Орки вылупили глаза, дивясь двоим сухопутным слабакам. Да разве это волны? Такие волны и младенца толком укачать не смогут. Правда, свои суждения матросы оставили при себе. Насмотревшись на магию странного эльфа, они побаивались, что он, чего доброго, напустит на них ветер и раскидает по реке.
Какая тут еда! Сознание Дамры едва отмечало, как их с Гриффитом подняли на борт и привели в маленькую каюту, где пахло смолой и рыбой. Дамра не ощущала ничего, кроме своего живота, который сейчас выворачивало наизнанку. Она упала на жесткий топчан рядом со стонущим Гриффитом. Матросы предусмотрительно поставили эльфам два помойных ведра, после чего закрыли дверь и удалились.
Дамру еще ни разу в жизни не тошнило. Она даже не подозревала, что можно испытывать нечто подобное. Топчан, на котором она лежала, вздымался, куда-то падал, качался и кренился. Дамру занимало только одно: когда же смерть явится за нею и освободит от всех мучений?
— Скорее бы, — пробормотала Дамра, наклоняясь над ведром.
Дверь каюты настежь распахнулась.
— Никак эльфы? — прогремело из темноты.
Дамра вздрогнула и напряглась всем телом.
В глаза ей брызнул слепящий свет фонаря. Над нею нависло лицо какого-то орка. Услышав голос, Гриффит приподнял голову.
— Квай-гай! — выдохнул он и тут же со стоном повалился на топчан.
Рослые, крепко сбитые женщины орков носили ту же одежду, что и мужчины. Большая, налитая грудь да несколько иная манера брить голову — вот и все, чем они внешне отличались от мужчин.
Судя по свирепому выражению лица, эта Квай-гай явилась в каюту с намерением их убить. Дамра вросла в доски топчана. Ей было уже все равно.
Квай-гай пригляделась к Гриффиту, потом выпятила губы и тряхнула головой.
— А тебя, сдается мне, я знаю. Только в прошлый раз ты не был цвета дохлой лягушки.
— Я… у меня… морская болезнь, — сумел произнести Гриффит.
Стены каюты затряслись от лающего хохота ведуньи.
— Умеешь ты шутки шутить! — сказала она.
Гриффит так застонал, что смех ведуньи разом стих, а взгляд сделался подозрительным.
— Что это с тобой, эльф? Уж не чуму ли ты приволок на корабль?
Гриффит кое-как пододвинул к себе ведро. Его уже в который раз вывернуло. Он обмяк и дрожал всем телом.
— Клянусь вам, Квай-гай, мы с женой оба… морская болезнь. Мы на корабле… впервые.
Квай-гай наклонилась к Дамре и обнюхала ее. Потом обнюхала и Гриффита.
— Сколько живу, а про такое не слыхала, — сказала Квай-гай. — Морская болезнь? На реке? Да тут… а-а, что говорить! Вы ж эльфы! Погодите, я сейчас.
Квай-гай повернулась и вышла. Снова шумно хлопнула дверь. Дамра стиснула зубы, не зная, как лечь, чтобы хоть чуточку уменьшить этот кошмар. Уходя, ведунья оставила на потолочном крюке свой фонарь, и теперь он качался вместе с кораблем. От пляски света Дамре стало еще тошнее. Чувствуя, что ее вот-вот снова вывернет, она закрыла глаза.
Дверь каюты хлопнула в третий раз. Квай-гай вернулась, принеся с собой глиняную миску и кувшин. Она притиснула миску к губам Дамры.
— Давай ешь.
Дамра покачала головой и отползла подальше.
Гриффит приподнялся на локте. Взяв миску из рук ведуньи, он настороженно заглянул внутрь. Миска была заполнена чем-то похожим на вязкую коричнево-бурую кашу.
— Это что? — едва слышно спросил он.
— Отвар семян дурмана, — ответила Квай-гай.
— Но ведь это яд! — испуганно воскликнул Гриффит.
Ведунья усмехнулась и затрясла головой, поблескивая золотыми сережками. Во рту сверкнул золотой зуб.
