Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Парикмахер Тюрлюпэн

ModernLib.Net / Перуц Лео / Парикмахер Тюрлюпэн - Чтение (стр. 3)
Автор: Перуц Лео
Жанр:

 

 


      Тюрлюпэн, с ножницами в руке, блаженно улыбаясь, закрыл глаза. Он представлял себе пергамент с печатью из желтого воска, висящей на зеленом шелковом шнурке.
      - Это, конечно, нелегко, - продолжал писец. - Перед парламентом каждое заявление должно быть подкреплено доказательствами. Чуть только заявишь то или другое, сейчас же со всех сторон раздается: доказательства, сударь, не угодно ли представить доказательства?
      - А что ему нужно сделать, чтобы добиться признания своих прав?
      - Прежде всего он должен раздобыть выпись из актов о крещении, объяснил господин Фруассе. - Это стоит денег. Затем - двух ходатаев, одного из судейского сословия, другого - из дворянского. За деньги он их найдет. Затем - готовых присягнуть свидетелей.
      - Свидетелей? - спросил придушенным голосом Тюрлюпэн. - Как же он найдет в таком деле свидетелей?
      - Если у него есть деньги, то он их сколько угодно найдет, - ответил писец. - Это очень просто.
      Чрезвычайно озабоченный, Тюрлюпэн окончил прическу. Деньги! У него их не было. Он стал соображать, какую сумму может наспех сколотить. Продать праздничный камзол - он стоит двенадцать ливров; перину; маленькое серебряное распятие. Потом - стенной ковер, тот, что у него в комнате наверху, с изображением царицы Юдифи. Но перина и ковер принадлежали не ему, а вдове Сабо.
      И Тюрлюпэн сказал тихо и удрученно:
      - Денег у него нет.
      - Нет денег? - разочарованно воскликнул писец. - Отчего же вы этого сразу не сказали? Если у него нет денег, то дело его заранее проиграно.
      Тюрлюпэн положил на столик ножницы и гребень.
      - Он беден, - сказал он уныло, - где же ему достать деньги?
      - Это его дело, а не мое, - заявил писец. - Пять тысяч ливров, никак не меньше.
      - А я думал, достаточно пряди белых волос, - прошептал совсем тихо и растерянно Тюрлюпэн.
      Господин Фруассе встал и взялся за шапку. Но не ушел. Положил вдруг руку на плечо Тюрлюпэну и отвел его в угол комнаты.
      - Надо ей написать, что вся тайна раскрылась, - шепнул он ему доверчиво.
      - Написать? Кому написать? - спросил Тюрлюпэн.
      - Можно таким способом извлечь пользу из дела, раз вы в него посвящены.
      И так как Тюрлюпэн все еще не понимал его, писец высказался яснее:
      - Она должна заплатить за молчание.
      - Господин Фруассе, - прошептал Тюрлюпэн, побледнев от возмущения, вы жалкий человек. Ни слова об этом, я ничего не хочу об этом больше слышать.
      Писец парламентского советника сделал еще одну попытку доводами благоразумия склонить Тюрлюпэна к этому плану.
      - Я вас не понимаю, - сказал он. - Отчего вы не хотите улучшить свое положение? Какое вам дело до этой старой, тощей, расфуфыренной коровы, до этой сквалыги?
      - До кого? - крикнул Тюрлюпэн.
      - До герцогини.
      - О, - крикнул Тюрлюпэн, - это слишком.
      Он выпрямился. Как во сне увидел он перед собою высокую осанистую фигуру своей матери, ее просветленное страданием лицо, искавшие сына глаза. Ее оскорбили.
      Он чувствовал, как в нем проснулась гордость его предков. Он знал, как должен себя повести.
      - Сударь! - сказал он холодным тоном писцу парламентского советника. Из всех ваших слов мне ясно только одно: что вы хотите видеть меня перед собою со шпагою в руке.
      - Послушайте-ка, мадам Сабо, что там происходит, - крикнул господин Ле-Гуш. - Дуэль при свете факелов! Превосходно. Дуэль между писцом и цирюльником - это забавно.
      - О Боже, господин Тюрлюпэн! - завопила вдова, а господин Фруассе в тот же миг ответил:
      - Тебя видеть со шпагою в руке, дурак, это было бы жалкое удовольствие.
