— Ты пришел из-за жалости и сострадания, — сказал Рейстлин, криво улыбнувшись. — В тебе так много от твоего отца. Это слабость, которую можно преодолеть. Я просил тебя, Палин, говори правду самому себе. Что ты чувствовал, когда впервые прикоснулся к жезлу?
Палин попытался отвести взгляд от дяди. Хотя в лаборатории было холодно, Палин весь вспотел в своей мантии. Рейстлин крепко держал Палина, заставляя смотреть в свои золотистые блестящие глаза.
Чье отражение видел в них Палин? Правда ли то, что он сказал Рейстлину? Палин смотрел на образ в глазах верховного мага и видел юношу, одетого в мантию неопределенного цвета, то белую, то красную, то темнеющую…
Рука Палина спазматически дернулась в тисках пальцев верховного мага.
«Он видит мой страх», — понял Палин, пытаясь унять дрожь в теле.
«Страх ли это? — спросили золотистые глаза. — Страх ли? Или восторг?»
Палин увидел в отражении, как он держит жезл. Он стоит в круге света от жезла. Чем дольше Палин его держит, тем сильнее ощущает его магическую силу и — свою собственную силу. Золотистые глаза задержались на заклинательных книгах в черных переплетах. Палин последовал за взглядом Рейстлина. Палин вновь ощутил то волнение, которое чувствовал при входе в лабораторию, и облизал сухие губы, словно долго блуждавший по пустыне путник, который нашел наконец холодную воду, чтобы утолить жгучую жажду.
Посмотрев на Рейстлина, он увидел себя, словно в зеркале, стоящим в черной мантии перед верховным магом.
— Какие… Какие у тебя планы, дядя? — хрипло спросил Палин.
— Все очень просто. Как я сказал, у меня было много лет, чтобы разобраться в своих ошибках. Мое честолюбие было слишком велико. Я посмел стать богом, чего смертным не полагается делать. Об этом мне напоминала каждое утро Темная Королева, разрывая мою плоть когтями.
Губы Рейстлина изогнулись, глаза блеснули, а тонкая рука сжалась при воспоминании о муке, больно обхватив кисть Палина.
— Я усвоил урок, — горько сказал Рейстлин. — Я умерил свое честолюбие. Я больше не буду стараться стать богом. Мне будет достаточно мира. — Ухмыльнувшись, он похлопал Палина по руке. — Нам будет достаточно мира, сказал бы я.
— Я. — Слова застряли у Палина в горле. Он был смятен, напуган и дико взволнован. Взглянув на дверь, он почувствовал, что тень надвигается на его сердце. — Но Королева? Разве мы не закроем Дверь?
Рейстлин покачал головой:
— Нет, ученик.
— Нет? — Палин посмотрел на Рейстлина с тревогой.
— Нет. Это будет мой подарок для нее, чтобы доказать мою преданность, — доступ в мир. А мир будет ее даром мне. Она будет править здесь, а я… буду служить. — Губы Рейстлина сжались в безрадостной усмешке.
Чувствуя ненависть и гнев в ослабевшем теле, Палин задрожал.
— Брезгуешь, племянник? — презрительно усмехнулся Рейстлин, отпуская руку Палина. — Разборчивость не поднимет к власти…
— Ты сказал мне, чтобы я говорил правду. — Палин отпрянул от Рейстлина, с облегчением чувствуя освобождение от горячего прикосновения, но в то же время, непонятно почему, желая ощутить его вновь. — И я скажу.
Я боюсь! За нас обоих! Я знаю, что я слабый… — Он склонил голову.
— Нет, племянник, — тихо сказал Рейстлин, — не слабый, а только молодой. И ты всегда будешь бояться. Я научу тебя владеть своим страхом, использовать его силу. Заставлять его служить тебе, как ничто другое.
Палин увидел, что лицо дяди выразило бесконечную нежность. Образ юноши в черной мантии померк в блестящих золотистых глазах, сменившись жгучим желанием, жаждой любви. Теперь Палин сжал руку Рейстлина.
