нелепая, бутафория и в самом деле цепляется за какие-то неведомые, глубинные ответвления потоков магических Сил; цепляется, тащит их на поверхность, заставляет повиноваться беззвучным приказам легионы странных, обитающих в толще скал неразумных существ; и как эти легионы, подстегиваемые невидимыми бичами, послушно приходят в движение, растекаясь по истощенным рудным жилам, скользя по едва-едва заметным, тончайшим водным ниточкам, пронизывающим скалы; спешат, торопятся, бегут, выполняя пока еще не ее, Тави, приказы, но повеление заключенных в пентаграмме куда более могущественных сил. При попытках проникнуть глубже в суть этих иерархий Тави почти мгновенно становилось дурно. Она не понимала, почему столь примитивные приемы неожиданно оказываются на удивление действенны, почему предметная магия, магия пришепетываний и заговоров, бессмысленных обрядов и еще более бессмысленных ритуалов сплошь и рядом оказывается сильнее магии утонченной, магии мысленной, опирающейся лишь на дар и способности самого волшебника…
      Тем не менее древнее заклинание Поиска под Твердью сработало на славу. Тави почувствовала одного из своих спутников. И, увы, Кан-Торог был мертвее окружающего девушку камня. Опаленное подземным огнем тело так и осталось лежать возле стены огромного зала, где Вольный принял свой последний бой.
      А Сидри? Где он? Перед мысленным взором Тави огненно-алым светом пылала обнажившаяся на краткое время сеть тоннелей, залов и переходов; гнома нигде не было. Ни его самого, ни его тела. Он исчез, исчез бесследно, как будто сама Тьма поглотила его, обратив в часть себя.
      Козлоногого, кстати, тоже нигде не было видно. Громадный зал, где разыгралась трагедия, оставался пуст. Сейчас Тави видела его весь, от края до края – ничего необычного. Тьма куда-то попряталась, Псы скрылись, и нигде ни малейших признаков того Темного Стража, с которым они сражались.
      Только одинокое тело Кан-Торога. И зажатый в руке Вольного меч.
      Тави тяжело вздохнула. Похоже, их предприятие закончилось полным провалом. Кан убит, Сидри сгинул бесследно – наверное, утащен слугами козлоногого.., ведь, даже испугайся он и сбеги, Тави увидела бы его след.
      Нет, об их миссии пора забыть. И думать о том, Как выбраться отсюда самой. И как рассказать обо всем Кругу Капитанов.
      Но прежде всего следует похоронить Кана.
      Тави вновь вздохнула и погасила заклятье. Надо идти вниз. Дорогу она отыщет – волшебница она в конце концов или нет?

***

      Патриарх Хеон мог быть доволен. Снадобье Ланцетника действовало надежно. Можно сказать, било наповал, лишая силы даже самые мощные заклятья Радуги. Пращники из личной охраны Патриарха забросали башню магов тлеющими свертками с искусно составленной смесью множества трав – дым напрочь отбивал у волшебников способность колдовать. А потом искусно разогревший толпу Марик взял башню приступом. Разумеется, первыми пробившимися внутрь (но отнюдь не полегшими в рукопашных схватках с ошалевшими от всего случившегося защитниками) были не уличные оборванцы – тем достались пленницы, – а люди Патриарха. Очень быстро и решительно наложившие лапу как на денежный ящик магов, так и на весь арсенал волшебных средств. Ланцетник и его помощник гном не теряли времени даром, торопясь выпотрошить захваченную башню. Все отлично понимали, что маги очень, очень скоро опомнятся.
      Посыльные меж тем приносили все сплошь хорошие вести. Император поднял три когорты, очистил придворные миссии Орденов и сейчас двигался к их подворьям. Одна когорта – Аврамия – идет на помощь сюда, в Черный Город. Волшебники, похоже, растерялись и не знают, что делать. За секрет противодействия их чарам Патриарх в свое время заплатил Ланцетнику столько золота, сколько тот смог унести, а унести он смог поистине немало, несмотря на свою выдающуюся худобу. Правда, львиную долю добычи Ланцетник потом оставил в руках ловких шулеров, работавших на Хеона, так что, если не считать некоторого гонорара карточным виртуозам, потери свои Патриарх возместил. Впрочем, окажись Ланцетник хоть самим святым Дунстаном, презиравшим все людские пороки, и не вернись к Хеону и малой толики потраченного золота, он бы ни о чем не жалел. Потому что не признанный той же Радугой лекарь, травник, алхимик, оружейник и самую малость маг, хотя, само собой, без патента. Ланцетник сумел-таки отыскать такое сочетание самых на первый взгляд безобидных растений, дым которых обладал способностью парализовать саму способность магов творить чары, вызывая у них жесточайшие приступы болезненного кашля. Изобретение Ланцетника было с успехом испробовано – сперва на ведьмах или иных хоть немного владевших магией и приговоренных к смерти самой же Радугой.
      И вот настал звездный час…
      Под землей было сухо и чисто. Патриарх заранее позаботился о том, откуда он станет командовать атакой, Как, впрочем, и о том, куда он отступит в том случае, если атака окажется неудачной.
      В этом и состояло его отличие от Императора. Императору отступать было некуда.
      – Что с башней Флавиза? – отрывисто спросил Патриарх.
      – Окружена-с, сейчас задымляют-с, ваше патриаршество.
      – Экселенц! – Бесцеремонно расталкивая сгрудившихся вокруг Патриарха, к нему пробирался Ланцетник. – Экселенц! Мы нашли.., в общем.., талисман, очень мощный, позволяющий…
      – Короче, мэтр Ланцетник, – поморщился Патриарх.
      – Радуга оправилась от неожиданности и сейчас перейдет в контратаку, – упавшим голосом сообщил алхимик.
      – Почему ты так уверен? – с каменным лицом спросил Патриарх, игнорируя явный испуг на лицах его людей.
      – Амулет.., талисман.., он.., позволяет оценить…
      – Короче, подсказал талисман. – Хеон оборвал мэтра. – Ты уверен, что это…
      – Уверен, экселенц, – проскрипел Ланцетник, – Надо как можно скорее.
      – Это ясно и так. – Патриарх начал отдавать приказы:
      – Рассыпаться. Пусть магия Радуги жжет тупых мужланов, что полезли сейчас с вилами и топорами на ночные улицы Мельина. Переждать. Но башню Флавиза… – Туда-то они и ударят в первую очередь, – сухо скрипнул Ланцетник. – Туда вот-вот ворвутся… Патриарх и глазом не моргнул.
      – Фихте! Подкрепление к башне Флавиза. Пусть пока не вмешиваются и держатся в тени. Отправь два полных тагата.
      – Но, экселенц… – не выдержал Ланцетник.
      – Тебе, кстати, лучше тоже отправиться туда, – обернулся Патриарх. – Двинемся сразу после их удара.
      Ланцетник прикусил язык и как-то бочком-бочком заковылял прочь. Приказы Патриарха Хеона не обсуждались и не повторялись.
      – Атакуем башню Лив! – доложил очередной гонец. Дождался патриаршего кивка и тотчас умчался прочь.
      – Что-то Император задерживается… – задумчиво проговорил Хеон как раз в тот миг, когда и пол, и стены, и потолок заходили ходуном, а воздух отчего-то наполнился горьким запахом – пережженного пепла, как выразился служка Фихте.
      Люди вокруг Патриарха замерли. О, ни один из них не был трусом, но сейчас Хеон ощутил, как над всеми ними начинают расправляться совиные крылья Страха.
      Слишком уж могущественна Радуга. И слишком уж неудобно то оружие, с которым они вышли против Орденов Семицветья.
      – Что, оробели? – спокойно, не повышая голоса, сказал Патриарх. – Намочили штаны? Сейчас побежим сдаваться и просить прощения? Фихте! Давай гони своих бездельников! Я должен знать, что там случилось…

***

      Аврамий все сделал правильно. Ему в отличие от того же гнома – помощника Ланцетника – не требовалось копить обиды на магов. В любой Империи есть люди, превыше всего – и даже собственной жизни – ставящие так называемое благо государства, разумеется, так, как они его сами понимают. Под благом Империи легат понимал безусловное повиновение Императору и всяческое укрепление его. Императора, власти. Так решили боги, так решил Спаситель. Значит, так будет лучше и для людей. А когда на Империи, как пиявки, висят маги.., то чем скорее они уйдут, тем лучше.
      Радугу Аврамий знал не понаслышке. Его родная сестра была волшебницей Ордена Лив. И семья ничего не слыхала о ней вот уже семь лет – с того момента, как четырнадцатилетняя девочка-подросток без колебаний переступила порог башни магов в Мельине.
      Когорта шла неплохо. Легат служил не так долго, однако все старые воинские хитрости знал назубок. В городе достаточно более-менее безопасных крысиных нор, где можно отсидеться. Центурионы не станут спешить выдавать беглецов, если дело, по их мнению, грязное. Однако сейчас манипулы шли ходко и ровно, не нарушая строя, длинной железной змеей, протянувшейся по улицам замершего от ужаса города.
      И никто не пытался улизнуть от отработки своего легионерского жалованья.
      Белый Город остался позади. Впереди – Кожевенные ворота и за ними – город Черный. Там, где сейчас вот-вот начнется настоящее дело.
      Кожевенные порота… Слишком узки. Стары и слишком узки, Манипулам придется перестраиваться на коду. Затор. Потеря времени…
      Когорта Аврамия не зря набиралась из мельинских уроженцев. И потому никто не удивился его команде:
      – Через стену! На крюках!
      Отчего-то легату очень не хотелось протискивать свою когорту, все восемьсот мечей, через узкое игольное ушко старых ворот. Стража от них уже ушла, но тяжеленные створки были наглухо закрыты. Засов – настоящее бревно – задвинут до отказа.
      – Открывайте! – бросил легат.
      Его когорта уже разворачивалась вправо и влево от ворот. Легионерские сапоги ступали по плоским крышам, во множестве летели забрасываемые за края бойниц крюки с длинными веревками; десятки людей уже лезли вверх.
      Несколько воинов рысью подбежали к воротам. Засов медленно двинулся в сторону.
      Легат Аврамий отчего-то с тревогой взглянул на вечернее небо – по-осеннему темное и недоброе. И – отошел подальше от Кожевенных ворот.
      В следующий миг Радуга показала, что слухи о ее растерянности и неспособности контратаковать, мягко говоря, преувеличены.
      Аврамий видел, как это было. Видел, как облака внезапно набрякли алой сияющей каплей. Как эта капля потянулась вдруг вниз, как стремительно истончилась огненная нить, еще удерживавшая страшный подарок магов высоко над землей, и как наконец эта нить не выдержала и огненная капля сорвалась.
      Земля встала на дыбы. Жидкий огонь плеснул во все стороны, и все, к чему он прикасался, тоже обращалось в огонь. А, там, куда упала капля, там, где только что были Кожевенные ворота и прилегавшая к ним небольшая площадь (вместе с парой-тройкой домов), там сейчас кипел котел чистого белого пламени. В небе же, разметывая тучи, стремительно рос черно-алый огненный гриб, плюющийся короткими молниями, разбрасывающий вокруг себя десятки и сотни таких же капель, что и породившая его самого, только поменьше…
      От десятка легионеров не осталось ничего, даже пепла.
      Аврамий с трудом приподнялся на локте. Дорогу преграждал костер – костер, в котором пищей пламени служил сам камень. Горели скелеты привратных башен, горели остовы соседних домов, по несчастью возведенных слишком близко; пылала мостовая, расплавленная алая масса мало-помалу проваливалась все глубже и глубже, словно огонь, раз получив пищу, и не думал успокаиваться. С шипением и треском полыхала стена – точно деревянная, а не из крепчайшего камня. Однако легионеры как ни в чем не бывало продолжали лезть через нее.
      Аврамий дал знак сигнальщикам. Пусть разверзнутся небо и земля, пусть облака запылают огнем, когорта должна услышать знакомый приказ: «Рассыпься и жди!»
      Удостоив пожар не более чем парой взглядов, легат махнул окружавшим его охране и сигнальщикам. Время идти за стену и им. Когорта ждет.
      А маги хоть и сильны, но тоже промахиваются.
      «Будем надеяться, что этот промах не останется единственным», – подумал легат, отпуская веревку по другую сторону стены.
      Оставаться в стороне, когда его воины штурмуют подворье Лива, Император не мог и не хотел. Вычурные доспехи с гербом державы – разъяренным василиском – были выкованы гномами. Император сам испытывал нагрудник. Пущенное со всей силы копье сломалось, а на блестящей поверхности металла не осталось даже царапины. Давно, очень давно были сотворены эти доспехи.., в те годы, когда люди и гномы помирились на время.
      Когда вместе сражались против эльфов и Дану. На высокой арочной галерее внезапно появилась облаченная в голубое женская фигура. Император едва успел вскинуть руку, останавливая мигом нацелившихся в волшебницу арбалетчиков.
      Он угадал – чародейка высоко подняла не отягощенные оружием руки в знак того, что хочет говорить. Понятно, что маги не нуждались в мечах и стрелах, однако повернутые к врагам открытые ладони всегда означали только одно – знак мира, предложение переговоров.
      – Что произошло, повелитель?! – с неподдельным отчаянием в голосе выкрикнула волшебница. – Зачем это безумие? Почему ты убиваешь нас? Что мы тебе сделали?..
      Черный камень в перстне Императора потеплел, как и всегда, если рядом начинала твориться какая-то волшба.
      Сулле, второму легату и командиру манипулы арбалетчиков, достаточно было одного едва заметного кивка головы повелителя.
      Воздух на миг потемнел и сгустился от стрел.
      А перед облаченной в голубой плащ чародейкой засветился жемчужно-серый овал призрачного щита. Слишком мало времени оставалось у нее на более изощренное заклятие.
      Тяжелые железные дроты, что насквозь прошивали всадника в полном защитном вооружении, бессильно отскакивали от новосотворенной преграды.
      – Это твое последнее слово, Император? – донеслось с высокой галереи. – Тогда да узришь ты гнев…
      Император вскинул руку. Впереди уже нарастал рев хлынувших внутрь подворья легионеров; у Голубой волшебницы оставалось совсем мало времени на достойный ответ, и Император надеялся, что его черный камень в состоянии хотя бы ненадолго отвлечь чародейку.
      Теплота камня означала творение чар. И сейчас эта теплота поднималась от перстня вверх по руке. Камень – и заключенное в нем существо – готовились исполнить приказ. Подарок самой Радуги обращался против нее. Пусть это далеко не самый сильный амулет, не самый сильный талисман, но в течение многих столетий он верой и правдой служил повелителям Империи, он помнил каждое биение сердца каждого из Императоров, он знал вкус их крови, что, случалось, лилась на него из ран; и нынешний владелец перстня верил, что все это не могло пройти бесследно, Вокруг вытянутой руки Императора стремительно сгущалось багряное облако. Все, о чем он мог сейчас мечтать, – это если не рассеять, то хотя бы растянуть прикрывавший волшебницу щит. Силы камня пришли в движение; они видели цель и сами знали, что делать.
      Десятки и сотни крошечных крылатых существ, состоящих из одних лишь кожистых крыльев и жилистых лап с громадными когтями, что призваны были для одной-единственной цели, с истошным воем рванулись в атаку. Им было отпущено совсем немного времени, вся жизнь их длилась несколько мгновений – долететь до щита волшебницы.., и все.
      Могучие силы, вызвавшие эти существа к жизни, давшие им на мгновение новые тела, вновь свертывались тугими глобулами, уходя внутрь черного камня.
      По руке Императора струилась кровь, обильно сочась прямо из пор. «Камень ничего и никогда не делает даром, если только не спасая жизнь своего господина – или, может, просто того, кому он разрешает носить себя?» – вдруг подумалось Императору.
      Повелитель повернулся к Сулле, но командир арбалетчиков уже все сделал сам. Имперские стрелки умели перезаряжать свое страшное оружие за считанные мгновения, с невообразимой быстротой ловя прицел.
      Пестрая туча вызванных камнем существ уже вцепилась в края сотворенного волшебницей щита.
      – Прочь! Прочь, вы!.. – услыхал Император отчаянный вскрик девушки.
      Слишком поздно.
      Крылатые твари горели и корчились в мгновенно брошенном чародейкой огненном шлейфе, но свое дело они сделали. На краткий миг, но они растянули, разорвали несокрушимую, казалось бы, преграду, открыв дорогу второму залпу арбалетчиков Суллы.
      На сей раз имперские стрелки не промахнулись.
      Огонь ничего не мог сделать с железными дротами. Растянутый, с прорехами щит тем не менее отразил почти все стрелы – за исключением двух. Одна вошла в щеку волшебницы, пробив навылет голову, другая впилась под левую грудь.
      Маги Семицветья живучи. Могучие чары не раз и не два спасали даже самых тяжелораненых. И, наверное, будь стрела лишь одна, волшебница Лива сумела бы спасти себя.
      Но на два смертельных ранения ее не хватило.
      Арбалетные стрелы отбросили девушку к дальней стене галереи – такова была сила удара. Голубое, еще не успевшее пропитаться кровью платье исчезло за изломом парапета.
      Когорта отозвалась восторженным ревом.
      Легионы Империи умели брать приступом любые крепости. Вот и сейчас – не прошло и мгновения, а вверх уже летели канаты с крюками и самые отчаянные уже карабкались по ним, точно обезьяны в южных лесах.
      Однако здесь не было мэтра Ланцетника с его травами. Гибель одной магички еще не означала поражения остальных.
      Император скомандовал общую атаку. Скорее, скорее, пока остальные не оправились от потрясения, пока не выстроили новую защиту; он понимал, что использовать черный камень вторично уже не сможет.
      Резервные манипулы двинулись на приступ.

