Часть палубы, расположенная в самом центре иллюминатора, имела наиболее выгодное положение для обзора. А выдававшаяся вперед узкая площадка традиционно называлась «капитанским мостиком». Отсюда лучше всего было наблюдать прекрасную панораму космического пространства. На капитанский мостик допускались лишь высшие офицеры. Здесь, в святая святых, принимались решения, на основании которых задавали работу командному центру, находившемуся как раз под мостиком, здесь же давалась оценка функционирования корабля, в чем помогал мощный компьютерный мозг командного центра.
Обычно на флагманских кораблях капитанский мостик был местом оживленным, поскольку, кроме офицеров, сюда могли прийти сразу и капитан с адмиралом, чтобы поговорить о повседневных делах или, прогуливаясь, наслаждаться панорамой солнц, туманностей, далеких галактик, комет, астероидов, планет и лун. Но на флагманском корабле «Феникс», где, помимо капитана и адмирала, присутствовал также маршал, существовал неписаный закон, запрещавший всем, кроме специально приглашенных, появляться на капитанском мостике, когда маршал там.
Прохаживаясь в одиночестве по мостику, лорд Дерек Саган увидел мелькнувшие на нижней палубе светлые волосы. Остановившись, он стал наблюдать за женщиной, поднимавшейся к нему. Впервые в жизни Саган пожалел, что с сарказмом отнесся к жалобам адмирала. Теперь, глядя на Мейгри, он понял, почему в ее присутствии люди перестают работать, почему мужчины не могут оторвать от нее глаз.
Если бы на борту его корабля появились ужасные переваливающиеся с боку на бок механические тела коразианцев, то реакция команды была бы быстрой и эффективной, как тому и учили. Но как могли они реагировать на эту женщину с застывшим выражением холодного спокойствия на мертвенно-бледном лице, с неподвижным взглядом больших серых глаз? Только пульсировавшая в шраме кровь говорила, что женщина не призрак, а живой человек.
Саган победил. Женщина стоявшая перед ним, выглядела сломленной, подавленной. Но он понял, сколь обманчива эта победа. Ему не нужно безжизненное тело. Оно бесполезно. А он хотел использовать эту женщину в своих целях. Надо как-то вернуть ее тело к жизни. Охранники, приведшие Мейгри, остались на площадке перед трапом, ведущим на мостик. Командующий спустился навстречу ей.
Глаза их встретились – его, смотрящие сквозь прорези шлема, и ее, напоминавшие цветом море под зимним небом. Так смотрят друг на друга два вражеских военачальника, занявших позиции на поле боя и пытающихся разузнать слабые места в обороне противника.
Саган церемонно поклонился.
– Леди Мейгри, сейчас отсюда хорошо видно кольцевую туманность. Вы не должны пропустить подобного зрелища. Я буду польщен, если вы присоединитесь ко мне.
Он подал ей руку.
Они прекрасно сознавали, что за ними наблюдает множество глаз. Оба играли на публику. Таков был их удел с самого рождения. Трагедия их жизни заключалась в том, что им приходилось играть перед тысячной толпой.
– Благодарю, милорд.
Заученным холодным жестом она положила кончики пальцев на его ладонь и пошла с ним рядом, подняв подбородок и горделиво выгнув спину, но при этом всем своим видом показывая, что повинуется приказанию как пленница. Щеки ее вспыхнули, глаза заблестели.
В эту минуту Командующий переживал настоящий восторг, как некогда доктор Франкенштейн. Безжизненное тело ожило.
Оглянувшись, Саган убедился, что охранники стоят на прежнем месте. В молчании они поднялись по трапу. Шепот наблюдавших был для них как аплодисменты. Окрик капитана Нады вернул команду к выполнению своих обязанностей, но лорд и леди знали, что публика, перед которой они разыгрывали этот фарс, все еще не спускает с них глаз.
