Подойдя к Храму Альбедо , вишам вздохнула с огромным облегчением. Это было не из-за красоты здания, хотя Храм по праву считался прекраснейшим строением эльфов Ариануса. Не был это и благоговейный трепет, что охватывал всех эльфов вблизи места, где покоились души членов королевского рода. Вишам была слишком испугана, чтобы любоваться красотой, слишком раздавлена и измучена, чтобы испытывать благоговение. Она радовалась, что наконец-то достигла убежища.
      Вишам торопливо поднялась по коралитовым ступеням, сжимая в руках маленькую шкатулку из лазурита и халцедона. Золотые бордюры лестницы сверкали на солнце, словно освещая ей путь. Она обошла восьмиугольное здание и подошла к центральной двери. И все время она оглядывалась через плечо – эта привычка выработалась у нее за эти три полных ужаса дня.
      Вишам понимала, что даже Незримые не могут преследовать ее здесь, в этом священном месте. Но страх лишал ее способности рассуждать здраво. Страх иссушал ее, как лихорадочный бред, – она видела то, чего не было, и слышала то, что не было сказано. Она бледнела и дрожала, пугаясь собственной тени. Добравшись до двери, она начала колотить в нее судорожно сжатым кулаком вместо того, чтобы тихонько и почтительно постучать, как положено.
      Привратник, чей необычайно высокий рост и почти аскетическая худоба выдавали в нем одного из эльфов Кенкари, подскочил от резкого звука. Торопливо подойдя к двери, он посмотрел сквозь хрустальное окошечко и нахмурился. Кенкари привыкли, что вишамы – или гейры, как их менее официально, но более точно называли , – приходили сюда в различной стадии скорби. Стадии были следующими – от смиренной тихой скорби стариков, что с самой юности жили только своим служением, от переносимого со стиснутыми зубами горя воина-вишама, который видел, как его служение прервала вечно бушующая на Арианусе война, до мучительного горя вишама, потерявшего ребенка. Скорбь большинства вишамов была приятна, даже похвальна. Но в последнее время Привратник стал замечать в них наряду со скорбью и другое чувство, чувство неприемлемое, а именно – страх.
      Он увидел признаки страха на лице и этой гейры, такие же, как и на лицах слишком многих других вишамов. То, как она торопливо барабанила в дверь, безумно оглядываясь через плечо, бледное лицо с серыми отметинами бессонной ночи – все говорило о страхе. Привратник медленно и торжественно отворил дверь и с суровым видом предстал перед гейрой, вынуждая ее совершить ритуал, прежде чем дозволить войти. Кенкари знал по своему опыту, что привычные ритуальные слова, сколь бы нудными они сейчас ни казались, приносят успокоение скорбящим и испуганным.
      – Пожалуйста, впусти меня! – задыхаясь, сказала женщина, когда хрустальная дверь беззвучно распахнулась перед ней.
      Привратник преграждал ей дорогу своим хрупким телом. Он высоко воздел руки. Складки его одеяния, вышитого переливчатым красным, оранжевым и желтым шелком, окаймленным бархатно-черным, были подобны крыльям бабочки. Казалось, что эльф и на самом деле превратился в бабочку, – его тело словно стало телом священного для эльфов насекомого, по бокам как бы раскинулись крылья.
      Зрелище это ошеломляло и одновременно успокаивало. Гейра сразу же вспомнила о своем служении, к ней вернулась выучка. На бледных щеках снова появился румянец, и она вспомнила, как нужно должным образом представляться, а через несколько мгновений она перестала дрожать.
      Она назвала свое имя, имя своего клана и имя своего подопечного. Последнее имя она произнесла дрогнувшим голосом. Ей пришлось повторить его, чтобы Привратник понял, о ком идет речь. Он быстро порылся в закоулках своей памяти, отыскал нужное имя среди сотен других и убедился, что душа юной принцессы действительно по праву принадлежит храму. (Трудно поверить, но в этот упадочный век многие эльфы низкой крови пытались подсунуть храму своих плебейских предков. Привратник, благодаря своей глубокой осведомленности в генеалогии королевского рода, прекрасно знал королевское родословное древо и все его многочисленные ответвления, включая законных и прочих отпрысков, благодаря чему отслеживал самозванцев, брал их под стражу и предавал в руки Незримых.)
