Густав знал, что за ним следят.
      Доказательств у него не было — разве только некое чувство, инстинктивное ощущение.
      Однако вот уже семьдесят лет инстинкт хранил Густава, именуемого также Рыцарь Сукин Сын, от превратностей жизни. И потому Густав всегда прислушивался к голосу инстинкта.
      Впервые ощущение, что за ним следят, появилось у него дня три назад, когда он оказался в этой забытой богами глуши. Он ехал по старой тропе, вьющейся по берегу реки Деверель. Скорее всего, тропу протоптали звери, потом ею стали пользоваться люди, некогда жившие здесь. Но это было давно; теперь тропа вернулась во владение оленей и волков, ибо Густаву попадались только их следы.
      Зная, что он — едва ли не первый человек, появившийся здесь за последние сто лет, Густав испытал вполне понятное беспокойство, когда в первое же утро проснулся с ясным ощущением, что он в этих краях не один.
      Зримых подтверждений у него не было. Все ночи, что он провел в походном шатре, проходили тихо и спокойно. Иногда Густав просыпался; ему казалось, будто снаружи кто-то подкрадывается к шатру, но подозрения были напрасными. Окажись кто-нибудь поблизости, лошадь Густава, хорошо вышколенная и повидавшая не одно сражение, наверняка предупредила бы его тревожным ржанием. Однако лошадь безмятежно паслась, и никто, кроме мух, ее не беспокоил.
      Днем, продолжая свои поиски, Густав пускал в ход все известные ему уловки (если их записать, получилась бы целая книга), пытаясь хотя бы мельком увидеть того, кто крался за ним следом. Если не самого преследователя, то, быть может, отблеск солнца на металле его оружия. Ничего. Густав резко останавливался, пытаясь уловить звук шагов. Он искал любые признаки чужого присутствия: следы на илистом берегу, где Густав справлял естественные надобности, обглоданные рыбьи кости и головы, оставшиеся от чужой трапезы, сломанные прутики или помятые ветки.
      Ничего. Он ничего не видел и не слышал. И тем не менее инстинкт подсказывал Густаву, что поблизости кто-то есть. Он чувствовал, как чужие глаза следят за ним. Враждебные глаза.
      Густав, однако, был не из тех, кого тревожные ощущения могли заставить повернуть назад. В эту глушь его привели поиски, продолжавшиеся вот уже сорок лет, а потому он не собирался уезжать отсюда, не убедившись, что искать здесь бесполезно. Но первые три дня не принесли никаких результатов.
      Густав даже не был уверен, что ищет в надлежащем месте. Его единственной «картой» были краткие сведения, записанные на иссохшей коже умершего монаха с Драконьей Горы. Густав искал в разных местах, снова и снова заходя в тупик. Тогда он решил еще раз подняться в заоблачную высь, где стоял Храм.
      Монахи Драконьей Горы являлись хранителями истории всего Лерема. Они сами и их посланники странствовали по всему континенту, становясь свидетелями исторических событий, которые монахи записывали па собственных телах. Особый чай, который они пили всю жизнь, после смерти предохранял их тела от разложения, и каждый скончавшийся монах становился очередной книгой в огромном хранилище монастыря на Драконьей Горе. Любой житель Лерема, желавший узнать о событиях прошлого, мог посетить монастырь и найти нужные сведения в здешней усыпальнице-библиотеке.
      Густав изучил исторические хроники всех рас и народов, относящиеся к интересующему его периоду. Мест возможного нахождения предмета, который он искал, было изрядное множество. Он побывал в каждом из них и еще в сотне других мест, но отовсюду возвращался с пустыми руками. Может, в хранилище есть сведения, ускользнувшие от его внимания? Может, он проглядел какую-то зацепку, какой-то ключ? И действительно ли монахи тщательно просмотрели все записи но интересующему его отрезку времени?
