Ник Перумов
      Адамант Хенны
      Сноп огня в кулаке эта жизнь нажила,
      Возжелавшая боли и брани,
      И горят вдалеке полевые костры,
      И остры адамантовы грани.
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. 1732 ГОД. НАЧАЛО ЛЕТА
      ПРОЛОГ
      Всласть натешившись, волны швырнули на береговой песок бесчувственное человеческое тело. Слугам Ульмо быстро наскучила скверная игрушка, бросившая даже и бороться за жизнь. Пока она билась, дергалась, извивалась, отчаянно пытаясь вырваться из зеленоватой пучины наверх, к живительному свету и аэру, - они с удовольствием забавлялись ею, опрокидывая в последний момент, когда несчастному уже казалось, что он вот-вот сможет глотнуть воздуха. Волны внезапно и коварно обрушивались с разных сторон, загоняя тонущего в глубину, погребая его под своими прозрачно-голубыми телами. Он избавился от тянущей ко дну одежды и сапог, но все напрасно. Его неумолимо затягивало все глубже.
      Тонущий сопротивлялся до последнего. Однако с каждым мигом силы таяли, и вот наконец руки бессильно повисли, голова запрокинулась - человек оказался в полной власти бессердечных волн. Они забавлялись с утопленником еще некоторое время, но, видя, что он вот-вот пойдет ко дну, мгновенно оставили его в покое, устремившись на поиски новой игрушки. И тут внизу, в темной и холодной глубине моря, где-то в мрачных придонных впадинах, куда редко заглядывает сам Оссе, внезапно родилось некое движение: вверх устремилась размытая темная тень, не имевшая четких очертаний. Волны в ужасе шарахнулись от нее, поспешно уступая дорогу. Тень на миг замерла прямо под идущим вниз телом несчастного - и тотчас же растворилась, исчезла, словно ее тут никогда и не было. Однако появление ее не осталось без последствий. Раскинув руки, тело начало медленно подниматься из глубины вод. И едва на поверхности появилось бледное, уже заострившееся, словно в посмертии, лицо, как с запада примчал еще один, новый вал, легко подхвативший ничтожную капельку живой плоти, что оскверняла свободную стихию моря, и брезгливо, точно мусорщик падаль, погнал к берегу. Швырнул в нерастраченной злобе на песок - и отступил, весь в белой пенной крови.
      Некоторое время тело оставалось недвижным. Потом с хриплым выдохом-проклятием спасшийся приподнялся на локтях - изо рта тотчас хлынула вода. Застонав, он вновь рухнул; однако миг спустя вновь поднял голову, словно встревожившись. И верно - с запада, поднимаясь все выше и выше, катилась исполинская зеленоватая волна, которую издали можно было принять за облаченного в доспех воина, с пенным плюмажем на шлеме.
      Взор человека вспыхнул. Судорожным рывком он вскочил на ноги, нелепым подпрыгивающим бегом устремившись прочь от ненавистного моря. Перевалил за гребень песчаной дюны и рухнул, скатившись в неглубокую, поросшую мягкой травой впадину.
      Зеленая волна на горизонте разочарованно разгладилась.
      Спасшийся постепенно приходил в себя. Силы мало-помалу возвращались к нему; несмотря на царивший вокруг холод поздней осени и собственную наготу, человек, казалось, совсем не мерз. Он медленно сел; мозолистые, крепкие ладони бывалого воина и морехода обхватили голову. Человек словно бы пытался вспомнить нечто очень важное, пытался - и не мог.
      - Не помню... - прошептали посиневшие губы. - Ничего не помню... Имя? Нет... Слова... одни только слова...
      Стояло звонкое и жаркое лето.
      По узкой лесной тропке ехал всадник - горбун в немудреной черной одежде. Ему то и дело приходилось низко нагибать голову, кланяясь протянувшимся поперек тропы ветвям. В правой руке он сжимал обнаженный меч; лезвие покрывала какая-то зеленоватая слизь. Капли медленно катились по ложбинке кровостока к опущенному острию и падали наземь.