      Сейчас у Привратника сомнений не было, и решение он принял сразу. Юная принцесса, троюродная сестра императора по материнской линии, была прославлена своей красотой, умом и душой. Ей еще бы жить да жить, стать женой, матерью и осчастливить мир, родив много детей, похожих на нее.
      Привратник так и сказал, когда после ритуала позволил гейре войти в храм и закрыл за ней хрустальные двери. Он заметил, что, когда двери закрылись, женщина чуть ли не разрыдалась от облегчения. Однако она по-прежнему испуганно озиралась.
      – Да, – тихо ответила она, как будто даже в святилище опасалась говорить громко, – моя прекрасная дева должна была бы прожить дольше. Я должна была бы шить ей простыни для брачного ложа, а не саван!
      Держа шкатулку на открытой ладони, гейра – женщина лет сорока – погладила ее крышку, покрытую замысловатой резьбой, и прерывистым шепотом произнесла несколько слов, полных любви к несчастной душе, заключенной внутри.
      – Что же погубило ее? – участливо спросил Привратник. – Поветрие?
      – Если бы так! – горько воскликнула вишам. – Это я пережила бы. – Она накрыла шкатулку ладонью, словно по-прежнему оберегала ту, что была заключена в ней. – Ее убили.
      – Люди? – помрачнел Привратник. – Или мятежники?
      – Какие дела могли быть у принцессы крови, у моей овечки, с людьми или этими мятежными подонками ? – вспылила гейра, в своем горе и гневе позабыв, что говорит со старшим.
      Привратник взглядом поставил ее на место.
      Гейра потупила взгляд, гладя шкатулку.
      – Нет, ее убили свои же. Родная плоть и кровь!
      – Полно, женщина, ты не в себе, – сурово молвил Привратник. – За что…
      – За то, что она была юна и сильна, за то, что дух ее был юн и силен! Такое для некоторых полезнее после смерти, чем при жизни, – ответила гейра, не пряча слез, покатившихся по ее щекам.
      – Не могу повершить…
      – Тогда слушай! – Гейра сделала немыслимое. Она схватила Привратника за руку и притянула к себе поближе, чтобы он мог расслышать ее тихие, полные ужаса слова. – Мы с моей овечкой перед отдыхом всегда выпивали по бокалу глинтвейна. И тем вечером мы обе тоже выпили этот напиток. Мне он показался странным на вкус, но я решила, что просто вино было плохим. Мы обе не допили наши бокалы и рано отправились спать. Овечку мою мучили дурные сновидения… – Гейра замолчала, взяла себя в руки. – Моя овечка уснула почти сразу. Я ходила по комнате, собирая ее милые ленты и складывая ее одежду на утро, когда меня охватило странное чувство. Руки мои отяжелели, язык мой высох и распух. Я едва доползла до постели. И тут я вдруг впала в странное состояние. Я и спала и в то же время бодрствовала. Я могла слышать, видеть, но не могла отвечать. И тогда я увидела их.
      Гейра еще сильнее стиснула руку Привратника. Он наклонился к ней поближе, но едва мог понять торопливые, отрывистые слова.
      – Я увидела, как в ее окно вползает ночь! Привратник нахмурился и отодвинулся от нее.
      – Понимаю, о чем ты думаешь, – сказала гейра. – Что я была пьяна или все это мне приснилось. Но я клянусь, что это правда! Я заметила какое-то движение, темные тени переползли через оконную раму, поползли по стене. Их было три. На миг они стали как бы вырезанными в стене черными отверстиями. Постояли неподвижно. И затем они действительно стали стеной! Но я видела, как они двигались, хотя это выглядело так, словно стена колыхнулась. Они скользнули к постели моей овечки. Я пыталась закричать, но не смогла издать ни звука. Я была беспомощна. Беспомощна! – Гейра содрогнулась. – Затем одна из подушек… подушек, которые моя овечка вышивала своими собственными дорогими руками, поднялась в воздух, словно ее держали у: незримые руки. Они положили ее ей на лицо… и придавили… Моя овечка сопротивлялась. Даже во сне она сражалась за свою жизнь. Но незримые руки держали подушку до тех пор… До тех пор, пока она не перестала бороться… Она безвольно лежала в постели…
      Затем я ощутила, как один из них подошел ко мне. Я ничего не видела, даже лица, но я знала, что один из них стоит рядом. Незримая рука легла мне на плечо и встряхнула меня.