Оказавшись на мостике, Мейгри убрала пальцы с ладони Командующего, подошла к иллюминатору и молча стала смотреть, сплетя пальцы на животе. Саган убрал руки за спину и встал рядом с ней. Оба любовались туманностью с таким восторженным вниманием, будто никогда в жизни ничего подобного не видели. Они смотрели, но не видели.
– Красиво, не правда ли, миледи?
– Да, милорд. Я знаю, как высоко вы цените красоту. Что вы намерены сделать с туманностью? Взорвать?
Мейгри не смотрела на его лицо, наполовину скрытое шлемом, но хорошо представляла себе, как улыбка искривляет губы Сагана, отчего его рот делается похожим на глубокую рану. Так и их недавно восстановившаяся мысленная связь походила на рану, все еще кровоточащую и болезненную. Какие бы повязки они ни накладывали, как бы ни скрывались от взглядов друг друга – все бесполезно.
Мейгри было шесть лет, если придерживаться исчисления, принятого на ее родной планете, когда они встретились и впервые совершенно случайно обнаружили, что могут читать мысли друг друга. Сагану тогда было пятнадцать. Эта связь продолжалась почти двадцать лет, пока его меч не разрубил ее. Теперь, заново восстановленная, она, естественно, не была полной, определенные мысли и чувства оказывались ей неподвластны.
– Нет, миледи, думаю оставить ее такой, какая она есть. Туманность выполняет важную навигационную функцию. Благодаря ей я могу назвать вам вон ту планету. – Командующий указал на светлое пятнышко, едва заметное среди мириад звезд. – Вэнджелис.
Мейгри почувствовала, как он нащупывает ее мысль – словно скальпель хирурга прикасается к ране. Она невольно уклонилась. Чего он хочет? Что находится на этой планете? Почему она должна что-то значить для нее? Название планеты ей ни о чем не говорит, но она, если сможет, не даст ему понять это.
– Как интересно, милорд! Планета названа в честь композитора двадцатого века, как я полагаю?
Музыка. Она переключила мысли на музыку. Это был один из приемов, которому ее научили в академии, – умение поддерживать в себе чувство собственной исключительности. Саган ничего не мог прочесть в ее мыслях, кроме странных звуков мелодии. Несомненно, это был отрывок из того самого Вэнджелиса, о котором она говорила, но Командующий плохо знал музыку давно забытого композитора.
– Скорее всего по имени какого-нибудь подлеца, – ответил Саган. – Планета является горнодобывающей колонией, она почти полностью состоит из урана.
Мысль Мейгри осторожно коснулась его мыслей. Саган позволил ей прочесть то, что она хотела узнать, – мысль о мальчике. Мейгри тут же оборвала связь. По шраму на ее лице, ставшему внезапно лиловато-серым, Саган догадался: она опять замкнулась в себе.
– Извините, милорд, но я очень устала. Позвольте мне отправиться в свою каюту.
Мейгри повернулась, чтобы уйти. Саган вежливо подал ей руку.
– Надеюсь, вы примете мое приглашение на обед сегодня вечером, миледи, – сказал он, когда они спускались по трапу.
Мейгри, стараясь не смотреть в лицо Сагана, разглядывала жилки на его руке, хорошо видные сквозь загорелую кожу, испещренную шрамами. Некоторые шрамы она помнила, другие были новыми.
– Благодарю, милорд, но я предпочитаю обедать в одиночестве.
– Не сомневаюсь, – сказал он едва слышным голосом. – Предательство оставляет неприятный привкус во рту.
– Я удивлена вашим замечанием, милорд. Думала, что вы давно уже привыкли к этому.
Они спустились на площадку у трапа – лорд в пышном облачении из блестящего золота и пурпурной материи и леди, бледная как луна. Центурионы встали навытяжку; взоры членов команды корабля, работавших в командном центре, устремились на них.
– Я плохо выполняю обязанности хозяина, – сказал лорд Саган громко, потворствуя любопытству присутствующих, когда они оказались на палубе. – Мои офицеры с нетерпением ждут возможности отобедать с вами, леди Мейгри. Сегодня вечером как раз появится благоприятный повод для этого.