      Монастырский служитель с неподдельным интересом выслушал престарелого рыцаря и с позволения старших монахов повел Густава в священное хранилище. Там они оба внимательно обследовали мумифицированные тела живых очевидцев истории, покрытые особой татуировкой. Густав узнавал каждую из мумий. Он ведь не впервые приходил в это хранилище и за долгие годы успел, что называется, сдружиться с иссохшими телами монахов.
      — Вы утверждаете, что прочли все записи, — сказал служитель. — А хроники на этом теле вам знакомы?
      Монах остановился возле тела монахини, находящегося в самом конце длинного ряда. Гусгав присмотрелся, но не мог припомнить, доводилось ли ему видеть это тело раньше.
      — Скорее всего, вы его не видели, — предположил служитель. — При жизни эта сестра записывала события, связанные с расой пеквеев. В хрониках, которые вы читали, есть намеки на то, что пеквеи могли иметь какое-то отношение к Камню Владычества.
      Густав задумался.
      — Мне так не кажется, однако все остальные возможности я уже исчерпал.
      — Вы в этом уверены? — осторожно спросил служитель. — А вы не допускаете, что та часть Камня Владычества, которую вы столь усердно ищете, могла быть уничтожена во время взрыва? Того самого, что двести лет назад сровнял с землей Виннингэль?
      — Я думал об этом, но отказываюсь верить, что подобное могло случиться, — спокойно ответил Густав. — Боги даровали каждой из четырех рас часть Камня Владычества. Та, что принадлежала людям, куда-то пропала, только и всего. Давайте-ка лучше взглянем, нет ли чего-нибудь на теле этой благословенной сестры.
      Служитель начал читать криптографические письмена на теле монахини, бормоча что-то себе под нос и качая головой. Татуировка обладала магическими свойствами. Очевидец записывал на коже мысли об увиденном событии, чтобы впоследствии сделать их достоянием тех, кто был сведущ в этой магии. Поместив руку на татуировку и произнеся заклинание, которое монахи держали в строжайшей тайне, служитель воссоздавал у себя в мозгу образы, слова и мысли того, на чьих глазах разворачивалось то или иное событие.
      Густав внимательно следил за лицом служителя. Прочитываемые им сведения были подобны порывам ветра, морщившего зеркальную гладь озера. Затем «рябь» мыслей прекратилась. Глаза служителя просветлели.
      — Я кое-что нашел, — как бы невзначай сообщил он. — Только не возлагайте чрезмерных надежд на обнаруженное мною. Я отыскал некую странность, но она соотносится с интересующим вам отрезком времени.
      — Я приму все, — ответил Густав, стараясь, чтобы его голос не выдал подступавшего отчаяния.
      Семидесятилетний рыцарь и сам был недалек от черты, за которой начинался вечный сон. Доблестный воин, он привык глядеть смерти в лицо. На полях сражений ему не раз приходилось ощущать прикосновение ее холодной руки. Густава не страшила вечная тишина. Он даже стремился обрести наконец вечный покой, но он не был уверен, что его пребывание в загробном мире действительно будет исполнено покоя. Ведь если ему придется покинуть сей мир, не окончив дела своей жизни, не станет ли он одним из несчастных призраков, обреченных мучиться в нескончаемых поисках, так и не находя искомое?
      — Намеком может служить могила некоего баака, — пояснил служитель. — Баака, которого называли Хранителем.
      Служитель начал рассказывать Густаву историю о голодающем бааке, спасенном пеквеями, и необычных обстоятельствах погребения этого существа. Когда речь зашла о том, что баак был похоронен вместе с неким магическим сокровищем, Густав весь обратился в слух. Он попросил служителя повторить эту часть рассказа. Возможно ли, чтобы священный и могущественный Камень Владычества все эти годы покоился рядом со сгнившими останками чудовища? Густава одолевали сильные сомнения по поводу услышанного, но сейчас это было все, чем он располагал.
