— Он пришел посреди темной тихой ночи, — негромко произнес Даламар.
      — Единственная луна на небе была видна лишь ему одному. — Эльф взглянул на Палина из-под накинутого на голову капюшона. — Так гласит легенда о возвращении твоего дяди в эту Башню.
      Палин молчал — слова были в его сердце. Они поселились там давно, тайно, с тех пор, как он научился мечтать. С благоговейным трепетом Палин смотрел на огромные ворота, преграждавшие вход, стараясь представить своего дядю стоящим когда-то на этом же самом месте и приказывающим воротам отвориться. И когда они открылись… Взгляд Палина стремился проникнуть дальше, в темноту самой Башни.
      Они покинули Башню, находящуюся в сотнях миль к югу отсюда, в полдень. Их волшебное путешествие из Вайрета в Палантас заняло несколько мгновений. В Палантасе тоже был полдень. Солнце стояло в зените прямо над Башней. Золотой шар висел между двумя кроваво-красными минаретами наверху Башни, словно монета, жадно сжимаемая окровавленными пальцами. Изливаемое солнцем тепло в самом деле походило на тепло от золотой монеты: ибо никакой солнечный свет не мог согреть это место зла. Огромное черное сооружение из камня, воздвигнутое магическими заклинаниями, стояло в тени заколдованной Шойкановой Рощи. Массивные дубы охраняли Башню лучше, чем тысячи вооруженных рыцарей. Их магическая сила была столь велика, что никто не мог даже приблизиться к роще. Человек, не защищенный темной магией, не мог ни войти в Башню, ни уйти отсюда живым.
      Палин окинул взглядом высокие деревья. Несмотря на сильный ветер с моря, деревья стояли неподвижно. Говорили, что даже во время страшных ураганов Потопа в роще не шевельнулся ни один листок, хотя все деревья в городе были вырваны с корнем. Холодная темнота струилась меж дубовых стволов, выпуская змеистые языки ледяного тумана, которые сползали на мощеную площадку перед воротами и опутывали ступни подошедших ко входу спутников.
      Дрожа от холода и безотчетного страха перед деревьями, Палин посмотрел на отца с возросшим уважением. Ведь, движимый любовью к брату, он осмелился войти в Шойканову Рощу и чуть не заплатил за свою любовь жизнью.
      Лицо Карамона было бледным и мрачным. Капли пота блестели на лбу.
      — Надо выбираться отсюда, — сказал он хрипло, стараясь не останавливать взгляда на проклятых деревьях, — пойдем внутрь, иначе…
      — Отлично, — сказал Даламар. Хотя лицо его снова было спрятано в складках капюшона, Палину показалось, что эльф улыбается. — Хотя спешить нам некуда. Мы должны дождаться ночи, когда серебристая луна Солинари, возлюбленная Паладайном, и черная луна Нуитари, которую любит Темная Королева, и Лунитари, красная луна Гилеана, не окажутся вместе на небе.
      Рейстлин будет черпать свою силу от черной луны. А кто-то, если понадобится, от Солинари, если он выбрал…
      Палин понял, что Даламар имеет в виду его.
      — Что значит черпать силу? — сердито воскликнул Карамон, схватив рукой Даламара. — Палин пока еще не волшебник. Ты говорил, что все будешь делать сам…
      — Говорил, — перебил Даламар. Он даже не шевельнулся, но Карамон внезапно отдернул руку, задохнувшись от боли. — И я все сделаю… что должно быть сделано. Но странные и неожиданные вещи могут произойти в эту ночь. Нужно хорошо подготовиться. — Даламар холодно посмотрел на Карамона. — И больше никогда не перебивай меня. Идем, Палин. Тебе может понадобиться моя помощь, чтобы войти в эти ворота.
      Даламар протянул руку. Карамон смотрел на сына молящим, страдающим взглядом. «Не ходи… Если ты уйдешь, я потеряю тебя…» — говорили его глаза.
      Палин в смущении опустил голову, делая вид, что не понял смысла призыва, ясного, как первые слова, которым учил его отец. Палин отвернулся и нерешительно положил ладонь на руку эльфа. Черная мантия была мягкой и бархатистой на ощупь. Палин ощутил могучие мускулы и тонкие, изящные кости под ними, кажущиеся хрупкими, но сильные, прочные и надежные.
      Невидимая рука распахнула ворота, когда-то сделанные из резного серебра и золота, а теперь черные и покосившиеся под охраной созданий Тьмы. Даламар шагнул внутрь, потянув за собой Палина.