– Какой повод, милорд?
– Повод, который, уверен, вам следует отпраздновать, миледи.
Командующий передал женщину в руки охранников.
– Обед сегодня будет торжественным. – Он скептически посмотрел на спортивный костюм, в который она была одета. – Я распорядился приготовить для вас подходящий наряд. Вы найдете его в своей каюте. Обед состоится в 22.00. Я пришлю за вами своего ординарца. Миледи. – Он поклонился.
С мрачным видом она ответила на его поклон.
– Милорд.
На мгновение их глаза встретились, словно скрестились два клинка, но пока в приветствии, а не в поединке. Соперники разошлись: Командующий вернулся на капитанский мостик, пленница – в свою каюту.
– Позовите сюда адмирала Экса, – приказал Саган.
Явился адмирал. Экс и Командующий начали прохаживаться по мостику. Нада остался на палубе, откуда не было слышно, о чем говорили его начальники. Он готов был отдать месячное жалованье, только бы услышать их разговор.
– «Ятаган» обнаружен.
– Да, мне это известно, милорд. Нада хотел послать патруль, чтобы арестовать Туску.
– Нада плохой исполнитель. Ближе, чем на десять миль, он к наемникам не подберется. Они, несомненно, прослушивают все переговоры и к моменту нашего прибытия на планету успеют скрыться. Мы снова потеряем их, а найти будет нелегко.
Адмирал оглянулся, желая убедиться, что их никто не подслушивает.
– А что с мальчиком, милорд?
Саган остановился. Его взгляд упал на яркую точку в черном пространстве.
– Я вижу его, Экс, но не четко. Он представляется мне тенью, но все же я вижу его. И она видит.
– Отсюда можно сделать вывод, милорд, что люди королевского происхождения могут чувствовать друг друга...
– Не знаю! Это невыносимо! Мое желание, ее страх. Может быть, они и есть те самые тени, что нам мерещатся? Я не могу представить его лицо, Экс, и не думаю, что она на это способна.
– Тогда как же мы решим проблему? Мы не сумеем поймать его, потому что не знаем, как он выглядит, то есть не представляем, кого надо искать! Чего ж тогда требовать от, – Экс понизил голос до шепота, – Снага Оме.
– Проклятый глупец, – сказал Саган зло. – Действует, как типичный параноик. Наверняка кое-кто заинтересовался, откуда у первобытных олигархов взялся столь современный торпедоносец. – Командующий посмотрел через иллюминатор на мерцающую туманность. – Помните, что я говорил на днях о Боге, адмирал?
– О чем, простите, милорд? – Экс не был готов к неожиданному переходу от разговоров о делах мирских к разговору о метафизике.
– Дела Господни неисповедимы, творимое Им скрыто от нас. Так вот, Экс, Бог творит свои дела. Он собрал всех троих вместе – меня, того, кого я сильнее всего желаю заполучить, и моего самого главного врага, человека, который представляет для меня смертельную опасность.
– Заполучить вы хотите, как я понимаю, мальчика. – Экс, заметив, что Командующий находится в хорошем настроении, решил, что может позволить себе чуточку сарказма. – Думаю, Бог непременно отдаст его в ваши руки, милорд.
Саган искоса взглянул на адмирала и ответил:
– Совершенно верно.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Шаги откликаются в памяти
До непройденного поворота
К двери в розовый ад,
К неоткрытой двери.
Так же
В тебе откликнется речь моя.
Т.С. Элиот, «Четыре квадрата»
Вернувшись в каюту, Мейгри с силой захлопнула дверь и прислонилась к ней. Надо было срочно разобраться с собственными мыслями, не дожидаясь, пока она пройдет через комнату и сядет в единственное кресло, оставленное в каюте для удобства «гостьи».