      Монахиня дала лишь общее описание места, где находилась гробница. Монахи-летописцы всегда называли исключительно природные ориентиры, прекрасно понимая (лучше, чем кто бы то ни был), что любые искусственные границы, устанавливаемые людьми, легко сметаются войной или сменой власти. Так, государство, двести лет назад именовавшееся Дункаргой, после жестокой войны, расколовшей его народ, называлось теперь Карну.
      Монахиня описывала гору, напоминавшую орлиный клюв и находившуюся к западу от большой реки, которая, в свою очередь, находилась к западу от Драконьей Горы и текла на север и на юг. Место погребения баака располагалось где-то посередине между рекой и горой. Густав определил, что речь шла, скорее всего, о реке Деверель. Руководствуясь такими указателями монахини, как «в пределах тени, отбрасываемой горной вершиной в полдень» и «на расстоянии семнадцати дней пути от подножия горы», он прибыл в места, наиболее точно совпадающие с описанием.
      Густав заключил, что место старой стоянки должно было располагаться поближе к источнику воды, поскольку пеквеям и в голову не пришло бы выкопать колодец или прорыть канал. В Лереме этот низкорослый народ слыл самым ленивым.
      Река Деверель служила естественной границей между Виннингэльской империей и королевством Карну. Если бы путь Густава пролегал через какой-нибудь пограничный город, он наверняка бы встретил вооруженную охрану по обоим берегам, хмуро поглядывающую на своих противников и не упускающую возможности выпустить по ним стрелу. Эти государства находились в состоянии необъявленной войны. Однако Густав предпочитал двигаться по глухим местам. С тех пор как сто лет назад отсюда ушли пеквеи, здесь вряд ли ступала нога разумного существа.
      Густав был уроженцем Виннингэля. Если бы его застигли в Карну и узнали, кто он на самом деле, дело могло бы кончиться весьма скверно. Правда, Густав не боялся, что его могут обнаружить. Еще с тех давних лет, когда его жизнь протекала на улицах и переулках Нового Виннигэля, у Рыцаря Сукина Сына сохранился талант проходить незамеченным через большие и малые вражеские города. Когда ему требовалось, он выглядел обыкновенным стариком, который брел себе по проселочным дорогам, убегая от смерти. И никто бы не распознал в нем Владыку.
      Устроив свой лагерь примерно на расстоянии мили от реки, Густав начал поиски могилы баака. За это небезопасное дело он принялся скрупулезно, разбив предварительно всю местность на квадраты. Затем в течение двух дней он обходил один квадрат за другим. Сто шагов на север. Поворот на восток. Еще сто шагов и поворот на юг. Сто шагов на запад с возвращением к отправной точке. Обойдя один квадрат, Густав переходил на другой.
      Прошло три дня. Густав пока ничего не нашел, но это его не обескураживало. У него оставалось еще четыре квадрата, целых четыре квадрата. Если ему не повезет, он намеревался переместиться вдоль берега реки на десять миль к югу и все начать сначала.
      И все эти дни кто-то за ним следил.
      Утром четвертого дня Густав проснулся после неглубокого сна, не чувствуя себя достаточно отдохнувшим. За ночь он трижды просыпался, и каждый раз ему казалось, что он слышит какой-то странный звук снаружи. Помимо этого, каждый раз ему приходилось вылезать из шатра по малой нужде. Ничего не поделаешь — слабый мочевой пузырь был одним из неудобств, доставляемых старостью. Пошатываясь, Густав выбрался из шатра и убедился, что раннее утро предвещает отличный день, солнечный и ясный. Лето только что наступило. Листва на деревьях еще сохраняла весеннюю свежесть и была ярко-зеленой. Жаркие ветры пока что не успели покрыть ее слоем пыли, а черви — прогрызть узорчатые дырки. Густав тщательно осмотрел землю вокруг шатра, но никаких следов, кроме своих собственных, не заметил.