— В кривых руках все отрава. А коли знаешь, как ядовитую слизь смыть да с чем смешать… Нам это снадобье в незапамятные времена морские боги подарили. Редко, но бывает: родится орк, а у него все жидкости в теле текут супротив движению моря. Совсем как у вас. Волны опускаются, жидкости вверх прут. Волны вверх, жидкости вниз. Оттого и эта… морская болезнь бывает. Тут отвар семян дурмана — первое средство.
Квай-гай ткнула пальцем в коричневое варево.
— Он все жидкости внутри вровень с морем делает. Сначала вы от него спать будете, как мертвые. Когда проснетесь… чего говорить. Сам почуешь.
Слова ведуньи ничуть не убедили Гриффита. Он с опаской поглядывал на лекарство орков.
— Я все же не уверен…
— Умоляю, не затевай с ней спора! — прошептала Дамра на языке томаги, забирая у него миску. — Пусть уж лучше нас отравят — хоть настанет конец мучениям!
Дамра ковырнула пальцем густой отвар и поднесла к губам. Запах был на удивление приятным и как-то странно успокаивал. Дамра проглотила оркское снадобье. Живот сразу же взбунтовался, но она сумела подавить приступ тошноты.
Гриффит тоже попробовал отвар.
— Если мы умрем, то хоть не расстанемся после смерти, — прошептал он жене.
Квай-гай подала им кувшин с холодной, чистой водой и заставила выпить его целиком. Ведунья объяснила, что тошнота забрала у них из тела много жидкостей и надо восполнить потерю. Квай-гай стояла, приоткрыв рот, и внимательно следила за эльфами. Ее золотой зуб тоже следил за ними.
— Не пойму, чего она дожидается, — сказала мужу Дамра. — Ведь и так ясно: либо мы умрем, либо ее жуткое снадобье действительно нам поможет.
Гриффит не ответил. Он уже спал. Дамра чувствовала, что сон подбирается и к ней. Сон обволакивал ее все плотнее. Странно, но она перестала ощущать жесткие доски топчана. Теперь Дамре казалось, что она лежит на толстой пуховой перине.
— Дамра из Дома Гвайноков, — негромко позвал ее кто-то.
— Кто здесь? — сонным голосом спросила она. — Что вам надо?
— Я должен поговорить с тобой. Ты меня слышишь? Пойми, это важно.
— Я устала, — недовольно пробормотала Дамра. — Не мешайте мне спать.
— Дамра, это очень важно. Время летит слишком быстро. Мы должны поговорить сейчас. Понимаешь? Сейчас или никогда.
Голос был знакомым. Он чем-то будоражил Дамру, не давая ей окончательно провалиться в сон. Она открыла глаза.
В каюте было темно. Квай-гай унесла фонарь. Будь в каюте иллюминатор, слабый свет луны позволил бы Дамре увидеть говорившего. Но каюта находилась едва ли не в трюме.
— Сильвит? — догадалась Дамра.
Догадка больше смутила ее, нежели удивила. Морская болезнь притупила ей разум, а может, тому причиной было снадобье Квай-гай. Ничто не удивляло сейчас Дамру, даже появление старого эльфа на оркском корабле.
Сильные и гибкие пальцы сжали ей запястье.
— Да, это я, Сильвит.
Он провел ее пальцами себе по лицу, дав ей ощутить бесчисленные крупные и мелкие морщины, лучше любых слов говорившие о его возрасте и жизненных тяготах. Лицо эльфа было влажным, как и его рука.
Впервые она увидела Сильвита у Гарвины — Защитника Божественного. Он проник тогда в домик для гостей и спас ей жизнь, не дав притронуться к пище, отравленной эльфийской женщиной-врикилем по имени Вэлура. Сильвит спас не только жизнь Дамры; он спас эльфийскую часть Камня Владычества от посягательств Вэлуры. Более того, он освободил Гриффита, которого Защитник держал у себя в плену.
Сильвит утверждал, что делает все это ради искупления собственной вины. Он считал себя виновным в тяжких преступлениях, которые совершил, когда служил принцу Дагнарусу.
И вот этот старый эльф появляется снова. Во сне? Наяву? Или сон и явь каким-то непостижимым образом сплелись воедино?