      – Гейра, твоя подопечная мертва, – сказал он. – Быстро хватай ее душу.
      Жуткое дурманное ощущение покинуло меня. Я закричала, села в постели и хотела было схватить ужасную тварь, пока не прибежит стража, но руки мои прошли сквозь воздух. Они ушли. Они уже не были стеной, они стали ночью. Они исчезли.
      Я подбежала к моей овечке, но та была мертва. Сердце ее не билось, жизнь покинула ее. Они даже не дали ей испустить душу. Мне пришлось отворить ее . Рассечь ее белую, нежную кожу… Я… – Гейра не смогла сдержать рыданий. Она не видела, как изменилось выражение лица Привратника, как наморщился его лоб, как потемнели его огромные глаза.
      – Наверное; это приснилось тебе, дитя мое, – только и смог сказать он.
      – Нет, – глухо ответила Гейра, заливаясь слезами. – Это был не сон, хотя они и хотели бы, чтобы я так думала. И я чувствовала, что они преследуют меня. Всюду, где бы я ни была. Но это бесполезно. Мне незачем жить. И разве они могут убить меня прежде, чем я выполню свой долг? – Она последний раз с любовью и скорбью посмотрела на шкатулку и затем почтительно положила ее на ладонь Привратника.
      – Нет, если, конечно, они действительно этого хотят.
      Она повернулась и, понурив голову, пошла к хрустальным дверям.
      Привратник отворил их перед ней. Сказал несколько слов утешения, но они прозвучали неубедительно, и оба они это понимали, – если, конечно, гейра вообще услышала их. Держа в руках шкатулку из лазурита и халцедона, он смотрел, как женщина спускается по окаймленным золотом лестницам в широкий пустой храмовый двор. Солнце светило ярко, и за гейрой тянулась длинная тень.
      Привратника пробрал озноб. Он внимательно следил за женщиной, пока та не скрылась из глаз. Шкатулка в его ладони еще хранила тепло руки гейры. Вздохнув, он повернулся и ударил в маленький серебряный гонг, что стоял в нише в стене рядом с дверью.
      Другой Кенкари в разноцветном одеянии бабочки вошел в зал беззвучным скользящим шагом.
      – Подмени меня, – приказал Привратник. – Я должен отнести это в Дом Птиц. Пошли за мной, ежели будет нужда.
      Второй Кенкари, главный помощник Привратника, кивнул и встал у дверей, готовый принять душу любого новоприбывшего. Держа в руке шкатулку, Привратник покинул огромные двери и, нахмурившись, отправился в Дом Птиц.
      Храм Альбедо был построен в форме восьмиугольника. Коралит, магически выращенный и вырезанный, величественно устремлялся к небесам, образуя ступенчато поднимающийся купол. Между коралитовыми опорами стояли хрустальные стены, нестерпимо сверкавшие в лучах солнца, именуемого Солярус.
      Хрустальные стены создавали оптическую иллюзию, так что случайным наблюдателям (которым никогда не позволяли подходить к Храму достаточно близко) казалось, будто бы они могут видеть его насквозь, от одной стены до другой. На самом деле стены восьмиугольника внутри были зеркальными и не позволяли проникнуть взглядом внутрь. Снаружи нельзя было заглянуть внутрь, но изнутри можно было видеть то, что происходит снаружи. Двор вокруг Храма был пустым, там не было никаких строений. Даже гусеница не смогла бы переползти его незаметно. Так Кенкари надежно охраняли свои древние мистерии.
      В самом центре восьмиугольника находился Дом Птиц. Его окружали комнаты для исследований, для медитации. Под Храмом располагались постоянные жилища Кенкари и временные для их учеников вишамов. Привратник направил шаги к Дому Птиц. Дом Птиц был самым большим чертогом Храма. Это было прекрасное место, в котором росли живые деревья и растения, привезенные со всех концов эльфийского королевства. Драгоценная вода, которая из-за войны с гегами по всей стране расходовалась очень скупо, в Доме Птиц щедро тратилась на поддержание жизни там, где по иронии судьбы обитали мертвые.