      Густав прошел к реке, в очередной раз облегчился, а затем с наслаждением поплавал в прохладной воде, прогоняя из головы остатки сна. На речном берегу он также не заметил чужих следов. Он зачерпнул воды для лошади, зная, что его боевая подруга пасется на лугу, где в изобилии растут сладкая трава и клевер. Затем он направился к месту сегодняшних поисков.
      Идя через кусты и ощущая затылком тепло солнца, Густав вдруг резко остановился. Он снял сапог, недовольно осмотрел его, затем перевернул и потряс, словно заподозрил, что за ночь кто-то успел там поселиться. Вытряхивая сапог, Густав внимательно вслушивался в окружающее пространство и поминутно бросал короткие взгляды по сторонам.
      Вокруг беззаботно чирикали птицы, возле медоносных кустов жужжали пчелы, мимо пролетали мухи.
      Густав вновь надел сапог и продолжил путь. Во время поисков он постоянно был при оружии, хотя в иных ситуациях редко носил меч. Глаза обшаривали траву в поисках следов той, давнишней, стоянки пеквеев. Густав также отмечал, не примята ли трава и не торчит ли где клочок ткани, зацепившейся за колючку. Слух его был обострен до предела, и если бы где-то в сотне ярдов от него сердито заверещала потревоженная белка, он бы непременно услышал.
      — Благодарение богам, что в свои семьдесят я отлично слышу, сносно вижу и сохранил большую часть зубов, — произнес вслух Густав и усмехнулся.
      Если не считать частых ночных пробуждений, наступавшая старость щадила его. Правда, глаза, вместо того чтобы стать дальнозоркими, как водится у стариков, сделались близорукими. Уже где-то в сорок лет Густаву приходилось держать книгу у самого носа. Один моряк из орков продал ему замечательное новшество — два небольших круглых стекла, скрепленных проволокой, которые водружались на нос. Приобретение вновь позволило ему читать с легкостью. Ухудшение зрения было единственным явным признаком преклонного возраста. Правда, стала ощущаться еще и некоторая скованность в суставах, когда он просыпался по утрам. Но после быстрой ходьбы скованность обычно исчезала.
      Густав размышлял о том, что ему особенно повезло с зубами. Он видел немало стариков, вынужденных довольствоваться жидкой пищей, так как твердую им уже было нечем пережевывать. И как раз в это время он увидел, что его поиски, кажется, начинают давать результаты.
      Волнение и чувство благодарности, охватившие Густава, не мешали ему все так же пристально вслушиваться в звуки леса в попытке уловить среди них какой-либо посторонний. Не услышав ничего подозрительного, он склонился над своей находкой — кольцом, выложенным из камней, почерневших от огня.
      Кольцо находилось в центре полянки, которую окаймляли ели. Судя по траве и кустам, почти скрывавшим камни, последние лежали здесь давно. Они не были похожи на естественную каменную россыпь; природа не раскладывает камни кругами. Это сделали чьи-то руки. Те же руки разводили здесь огонь, отчего камни почернели. Руки пеквеев? Густаву требовались дополнительные свидетельства. Он продолжил поиски и стал осматривать землю за каменным кругом. Обычно пеквеи не обременяли себя домашним скарбом, и когда они уходили на новое место, то легко уносили с собой все нехитрые пожитки. Густав несказанно обрадовался, когда заметил в траве глиняные черепки, некогда бывшие миской. Они лежали совсем неподалеку от каменного круга. Сложив черепки, Густав убедился, что миска была маленькой и, скорее всего, предназначалась для маленьких рук.
      Густав продолжал искать, терпеливо осматривая каждый клочок земли. Наконец его терпение было вознаграждено. В траве блеснул металлический предмет, наполовину скрытый землей. Опустившись на колени и воспользовавшись мечом, он осторожно извлек блестящий предмет из земли. На ладони Густава оказалось серебряное колечко. У людей его смог бы надеть только ребенок. Густав не сомневался, что кольцо принадлежало пеквеям, поскольку в него была вставлена бирюза. Пеквеи ценили бирюзу дороже золота, считая ее магическим камнем.