— Что привело вас сюда? Как вы меня нашли?
— Если помнишь, еще в первую нашу встречу во владениях Защитника я сказал тебе, что неотступно следую за госпожой Вэлурой. Сейчас она находится на другом берегу реки. Она обсуждает со своим повелителем Дагнарусом будущее Тромека.
— Они строят замыслы насчет Тромека? Вам известна суть этих замыслов?
— Госпоже Вэлуре удалось подчинить себе Защитника и сделать его приверженцем Пустоты. Разумеется, никто из живых даже не подозревает об этом. Но от умерших правду не утаишь. Предки отвергли его, лишив своей помощи. Вещие тоже знают о случившемся и стремятся всеми силами противостоять ему. Впрочем, Вещие ему более не нужны, — добавил Сильвит. — Защитнику помогает Пустота. Точнее, маги Пустоты — выходцы из Дункарги, Карну и Виннингэля. Пока они таятся. Но только пока. Вскоре все изменится.
Дамру передернуло. Новость была тошнотворной, под стать приступам морской болезни, однако не такой уж неожиданной.
— Защитник и прежде был коварным и злокозненным эльфом, — сказала Дамра. — Мне думается, Пустота давно укоренилась в нем.
— Пустота находится в каждом из нас, — возразил Сильвит. — Когда боги вручали королю Тамаросу Камень Владычества, они серьезно предостерегали его. Нельзя разделять Камень, говорили боги, ибо «внутри он горький на вкус». Увы, королю не терпелось осчастливить даром богов весь мир, и он не внял их предостережениям. Когда-то я считал Тамароса излишне самоуверенным и думал, что своей самоуверенностью и благодушными мечтаниями он погубил Виннингэльскую империю. С годами мое отношение к покойному королю изменилось, и я уже так не считаю. Тамарос не был самоуверенным. Он искренне верил, что действует во благо всех рас. Если чем он и гордился, так только тем, что знает наилучший путь ко всеобщему счастью.
Дамра почти не слушала Сильвита. Старики любят пускаться в длинные рассуждения о прошлом.
— Меня не занимают события двухсотлетней давности, — довольно неучтиво прервала она Сильвита. — Что ожидает Тромек? Что будет с нашим народом?
— Защитник и Божественный воюют друг с другом. Два последних сражения никому из них не принесли победы, но каждая такая битва ослабляет позиции Божественного. Его поражение — лишь вопрос времени.
— Неужели это правда? — в ужасе воскликнула Дамра. — Выходит, Божественный обречен на поражение?
— На мир надвигается Пустота, — сказал Сильвит. — Она набирает силы, а силы остальных стихий иссякают. Внутри скрыта горечь — боги предупреждали короля Тамароса об этом. Пока Камень Владычества оставался цельным, он сдерживал Пустоту. Но как только Камень разделили, Пустота сразу же вырвалась наружу. В мире вновь появился Кинжал Врикиля. Пустота быстро движется к безраздельному господству над Леремом. У Божественного не хватит сил, чтобы остановить натиск Защитника. Когда Защитник победит — а он по всем расчетам должен победить, — он бросит Тромек к ногам Дагнаруса. И тогда Защитник уже открыто склонится перед Владыкой Пустоты и признает его своим повелителем.
— Чудовищно! — крикнула Дамра.
— Что такое, дорогая? — сонно пробормотал Гриффит. — Тебе что-то приснилось?
— Спи, мой родной, — ответила Дамра, не желая вовлекать мужа в этот разговор. — Какой-то глупый сон. Я сейчас опять засну. И ты спи.
Гриффит глубоко вздохнул и перевернулся на другой бок. Убедившись, что муж уснул, Дамра прошептала:
— Я должна вернуться в Тромек. Божественный нуждается в могуществе Камня Владычества.
— Нет!
Пальцы Сильвита, словно клещи, сжали руку Дамры.