— Пойдем домой! Комната, которую отец приготовил для тебя, по-прежнему там, в трактире. Мама сохранила дощечку со знаком волшебника на ней. Она спрятана в ящичке из палисандрового дерева, но я ее видел. Как часто я держал ее и мечтал об этом! Пойдем домой! Научи меня тому, что знаешь! Я буду почитать и уважать тебя! Мы сможем путешествовать. Покажи мне чудеса, которые видел сам…
— Домой. — Рейстлин так произнес это слово, словно пробовал его на вкус.
— Домой. Я тоже часто мечтал об этом, — глаза обратились на стену, призрачно блестя, — особенно с приходом рассвета… Да, племянник, — улыбнулся Рейстлин, — думаю, что поеду домой вместе с тобой. Мне нужно время, чтобы отдохнуть, восполнить силы, избавиться от… старых мечтаний.
Палин увидел, как темнеют глаза Рейстлина от воспоминания о боли.
Кашляя, Рейстлин оперся на руку племянника. Палин осторожно помог Рейстлину подойти к креслу. Жезл Палин прислонил к стене. Устало опустившись в кресло, чародей жестом попросил Палина налить еще вина.
— Мне нужно время… — продолжал он, смочив губы вином. — Время, чтобы обучить тебя, мой ученик. Время, чтобы обучить тебя… и твоих братьев.
— Моих братьев? — удивился Палин.
— Конечно, мальчик. — Рейстлин посмотрел на Палина с усмешкой. — Мне нужны генералы для моих легионов. Твои братья будут идеальными…
— Легионов?! — воскликнул Палин. — Я не это имел в виду! Ты должен вернуться домой и жить с нами в мире и спокойствии. Ты заслужил это! Ты пожертвовал собой ради мира…
— Я? — оборвал Рейстлин. — Я пожертвовал собой ради мира? — Верховный маг захохотал страшным, ужасающим смехом, от которого тени в лаборатории бешено заплясали, как дервиши. — Это то, что они обо мне сказали? — Рейстлин смеялся, пока не задохнулся. Приступ кашля сильнее, чем до этого, обрушился на него.
Палин беспомощно смотрел, как дядя корчится от боли. Палин все еще слышал издевающийся смех, звенящий в ушах. Когда приступ прекратился, Рейстлин вздохнул и слабым движением руки подозвал племянника ближе.
На платке, на дядиных руках и мертвенно-бледных губах была кровь.
Отвращение и ненависть поднялись в Палине, но он подошел ближе, вынуждаемый ужасными чарами преклонить колени перед дядей.
— Знай, Палин! — с усилием, чуть слышно прошептал Рейстлин. — Я пожертвовал собой… собой… ради… себя! — Откинувшись на спинку кресла, он вздохнул. Дрожащей, испачканной в крови рукой он схватился за белую мантию Палина. — Я видел… чем я должен… стать… если одержу победу. Ничем! Это… был… конец. Выродиться… в ничто. Мир… мертв.
Этим путем, — его рука слабо указала на стену и ужасный бассейн, глаза лихорадочно сверкнули, — был… все-таки… шанс для меня… вернуться…
— Нет! — закричал Палин, пытаясь вырваться из рук Рейстлина. — Я не верю тебе!
— Почему нет? — Рейстлин пожал плечами, голос его окреп. — Ты сам говорил им. Не помнишь, Палин? «Человек должен ставить магию на первое место, а мир
— на второе…» Так ты сказал им в Башне. Мир значит для тебя не больше, чем для меня! Никто не имеет значения — ни братья, ни отец! Магия! Власть! Это все, что значит что-нибудь для тебя и меня!
— Я не знаю! — Руки Палина вцепились в Рейстлина. — Я не могу думать! Отпусти меня! Отпусти… — Руки его бессильно упали, он спрятал лицо в ладонях. Слезы брызнули из глаз.
— Бедный мой, — сказал Рейстлин. Положив ладонь на голову Палина, Рейстлин нежно гладил каштановые волосы.