      Но кто и при каких обстоятельствах мог потерять столь дорогую вещь? Может, кольцо швырнули на землю во время любовной ссоры? Или обронили, спасаясь от неведомого врага? А может, это кольцо положили сюда боги, подавая ему знак? Густав зажал в ладони найденное сокровище и стал искать дальше.
      Больше он ничего не нашел, однако найденное кольцо убедило его, что здесь было поселение пеквеев. Не то ли самое поселение, в котором побывала монахиня? Оставалось лишь разыскать погребальный курган. Густав пошел по спирали вокруг каменного кольца, с каждым разом все более расширяя свои круги. Деревья росли только по краям поляны — значит, когда-то это место расчистили под посевы. Пеквеи земледелием не занимались, но зато человеческое племя тревинисов, которые всегда защищали пеквеев, умело пахать землю и, вероятно, оставило здесь свой след. Вот он — заросший кустарником прямоугольник земли, где когда-то росла кукуруза или овес. Пройдя еще немного, Густав заметил в густой траве довольно высокий холмик.
      Он поднял голову. Солнце еще достаточно высоко. Густав обошел курган, бегло оглядел его и попытался вспомнить, о чем писала монахиня.
      Поместив тело баака в гробницу, пеквеи закрыли вход в нее камнями, поставив их один на другой, и все это скрыли под слоем глины.
      Все это было у Густава перед глазами. Вот она, грубая каменная кладка. Густав остановился, испытывая не столько радость, сколько тревогу.
      Монахиня писала, что пеквеи покрыли камни слоем глины. С течением времени из глины проросли попавшие в нее семена трав и кустов, частично закрыв собой гробницу. Густав едва ли нашел бы этот курган, если бы…
      По сторонам валялись вырванные с корнем трава и кусты. Подобрав комок земли с небольшим пучком травы, Густав поднес его к глазам и стал внимательно разглядывать. Трава была еще зеленой, едва начавшей вянуть. Значит, кто-то здесь уже побывал, причем совсем недавно.
      Густав оглядел камни кладки. Камни явно вынимали, а потом вернули на место, постаравшись, чтобы они выглядели нетронутыми. Но Густава было не обмануть. Пеквеи не умели строить. Они в лучшем случае нагромоздили бы камни как попало и даже не удосужились бы скрепить их связующим раствором. К тому же за несколько десятков лет в щелях между камнями должна была скопиться земля. Там наверняка жили пауки, черви и муравьи.
      Между тем камни были очищены от земли. Густав не увидел ни одного насекомого.
      Старый рыцарь выругался. Больше всего он был зол на самого себя, на свою педантичную, скрупулезную натуру. Пока он вышагивал по этим дурацким квадратам, кто-то нашел гробницу. А пока он высчитывал шаги, этот кто-то гробницу вскрыл.
      Густав присел на траву, чтобы передохнуть. Он отхлебнул воды из кожаного бурдючка и стал думать над неожиданным и непредвиденным поворотом событий. Кто-то опередил его буквально на пару дней.
      Совпадение? Целую сотню лет гробница оставалась незамеченной и нетронутой. Разумеется, можно допустить, что кому-то пришло в голову заняться поисками одновременно с Густавом и в одном и том же забытом богами месте. Однако это допущение он тут же отбросил как маловероятное.
      Значит, кто-то знал, что и где он ищет.
      Густав стал припоминать все, что сделал или о чем говорил за несколько прошедших месяцев. Он никогда не делал тайны из поисков Камня Владычества, но в их подробности никого не посвящал, стараясь помалкивать и не обсуждать свои замыслы с другими. И уж менее всего он был склонен говорить об этом с первым встречным где-нибудь в питейном заведении. Монахи с Драконьей Горы знали о его намерении найти гробницу. Но монахи собирали, записывали и хранили историю, не вмешиваясь в ее ход. Если бы кто-нибудь из монахов захотел отправиться в подобное путешествие, он взял бы с собой целую свиту могучих и преданных телохранителей. Густав не просил монахов держать в тайне то, в какие края он отправился. Он не видел в этом необходимости. Получается, монахи свободно могли рассказать о его замыслах всякому, кто спросит.