— Менее всего, Дамра из Дома Гвайноков, твое присутствие необходимо сейчас в Тромеке! Вэлура ждет не дождется, когда ты вернешься в Тромек и угодишь в ее ловушку. Ты стала ее злейшим врагом, Дамра. Вэлура убеждена, что это ты помешала ей преподнести Дагнарусу две части Камня Владычества — нашу и принадлежащую людям. Она поклялась убить тебя и утащить твою душу в Пустоту.
Они с Дагнарусом оба знают, что ты в Новом Виннингэле. Им известно, что ты побывала в королевском дворце. Под обличьем малолетнего короля прячется врикиль Шакур. Это первый врикиль, сотворенный Дагнарусом. Из всех врикилей Шакур — самый сильный и коварный. Тебе уже довелось сражаться с ним возле Западного Портала. Он узнал тебя. Пойми, врикили ищут тебя повсюду. Вэлура неутомима в своих поисках…
— А откуда вы все это знаете? — сердито спросила Дамра. Утихшие было подозрения относительно Сильвита вспыхнули снова. — Как вы узнали о мыслях Вэлуры и о той участи, которую она и этот злодей Дагнарус готовят Тромеку? И как вы разыскали меня? Как пробрались на корабль? Здесь напрашивается только один ответ: вы — тоже врикиль.
— Будь я врикилем, ты, Дамра из Дома Гвайноков, давно была бы мертва. По-моему, я говорил тебе об этом еще в нашу первую встречу. Почему мне известны замыслы Вэлуры? Да потому, что я неотступно следую за нею, и это не просто слова. Я подслушал ее разговоры с Дагнарусом. Чтобы услышать шепот души, не обязательно прятаться за дверью. Да и могло ли быть иначе? Наши души накрепко переплелись, и этот узел уже никто не развяжет… Пустота надвигается, но пока еще она не захватила мир. Боги и иные силы сражаются с нею.
— Но как мне сражаться с Пустотой, если я вдали от родины? — удрученно спросила Дамра. — Что толку от нашего Камня Владычества, пока мы прячем его? И если не в Тромек, то куда мне отправляться? И как действовать?
— Я много думал об этом, Дамра. Почти двести лет. Остановить Пустоту можно лишь одним способом — вернуть Камень Владычества его создателям.
Дамра отчаянно моргала, борясь со сном и пытаясь понять ход рассуждений Сильвита.
— Камень Владычества создали боги. Вы хотите, чтобы я… вернула его богам? Надо думать, нашу часть Камня, да? А люди, у которых нашлась своя? Они только посмеются над нами. Мы ослабнем, зато они станут сильнее. Вы этого хотите?
— Я говорю о возвращении не одной части, а всех четырех. Все четыре части Камня Владычества должны быть доставлены в то место, где Тамарос получил его цельным, — в Портал Богов.
«Не забывай, что Сильвит очень стар», — мысленно твердила себе Дамра. У стариков бывают разные причуды, которые почти всегда связаны с днями их молодости. Не стоит сердить его возражениями. Она и так устала; не хватает еще тратить силы на бесплодные споры.
Как ни странно, но снадобье орков возымело действие. Дамру больше не тошнило. Теперь ее желудок спокойно переносил легкую качку корабля. Однако они с Гриффитом настолько ослабли, что отправляться в путь прямо сейчас… Нужно обождать хотя бы до утра, а то и до завтра. К утру здесь обязательно появится Шадамер. Она объяснит барону их положение. Возможно, он даже сумеет им помочь вернуться на родину. Ей нет дела до фантазий Сильвита. Надо возвращаться в Тромек, и, конечно же, взяв с собой эльфийскую часть Камня Владычества.
— Решение принимать тебе, Дамра, — сказал Сильвит, будто прочитав ее мысли. — И все же я прошу тебя подумать над моими словами. Пустота набирает силу только потому, что Камень Владычества остается разделенным.
— Вы полагаете, что если вновь соединить все части Камня, это обуздает Пустоту? — Дамра покачала головой. — Нельзя загнать родившихся паучат обратно в яйцо, из которого они вылупились.
— Но надо попытаться, — сказал Сильвит, отпуская руку Дамры. — Не заметишь, как паучата вырастут и поглотят весь мир.
Опять старческая чепуха.
— Я подумаю, — дипломатично ответила Дамра.