      Меж деревьями открылся просвет. Перед всадником расстилался роскошный луг, а в дальнем конце его над зеленым разнотравьем медленно поднималась зыбкая серая тень.
      - Все, как и рассказывали, - прошептал всадник. Конь захрапел, не слушаясь повода; наездник спешился. Привязал коня, поправил меч и двинулся вперед. Зыбкая тень уже успела сложиться в чудовищное подобие самого пришельца; длинный меч вытянулся едва ли не на шесть футов.
      - Я не отступлю, - холодно и скрипуче проговорил горбун, обращаясь к фигуре. - Я и так уложил многих твоих собратьев, не миновать того же и тебе!..
      Подняв клинок, горбун спокойно шагнул навстречу призраку, за спиной которого маячило разверстое устье пещеры...
      ...А когда горбун Санделло возвращался назад, лицо его, костистое, исчерченное морщинами, казалось, светится от счастья.
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      ИЮНЬ, 3, ХОРНБУРГ, РОХАНСКАЯ МАРКА
      Усталое войско возвращалось домой. Позади остались привольные степи; Белые Горы, поднявшись, закрыли полнеба. Миновав Врата Рохана и перейдя Исену, ратники расположились на отдых в Хелмском Ущелье.
      Эти места совсем недавно вновь вернулись под твердую руку Эдораса. Минуло всего два года, как молодой король Эодрейд отчаянным натиском взял главный оплот закрепившихся в Вестфольде ховраров. Штурм тогда был тяжелым, страшным, кровавым; если бы не помощь гномов, что вновь, во исполнение давней клятвы, ударили в спину защитникам крепости, Хорнбург бы устоял. После победы Эодрейд опустошил казну, остатками золота купив искусство Подгорного Племени, и те за истекшее время сделали цитадель Холма совершенно неприступной.
      Крепость стала опорой для роханского натиска на запад. Та, двухлетней давности война провела по Исене закатный рубеж Марки - кровью провела! - а теперь, после нынешнего похода, граница отодвинулась еще дальше в степи, на три дня доброй скачки, как записано в грамотах "вечного мира" с хазгами, ховрарами и дунландцами. Нынешний поход считался победоносным, во всяком случае, именно так повелел возглашать герольдам король Эодрейд.
      Встречать войско вышло немало народа - почти все нынешние обитатели Вестфольда, все, кто остался за чертой Сбора. Женщины, старики да ребятишки - мужчин забрала война, а подростки в это время несли охранную службу на границах. Несмотря на военное лихолетье, встречу воинам подготовили пышную - на зеленом ковре долины ждали накрытые столы. Старики качали головами - мол, не те яства, что раньше, куда как не те; но Рохан только-только начал оправляться от истребительного кошмара Исенской Дуги, и на глаза воинов навертывались слезы - они-то знали, чего стоило их женам собрать угощение...
      Но праздник начинался с иного. Торжественным маршем один за другим в крепость входили роханские полки.
      - Скажи мне, скажи, когда будет Холбутла! - теребила старшую сестру совсем юная девчушка лет четырнадцати, с длинной золотистой косой. Скажи, ну скажи, а?!
      - Да зачем тебе это? - поджала губы та. - Он на тебя и смотреть-то не станет! Даром ты по нему сохнешь, глупая!
      Вокруг засмеялись.
      - Сама ты глупая! Знаю, Фалда своего ждешь не дождешься! Не терпится?.. - тотчас огрызнулась младшая. - А мне уже про мастера Холбутлу и спросить нельзя!
      Смех усиливался.
      - Ишь какая бойкая! Самого маленького выбирает! Чтоб, значит, удобнее было... (послышалось двусмысленное хихиканье). А не рано ли тебе, красотка? Подросла бы сначала, а?
      - Маленького, да удаленького! - ухмыльнувшись, прошамкал беззубый дед. Годы согнули его спину, но не стерли с лица многочисленных шрамов - этот бывалый воин стоял в свое время на Исене... - Он у короля Эодрейда мало не лучший!
      - Вот и я говорю, - подхватила какая-то женщина, - Эовин всегда о героях мечтала!
      Но смутить девушку оказалось не так-то просто.