      Кто-то открыл гробницу и, скорее всего, проник внутрь. Но кто? Могильные воры? В этом Густав сомневался. Обычный могильный воришка поспешил бы схватить добычу и улизнуть, он не стал бы возиться с камнями и вновь закрывать вход. Однако кто-то потратил немало сил и времени, пригнав камешек к камешку.
      — Кому-то не хотелось, чтобы я прерывал поиски, — вполголоса произнес Густав. — Кто бы это ни был, он хотел заставить меня поверить, будто гробница осталась нетронутой. Он боялся, что вид вскрытой гробницы меня отпугнет. Лишнее доказательство того, что этот незнакомец плохо меня знает. — Густав улыбнулся, хотя улыбка получилась мрачноватой. — Значит, он терпеливо дожидался, пока я найду гробницу. Он осторожен и здорово умеет прятаться. Ему нужно, чтобы я проник внутрь. Зачем? В этом-то и весь вопрос: зачем?
      Ответа у Густава не было; во всяком случае, вразумительного. Одно он знал наверняка: кем бы ни был таинственный незнакомец и какие бы цели он ни преследовал, Густав не разочарует его и не откажется от своих замыслов. И старый рыцарь принялся разбирать каменную кладку.
      Эта работа не заняла у него много времени. Оказалось, что камни складывались в спешке и, вероятно, совсем не так, как они лежали первоначально. Вскоре Густав разобрал вход.
      Из гробницы потянуло прохладным, влажным воздухом, смешанным с терпким запахом свежевскопанной земли. Солнечный свет позволял немного заглянуть внутрь. Густав с удовлетворением отметил, что за долгие годы проход не обрушился. Прежде ему казалось, что земляной коридор, вырытый ленивыми пеквеями, не позаботившимися укрепить стены и потолок деревянными подпорками, должен был бы обвалиться вскоре после постройки. Проход был не менее четырех футов в ширину, и его гладкие стены достигали пятифутовой высоты. Какой длины был этот проход — сказать было трудно: он исчезал в темноте.
      Успел ли побывать здесь его «предшественник»? Если да, он наверняка оставил следы. Пригнувшись, чтобы протиснуться внутрь, Густав оглядел пол и стены, ища следы.
      Следы он нашел — следы маленьких ног пеквеев. Их было великое множество, ходивших здесь когда-то взад-вперед. В центре пола следы смешивались, образуя подобие колеи, и только ближе к стенам можно было различить отдельные отпечатки ног. Земля на полу была сухой и плотной, следы — четкими. Но все они принадлежали тем, кто строил гробницу. Чужих и свежих следов на полу не было.
      Густав словно воочию увидел пеквеев, оживленно переговаривающихся писклявыми голосами. Он чувствовал эту связь, протянувшуюся сквозь годы. Густав радовался при мысли, что пеквеи так преданно почитали баака, служившего им до самой своей кончины.
      Густав поднялся и выбрался на солнечный свет. Он огляделся по сторонам, прислушался, но, как и прежде, ничего не услышал и никого не увидел. И в то же время он по-прежнему ощущал чьи-то глаза, следившие за ним. Сняв заплечный мешок, Густав вынул оттуда провизию и карту, которые ему были ни к чему в гробнице. В мешке остались небольшая масляная лампа, кремень и кресало для добывания огня, отмычки и вода.
      Убедившись, что он взял с собой все необходимое, Густав просунул руки в лямки мешка и снова надел его на спину. Теперь можно было входить в гробницу. На пороге рыцарь ненадолго задержался. Он намеренно опустил руку на рукоять меча и, обернувшись, многозначительно поглядел в сторону невидимого противника.