      - Вы дадите мне удовлетворение, - с глухою решимостью сказал Тюрлюпэн.
      - Удовлетворение? - глумился писец. - Ты его получишь. Ты мне волосы постриг, дуралей. Вот тебе два су. Это единственное удовлетворение, на которое ты можешь притязать. А если мне заблагорассудится, олух, то я и сам ей напишу.
      - Замолчать! - крикнул Тюрлюпэн.
      Он бросился на писца. Но тот ускользнул от него, перескочил через стол и мгновенно задул обе свечи. Впотьмах раздавались вопли вдовы, шум опрокидываемых стульев, звон разбитого умывальника и торжествующий голос Тюрлюпэна:
      - Вот ты наконец, мерзавец! Погоди, не уйдешь ты от меня!
      - Ого, - крикнул дворянин из Пикардии, - у тебя, братец, силы много. Но выпусти ты наконец мою руку, а не то мне придется надавать тебе без счету оплеух!
      И в то же время из другого угла донесся голос писца:
      - Дай-ка поглядеть на себя, швабра! Подойди-ка сюда, пластырь! Я научу тебя связываться со мною. Распорю тебе рыбьей костью живот!
      - Я задушу тебя! - вопил Тюрлюпэн, дравшийся впотьмах с ведром, метлою, парикмахерским болваном, корзиной для угля и барабаном для просушки волос. - Я переломаю тебе ребра!
      - Слышите, господин Ле-Гуш! Он задушит его! - стонала вдова. - Он переломает ему ребра! Разнимите же их!
      Внезапно луч света упал на побоище. Из комнаты, служившей вдове кладовой, спальней и кухней, выбежала, завернутая в простыню, маленькая Николь с огарком свечи в руке и жалобным голосом закричала:
      - Господин Тюрлюпэн, что случилось? Что сделали вы с моей кошечкой? Жамина, бедненькая моя Жамина, где ты, я не вижу тебя!
      Тюрлюпэн стоял, задыхаясь, посреди произведенного им разгрома. Он искал своего противника. Но как только стало светло, писец бросился к выходу и находился уже на улице, перед дверью в лавку. Чувствуя себя в безопасности, он показывал презрительным и в то же время жалостливым жестом на Тюрлюпэна, который стоял в свете свечи, взъерошенный, в разодранной одежде, с трудом переводя дыхание, с синяком на лбу и черным от золы лицом.
      - Поглядите-ка на него, сударыня! - сказал он. - Не грустно ли думать, что Христос из-за этого осла погиб на кресте?
      Деревянный болван полетел через всю комнату, но не попал в цель, потому что писец уже дал стречка. Тюрлюпэн, ринувшийся на улицу с щипцами в руке, готовый совершить убийство, поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как господин Фруассе исчез за ближайшим углом.
      Госпожа Сабо, охая и вздыхая, подбирала с пола осколки своего умывальника, маленькая Николь сидела, кутаясь в простыню, дрожа от холода, на скамье подле печки и прижимала к груди сыскавшуюся кошечку, господин Ле-Гуш потирал себе руки.
      - Пусть только посмеет ей написать! - бормотал Тюрлюпэн, чувствуя себя отвратительно. - Я ему размозжу череп. Он не знает ее имени, это лучше всего. Только бы он не показался здесь еще раз, я ему...
      Он умолк, он окаменел, и щипцы вывалились у него из рук. Порыв ветра пронесся по комнате, растрепал парик господина Пижо и запутался в простыне девочки, которая от усталости задремала на скамье.
      Вдруг Тюрлюпэн повернулся. В один прыжок очутился около вдовы Сабо и потащил ее за собою к двери.
      - Посмотрите... там! - пролепетал он, вне себя от волнения. - Она сама явилась, она была тут. Писец солгал, неправда все, что он говорил о деньгах, и свидетелях, и доказательствах. Она сама явилась, она знает теперь, где меня можно найти, - ах, госпожа Сабо, дело идет на лад. Мне не нужно ни денег, ни свидетелей. Я очень счастлив, госпожа Сабо, я очень счастлив!
      И, сжимая руку вдовы как в тисках, он показал на карету, которая медленно и тяжеловесно грохотала в темноте по улице Двенадцати Апостолов.