За дверью слышались шаги центурионов, заступавших на пост у входа. На кровати Мейгри увидела тот самый «наряд», о котором упомянул Саган, завернутый во что-то белое, похожее на саван. Мейгри вдруг почувствовала такое отвращение к подарку Сагана, что не захотела даже прикасаться к нему.
Глупости! С каких это пор она стала бояться платьев?
Но так и не подошла к свертку, чтобы посмотреть на его содержимое. Оторвавшись от двери, она прошла к тумбочке, пододвинула кресло и села перед зеркалом делать прическу.
– Мальчик, – сказала она себе тихо. – Именно об этом думал Саган, именно эту мысль хотел прочесть у меня. Мальчик там, на этой планете. Он видит его, как и я, призрачной тенью. Почему он захотел, чтобы я узнала? Почему заговорил со мной? Ведь он наверняка знает, что я сделаю все, чтобы спасти мальчика.
Мейгри коснулась шрама, провела пальцем по линии, тянувшейся от виска до верхней губы. Прикосновение вызвало боль, и она не удивилась бы, если б увидала выступившую вдруг кровь.
Она могла бы попытаться замаскировать шрам: с помощью пластикина даже лицо столетней старухи можно превратить в лицо двадцатилетней девушки. Но Мейгри знала, что этот шрам ничем не замаскируешь, не спрячешь. Можно даже надеть шлем, но и сквозь него рубец будет виден.
Взяв щетку, она стала расчесывать спутавшиеся длинные светлые волосы.
«Что значит – спасти? Оставить мальчика жить в неведении? Чтобы он никогда не узнал, кто он? Этого ли ты действительно хочешь? Если ты веришь в это, то зачем прятала ребенка? Он был нашей надеждой. «Исстрадавшиеся, мы мечтали о короле». «Я прятала ребенка не для того, чтобы Саган отдал его в руки человека, который называет себя президентом». Рука Мейгри дрогнула, щетка скользнула по волосам и упала. «Конечно! Саган не собирается отдавать мальчика Роубсу! Он хочет держать его при себе, использовать в своих целях!»
Мейгри посмотрела на сверток на кровати.
Встала, подошла, взяв в руки, попыталась развязать, но крепкие узлы не поддавались, и пришлось повозиться довольно долго. Сверток был сравнительно тяжелый – значит, платье сшито из толстой материи. Догадываясь, что это может быть за платье, она дрожащими руками развязала наконец узлы, затаив дыхание, приподняла краешек белой материи и заглянула внутрь.
Потом закрыла глаза и опустилась на пол. Боль в груди затрудняла дыхание. «Боже, дай мне умереть! – шепотом взмолилась она. – Дай мне умереть сейчас, если не позволил умереть тогда!»
Рука, лежавшая на постели, нащупала ткань, из которой было сшито платье, – мягкую и гладкую, теплую на ощупь. Синий. Сине-фиолетовый бархат. Парадное платье. Такие надевали в торжественных случаях. В таких платьях Стражи являлись на обед, который король давал в их честь. Обед во дворце. Обед во дворце в день революции. Сине-фиолетовый бархат с черными пятнами крови.
Пальцы вцепились в материю. Перед глазами предстала картина. Стражи входят, двигаясь со спокойной уверенностью, занимают места за длинными столами, установленными в бальном зале дворца. Одежда мужчин и женщин сделана из одного материала – сине-фиолетового бархата. Из груди каждого Стража сияет драгоценный камень в форме звезды. Других украшений Стражи не носили, никакое другое украшение не ценилось выше. Ставрос шел впереди нее, за ней следовал Платус. Они подошли к столу, королевскому столу, потому что в тот вечер чествовали Золотой легион. Но Сагана не было среди них. Он пришел отдельно и опоздал. Ставрос в своей излюбленной манере отпустил какую-то шутку. Мейгри не помнила, что именно он сказал, но, видимо, было не очень смешно. Тогда уже все казалось несмешным. Зал переполнился. От гула голосов болела голова. Мейгри хотела, чтобы они успокоились, замолчали. Над ними нависла страшная беда. Почему они не чувствовали этого? Она должна была сказать им! Предупредить. Но прежде чем она попыталась это сделать, вошел Саган. Все Стражи сидели, он один стоял, стоял в дверях зала. Он один не был одет в костюм из сине-фиолетового бархата. На нем были доспехи...