      — Я знаю, что ты здесь, — произнес он. — Я готов к встрече с тобой. Не рассчитывай, что сумеешь застать меня врасплох.
      Густав не стал дожидаться ответа.
      Повернувшись, он нагнулся и вошел в гробницу.

      Едва успев пройти немного вглубь, Густав сразу же ощутил присутствие магической силы.
      Сам Густав не был сведущ в магических искусствах. В детстве он горько сожалел об этом. Тогда он по глупой наивности верил, будто магия способна убрать с его пути все трудности, развеять горести и страдания и сделать жизнь ясной и справедливой. Потом он вырос, поумнел и узнал, что каждый вид магии требует от своих адептов определенных жертв. В зрелом возрасте магия все же вошла в его жизнь: он получил магические доспехи — дар богов каждому из Владык, этих святых рыцарей, прошедших Трансфигурацию и ставших избранниками богов.
      Владыка, проходящий через чудо Трансфигурации, целиком вручал себя богам. Его плоть становилась одной из стихий, связанных с его расой. Владыки из числа людей превращались в камень. Эльфы растворялись в стихии воздуха, орки — воды, а дворфы — огня. По завершении чуда Трансфигурации Владыка вновь оживал и становился более возвышенным, ибо общался с разумом богов. В награду за верность Владыка получал удивительные магические доспехи. Они давались ему также и для защиты слабых и немощных, которых он поклялся оберегать.
      Доспехи наделяли каждого Владыку различными дарами: магии, силы, мудрости, понимания. Дары эти не были одинаковыми, а соответствовали характеру и особенностям Владыки или Владычицы и той жизни, которую они намеревались вести после Трансфигурации. Богам о любом человеке известно больше, нежели ему самому; они способны заглянуть к нему прямо в сердце, а люди далеко не сразу понимают, почему получили именно такой дар богов. Боги знали, что Густаву предстоят в жизни долгие поиски. Они даровали ему способность ощущать присутствие магии. Обычно этим искусством владели лишь те, кто магии обучался специально. Но сведущим в магии Густав так и не стал, поскольку она не являлась его жизненным предназначением.
      Хотя Владыке Густаву была доступна лишь магия его доспехов, он умел чувствовать ее проявление, как оркский моряк умеет чувствовать приближающуюся бурю, а собака — землетрясение. Густав остановился, чтобы добыть огонь и зажечь свой фонарь. Фонарь этот называли «потайным». Такие фонари всегда были в большом почете у воров, поскольку имели особую железную шторку. Когда ее поднимали, фонарь давал свет, когда опускали — железка надежно скрывала горящий фитиль. Густав посветил фонарем по сторонам, однако ничего не увидел.
      Он ощущал присутствие магии, чувствуя ее буквально на кончике языка. Это было наиболее точным ощущением, возникающим у Густава, когда он соприкасался с магией. Ощущение не было отталкивающим. Оно не наполняло рот нестерпимой горечью, возникавшей при столкновении с мрачной, проклятой магией Пустоты. И вместе с тем магия гробницы имела привкус угрозы. Она как бы предупреждала Густава: уходи, пока не поздно, и не вздумай углубляться в проход.
      Подняв фонарь, Густав сделал еще несколько осторожных шагов, освещая стены прохода, а также пол и потолок. Пеквеи искусно владели магией Земли, в особенности магией камней. Камни, разложенные по кругу, нередко защищали шатры пеквеев. Скорее всего, такие же камни они заложили в стены прохода и закопали в пол.
      Однако поиски ничего не выявили. Стены были просто земляными, без малейших следов украшений. Густав не заметил ни одного, даже маленького камешка. Значит, гробницу охраняла какая-то иная, не пеквейская, магия.