Палин плакал. Он был один, совсем один. Ложь, все лгут! Все лгали ему — отец, маги, мир! Что же имело значение, в конце концов? Магия. Это все, что у него было. Дядя прав. Жгучее прикосновение тонких пальцев, мягкая черная бархатная мантия, мокрая от его слез, запах розовых лепестков и пряностей… Это будет его жизнью… Это да горькая пустота внутри, пустота, которую весь мир не сможет заполнить…
— Плачь, Палин, — тихо сказал Рейстлин. — Плачь, как когда-то плакал я, очень давно. Потом ты. поймешь, как понял я, что это бесполезно.
Никто» не услышит, как ты рыдаешь один в ночи.
Палин поднял заплаканное лицо.
— Наконец-то ты понимаешь, — улыбнулся Рейстлин. Он убрал мокрые волосы с лица Палина. — Возьми себя в руки, мальчик. Нам пора идти, пока не пришла Темная Королева. Нам много нужно сделать…
Палин посмотрел на Рейстлина спокойно, хотя тело еще дрожало, а глаза покрывала пелена слез.
— Да, — сказал Палин. — Наконец я понимаю. Кажется, слишком поздно. Но понимаю. И ты не прав, дядя, — проговорил он дрогнувшим голосом. — Кто-то слышал твой плач в ночи.
Встав на ноги, Палин твердо посмотрел на дядю:
— Я закрою Дверь.
— Не будь дураком! — презрительно усмехнулся Рейстлин. — Я не позволю! Знай это!
— Я знаю, — сказал Палин, прерывисто вздохнув, — ты будешь мне мешать…
— Я убью тебя!
— Ты… убьешь меня… — Голос Палина почти не дрогнул. Он повернулся и протянул руку за жезлом, который стоял рядом с креслом Рейстлина. Свет кристалла вспыхнул белым холодным светом, когда он взял жезл.
— Что за чушь! — прошипел Рейстлин, поворачиваясь в кресле. — Зачем умирать, делая этот бесполезный жест? Ибо это будет бесполезно, уверяю тебя, мой дорогой племянник. Я сделаю все, что задумал. Мир будет мой! Ты умрешь — и кто будет знать об этом?
— Ты, — тихо сказал Палин.
Повернувшись спиной к Рейстлину, Палин твердым шагом направился к Двери. Тень стала еще темнее и глубже, так что стена выделялась ужасным контрастом на фоне Бездны. Палин чувствовал теперь, как просачивается из Двери Зло, словно вода сквозь потерпевший крушение корабль. Он думал о том, что Темная Королева может войти в мир. Опять пламя войны пронесется по земле, когда силы Добра поднимутся ей навстречу. Он видел, как умирают отец и мать от руки дяди, как братья падают жертвой дядиной магии. Он видел одетых в чешуйчатые драконьи доспехи скачущих в битву драконов, за которыми следуют ужасные создания, порожденные Тьмой.
Нет! С помощью богов он предотвратит это, если сможет. Но, подняв жезл, Палин беспомощно осознал, что не знает, как закрыть Дверь. Он чувствовал силу жезла, но не мог владеть ею. Рейстлин был прав — глупый, бесполезный жест.
Рейстлин хохотал. Но это был не издевающийся смех. В нем слышались смятение и почти гнев.
— Это неразумно, Палин! Остановись! Не заставляй меня сделать это!
Глубоко вздохнув, Палин попытался сконцентрировать энергию и мысли на жезле. «Закрой Дверь», — прошептал он, заставляя себя думать только об этом, хотя тело трепетало от страха. Это не был страх смерти, он мог сказать себе об этом с гордостью. Он любил жизнь, и никогда так сильно, как сейчас. Но он был способен расстаться с ней без сожаления, хотя мысль о горе, которое доставит его смерть всем близким и друзьям, наполнила сердце болью. Отец и мать узнают, что он сделал. Они поймут, неважно, что сказал дядя.
И они будут бороться с Темной Королевой, как уже было однажды.
«Вам не победить».
Палин сжал жезл вспотевшей рукой. Он не боялся смерти. Он боялся… боли.
«Будет ли это… очень больно… умереть?» Гневно встряхнув головой, Палин обругал себя трусом и направил пристальный взгляд на Дверь. Он должен сконцентрироваться! Выбросить ужас смерти из сознания. Он должен заставить страх служить ему! А не владеть им. Это шанс закрыть Дверь перед дядей… перед…
— Паладайн, помоги мне, — сказал Палин, взгляд его приковался к серебристому свету кристалла, который сиял непреодолимо и неистребимо в темноте тени.