      Глава IX
      На следующее утро Тюрлюпэн спозаранку принялся за свою работу, как будто ничего накануне не случилось. Вдова, войдя в комнату с его завтраком, молоком и хлебом, застала его уже за тисками. Он разложил по длине локоны, предназначенные для парика господина Пижо, и придавал им гладкость и мягкость, увлажняя их древесным маслом. Работой этой он был, казалось, поглощен всецело, не отводил от нее глаз. Молоко остывало, у него не было времени завтракать. Он боялся наслушаться вопросов и попреков и к тому же не мог простить вдове того, что накануне, в избытке счастья и радости, чуть было не выдал ей своей тайны. И покуда он чувствовал на себе озабоченный и удрученный взгляд вдовы, желтый парик господина Пижо был для него самой важной вещью на свете. Но едва лишь госпожа Сабо вышла из комнаты, он отложил в сторону деревяшки для завивки и ушел в свои мысли. И между тем как он уставился в пространство мечтательным взглядом, вокруг него исчезли предметы повседневного обихода, стол, скамья, железная печурка, орудия его ремесла, и он видел в воображении карету дома Ла-Тремуй, тяжеловесно и пышно катившуюся по извилистым улицам, чтобы перенести его из безвестного и убогого существования в блестящую сферу великой судьбы, поджидавшей его.
      Но день подходил к концу, а от герцогини де Лаван не являлось посланцев. И когда поздно вечером из цирюльни вышел последний посетитель, бедный ткач, которому вдова, ради отпущения своих грехов, раз в месяц бесплатно подстригала бороду, Тюрлюпэн достал из сундука свой праздничный камзол и затем стал прощаться с вдовою.
      - Мне надо идти, - сказал он и потупился, - Я только жду, чтобы дождь немного утих.
      - Вы уходите? - воскликнула вдова, оторопев и исполнившись самых дурных предчувствий, потому что никогда Тюрлюпэн не уходил так поздно из дому и все вечера просиживал за своим стаканом вина на скамье подле печки, читая "Печать мудрости". - Вы уходите? Ночью, да еще в такую погоду?
      - Это правда, - сказал Тюрлюпэн, озабоченно поглядывая на новый свой камзол. - Сегодня конца не видно дождю. Не хочется мне идти, да ничего не поделаешь. Мне дан приказ, и я должен слушаться.
      - Я право не знаю, отчего вас беспокоят приказы господина Воклена, рассердилась вдова. - Пусть сам заботится о продаже своего сидра. Но может быть, вам его дочь дает приказы? В таком случае я понимаю, конечно, ваше усердие.
      - Госпожа Сабо, - сказал хмуро Тюрлюпэн, - я не знаю ни господина Воклэна, ни его дочери и мне также ничего неизвестно про его сидр. Нет, приказ, который мне дан, иного рода. Сам Бог меня позвал.
      - Вы не знаете господина Воклэна? - воскликнула с возмущением вдова. И вы хотите, чтобы я этому поверила? А вчера вечером, когда он проезжал...
      Она умолкла. На лице у нее выразилось болезненное изумление, и глаза наполнились слезами:
      - Медальон! Господин Тюрлюпэн! Где медальон? Разве не обещали вы мне хранить его как святыню? Уж не запретил ли вам также Бог, Чьим именем вы злоупотребили для прикрытия дурных своих намерений, не запретил ли Он вам носить медальон, в котором мой портрет нарисован рядом с вашим?
      Тюрлюпэн провел рукою по груди.
      - Медальон, - пробормотал он рассеянно, - его и вправду больше нет.
      Но вдруг лицо его прояснилось.
      - Медальон? Ах, госпожа Сабо, цепочка порвалась,-сказал он, - вчера вечером, когда я дрался впотьмах с этим мерзавцем писцом. Сегодня я отнес его спозаранку к золотых дел мастеру, он просит за работу три су.
      Он умолк, сообразив, что из одного затруднения попал в другое, большее. Если бы вдове пришло на ум спросить, как зовут золотых дел мастера, он бы уже не вывернулся. Уронив руки, он смотрел на вдову с выражением боязливого ожидания на лице.