      Жестокая боль пронзила Палина. Схватившись за сердце, он с криком согнулся пополам.
      Карамон бросился к сыну.
      — Ты не можешь ему помочь, — сказал эльф. — Так Темная Королева наказывает тех, кто не верен ей, шагнувших на эту священную землю. Держись за меня, Палин. Держись крепко и пойдем. Мы внутри, теперь боль будет стихать.
      Сжав зубы, Палин двинулся вперед маленькими шажками, обеими руками схватившись за Даламара.
      Если бы не Даламар, он бы уже давно бежал из этого места Тьмы. Сквозь туман боли он слышал тихий шепот: «Зачем идешь? Только смерть ожидает тебя! Ты жаждешь взглянуть на ее оскал? Поверни назад, глупец! Назад!
      Ничто не стоит этого…» Палин застонал. Как мог он быть так слеп? Даламар был прав… цена слишком высока…
      — Будь храбрым, Палин! — Голос Даламара сливался с шепотом.
      Башня обрушилась на Палина всей тяжестью темноты, магической силы, выдавливая жизнь из его тела. Но он продолжал идти, хотя сквозь кровавую пелену, застилавшую глаза, едва видел камни под ногами. «Так ли чувствовал себя он, когда впервые пришел сюда?» спросил себя Палин в страдании. Нет, конечно нет. Рейстлин уже надел черную мантию, когда вступал в Башню. Он пришел в полноте своей силы, Хозяином Прошлого и Настоящего. Для него ворота открылись… Тень и тьма поклонились ему в почтении. Так гласила легенда.
      Для него ворота открылись. С рыданием Палин рухнул на пороге Башни.
      — Тебе лучше? — спросил Даламар, когда Палин слабо приподнялся с кушетки.
      — Вот, глотни вина. Это эльфское вино прекрасного урожая. Мне доставили его морем из Сильванести, втайне от сильванестских эльфов, конечно. Это первое вино, сделанное после разрушения суши. У него терпкий, горьковатый вкус — как у слез. Некоторые говорили мне, что не могут пить его без рыданий. — Даламар протянул Палину стакан темно-пурпурной жидкости. — В самом деле, когда я пью его, на меня снисходит чувство печали.
      — Тоски по дому, — произнес Карамон, покачав головой, когда Даламар подал ему стакан. Палин понял по тону отца, что он расстроен и несчастлив от страха за сына. Но Карамон твердо сидел в своем кресле, стараясь казаться спокойным. Палин бросил на отца благодарный взгляд и стал пить вино. Он почувствовал, что напиток изгоняет странный холод из тела.
      Непонятным образом вино заставляло Палина думать о доме. «Тоска по дому»,
      — сказал Карамон. Палин ожидал, что Даламар высмеет это заявление.
      Темные эльфы были «изгнаны из света» общества эльфов, и им было запрещено возвращаться на свою древнюю родину. Грех Даламара заключался в том, что он надел черную мантию, чтобы обрести силу в темной магии. Связанный, с завязанными глазами, он был привезен в повозке к границам своей родины и выброшен вон навсегда. Для эльфов, чьи многовековые жизни привязаны к возлюбленным лесам и садам, быть изгнанным из земли предков — страшнее смерти.
      Даламар казался таким холодным и равнодушным ко всему, что Палин удивился, когда заметил взгляд, выражающий тоску и печаль. Но грусть быстро исчезла с лица эльфа, как рябь со спокойной поверхности воды.
      Однако трепет Палина перед эльфом уменьшился, ведь что-то могло и Даламара трогать, в конце концов.
      Палин потягивал вино, ощущая его горьковатый привкус, и думал о своем доме, который Карамон выстроил собственными руками, о трактире — родительской гордости и радости. Палин думал о городке Утеха, уютно устроившемся среди листвы огромных валлинских деревьев. Он покинул город, когда пошел в школу, как и большинство юных, начинающих волшебников. Он вспомнил о матери и двух сестренках, сущем наказании — они таскали у него мешочки, пытались заглянуть к нему под мантию, прятали его заклинательные книги. Как это может быть — никогда не увидеть их снова?
      …Никогда их больше не увидеть…
      Руки Палина задрожали. Он поставил хрупкий стакан на столик, чтобы не уронить его и не пролить вино. Он быстро огляделся, не заметили ли это отец и Даламар. Но те были заняты тихим разговором у окна, выходящего на Палантас.