      - О ком хочу, о том и мечтаю, и спрашивать ни у кого не стану! сердито выпалила она, резко откидывая назад тяжелую косу. - А Холбутла герой, это все знают! Мама мне про него рассказывала - он еще на Исенской Дуге отличился! И в Эдорас первым ворвался!
      - Верно, верно, - кивнул старик. - Храбрости он непомерной! И откуда только берется... Так взглянешь - одним взмахом зашибешь! Ан не тут-то и было...
      - А говорят, у сородичей его, которых гондорцы "половинчиками" зовут, свое волшебство имеется, говорят, они исчезать умеют, а еще такое заклятье знают, что стрелы у них завсегда в цель летят! - затараторила женщина.
      - Будет болтать-то! - неодобрительно покачал головой дед. - Тоже выдумала - волшебство какое-то! Нет в них никакого волшебства и никогда не было. А разговоры все эти пошли, потому как лучше мастера Холбутлы и впрямь никто стрелы бросать не умеет!.. Э... э, погодите, балаболки! Эовин! Ты спрашивала - вот он, твой Холбутла!
      В широко распахнутые врата Хорнбурга входил бравым шагом полк пеших лучников. Война безжалостно проредила их строй, во всем полку осталось не более трех сотен воинов. Маршировали они тем не менее бодро, а впереди всех нешироко, но быстро шагал низкорослый командир. Несмотря на жару, он не расстался ни со шлемом, ни с доспехами - похоже, для него они превратились в подобие второй кожи. На широком поясе воина висел недлинный меч, по обычным людским меркам - просто кинжал, лишь более широкий и толстый. За спиной начальника стрелков виднелся колчан со странным, белого цвета луком. Оружие это уже успело прославиться от Пригорья до Исены, от Эдораса до Мордора - знаменитый лук Холбутлы, из которого он попадал в брошенную изо всех сил вверх монету или пробивал птичий глаз в полной темноте.
      За командиром Холбутлой двигались шеренги воинов - по шести в ряд. Полк снискал большую славу: благодаря меткости его стрелков роханская армия смогла с налету взять сильно укрепленный Тарбад - важнейший южный оплот захвативших Арнор истерлингов. Ни один из защитников не смог высунуться из бойницы: воздух заполнила колючая свистящая туча, и, касаясь тел, она волшебным образом оборачивалась торчащими из окровавленной плоти простыми деревянными древками. Казалось невозможным, что Смертные, не эльфы, могут стрелять так быстро и метко, но все знали, что мастер Холбутла не даром ест свой хлеб и не зря гоняет новобранцев до седьмого пота. В полку были собраны лучшие стрелки роханских земель, они могли запросто остановить любую атаку. В тяжелой Тарбадской битве, когда удача отвернулась от Эодрейда, полк Холбутлы уперся насмерть, перекрыв дорогу уже набравшей разбег истерлингской коннице, защитив оголенный бок войска, и продержался до тех пор, пока не подоспел хирд Дори Славного... Полк стоял по колено в крови, а перед его строем громоздился скользкий вал из конских и человеческих тел, весь утыканный длинными серооперенными стрелами роханских удальцов... Об этом знали и об этом помнили.
      Полк мастера Холбутлы миновал ворота крепости. Там, на зеленой траве Хелмского Ущелья, толпились те, кто пришел встретить ратников. Все кричали разом - кто-то надеялся увидеть в строю родное лицо, выкликая по имени мужа, брата или сына, кто-то просто орал "Наши!" или "Победа!"; визжали и вопили дети.
      - Мастер Холбутла-а! - подпрыгивая, закричала девчонка со звонким именем Эовин, названная так в честь знаменитой Эовин, девы-воительницы, сокрушившей вдвоем с далеким предком мастера Холбутлы самого Короля-Призрака на Пелленорских Полях.
      Низенький командир лучников услышал переливающийся серебром голос девушки и, улыбаясь, повернулся. Когда-то он, верно, был румян, круглощек и русоволос; а теперь почти все волосы стали снежно-белыми от ранней седины, щеки ввалились, над переносицей пролег застарелый шрам. Серые глаза потеплели; давно застывший в них холод, свойственный бывалым воинам, на время отступил.