      Но как раз в этот миг в дверях появился бакалейщик, господин Кокро, промокший до костей и совсем запыхавшийся от быстрой ходьбы. Госпожа Сабо, совсем не обрадовавшись этому неурочному визиту, встретила посетителя со сдержанной учтивостью:
      - Это вы, господин Кокро, - сказала она. - Значит, дождь не удержал вас дома, это мило с вашей стороны.
      И не в силах будучи утаить свою досаду, она прибавила:
      - Вы теперь каждый день представляете мне доказательства своей дружбы.
      - Мадам! - сказал с достоинством господин Кокро. - Я имею честь приветствовать вас.
      Он повесил свой плащ на спинку стула и придвинул его к огню. Тюрлюпэн в это время проскользнул в дверь. Он знал в этот миг, что никогда больше не вернется в парикмахерскую вдовы Сабо. И медленно прикрывая за собою дверь, он последним долгим взглядом прощался с тем, что до сих пор было ему всего милее на свете: с книгою под заглавием "Печать мудрости" и с маленькой спящей Николь.
      - Он в самом деле ушел, - сказала огорченная вдова. - Он не послушался меня.
      - Грубоватый у вас любовник, - заметил господин Кокро, грея ноги перед очагом.
      - О, господин Кокро, как вы в нем ошибаетесь! - воскликнула вдова. Поверьте мне, вы его не знаете. Он великодушен и мужествен, и у него превосходные манеры.
      - Только в голове у него немного неладно, - заметил господин Кокро. И к тому же из всех сумасбродов христианского мира он самый сумасбродный: Поверите ли, на прошлой неделе он пришел ко мне в лавку только для того, чтобы сообщить, что существует, как он только что узнал, двадцать четыре князя тьмы и ему известны их имена.
      - Об этом он прочитал в книжке, которую позабыл здесь один кармелитский патер вместе с похвалою святому Людовику, написанной французскими стихами. Но это верно, господин Тюрлюпэн ведет себя очень странно. Вчера ему показалась Бог весть каким чудом карета господина Воклэна, который дважды в год приезжает в город из имения, чтобы найти покупателей для своего сидра и навестить дочку свою, ту, что замужем за господином Лескалопье.
      - Госпожу Лескалопье я знаю, - сказал господин Кокро. - Она жила раньше в деревне и, говорят, вела себя очень шумно и строптиво в брачную ночь.
      - А теперь она обманывает мужа, - продолжала вдова, - поделом ему. Он дурак. Но и она не умнее.
      И она опять призадумалась. Теперь она была убеждена, что Тюрлюпэн попался в сети к госпоже Лескалопье. Господин Кокро был тоже в этом уверен.
      - Я также однажды изведал женскую неблагодарность, - сказал он. - Да, сударыня, я любил, и был бы недостоин чести, которую вы оказываете мне своею дружбою, если бы утаил это от вас. Да, нашлась особа, не умевшая оценить честного и дельного человека, имеющего обеспеченное состояние.
      Некоторое время оба молчали. Потом господин Кокро опять принялся знакомить вдову со своими обстоятельствами, своим характером и своими склонностями.
      - Обеспеченным состоянием я, слава Богу, располагаю. Вести бакалейную торговлю, госпожа Сабо, это не так-то просто. Но что бы там ни говорили, это дело доходное. Перец, шафран, масло, уксус всякому требуются. Главное не давать себя обманывать при закупках. Сбыт затруднений не представляет.
      Он обвил руками талию вдовы и привлек ее к себе.
      - Нелегко найти жену, - сказал он, - которая была бы хороша собою, и приветлива, и не очень стара, и притом знала бы толк в хозяйстве. Такие качества сочетаются не у всякой женщины. И ей надо было бы также уметь меня развлекать, потому что, как вы знаете, я склонен к меланхолии.
      Глава X
      Тюрлюпэн шел между тем под проливным дождем, по лужайкам и холмам, тянувшимся вдоль берега реки по ту сторону валов. Стояла темная ночь, но Тюрлюпэн знал дорогу. От слуги жившего по соседству нотариуса он узнал, что дом герцога де Лавана стоит в предместье Сюрэн, за обеими мельницами и неподалеку от деревянного моста, ведущего на остров св. Винцента.