Глава 2

      Будь я проклята! – громко сказала Клара Хюммель сама себе. – Пусть я достанусь на потеху оркам, если я хоть что-нибудь понимаю!
      Она стояла возле южных, Морских ворот Мельина. Широченный, вымощенный брусчаткой Тракт вел на полдень, к недальнему морю, вел по высокому речному прилугу. Внизу теснились пристани – многие купцы предпочитали сами подниматься вверх по течению, продавая свои товары в Мельине, где цены традиционно держались выше, чем в приморских городах юга.
      Насколько Клара могла припомнить, ночной Мельин никогда не отличался спокойствием и умиротворенностью. И хотя волшебница редко бывала здесь, о катакомбах, вполне пригодных для развлечения боевого мага се ранга, она, конечно же, слышала. Как и о веселых кварталах Черного Города, куда, случалось, заглядывали даже се товарищи по Гильдии.
      Однако такого фейерверка она, конечно же, не ожидала.
      Все вокруг было залито мрачным алым светом, трепещущим, словно в неистовой пляске смерти. Зарево над городскими кварталами поднялось до самых звезд, заставляя стыдливо померкнуть ночные светила. Доносились тяжкие удары, словно исполинский молот раз за разом бухал о землю. То и дело вверх взмывали языки ярко-желтого пламени, рассыпающиеся среди черных дымных облаков тучами подвижных, веселых искр.
      И та незримая для простых смертных среда – таинственный воздух магов – прямо-таки дрожала и звенела от мощи пошедших в ход заклятий.
      – Если все это устроил ты, мой мальчик, то, право же, тебя надо приволочь в Академию хоть на аркане, – пробормотала Клара себе под нос.
      Волшебница постояла возле наглухо запертых ворот еще некоторое время, размышляя. Судя по всему, выследить мальчишку в Мельине с помощью магии сейчас не удастся. Клара Хюммель была крайне невысокого мнения о чародеях Радуги, но при том безумии, что творилось сейчас в городе, при таком возмущении всех магических потоков нечего было и думать отыскать тончайший эфирный след беглеца.
      Клара витиевато выругалась. Ее проклятие заставило бы покраснеть даже городового орка, поелику в нем упоминались все без исключения родственники неназванной персоны до двенадцатого колена и перечислялись разнообразные способы интимных отношений между ними. Отношения эти отличались известной экзотичностью, причем зоофилия была, пожалуй, самым невинным извращением из всех.
      Облегчив таким образом душу, Клара подошла к воротам. Стража сбежала – волшебница не чувствовала поблизости ни одного живого существа.
      – Хотела б я знать, с кем они тут дерутся, – сообщила чародейка запертым дубовым створкам. Те сочувственно промолчали.
      Как всякий боевой маг высшего класса, Клара Хюммель умела летать – хотя прибегала к этому крайне редко. Заклятье левитации требовало огромных сил, вызывая вдобавок после этого дикие головные боли и тошноту, точно при беременности. Но сейчас, похоже, без этого было не обойтись – разносить ворота вдребезги волшебница не хотела, а карабкаться по веревкам считала несолидным. Лучше уж пусть поболит голова, чем она унизится сама перед собой.
      Она потратила довольно много времени, сплетая сложное, изощренное заклинание, однако пускать его в ход отчего-то не спешила. То самое шестое чувство, которым так часто обладают маги, всегда слыло Клариной сильной стороной. И сейчас что-то подсказывало ей – жди здесь. Не уходи. Жди.
      Своего внутреннего голоса Клара старалась слушаться. За долгую – для боевого мага в особенности – жизнь себе она научилась доверять.
      Она ждала, стараясь не обращать внимания на полыхающее зарево.
      До утра было еще далеко.
      На окровавленную, но еще живую и дергающуюся руку-лапу козлоногого чудища с торчащим обломком кости было страшно даже смотреть, не то что касаться. Фесс не обольщался – такие твари наверняка очень живучи, куда как живучее людей или даже магов; воин Серой Лиги не удивился бы, узнав, что вместо оторванной козлоногий уже заимел новую конечность.
      Он стоял в неприметном тупичке возле пересечения Дровосечной и Углежогной улиц. Эти места Черного Города Фесс знал более чем хорошо. Обычно здесь было тихо. Лихой народ сюда захаживал редко – многим ли разживешься у бедняков?
      Однако сегодня была такая ночь, что переворачивает все на свете. Изумленный Фесс увидел взбудораженных мужчин с кольями и топорами в руках; увидел женщин, похватавших домашние резаки и прикрутивших их веревками на манер наконечников копий к длинным ручкам от метел; увидел детей, подростков с пращами, шмыгающих под ногами взрослых; увидел все то, что на обычном языке называется мятежом.
      Он увидел разметанный в клочья дом; не осталось даже фундамента, одна безобразная яма да груда обугленных бревен. Фесс втянул ноздрями воздух – гарью совершенно не пахло. Дом сжег не обычный огонь, его уничтожила магия.
      Он увидел тела на обочине – неузнаваемые, полуобугленные, с чудовищно разорванными животами. И тоже – никакого запаха. Обитателям этого дома очень сильно не повезло.
      Руки сами собой взяли глефу на изготовку, хотя Фесс понимал, что сейчас сражаться здесь совершенно не с кем. Маги разили издалека, оставаясь неуязвимыми в своих зачарованных башнях.
      Его, конечно, заметили. Но, хотя по-воински одетые и до зубов вооруженные люди едва ли особенно часто встречались в этой части Черного Города, особого внимания Фессу никто не уделил. Ему даже пришлось схватить за рукав дюжего мужика с топором на длинной рукоятке, чтобы узнать хоть что-нибудь.
      – Где они? – в лоб спросил Фесс. Ясно, что задавать сейчас вопросы типа «А с кем это вы, голубчики, тут деретесь?» было по меньшей мере опрометчиво.
      – В башне попрятались, гады. – Мужчина ничуть не сомневался, что под «они» подразумеваются именно враги, чародеи Радуги. – Засели, сволота, и огнем плюются. Эвон Даркин дом сожгли. И Даркины все погибли. Лютой смертью. – Он неожиданно хлюпнул носом. Видно, погибшие Даркины приходились ему кем-то большим, чем просто соседи.
      – А чего именно сюда-то плюнули? – спросил Фесс, держа глефу на изготовку.
      – А Дану их знают! – Мужчина злобно ощерился. – Не видал я. Только уж когда стукнули, увидел. Как дом рушится, значит, увидел, – уточнил он.
      – Ну так что ж, пошли тогда к башне. – Фесс перехватил оружие поудобнее. – Пошли, и, клянусь, никакая магия им уже не поможет!
      Они влились в толпу. Разрозненные группки к тому времени успели превратиться в настоящий людской поток. Очевидно, внимание чародеев привлекло что-то иное – в стороне, левее, где-то около Самоцветной улицы, раздалось пять или даже шесть громких хлопков, словно какой-то исполин от души аплодировал закончившим выступление артистам.
      Фесс невольно вздрогнул. Он знал – и, следовательно, мог чувствовать достаточно, чтобы понять, какой силы магия пошла в ход.
      Толпа, очевидно, тоже научилась уже кое-чему. Кто-то вскрикнул, раздались многоголосые проклятия, заплакали женщины. Фесс повернул голову – в багрово-черное небо медленно поднимались пять витых столбов золотисто-желтого пламени.
      Воин вздрогнул. Зашиты от этих чар он не знал. Если его накроет…
      Внезапно и сильно заныло плечо, так что он даже скривился от боли.
      Они миновали большой, наполовину сожженный трактир. На мостовой лежали неубранные трупы – не меньше двух десятков. Сюда, похоже, маги ударили прицельно.
      Башня Зеленого Ордена гордо стояла посреди неширокой площади, подобно всем остальным твердыням Радуги в пределах кварталов Мельина. Вокруг нее в беспорядке были набросаны тела – похоже, первый штурм дорого обошелся восставшим.
      – Спервоначалу огнем плевались, – выдохнул прямо в ухо Фесса его давешний собеседник. – А вот теперь что придумают?..
      Маги Радуги и впрямь могли придумать многое. Могли, например, сотворить заклятье Перемещения и дружно покинуть башню, предоставив горожанам разбивать лбы о ее несокрушимые стены и терять людей под ударами охранных чар.
      Острый шпиль башни тонул в багряных клубах дыма. На противоположной стороне площади горело несколько домов – тоже, как видно, под действием волшебства, потому что пламя не дерзало перекидываться дальше.
      На балконах и высоких галереях башни не было видно ни души. Казалось, огонь возникает сам по себе, ниоткуда, словно карающий гнев самих богов.
      Однако никаких богов тут не было.
      Фесс застыл, вжимаясь в покосившуюся стену дома – плохая защита, но все же лучше, чем никакой. Он понимал, что шансов у нападающих нет. Пусть даже они завалят трупами все подступы к бронзовым воротам, Наверное, в иное время он попытался бы проникнуть в башню через подвалы и катакомбы – он не сомневался, что каждый подобный оплот Радуги имеет хотя бы один потайной отнорок. Но, конечно же, не сейчас.
      Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, пытаясь уловить ток пронзающих весь тварный мир потоков магической энергии, зачерпнуть в них Силу – он ведь был как-никак магом, хотя и не закончившим кичливую Академию в родной Долине.
      И немедленно ощутил опаляющий гнев. Кто-то, куда более сведущий в магической войне, нежели Фесс, держал в тугом узле все доступные воину потоки. Фесс видел разворачивающееся покрывало мрака и пару горящих огнем глаз на нем – Страж Силы заметил чужака и готовился к отпору.
      Первое, что сделала Радуга, – это постаралась защитить себя от волшебников-ренегатов.
      Фесс с мучительной болью еле-еле сумел оторваться от двинувшегося на него чудовища.
      Он не успел даже подумать, что же делать дальше, как левее, там, где в площадь вливался крошечный проулок Старьевщиков, кто-то истошно завопил, и крик этот подхватили сперва десятки, а затем и сотни глоток.
      – На приступ, на приступ, на приступ, на приступ!
      Так бывает, что людям кажется – они неуязвимы. Им кажется, что стены рухнут от одного их боевого клича. Им кажется, что ворота откроются сами по себе и засовы отодвинутся тоже сами, едва их ладони коснутся створок.
      Боевое безумие. Когда целое войско обращается в сонм разъяренных берсерков, не замечающих ран, не чувствующих боли и не боящихся смерти. Не боящихся и не замечающих даже собственной гибели.
      Фесс распластался по стене, вжался в нее, понимая, что бежать вместе со всеми – это смерть куда более верная, чем если прыгать с обрыва в тысячефутовую пропасть. Он очень хотел бы зажмуриться – даже у воинов Серой Лиги наступает предел. Но глаза отказывались закрываться. Веки не повиновались. И, оцепенев, оледенев, Фесс смотрел.
      …Толпа хлынула со всех сторон, из всех улиц, улочек, проулков и просто щелей между домами. Фесс и представить себе не мог, что багровая тьма таит в себе столько народу. Мелькнули стрелы, лучники целились в окна верхних ярусов и бойницы – нижних. «Напрасная попытка, – подумал Фесс. – Никому из магов нет нужды стоять на виду или хотя бы около бойницы. Они сейчас все внутри, собрались вокруг талисманов, вокруг напоенных магической силой кристаллов, что помогают улавливать и использовать даром текущие реки Силы; ничто не заставит магов высунуть даже и нос, а вот от толпы сейчас ничего не останется».
      Конечно, маги могли бы прибегнуть к иллюзии, внушить атакующим панический ужас и, наверное, небезуспешно.., если бы попытались сделать это немного раньше. Сейчас толпу не остановила бы и орда огнедышащих драконов.
      Раздалось глухое «зумпф!», словно целая стая исполинских китов выдохнула разом. Башня засверкала нестерпимым блеском, от кончика шпиля до самых фундаментов, окна превратились в черные провалы на фоне ослепительного сияния, а потом пламенеющая тень самой башни вдруг резко поднялась вверх, раскрываясь точно зонт и нависая над полной народу площадью исполинским шатром. Фесс судорожно зашептал про себя затверженную еще с детства молитву-оберег. Ничто иное защитить его уже не могло.
      Пылающая сеть рухнула вниз, и площадь в одно мгновение обернулась истинным адом. Огненные нити распарывали бегущих, словно на пути огня оказалась не полная крови человеческая плоть, а плавкий воск свечей. Зашипел и потек камень; кровь убитых мгновенно вскипела, и площадь окуталась густым паром.
      Фесс наконец-то смог закрыть глаза. Но он знал, что крики умирающих будут преследовать его теперь даже за гранью смерти.
      Однако есть смела далеко не всех. Слишком далеко отстояли друг от друга слагавшие се нити; наверное, половина атакующих избегла этой участи. Перепрыгивая через тела упавших, скользя и падая в покрывшей камень горячей, парящей крови, они бежали дальше – вперед, вперед, только вперед, к воротам!
      Фесс мельком подумал: «Неужто маги настолько боятся, что прибегли к таким чарам? Ведь если б они просто заперлись в башне…»
      Теперь из бойниц вырвался целый рой зеленоватых шаровых молний. Запахло свежестью, как при грозе. Однако Фесс ясно видел – это второе заклятье куда менее мощно, нежели первое. Огненная сеть скосила полтысячи человек; от второго погибло самое большее сотня. Уцелевшие издали дикий вой, добежав наконец до вожделенной башни; створки ворот задрожали и загудели от обрушившегося града ударов; тотчас начали расти живые пирамиды.
      Фесс и представить себе не мог, что мельинские обыватели так хорошо умеют штурмовать укрепления. Не мог и представить, что ненависть к магам настолько глубока, что может бросить людей на верную смерть, и они будут умирать с яростно-бессмысленным боевым кличем на устах.
      Волшебники Долины, как правило, пренебрежительно относились к простым смертным. Но в эти мгновения Фесс понял, что сам бы он никогда и ни за что не нашел в себе сил с таким высоким презрением к собственной жизни рвануться навстречу уничтожающему огню. Он думал, как победить и выжить. Умиравшие на площади люди думали только о том, чтобы победить.
      Откуда-то появился импровизированный таран – вывороченный из земли привратный столб с окованным навершием. Десятки рук раскачали столб, железо грянуло в бронзу дверей, и Фесс, замирая, понял, что маги проигрывают, несмотря на все свои силы. Они сожгли сотни и сотни, но оставшиеся с муравьиным упорством продолжали штурм, не разбегаясь в ужасе и не поднимая рук, моля о пощаде. Если народ ворвется в башню, защитникам придется совсем плохо. Чародеев просто задавят числом, и тут уже не поможет никакая магия.., кроме разве что самой изощренной. Но ею, казалось Фессу, аколиты Флавиза не владели.
      Сверху, из окон, вниз полетела зеленоватая светящаяся пыль, словно стаи мелких мотыльков. Защитникам пришлось встать к бойницам. Очевидно, в башне не нашлось достаточно сильного мага, чтобы вновь объединить мощь всех чародеев, зачерпнуть сил в неиссякаемых магических реках и ударить, применив заклятие наподобие той огненной сети, обратившей во прах самое меньшее пять сотен человек. Каждый волшебник сражался сам за себя.
      Зеленая пыль опустилась на головы штурмующих, и боевой рев толпы тотчас прорезали истошные вопли. Пыль мгновенно въелась в плоть, пожирая кожу, кровь и мышцы; мелькнули обнажившиеся кости, Таран упал; однако на место погибших тотчас же встали новые. Лучники, не скрываясь, били и били по окнам и бойницам, били почти что в упор, и Фесс видел, как черные росчерки стрел то и дело врывались в узкие темные щели.
      Звук ударов внезапно изменился – запоры и петли начали поддаваться. Еще немного, и створки рухнут.
      Очевидно, в башне это тоже прекрасно поняли.
      Обмерев, Фесс увидел медленно разгорающееся над шпилем зеленоватое сияние. Он чувствовал магию – магию рвущую, разрыхляющую, ломающую преграды, но притом отнюдь не убийственную. Воин не понимал, что задумали защитники; ему и в голову не могло прийти, что…
      Брусчатка площади заходила ходуном. Тут и там появились провалы, над ними тотчас же закурился дымок. Потянуло мерзкой вонью, и тут Фесс осознал, что происходит.
      «Тупица!» – только и успел он обругать себя, бросаясь вперед.
      Маги нашли самое простое решение. И, наверное, самое лучшее.
      Целые столетия Мельин простоял на раскинувшейся под его улицами паутине старинных катакомб, проложенных руками еще дочеловеческих рас. Фесс знал, что самые старые выработки восходят к временам, когда здесь и слыхом не слыхивали не только о людях, но даже об эльфах, гномах и Дану.
      Потом пришли новые хозяева и, не утруждая себя, возвели новые дворцы и хижины на старых фундаментах. Вот тогда-то в подземельях Мельина, и появилась – во множестве! – та самая Нечисть. Правда, долгие годы мир подземный и мир наземный не слишком-то беспокоили друг друга. Обитатели Мельина быстро усвоили, что глубоко им лучше не лезть, а обитатели катакомб, несмотря на всю свою звериную тупость, – что двуногих обитателей поверхности лучше не трогать. К тому же регулярные удары Радуги, точно метла мусор, выметали из подземелий целые легионы свежих трупов.
      Однако, несмотря на это. Нечисть под Мельином никогда не переводилась. Питалась чем придется, отбросами большого города в том числе.
      И ждала, ждала, ждала…
      …Из провала с писком ринулась целая лавина тварей, чем-то похожих на здоровенных крыс, только покрытых грязно-зеленой чешуей. Из другой ямины высунулась огромная усатая морда громадного безглазого червя; из третьей вывалился клубок спутанных щупалец, тотчас сграбаставших и потащивших к себе живую добычу.
      Фесс видел, как падали люди, как в их руках замелькали, вздымаясь и опускаясь, дубины, топоры и самодельные копья. Однако маги, похоже, стянули сюда Нечисть из-под всего Мельина. Были тут и отродья, каких Фесс никогда не встречал и даже не подозревал, что такие существуют. Гигантов было мало – им труднее найти пищу да и вообще передвигаться по тесным, извилистым ходам катакомб; однако зубастой мелочи хватало.
      Фесс наотмашь рубанул глефой по голове только-только высунувшегося из провала червя. Лезвие просекло плоть на всю глубину – черви эти тем и отличались от змей, что не имели ни черепа, ни даже костей.
      Фонтан зеленой дурно пахнущей слизи взлетел, наверное, футов на шесть. Туша провалилась обратно в темноту; Фесс собрался было запечатать дыру заклинанием, но впереди уже разгорелась настоящая битва.
      Обитатели верхнего Мельина сражались с обитателями нижнего.
      О башне и магах все словно бы забыли.
      Это было тоже яростное сражение; подстегиваемые магией твари нападали, не помня себя, забыв об осторожности и страхе перед огнем. Висли на людях чудовищными гроздьями, пуская в ход и клыки, и когти, и щупальца. Ядовитые жвалы, стрекала, острые шипы гребней – в ход шло все.
      Фесс врезался в кипящее море тварей. Воин Серой Лиги рубил с такой быстротой, что оба клинка глефы слились в одно шелестящее кружение; черная и зеленая кровь взмывала потоками, когда очередное сердце лопалось, разрубленное надвое зачарованной сталью.
      Фесс оставлял позади себя настоящую просеку. Спасти его могла только быстрота, нельзя было дать тварям вцепиться ему в ноги – что они обычно проделывали со своими противниками.
      Его заметили. И оказалось, что маги Флавиза очень даже пристально следили за всем, что творилось на площади.
      Фесса спас инстинкт. Воспитанный в Долине, прошедший неплохую школу у Клары Хюммель, он успел уклониться в последний момент. Облачко зеленой пыли проплыло возле самой его головы – и, промахнувшись, опустилось на какую-то злодейского вида многоножку, только-только высунувшую уродливую харю из-под земли.
      Заклятье само просилось наружу, и Фессу стоило немалых усилий сдержаться. Радуга не должна ничего знать о нем.., по крайней мере пока.
      Однако становилось ясно, что люди проигрывают битву. Слишком много повылезало Нечисти; ярость уступала место страху и желанию выжить.
      Таран бросили. Сперва постепенно, а затем все быстрее и быстрее люди начали отходить; и не прошло нескольких мгновении, как отступление превратилось в паническое бегство.
      Люди бежали – а твари мчались по пятам, бросаясь на их плечи всей массой и заваливая вожделенную добычу. Немногих уцелевших спасло лишь то, что бестии тотчас устраивались пировать, забыв про все на свете.
      Фесс видел, как чешуйчатая зеленая крыса вспрыгнула на плечи истошно завизжавшей девчонке лет пятнадцати, увидел, как в тонкой руке взлетел нож и как проткнутая тушка покатилась по камням – и как сразу три крысы вцепились девчонке в ноги, а едва она, взвыв от боли, нагнулась, размахнувшись ножом, сразу пара тварей оказалась у нее на голове и шее. Брызнула кровь из прокушенных вен; девочка выпустила нож, зашаталась и рухнула навзничь. Полчища крыс тотчас накинулись на новую добычу.
      Глефа воина Серой Лиги опоздала на считанные мгновения.
      Отбиваясь на ходу, Фесс бежал следом за остальными, всей спиной чувствуя нацеленные в него полные ненависти взгляды.
      Радуга распознала врага.
      Агата замерла, подобно птичке перед удавом, глядя на громадную уродливую фигуру. Хозяин Ливня был во все той же древней, покрытой пробоинами и вмятинами броне, рогатый шлем, чудовищный череп-фонарь в левой руке, глазницы пылают зеленым огнем; длинный фламберг в правой длани, по черному клинку бегут струйки Смертного Ливня; злая сила, чужая самой плоти этого мира, «древних ратей воин отсталый», неведомо как избегнувший объятий смерти и сохранивший в себе одно-единственное чувство – жажду. Жажду теплой крови, словно истинный вампир.
      Агата не могла двинуться, не могла пошевелиться.
      И маги Красного Арка надеялись, что она справится с эдаким страшилищем? Она, безоружная?
      Она не могла ни бежать, ни сражаться. Только стояла, бессильно уронив руки, и смотрела на приближающуюся смерть.
      Что ж, может, оно и к лучшему. Там, в Вечном Лесу, куда уходят после телесной гибели все Дану, она рано или поздно встретится с родителями, с друзьями детства, с кем играла под походными телегами армии Дану…
      Пусть только скорее.
      Чудовище остановилось. Череп повернулся, два зеленых луча-кинжала уперлись в Агату. Магия Арка выдержала удар – хотя отдача разлилась тяжелой болью по всему телу девушки-Дану.
      – Чую, чую, чую… – забубнил глухой шлем. Смотровая щель обернулась к Агате. – Выпью душу, выпью душу, выпью.., выпью…
      И Хозяин Ливня сделал первый шаг к обмершей Дану.
      «Конец…» – обреченно подумала она. И, точно в сказках. Агата на самом деле вдруг увидела себя совсем крошечной, играющей рядом с родителями; только теперь она понимала, что за странные повозки окружают их и почему и мама, и отец облачены в доспехи, а за поясами – длинные и тонкие мечи с рукоятками, выточенными из корней тех деревьев, что росли рядом с домом.
      Картина сменялась картиной. Вот праздник Первого Локона, после которого девушка считается взрослой и может жить сама, как считает нужным – но в полном согласии с многочисленными обычаями Дану. Вот на празднике звучат обращенные к ней, Сеамни Оэктаканн, слова жреца, слова Уст Леса: желает ли она покинуть родительский кров? И ее ответ в полном согласии с традицией: «Разве я изменщица отцу моему и матери моей? Разве оттолкну я взрастившее меня лоно и защищавшую меня грудь?»
      И потом – дни и ночи, ночи и дни, походы, сражения, краткие мирные передышки… Империя наступала, легионеры шли сквозь леса, и даже все искусство прославленных лучников-Дану не способно было их остановить.
      И потом – о, злая судьба, пославшая ей и тотчас же отнявшая Иммельсторн, последнюю надежду народа Дану!
      Иммельсторн… Агата представила себе, что в руке – чуть шершавый эфес Деревянного Меча. Представила себе его дивную соразмерность, остроту его гибельного лезвия…
      Когда она открыла глаза, то почти по-детски обиделась невесть на кого, увидев свою правую ладонь по-прежнему пустой.
      Однако Хозяин Ливня не приблизился ни на шаг. И даже зеленый блеск в глазницах черепа как-то приугас.
      Острие фламберга опустилось к земле.
      – Вы.., пью… – повторил Хозяин Ливня, но уже без прежней уверенности.
      Неужели сама мысль о Деревянном Мече повергла непобедимое чудище в такой ужас? Дрожа, Агата постаралась вновь вызвать ускользающее видение – представить себе восхитительно гармоничный изгиб клинка, баланс, при котором оружие кажется продолжением руки, спокойную силу Лесов, что дремлет где-то в душе Меча, в ее непредставимой глуби, а когда открыла глаза… Хозяин Ливня закинул свой чудовищный черный фламберг на плечо.
      – Дочь Дану! – внезапно прогудел он. Вполне членораздельно, хотя и очень низким рокочущим басом. – Дочь Дану.., изведавшая.., принявшая… Дочь Дану!
      Агата наконец нашла в себе силы попятиться. Говорящий Хозяин Ливня казался еще страшнее молчаливого.
      – Возрадовался я, что ты оказалась на пути моем! – Страшный череп теперь и вовсе смотрел в землю. – Рад я вельми! Дай руку мне, Дочь Дану, и мы покинем сию юдоль!
      – К-куда? – еле-еле смогла пролепетать Агата.
      – Ко мне, Дочь Дану, ко мне на восходный брег великого моря, где солнце поднимается из воздушных бездн, где стоит мой дом. Давно я искал равную тебе, о Дочь Дану! Многих встречал я, но.., лишь ты, приявшая великую силу Иммельсторна… Идем же!
      – Но.., но я… – пробормотала Агата.
      – Не семь важно вес сие, не семь важно и все иное, – поднял руку Хозяин Ливня. – Значимо есмь лишь то, что я нашел тебя. Идем же!
      Агата сжалась, замерла, парализованная ужасом. В сознании вновь всплыл образ Деревянного Меча – но на сей раз Хозяин Ливня не остановился. Он просто подошел к Агате и протянул к ней руку в наполовину истлевшей и распавшейся ржой латной перчатке.
      – Пусть творится то, что должно! – торжественно провозгласил великан. – А наш с тобой путь, о Дочь Дану, – на восход, на самый восход, где горы встают из пламенеющего моря!
      Гигантская рука коснулась возведенного магией Арка защитного купола.
      – О-о, – прогудел Хозяин. – Зрю я, ты послана огненными колдунами! – Вокруг латной перчатки заплясал ореол чистого алого пламени. Однако старинная сталь медленно, но верно продолжала вдавливаться внутрь. Из-под глухого забрала вырвался короткий стон.
      – Сильна волшба их, и неможно превозмочь ее так просто! – сдавленно проговорил Хозяин. И в этот миг завеса лопнула.
      Мир вокруг Агаты взорвался. Тьма, смешанная с яростным пламенем, ринулась на нее со всех сторон.
      И последнее, что успела подумать девушка, – не на это ли и рассчитывал хитроумный Верховный маг Арка?..