Темнота.
Затем госпиталь, боль, бинты, страх. Но больше всего ее мучило то, что она осталась жива.
Доктор Гиск и его адская машина с проводами и кусочками лейкопластыря не могли бы причинить жертве более изощренных страданий, чем придумал Командующий, воспользовавшись всего лишь куском синего бархата. Он бы сам удивился достигнутому результату. Он знал, что причинит боль, воскрешая воспоминания. Но не догадывался, что еще большая пытка – не помнить!
«Я не надену платье, – подумала Мейгри, – я не пойду на обед. Шагу не сделаю из каюты. Я – заключенная, таковой и останусь! Я спрячусь...»
Встав с пола и едва держась на ногах, Мейгри отошла от кровати. Но куда бы она ни переводила взгляд, он снова и снова возвращался к синему бархату. Схватившись за спинку кресла, чтобы не упасть, она стояла и смотрела на платье.
И тогда Мейгри поняла замысел Сагана. Он нанес ей страшный удар, он добился своей цели. Ослабев, она потеряла над собой контроль, утратила бдительность. Может быть, теперь ей ничего другого не остается, как упасть и умереть?
Мейгри села в кресло и протянула руку за расческой. Ее пальцы коснулись коробочки из розового дерева, стоявшей на тумбочке на почетном месте. Дерево было гладким и теплым, еще теплее той материи. Рука легла на коробочку.
Меч памяти всегда обоюдоострый.
* * *
Парадная столовая на «Фениксе» находилась в отсеке, предназначенном для почетных гостей, появлявшихся на борту корабля очень редко. Командующего мало заботило то, что он называл ненужными условностями, зато от офицеров требовалось раз в месяц присутствовать на торжественном обеде, который он устраивал. Обстановка столовой была строгой – хромированная сталь и стекло, плавные линии и срезанные углы. Мебель намеренно неудобная, чтобы гости не засиживались. В комнате никаких украшений, никакой отделки. Все в обстановке говорило о том, что вы на военном корабле. Мебель можно было разобрать за несколько минут и вынести, если вдруг объявят тревогу. Сквозь большие иллюминаторы открывался вид на черное космическое пространство, который как бы подчеркивал холодную атмосферу комнаты.
Обеденный стол, сделанный из стали, напоминал операционный, что вызывало у гостей неприятное ощущение. Однако, покрытый белой скатертью, он выглядел вполне элегантно. Посуда из металла особого сплава была украшена эмблемой с изображением птицы Феникс в языках пламени. На тяжелых хрустальных бокалах красовалась та же эмблема, сделанная из золота.
Совещание в столовой было рассеянным. Розетки лампочек, скрытые в углублениях потолка, отбрасывали свет прямыми лучами, освещавшими лишь небольшие участки комнаты, оставляя остальное пространство погруженным в полумрак. Лампочки расположены были хитро: гости, сидящие за столом, ярко освещены, в то время как Командующий всегда оставался в тени. Эта уловка не раз оказывалась полезной для Сагана. Во время обеда гости зачастую теряли бдительность, хорошее вино и вкусная еда развязывали языки. Разговор, шедший, казалось бы, в привычной колее, мог завести ничего не подозреваю щую жертву на край обрыва. Уклончивый взгляд, краска стыда, щеки, побледневшие от ярости или страха, – все замечали глаза, наблюдавшие из тени. Стоило ли удивляться, что офицеры ненавидели эти обеды. Даже Нада, считавший себя в десять раз хитрее Командующего, никогда не забывал прихватить на обед белые таблетки, прописанные доктором Гиском для поддержания самоконтроля.