      Сырой, холодный ветер дул Тюрлюпэну в лицо, но он обеими руками придерживал свой плащ и шел все дальше, во власти одной только мысли: еще в эту ночь он должен увидеть свою мать. Он не хотел дольше ждать и повторял себе все время: "Она получила мой портрет, ладно, пусть даст мне свой взамен". И эти слова укрепляли его волю и внушали ему то мужество, которого требовала его затея.
      Месяц показался из-за туч и осветил мельницы, словно всплывшие перед Тюрлюпэном над бурливой водой. Потом дорога пошла в сторону от берега реки, и Тюрлюпэн увидел темные очертания домов Сюрэна, разбросанных по равнине, и посреди них возвышающийся над всем предместьем родовой замок герцога де Лавана.
      Широкая, травою поросшая площадь. Посередине-колодезь. Величественное здание вклинено между двумя выступающими угловыми башнями. Каменная балюстрада; длинный ряд ярко освещенных окон. И над порталом герб рода Ла-Тремуй: два волчка и поперечный брус и под ними кулак в железной перчатке.
      Некоторое время Тюрлюпэн стоял, прислонившись к стенке колодца. Он приветствовал каменный герб над воротами, он знал, что видит его не в первый раз. И чем дольше он стоял, тем яснее становилось ему, что вида этого здания он никогда не забывал, что призрачно и смутно хранил его в своей памяти на протяжении долгих лет. И на мгновение мелькнуло перед ним поблекшее воспоминание далекого детства: он сидит рядом с мужчиною, глядящим строго и гордо, со своим отцом, в обитой красным бархатом карете и едет в церковь по заснеженной площади.
      Где-то на колокольне пробило одиннадцать часов. Ему почудилось, будто как раз в этот миг должно открыться одно из освещенных окон, и узкая белая рука должна сделать знак ему, чтобы он вошел. Он выпрямился. Время звало его. Медленно прошел он через площадь, медленно поднялся на каменное крыльцо. Затем дважды постучал в ворота отцовского дома.
      * * *
      Послышались голоса. Задребезжали ключи, с визгом повернулась дверь на петлях. Свет фонаря озарил лицо Тюрлюпэна, два лакея преградили ему дорогу.
      - Ваше имя, сударь?
      - Я назову его герцогине, - сказал Тюрлюпэн. Луч скользнул сверху вниз, от его белой пряди до заплатанных башмаков.
      - Чем желаете вы служить ее светлости? - спросил человек с фонарем.
      - Это ее светлость услышит от меня, - сказал гордо Тюрлюпэн, не сомневаясь, что слова эти окажут должное действие.
      - Какая наглость! - послышался звонкий юношеский голос изнутри дома. Это не один ли из тех, кого мы ждем! Наверное, это кто-то из его клевретов! В палки его! Гоните его вон, и пусть он передаст пославшему его...
      Тюрлюпэна ударили палкой по плечу, по руке, от толчка в грудь он попятился назад. Двери с треском захлопнулись. В отчаянии, вне себя от стыда и негодования, стоял Тюрлюпэн во мраке.
      - Меня не пустили к ней! - шептал он придушенным голосом. - Эти подлецы слуги отколотили меня. Где мой плащ? О проклятые черти лакеи! Палочные удары! Но это им даром не пройдет.
      Слезы выступили у него на глаза. Горько и громко расхохотался он, подумав о том, как нелепа судьба: там, наверху, идет праздник, а он, подлинный герцог де Лаван, стоит под дождем и смотрит на освещенные окна.
      - Она не допускает меня к себе, - шептал он, ожесточившись. - Она боится еще раз увидеть меня. Я должен блюсти эту тайну. Должен оставаться Тюрлюпэном. Хорошо, но ведь у нее мой портрет, и я хочу иметь ее портрет. На это я имею право, а большего я не требую.
      Он призадумался. Днем было, очевидно, нетрудно проникнуть в этот дом. Куча челяди, должно быть, все время входит и выходит в двери. Стало быть, завтра, а до тех пор надо ждать. Но где? Тюрлюпэн продрог. Обратно в цирюльню ему не хотелось идти. К реке и под мост - но там, вероятно, водятся крысы. И поблизости ни одного сарая или шалаша.
      Но справа, у садовой ограды, на расстоянии не больше двадцати шагов, он увидел ступени, которые вели к иконе, а над иконою сделан был навес. Туда направился Тюрлюпэн. Под навесом он мог укрыться от дождя и, может быть, даже растянуться.