      - Привет и спасибо за встречу! - крикнул в ответ командир лучников.
      - Слышала?! Слышала?! Он ответил мне! А ты говорила - и не посмотрит! Эовин показала язык недовольно отвернувшейся старшей сестре. - Спорим, что я станцую с ним после сегодняшнего пира!
      - Совсем в уме повредилась девка, - лицемерно вздохнула женщина рядом, та самая, что утверждала, будто сородичи Холбутлы владеют магией, но ее желчь пропала даром - дерзкая девчонка скорчила ей рожу и ловко, точно ящерка, скользнула прочь сквозь толпу.
      За полком лучников шла тяжелая панцирная пехота. Ее с большим трудом возродили в Рохане совсем недавно, переняв частью у гномов, а частью у истерлингов; Вестфольд, чья фаланга каменной плотиной запирала путь бурному половодью ангмарцев и истерлингов на Исенской Дуге, лишился в том кошмаре всех до единого бойцов.
      Пеший полк был почти вдвое многочисленнее стрелков и возглавлялся двумя тоже невысокими, но очень широкоплечими воинами. Ростом они были по плечо роханцам, зато руки их толщиной и силой могли соперничать с медвежьими лапами.
      - Гляди, гляди - гномы! - зашумели в толпе.
      - Что, те самые? Рыцари Торин и Строри?
      - Разуй глаза, кибитка! Кто ж еще? Кто у короля полками панцирников командует? Эге-гей! Тангарам преславным - привет!
      Один из командиров-гномов на ходу повернулся к крикнувшему.
      - И тебе привет тоже! - гаркнул он так, что у всех без исключения заложило уши. - Ну как, все тут у вас готово? Пива наварили?
      - Наварили, наварили! - отозвался целый хор голосов. - Будет чем жажду утолить!
      - Вот и славно! - заметно оживился второй гном, пониже ростом. - У меня горло ну прям-таки совсем пересохло! Если на мою долю меньше полновесной бочки достанется - обижусь смертельно!
      И воины, и встречавший люд захохотали.
      - Да там и пять бочек на брата будет, и шесть даже! - крикнул кто-то.
      - О! - Маленький Гном вскинул руку. Латную рукавицу он так и не снял. А я-то боялся - ну как не хватит? - закончил он с уморительно-серьезным видом.
      Последним, по недавней роханской традиции, в крепость въехал король Эодрейд. Победоносного правителя, вернувшего почти все роханские земли, встретили дружными восторженными криками. Миновав ворота, король натянул поводья и привстал в стременах.
      - Спасибо вам за ожидание и встречу! - крикнул он. В наступившей тишине его голос достигал самых дальних уголков ущелья. - Мы победили! Правый берег Исены вновь наш, и с западного рубежа наших владений вновь видно море! Недалек тот день, когда мы вновь будем владеть всем, чем владели наши предки, чем владел великий Тенгел Трижды Прославленный! А пока давайте отдыхать и радоваться! Пусть сегодня здесь будет настоящий праздник!..
      Торжество и в самом деле удалось на славу. Король, его юные сыновья и дочь, все Маршалы Марки, военачальники полков, вся знать были в эту ночь с теми, кто мечом или плугом приближал победу. Эодрейд, хлебнувший лиха в страшную осень 23-го, не чурался незнатного люда - и, кстати говоря, никогда не употреблял слов "чернь" или "простонародье"...
      Правда, потом, когда над Хелмским Ущельем щедро вызвездилось высокое летнее небо, правитель Рохана все же собрал "ближний круг" в высокой башне Хорнбурга, в том самом покое, где стоял, глядя на сражение, сам великий Теоден. Стол накрыли на десятерых - король, его Маршалы и военачальники. Их осталось немного - нынешняя армия Рохана не в пример меньше той, что насмерть стояла на Андуине и Исене...
      Нет нужды говорить, что Фолко, сын Хэмфаста, более известный в Рохане как мастер Холбутла, и друзья гномы Торин, сын Дарта, и Строри, сын Балина, по прозвищу Маленький Гном, были в числе приглашенных.