      С каждым новым шагом ощущение опасности и дурные предчувствия становились все сильнее. Густав достал из ножен меч. Возможно, дух покойного баака все еще обретался здесь, вынужденный стеречь загадочный предмет, который баак берег всю свою жизнь. Возможно, то был даже не дух баака, а нечто более зловещее и угрожающее. Старые гробницы притягивают разных существ: и облаченных в плоть, и бесплотных.
      Освещенная солнцем часть прохода осталась позади. Теперь Густав мог надеяться только на свет своего фонаря. Проход тянулся дальше, чем предполагал рыцарь, и дальше, чем требовалось для гробницы, если учесть размеры кургана. Либо проход должен был оканчиваться усыпальницей баака, либо магия сбивала с толку все чувства Густава. К счастью для его больной спины, ему больше не нужно было идти пригнувшись и спотыкаться. Теперь он мог выпрямиться во весь рост.
      Темнота наползала на него со всех сторон, словно крупный, неповоротливый зверь: густая, обволакивающая, тяжелая. Из-за темноты он не видел дальше собственного носа. Ему показалось, что шторка фонаря случайно задвинулась. Густав пощупал железку пальцами, хотя и прекрасно знал, что никак не мог допустить подобной глупости. Дитя улиц, вынужденный зарабатывать себе на жизнь не самыми честными способами, он с десятилетнего возраста умел обращаться с потайным фонарем.
      Решив, что фонарь погас и его надо зажечь снова, Густав обернулся назад, надеясь воспользоваться хотя бы крохами солнечного света.
      Его окружала плотная земляная завеса.
      Густаву стало не по себе, но любопытство перевесило страх. Он безошибочно чувствовал направление. Он помнил, что шел по прямой, никуда не сворачивая. Значит, вход в гробницу должен быть у него за спиной. Однако за спиной была только тьма.
      Спотыкаясь в кромешной темноте, Густав ухитрился вновь зажечь погасший фонарь и осмотреть выросшую перед ним стену.
      Стена была земляной.
      Густав опустил фонарь на пол, отмечая начальную точку. Положив рядом с фонарем заплечный мешок, Густав пошел вдоль стены. Он ощупывал стену, которая словно оживала у него под руками. Густав считал шаги. После двадцатого шага он должен был подойти к выходу. Но отверстия, сквозь которое он входил совсем недавно, не было. Густав попытался раскопать стену пальцами. Стена была плотной, будто ее сложили из кирпичей.
      Путь наружу был замурован. Густав оказался запертым внутри гробницы.
      За свои семьдесят лет он не раз сталкивался со смертью. Густав воевал с людьми, чудовищами, драконами и духами и из всех сражений выходил победителем. Он благополучно пережил несколько несчастных случаев. Однажды он чуть не утонул, а в другой раз едва не стал жертвой убийцы. Густаву были знакомы и ужас, и отчаяние. Страх тоже был ему знаком. Но главное, он умел обращать страх себе на пользу. Страх действовал как кнут, отгонявший Густава от черты смерти.
      Да, Густав знал страх, но он никогда не впадал в панику. Сейчас же впервые в жизни он поддался панике, образно представив, какая смерть его ждет. Он будет умирать медленно и мучительно, страдая от жажды, тьмы и абсолютного одиночества.
      У него пересохло во рту. Ладони сделались липкими от пота. Желудок свело, а кишки как будто склеились. У Густава непроизвольно начала дергаться челюсть. Он уже собирался призвать на помощь доспехи Владыки, и именно в этот момент к нему вернулось самообладание, причем настолько, что Густав осознал всю смехотворность ситуации, в какой он оказался. Призывая магические доспехи, он уподоблялся ребенку, прячущемуся от удара молнии под одеялом. Нет, доспехи не подскажут ему решения. Он должен собраться с мыслями и подняться над опасностью.
      — Выход обязательно есть. Он просто должен быть, — произнес вполголоса Густав, злясь на себя за потерю самообладания. — Ты просто пока еще не нашел его и не найдешь, если позволишь себе растратить все здравомыслие, которым тебя наградили боги.