— Палин! — захрипел Рейстлин. — Предупреждаю тебя…
Из кончиков пальцев Рейстлина сверкнула молния. Но Палин не отрывал взгляда от жезла. Его сияние стало еще ярче и прекраснее, уничтожив последний страх Палина.
— Паладайн, — прошептал он.
Имя бога милостиво рассеяло звук магического пения, которое раздавалось позади Палина.
Боль была быстрой, внезапной… и сразу закончилась.
Глава 10
Рейстлин стоял один в лаборатории, опираясь на Жезл Магиуса. Свет жезла погас. Верховный маг стоял в темноте такой же густой, как нетронутая пыль, покрывающая пол, оглядывая заклинательные книги, кресло и опущенный тяжелый занавес из пурпурного бархата.
Тишина была почти так же глубока, как и тьма. Рейстлин, затаив дыхание, прислушивался к тишине. Ни одно живое создание не тревожило ее — ни крыса, ни летучая мышь, ни паук; — ибо ни одно живое существо не осмеливалось приблизиться к лаборатории, охраняемой теми, чей дозор будет длиться до скончания мира. Рейстлину показалось, что он слышит один звук — звук оседающей пыли, звук текущего времени…
Устало вздохнув, верховный маг поднял голову, вгляделся в тьму и разорвал многовековое молчание.
— Я сделал то, что ты хотел, — прокричал он. — Ты доволен?
Ответа не было, только мягко перемещалась пыль в вечной ночи.
— Нет, — прошептал Рейстлин. — Ты меня не слышишь. И это так же хорошо, как и справедливо. Ты не подумал, Даламар, что, вызывая мой мираж для своей цели, ты вызовешь и меня! О нет, ученик, — Рейстлин горько улыбнулся, — не гордись собой. Ты хорош, но не настолько. Не твоя магия пробудила меня от долгого сна. Нет, было что-то еще… Он пытался припомнить. — Что я сказал юноше? «Тень в моем сознании»? Да, именно так.
Ах, Даламар, тебе повезло, — верховный маг покачал головой. На секунду темнота осветилась блеском золотистых глаз, горевших внутренним огнем. — Если б он был таким, как я, ты оказался бы в печальном положении, эльф.
Через него я мог бы вернуться. Но как его сострадание и любовь освободили меня из Тьмы, куда я бросил себя сам, так они и связывают меня там по-прежнему.
Свет глаз померк, и тьма вернулась. Рейстлин вздохнул.
— Но все справедливо, — прошептал он. — Я устал, я так устал. Я хочу вернуться к своему сну.
Рейстлин подошел к бархатному занавесу. Положив на него руку, он оглядел лабораторию, которую мог видеть во тьме только в своих памяти и сознании.
— Я лишь хочу, чтобы вы знали, — крикнул Рейстлин, — что я сделал это не для вас, маги! Не для Конклава. Не для своего брата! У меня был еще один долг в жизни, и теперь я его заплатил. Я могу уснуть спокойно.
В темноте Рейстлин не видел жезла, на который опирался. Но это ему было не нужно: он знал каждый изгиб дерева, малейшую неровность на его поверхности. Он любовно поглаживал жезл, тонкие пальцы пробежали по драконьей лапе и по каждой грани холодного, темного кристалла, который держала лапа. Глаза Рейстлина устремились во Тьму, в будущее, которое промелькнуло перед ним светом черной луны.
— Он будет велик в Мастерстве, — сказал Рейстлин с тихой гордостью.
— Величайший из всех когда-либо живших. Он принесет честь и славу нашему занятию. Благодаря ему магия будет жить и процветать в мире. — Голос верховного мага стал тише. — Все счастье и радость в моей жизни, Палин, мне дала магия. Для твоей магии я дарю тебе…
Рейстлин прижал гладкое дерево жезла к щеке. Затем словом команды отправил жезл от себя. Жезл исчез, поглощенный бесконечной ночью. Голова Рейстлина устало склонилась, он положил руку на занавес и погрузился в сон, слившись воедино с тьмой, безмолвием и пылью.