      Былому "хоббиту не от мира сего", книжному червю, что изобретал тысячу и один способ отвертеться от прополки репы или окучивания картошки, в этом году исполнялось тридцать восемь лет - для народа невысокликов лишь самое начало зрелости. Правда, глядя на него нынешнего, никто из сородичей не дал бы ему меньше пятидесяти. Война на Западе полыхала уже без малого десять лет, то призатухая, то вновь охватывая истребительным пожаром все земли от Белых Гор до Голубых, и, увы, оставляла свои следы и на лице Фолко.
      Однако кое-что и не изменилось, например мифриловый доспех или, главное, гундабадский трофей Олмера, таинственный клинок Отрины с украшенным голубыми цветами лезвием, клинок, что оборвал земной путь Короля-без-Королевства. Фолко не расставался с оружием ни днем ни ночью. За десять лет износились, истерлись кожаные ремешки ножен, и Малыш по просьбе хоббита выковал тонкие, но очень прочные цепочки, на которых теперь и висел кинжал.
      Гномы изменились меньше: их раса отличается долголетием, двести пятьдесят лет для них - тот возраст, когда еще выходят на бранное поле и крепко держат топор.
      - Эй, Малыш, сколько можно копаться?! - выходил из себя Торин, уже стоя у двери. - Опаздываем! Невместно нам приходить позже остальных! Ты не девчонка, чтобы прихорашиваться перед зеркалом! Надевай что ни есть, и айда!
      - Оставь ты его, Торин, - невозмутимо заметил хоббит, закалывая фибулой нарядный плащ. Поневоле пришлось обзавестись изрядным гардеробом - король Эодрейд очень хотел, чтобы его двор выглядел попышнее и попраздничнее, и понятно - люди устали от войны и хотелось простых человеческих радостей вроде нынешнего праздника.
      Разумеется, давно прошло время, когда друзья со священным трепетом входили в общество сильных мира сего. Ныне они сами стали сильными. Не они искали службы, а служба искала их. Умный и дальновидный Терлинг, правитель Нового Королевства, которое роханцы по привычке называли Арнором, звал всю троицу к себе, предлагая высшие посты в своей армии, после того как ополчение Хоббитании под командованием Фолко Брендибэка, сына Хэмфаста, и его спутников-гномов Наголову разгромило вторгшуюся орочью орду в 26-м. Этчелион, герцог захваченного истерлингами и харадримами Итилиэна, едва не посадил всю троицу под замок, узнав, что они намереваются оставить его отряд. Правитель беорнингов предлагал лучшие лены в его владениях, если Фолко и гномы согласятся стать военачальниками в этом королевстве... Друзья привыкли. За прошедшие годы они не раз вступали в армии Рохана, Гондора, Беорнингов, сражались за Хоббитанию, но всякий раз уходили, после того как победа была достигнута, не отказываясь от почестей, но отвергая попытки навсегда оставить их в тех краях. Эодрейд понял это первым и не навязывал друзьям свою волю. Потому-то Фолко, Торин и Малыш чаще всего оказывались именно в рядах роханского войска... А впереди них уже летело рожденное военным лихолетьем поверье: "Там, где невысоклик, Гном Большой и Гном Маленький, - быть победе!"
      Прошли давно и те времена, когда друзья сражались простыми ратниками в рядах полков, гадая, что сделают назавтра командиры и правители. Теперь они сами сделались командирами. Повинуясь их приказам, шли в атаки сотни людей. Война - лучший, хоть и жестокий учитель; она вышколила Фолко, превратив из мирного, чуть хвастливого и несколько наивного хоббита в опытного, бывалого командира, - случай для его сородичей совершенно небывалый. К тому моменту, как судьба вывела его на стены Серой Гавани, преображение уже почти завершилось. Десять последующих лет он набирался опыта, поднимаясь все выше в тех армиях, куда посылала его совесть. Он не стал наемником, солдатом удачи - нет, он воевал за то, чтобы Запад вновь стал бы прежним. В Рохане это почти удалось сделать, и Гондор уже восемь лет, как вернул себе Минас-Тирит; дело теперь за Арнором, и Фолко верил, что придет день, когда над башнями Аннуминаса вновь взовьется бело-синее знамя - знамя, под которым он впервые пошел в бой. Хоббит понимал, что мир никогда уже не станет таким же, как встарь - исчезли Гавани, пал Кэрдан Корабел, - но не воевать за то, чтобы вернуть к жизни хотя бы призрак кажущегося сейчас таким прекрасным прошлого, он не мог.