***

      Ливень прекратился внезапно, в один миг. Сидри так и подскочил на жестком каменном ложе, когда неумолчный стук капель по внешней стене вдруг стих, Не веря своим глазам, Сидри заставил ставни открыться. Небо оставалось серым и бессолнечным, но страшные черные тучи Смертного Ливня истаивали, рассеиваясь безвредным паром, как всегда случалось после его окончания.
      Гном в задумчивости почесал бороду. По его расчетам, ждать нужно было еще не меньше трех недель. Что случилось? Почему впервые за много-много лет Смертный Ливень прекратился намного раньше срока?
      И не случится ли так, что он возобновится? Попасть под него в дороге, особенно после того, как добыт Драгнир, Сидри совсем не улыбалось. Если Ливень внезапно кончился – чего не случалось никогда раньше, – то почему бы ему и не начаться вновь?
      – Не торопись, не торопись, Сидри, – сказал сам себе гном. – НЕ ТОРОПИСЬ! Каменный Престол это бы не одобрил. Выжди. День, два, может быть, три. Пока все остальные…
      «Нет! – внезапно подумал он. – Об этом не может быть и речи. Среди хумансов наверняка найдутся отчаянные, что уже собираются в дорогу. Ты рискуешь попасть под Ливень – но страшнее Ливня встретить кого-то из Радуги. Забыл почтенного Ондуласта?
      Больше гном не колебался. Собрав немудреные пожитки, он принялся крепить веревку. Незачем рисковать. Он спустится вниз по внешней стене – именно сейчас, пока в округе нет никого из охотников за самоцветами и их магов-покровителей.
      Сказано – сделано.
      Немного времени спустя гном тяжело перевалился через каменный парапет. За спиной его, намертво прикрученный великим множеством петель, покоился Драгнир.
      Тави осторожно выглянула из низкой дыры тоннеля. Все правильно. Это здесь.
      Она по-прежнему не пользовалась факелами. Магия позволяла видеть даже в кромешной тьме, а сейчас был не тот момент, чтобы экономить силы.
      Громадный зал, где разыгралась давешняя схватка, был пуст. Лишь у стены застыло чудовищно скорченное и изломанное тело Кан-Торога. Вольный лежал, так и не выпустив оружия.
      Тави осторожно опустилась на одно колено. Нечего было и думать исполнить все до единого сложные ритуалы Вольных, и все же какие-то слова она должна найти.
      – Ты умер лучшей смертью, какой только может погибнуть Вольный, – негромко сказала Тави, опуская мертвому веки. – Ты умер, сражаясь с поистине неодолимой силой, и ты одолел ее – своей гибелью. Я обещаю, Круг Капитанов узнает о случившемся. Твоя дружина сможет гордиться тобой, Кан-Торог. А тело твое да пребудет здесь до той поры, пока не изменится мир и Спаситель, в которого не верили ни ты, ни я, не воссядет для Последнего Суда.
      Девушка выпрямилась. Осторожно разжав сведенные последней мукой пальцы, взяла меч – согласно обычаю, снискавший славу клинок должен и дальше пребывать в дружине, несмотря на гибель владевшего им.
      – Я донесу его до Круга Капитанов, – сказала мертвому Тави. – Все возрадуются и воздадут тебе хвалу, Кан-Торог. И душа твоя возрадуется тоже, странствуя по неведомым надмировым путям…
      Она закрыла глаза и развела руки в стороны, раскрываясь, давая волю дремлющей внутри магической искорке.
      Удар! Золотистый ливень молний вонзился в каменную плоть стены; с грохотом обрушилась лавина, погребая под собой тело Вольного.
      Тави задержалась лишь для того, чтобы выплавить на поверхности самого крупного из рухнувших обломков имя Кан-Торога рунами его родного языка.
      Теперь оставалось только отыскать дорогу наверх.., да как-то переждать Ливень.
      О том, что он кончился, молодая волшебница пока еще не знала.

***

      Патриарх Хеон мог быть доволен. Черный Город запылал сразу со всех концов. Летучие отряды Серых нападали на башни магов то там, то здесь, стремительно атакуя и столь же стремительно отступая, так что ответные удары магов приходились по пустому месту – то есть по домам невинных горожан.
      Так что не было ничего удивительного в том, что спустя несколько часов после полуночи Черный Город взял башни волшебников в плотную осаду. Даже видавший виды Патриарх удивился – такой ярости и самопожертвования от мельинских обитателей он не ожидал.
      Его собственные гагаты, ударные полусотни ночных воинов, приступом взяли четыре из четырнадцати башен в Черном Городе; трофеи уже сделали Хеона самым богатым человеком в Мельине – кроме разве что Императора. Ланцетник, тот прямо-таки утопал в магических амулетах, оберегах и прочей добыче.
      Хеон чувствовал – враг дрогнул. Маги сбиты с толку, растерянны, и неудивительно – они никогда еще не встречались со снадобьем Ланцетника, не знали, как ему противостоять и как с ним бороться; однако эта растерянность скоро пройдет, когда они поймут, что они имеют дело не с заурядным мятежом, а с настоящим восстанием, тогда в дело вступят Верховные маги Орденов, вроде Реваза и Сежес. Надо успеть уничтожить как можно больше рядовых волшебников, учеников, аколитов – Хеон знал о заклятье Кольца, о том, что маг высшего уровня может объединить силы своих более слабых собратьев, сплетая такие чары, перед которыми не устоят ни горы, ни небеса. Пока этого не случилось – паки и паки истреблять всех, кто носит одноцветный плащ, истреблять, пока в Мельине не останется ни одного волшебника!
      И тогда он, Хеон, потребует с Императора соответствующую плату.
      Лишенные руководства, маги в провинциальных городах станут легкой добычей. Нет сомнения, после сегодняшнего успеха остальные Патриархи Лиги не будут значить уже ничего. Обогатившиеся воины Хеона станут предметом зависти; к Хеону придут новые тагаты воинов, покинув своих прежних Патриархов.
      И тогда Серая Лига станет истинной хозяйкой Империи.
      О том, что будет дальше, Хеон не задумывался, считая себя трезвомыслящим и не витающим в облаках.
      Но на переломе ночи гонцы стали приносить совсем иные известия.
      Там, где наступали гагаты Патриарха, все было в порядке. Зато в иных местах – в частности, возле второй башни Флавиза, что возле пересечения Углежогной и Древосечной улиц – маги отбили все атаки мельинцев, выпустив на поверхность орды Нечисти. Началась резня. Жители в панике бегут, а маги… Маги выходят из башен, намереваясь скорее всего оказать помощь собратьям других Орденов, окруженных войсками Лиги.
      – Нечисть валом валит-с, ваше патриаршество. – Зубы верного Фихте выколачивали дробь. – Того и гляди сюда пожалуют-с, ваше патриаршество!
      Хеон не повел и бровью. Никто не должен видеть его растерянности. У него в резерве еще оставалось четыре полных тагата, он имел чем парировать внезапную угрозу, но чем тогда развить успех?
      И все-таки такое не проигнорируешь.
      – Фихте, разверни один тагат поперек дороги этих тварей, а другой пусть ударит им в бок, – приказал Патриарх. – Еще один тагат – на Углежогную, если маги действительно покинули убежище – окуривать их дымом и расстреливать. Никаких пленных. Они уже не нужны.
      – С-слушаю-с, ваше патриаршество, – слабым голосом ответил слуга. Ему, единственному в Серой Лиге, позволялось быть трусом. Маленькая прихоть великого Патриарха. Точнее, Патриарха, которого непременно назовут великим – после этой ночи.