В этот вечер офицеры собрались в столовой как раз к приходу Мейгри. Присутствовали адмирал Экс, капитан Нада, капитан центурионов и несколько лейтенантов, вспотевших в тесной форме и желавших быть где угодно, только не здесь. Дерек Саган облачился в костюм древних римлян, которыми он восхищался, костюм, украшенный нагрудником и наплечниками, в точности как у Юлия Цезаря. Красный плащ с золотой отделкой доходил до пола. На боку висел гемомеч.
Глаза Нады злобно блеснули, когда он увидел меч – наследие времен монархии. Ношение его запрещалось законом Республики, а за его использование можно было попасть в тюрьму. Саган не только сохранил меч, принадлежавший ему по праву рождения, но и открыто его носил. Нада взял это на заметку для своего секретного донесения. Дерек Саган тоже взял на заметку быстро изменившееся выражение на лице капитана.
В комнату вошел ординарец, и все взгляды обратились на него, когда он объявил о почетной гостье, ожидавшей за дверями момента торжественного выхода.
– Гражданка Морианна, – объявил ординарец, встав навытяжку.
Присутствующие молча переглянулись, раздалось покашливание. Ординарец понял, что объявленное имя не привлекло внимания присутствующих.
Не меняя позы, ординарец оглянулся и увидел женщину, которая стояла спокойно, с интересом оглядываясь, и явно ожидала объявления своего имени.
«Возможно, – подумал он, – меня подвел голос».
Прочистив горло, ординарец произнес еще раз:
– Гражданка Морианна.
Офицеры заерзали на стульях. Дерек Саган прикрыл рукой нервно дернувшиеся губы. Встав с места, он подошел к ординарцу, наклонился и шепнул что-то ему на ухо, затем вернулся на свое место в тени.
Покраснев, ординарец громко объявил:
– Леди Мейгри Морианна.
Мейгри вошла в комнату и оказалась в луче света.
Хорошо, что Саган в этот момент находился в тени, потому что даже усилием своей железной воли он не мог скрыть охватившую его дрожь. И взволновал его не вид парадного сине-фиолетового платья, ведь он был готов к этому и даже испытывал злорадное удовольствие, зная, какие страдания она перенесла. Такова была часть его замысла: сломить, ослабить ее. Он очень надеялся, что Мейгри откажется надеть платье, откажется прийти на обед.
Она всегда носила платья синих оттенков. За долгие годы Саган успел забыть, как идет ей этот цвет. Поэтому охватившее его волнение было вызвано не платьем, а тем, как она отреагировала на его выпад. В ответной атаке она не только парировала его удар, но и нанесла свой, не менее жестокий, тронув за живое его душу. На груди леди Мейгри сверкала Звезда Стражей.
Восьмиконечная звезда, сделанная из драгоценного камня, известного как адамант, имела цену, равную нескольким планетам. Точнее, богатствам целой солнечной системы. Адамант был необычайно редким драгоценным камнем и по указу короля использовался только для изготовления Звезд Стражей. Кроме того, считалось, что первосвященники наделяли звезды мистической силой. А после революции всех священников убили по приказу президента.
В галактике не существовало такой силы, которая могла бы причинить вред адаманту. Камень поддавался обработке только после того, как был освящен. Он обладал внутренним светом, который угасал только после смерти хозяина. Вместе с телом умершего Стража камень хоронили или кремировали. И проклят был тот, кто украл камень с тела мертвого Стража, – многие грабители с ужасом убедились в этом после резни в королевском дворце в ночь революции. Но человечество по природе своей порочно, и спрос на редкий драгоценный камень оставался высоким, а добыча его практически не осуществлялась, поэтому цена на него неимоверно возросла, тем более что все знали: обладание камнем незаконно и карается смертной казнью.
Дерек Саган помнил, что во вселенной осталось только две Звезды Стражей. Одна заперта в сейфе, кодом к которому служили слова, произнесенные им много лет назад и тогда же забытые. Другая сверкала сейчас на груди Мейгри.