      На поздний ужин к Эодрейду они явились вовремя, при полном параде, при мечах и топорах, в лучших одеждах - только без доспехов. Мифриловые кольчуги и все прочее Малыш самолично запер пятью замками, не доверяя никому. А открыть замки, сработанные Маленьким Гномом, можно было, лишь разнеся в щепки саму дверь.
      - О! Мастер Холбутла! Почтенные гномы! - Король поднялся из кресла, оказывая честь своим лучшим рыцарям.
      - Приветствуем могучего Эодрейда... - начал было Фолко обычное придворное приветствие, однако правитель остановил его властным жестом:
      - Сейчас не до церемоний... На поле под Тарбадом вы говорили со мной совсем иначе! И я хотел бы, чтобы так осталось и впредь. Садитесь! Угощение небогато, но требовать большего с Вестфольда... - он покачал головой, - садитесь, я собрал вас не есть, а говорить.
      Учтиво раскланявшись с остальными Маршалами, Фолко и гномы уселись на свободные места возле длинного стола. К немалому огорчению Малыша, на белоснежной скатерти сиротливо ютилось лишь несколько блюд с легкой закуской. Пива не было совсем, вместо него стояли темные бутылки старого гондорского, явно еще довоенной закладки. (Войной все на Западе называли именно вторжение Олмера, а отнюдь не те бесчисленные походы и сражения, что последовали за гибелью Короля-без-Королевства. Время оказалось разрезанным надвое - до Войны и после. Нечего и говорить, что теперь времена "до Войны" почитались истинным Золотым Веком.)
      - Друзья, - король опустил золотую чашу - единственную реликвию, что осталась в роду роханских королей от Теодена Великого, - для всех на Западе, Севере и Востоке наш поход закончен. Однако же это не так.
      Эодрейд умел поразить приближенных. Даже видавшие виды Маршалы изумленно воззрились на правителя. Малыш и тот бросил с тоской озирать стол - не появится ли на нем внезапно что-нибудь посущественнее из еды? и, приоткрыв рот, оторопело уставился на короля.
      Эодрейд выглядел очень внушительно. Ему едва минуло сорок лет, и он был в расцвете сил; золотые, как и положено роханскому правителю, волосы ниспадали до плеч, глубокие серые глаза смотрели жестко и пронзительно. Длинные усы опускались до подбородка - мода, перенятая у восточных племен, хотя в этом никто не хотел признаваться. Шрамы - лучшее украшение мужчины - пересекали его лоб и левую щеку. Обычно король одевался подчеркнуто скромно, однако на праздниках роскоши его одежд могли бы позавидовать даже короли Нуменора. И мало кто знал, что все эти украшения - золотое шитье, алмазы, сапфиры, изумруды, бархат и парча - все взято взаймы у гномов, и королеве приходится ночами гнуть спину, вышивая плащи для торжественных выходов подземных правителей... Порой, не кичась короной, ей садился помогать Эодрейд, но об этом знало лишь несколько человек во всем королевстве, и невысоклик Фолко, сын Хэмфаста, был среди них.
      - Однако же это не так, - повторил король, пристально оглядывая соратников. Все они, как один, были очень молоды для своих высоких постов: старая гвардия Рохана вся полегла на Исенской Дуге. Сейчас королевство Эодрейда с трудом могло выставить восемь-десять тысяч копий - и это лишь если призвать всех, от пятнадцати до пятидесяти. Впрочем, народ-войско иного и представить себе не мог.
      - Война только начинается, друзья, только начинается. - Король поднялся из-за стола, по привычке держа в руке чашу Теодена, полную до краев. Так, с полной чашей, король зачастую и заканчивал пиры - он не любил хмельного.