***

      Легат Аврамий благополучно провел свои манипулы в Черный Город. Разумеется, маги не ограничились одним ударом – за первым вскоре последовал второй, более удачный: легат потерял два десятка человек убитыми и почти столько же – ранеными и обожженными.
      В Черном Городе на пути когорты стали все чаще и чаще попадаться кучки людей с неказистым, самодельным оружием. Легионеров окликали; кто-то находил приятелей.
      – Куда идете? – слышалось со всех сторон. «Ясное дело, боятся, что нас послали усмирять бунт», – подумал легат. И крикнул – так, чтобы слышала вся улица:
      – Магов бить идем! По слову Императора!
      – Ур-р-ра! – истошно завопил кто-то, и этот крик тотчас подхватили десятки глоток. К рядам легионеров начали пристраиваться люди. Центурионы не препятствовали. Старые вояки знали – первыми в бою всегда гибнут новички. Так пусть уж лучше эти, чем свои же воины. Цинично, как и любое старое солдатское речение.
      Однако, углубившись на пять кварталов в паутину улиц Черного Города, легат понял, что дальше идти церемониальным маршем ему не придется. Волшебники успели приготовиться к отпору.
      Легат не имел никаких способностей к волшебству – в отличие от собственной сестры. Однако – и это, похоже, было семейным даром – мог чувствовать направленную против него магию. Второй удар оказался бы куда более тяжким, не скомандуй легат вовремя: «Рассыпаться!».
      Вот и теперь. Впереди лежала пустая, мертвая улица, лениво горел угловой дом на следующем перекрестке. Врагов видно не было, но они уже ждали когорту. Ждали и готовили западню.
      Первые ряды – принципы – смыкали щиты; далеко за последними шеренгами триариев арбалетчики приготовились стрелять навесными.
      Легат вместе с несколькими телохранителями и сигнальщиками пробрался на чердак покинутого обитателями дома, Впереди, в кварталах мельинской бедноты, бесшумно вспух, оторвался и растаял в мрачном небе огненный пузырь. Над крышами заплясали язычки пламени, там начинался пожар.
      – Эдак они весь город спалят, пока мы тут прохлаждаемся! – вслух, специально для своих солдат, сказал легат. Многие, очень многие имели в Черном Городе и родню, и друзей.
      Щитоносные шеренги застыли. Легат вел когорту тремя параллельными улицами – рискованно, однако так оставалась хоть какая-то свобода маневра.
      Затаившийся впереди враг ждал. Оно и понятно – ему не было нужды обнаруживать себя, маги остановили наступление целой когорты одной лишь тенью своего присутствия.
      Аврамий скрипнул зубами. Ничего, кроме разведки боем, ему не оставалось.
      Он подозвал старшего центуриона, вполголоса отдал несколько приказов. Выкликнули добровольцев. Два десятка отозвавшихся первыми и без колебаний Аврамий повел за собой – дворами и проулками, не слишком обращая внимание на заборы и прочие глупости.
      Несколько раз в окнах мелькнули перекошенные от ужаса женские лица, но, конечно же, никто не дерзнул заступить легионерам дорогу.
      …Гнилой потемневший забор, кривой сарай, крытый дранкой, покосившиеся стены старого-престарого двухэтажного дома – внизу помещался дешевый трактир-харчевня, верхние комнаты трактирщик сдавал внаем. Легат успел вскинуть руку в последнее мгновение, едва сознания только-только коснулась смутная тень угрозы.
      И вовремя.
      Воздух над их головами зазвенел и застонал, рассекаемый невидимыми клинками. Запоздавшего легионера разрубило надвое, не помогли ни щит, ни кованый панцирь. Аврамия окатило струей горячей крови; однако, как ни быстр был враг, легат, сражавшийся в свое время с морскими разбойниками, успел заметить скользнувшую по крыше тень, – Там! – крикнул Аврамий, указывая вверх. Восемь арбалетов ответили ему дружным, слитным залпам. Имперские арбалетчики были приучены стрелять, ориентируясь по вытянутой руке легата или центуриона.
      Колотясь о дранку раскинутыми руками и ногами, вниз, во двор скатилась пробитая тремя болтами тощая фигура.
      Убитый маг был почти мальчишкой. Наверняка ученик, по крайности – подмастерье, которому наскоро внушили пару боевых заклятий и бросили в бой, пока настоящие маги берегут свою драгоценную плоть.
      Легат покачал головой. Сейчас им просто повезло.., просто повезло. Они заплатили одним за одного. Но дальше, если на каждой крыше и на каждом чердаке будет сидеть по такому мальчику, от когорты ничего не останется и сделать она ничего не успеет.
      Они продвинулись на пару домов дальше. И столкнулись со второй засадой.
      На сей раз им повезло меньше, да и заклятие оказалось наложено тоньше и искуснее. Доски лестницы, по которой они поднимались, внезапно ожили, со стен глянули вниз чудовищно искаженные зверские физиономии, и легат уже потом только понял, что это невероятно измененные их собственные лица и что само заклятье – не более чем кривое зеркало.
      Но прежде чем легионеры прорвались сквозь строй деревянных врагов, они потеряли троих. Одного мага – опять же мальчишку – зарубили, второму арбалетная стрела пробила правое плечо, и его скрутили.
      – Глянь-ка, девчонка! – удивился седоусый центурион, командир стрелков.
      Девушка, тонкокостная, некрасивая, глядела на легионеров, точно мышь на схватившую ее кошку. Аврамий заметил, что кровь из ее простреленного плеча уже не течет.
      – Где остальные? – чисто проформы ради спросил он.
      – Не скажу! – Девица оскалила мелкие зубки и стала невероятно похожа на крупную крысу.
      – Кончайте се, – вздохнув, приказал легат. Не было ни времени, ни возможности допросить девчонку по-настоящему.
      Та судорожно всхлипнула, но так ничего и не сказала. И даже о пощаде просить не стала.
      – Повиновение Империи, легат! – Центурион поуставному прижал кулак к латам. – Не дозволите ль сперва?.. Мы быстро.
      – Ума лишился, Клодиус!
      – Никак нет, легат, девка эта – из Желтого Угуса, а я слыхал, что они таковскому посвящены, что ежели ученицу, значить, девственности лишить, эвто ей хужее смерти. Да вы сами гляньте, легат!
      И он с силой рванул за длинный подол.
      – А-а-а! – истошно завопила девчонка, забившись так, что из плеча разом струей брызнула кровь. – Не-е-е-ет! Все скажу! Скажу-у-у!!! Только не это! А-а-а!!!
      Ее всю мгновенно покрыли крупные капли пота. На шее судорожно забилась жилка, зрачки расширились. От ужаса она вообще забыла про магию, Аврамий не чувствовал сейчас ничего, даже самого слабого присутствия волшебства.
      – Связать! – мгновенно распорядился легат. – И помни, девка: станешь говорить – добром тебя отпустим, нет – ты сама знаешь, что будет. Всю когорту через тебя пропущу.
      Вернулись с добычей.
      Тем временем над Мельином уже окончательно сгустилась ночь, однако беспрерывна полыхающее зарево превратило ее почти что в день. То туг, то там в небо взмывали столбы пламени, иногда сопровождавшиеся грохотом, иногда, напротив, бесшумные.
      Доносились чьи-то крики, то и дело запах дыма перекрывало отвратительное зловоние, словно кто-то вывалил посреди улицы содержимое выгребной ямы.
      …Девчонка и впрямь рассказала немало интересного.
      – Смотри, головой отвечаешь, центурион, – предупредил легат, опуская на лицо забрало и поудобнее перехватывая меч. – И ты, девка, смотри – если соврала, я тебя и из подземелий Радуги достану.
      – Не соврала я-а-а-а… – послышалось в ответ рыдание.
      Когорта развернулась в боевой порядок. Дома, где засели маги-стрелки, брались по всем правилам военного искусства, под прикрытием арбалетчиков.
      Снова и снова, разбившись на группы, высоко подняв щиты, а то и составив настоящую «черепаху», солдаты Аврамия со всех сторон врывались в указанный «языком» дом, выбивая окна, двери, а то и используя подвалы. Короткий визг стрел; сталь и магия сплетались в смертельных объятиях, навстречу воинам летели молнии, тек жидкий огонь, воздух оборачивался жалящей вьюгой ядовитых снежинок – но больше одного заклятья не успевал сплести ни один маг.
      А зачастую не успевал и одного.
      Аврамий вновь сам повел центурии в дело.
      Затаив дыхание, легат карабкался по приставной лестнице. Чердачное окно было приоткрыто, и оттуда прямо-таки смердело магией. Снизу, с первого этажа, уже слышался лязг мечей, рык и проклятья – похоже, этот чародей оказался мастером Зверей.
      Аврамий неслышно взмыл над подоконником, с лету воткнул короткий и толстый меч в тонкую спину, обтянутую коричневым плащом с пятном от пота посередине. И отскочил, словно разлетевшиеся волной медно-красные густые волосы убитой девушки могли укусить.
      Продвигаясь, легионеры несли потери, но и маги теряли немало. Когда ночь перевалила на вторую половину, когорта Аврамия очистила добрых два десятка кварталов, истребила почти пять десятков молодых волшебников (и волшебниц, надо признать), потеряла убитыми и ранеными около семидесяти человек (да еще сотню присоединившихся к ним горожан) и вплотную подошла сразу к трем башням – Угуса, Солея и Лива.
      Оставалось преодолеть последнюю сотню локтей – и когорта соединилась бы с гагатами Патриарха Хеона.
      Но в этот момент маги дали свободу Нечисти.
      Сидри по-прежнему невероятно везло. Без всяких происшествий он достиг подножия гор и, не задерживаясь, двинулся вдоль хребта на запад, избегая углубляться в болота. Каменный Престол преусмотрел и такую возможность. Его посыльные будут ждать Сидри Дромаронга на всех дорогах, какими он только сможет вернуться.
      Гном шагал, улыбаясь в бороду. Он смаковал свою победу, словно старый пьяница – бутылку хорошо выдержанного вина. Он сгорал от нетерпения – и в то же время наслаждался каждым мигом ожидания, словно наяву видя воспрявшие духом гномьи рати, хирд, облаченный в сияющую броню, и Драгнир, пламенеющий Драгнир, величайшее оружие, когда-либо созданное в пределах этого мира, оружие, сотворенное для того, чтобы побеждать.
      О том, что существует и двойник Алмазного Меча. Иммельсторн, Деревянный Меч, Сидри забыл и думать. Да и то сказать – кому какое дело до этой забытой всеми легенды презренных Дану? Они уничтожены (единственное достойное дело хумансов), а мы, гномы, живы, и у нас теперь есть Драгнир!
      Он даже принялся напевать, со страшной силой фальшивя. Раса гномов не отличалась музыкальными талантами, так же, как эльфы и Дану, – способностями к строительству подземных чертогов и неприступных крепостей.
      Тави устало брела, поднимаясь по очередной бесконечной лестнице. Девушка вымоталась – магия точно пиявка высасывала из нее телесные силы. Так бывает всегда, когда приходится долгое время поддерживать какое-то одно монотонное и простое заклинание, в данном случае – способность видеть в темноте.
      Подземелье, где над телом Кан-Торога воздвигся настоящий курган, осталось далеко внизу. Тави не сомневалась, что она уже достигла уровня моря и даже поднялась еще выше, но до сих пор ей никак не удавалось отыскать ничего похожего на выход. Конечно, в запасе оставалось немало времени – несколько недель, пока не прекратится Смертный Ливень, но постоянно блуждать в потемках – от этой перспективы радости как-то не прибавлялось. Да и живот бурчал все настойчивее и настойчивее. Магия могла заглушить чувство голода, прибавить на время сил, но вот вовсе обходиться без еды, как некоторые маги высших стеле ней, Тави пока еще не умела.
      Однако там, за пределами гор, творилось нечто донельзя странное. Тави привыкла – из-под Смертного Ливня не в силах вырваться ни одно заклятье, даже самое сильное или самое простое. Однако сейчас она начинала улавливать слабый отзвук отдаленных, пронизанных магией мест – тех мест, где потоки незримых сил отчего-то цеплялись за плоть этого грубого, парного мира. В таких местах древние ставили святилища, там камлали шаманы, потом над некоторыми из них возникли храмы или башни Радуги, а многие оказались и просто забыты.
      Сейчас Тави внезапно почувствовала их слабое эхо. «Что случилось? Проклятье, наверху, похоже, творится нечто из ряда вон, а ты петляешь по этому бесконечному гномьему лабиринту, не в силах отыскать дороги. Сознайся, та короткая вспышка, когда ты и в самом деле видела во тьме без всяких заклятий и безошибочно находила дорогу, осталась позади. Теперь, используя обычный магический арсенал, ты только и можешь, что примерно узнать направление.
      Если бы при этом ты еще смогла проходить сквозь камень, было б совсем хорошо», – угрюмо думала молодая волшебница.
      Наконец она совсем обессилела. Уселась на ступеньку (лестница и не думала кончаться), достала из мешка скудный съестной припас.
      Надо отдохнуть. Иначе она просто не сможет ничего сделать, даже воспользоваться магией.
      Однако стоило ей сесть и забыть на время о необходимости переставлять ноги – зов древних святилищ, слабые отголоски природной волшбы, сделался, как никогда, чист и заметен. Магия оправлялась от вызванного Смертным Ливнем шока, и это значило, что в этом году он точно прекратился, и почти на три недели раньше обычного.
      Тави даже рот разинула от удивления, едва только осознав случившееся. «Ливень прекратился! Вот это да! Скорее, скорее прочь отсюда! Выбраться наконец на поверхность! Сколько можно ползать словно червь по этим распроклятым тоннелям!»
      На сей раз она решила, что нет больше смысла таиться, Пришло время пустить в ход настоящую магию – и пусть в погоню бросается хоть вся Радуга!
      Открытый бой лучше муторного блуждания по каменным коридорам. А в том, что такой бой будет, Тави не сомневалась. Волшебство, которое она собиралась сплести, требовало больших сил. Для Семицветья это все равно что огонь в ночи. Конечно, маги ринутся на нее, как стая волков на добычу. Тем более что дозорный их пост совсем недалеко – у главного входа в гномьи подземелья.
      Но и ждать – тоже выше ее сил! Учитель говорил – есть моменты, когда от драки бежать нельзя, сколь бы ни было велико преимущество врага.
      Тави не сомневалась, что сейчас для нее настал как раз такой момент.
      Магия рвалась на волю, внутри горело яростное пламя, еще больше раздуваемое ее гневом. Тонкие ноздри девушки трепетали, глаза блестели. Скорее, скорее, скорее!
      …Чародейства ее было сложным. Она пустила в ход разом и древнюю, и новую магии. Тави знала, что волшебникам Радуги сейчас кажется – вся гора внезапно засветилась изнутри, став на мгновение прозрачной. Выпущенная на свободу Сила срывала с тьмы ее каменные одежды, яркий (особенно после подземного мрака) свет лился внутрь, озаряя весь запутанный лабиринт ходов и залов.
      Дорога наружу лежала перед ней, видимая словно на ладони. Заклятье продержалось лишь несколько секунд, но и этого Тави было достаточно. Обессиленная, она почти рухнула на камни, не замечая их жесткости. Гранитные ступени показались ей в тот миг мягче самой пышной перины.
      Немножко отдохнуть.., и наружу, наружу, наружу!
      …Когда волна закованных в латы ЕГО, Императора, солдат ворвалась на подворье, он едва не заорал от восторга. Первый бой был выигран, сопротивление магов сломлено, и легионеры уже волокли пленников – основательно избитых, окровавленных, большей частью без сознания. С особенным усердием обдирались, само собой, женщины.
      Старание воинов было понятно – волшебник, воющий от боли, не способен творить заклинания.
      Дрожащих, перепуганных чародеев и чародеек согнали в кучу. Арбалетчики подняли оружие, беря их на прицел. Как ни быстра магия, короткий железный болт, что навылет пробивает конного воина в полном двойном доспехе, все равно оказывается расторопнее волшбы.
      Недвусмысленный намек был вполне понятен.
      И все-таки нашлись храбрецы даже среди адептов Радуги.
      – Что мы тебе сделали, убийца?! – выкрикнул высокий молодой голос. Девушка лет двадцати с растрепанными русыми волосами шагнула вперед, придерживая на груди разорванное платье. – Мы верно служили тебе!.. А ты…
      Император с каменным лицом слушал обрушившийся на него поток бессвязных проклятий. Черный камень перстня он держал на виду, так, чтобы каждому из пленных стало ясно – даже начни они колдовать, дать команду арбалетчикам он все равно успеет.
      – Оскорбление особы императорской крови, – громко и невозмутимо проговорил он, когда русоволосая магичка выдохлась. – Карается смертной казнью по усмотрению особы императорской крови. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, приводится в исполнение немедленно.
      Он позволил себе несколько мгновений острого наслаждения – наслаждения бессильным животным ужасом в глазах жертвы и всеобщим оцепенением среди остальных пленных магов.
      А затем резко выдернул меч из ножен. Лезвие зашипело, рассекая воздух. Обезглавленное тело мгновение еще стояло, фонтанируя кровью из перебитых жил, а затем мешком рухнуло на аккуратно замощенный деревянными шестиугольниками двор.
      Замерев от ужаса, забыв даже и думать о колдовстве, пленные маги смотрели на откатившуюся голову девушки; спутанные русые волосы перемазаны кровью, рот искривлен мукой.
      «Кажется, урок неплох», – подумал Император, бросая на тело жертвы белый надушенный платок, которым он только что стер кровь с клинка.
      В глазах магов и магичек он читал один только страх. Похоже, никто и не помышлял о борьбе. Кое-кто, опасливо перешептываясь, кивал на белую латную перчатку – Император носил ее, не снимая.
      Впрочем, держать в плену чародеев еще опаснее, чем воевать с ними. Выход здесь только один.
      – Стрелки, залп! – резко выкрикнул Император.
      Арбалетчики выполнили приказ даже раньше, чем успели осознать его смысл.
      Тела магов мешками повалились одно на другое и на землю.
      – Проверить и живых добить, – распорядился Император, поворачиваясь спиной к убитым.
      Он понимал, что с этого мига Радуга не будет знать ни сна, ни покоя, пока не рассчитается с ним за содеянное.
      Однако странным образом он не боялся.
      Белая латная перчатка из кости неведомого зверя как влитая сидела на его левой руке.