      В Доме Птиц не было ни одной певчей птицы. Здесь на незримых, эфемерных крыльях парили души усопших эльфов королевской крови, плененные души, которых силой заставили петь их вечную безмолвную песнь ради блага империи.
      Привратник остановился перед Домом Птиц и заглянул внутрь. Там было воистину прекрасно. Деревья и растения цвели пышно, как нигде в Срединных Королевствах. Даже императорский сад не был таким зеленым, поскольку даже его величество был вынужден расходовать воду ограниченно.
      Вода в Доме Птиц струилась по трубам, проложенным глубоко под землей, привезенной, как гласила легенда, из сада с острова Эстея, что в Верхних Королевствах, ныне давно покинутых . Растения здесь только поливали, никакого другого ухода за ними не было, разве что мертвые пеклись о них. Иногда Привратник представлял себе это. Живым очень редко позволялось входить в Дом Птиц. За всю чрезвычайно долгую жизнь Привратника такого не случалось ни разу, да и вообще никогда на памяти Кенкари такого не бывало.
      В закрытом чертоге никогда не бывало ветра. Ни ветерка, ни единого колыхания воздуха не могло проникнуть туда. И все же Привратник видел, как шевелятся и подрагивают листья деревьев, как дрожат лепестки роз, как клонятся стебли цветов. Души мертвых порхали среди живой зелени. Привратник немного посмотрел, потом отвернулся. Дом Птиц некогда был местом мира и спокойствия, а теперь оно наводило на него зловещую тоску. Он посмотрел на шкатулку в своей руке, и морщины на его худом лице стали еще резче.
      Он поспешил к молельне, что была рядом с Домом Птиц, произнес ритуальную молитву и осторожно открыл покрытую затейливой резьбой деревянную дверь. За ней в маленькой комнате сидела за столом Хранительница Книги и писала что-то в огромном фолианте в кожаном переплете. Ее обязанностью было записывать имя, происхождение и относящиеся к делу события из жизни всех, кто прибывал сюда в маленьких шкатулочках.
      «Плоть – огню, жизнь – книге, душу – небесам». Таков был обычай.
      Услышав, что кто-то вошел, Хранительница Книги подняла голову и перестала писать.
      – Прибыл имеющий право войти, – тяжело сказал Привратник.
      Книжница (титулы ради удобства сокращались) кивнула и позвонила в маленький серебряный гонг, что стоял у нее на столе. Из боковой комнаты появился еще один Кенкари, Блюститель Душ. Книжница почтительно встала. Привратник поклонился. Должность Блюстителя Душ была самой высокой среди Кенкари. Кенкари, носивший этот титул, был чародеем Седьмого Дома и самым могущественным не только в своем клане, но и во всей империи. Слово Блюстителя в прежние времена могло поставить на колени любого короля. Привратник задумался: а так ли это теперь?
      Блюститель протянул руку и с почтением принял шкатулку. Повернувшись, он возложил ее на алтарь и преклонил колена для молитвы. Привратник назвал имя девушки и рассказал Книжнице все, что знал о ее происхождении и жизни. Та по ходу рассказа набрасывала заметки. Когда будет время, она напишет все в подробностях.
      – Так молода, – сказала, вздыхая, Книжница. – Отчего она умерла?
      Привратник облизнул губы.
      – Ее убили.
      Книжница подняла взгляд, пристально посмотрела на него, глянула на Блюстителя.
      – Ты на сей раз говоришь так, будто точно знаешь.
      – Есть свидетель. Зелье подействовало не до конца. Наша вишам, видимо, почувствовала в вине странный привкус, – добавил Привратник, криво усмехнувшись. – Она умеет отличать дурное от хорошего и не стала пить его.
      – Они знают?
      – Незримые знают все, – тихо сказала Книжница.
      – За ней шли. Они преследовали ее, – сказал Привратник.
      – Здесь? – у Блюстителя сверкнули глаза. – На священной земле?
      – Нет. Пока император не осмеливается засылать их сюда.
      Это пока зловеще повисло в воздухе.
      – Он теряет осторожность, – сказал Блюститель.
      – Или наглеет, – предположил Привратник.