      - Но... мы же приняли "Вечный мир"! - пробасил Эркенбранд, уже немолодой, огрузневший воин, прямой потомок того самого Эркенбранда Вестфольдинга, что сражался с ратями Сарумана в дни Войны за Кольцо. Он единственный из старых приближенных Эомунда, отца Эодрейда, кто прошел Андуин, Исену и дожил до этих дней. За ним единственным молчаливо признавалось право перебивать короля.
      Эодрейд спокойно кивнул:
      - Верно, Храбрейший. Но разве человек, которому приставили к горлу нож и вынудили расстаться с его добром, не имеет права вернуть свое достояние силой? У нас отняли плоды наших побед, тарбадская неудача дорого обошлась Рохану... И потому для меня мое имя на том пергаменте, которому придают столь большое значение ховрары, дунландцы и хазги вкупе с истерлингскими варварами, не более чем росчерк, оставленный ребенком на прибрежном песке. Еще миг - и волна сотрет письмена без остатка... Так и здесь. Храбрейший. Я принял мир, потому что иначе войско могло бы понести слишком тяжкие потери на обратном пути. Я сделал так, что мы смогли вернуться беспрепятственно. Договор сделал свое дело, и его можно забыть.
      Король вновь обвел всех собравшихся взглядом:
      - Да, я знаю, о чем вы все сейчас думаете - как же так, правитель Рохана дал слово, а теперь собирается вероломно нарушить его! Признайтесь, каждому ведь пришла в голову эта мысль, не так ли? Мне она пришла первому, уж поверьте. Но иного выхода у нас нет. Олмер был великим завоевателем, что бы о нем ни говорили. И он знал, как нужно нападать - внезапно, стремительно, не давая врагу опомниться, на его плечах врываясь в города! Вспомните повесть Теофраста Письменника... Если мы не переймем уроки Короля-без-Королевства - Исена может повториться. Только на сей раз уходить будет уже некому и возрождать Рохан тоже. На Дуге у нас было шестьсот полных сотен! Никогда Рохан не выставлял такой силы, и что же? Наша рать была стерта в пыль! Я до сих пор поражаюсь, как потом удалось собрать тридцать тысяч...
      Фолко сидел ни жив ни мертв от изумления. Эодрейд, благородный король Рохана, чье слово считалось крепче камня, готов первым втоптать свое имя в грязь, покрыв себя вечным позором. Слова рвались у Фолко с языка - он неложно уважал правителя Рохана, они не раз сражались бок о бок, и покорно склонить голову после ТАКОГО - нет, это не для него!
      - Немного внимания, друзья. - Король поднял руку. - Послушайте меня еще немного. Суть того, что я хочу сказать вам, весьма проста. Дело в том, что заключенный нами мир - не обычный мир. Все понимают, что ни мы с хазгами, ховрарами и прочими находниками ужиться не сможем, ни они с нами. Поэтому одно из двух - либо они уничтожат нас, либо мы уничтожим их. Вспомните, как сражались дунландцы в этой войне!
      Фолко помнил. Однако он помнил и роковой удар дунландской пехоты в тыл уже окружившим воинство Олмера роханцам во время Исенской битвы, помнил и страшную месть уцелевших степных всадников... Под кровавыми счетами черту не подведешь. Да и теперь чудом уцелевшие остатки дунландского племени вновь дали бойцов в армию ховраров. И дрались дунландцы отчаянно...
      - Долго так продолжаться не может, - говорил король, лицо его мало-помалу темнело от сдерживаемого гнева. - Настанет день, и нас сотрут с лица земли, если мы до этого не внушим всем врагам такой ужас, что они начнут пугать детей в колыбелях нашим именем!
      Фолко опустил глаза. Что-то ворохнулось около сердца тупой, ноющей болью. Знакомые слова... Месть, месть и еще раз месть! - разве он сам не жил по этому волчьему закону последние десять лет?
      Король отпил из чаши - небывалое дело, верный признак того, что Эодрейд сильно взволнован.