Ответа не было.
— Сильвит!
Дамра вглядывалась в темноту, пыталась услышать дыхание старого эльфа или скрип половиц под его осторожными шагами.
Ни звука. Первозданная ночь едва ли могла быть тише.
Первозданная ночь…
С этой мыслью Дамра уснула.
ГЛАВА 10
В отличие от наземной, подземная сточная система Нового Виннингэля не могла похвастаться разветвленностью. Ее туннели отходили лишь от королевского дворца и строений Храма и вели к реке Арвен. Туннели построили маги, владевшие магией Земли; магия помогала им пробиваться сквозь скалу под городом. Одно время поговаривали о том, чтобы сделать подземными все городские стоки. Но осуществление этого замысла угрожало опустошить королевскую казну, и от него благоразумно отказались. Жителям блистательной столицы не оставалось ничего иного, как по старинке выливать нечистоты в привычные наземные канавы, что тянулись посреди улиц. В дождливое время зловонное содержимое вымывалось ливнями, а в сухое в них закачивали воду с реки.
За неделю на Новый Виннингэль не упало ни капли дождя. Скопившиеся нечистоты начинали отравлять воздух, однако городским властям было не до промывки канав. Вражеская армия, появившаяся на западном берегу Арвена, заставила их думать о другом. Город спешно запасался водой на случай осады и возможных пожаров.
— Нам еще повезло, — сказал Шадамер, обращаясь к спящей Алисе. — А то брели бы мы с тобой по пояс в дерьме. Сейчас, можно сказать, здесь почти сухо.
Мальчишками барон и покойный король Хирав не раз бродили по этим туннелям, под любым предлогом исчезая из дворца. Здесь обитали «крысы-вонючки», наверное, ничем не отличавшиеся от всех прочих крыс столицы, но ребята придумали им особое название. Рогатки в руках Хирава и Шадамера силой воображения превращались в арбалеты, а юркие попискивающие крысы — то в диких вепрей, то в троллей или иных чудовищ. Охота всегда заканчивалась купанием в реке. Мальчишки плавали прямо в одежде, дабы избавиться от предательского запаха. Они были искренне уверены, что речная вода полностью смывает все признаки их шатаний по подземельям. После купания Хирав и Шадамер обсыхали на жарком солнце и, уставшие, но довольные, возвращались во дворец. Придворным оставалось только зажимать носы.
— Единственной, кого нам удавалось одурачить, была наша милая старая нянька Хэнна, — продолжал вспоминать Шадамер.
Барон даже не предполагал, что воспоминания о той беззаботной поре окажутся столь яркими. Двигаясь по извилистому туннелю и бережно неся Алису, Шадамер восстанавливал в памяти все новые и новые проделки своего детства. Ему очень не хотелось признаваться себе, что с каждым шагом он слабеет, а до реки еще далеко.
— Наша милая нянька Хэнна… — пробормотал барон, остановившись передохнуть. — Добрейшая была женщина, но простодушная до глупости.
Шадамер взглянул на Алису, надеясь заметить ее реакцию, но она не просыпалась. Ничто не могло разбудить его спящую возлюбленную: ни удушливый запах подземных стоков, ни голос барона, ни колеблющийся свет потайного фонаря. Спускаясь в подземелье, он поскользнулся, но, к счастью, не упал. Однако Алиса ударилась головой о ступеньку лестницы. Сон оказался сильнее боли. Шадамера обуял ужас: а вдруг она вообще не проснется? Он слышал про людей, впадавших в беспробудный сон. Не получая пищи, они слабели и умирали от голода. Правда, Бабушка сказала ему, что Алиса проспит целый день, а то и больше. Дабы побороть свои опасения, барон продолжал говорить с нею, надеясь получить хоть какое-то подтверждение, что она слышит его слова.
— Представляешь, Хирав всегда врал Хэнне одно и то же, — вспоминал Шадамер. — Он говорил, что провалился в отхожее место. И Хэнна каждый раз верила ему.