Глава 3

      Понятно. Приятно провести время не удастся». Обычно Клара Хюммель, словно простая смертная, не упускала ни одной возможности походить по торговым радам, лавкам и рынкам Мельина, всюду торгуясь до изнеможения, до последнего гроша. «Похоже, будет не до развлечений», – думала Клара, сидя на гребне стены. Торопиться было незачем и некуда. Город горел, подожженный со всех четырех сторон, искать там Кэрли сейчас совершенно бессмысленно.
      Однако в то же время Клара никак не могла решить, что же ей предпринять – раньше подобные колебания были ей совершенно несвойственны. Задание Архимага Игнациуса не отличалось четкостью. «Ищи!..» Вот и все. Конечно, сама Клара смертельно бы оскорбилась, начни Игнациус долго и нудно растолковывать, что и как ей предстоит исполнить.
      Твари с Границы.., разумеется, о них ходили всякие слухи. Боевые маги Долины встречались с ними и раньше, в каком-то забытом мирке вдалеке от нахоженных троп; обменявшись короткими дуэльными выпадами, стороны разошлись, огрызаясь и зализывая раны. Ни те, ни другие не собирались драться друг с другом и не вставали друг у друга на пути. Боевые маги выполняли свою работу наемников, а чем занимались в том мире их визави, никого не волновало. В пропитанной, пронизанной магией Вселенной можно встретить самых причудливых созданий. Нет смысла бороться со всеми сразу, Но, судя по словам Игнациуса, кое-что изменилось. Не принадлежащие ни к сонму Черных Богов, ни тем более Светлых, эти бестии преследовали какие-то свои, одним им ведомые цели. Власть над миром – непохоже. Что-то иное, совсем иное, абсолютно иное…
      В том и трудность – не понимая этики и ценностей этих существ, невозможно сказать, куда или против чего будет направлен их следующий удар.
      И вот Клара бездействовала, являя собой первоклассную мишень – темный силуэт на фоне залитого багровым неба. Что происходит в Мельине, было понятно и так – восстание, бунт, мятеж, маги пытаются сейчас его подавить. Что ж, боги Крови им в помощь, Клара совершенно не собиралась вмешиваться. На великой Тропе – сотни, тысячи миров, под разными небесами, все они открыты магу Долины, так что пусть местные колдуны сами разбираются со своими подданными – кажется, тут, в Мельине, именно такие порядки?
      Громыхнуло несколько раз подряд. Клара поморщилась – накладывавший чары использовал большую мощь, но распоряжался ей куда как неумело, словно пытался прибить муху громадным кузнечным молотом.
      «Эдак они от города к утру ничего не оставят», – раздраженно подумала Клара. Мельина ей было бы жалко – город отличался красотой, хотя она его ни разу так как следует и не осмотрела.
      Как и все боевые маги, Клара Хюммель была любознательна, и это качество ничуть не ослабело с годами.
      …И все-таки оказалось, что на стене она торчала не зря. Где-то на самой границе мрака, границе, ведомой лишь магам и незримой для смертных, на самом рубеже ночи и того великого, необъятного и непознаваемого, что стоит за простым отсутствием света, – там прошло короткое, резкое движение, словно рябь по темной воде.
      Клара мгновенно насторожилась. Неужто твари клюнули? Конечно, она торчала на самом виду не просто так. Она чуть приоткрыла брешь в маскирующих и защитных заклятьях, самую малость, чтобы только…
      Она не знала, чего «чтобы только». Подманить неведомого врага? Наверное. Но первая заповедь боевого мага предписывала всегда избегать зряшного и ненужного риска – а Клара сейчас очень рисковала. Она давала понять местным обитателям, кто хоть сколько-нибудь разбирался в магии: «Я не ваша! Я не из этого мира!» – то есть злостно нарушала вторую заповедь Гильдии боевых магов. Впрочем, Клара как раз и не сомневалась, что заповеди существуют только для того, чтобы их нарушать, иначе жизнь утратит всякую прелесть. Движение повторилось. На сей раз Клара была готова – и потому не упустила момент.
      По самому краю ночи мягко скользила зыбкая, то и дело меняющая очертания тень, принимавшая форму то ската с пучком каких-то щупалец, на манер бороды свисавших с морды, то почти человекообразной фигуры, лишь только со странно вывернутыми – коленками назад – ногами. «Как у козла, пожалуй, – подумала Клара. – Или у кузнечика. Нет, пожалуй, все-таки у козла. Ну, здравствуй, здравствуй, гость незваный! Хотела б я – вместе с Архимагом Игнациусом – знать, чего тебе тут понадобилось, мой дорогой?..»
      За первой тенью последовала вторая, потом – третья, четвертая, пятая… Они скользили неслышно, пробираясь той узкой тропой между ведомой всем нам ночью и исполинским темным миром, что придвигается вплотную к нашему, стоит нам задуть лучину или погасить факел.
      Твари умели хорошо прятаться. Клара не без гордости подумала, что тут даже лучшая из местных магов – эта, как ее, Сежес – не смогла бы ничего заметить, Игнациус сказал – не ввязываться в драку.., только посмотреть. Но не к лицу ей, знаменитой Кларе Хюммель, у которой за спиной почти три десятка выигранных войн, возвращаться назад со столь скудной добычей!..
      Клара выжидала, внимательная и напряженная, точно тигрица в засаде. Пусть твари пока думают, что это они охотятся на нес.
      На самом деле все, конечно же, «задом наперед и совсем наоборот».
      Ну, давайте, ближе, ближе, еще ближе!.. Клара слегка встревожилась, когда число теней перевалило за дюжину. С незнакомым противником нельзя допускать такого численного перевеса. Даже если твой противник размером с клопа. А эти создания, увы, были куда больше.
      Но отступать было уже поздно. Тем более что ничего интересного Игнациусу Клара рассказать все равно бы не сумела.
      Вот если б она явилась к Архимагу с захваченным «языком»!
      «Клархен!.. – наверное, только и смог бы воскликнуть Игнациус, доведись ему услышать эти ее сугубо девчоночьи мысли. – В твои-то триста с гаком!..»
      Маскируясь, Клара стремительно плела заклятье. Очень сложное и вычурное, оно должно было в единый миг вырвать одну тварь из подступающих к волшебнице и одновременно – открыть Врата, через которые Клара попадет в слепой мир без солнца, луны и звезд, в царство дремлющей ночи, где земная твердь не осквернена жизнью. Это место служило идеальной тюрьмой. Клара была далеко не так глупа, чтобы тащить своего пленника прямо в Долину. Нет уж, ради такого случая Архимагу придется слегка поразмять кости.
      …Ну вот и готово. Давайте все сюда, ребятки!….Упругая тень взвилась в воздух, бесшумно вспарывая плоть ночи. Клара успела разглядеть режущие воздух плавники-крылья (точь-в-точь как у ската), сжавшийся в двойное кольцо» шипастый хвост, усеянный отливающими синевой иглами, пучок шевелящихся щупалец, окаймлявших распахнувшуюся внезапно очень, очень широко пасть; за первой тварью тотчас же прыгнула вторая, за ней – скопом все остальные.
      Воздух зазвенел от столкнувшихся в противоборстве сил. Клара успела разглядеть, как внезапно и резко распрямившийся хвост первой бестии рубанул по ее незримой магической удавке, удар этот отозвался болью во всем теле волшебницы, ее заклятье лопнуло; впервые на памяти Клары Хюммель тварная плоть живого существа оказалась способна преодолеть ее, Клары, магию; рефлексы опередили разум, она сплела самое сильное, самое убийственное заклятье, неосознанно выбирая Стихию Огня, – и встретила летящую тварь потоком ядовитого, прожигающего любую браню пламени.
      Огонь жадным языком слизнул черную плоть с гибкого, составленного из великого множества костей скелета. Несколько мгновений скалящийся череп еще продолжал лететь по инерции, но затем натолкнулся в воздухе на второй слой Клариной защиты и горящей, рассыпающейся трухой соскользнул вниз, к подножию стены.
      Клара мгновенно перенацелила заклятье на вторую атакующую тварь.., но было уже поздно. Гибкий точно кнут хвост хлестнул ее по ногам, рванувшиеся вперед щупальца впились в плечи, разумеется, остановить магию это не смогло, тварь вспыхнула точно так же, как и первая, но успевшая подлететь третья небрежно, одним касанием прорвала Кларину защиту и выдохнула ей прямо в лицо морозное облако какой-то сладковатой дряни.
      В глазах у Клары взвихрился многоцветный звездный хоровод, и она потеряла сознание.

***

      …Фесс мгновенно понял, что он отрезан. Воин Серой Лиги остался один на заваленной телами людей и трупами Нечисти площади, и в спину ему упирался очень, очень злобный взгляд – из какой-то бойницы. Прозвучал беззвучный приказ – ни с места.
      Впрочем, Фесс и так не собирался бежать. Впереди все еще продолжалась свалка, люди и Нечисть истребляли друг друга, источавшие смрад провалы больше не извергали потоки тварей, что заменили бы убитых, Фесс надеялся, что мельинцы выстоят.
      А вот ему уже не уйти. Он на прицеле. Воин очень хорошо представлял себе, какие заклятья творятся сейчас в башне.
      Последовал второй молчаливый бессловесный приказ – бросить оружие.
      «А вот уж нет, господа хорошие», – подумал Фесс и усмехнулся как можно более гадостно, словно те, в башне, могли различить его ухмылку и прочесть его мысли. Он играл сейчас с огнем, но иного выхода у него не было. Придется рискнуть – или ему не миновать второго плена. И тогда ему уже будет не вырваться. Ему не подстроят побега, как в прошлый раз…
      «Брось оружие!» – приказали ему из башни вторично.
      Фесс согнул правую руку в известном всему свету непристойном жесте. И, сделав шаг в сторону, рухнул в черную дыру провала – за миг до того, как земля на том месте, где он только что стоял, вспучилась жгучим пламенным пузырем.

***

      – Мой замок, о Дочь Дану, – напыщенно и торжественно провозгласил Хозяин Ливня. – Войди в него. Будь гостьей. Та, чья длань осязала прославленный Иммельсторн, Деревянный Меч, всегда желанна в этих стенах.
      Агата наконец смогла осмотреться. Здесь, на восходном взморье, утро уже уступало место не по-осеннему яркому дню. Под ногами лежала иссиня-черная скала – без малейшего вкрапления иных цветов, И всего лишь в шаге от Агаты скала резко обрушивалась вниз тысячефутовой пропастью – далеко внизу кипела белая полоса прибоя, восточный океан в вечной ярости грыз черные кости земли.
      За спиной Агаты не было никакой тропы или дорожки, не было ничего и впереди – одна только пропасть, глубоко врезавшийся в сушу узкий залив, какой на севере именуют фьордом. А на той стороне, венчая исполинский пик, словно черная корона, высился замок.
      Тонкая центральная башня казалась нацеленной в самое сердце небес пикой; серп острых стен, вычурные рондоли с черными железными шатрами над ними – и нигде никаких признаков моста или ворот.
      И над всем этим чистое голубое небо; никогда и не заподозришь, что здесь дом того жуткого создания, что повелевает несущими смерть тучами.
      Гигант в древних доспехах высился за спиной Агаты.
      – Что же ты медлишь, о Дочь Дану? – прогудел его голос. – Войди же! Старые стены ждут тебя!
      Агата взглянула вниз и судорожно сглотнула, спеша скорее отвести взгляд. От одного вида распахнувшейся бездны становилось дурно. «Он испытывает меня? Зачем?»
      – Конечно! – раздалось за спиной. – Воистину ты догадлива! Замок должен принять тебя. Но содеет он это, лишь, если ты сама превозможешь свой страх.
      «Шагнуть через пропасть?» – мысленно спросила Агата, внутренне очень желая услышать, что ей предстоит всего-навсего переведаться с огнедышащим драконом.
      – Шагнуть через пропасть, – с прежней торжественностью подтвердил гигант. – Догадка твоя верна, о Дочь Дану!
      Это напыщенное «о Дочь Дану!» уже начинало надоедать Агате.
      Шагнуть через пропасть… Легко сказать!
      – Так и только так сможет замок Ливня понять, действительно ли ты та, о которой говорится в пророчествах Илэйны? Иначе напрасен весь труд мой, и все терпение мое, и все жертвы мои напрасны тоже! Как и жертвы всех тех, что с жизнью расстались под Смертным Ливнем!..
      Агата не в силах была отвести взгляда от ждущего ее тела провала. Шагнуть? Опереться о невесомый воздух, зависнуть на миг – и рухнуть вниз; нет, нет, она не может, она не в силах!
      – Можешь! – прогудело за ее спиной. – Ты можешь и ты содеешь это, Дочь Дану! Сила, Сила, Сила ждет тебя впереди! Великая Сила! Покорная тебе Сила!
      Он покупает меня?! – мелькнула отчаянная мысль.
      Толчок в спину. И упругий удар ветра – прямо в лицо. Хозяин Ливня просто столкнул ее вниз. Ветер втолкнул обратно в горло рванувшийся было крик. И в тот же миг ноги коснулись незримой опоры.
      Агата шла над пропастью. А из-за спины доносился чудовищный хохот Хозяина.
      Замок на вершине приближался с каждым шагом. Она останется там.., останется, пока не овладеет Силой.., пока не поймет, в чем заключались пророчества Илэйны… и тогда вернется обратно могучей волшебницей; подобно весеннему урагану, она промчится над страной, над Auerthrin-d!Dhaan, Страной Весеннего Ветра, страной народа Дану. Ее давно потерянной страной.
      О, месть ее не будет знать себе равных! Она прольет патоки крови, она сотрет все семь Орденов с лица земли, как презренную плесень, она вырвет Иммельсторн из их грязных рук, вернет Деревянному Мечу былую славу и потом – когда ее, конечно же, провозгласят королевой – укрепит его над своим троном; и будет она править мудро и справедливо, и ее прозовут Сеамни Великой, и долго еще после ее смерти, что неизбежно наступит когда-нибудь в отдаленном будущем, хумансы будут пугать детей ее именем, именем Сеамни Грозной, Мстительницы.
      …Она не заметила, как очутилась возле кольца черных стен. Пропасть осталась позади. Только теперь Агата почувствовала, что вся дрожит, а одежда на ней совершенно мокра от пота.
      Камень перед ней внезапно сделался совершенно прозрачным. Прозрачным до такой степени, что непонятно было, воздух ли перед ней или же, шагнув, она столкнется с невидимой преградой. Шестое чувство подсказывало Агате, что останавливаться нельзя, что это какая-то ловушка, очередное испытание, непонятно зачем устроенное Хозяином Ливня.
      Она шагнула, невольно зажмуривая глаза. Ничего. Еще один шаг, и еще – вокруг потемнело, на девушку упала тень. Стены вновь стали прежними, угрюмыми и черными.
      Замок был невелик. Едва ли пятьдесят шагов отделяло Агату от противоположной стены. Тонкая башня, сейчас особенно сильно напоминавшая вонзенную в небо пику, одиноко возвышалась посреди мощеного двора. Больше никаких построек тут не было – настоящие замки возводят совсем не так, но какое дело было Хозяину Ливня до всех и всяческих правил, если он сам устанавливал для себя любые законы?
      И сам Хозяин – легок на помине! – уже стоял на пороге башни. В отличие от стен тут имелись нормальные двери – тяжелой кованой бронзы, все покрытые причудливым литьем. Люди и чудовища, драконы, эльфы, гномы, обитатели пучин – тут были все. Сражающиеся, пирующие или просто мирно беседующие.
      Когда такое было, чтобы Дану мог спокойно говорить с гномом или орк – с эльфом? Такое, наверное, случалось только в сказочные времена.
      – Входи, о Дочь Дану, – прогрохотал великан. – Входи же!
      И Агата вошла.

***

      Лес еще не оправился, еще не ожил после секущих ударов Смертного Ливня. Словно не веря в окончание бедствия, все живое продолжало прятаться по логовам и укрывищам, не решаясь высунуть наружу и носа, Сидри шагал через чащобы один-одинешенек. Впрочем, гном не сильно страдал от этого.
      Как он и ожидал, хумансы особо мешкать не стали. Едва только стих перестук несущих смерть капель, старатели тотчас покинули лагерь. И наверняка двинулись вглубь от Главных ворот пережидавшие там лихую пору охотники за самоцветами. Так что гном убрался с их дороги как раз вовремя.
      Похоже было, что его не заметили. Больше всего Сидри заботили дозорные маги Радуги, что несли стражу в привратной башне; однако миновал день, наступило следующее утро, а никакой погони он не почувствовал.
      Сидри долго боялся даже думать о такой удаче, не то что поверить в нее. Он оставлял позади милю за милей, держа горы по правую руку, не рискуя забираться в гибельные болота.
      День сменился ночью, ночь уступила место дню;
      Хребет Скелетов начал сворачивать на полдень, тесня зловонные трясины. Узкая полоска предгорных лесов расширилась, появились звериные тропы. Гном безостановочно шагал и шагал.
      И никто так и не попытался его остановить. Миновала неделя. Теперь Сидри шел почти точно на юг, он мог бы перевалить через сделавшиеся здесь низкими и пологими горы, но тропы через Хребет Скелетов маги всегда сторожили очень бдительно, и Сидри решил не рисковать. Его мешок с провизией показал дно, однако гнома это совершенно не заботило. Он знал, что конец пути близок, и это поддерживало его лучше мяса и хлеба.
      …Гном обогнул очередной лесистый холм. Ему показалось, что на вершине смутно виднеется нечто вроде одинокой башни; как всегда в таких случаях, Сидри избрал обходной путь. Про себя он не переставал дивиться, куда же делись те маги, что напали на них, когда они, тогда еще втроем, пробивались вовнутрь. Опытному волшебнику ничего не стоило засечь след гнома, даже если этому следу было больше недели; так почему же вся Радуга так и не помчалась за ним?..
      – Сидри Дромаронг? – раздалось внезапно у него за плечами. – Мы ждали тебя по велению Каменного Престола!
      Двое гномов в полном вооружении, в глухих шлемах и длинных кольчугах-бахтерцах стояли по обе стороны тропы. Оба держали наготове боевые топоры. Нагрудные пластины и шлемы украшала сложная вязь рун, инкрустированных золотом по вороненой стали.
      – Эрл Хродар Хенсаронг, эрл Китар Хенсаронг.
      Сидри почтительно поклонился. Двое братьев-эрлов числились среди ближайшей свиты Каменного Престола и славились как непревзойденные воители.
      – Успешен ли был путь твоей секиры, Сидри Дромаронг? – прогудел из-под забрала Хродар, старший из братьев.
      – Успешен, о эрл, – ответил Сидри, кланяясь в знак уважения, но отнюдь не низко, соблюдая достоинство того, кто принес Алмазный Меч.
      – Твои слова есть истина, пока Горы не скажут нам обратное. – Китар торжественно поднял руку в кольчатой рукавице. – Мы горды проводить тебя домой. Каменный Престол и весь народ гномов с нетерпением ждут вестей. Мы отправим вперед гонца.
      – Нет, нет! – испуганно перебил эрла Сидри, от страха забыв даже об этикете. – Гонца могут перехватить…
      – Этого гонца не перехватишь, Дромаронг. – Хродар тяжело взглянул на Сидри. Гордый эрл не привык, чтобы в его словах сомневались. – Сейчас ты убедишься в этом сам.
      Над лесом взвился столб дыма. Братья-эрлы, не мудрствуя лукаво, избрали самый простой способ, Ни Хродар, ни Китар ни разу не попросили Сидри дать им взглянуть на прославленный Драгнир. Алмазный Меч увидит свет в предназначенный для этого час перед Каменным Престолом и избранными эрлами Подгорного Племени – чтобы потом никогда уже не знать ножен, до самого последнего дня, до дня окончательной победы, когда ненавистные хумансы будут сброшены в море – там, где их нога впервые осквернила землю Северного Мира, на Берегу Черепов.