Глава 11
Палин медленно приходил в сознание. Его первой реакцией был ужас.
Жестокий удар, который сжег и взорвал тело, все-таки не убил! Но Рейстлин не оставит его в живых. Застонав, Палин приподнялся на холодном полу, со страхом ожидая услышать звук магического пения, треск молнии в кончиках тонких пальцев и вновь почувствовать разрывающую, жестокую боль…
Все было тихо… Палин прислушивался, затаив дыхание и дрожа от страха.
Он осторожно открыл глаза. Кругом была такая тьма, что он не видел собственного тела.
— Рейстлин? — прошептал Палин, осторожно поднимая голову с сырого каменного пола. — Дядя?
— Палин! — раздался голос.
Сердце Палина замерло. Он не мог дышать.
— Палин! — закричал голос снова, и в нем были любовь и страдание.
Палин вздохнул с облегчением и, откинувшись на каменный пол, заплакал от радости.
Кто-то тяжело поднимался по ступеням. Факел горел в темноте. Шаги остановились, и факел завибрировал, снова задрожала державшая его рука.
Затем раздался быстрый топот, и факел загорелся над Палином.
— Палин! Сынок! — Палин оказался в руках отца. — Что они сделали с тобой?
— закричал Карамон сдавленным голосом, прижимая сына к сильной груди.
Палин не мог говорить. Он просто слушал звук биения отцовского сердца, вдыхал знакомый запах и позволял рукам отца защищать и оберегать его. Палин посмотрел в его бледное страдающее лицо.
— Ничего, отец, — сказал он, мягко отодвигаясь. — Я в порядке. В самом деле. — Сев, он огляделся в замешательстве. — Но где мы?
— Мы снаружи… этого места, — сказал Карамон. Он отпустил сына, но смотрел на него с сомнением и тревогой.
— Снаружи лаборатории, — прошептал Палин, его взгляд удивленно остановился на закрытой двери и двух белых, лишенных тела глазах.
Палин попытался встать.
— Осторожно! — Карамон снова обнял сына.
— Я же сказал, отец. Все в порядке, — твердо произнес Палин, отклоняя помощь отца. — Что произошло? — Он смотрел на опечатанную дверь лаборатории.
Глаза призрака взглянули на Палина не мигая.
— Ты вошел… туда, — сказал Карамон, нахмурившись. — И… дверь захлопнулась! Я пытался войти внутрь… Даламар пропел какие-то заклинания, но дверь не открывалась. Затем пришло много этих, — он указал на белые глаза, — и больше я ничего не помню. Когда очнулся, я был с Даламаром в его кабинете…
— Куда мы сейчас и вернемся, — раздался голос позади них, — если вы окажете любезность разделить со мной завтрак.
— Единственное место, куда мы сейчас пойдем, — это домой, — упрямо произнес Карамон, поворачиваясь к материализовавшемуся Даламару. — И больше никакой магии! — Он свирепо посмотрел на Даламара. — Если понадобится, мы пойдем пешком. Ни мой сын, ни я никогда не вернемся снова ни в одну из этих проклятых башен…
Даламар, не глядя на Карамона, подошел к Палину, который стоял опустив глаза перед волшебником высокого ранга.
Даламар обнял Палина за плечи.
— Квитан, Магиус, — сказал эльф с улыбкой, поцеловав Палина в щеку по эльфскому обычаю.
Палин смотрел на Даламара в смятении. Слова эльфа вертелись в его голове, но он не понимал их смысла. Он говорил немного по-эльфски благодаря другу отца Танису. Но после всего, что случилось, все слова вылетели из памяти. Он судорожно вспоминал, так как Даламар стоял перед ним, усмехаясь.
— Квитан… — повторил Палин, — означает… поздравление.
«Поздравление, Маг…»
Он недоверчиво посмотрел на Даламара.
— Что это значит? — свирепо спросил Карамон эльфа. — Не понимаю…
— Теперь он один из нас, Карамон, — тихо сказал Даламар, взяв Палина за руку и торжественно проведя мимо отца. — Он прошел Испытание.