Шадамер вновь остановился и немного подвинул Алису, чтобы ей было удобнее на его плече. Самому барону приходилось туго: шея, спина, плечи и руки устали и затекли. По лицу катился пот. Шадамеру хотелось передохнуть еще немного, но он боялся, что тогда силы окончательно покинут его и он не сможет идти дальше.
— Знаешь, о чем я сейчас подумал? — спросил Шадамер, поднимая фонарь. В этом месте туннель раздваивался. — Шатаясь по подземелью, мы могли двадцать раз погибнуть. Помню, однажды нас застиг ливневый паводок. Я до сих пор удивляюсь, как мы тогда не утонули. Это чудо, что мы оказались вблизи лестницы, выводящей на поверхность, и вскарабкались по ней. Мы с Хиравом были такими дурнями, что даже не испугались. Все это показалось нам просто забавным приключением.
«Любезный барон, вы еще помните, как идти дальше? — спросил он самого себя, задумчиво глядя на уходящие во тьму туннели. — Тот, по которому мы шли, — дворцовый. Осталось понять, какой из этих ведет к Храму, а какой — к реке».
Барон вытянул руку с фонарем, пытаясь, насколько возможно, осветить первый туннель.
— Ага, левый уходит в гору. Значит, храмовый. Остается правый. По нему и двинемся. Теперь вспоминаю: мы с Хиравом всегда ходили по правому туннелю.
Шадамер сделал шаг и вдруг почувствовал дрожь в ногах. Тяжело дыша, он прислонился к стене.
«Надо немного подрыгать ногами, — сказал он себе. — Прогнать судороги. И тогда я снова буду как огурчик».
Шадамер поставил фонарь на землю и опустил шторку. Впоследствии он не раз спрашивал себя: что заставило его заглушить свет? Инстинкт? Привычка, оставшаяся с детства? «В местах опасных тьма надежней света» — отец Шадамера любил повторять это старинное изречение. А может, просто брезгливость? Желудок барона слегка крутило, и лучше было не смотреть на то, куда ступали ноги. Или на него повлияла магия Бабушкиной бирюзы? Ответа Шадамер так и не нашел. Но фонарь он притушил более чем вовремя.
Барон осторожно опустил Алису вниз, прислонив ее к закругленной скользкой стене. Ощупью он поправил на ней сбившееся одеяло.
— Увы, дорогая, эта гнусная вонь накрепко въедается в одежду. Но не волнуйся: я куплю тебе новое платье.
В детстве потолок туннеля казался Шадамеру достаточно высоким. Сейчас же барону приходилось стоять в наклон. У него ломило плечи. Шадамер принялся их растирать. Потом нагнулся к затекшей ноге.
«Уже близко, — подбадривал он себя. — Уже совсем близко».
— Скедн? — прошипел во тьме явно не Алисин голос.
Шадамер оторопел. Голос донесся из правого туннеля. Барон много странствовал, но такой скребущий душу, утробный звук слышал впервые. Он затаил дыхание и замер в ожидании. Он сразу догадался, что означало незнакомое слово. То был вопрос: Ты слышал?
Спросивший тоже замер в ожидании. Вскоре ему ответил другой голос:
— Н'о скедн.
Язык этот напоминал грохот камней, несущихся по склону. Существа, говорившие на нем, явно отличались от тупоумных, медлительных троллей. Вопрос прозвучал повелительно, ответ — почтительно. Похоже, у этих неведомых существ была своя иерархия. И дисциплина, как в армии. Так, может, это и есть армия?
«Тааны!» — догадался Шадамер.
Люди барона, видевшие таанов, рассказывали ему об этих свирепых чудовищах. Тааны представляли собой нечто среднее между зверями и дикими людьми. Они не передвигались на четвереньках, а оружием владели даже лучше людей. Бесстрашие в бою сочеталось у таанов с превосходной выучкой и изрядной смекалкой.
Мозг Шадамера пронзила дикая мысль: что, если нападение таанской армии уже началось? Тогда все укрепления на городских стенах бесполезны, тааны прорвутся в самое сердце Нового Виннингэля. Потом пришла другая мысль, уже здравая: эти варвары достаточно сметливы, чтобы не гнать тысячи своих солдат по узкому туннелю. Скорее всего, тааны отправили небольшой отряд дозорных, дабы отыскать наиболее уязвимые места в обороне города.