      - Сейчас никто не ждет нашего удара. Вражьи прознатчики доложат, что войско ушло в Хорнбург и его вот-вот распустят по домам. А мы в это время пройдем тайными тропами через Белые Горы, обогнем их с запада, отрежем ховраров и хазгов от помощи Огона и Терлинга, а потом начнем большую охоту! Живым уйти не должен никто.
      - Мы воины, а не палачи! - прохрипел Эркенбранд. Глаза старого воина горели от гнева.
      - Знаю. - Голос Эодрейда зазвенел. Король тоже с трудом сдерживал ярость. - Выбирай, Храбрейший: или мы станем палачами сами, или другие станут палачами для нас! А я хочу, чтобы Рохан жил. Любой ценой, и моя собственная жизнь, да что там жизнь - честь! - ничто в сравнении с этим. А уничтожив всех врагов в междуречье Гватхло и Исены - и тем более взяв Тарбад! - мы сможем по-другому говорить с Аннуминасом... Мы заставим их признать нашу неприкосновенность!.. А теперь я хочу услышать вас. И первым прошу стать тебя, мастер Фолко!
      Хоббит удивленно поднял брови - он никак не ожидал подобного. Бросил быстрый взгляд на друзей гномов: лица их были непроницаемы, словно каменные маски. А это в свою очередь значило, что услышанное им не нравится, и притом очень сильно.
      Фолко поднялся. Уловив на себе неприязненный взгляд Эркенбранда, он повернулся к старому воину и почтительно поклонился ему.
      - Мой повелитель, быть может, начать лучше было бы Храбрейшему?..
      - Предоставь решать это мне! - непривычно жестко отрубил король. - Ты тоже был и на Андуине и на Исене... как и я, кстати. Так что говори смело.
      Фолко поднял брови - так, чтобы это видел засопевший от обиды Эркенбранд: мол, все понимаю, но выполняю приказ, не обижайся на меня, Храбрейший, и начал:
      - Мой повелитель, по-моему, это безумие. Войско утомлено и ослаблено потерями. В поход можно вывести не более шести полных тысяч - остальных нужно оставить в Хорнбурге и на Исене. А кроме этого, нельзя забывать и о восточной границе. За Андуином неспокойно... Но главное даже не это. О мой король, я немало времени провел в одном отряде с теми же хазгами и знаю: раз изменивший слову перестает быть для них человеком. Если своему слову изменит правитель большой страны - в глазах хазгов весь его народ превращается из людей, пусть даже и врагов, в хищных зверей, которых нужно уничтожать безжалостно и беспощадно, и чем скорее, тем лучше. Сейчас _слово короля Рохана_, - с нажимом произнес последние три слова Фолко, ценится куда выше золота. Потому что он ни разу не отступал от него. И быть может, своим словом ты вернее защитишь королевство, чем мечами и копьями? Это первое и главное. Я мог бы еще много чего сказать о том, что план похода хоть и хорош - действительно, никто из врагов не будет ждать нас со стороны моря, а если возобновить договор с Морским Народом, то шансов на успех прибавится, - но намеренно оставлю все эти рассуждения в стороне. Ибо, по мысли моей, королевское слово не может быть нарушено ни при каких обстоятельствах. Я сказал.
      - Молодец! - опускаясь на место, услышал хоббит горячий шепот Торина. Сидевший ближе Малыш просто пожал Фолко руку - и так, чтобы все видели.
      Эодрейд выслушал хоббита молча, лишь на скулах его играли желваки.
      - Мысли мастера Холбутлы мне понятны, - ледяным тоном проронил властитель Рохана. - Что скажут остальные? Что скажешь ты, Храбрейший?
      Грузный Эркенбранд с трудом выбрался из кресла.
      - Что могу сказать я, старый и немощный? - Голос его все еще дрожал от обиды. - Мой король давно уже живет плодами собственных мыслей, да еще и дает в Коронном Совете первое слово чужакам и наемникам, пусть даже весьма искусным!
      Внешне Фолко остался невозмутим, хотя внутри у него все тоже сжалось от обиды. "Ах ты старый, выживший из ума пень! И это после всех битв, в которых я сражался под роханскими стягами!"
      Рядом с хоббитом яростно засопел Малыш, уже готовый броситься на обидчика.