— Прости, Карамон, что мы заставили тебя вновь пройти через это, — сказал Даламар.
Карамон сидел напротив эльфа за резным столом в роскошно обставленном кабинете. На лице его все еще отражались беспокойство, страх и гнев.
— Но нам всем стало очевидно, что ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы помешать сыну пройти Испытание.
— Вы смеете меня винить за это? — хрипло спросил Карамон. Он встал, подошел к большому окну и стал смотреть на темную тень Шойкановой Рощи внизу.
— Нет, — сказал Даламар, — мы не винили тебя. И поэтому изобрели этот способ, чтобы тебя обмануть.
Гневно нахмурившись, Карамон повернулся, указывая пальцем на Даламара:
— Ты не имел права! Он слишком молод! Он мог умереть!
— Да, — тихо сказал Даламар. — Но это риск, с которым мы все сталкиваемся. С этим риском сталкиваются и твои старшие сыновья, когда ты отправляешь их на битву.
— Это другое. — Карамон отвернулся, потемнев лицом.
Палин сидел в кресле со стаканом нетронутого вина. Он изумленно осматривался, словно все еще не верил в происшедшее.
— Из-за Рейстлина? — улыбнулся Даламар. — Палин действительно одарен, Карамон, так же как и его дядя. Для него, как и для Рейстлина, возможен лишь один выбор — магия. Но в Палине сильна любовь к семье. Он сделал бы выбор, который разбил бы его сердце.
Карамон склонил голову. Палин поставил вино на стол и подошел к отцу.
Карамон обнял сына.
— Даламар прав, — сказал Карамон хрипло. — Я хотел, чтобы тебе было хорошо, и я боялся… боялся потерять тебя из-за магии, как потерял его… Прости, Палин.
В ответ Палин обнял отца.
— Итак, ты прошел Испытание! Я горжусь тобой, сын! Так горжусь…
— Спасибо, отец! Мне нечего тебе прощать. Я наконец понимаю тебя…
— Последние слова были не слышны из-за крепких объятий отца и сына.
Затем Карамон вернулся к окну и, вновь нахмурившись, устремил взгляд на Шойканову Рощу.
Палин, повернувшись к Даламару, смотрел на эльфа изумленно.
— Испытание, — произнес Палин неуверенно, — кажется настолько реальным! Однако я здесь… Рейстлин меня не убил…
— Рейстлин! — Карамон побледнел, с тревогой оглядевшись вокруг.
— Успокойся, друг мой, — сказал Даламар, поднимая тонкую руку. — Испытание различно для каждого, кто его проходит, Палин. Для одних оно очень реально и может иметь ощутимые катастрофические последствия. Твой дядя, например, едва выжил после встречи с одним из моих сородичей.
Испытание Юстариуса оставило его хромым. Но для других Испытание проходит только в их сознании. — Лицо Даламара напряглось, голос задрожал от воспоминания о боли. — И это может воздействовать иногда хуже, чем другие Испытания…
— Итак, все это было в моем сознании. Я не ходил в Бездну? Моего дяди в действительности там не было?
— Да, Палин, — сказал Даламар, уже успокоившись. — Рейстлин мертв.
У нас не было причин думать иначе, несмотря на то что мы вам сказали. Мы не знаем, конечно, наверняка, но полагаем, что видение, которое описал твой отец, истинно, данное ему Паладайном, чтобы облегчить горе. Когда мы сказали, что у насесть знаки того, что Рейстлин жив, все это было частью ловушки, чтобы привести вас сюда. Не было никаких знаков. Если Рейстлин сегодня и жив, то только в наших легендах…
— И в нашей памяти, — прошептал Карамон.
— Но он казался таким реальным! — запротестовал Палин. — Я чувствовал мягкий бархат в своих пальцах, жгучее прикосновение руки, прохладность и гладкость дерева Жезла Магиуса, видел золотистые глаза, ощущал запах розовых лепестков, пряностей, крови…
— Я знаю, — сказал Даламар, вздохнув. — Но это был мираж. Страж стоит перед Дверью, которая по-прежнему опечатана. И так будет вечно. Ты никогда не входил даже в лабораторию, не то что в Бездну.