***

      – Тави никогда еще не спала так крепко, в то же самое время так ясно осознавая СБОЮ душу вне покоящейся плоти. Она отдала все силы без остатка, когда заставила на миг рассеяться вечную тьму подземелий. И теперь должна была бы спать как убитая, однако вместо этого…
      …Она видела огонь, вздымающий свою рыжую гриву над огромным городом – чуть ли не над самым Мельином. Она видела странные пугающие тени, что крались вдоль самого края ночи, и тени эти казались подозрительно похожими на их козлоногого приятеля, встреча с которым стоила жизни Кан-Торогу.
      Она видела жуткие сцены на улицах горящего города, видела пламя, пожирающее стариков в их постелях и младенцев в люльках. Видела мечущихся людей, разрываемых на части вырвавшимися из подземелий тварями наподобие собак, но с пастями аллигаторов, обитателей влажных джунглей жаркого юга – Учитель рассказывал о таких.
      А потом ее взор подернулся алым, и из этого облака внезапно проступила фигура священника – истерзанного, с изрезанным лицом, с торчащими кольями в мякоти рук и ног, теми самыми кольями, которыми Тави прибивала труп к земле, готовясь заняться некромантией.
      Лицо несчастного было перепачкано кровью, рот приоткрыт. Он заговорил – но губы не двигались.
      – Вот и свиделись, Тави…
      – Чего тебе надо?! – чуть не поперхнулась она, давясь неслышимым криком. – Возвращайся в обитель мертвых! Тебе нечего делать среди живых! Даже среди их снов!
      – Ты думаешь, что я мертв? – Губы священника растянулись в кошмарном подобии улыбки. – Ты ошибаешься, волшебница. Ты убила меня.., убила страшно, я умер второй, конечной смертью, но все равно не до конца. Душа моя ныне в пыточных застенках Повелителя Мрака, что имеет отвратительный облик получеловека-полукозла, и его заплечных дел мастера уже готовят свой инструмент.
      – Что тебе надо?! – срываясь, взвизгнула Тави. Мертвец жутко осклабился.
      – Тебя, – жизнерадостно сообщил он девушке. – Тебя, мою убийцу. Тобой заплачу я выкуп Темному Властелину и обрету наконец покой. Мои хвалинские братья обещали помочь мне в этом. Они согласились с радостью, потому что все равно скоро умрут, как и всякая живущая тварь. Ибо приходят дни Великой Битвы, Спаситель готовится сойти с небес на землю, повергнуть окончательно мрак и судить каждого по делам его. И я возрадуюсь, когда услышу свой приговор!
      – Что ты сказал.., о Спасителе? – пропустив мимо ушей все обращенные к ней угрозы, ошеломленно произнесла Тави.
      – Близится час Последней Битвы. Как никогда близок он уже, – нараспев произнес мертвый. – Ведома всем притча о соломинке, что ломает спину верблюда; и кто знает, не моя ли первая смерть была той соломинкой, что высвободила Зверя из Бездны?.. Вспомни пророчества Илэйны, Тави, вспомни ее пророчества. Два Брата уже обрели свободу, и теперь Богам осталось лишь расплавить мир и отлить его заново – в новой, лучшей форме, где не останется места ни злу, ни порокам.
      …Тави проснулась в холодном поту. Никогда еще посещавшие ее видения не отличались такой яркостью и никогда еще не запоминались так хорошо.
      Она вытерла мокрый лоб. «Стыдись, волшебница! Тебе ли бояться каких-то там снов! Пустое все пустое. Пустые слова и угрозы, туманный отблеск твоего собственного раскаяния и сожаления. Так что пусть все идет к воронам!»
      Она – она не отступит и не повернет назад. Она пойдет до конца, тем более что дорога к выходу теперь известна, и Тави больше ни за кого не отвечает, кроме себя самой. Все, что ей осталось сделать, – это добраться до Вольных, ее единственного дома теперь.
      А потом – потом она попытается разыскать Наставника. Это будет нелегко, но вполне достойно ее. Он скажет, что делать дальше, – он всегда ей это говорил.
      Сборы были недолги. Вскоре Тави уже шагала по тоннелям, уверенно ориентируясь даже в кромешной тьме. В заклятии Света она больше не нуждалась.
      Ей казалось, она знает эти залы и коридоры уже много, много сотен лет. Она словно бы впитала, вобрала в себя память всех живших здесь поколений Подгорного Племени, цепко хранившую в себе каждый поворот, каждую развилку на пути к свету. Она шагала уверенно, не сбавляя шаг и не сбиваясь.
      …Остались позади старые рудничные уровни, где давным-давно были выбраны вес запасы железа, олова, свинца и меди; остались позади заброшенные мастерские, где кое-где еще валялся позабытый впопыхах инструмент, на который не польстились алчные охотники за самоцветными камнями, подметавшие подземелья словно хорошая метла в поисках всего хоть сколько-нибудь ценного. Остались позади жилые пещеры, залы приемов, кладовые, возведенные на подземных водопадах мельницы, что до сих пор впустую крутили свои вечные колеса. Тави шла, не ведая усталости. До безумия хотелось как можно скорее увидеть солнечный свет, хотя девушка не могла сказать точно, ночь царит сейчас наверху или же день.
      …Наконец бесконечный коридор закончился отвесной и гладкой стеной. Очередная замаскированная дверь; с замком Тави пришлось повозиться, открыть его без Сидри оказалось куда как нелегко. Пока она магией не заставила провернуться и встать как положено все без исключения шестеренки, засов не поддавался.
      И наконец…
      …День, день, яркий день! И на небе – никаких следов Смертного Ливня! И птицы, ошалело носящиеся в обнаженных древесных кронах! И свежий лосиный след прямо у скальной подошвы! Мир, мир, прекрасный и светлый мир! Тави не удержалась – завопила во все горло от восторга.
      …И тотчас сама зажала себе рот. Где-то рядом таились враги. Где-то рядом в чащу вглядывались две пары внимательных глаз. Не требовалось много усилий, чтобы понять – они ищут… Сидри! Ну да, конечно же, Сидри! И притом они даже не слишком скрываются. Самонадеянны, однако, эти маги Радуги!..
      Тави подавила первое желание ничком броситься в траву. Враги засели неподалеку, но ее пока что не видели. Их заклятия были нацелены на то, чтобы найти гнома. Его и только его.
      Двое магов караулили узкую, едва заметную тропку, что вилась вдоль самых подножий круто вознесшихся ввысь скал. Неширокая полоса леса отделяла горы от обширных трясин, где команде Тави пришлось пережить несколько не самых приятных часов. Собственно говоря, именно этой лесной полосой молодая волшебница и собиралась уходить на запад, к закатным границам Империи, где начинались владения Вольных, И именно на этой тропе маги устроили засаду. Тави почти не сомневалась, что это та самая пара, что преследовала их на пути в подземелья. Переждали где-то Ливень, проклятые, и вот, глядите-ка, уже на посту. Вот только зря вы ждете Сидри, любезные. Сидри остался там, внизу, вместе с тайной своего похода. Вам ее уже никогда не узнать, потому что даже трупа вы не получите. Сидри… Сидри уже далеко, в лучшем мире, он…
      Она осеклась. Потому что в тот же миг ее мысленному взору предстал тот самый Сидри Дромаронг, которого она считала погибшим и которого даже бросила искать; гном, оказывается, был жив-живехонек, бодро шагал себе по лесной тропе, что-то фальшиво напевая под нос и не обращая никакого внимания на творящееся вокруг.
      «Предатель! – беззвучно взвыла Тави. – Ясно как день, этот треклятый гном просто прикрылся нами, как живым щитом, сделал свое дело и теперь преспокойно уходит – тоже, как и она, на запад, к поселениям гномов в изгнании. А что это за штука приторочена у него за спиной? Замотано в дюжину ветхих тряпок.., но на то волшебнице и глаза, чтобы видеть сквозь подобное… Сейчас.., сейчас… Ой, мамочка!..»
      Через плотную ветошь Тави на миг ощутила яростный, безумный блеск Алмазного Меча. Это было как режущая яростная вспышка, как блеск гневной молнии; Меч словно бы кинул краткий косой взгляд на дерзкую.
      И вот теперь Тави и в самом деле упала ничком, прикрывая глаза ладонью и судорожно шепча слова-обереги. Заключенная в Мече сила могла в считанные мгновения сжечь се, Тави, дотла со всем ее магическим умением. Бурлящий в Мече гнев, что копился в нем бессчетные столетия, готов был вот-вот выплеснуться наружу – и тогда горе тем, кто окажется на его пути!
      Так вот за чем Каменный Престол послал Сидри в подземелья; вот почему так легко – для гномов – согласился на запрошенную Кругом Капитанов цену: вот почему гномы отправили за величайшим сокровищем своей расы только одного воина – они прекрасно понимали, что лишние секиры привлекут ненужное внимание.
      Тави могла лишь восхититься, насколько четко осуществлен был замысел. Гномы учли все, кроме одного – Сидри не имел права погибать. Но с этим риском Каменный Престол вынужден был смириться.
      Алмазный Меч… Тави припомнила смутные предания, что рассказывал Учитель, когда они проходили историю народа гномов. Величайшее оружие, когда-либо выходившее из рук подгорных мастеров. Громадный кристалл, выращенный из единого зародыша-песчинки. Оружие, при помощи которого гномы надеялись по-иному повернуть ход войны с Дану – войны, в ходе которой Подгорное Племя и народ Дану почти что полностью уничтожили друг друга.
      Страшны и невыразимы словами были те обряды, что творились над Алмазным Мечом. И никто в целом мире не ведал пределов его сил, на что он способен в достойной держать его руке. Или в НЕДОСТОЙНОЙ.
      Тави настолько забылась, что не почувствовала даже, как внимание магов – судя по всему, так и не заметивших пока что Сидри, – обратилось на нее. Она не обращала внимания на медленно стягивающуюся вокруг нее магическую сеть, незримую и неосязаемую для простого смертного – но не для волшебницы ее ранга.
      …Она ощутила опасность, лишь когда путы начали затягиваться. И, не в силах сдержаться, заверещала, словно зажатая проходимцами сельская девчонка, которой заворачивают юбку на голову. Попалась! Попалась! Так глупо попалась!..
      Сеть стягивалась туже и туже, отрезая все возможности пустить в ход магию. Нечто подобное испытывает, наверное, человек с зажатым ртом. Задыхаясь, Тави собрала все силы и рванулась – раз, другой; все напрасно. Силу взять неоткуда. Пленившее ее заклятье было наложено очень умело – быстро и без суеты.
      По щекам Тави текли крупные злые слезы. Она, боевая волшебница, прорвавшаяся в самое сердце тьмы, одержавшая победу в том почти безнадежном бою, выбравшаяся на поверхность из каменных гробниц царства гномов, теперь барахталась здесь, спутанная по рукам и ногам, в ожидании своей судьбы.
      Она не замедлила появиться в лице двух магов в одноцветных алых плащах. Арк – ну конечно же. Огненные всегда были сильны в Хвалине и его окрестностях. Оба волшебника были средних лет, бородаты, очень серьезны и вовсе не казались торжествующими победителями.
      – Но она одна! – воскликнул один из них, с седым клоком в угольно-черной бороде и длинным лицом с тонким прямым носом. – А где же гном? Вы говорили, она должна будет идти с гномом! И где он, я вас спрашиваю?!
      – Не торопитесь, коллега, – сквозь зубы ответил второй, помоложе, отличавшийся необычным красновато-рыжим цветом не по годам густой бороды. – Думаю, это она нам сейчас и скажет, Сохраняя абсолютно спокойное, сосредоточенное выражение лица, рыжебородый внезапно протянул руку, без всяких церемоний запустив ее Тави за пазуху, Его руке магическая сеть не препятствовала.
      Все, что оставалось Тави, – истошно завизжать. Что она немедленно и сделала. Правда, толку от этого все равно не было никакого. Волшебник и не думал останавливаться.
      – Имеет ли смысл, коллега? Нам нужен гном, – невозмутимо напомнил чародей постарше.
      – Разумеется, имеет, коллега. Я предпочитаю допрашивать, когда некоторая часть моего тела находится внутри допрашиваемой, а не вне ее, – точно так же серьезно ответил рыжий. – Таков мой метод. Как вам известно, коллега, я добивался определенных успехов.
      – Да-да, разумеется, – вдумчиво кивнул первый.
      – А вы сами, коллега? Не желаете присоединиться? – вежливо осведомился рыжебородый. Руки его уже успели расстегнуть Тави кафтанчик, обнажив грудь. Теперь эти руки возились с пряжками и крючками пояса.
      – Я? О, только после вас, коллега. Да и к тому же.., гм.., мои предпочтения в отношении женщин…
      – А-а, флагелляция? – догадался рыжий.
      – Да-да, вы правы, дорогой коллега. После того как вы закончите, мы привяжем ее к дереву, и вот тогда я…
      – Конечно, что ее жалеть, если потом ее все равно сожгут, – философски заметил молодой маг. – Ага, ну вот мы и у цели. О, какая прекрасная попка! Вашей любимой плетке будет где разгуляться, дорогой коллега.
      – Вижу и предвкушаю. – Пожилой чародей нервно облизнул губы.
      – А-а-а-а! – благим матом заорала Тави. Слезы хлынули уже в три ручья. Кажется, на сей раз она попалась… действительно попалась.., и оставалось только одно – ждать, пока оба злодея не насытятся се телом; быть может, потом их заклятие ослабнет?
      Тем временем рыжий стянул с нее штаны. Она последним отчаянным усилием попыталась сжать колени – напрасная попытка. Рыжий деловито уложил се на спину и нагнулся над ней, распахивая плащ.
      – Советую вам поторопиться, коллега, – напомнил второй волшебник. – Гном может уйти далеко. Нам понадобится больше времени, чем планировал Верховный маг.
      – Прекрасно понимаю ваши опасения, дорогой коллега.., минуточку… А ну-ка.., у-ух!..
      – И-и-и-и! – завизжала Тави.
      – Ее визг ласкает мне слух, – стыдливо признался пожилой. – Люблю, когда они кричат. Ух.., ух.., ух.., ух…
      – И! И-и! И! О! – Все, что осталось несчастной Тави, это издавать подобные бессмысленные звуки. Она чувствовала, как дурманящей волной накатывает чужая магия, как мутится сознание; она понимала, что волшебники Радуги не станут прибегать к примитивной игре в вопросы и ответы, они просто выкачают все, что им нужно, из се погруженного в транс сознания; не исключено, что выйдет она из этого транса беспомощной полуидиоткой.
      Скручена! Связана! Изнасилована!
      Зажмурившись что было силы, она впилась зубами в губу, прокусила ее на всю глубину и отчаянно завопила от боли и в тот же миг вновь ощутила в груди знакомую теплую искру. Она была очень слаба, эта искра, но она существовала, и Тави не раздумывая бросила заклятье.
      Дико заорав, рыжебородый отлетел в сторону, низ живота заливала кровь; пожилой успел закрыться, по воздвигнутому им щиту в землю скользнул дробящийся поток разноцветных искр – разорванное и скомканное заклятие Тави.
      Однако проклятая сеть все-таки лопнула.
      Рыжебородый маг все продолжал орать, катаясь по земле и оставляя за собой кровавый след. Пожилой, изрядно побледнев, но не лишившись самообладания, вскинул руки перед грудью в классической позиции для атакующей магии. Тави чувствовала его Силу – чародей был опытен, и сейчас, конечно же, дело придется иметь не с потоком чистой Силы.
      Однако она ошиблась. Чародей использовал те мгновения, пока Тави копила мощь для второго удара, не для собственной атаки, а чтобы послать сообщение своим. Тави уловила его общий смысл, но ни сбить с курса, ни исказить послания уже не сумела.
      Ее атака стиснула мага тысячами невидимых щипцов, раздирая кожу, норовя добраться до глаз; однако и маг оказался непрост, он сохранил достаточно сил, чтобы вжать столько же крепчайших алмазных клиньев в смыкающиеся стальные челюсти.
      Первый раунд закончился вничью, и Тави посмотрела на старого волшебника с некоторым уважением. Тот, конечно, был садистом и извращением, но свое дело знал крепко.
      Тави пришлось потратить некоторое время, приводя себя в порядок. Маг использовал эти секунды как нельзя лучше. Земля под ногами девушки внезапно раздалась, открылся пышущий жаром провал, откуда к ее щиколоткам потянулись десятки иссиня-черных уродливых лап – отвратительных пародий на человеческие руки.
      Девушка отбила это венцом желтых молний. Маг ответил вихрем из мириад мельчайших стальных снежинок, каждая из которых резала точно бритва.
      Рыжебородый тем временем затих и лежал лицом вниз не шевелясь.
      Волшебник и Тави обменялись еще несколькими выпадами. Наверное, дойди дело до предметной волшбы, презираемой чародеями Радуги, девушка одержала бы верх, но в тех заклятиях, что на языке Гильдии магов относились к категории «mind-casting», – силы оказались равны. – Исход дела решил самый что ни на есть простой и грубый удар носком сапога в причинное место. Маг взвыл и повалился ничком. Тави с жестокой яростью размахнулась кинжалом и, пропустив мимо ушей запоздалое «пощади!», до конца дослушала предсмертные хрипы и бульканья старика.
      Однако она знала, что маг успел подать весть своим. И это значило, что погоня не заставит себя ждать, У молодой волшебницы оставалось совсем мало времени, чтобы настичь Сидри и по-свойски потолковать с ним.
      Рыжебородый чародей, похоже, был мертв. Земля подле его тела вся пропиталась кровью. Тави усмехнулась, походя пнула труп сапогом и плюнула убитому на затылок.