      Но на полпути он вдруг остановился. Гнев и ожесточение овладели им. Теперь он знал, как объяснить свою неудачу. На ступенях, скорчившись и закутавшись в плащ, сидел нищий.
      Глава XI
      Нищий сидел на ступенях, один из этого презренного цеха божьих шпионов, ненасытный, разжиревший на даровых хлебах. Сидел, чтобы даже ночью собирать лепты. И Тюрлюпэн не заметил его, прошел мимо, не бросив ему монеты. И этот несчастный, в своей алчности, злобе и неразумии, проклял его и пожаловался Богу, и Бог, поверив клеветнику, допустил, чтобы лакеи выгнали палками из дому его, Тюрлюпэна.
      Тюрлюпэн поднял страдальческий взгляд к небу, по которому тянулись черные дождевые облака. Потом стал рыться в своих карманах, но денег не нашел, нашел только несколько головок луку и кусок хлеба. Он бросил нищему хлеб и сказал при этом:
      - Возьми и оставь меня в покое! Нищий не пошевельнулся. Хлеб упал на нижнюю ступень и остался лежать.
      - Брось плутни, черт побери! - заворчал Тюрлюпэн.-Возьми хлеб, говорят тебе, и спрячь его к себе в суму. Теперь ты не скажешь, что я не пожалел тебя. Хлеб - это такая же милостыня, как деньги. А, ты не желаешь хлеба?
      И возмущенный подобным бесстыдством и высокомерием, Тюрлюпэн поднял глаза к небу, чтобы и со своей стороны принести Богу жалобу на нищего.
      - Он не хочет хлеба, Ты это видел? На деньги он зарится. Хлеб - это для него что? И такому бесстыднику Ты внял? Из-за него допустил, чтобы меня попотчевали палками? У меня нет денег, ни единого су, только этот хлеб да три маленьких луковицы, Ты видишь, я от Тебя ничего не скрываю. А раньше, в темноте, я его не заметил. Я стал жертвой несправедливости. Слышишь Ты меня? Это я, Тюрлюпэн, говорю с Тобою.
      Ветер обдавал лицо Тюрлюпэна вихрем дождевых капель, тщетно старался он закрыть его краешком плаща. И в это мгновение нищий встал.
      - Сударь! - закричал он, напрягая голос, чтобы завывание ветра не заглушало его слов. - Я видел все. С вами обошлись недостойным образом, вас выгнали из этого дома. Я заключаю из этого, что вы порядочный человек, заслуживающий доверия.
      Тюрлюпэн выпустил из рук край плаща и, обомлев от изумления, старался вглядеться в мрак. Нет, нищий так не мог говорить. Это была речь человека, привыкшего повелевать. Но если он не нищий, почему сидит он под дождем на ступеньках часовни?
      - Кто вы, сударь, такой? - спросил Тюрлюпэн, - Неужели у вас нет крова? Отчего сидите вы здесь, под дождем и на ветру?
      Незнакомец отвел Тюрлюпэна под деревянный навес.
      - Я служу одному могущественному господину, имени которого не могу вам назвать, - ответил он, - По его поручению сидел я здесь и был настороже. А вы, сударь? Над вами надругались. Кого искали вы в доме Лаванов?
      - Мне нужно говорить с герцогинею, - сказал Тюрлюпэн. - Но меня не впустили в дом.
      - С герцогиней? А что, если я смогу вам устроить доступ к ней?
      - Меня опять поколотят, - сказал Тюрлюпэн.
      - Вас не поколотят, предоставьте мне об этом позаботиться, - заявил незнакомец. - Вас примут даже с большою предупредительностью.
      Тюрлюпэн озабоченно взглянул на портал дворца. Он размышлял.
      - Если я смогу быть уверен, что буду принят лучше, чем в первый раз,сказал он, наконец, - и если вы действительно столь великодушны, что окажете мне такую услугу, даже не зная меня...
      - Мне очень важно удовлетворить ваше желание,- перебил его незнакомец. - Правда, я поставлю при этом одно условие, но не сомневаюсь, что вы согласитесь исполнить его. Для вас это пустяк. Пойдемте со мною, сударь, дальнейшее вы узнаете потом.