      — Ты больше ни разу с тех пор не возвращался в лабораторию? — тихо спросил Карамон.
      Даламар покачал головой. Он откинул с головы капюшон, и его длинные шелковистые волосы раскинулись по плечам.
      — Я вернулся вскоре после твоего отъезда, — ответил он, — чтобы убедиться, что все в порядке. И затем я опечатал дверь.
      — Значит, там все по-прежнему, — пробормотал Карамон. Палин увидел, что Карамон смотрит на эльфа пронизывающим взглядом, а лицо Даламара холодно и непроницаемо. — Я полагаю, там должны быть вещи, которые могут дать волшебнику громадную власть. Что там?
      Почти не дыша, Палин поднялся с места и тихо двинулся вперед по богатому ковру, чтобы не пропустить ответ Даламара.
      — Заклинательные книги Фистандантилуса, собственные заклинательные книги Рейстлина, его записи сведений о травах и, конечно, его жезл.
      — Его жезл? — внезапно спросил Палин.
      Даламар и Карамон повернулись к нему. Даламар чуть усмехнулся.
      — Ты говорил, что жезл дяди потерян! — сказал Палин отцу с укором.
      — Так и есть, мальчик, — ответил Даламар. — Заклятие, которое я наложил на комнату, таково, что даже крысы не могут пробежать где-нибудь поблизости от нее. Никто не может войти сюда, не расставшись с жизнью от боли. Если бы знаменитый Жезл Магиуса был на дне Кровавого Моря, он не был бы больше потерян для мира, чем сейчас.
      — Есть еще одна вещь в этой лаборатории, — медленно произнес Карамон, внезапно осознав что-то. — Дверь в Бездну. Если мы не сможем попасть в лабораторию, то как вы собираетесь заглянуть в Дверь и что вы, колдуны, потребуете от меня сделать, чтобы убедиться, что мой брат мертв?
      Даламар молча в задумчивости вертел в руках тонкий стакан. Карамон, глядя на него, покраснел от гнева.
      — Это была уловка! Вам не нужно было убеждаться в его смерти! Зачем вы нас сюда привели? Чего ты от меня хочешь?
      — От тебя ничего, Карамон, — холодно ответил Даламар.
      Карамон побледнел.
      — Нет! — Его голос надломился. — Только не мой сын! Будьте вы прокляты, колдуны! Я этого не допущу! — Шагнув к Даламару, он схватил его… и задохнулся от боли. Рука горела, словно он сунул ее в пламя.
      — Отец, прошу тебя! Не вмешивайся, — проговорил Палин, подходя к Карамону и бросая на Даламара сердитый взгляд. — Не нужно было этого делать!
      — Я его предупреждал, — сказал Даламар, пожав плечами. — Ты видишь, мой друг Карамон, что мы не можем открыть дверь снаружи. — Взгляд эльфа остановился на Палине. — Но здесь есть тот, для кого дверь может открыться изнутри!

      — Для меня ворота откроются… — шептал Палин, поднимаясь по темным холодным ступеням. Ночь опустилась на Палантас, окутав город тьмой и еще больше сгустив сумрак над Башней Высшего Волшебства. На небе сияла серебристая луна Солинари, возлюбленная Паладайном, но ее белые лучи не доходили до Башни. Те, кто были внутри Башни, взирали на другую луну, темную, не видную никому, кроме них.
      На каменной лестнице было ни зги не видно. Карамон нес факел, но тьма поглощала слабое, мерцающее пламя, словно это был не факел, а зажженная соломинка. Ощупью двигаясь по лестнице, Палин не единожды спотыкался.
      Каждый раз сердце его болезненно сжималось, и он, закрыв глаза, прижимался к холодной стене. Внутренность Башни представляла собой полую шахту со спиралеобразной крутой лестницей, ступени которой торчали из стены, как кости мертвого животного.
      — Ты в безопасности, мальчик, — сказал Даламар, положив ладонь на руку Палина. — Это устроено, чтобы отпугнуть нежданных гостей. Нас защищает магия. Не смотри вниз. Сейчас станет легче.
      — Почему мы должны были идти пешком? — спросил Палин, останавливаясь, чтобы перевести дух. Несмотря на молодость и силу Палина, подъем сделал свое дело: ноги Палина болели, легкие разрывались.
      Он представлял, что сейчас чувствует отец. Даже Даламару, казалось, не хватало дыхания, хотя лицо эльфа было холодным и бесстрастным, как всегда.
      — Разве мы не могли воспользоваться магией?