***

      В подземелье, где укрывался Патриарх Хеон с приближенными, царила тяжелая тишина. Дело поворачивалось совсем не так, как хотелось бы Серым и как оно шло всю первую половину ночи. Шесть башен из четырнадцати удалось в конце концов взять; однако остальные пока держались, и держались крепко. Тагаты увязли в выплеснувшейся из катакомб лавине Нечисти, с трудом сдерживая ее натиск. Фланговым ударом тварей удалось лишь остановить, но не отбросить. А за ордами Нечисти осторожно, как бы ощупью, двигались маги. Гонцы уже доложили Патриарху, что происходит с немногими воинами Лиги, имевшими несчастье ранеными или оглушенными попасть в руки чародеев. От этих известий стало не по себе даже привыкшему ко всему Хеону.
      И ни одному из ночных воинов не удалось даже близко подобраться к покинувшим свои убежища волшебникам.
      Патриарх нагнулся над подробным чертежом Мельина. Гонцы то и дело приносили новые вести, специально приставленный к чертежу слуга переставлял разноцветные фишки, отмечая положение сражающихся тагатов, восставших толп мельинцев, Нечисти и вообще всего, что передвигалось в городе. Имперские когорты увязли в лабиринте улиц сразу за Кожевенными воротами – точнее сказать, за бывшими Кожевенными воротами. На помощь от Императора рассчитывать не приходилось.
      У Патриарха Хеона оставался в резерве один-единственный свежий тагат. Все остальные уже были введены в бой, понесли потери; следовало бы отвести их в безопасное место, но, увы. Нечисть, которую никто не принимал в расчет, спутала все карты.
      И все-таки Хеон продолжал бороться. Серые держали в кольце четыре башни магов, еще две штурмовали толпы озверевших от всех чудес нынешней ночки мельинцев; Нечисть удавалось пока сдерживать, к тому же немало тварей увлеклось охотой за безоружными горожанами, истребляя всех поголовно, уже не ради еды, а чтобы только удовлетворить дикую жажду убийства.
      Маги знали, кого пускать в город.
      Однако ночь рано или поздно кончится. Днем Серые сражаться не любили; Патриарху Хеону надо было найти способ переломить ход сражения. Конечно, лучше всего для этого подошла бы парочка свежих имперских легионов, их можно бросить в лоб, пусть погибают, не свои, не жалко; а резервные тагаты, зайдя с флангов и тыла, довершили бы разгром.
      Но пары легионов не было, имелась одна-единственная когорта, с боями берущая дои за домом, квартал за кварталом – и все-таки продвигающаяся медленно, слишком медленно.
      – Мэтр Ланцетник! – окликнул Хеон мага-ренегата. – По-моему, пришла пора привести в действие кое-что из наших трофеев. Нет ли у нас под рукой чего-нибудь подходящего? Например, чтобы загнать Нечисть обратно в катакомбы и запечатать выход – хотя бы на время?
      – Есть, экселенц, – проскрипел Ланцетник. – Есть такой талисман, очень мощный, взятый…
      – Подробности можно опустить, мэтр. Действуйте!..
      Ланцетник повернулся, собираясь направиться к комнате, куда складывались добытые в башнях магические трофеи, когда из всех ведущих к подземелью коридоров внезапно раздалось какое-то шуршание, писк и топоток множества когтистых лапок по каменному полу.
      Все окаменели. Звук этот мог означать только одно – Нечисть сумела прорваться и в эти, казалось бы, надежно защищенные тоннели, – Бегите, экселенц! – завопил Ланцетник, бросаясь к добыче. – Быть может, я…
      Из переходов донесся шум схватки. Охрана Патриарха не собиралась сдаваться без боя. Его приближенные тоже обнажили мечи, набросили на голову кольчужные капюшоны.
      – Отходим! – крикнул Хеон. Разумеется, он не был бы самим собой. Патриархом Серой Лиги, если бы не имел в запасе пары потайных выходов. Верный Фихте уже нажимал рычаг, поднимая тяжелую каменную плиту пола.
      Верещащий зеленоватый клубок, ощетинившийся выпущенными когтями, ринулся из черной дыры прохода прямо в лицо слуге. Фихте взвыл и покатился по полу, пытаясь отодрать вцепившуюся в него тварь, шипастый хвост которой вовсю хлестал его по шее и затылку.
      Следом за первой из тоннеля ринулся целый поток бестий – зеленых чешуйчатых крыс, тонкий злобный визг повис в воздухе, смешиваясь с людскими воплями ярости и боли. Замелькали мечи, свистнули стрелы, бестии закувыркались по полу – окружение Хеона дорого продавало свои жизни.
      Однако врагов оказалось слишком много. Весь пол в подземелье покрылся кровью, человеческая смешивалась со звериной, предсмертные стоны перемежались сдавленным писком и хряском разрубаемой чешуйчатой плоти; уцелевшие воины Лиги сражались по колено в крови, скользя на рассеченных телах, а поток крыс все не иссякал.
      Хеон рубился наравне со всеми. Патриарх сражался холодно и расчетливо, с обдуманной яростью, выверяя до волоска каждый удар. Он должен был продержаться. Пусть падут все остальные, пусть верный Фихте затих, полуразорванный, где-то среди мертвых зеленых тел – он, Хеон, начнет все заново. Только бы ему выбраться отсюда!
      Люди вокруг него падали. Несмотря на хорошие кольчужные доспехи, несмотря на то, что крыс они беспощадно истребляли десятками. Нечисть все-таки брала верх. Когти и ядовитые шипы впивались в глаза, в щеки, в любое не защищенное сталью место, мелкие зубы ломались о плетение кольчуг, но все-таки успевали прокусить врагу шею прежде, чем клинок прервал жизнь твари.
      Среди всего этого хаоса Хеон внезапно увидел окровавленного Ланцетника; мэтр судорожно отмахивался ножом от наседавших на него бестий. В левой руке волшебник сжимал какой-то предмет размером с голубиное яйцо, такой же формы и мягко светящийся голубоватым.
      – Нет, мэтр!» – только и успел крикнуть Хеон. Ланцетник упал на одно колено. Целая волна крыс опрокинула его, терзая и разрывая на части; однако из-под этого жуткого покрывала, зеленого и шевелящегося, внезапно поднялась человеческая рука, обглоданная кое-где почти до кости и покрытая черными кислотными ожогами. Судорожно скрюченные пальцы сжимали талисман, и он уже не светился голубым. Цвет его сделался совершенно черным, послышалось гулкое «буммм!», словно ударил исполинский колокол, и из треснувшего яйца-зародыша во все стороны рванулся поток всесжигающего пламени.
      – Не на… – успел выкрикнуть Хеон, прежде чем огонь охватил его.
      Правда, смерть Патриарха была быстрой.
      И он так и не увидел, как хлынувшее между еще живых пальцев Ланцетника пламя кипящим потоком ринулось по всем тоннелям и переходам, выжигая дотла все живое. Огненные стрелы неслись сквозь тьму, и везде, где они настигали Нечисть, вспыхивал очередной погребальный костер. По всей паутине катакомб мчалось это пламя, рвалось на поверхность, и по улицам Мельина один за другим начинали бить огненные фонтаны, довершая начатое заклятиями Радуги.
      Вспыхнуло все, что еще не горело и что могло гореть. Черный Город в мгновение ока обратился в сплошное море пламени. Зарево поднялось до самых звезд, в единый миг стало светло как днем. В огненном аду, сгорая, метались люди и твари, в единый миг позабыв о вражде. Нечисть тоже хотела жить – но вырвавшиеся на поверхность пламенные стрелы искали и находили ее повсюду, от них невозможно было укрыться, от них нельзя было бежать, с ними нельзя было сражаться.
      Оставалось только умирать.
      Пламя разделило сражающихся, отрезав магов от их добычи, горожан и легионеров – от волшебников; огонь прорвался наружу прежде всего там, где тагаты Хеона продолжали биться с напирающими тварями, и потом уже всюду, где начали рушиться, не выдерживая напора пламени, древние каменные своды; разверзающиеся провалы поглощали целые кварталы.
      Рухнули даже три башни Семицветья – из числа еще не занятых Серыми.
      Ланцетник сумел отомстить за себя.

***

      Огненный вал не застал когорту Аврамия врасплох. Легат успел почувствовать чудовищный выплеск магической силы, уловил «запах» рванувшейся в наступление стихии огня – и скомандовал пожарную тревогу. Ничего лучшего в тот миг он сделать просто не мог.
      Легионеры попятились. Впереди них во множестве мест из-под земли рванулось пламя, выворачивая каменные плиты, разнося стены, обрушивая дома; устремившаяся было в наступление орда Нечисти горела, твари в предсмертных судорогах носились кругами или катались по земле в тщетных попытках сбить пламя; с них огонь устремился вверх по стенам и кровлям, заскакал по чердакам, и то тут, то там стали слышаться дикие вопли угодивших в огненную ловушку магов-бойцов. Далеко не все из них могли открыть проход в порожденном чарами Радуги пламени.
      Легат приказал трубить отход. Нечего было и пытаться наступать сквозь этот разверзшийся ад.
      Легионеры помогали бежать и немногим горожанам, вес еще остававшимся здесь. Несчастью выскакивала из домов, едва успев схватить в охапку детей да кое-какие вещи, а иным не удавалось и того.
      За спинами отходящей когорты пламя пело победную песнь.

***

      Белый Город пострадал существенно меньше. Маги выпустили Нечисть на свободу именно в Черном Городе, и потому в Белом к уже имевшимся добавилось лишь пяток пожаров.
      Император ждал, пока легаты и центурионы приведут в порядок когорты. Победа была полная – они взяли все три подворья, и тела по-быстрому казненных магов валялись на камнях, в лужах крови. Не пощадили никого – Император знал, что заразу надо выжигать каленым железом.
      Если, конечно, не воспользоваться магией. Две когорты потеряли в общей сложности около пяти десятков легионеров. Ничтожная потеря для такого боя, когда враг может испепелить тебя за версту, а ты должен обязательно добежать на расстояние удара мечом.
      Император ждал. Раскалившийся до почти невыносимого перстень с черным камнем на его руке медленно остывал. Однако Император не смотрел на камень, где медленно угасала, закрываясь, пара чьих-то алых глаз; его взоры оставались прикованы к белой латной перчатке.
      …Когда уже поднятая на копья волшебница, дико вскрикнув, метнула в него ветвящийся пучок молний, он неосознанно успел лишь вскинуть левую руку. И способное навылет прошивать скалы заклятье разбилось, словно волна о камень, о спокойное белое мерцание странного подарка. Вся сила удара ушла в землю, оставив в ней дымящуюся воронку глубиной в полтора человеческих роста.
      Миг спустя волшебница умерла на копьях, но перед глазами Императора до сих пор стояло ее молодое лицо, искаженное уже не от боли и предсмертного ужаса, а от неописуемого удивления.
      Последний взгляд умирающей был устремлен на белую латную перчатку.
      «…Куда как непрост был этот дар, и кто знает, к чему стремится, к чему может быть приложена скрытая в нем сила? Но сейчас все это неважно. Маги нанесли-таки удар по Черному Городу, – с глухой яростью думал Император, глядя на бушующее зарево. – Не многие ж там уцелеют… Аврамий… Хеон.., все остальные.., просто жители, исправные налогоплательщики, верившие в своего Императора – который сам же и навлек на их голову эту беду».
      Двигать когорты в огонь Император не мог. Не знал он и заклятий, способных утишить пламя. Оставалось только одно – держать оборону, не давая огню прорваться в Белый Город. Правда, едва ли маги позволят ему это.
      Император никогда не верил ни в удачу, ни в судьбу. Стечение обстоятельств – оправдание труса или слабого сердцем, не способного идти до конца. Сегодня ему не удалось одержать верх – значит, он будет сражаться дальше.
      «Вы слишком мягкосердечны, принц, – кажется, так говорила когда-то нестареющая Сежес? Что ж, ты хорошо воспитала меня, ведьма. Пожинай теперь сама эти плоды».
      Легаты спешили с докладами. Все в порядке, подворья обысканы, все сколько-нибудь ценное собрано, когорты готовы двигаться дальше. Убитые оставлены на попечение мортусов.
      Император резко кивнул. В Белом Городе еще целых четыре подворья магов, и едва ли они…
      Он не закончил мысль. Подбежал запыхавшийся дозорный, едва успел вытянуться и стукнуть кулаком о кирасу, отдавая честь, и выпалил единым духом:
      – Маги идут… От подворий… Много. Там, там и там, – он показал рукой. – Кирила убили… А я мага из арбалета прострелил – и дворами, дворами!..
      «Он не врет», – подумал Император.
      – Как тебя зовут? – спросил он, вглядываясь в лицо солдата.
      – Фока я, мой Император.
      – Я запомню тебя, Фока. Твоя награда ждет тебя, а пока возьми вот это. – Император снял с пояса одно из украшавших его золотых колец. – Когда все кончится, сможешь славно погулять. – И он дружески хлопнул воина по плечу, – Никак нет, мой Император! – отчеканил легионер, вытягиваясь еще больше. – Я никогда не продам…
      – Ладно, ступай, – махнул рукой Император. Бурные выражения верноподданнических чувств он недолюбливал. – Посмотрим, всегда ли ты так же хорош, как показал себя сейчас.
      Совершенно одуревший от счастья, легионер по-уставному повернулся кругом и побежал прочь, придерживая висящий за спиной арбалет.
      «Маги не стали ждать, пока их окружат. Что-то заставило их выйти из-под защиты стен и искать боевой удачи на улицах Белого Города. Почему? Отчего? Оттого, что три подворья пали одно за другим и никакая магия не смогла остановить порыв легионеров?»
      Император вновь, в который уже раз, пристально взглянул на белую латную перчатку. «Неужели это ты помогаешь мне, неведомый дар? И опять же – почему и отчего? Какая и кому в этом выгода, кроме меня? У Радуги есть еще один враг? Тогда это хорошо, потому что, как известно, враг моего врага – мой друг».
      – Мой Император, они уже близко. – Сулла деликатно кашлянул, выводя своего повелителя из задумчивости.
      – Разворачивай стрелков, второй легат. Если ты сумеешь удержать их до моего сигнала, обратно вернешься уже полным легатом.
      Сулла криво ухмыльнулся.
      – Понял, мой Император. Пусть повелитель не сомневается – Сулла вернется назад до сигнала только мертвым, Зазвучали слова команд. Манипулы развернулись фронтом навстречу магам, арбалетчики заняли верхние этажи, крыши и чердаки; к легионерам присоединилось и немало простых обитателей Белого Города – вид пылающих кварталов Черного Города мог обратить против Радуги кого угодно.
      Однако здесь собирался народ не чета бедноте из-за стены. Бывалые центурионы, поседевшие в походах, урядники городской стражи, выслужившиеся легионеры – они пользовались привилегией увольняться со службы вместе с оружием и сейчас, как встарь, собирались к легионным значкам, с особым шиком салютуя легатам.
      Их было уже больше двух сотен, и они продолжали прибывать.
      Император сжал левый кулак. «Ну, таинственный дар, неважно, откуда ты явился, из света или из тьмы, оружие ли ты хаоса или порядка – готов ли ты к бою?»
      И насмешливый, одному Императору слышимый голос ответил – четко и внятно: «Сейчас и всегда, человече!