      - Иду, - сказал Тюрлюпэн и, между тем как незнакомец пошел вперед, поднял украдкою хлеб, лежавший на ступени, и спрятал его.
      * * *
      Они прошли через площадь по направлению к реке и довольно долго пробирались по береговому откосу сквозь густой кустарник. Потом дорога пошла вниз. Ветер гудел в прибрежных тростниках и сливался с шумом лениво текущей воды в общую тоскливую мелодию.
      Домик лодочника выплыл из мрака. Спутник Тюрлюпэна остановился и постучал в деревянные ставни.
      - Открой, корявый! - крикнул он.- Это я.
      Высокий бородатый человек с изрытым оспою лицом открыл дверь. Они вошли в горницу, наполовину освещенную тусклым красноватым пламенем очага. Рыболовные сети разных размеров свисали с низкого потолка и отбрасывали на стену причудливые, призрачно мелькающие тени. Тюрлюпэн искоса поглядел на своего спутника. Человек, которого он принял в темноте за нищего, одет был писцом: на нем был длинный черный кафтан с белыми брыжами, а на поясе чернильница и несколько перьев. Сутуловатый, высохший, как кусок дерева, с лицом землистого цвета, изборожденным сотнями морщинок.
      Подойдя к очагу, он стал себе греть руки. Из темного угла горницы вышла свинья и принялась тереться рылом о заплатанные башмаки Тюрлюпэна.
      - Рыба еще в ведре? - спросил писец.
      - Нет,- сказал лодочник,- плывет уже в воде. Плывет, как камень.
      - Шумела она?
      - Изрядно. Кричала, словно ее весь мир мог услышать, золотые горы мне обещала.
      Человек в черном кафтане уставился на огонь очага.
      - Кричащая рыба, - сказал он, не глядя на Тюрлюпэна. - Рыба, обещающая человеку все блага земли да еще вечное блаженство в придачу, только бы ее пустили обратно в воду. Что вы на это скажете, а?
      - О таких вещах мне доводилось слышать, - сказал рассеянно Тюрлюпэн. Но я не знал, что это бывает в действительности.
      - Есть рыбы, которые кричат перед смертью, - пробормотал человек перед очагом. - Кто же знает эту реку? Сенские лодочники знают ее тайны, но блюдут их и не любят о них говорить... А теперь, приятель, поговорим о нашем деле!
      Лодочник с изрытым оспою лицом снял сеть с гвоздя, накинул ее на плечо и вышел. Втроем остались они в горнице: Тюрлюпэн, писец и свинья, которая рылась в золе очага.
      * * *
      - В доме, из которого вас сегодня выгнали с таким позором, - заговорил писец, - состоится сегодня ночью, под председательством Пьера де Роншероля, первого барона Нормандии, собрание, на которое съехались представители мятежной знати из всех провинций Франции. Нет сомнения, что там будут приняты решения, направленные против Его Величества короля и правительства. Пославшему меня господину весьма важно ввести в дом Лаванов доверенное лицо, которое бы осведомило его обо всем, что там произойдет. Сам я туда пойти не могу, потому что меня хорошо знают.
      - Меня тоже знают, - заметил Тюрлюпэн.
      - Вас видели один только раз и не узнают, потому что вы предстанете в совершенно другом виде. Выслушайте меня, сударь, - счастье нам улыбнулось. На это собрание послала также своего представителя знать нижней Бретани господина Рене де Жослэна, сьёра де Кеткан. По пути в Париж дворянина этого постигла неудача. Его узнали. Ему пришлось иметь дело со мною, и, коротко говоря, он проиграл партию.
      - Вы играли? - спросил Тюрлюпэн. - Вдвоем? Может быть, в токадилью?
      Человек в одежде писца поднял на него глаза и рассмеялся коротким, страшным смехом.
      - Да, это была игра, назовите ее, как хотите. Словом, он все проиграл: верхового коня, одежду, документы, даже шпагу свою и парик. Ничего у него не осталось.
      Он отошел от очага и достал из сундука красивый новый камзол, лосины, плащ, шпагу, ботфорты, шляпу с пером и парик.
      - Вы видите, - продолжал он, - туг есть все, что надобно вам, чтобы превратиться в господина де Жослэна. И поверьте мне, в этом парике вас не узнала бы даже родная мать.