      — Я не буду тратить зря энергию, — ответил Даламар, — в эту ночь из ночей.
      Палин посмотрел в холодные глаза Даламара и снова начал подъем, устремив взгляд прямо и вверх.
      — Мы у цели, — Даламар показал рукой. Взглянув на вершину лестницы, Палин увидел дверцу.
      «Для меня ворота откроются…»
      Это слова Рейстлина. Страх Палина стал уменьшаться, по телу пробежал ток. Палин ускорил шаг. За собой он слышал легкую поступь Даламара и тяжелые шаги отца. Карамон дышал с трудом, и Палин почувствовал укол совести.
      — Хочешь передохнуть, отец? — спросил он, остановившись.
      — Нет, — проворчал Карамон. — Давай скорей покончим со всем этим.
      Тогда мы сможем поехать домой.
      В хриплом голосе отца Палин услышал необычные, незнакомые нотки. Он понял, что это был страх. Отец боялся. Не ужасный подъем, не шепчущие об отчаянии и гибели голоса вызвали этот страх, а то, что окружало отца.
      Палин ощутил тайную радость, какую, должно быть, знал и его дядя. Отец — Герой Копья, самый сильный из всех людей, кого он встречал, способный свалить на землю здоровяка Танина и разоружить искусного воина Стурма, — боялся, боялся магии.
      «Он боится, а я нет!» Закрыв глаза, Палин прислонился к холодной стене. Он отдавал себя власти магии. Магия горячила его кровь, ласкала его кожу. Слова, которые она нашептывала теперь, обещали не гибель, а приглашение, приветствовали его. Тело трепетало в магическом экстазе.
      Открыв глаза, Палин увидел, что тот же восторг горит и в глазах эльфа.
      — Теперь ты вкусишь власти! — прошептал Даламар. — Вперед, Палин, вперед.
      Улыбнувшись самому себе, позабыв все страхи, Палин, словно на крыльях, полетел вверх по ступеням. Для него двери откроются. В этом нет никаких сомнений. Он не раздумывал, кем, чьей рукой растворится дверь. Это неважно. Наконец-то он окажется внутри древней лаборатории, где произошло одно из величайших магических действ в Кринне. Он увидит заклинательные книги легендарного Фистандантилуса и книги дяди. Он увидит великую и страшную Дверь, ведущую из этого мира в Бездну. Он прикоснется к знаменитому Жезлу Магиуса.
      Палин с давних пор мечтал о жезле дяди. Из всех сокровищ Рейстлина жезл больше всего занимал Палина. Возможно, потому что жезл часто изображали на картинах и постоянно упоминали о нем в легендах и песнях. У Палина была одна такая картина, он прятал ее завернутой в шелк у себя в постели. На ней Рейстлин в черной мантии с Жезлом Магиуса в руках сражался с Королевой Тьмы. Каждый раз, глядя на изображенный на картине деревянный жезл с золотой драконьей лапой, сжимающей сверкающий хрустальный шар, Палин тоскливо думал, что если бы Рейстлин был жив и он, Палин, был достоин дяди, то Рейстлин, возможно, подарил бы ему жезл.
      «Теперь я увижу его и, может быть, даже подержу в руках!» Палин содрогнулся от сладкого предвкушения. «А что мы еще найдем в лаборатории?
      — задумался он. — Что увидим, когда заглянем в Дверь?»
      — Все будет так, как говорил отец, — прошептал Палин, почувствовав, как сердце на секунду сжалось от боли. — Рейстлин мертв. Так должно быть!
      Но отцу все равно будет очень, очень больно.
      Если в душе Палина и была искра надежды, то он не обратил на нее внимания. Дядя мертв. Так сказал отец. Ничего другого нельзя было ждать, нельзя ждать невозможного.
      — Стоп! — Даламар схватил Палина за руку. Палин, споткнувшись, замер. Он так задумался, что не заметил, где оказался. Они стояли перед широкой лестницей, ведущей прямо к двери лаборатории. У Палина перехватило дыхание, когда он взглянул на короткий лестничный пролет. Из темноты на них смотрели два холодных белых глаза. Глаза без тела, если только сама тьма не была их плотью и кровью. Отпрянув, Палин натолкнулся на Даламара.
      — Спокойно, мальчик, — приказал эльф, поддержав Палина. — Это Страж.
      Факел дрожал в руке Карамона.
      — Я помню их, — сказал он хрипло. — Они убивают прикосновением.