Глава 4

      Из башни били прицельно – кто-то из волшебников развлекался пусканием огненных стрел по живой мишени. Уйти Фессу не давали – стоило ему приблизиться к столь желанному устью улицы, как дорога перед ним взрывалась клубами огня. Конечно, держи Фесса на прицеле только один волшебник, воин Лиги ушел бы легко; он вырвался бы, окажись стрелков двое, трое или даже четверо; но в башне, судя по всему, засело самое меньшее две дюжины опытных и бывалых магов. Они не совершали ошибок и не покупались на нехитрые финты. Они развлекались игрой с человеком – массовое истребление им уже прискучило, хотелось чего-то нового, и упрямо цеплявшийся за жизнь Фесс подходил для этого как нельзя лучше.
      Он прыгал через мертвые тела, то падал, то вскакивал, перекатываясь через плечо, уходя от настигавших его молний отчаянными длинными прыжками, когда тело вытягивалось параллельно земле точно в полете. Он кружил вокруг башни, стараясь беречь силы и дыхание – в надежде на чудо.
      …И когда все до единого провалы на площади дохнули огнем, куда более жгучим и яростным, чем устремленные в него, Фесса, молнии, он понял – вот его шанс.
      …Он обернулся в последний миг – да так и замер, пораженный до самой глубины души. Башня, несокрушимая башня волшебников Радуги, медленно оседала, проваливаясь вглубь, словно сама земля разъялась под ее фундаментом. По стенам бежали трещины; часть с грохотом обвалилась, открывая внутренности – перекрытия, лестницы, балки, из накренившегося, словно корабль в бурю, зданий начали выскакивать фигурки людей. Из-под подошвы башни взлетали вверх огненные струйки, словно строение тонуло в полыхающей жидкости.
      Фесс хищно усмехнулся. Одним движением вытер мокрую от пота рукоять глефы и, лавируя между фонтанами рвущегося из-под земли огня, ринулся к башне.
      Пришла пора воздать должное за свои нелепые прыжки.
      Он ощущал напор чужой силы, но неистовое, уже опалившее ему лицо пламя само, оказывается, разрушало атакующую мощь изощренных боевых заклятий. Правда, напор огня быстро спадал, на площади отвратительно пахло паленым; маги вот-вот опомнятся и примутся за него всерьез.
      Наполовину обрушившаяся, башня тем не менее устояла. С одной стороны громоздились кучи битого камня, поднимаясь аж до третьего этажа, и по этим осыпям, балансируя, сейчас спускалась цепочка людей.
      Фесс не стал метать ножи или заточенные звездочки. Нет, с этими он разберется иначе – «честным клинком, к лицу лицом!». За его спиной дальше и дальше в город уходила волна пламени, без остатка пожирая немудреные деревянные домишки мельинской бедноты.
      «И после этого вы еще хотите жить, маги? Сперва выпустили орду Нечисти, а когда это скорее всего не помогло, решили просто сжечь весь город со всеми обитателями!»
      – А-а-аргх-х-х!.. – только и вырвалось из груди пожилого волшебника, помогавшего сойти с каменной груды совсем еще молоденькой девчонке – тем не менее уже заслужившей право на одноцветный плащ.
      Глефа вскрыла мага, точно нож хирурга или бальзамировщика, от горла до самого паха. Фесс увидел широко раскрытые глаза девчонки, плещущийся в них ужас.., и хотел было сдержать руку, но опоздал. Глефа сама, словно живая, на обратном ходу ткнула девушке под ребро своим вторым лезвием.
      Жалящая пламенная стрела задела плечо Фесса, он зарычал от боли, нырнул, уходя от второго удара, – и длинное ледяное копье взорвалось облаком радужных искр, впустую разбившись о камень.
      Третьего мага он просто скинул в еще не угасший провал – тот вцепился в рукоять глефы, пальцы свело судорогой, пришлось помочь ему разжать их при помощи ножа.
      Четвертого – разрубил напополам. Пятого – вернее, пятую – сбил на камни обухом клинка и каблуком раздавил горло.
      Фесс поднимался по каменной осыпи, окруженный шелестящим облаком крутящейся стали. Шестой маг набросил на него было душащую невидимую сеть, и Фесс едва-едва успел метнуть с ладони остроконечную звездочку, оборвав действие чар.
      У него прибавлялось ран, он не обращал на них внимания. Камни за его спиной были все покрыты кровью; мертвые тела лежали, раскинув руки, лицами вверх или же, напротив, ничком, словно в последнем тщетном усилии спрятаться от неотвратимого ужаса.
      …Когда он добрался до ровного пола башни, за ним осталось четырнадцать трупов – из них половина женщин.
      В ближнем бою маги уступали воинам Лиги – чтобы точно нацелить заклятие, нужно время. Командор Арбель имел его в достатке, окажись сейчас здесь он или маг его уровня, Фессу было б несдобровать.
      – Что-то рвануло левый бок, обвилось вокруг груди; воин увидел прямо перед глазами распахнутую змеиную пасть. Заклятье было брошено мастерски, все, что Фесс успел сделать, – это хлопнуть себя по левому рукаву; скрытый самострел – стальная трубка с пружиной внутри – плюнул железным оперенным шипом прямо в небо твари. Ногой Фесс опрокинул невысокую тощую фигуру.., и уже поднимая окровавленную глефу, понял, что на сей раз убил мальчишку – не старше двенадцати лет.
      И на этом все как-то сразу кончилось. Уцелевшие маги бежали; куда – Фесс не успел заметить. Воспаленный разум не замечал пока ран и не чувствовал боли, но по левому боку текло что то теплое и липкое.
      Пошатываясь, Фесс спустился с развалин. Вокруг полыхали пожары; страшная ночь не кончалась. Что вообще происходит в Мельине, где Император, жив ли он? Жив ли Патриарх – Фесс связан присягой, он не может уйти просто так, бросив Лигу.
      Но сейчас надо было просто выбираться отсюда, Закрываясь плащом от нестерпимого жара на пылающих улицах, Фесс упрямо пробирался к границе Белого Города. Живых на его пути уже не встречалось,

***

      Агата сидела, откинувшись, в низком кресле, задрав ноги на табурет. Рядом с ней валялся распиленный рабский ошейник – наложенные на него чары оказались нипочем Хозяину Ливня. Пальцы Агаты медленно скользили по натертой железом шее.
      «И за это вы мне тоже заплатите, хумансы. Очень дорого заплатите. Вы, зловонная плесень на лоне матери-земли, вы, ошибка обленившихся богов, – бойтесь мести Сеамни Грозной!»
      Кицум бы сказал, что это лучший номер, который ему когда-либо доводилось видеть на подмостках. Но, увы, старого клоуна тут не было, и Агата продолжала упиваться кровожадными помыслами. Другое дело, что все эти помыслы при ближайшем рассмотрении могли вызвать разве что смех своей напыщенностью и помпезностью.
      Да, Кицуму нашлось бы над чем посмеяться. Агату окружали голые иссиня-черные стены, такие же черные, как и весь замок Хозяина Ливня. С высоты исполинской горы было видно далеко окрест. Восточные хребты вздымались неистовым танцем застывшего камня, частоколом острых вершин, лишь слегка прикрытых сверху снежными шапками. Внизу на десятки миль тянулся непроходимый лабиринт ущелий и долин, безжизненных, безводных, где не росло ни одного дерева, а на востоке простирался великий океан. Агата никогда не могла даже предположить, что морской простор может оказаться настолько беспредельным, Далеко-далеко, так далеко, что глаз бессилен был различить грань меж небом и морем, лежал волшебный горизонт; каждое утро из-за него торжественно выплывал алый шар солнца, окрашивая словно специально собиравшиеся здесь легкие облака во все оттенки праздничного розового цвета.
      Агата провела весь вчерашний день одна-одинешенька, стоя или сидя у окна и глядя на волнующуюся морскую гладь. Далеко внизу пролегла тонкая белая нить прибоя – словно искусная мастерица аккуратными мелкими стежками намертво пришила друг к другу неразлучные морс и землю.
      Девушка народа Дану по имени Сеамни Оэктаканн слишком долго была лишена одиночества. Все годы проклятого рабства. И теперь наслаждалась каждым мгновением тишины.
      Хозяин Ливня – своего настоящего имени он так и не назвал – не докучал ей и вообще не показывался на глаза. Невидимые глазу слуги доставляли яства и напитки – самые изысканные, какие только Агата могла себе представить. Полученную в башне Арка одежду Агата с омерзением спалила в камине при первой же возможности. И сейчас на ней было роскошное платье цвета молодой листвы, все покрытое серебристыми росчерками. Черные волосы девушки украшала берилловая диадема – все драгоценности мира были доступны ей ныне, однако Сеамни выбрала то, что ей положено было б надеть, отправляясь на первый в ее жизни бал. Ничего лишнего ей было не нужно.
      «Позови меня, когда почувствуешь, что устала от тишины, – сказал ей Хозяин Ливня. – Я думаю, что двух или трех восходов тебе будет достаточно».
      «Как бы не так. Нужно провести долгие годы в рабстве у гнусных хумансов, чтобы научиться ценить одиночество». А увидев только один-единственный восход, Агата поняла, что ей не хватит ни двух, ни даже десяти.
      Сам замок, похоже, был нежилым – тишь, пустота, никакой обстановки или предметов роскоши. «Ты сделаешь вес сама», – говорил Хозяин Ливня. Но это потом, потом, после того как она отдо…
      А что, если в это время имперские легионы уже подходят к Бросовым землям? – вдруг обожгла се страшная мысль. Агата замерла, не в силах пошевелиться. Она НЕ выполнила приказ магов Арка! Хозяин Ливня НЕ убит, и его меч НЕ принесен в башню Красного Ордена!
      «Так что помешает магам теперь двинуть войска вперед? Мама.., отец.., что будет с ними, что будет с остатками народа Дану, которые ты так хотела спасти. Сеамни Оэктаканн?»
      Она почувствовала, как покрывается потом. Хотелось вскочить, куда-то немедленно бежать, что-то немедленно делать; как она могла забыть о ТАКОМ?!
      Агата вихрем вылетела из комнаты, очутившись на неширокой галерее, что вела вокруг центральной винтовой лестницы. Где же искать Хозяина? Где он может быть?..
      Сеамни неосознанно выбрала себе покои на самом верху, под крышей башни. И теперь бегом бросилась вниз.
      Второй ярус. Пустые комнаты, голые стены, никого и ничего. Дальше, дальше! Третий ярус. То же самое.
      Ступеньки сами ложились ей под ноги. Она летела, не чуя под собой опоры. Ниже, ниже, ниже!
      Пустые ярусы один за другим оставались за спиной. Агата с разбегу миновала самый нижний, где были выходившие во двор двери; лестница вела дальше, в подвалы; там девушка еще ни разу не бывала.
      Воздух изменился. Стал как будто бы гуще, спертей, тяжелей; и Агате показалось – она чувствует кислый привкус Смертного Ливня. Со всех сторон надвинулась темнота; на стене девушка увидела факел, воткнутый в ржавое железное кольцо.
      Откуда здесь факелы? Да и зачем они, если наверху замок отлично обходится без них – несмотря на то, что на пронзавшей башню сверху донизу винтовой лестнице окон не было совсем?
      Изменились и сами стены. Они внезапно обрели вид донельзя древних, потрескавшихся, с пятнами мха, с сочащейся по швам водой (откуда она здесь, если замок стоит на высоченном горном пике?); ступеньки стали стертыми, точно по ним ступали бессчетные тысячи ног.
      Агата замешкалась. Куда она идет? Ведь, наверное, достаточно Просто позвать Хозяина – мысленно, без всяких слов?
      Она попыталась. Ничего. И лишь снизу, из темной глубины, куда вела, свиваясь бесконечными кольцами, каменная лестница, донеслось нечто наподобие ударов молота о наковальню. Очень-очень глухих и далеких.
      Агата продолжила спуск. Теперь она уже не бежала, она осторожно шла, касаясь стены рукой, – камни ступеней стали предательски неустойчивы.
      Кислый запах все усиливался и усиливался. Агата закашлялась – что же будет дальше? Она просто не сможет идти!
      Однако она смогла. Из глаз беспрерывно текли слезы, горло душил кашель – она спускалась. В воздухе сгустился туман, мглистое марево, в котором угрюмо и смутно маячили блеклые пятна факелов. Вскоре Агата уже с трудом могла различить собственную вытянутую руку. Что же будет дальше, как она станет искать Хозяина?
      «Стыдись, – сказала она себе. – Ты прошла огонь и воду, ты ускользнула из-под Смертного Ливня, в твои, именно в твои руки отдан был Иммельсторн; так неужели ж ты отступишь сейчас, когда все, что от тебя требуется, – это спуститься по темной лестнице и слегка покашлять?»
      На какое-то время это помогло. Однако потом стало только хуже. Намного хуже. Снизу доносились какие-то замогильные стоны, кислая вонь сделалась почти нестерпимой, Агате пришлось оторвать полосу от подола собственного платья, смочить в попавшейся луже и прижать к лицу – это принесло некоторое облегчение.
      Потом к стонам и кислому туману добавилась целая армия злых, что-то постоянно шепчущих голосов, Казалось, они хором проклинают ее, Сеамни, предрекая ей невиданные горести и муки. На дне души ожил и зашевелился страх – хотя Агата и была уверена, что после всего пережитого ничто испугать ее не в силах. Оказалось, что очень даже в силах, Девушка остановилась. Бешено колотилось сердце, каждый его толчок болезненно отдавался в межреберье, как будто там, в груди, бился в слепом ужасе о прутья костяной клетки насмерть перепуганный зверек.
      – «Нет. Я должна идти дальше! И я пойду»…Виток, виток, еще виток – ноги устали спускаться, и Агата боялась даже думать, как же она станет выбираться из этих глубин. Туман, по счастью, больше не сгущался; однако пришлось несколько раз останавливаться и мочить тряпку в стекавших со свода струйках – без этого дышать было совершенно невозможно.
      …А потом лестница кончилась. Перед Агатой в тумане смутно виднелось устье широкого тоннеля.
      Пошатываясь, она двинулась туда. Удары молота и глухие стоны слышались теперь совсем близко.
      …В зале туман чуть рассеялся, хотя дышать легче не стало. Исполинский зал тянулся во всех направлениях, насколько мог окинуть взор. Рыже-алые цепочки факелов уходили в бесконечность; в темноте смутно виднелись отблески огня на гладких, словно бы отполированных гранях, уходящих вверх, куда не мог дотянуться свет.
      Агата вгляделась – впереди, шагах примерно в ста, из одной области мрака в другую тянулась цепочка странных созданий, частью смахивавших на зверей, частью – на людей. Двигались они странно, судорожными рывками, словно увечные или раненые. Да, впрочем, так оно и было – на теле каждого, неважно, зверином или человеческом, зияли страшные черные раны; Агате показалось, что кое-где даже обнажились кости.
      Длинная живая цепь ползла и ползла унылой чередой; в этом монотонном движении было нечто завораживающее. Агата невольно подалась вперед, пытаясь рассмотреть подробности.
      – Выпью, выпью, выпью… – вдруг раздалось глухое бормотание – где-то там, далеко впереди. Послушное эхо исправно донесло до Агаты смягченные и ослабленные отзвуки.
      Она замерла. Неужели Хозяин Ливня?.. Сеамни попыталась повернуть назад – однако ноги не слушались. Они сами несли девушку вперед, все ближе и ближе к жуткой шеренге. Теперь уже стало видно, кто шагает в ней – упырь с напрочь сожженным боком, кости черепа обнажены, одного глаза нет, вместо него – черная пустая дыра, крылатый вислюг, чешуя на боках и спине вся изъедена, словно его окунули в кислоту…
      Кислоту? Ну конечно же, кислоту! Агата замерла, пораженная своей догадкой. Тянувшаяся перед ней цепь была цепью жертв Смертного Ливня. Все, кого застигла и скосила широкая коса смерти и кто не попался на глаза Хозяину, шли теперь его мрачной подземной темницей, не то сами во плоти перенесенные в его замок, не то отражения их несчастных душ.
      И цепочка эта шла навстречу самому Хозяину Ливня.
      Обмерев, Агата шагала вдоль нее. Люди, чудища, Нелюдь – все живое и хоть в малой степени разумное, застигнутое врасплох или под плохим укрытием, шагало теперь здесь, без малейшей искры разума в угасших глазах – конечно, у кого еще оставались глаза.
      Стараясь не смотреть на несчастных, Агата вновь почти бежала вдоль их казавшегося бесконечным ряда. По обе стороны возвышались какие-то постаменты из гладкого черного камня, не простые постаменты – девушка чувствовала устремленные на нее алчные взоры, слышала шепот бесчисленных губ «выпью, выпью, выпью тебя!..»
      Цепочка завернула за очередной такой постамент. В глаза плеснуло мелькание низких языков необычайно темного, почти что черного пламени. А на высоком каменном монолите, окруженном танцующими огнями, стоял Хозяин Ливня; у подножия горел костер, сложенный из нагих костяков.
      Агата едва не лишилась чувств от ужаса. Вот закованная в ржавые латы рука внезапно и резко удлинялась, тянулась вниз, хватала очередную жертву за плечи и резко вздергивала ее вверх. В левой руке у Хозяина – его жуткий череп-фонарь. Когда зеленые клинки лучей упирались в лицо несчастному, пронзали голову насквозь, еще уцелевшая кожа, мышцы, жилы начинали мгновенно чернеть, слезая с костей каплями зловонной черной жижи. На миг можно было заметить быстрое радужное сияние, исчезающее под краем рогатого шлема; зеленые лучи скользили дальше, освобождая скелет от плоти, – и вот в костер падает новая порция пищи для огня.
      Глухие стоны, что слышала Агата, – это те последние звуки, что издавала плоть обреченных, прежде чем перейти в ничто и бесформенной кашей, крупными черными каплями стечь на пол и затем, по выдолбленным в камне желобкам, – куда-то еще дальше.
      Пылающая сплошным огнем смотровая щель шлема поднялась. Нечеловеческий взор уперся в Агату.
      – О! Ты уже здесь, о Дочь Дану! – прогрохотал чудовищный голос. – Ведомо было мне, что ты долго не усидишь в одиночестве и душа твоя взалкает действия. Это хорошо! Идем же, и скажи мне, в чем твоя нужда!
      Агата судорожно сглотнула – Хозяин Ливня подхватил с пола ребенка, человеческую девочку лет примерно восьми. Левая часть ее лица была полностью, до кости, сожжена, зато правая отличалась невероятной, почти немыслимой для извращенного хумансового рода красотой.
      – Таких особенно люблю, – невозмутимо заметил Хозяин Ливня, поднимая пылающий череп. – Но ты пока еще не готова принять эту пищу, – благодушно объявил гигант, одним движением оказываясь подле Агаты. Нагой костяк ребенка уже рухнул в огонь. – Хотя пройдет совсем немного времени – и ты уже не захочешь ничего иного.
      – Н-не з-захочу?..
      – Конечно. Души людские и не людские – истинная пища того, кто хочет обрести настоящее бессмертие, – напрямик пояснил исполин.
      – Н-но я.., я… Я пришла совсем не потому, а…
      – Говори! Говори смелее, о Дочь Дану! Если это в силах моих, я постараюсь исполнить желание твое!
      – Я-а., я не могу говорить здесь…
      – Тебя смущает моя трапеза? – удивился Хозяин Ливня.
      – Да-а… – только и смогла выдавить из себя Агата. Гигант некоторое время колебался. Оставлять столь приятное занятие ему явно не хотелось.
      – Хорошо, о Дочь Дану, – наконец решился он. – Остальную добычу я прикончу завтра. Эй вы, сыть, завтра я приду за вами! Наслаждайтесь второй жизнью, сколь бы краткой она ни оказалась! Ха-ха-ха! – Он разразился бурным грохочущим смехом.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.