«Клянусь богами, одно место они уже нашли, раз им удалось сюда пробраться, — мысленно произнес он, продолжая разговор с собой. — А мы попали в ловушку. Совсем как крысы-вонючки».
Повернуть назад? Бесполезно. Тааны явно что-то заподозрили; возможно, они слышали его голос. Единственное его оружие — небольшой кинжал, спрятанный за голенищем сапога. Меч и другой кинжал забрали гвардейцы дворцовой стражи, а этот проворонили. И ведь мог бы, пока находился в трактире, взять меч Улафа. Нет, тогда ему было не до меча. Какой там меч, если он едва не потерял Алису? Хорошо хоть, боги вовремя надоумили его опустить шторку в потайном фонаре. Впрочем, может, и не боги, а перенятая у отца привычка. Или собственный здравый смысл подсказал. Шадамер почти вплотную притиснулся к стене. Согнувшись как можно ниже, он старался двигаться медленно и бесшумно. Эх, ему бы сейчас его прежний, мальчишечий рост да умение дышать беззвучно! А тут еще сердце колотится так, что по всему туннелю слышно. Пошарив вокруг себя, барон нащупал крупный камень. Шадамер извлек кинжал, а находку взял в левую руку.
Судя по всему, тааны остановились и вслушивались в темноту. Шадамер не шевелился. Они — тоже. Стало настолько тихо, что было слышно, как где-то стучат по каменному полу крысиные коготки.
Вдруг кто-то из таанов не то хрюкнул, не то гикнул. У Шадамера зашлось и едва не остановилось сердце. Только тиски воли не дали барону броситься прочь. Раздалось несколько жутких, пронзительных писков, сопровождаемых шуршанием и топотом ног. Потом снова стало тихо.
— Рытт, — произнес, смеясь, первый таан.
Остальные тоже засмеялись и двинулись дальше.
К Шадамеру вернулась способность дышать. По спине барона текли струйки холодного пота.
Мелькнул свет факела. Тааны достигли развилки и остановились, решая, куда двигаться дальше. Теперь Шадамер собственными глазами увидел этих свирепых страшилищ.
Зрелище это поразило и подавило барона. Все его надежды на то, что Новый Виннингэль сумеет противостоять варварским полчищам, унеслись, как сточные воды, гонимые ливнем.
Таанов было пятеро. На их лицах — или мордах? — вместо носа торчало нечто, напоминающее поросячье рыло. Рты, похожие на звериные пасти, были усеяны острыми зубами. Из-под нависающих лбов глядели прищуренные глазки. Чувствовалось, что они, как и голоса, принадлежат разумным существам. Тела таанов были вполне человекоподобными, но массивнее и сильнее, нежели тела людей. Пятерка дозорных была буквально обвешана оружием; помимо их собственного, на вид довольно грубого, Шадамер заметил оружие людей и эльфов. Доспехи представляли собой весьма пеструю смесь; скорее всего, тааны поснимали их с тел своих жертв.
Тааны то и дело поднимали головы и принюхивались. Стало быть, запахи говорили им очень многое. Шадамер молча благословил зловоние сточной канавы.
Тааны никак не могли решить, по какому из туннелей идти дальше. Возник спор. Руки таанов играли в разговоре не меньшую роль, чем голоса, поэтому Шадамер понимал почти все.
Один воин предлагал разделиться; он показал на туннель, откуда вышел Шадамер, и ткнул пальцем себе в грудь. Потом он махнул в направлении другого туннеля и указал на предводителя. Предводитель задумался, но чувствовалось, что он колеблется. Наконец предводитель мотнул головой и властным жестом указал на туннель, ведущий к Храму.
Шадамер мысленно согласился с предводителем и пожелал, чтобы тот не менял решения. Спор продолжался.
И то ли от скуки, то ли из страха таан, держащий факел, начал размахивать им, освещая пространство вокруг себя. Белая рубашка Шадамера и белое одеяло, в которое была завернута Алиса, высветились одними из первых.