Саган знал, что Мейгри взяла ее с собой. Он узнал коробочку из розового дерева, которую она показала ему на Оха-Ло, и разрешил взять ее с собой. Он ничего не мог поделать. Адамант невозможно потерять: он неизбежно вернулся бы к ней. Но Саган не подозревал, что Мейгри осмелится надеть звезду.
Закон, запрещавший носить этот драгоценный камень, был настолько суров, что Саган не только имел право, а был обязан убить ее на месте. И Мейгри знала это, а потому не просто навлекала на себя смерть, а еще и бессовестно заигрывала с нею. Одержать победу над ним она могла, только умерев.
По суровому, непреклонному выражению лиц офицеров Саган понял, что они ждут от него исполнения приговора. Если он этого не сделает, они, конечно, ничего не скажут, но будут удивлены, их преданность и вера в него пошатнутся. Нада пристальнее всех наблюдал за Командующим. Экс, знавший, что сохранить женщине жизнь важнее, чем убить ее, бросал на Сагана быстрые встревоженные взгляды.
И Дерек Саган шагнул вперед, держа руку на эфесе гемомеча. Офицеры расступились, давая ему дорогу, при этом несколько лейтенантов так торопились, что запутались в собственных ногах. Мейгри повернулась к Сагану лицом.
Ее серые глаза стали темными, как штормовое море, и блестели ярче драгоценного камня. Она улыбнулась. Шрам на раскрасневшихся щеках сделался лиловато-синим. Саган вынужден был признать, что впервые за много лет испытывает удовольствие от встречи с врагом, не уступающим ему ни на йоту.
– Леди Мейгри, – сказал он, – ношение этого драгоценного камня по законам Республики запрещено и карается смертью.
– Мне это прекрасно известно, милорд. Все преступления, в которых меня обвиняют и которые сводятся лишь к тому, что я осталась верна клятве преданно служить моему королю, караются смертью. Преступлений много, но умереть я могу лишь раз.
– Поэт сказал: «Страшна не смерть, а угасание».
– Стражи встречают смерть мужественно. Я не опозорю своего гордого звания. В память обо всех Стражах я и надела сегодня эту звезду, милорд.
Саган отступил, как покусанный волк, зализывающий свои раны. В данных обстоятельствах его оппонент не имел возможности развить успех, и Саган позволил себе отступить, чтобы затем сделать ответный ход.
– Да, миледи. Стражи храбро встретили смерть... Большинство из них.
Дерек Саган тянул время, не желая наносить ей смертельный удар, и даже в эту минуту его интересовало, что же так взволновало Мейгри. Глаза ее расширились, лицо побледнело, отчего шрам стал почти незаметен. Сагану показалось, что она готова отступить, но это совсем не отвечало его намерениям. К счастью, Командующий всегда мог рассчитывать на поддержку: вот на поле боя появляется капитан Нада и начинает словесную атаку.
– Милорд, долг гражданина Республики обязывает меня сказать, что эта гражданка надела королевскую побрякушку, запрещенную нашим законом. Это наносит оскорбление нам всем, и я настаиваю, чтобы побрякушка была снята и конфискована.
– Благодарю вас, капитан Нада, что вы обратили мое внимание на это нарушение закона. – Лорд Саган отступил от Мейгри. – Капитан, можете снять «побрякушку».
Капитан Нада подошел к Мейгри, поднял руку и потянулся к драгоценному камню. Мейгри не двинулась с места и молча смотрела на него. Камень, висевший на ее груди и горевший бело-голубым светом, засверкал еще ярче, и все внимание собравшихся в комнате обратилось на него.
Капитан Нада медлил, его рука повисла в воздухе.
– Что случилось, капитан? – спросил Командующий. – Неужели вы и вправду верите в нелепые рассказы о проклятии? Об особах королевской крови. Будто они обладают большей властью, чем простые люди. Мы все равны, не так ли, капитан? Все граждане Республики.