      — Живые созданья, — прозвучал глухой голос призрака. — Я чувствую запах вашей теплой крови. Я слышу стук ваших сердец. Подойдите. Вы пробуждаете мой голод!
      Отодвинув Палина в сторону, Даламар шагнул вперед. Белые глаза блеснули и опустились в почтении.
      — Хозяин Башни, я не почувствовал твоего присутствия. Ты не приходил сюда слишком долго.
      — Твой дозор никто не потревожил? — спросил Даламар. — Никто не пытался войти?
      — Если бы кто-нибудь осмелился ослушаться твоего приказа, ты увидел бы сейчас их кости на полу. Если ничего нет, значит, здесь никто не появлялся.
      — Прекрасно, — сказал Даламар. — Теперь я даю тебе новый приказ.
      Дай мне ключ от замка. Затем отойди в сторону и дай нам пройти.
      Белые глаза напряженно расширились, излучая устрашающий свет.
      — Этого не может быть, Хозяин Башни.
      — Почему? — холодно спросил Даламар. Он сложил руки на груди и взглянул на Карамона.
      — Твой приказ, господин, был таким: «Возьми этот ключ и храни его вечно. Не давай его никому, даже мне. С этой секунды твое место у этой двери. Никто не войдет сюда. Покарай смертью того, кто попытается это сделать». Таковы были твои слова, господин, и я, как ты видишь, подчиняюсь им.
      Даламар кивнул.
      — В самом деле? — проговорил он, делая шаг вперед. Палин задержал дыхание, когда увидел, что белые глаза загорелись еще ярче. — Что ты будешь делать, если я войду сюда?
      — Твоя магия могущественна, господин, — сказал призрак, глаза, лишенные тела, скользнули ближе к Даламару, — но на меня она не может воздействовать. Был только один человек, обладавший такой властью.
      — Да, — зло сказал Даламар, он колебался, стоя на первой ступени.
      — Не подходи ближе, господин, — предупредил призрак. Плотоядно сверкающие глаза вызывали у Палина видение: холодные губы припали к его скорчившемуся телу, высасывая из тела жизнь. Содрогнувшись, он обхватил себя руками и отпрянул к стене. Радость ушла, уступив место холоду смерти и разочарования. Он чувствовал теперь только холод и опустошение. Может быть, еще можно все бросить. Это не стоит так много. Палин склонил голову.
      Рука отца легла на его плечо, а слова Карамона отозвались на его мысли.
      — Пойдем, Палин, — сказал Карамон устало. — Все было напрасно.
      Пойдем домой.
      — Подожди! — Взгляд призрака устремился на фигуры за спиной эльфа.
      — Кто это? Одного я узнал…
      — Да, — сказал Карамон тихо. — Ты уже встречал меня.
      — Ты его брат, — проговорил призрак. — Но кто этот, молодой? Его я не знаю…
      — Пошли, Палин, — грубо приказал Карамон, бросая полный страха взгляд на призрака. — Нам предстоит долгий путь…
      Карамон обнял Палина за плечи и тянул за собой, но Палин не мог повернуться, он не отрываясь смотрел на призрак, который внимательно его изучал.
      — Подожди! — повторил призрак, глухой голос прогремел в темноте.
      Стихли даже все шепоты. — Палин? — пробормотал призрак вопросительно то ли самому себе, то ли кому-то другому. Очевидно, теперь он принял решение, голос стал твердым. — Палин. Идем.
      — Нет! — схватил сына Карамон.
      — Пусти его! — приказал Даламар, свирепо вращая глазами. — Я говорил тебе, что это может случиться! Это наш шанс! Или ты боишься того, что мы, возможно, найдем внутри?
      — Не боюсь! — сдавленно произнес Карамон. — Рейстлин мертв! Я видел его успокоившимся. Я не верю вам, колдунам! Вы не отнимете у меня сына!
      Палин чувствовал, как дрожит тело отца. Видел страдание в его глазах.
      Жалость и сочувствие поднялись в душе Палина. Ему захотелось остаться в сильных, надежных руках отца, но это чувство внезапно заменил гнев, родившийся внутри, гнев, воспламененный магией.
      — Давал ли ты Танину меч, с тем чтобы потом попросить сломать его?
      — спросил Палин, освобожденный из рук отца. — Давал ли ты щит Стурму, чтобы попросить его спрятаться за ним. О, знаю! — воскликнул Палин, увидев, что отец собирается что-то сказать. — Это разные вещи. Меня ты никогда не понимал, не так ли, отец? Сколько лет прошло, прежде чем я убедил вас отдать меня в школу к учителю, который учил дядю? Когда вы наконец согласились, я был там самым старшим начинающим учеником!