— Но я же видел, как он входил, — сказал Карамон.
— Это часть миража. Я один видел сквозь него. Я сам помогал его создавать. Все было устроено очень реалистично, Палин. Ты никогда не забудешь об этом. Испытание не только судит твое искусство мага, но и, что более важно, открывает что-то тебе самому в себе. Ты должен был открыть две вещи — правду о дяде и правду о себе.
«Знать правду о себе…» — раздался эхом голос Рейстлина.
— Теперь я знаю, чему я предан. — Палин разгладил складки белой мантии. — Как сказал Морской волшебник, я буду служить миру, тем самым служа себе.
Даламар улыбнулся:
— А теперь, я знаю, ты жаждешь вернуться домой, юный маг. Я больше не держу вас. Я почти сожалею, что ты не сделал другой выбор, Палин, — сказал эльф, пожав плечами. — Я был бы рад иметь тебя своим учеником. Но ты станешь достойным противником. Для меня было честью содействовать твоему успеху. — Даламар протянул руку.
— Спасибо, — сказал Палин, вспыхнув. Он благодарно сжал руку Даламара. — Спасибо… за все.
Карамон подошел к сыну и тоже пожал руку эльфа, почти утонувшую в могучей ладони Карамона.
— Думаю, я позволю тебе воспользоваться… твоей магией… чтобы отправить нас в Утеху. Тика, должно быть, заболела от переживаний…
— Отлично, — сказал Даламар, обменявшись улыбкой с Палином. — Встаньте плотнее. Прощай, Палин. Увидимся в Вайретской Башне.
Но тут раздался стук в дверь.
— Что еще? — спросил недовольно Даламар. — Я дал приказ, чтобы нас не беспокоили!
Дверь открылась сама, очевидно. Из темноты блестели два глаза.
— Прости, господин, — сказал призрак. — Но мне приказано передать молодому магу прощальный подарок.
— Приказано кем? — Глаза Даламара сверкнули. — Юстариусом? Неужели он посмел вступить в Башню без моего позволения…
— Нет, господин, — сказал призрак, паря по комнате. Холодный взгляд остановился на Палине. Призрак медленно приблизился к нему, протянув бесплотную руку. Карамон быстро встал между ним и сыном.
— Нет, отец, — твердо сказал Палин. — Отойди, он не причинит мне вреда. Что у тебя для меня? — спросил он у призрака.
В ответ лишенная плоти рука сделала магический знак, и в ней возник Жезл Магиуса.
Карамон изумленно отступил назад. Даламар холодно смотрел на призрак.
— Ты пренебрег своими обязанностями! — В голосе эльфа звучал гнев.
— Клянусь именем нашей Темной Королевы, я пошлю тебя за это на вечные муки в Бездну!
— Я не пренебрег обязанностями, — ответил Страж, его глухой голос напомнил Палину о сферах, в которые он входил, если это был не мираж. — Дверь лаборатории по-прежнему закрыта. Ключ здесь. — Страж показал серебряный ключ на призрачной ладони. — Ничто не изменилось. Ни одно живое существо не вошло внутрь.
— Тогда кто… — начал Даламар свирепо. Внезапно его голос оборвался, лицо побледнело. — Ни одно живое существо…
Потрясенный эльф опустился в кресло, глядя на жезл широко раскрытыми глазами.
— Это твое, Палин, как было обещано, — сказал призрак, передавая жезл юному магу.
Палин взял его дрожащей рукой. Кристалл вспыхнул ясным огнем, излучающим холодное чистое серебристое сияние.
— Подарок от истинного Хозяина Башни, — добавил призрак холодным тоном. — Вместе с ним и его благословение.
Белые глаза почтительно поклонились и удалились.
Держа жезл в руке, Палин вопросительно посмотрел на отца.
Карамон улыбнулся сквозь слезы.
— Пойдем домой, — тихо сказал он, положив руку на плечо сына.
СПОРЩИКИ
ПРЕДИСЛОВИЕ (Или послесловие, что тоже вполне может быть)
Братья стояли на причале и глядели вслед удаляющемуся судну.