Таан с присвистом выдохнул воздух и загикал. Предводитель тут же обернулся к нему. Таан указал на Шадамера.
«Вот и прогулялись до реки», — сказал себе барон.
Он встал, прикрывая собой Алису. С кинжалом и камнем, один против пятерых таанов.
«Последняя битва Шадамера, — мысленно усмехнулся он. — В канаве сточной он погиб, и хладный труп его пожрали крысы. М-да, жутковатая баллада получается. Как ни странно, но со словом „канава“ прекрасно рифмуется „слава“».
— Дерхут, — скалясь, произнес предводитель.
Он выхватил меч с зазубренным лезвием (у людей такой меч сочли бы негодным для сражения) и двинулся к Шадамеру. Остальные продолжали стоять, усмехаясь и ожидая развлечения.
— От дерхута и слышу! — громко ответил ему Шадамер.
Таанский воин сделал еще один шаг и почему-то разинул пасть. «Кусаться, что ли, решил?» — подумал Шадамер. Таан принюхался и вдруг остановился. Он не сводил с барона глаз. Потом в горле у таана булькнуло. Дальше случилось и вовсе невероятное: предводитель опустил меч, погрузив его в зловонную жижу.
Тот, кто с ним спорил, удивленно пролаял вопрос.
Предводитель обернулся через плечо и с шипением произнес только одно слово:
— Кил-сарнц!
Четверо таанов замерли и тоже вперились глазами в барона. Державший факел даже отступил.
— Кил-сарнц! — благоговейно повторил он.
— Да, Кил Зарц, — сказал Шадамер.
Что их вдруг остановило? И что это за слово, которое он добросовестно старался повторить, но все равно переврал? Ответы он поищет потом, если благополучно выберется отсюда. А пока надо не спугнуть удачу.
— Это я, Кир Зарц. Хорошенько запомните мое имя.
Он махнул кинжалом в сторону туннеля, ведущего к Храму.
— Идите туда. Так вам приказывает Кил Зарц.
Кинжал ярко блеснул в свете факела. Предводитель низко поклонился. Шадамеру показалось, что тот боится его прогневать.
— Нисст, кил-сарнц, — почтительно зашипел таан. — Нисст, кил-сарнц.
Вернувшись к своим, предводитель кивнул головой, затем ткнул пальцем в указанном Шадамером направлении. Все пятеро стали низко кланяться, без конца повторяя: «Кил-сарнц». Потом они спешно повернулись и исчезли во тьме.
— Провалиться мне на этом месте и прямо в дерьмо! — сказал Шадамер.
А теперь — самое время уносить отсюда ноги. И Алису. Подхватив ее, Шадамер почти побежал к реке. Боль и ломота прошли, словно их и не было. Давно уже Шадамер не чувствовал себя таким сильным.
«Что ни говори, а страх, выворачивающий кишки, действует получше „вина духа“, — поделился сам с собой своим открытием барон. — Жаль, его не разлить по бутылкам».
***
И в самом деле, владевший Шадамером страх достаточно быстро привел его к реке. В том месте, где канава отдавала свои зловонные дары Арвену, была поставлена массивная железная решетка. Чтобы ее поднять, требовались усилия не менее чем троих дюжих молодцов. Назначение решетки было вполне понятным — уберегать город от проникновения врагов. Вряд ли те, кто ее ставил, подозревали о существовании таанов.
Решетку, которую с трудом подымали трое дюжих молодцов, чудовищная сила пятерых таанов вырвала с мясом и отшвырнула в сторону. Шадамер вспомнил их мускулистые руки и себя, вооруженного кинжалом и камнем.
— А дуракам и впрямь везет, — сказал барон.
До реки, лениво плещущей в темноте, было около трех футов. Вверх, к мостовой, вела железная лесенка. Но не все нечистоты спешили покинуть туннель. Те, что не могли проскочить сквозь прутья решетки, скапливались на дне. Эту живописную груду Шадамер старался не особо разглядывать. Посветив фонарем, он увидел мокрые следы. Они начинались от неуклюжей лодки, причаленной к берегу, и вели по каменному желобу к туннелю. А Ригисвальд утверждал, что тааны боятся воды.