      - Проклятие! - воскликнул Тюрлюпэн. - В таком случае не надо мне парика.
      - Как не надо парика? - закричал писец. - Это невозможно. Каждая особа благородного происхождения носит парик по примеру Его Величества короля. Вам нужно надеть парик, иначе все пропало. Вы на него только посмотрите, ведь он самой лучшей выделки.
      - Это верно, - подтвердил Тюрлюпэн. - Мастер, его изготовивший, знал свое дело.
      - Вот и хорошо, - сказал писец, - вы образумились. Теперь слушайте дальше: мне удалось, пока я с господином де Жослэном... Как вы эту игру назвали? Токадилья?.. Так вот, играя с господином де Жослэном в токадилью, я ухитрился склонить его на сторону короля, и он в своем верноподданическом усердии дошел до того, что даже выдал мне пароль, который должен был открыть ему доступ в дом Лаванов. Вас прежде всего спросят об имени. Как вас зовут?
      - Тюрлюпэн.
      - Да нет же, черт возьми. Поймите меня: вас зовут Рене де Жослэн, сьёр де Кеткан. На это имя составлены ваши документы. Вы приехали из города Кенпе.
      - Ладно. Рене де Жослэн, сьёр де Кеткан,- повторил Тюрлюпэн.
      - На первый вопрос, который затем поставят вам, вы ответите: "Своею шпагою". Ответ ваш на второй вопрос должен гласить: "Тогда своею головой". Это легко запомнить. На третий вопрос вы ответите возгласом: "Бог и бретанское дворянство". Твердо заучите эти слова и порядок их. А раз уж вы очутитесь в доме, дело выиграно.
      Беседовать с господами аристократами вам будет нетрудно. Речь их весьма заурядна. Она состоит из проклятий, брани, тяжеловесных острот и непристойностей. Умеете вы браниться и божиться?
      - Еще бы, - ответил Тюрлюпэн. - Я умею ругаться, как пьяная баба.
      - Вот и отлично, - сказал писец. - А если вас спросят, какой вам дан наказ, вы ответите: только один - доказать при всех обстоятельствах преданность дому де Лавана. О слугах и лакеях говорите не иначе, как с прибавлением слов: мошенники и олухи. По этому признаку узнается дворянин. Свою поклажу вы оставили в гостинице, где остановились, чтобы позавтракать. Затем, насчет герцогини вот что заметьте себе: к ней приближаются с двумя учтивыми поклонами; стоят перед нею, обнажив голову. Помните об этом и не ошибитесь.
      - Обнажив голову, - бормотал Тюрлюпэн, - два учтивых поклона. Хорошо, что вы мне это сказали.
      - Ну, сударь, скоро полночь. Вот ваша одежда, вот ваши документы. Завтра на рассвете вы найдете меня на берегу реки, под откосом. Там я буду вас ждать. Вы знаете, в чем ваша задача. Мы договорились.
      - Еще только одно, - сказал Тюрлюпэн. - Этот господин де Жослэн проиграл вам также, надо думать, свой кошелек с деньгами. У меня нет с собою ни одного су.
      - Кошелек! - воскликнул писец. - Нет, кошелька я вам не дам. Дворянину денег не нужно, дворянин заставляет других платить за себя.
      * * *
      В четверть первого ночи Тюрлюпэн постучал в двери родового замка Лаванов. Послышались голоса, шаги, звяканье ключей. Дверь приоткрылась. Свет фонаря упал на плюмаж шляпы Тюрлюпэна и скользнул вниз до кончиков его ботфорт.
      - Ваше имя?
      - Рене де Жослэн, сьёр де Кеткан.
      - Чем желаете вы служить ее светлости герцогине?
      - Своею шпагою.
      - А если вы ее потеряете?
      - Тогда своею головой.
      - Кто дал вам такое поручение?
      - Бог и бретонская знать, - воскликнул Тюрлюпэн.
      Дверь с визгом отворилась. Между двумя рядами одетых в черное и лиловое лакеев Тюрлюпэн прошел в ярко освещенные сени. Он зажмурил глаза. Свет ослепил его.
      - Мы ждали вас, сударь, - раздался звонкий юношеский голос. Приветствую вас в этом доме.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7