— Ну и маг из тебя! — проговорил Танин. — Ты с самого начала должен был заметить, что с гномом не все в порядке.
— Я? — возмутился Палин. — Начнем с того, что по твоей милости мы ввязались в эту дурацкую историю. Приключения всегда начинаются подобным образом. — Молодой волшебник попытался передразнить голос старшего брата.
— Ладно вам, — начал Стурм, стараясь примирить спорщиков.
— Заткнись! — Оба брата теперь набросились на него. — Ты первый влез в этот глупый спор!
Братья, уперев руки в боки, гневно взирали друг на друга. Соленый бриз слегка трепал длинные пряди рыжих волос двух старших братьев и обтягивал длинные белые одежды вокруг тоненьких ног младшего.
Их прервал разнесшийся поверх пляшущих волн звонкий крик:
— Прощайте, друзья! Прощайте! Это была хорошая попытка. Может, когда-нибудь еще раз попробуем!
— Только через мой труп! — будто сговорившись, хором крикнули три брата и, кисло улыбаясь, принялись Как-то вяло махать руками на прощание.
— Тут у нас полное согласие, — усмехнулся Стурм. — И я знаю еще одно.
Братья рады были отвести взгляд от грузно качающегося на волнах парусника.
— О чем ты?
— Да о том, что мы никогда не расскажем о случившемся ни одной живой душе! — Стурм говорил тихо. Два брата оглянулись и посмотрели на зевак, столпившихся на причале. Зеваки глазели на корабль и смеялись. Некоторые из них, бросая косые взгляды на братьев, показывали на них пальцем и с трудом подавляли смешки.
С горестной улыбкой Танин вытянул вперед правую руку. Стурм положил правую ладонь на ладонь брата, а Палин положил свою руку сверху.
— Согласен, — сурово произнес каждый из них.
Глава 1. Дуган Алый Молот
— Приключения всегда начинаются подобным образом, — проговорил Танин, деловито оглядывая постоялый двор.
— Надеюсь, ты не говоришь это серьезно! — в ужасе воскликнул Палин.
— Я даже лошадь не поставлю в такой грязи, а ты хочешь, чтобы мы тут заночевали!
— В действительности, — доложил Стурм, появляясь из-за угла строения, после того как совершил краткий осмотр постоялого двора, — в конюшне чисто, по сравнению с самой гостиницей, и запах там намного лучше.
Предлагаю спать там, а лошадей поставить в трактире.
Трактир, расположенный у причала в приморском городке Санкристе, имел в точности такой же убогий, потрепанный вид, как и те немногие завсегдатаи, что плелись туда. Окна, выходящие на причал, были маленькими, они будто сощурились и окосели, слишком долго всматриваясь в морскую даль.
Свет изнутри едва просачивался сквозь грязные стекла. Само здание, сильно побитое ветром и песком, притаилось в тени на краю переулка, будто разбойник, поджидающий очередную жертву. Даже название «Латаный стаксель» звучало Как-то зловеще.
— Я так и думал, что младший брат начнет жаловаться, — едко заметил Танин, слез с коня и посмотрел на Стурма. — Он соскучился по белым простынкам, которые мама поправляет ему ночью. Но я не ожидал этого от тебя, Стурм Маджере.
— У меня нет возражений, — непринужденно ответил Стурм, слез с лошади и начал развязывать мешок, — Я так просто сказал. Нам все равно выбирать не из чего, — добавил он, вынув небольшой кожаный кошелек и встряхнув его. Там, откуда следовало бы донестись звону монет, лишь что-то жалко звякнуло. — Сегодня простыней не будет, Палин. — Он улыбнулся младшему брату, который все еще с безутешным видом сидел на лошади. — Подумай, однако, о завтрашней ночи. Мы будем в замке Ут-Вистан, в гостях у князя Гунтара. Там ждут не только белые простыни, но, возможно, и розовые лепестки, рассыпанные по постели.
— Не помру я без белых простыней, — ответил уязвленный Палин. — Однако простое постельное белье было бы приятным разнообразием! И я бы предпочел спать на кровати, где матрац не кишит живностью! — Он раздраженно засунул руку под белый балахон и почесался.