      Несколько лет я нагонял остальных. И все время я чувствовал, что вы с мамой смотрите на меня с тревогой. Я слышал, как вы по ночам говорите, что, может быть, он повзрослеет и бросит эту «фантазию». Фантазию! Разве ты не видишь? Магия — моя жизнь! Моя любовь!
      — Нет, Палин, не говори так! — закричал Карамон дрогнувшим голосом.
      — Почему? Потому что это похоже на моего дядю! Вы никогда не понимали его! Вы и не собирались разрешать мне проходить Испытание, ведь так, отец?
      Карамон стоял неподвижно и молчал, глядя в темноту.
      — Да, — тихо сказал Палин. — Не собирались. Ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы остановить меня. — Палин повернулся и подозрительно посмотрел на Даламара. — Может быть, вы и ваши друзья приготовили для меня какое-нибудь вонючее мясо, чтобы я отказался от всего? Это дает вам всем превосходный предлог! Нет, не выйдет. — Холодный взгляд Палина обратился к отцу. — Надеюсь, вы им подавитесь!
      Палин поставил ногу на первую ступень, призрак кружился над ним.
      — Идем, Палин, — из пустоты появилась призрачно-бледная манящая рука, — подойди ближе.
      — Нет! — яростно закричал Карамон, прыгнув вперед.
      — Я сделаю это, отец! — Палин шагнул выше. Карамон протянул руки, чтобы схватить сына. Послышалось магическое слово, и Карамон примерз к каменному полу.
      — Ты не должен вмешиваться, — сказал Даламар сурово.
      Палин оглянулся — слезы струились по лицу отца, он в бессильной ярости пытался освободиться от чар, связавших его. На секунду в сердце Палина мелькнуло предчувствие беды. Отец любит его… «Нет. — Губы Палина сжались решительно. — Тем более мне нужно идти. Я докажу ему, что так же силен, как Танин и Стурм. Я заставлю его гордиться мною, как он гордится ими. Я покажу ему, что я не ребенок, который нуждается в защите».
      Даламар начал подниматься за Палином, но остановился, когда еще две пары глаз материализовались в темноте и окружили Даламара.
      — Что это? — свирепо спросил Даламар. — Вы смеете останавливать меня. Хозяина Башни?
      — Есть только один истинный Хозяин Башни, — тихо сказал Страж. — Тот, что пришел много лет назад. Для него ворота открыты.
      Страж протянул прозрачную руку. В скелетообразной ладони лежал серебряный ключ.
      — Палин! — закричал Даламар, и ярость сдавила его голос. — Не входи один! Ты ничего не знаешь о Мастерстве! Ты не прошел Испытание! Ты не можешь бороться с ним! Ты всех нас уничтожишь!
      — Палин! — молил Карамон. — Палин, вернись! Как ты не понимаешь? Я так люблю тебя, сынок! Я не могу тебя потерять — так, как потерял его…
      Голоса звенели в ушах, но Палин их не слушал. Он слышал другой голос, тихий, надломленный, звучавший в его сердце.
      «Иди ко мне, Палин! Ты нужен мне! Мне нужна твоя помощь…»
      Трепет пронизал тело Палина. Протянув дрожащую от страха и волнения руку, он взял у призрака ключ и с трудом вставил его в серебряный резной замок.
      Раздался скрежещущий звук. Палин положил ладонь на дубовую дверь и мягко толкнул ее.
      Для него дверь открылась.

      Палин, дрожа от волнения, медленно вступил в лабораторию. Дверь захлопнулась, и он не без тайного злорадства понял, что Даламар остался снаружи. Раздался щелчок замка. И Палину внезапно стало жутко: теперь он был заперт один в темноте. Палин в ужасе нащупал серебряную ручку двери и отчаянно попытался попасть ключом в замок, но ключ исчез у него в руке.
      — Палин! — слышал он из-за двери неясный, отдаленный крик отца.
      Затем послышались непонятные звуки и пение, а потом — глухой удар, словно что-то тяжелое рухнуло на дверь.
      Толстая дубовая, дверь задрожала, и из-под нее мелькнул свет.
      «Даламар пропел свое заклинание, — подумал Палин, прислонившись к двери.
      — А в дверь, наверное, ударил плечом отец». Ничего не случилось.