Капитан Нада протянул руку, пальцы его задрожали. Свет звезды был ослепляющим. Казалось, камень может обжечь, если взять его в руку. Пот выступил на лице Нады. Внезапно он отдернул и опустил руку. Лицо покрылось багровой краской. Капитан бросил на Командующего взгляд, полный злобы и ненависти, и, развернувшись, ретировался в дальний угол комнаты.
Послышался общий вздох облегчения. Понятливый и проворный стюард торопливо вошел с бокалами шампанского. Командующий, придерживающийся привычки не пить спиртного, отказался от бокала. Мейгри взяла, она считала, что заслужила глоток шампанского. Офицеры, следуя молчаливому согласию, отошли, оставив Командующего и женщину наедине.
«Этот человек ненавидит тебя, Саган».
Им не было необходимости говорить вслух. Те мысли, которые они не хотели скрывать друг от друга, свободно читались обоими.
«Да, он ненавидит меня, но боится еще больше, миледи».
«Макиавелли писал: «Безопаснее быть ненавидимым, чем любимым». Именно в это вы верите, милорд?»
«Я давно убедился в этом. А вы разве нет, миледи?» – Лезвие его мысли скользнуло слишком близко от нее. Мейгри вынуждена была отступить и перевести дух, чтобы сделать следующий выпад. Никто не обращал на них внимания; офицеры вели свои разговоры. Даже вдвоем Мейгри и Саган чувствовали себя одинокими. Они и были одиноки. Всю жизнь. Теперь она вновь ощутила взаимную близость с Командующим, сильнее, чем прежде, только близость эта беспокоила: за ней скрывалась ненависть. Почему? Зачем он все это делает? Отпив шампанского из бокала, она заговорила вслух, чтобы у присутствующих сложилось впечатление, будто они общаются, как обычные гости на скучном приеме. И больше ничего.
– Замечание, которое вы сделали капитану Наде, милорд, прозвучало довольно странно в устах того, кто готов пожертвовать всем, даже своей честью, ради революции.
– Не будем обсуждать такое понятие, как честь, миледи. Что же касается Нады, то я лишь указал ему на ошибочность его убеждений.
– Убеждения, которые когда-то были и вашими, милорд. Или мне надо называть вас гражданином?
– Согласитесь, леди Мейгри, Старфайер был никудышным правителем, да и от его младшего брата мы не ждали ничего хорошего. Что же вы, отворачиваться бесполезно. Вы можете спрятать лицо, но не мысли. Я знаю правду.
– Он был вашим королем. Пусть он вам не нравился, но вам по крайней мере следовало верить в то, что он символизировал, и почитать его.
– Верить? Почитать? Право помазанника Божьего? Верить в то, что ему Господь предназначил быть правителем? Нет, я слишком уважаю Бога, чтобы верить в это.
– Так уважаете, милорд, что убили всех священников!
– Это сделал не я.
Тихие разговоры и приглушенный смех наполняли комнату, но тон, которым были сказаны последние слова Командующего, поверг собравшихся в молчание. Мейгри проворно вынула острие словесного кинжала из его плоти, вытерла кровь с клинка и выпила глоток шампанского. Командующий стоял в молчании, лицо его скрывала тень, и Мейгри вдруг почувствовала, как напряглось его тело. Ни разу за время их разговора он не посмотрел прямо на нее. Возможно, его глазам было больно смотреть на свет Звезды Стражей.
Подойдя еще ближе к Командующему, Мейгри улыбнулась офицерам, как хорошая хозяйка, поощряя их вернуться к веселью. Разговор с Саганом продолжался, но опять молчаливый.
«Если то, что ты говоришь, правда и ты не веришь, что Старфайерам было дано благословение с небес, тогда зачем тебе нужен мальчик?»
«Думаю, ответ ясен, миледи. Он будет марионеткой, а я буду дергать за веревочки. Если он такой же бесхребетный, как все в его семейке, то ему просто нужна моя помощь, чтобы устоять на ногах».