      – Или отчаялся, – тихо сказала Книжница. Кенкари переглянулись. Блюститель покачал головой, провел дрожащей рукой по тонким седым волосам.
      – Теперь мы знаем правду.
      – Мы давно уже знали ее, – сказал Привратник, но произнес он эти слова тихо, так что Блюститель их не расслышал.
      Кренка-Анрис, Святая Жрица, Подай же совет нам В час испытанья.
      Смерть обрывает Жизнь не ко времени Ради слепого Честолюбия.
      То волшебство, Что Ты нам открыла, Благословенное, Стало черным И свою Утратило святость.
      Дай же совет нам, Кренка-Анрис, Святая Жрица, К Тебе взываем!
      Все трое стояли на коленях перед алтарем в глубоком молчании, ожидая ответа. Но не было им слова. Не вспыхнуло в воздухе пламени. Не явилось пред ними мерцающее видение. Но в душе каждого ясно прозвучал ответ, словно звон безмолвного колокола. Они поднялись и, побледнев, переглянулись расширившимися от растерянности и недоверия глазами.
      – Мы получили, ответ, – благоговейно и торжественно сказал Блюститель Душ.
      – Так ли? – прошептал Привратник. – Кто может постичь смысл его?
      – Другие миры… Врата Смерти, что ведут к жизни… Человек, который мертв, но не мертв… Что нам делать с этим? – спросила Книжница.
      – В должное время Кренка-Анрис откроет нам это, – твердо сказал Блюститель Душ, снова взяв себя в руки. – Дотоле путь наш ясен. Привратник, – обратился он к Хранителю Врат, – ты знаешь, что нужно делать.
      Тот поклонился, соглашаясь с Блюстителем, и последний раз преклонил колена пред алтарем, прежде чем вернуться к своим обязанностям. Блюститель Душ и Хранительница Книги стояли в маленькой комнате и прислушивались, сдерживая дыхание, с бешено колотящимися сердцами – когда раздастся звук, который никто никогда и не мыслил услышать.
      И он раздался – глухой удар. Это опустилась золотая решетка, прутья которой образовывали узор в форме бабочек. Тонкая, нежная, хрупкая с виду решетка была так усилена магией, что была крепче любых чугунных подъемных решеток, которые служили той же цели.
      Огромная центральная дверь, что вела внутрь Храма Альбедо, закрылась.

      Эпло в ярости метался по тюремной камере, которой ныне стал для него весь мир. Он безнадежно пытался взломать затворы, что были не прочнее шелковистой паутинки. Он мерил шагами пол камеры, у которой не было стен, он бился в открытую дверь, которую никто не охранял. И все же тот, кто был рожден в темнице, не знал тюрьмы более страшной, чем та, в которой сейчас оказался он. Отпустив его на волю, позволив ему идти куда угодно, змеи бросили его в клетку, заперли дверь на засов и выбросили ключ.
      Эпло ничего не мог сделать. Ему некуда было идти. Некуда было бежать.
      В его голове возникали бредовые мысли и планы. Когда патрин очнулся, то обнаружил, что находится на эльфийском драккоре, который, по словам Санг-дракса, держал курс на эльфийский город Паксарию, расположенный на континенте Аристагон. Эпло думал убить Санг-дракса, или захватить эльфийский корабль, или. броситься с корабля, чтобы, пролетев сквозь пустые небеса, разбиться насмерть. Холодно и трезво обдумав свои планы, он понял, что последний, пожалуй, был самым конструктивным.
      Он мог бы убить Санг-дракса, но, как сказали ему змеи, зло возродится, причем вдвойне сильным. Эпло мог бы захватить эльфийский корабль – патринская магия была сильна, слишком сильна, чтобы ничтожный корабельный колдунишка мог справиться с ней. Но магия Эпло не могла управлять эльфийским драккором, да и куда ему теперь лететь? На Древлин? Там змеи. Назад в Нексус? Там тоже змеи. Вернуться на Абаррах? Скорее всего, змеи теперь и там.
      Он мог бы предостеречь кого-нибудь, но кого? О чем? Ксара? А почему Ксар должен верить ему? Эпло не знал, верит ли он сам себе.
      Он то лихорадочно измышлял различные планы, то холодно и трезво рассуждал и отвергал их – это было еще не самое худшее из того, что Эпло перенес в своей темнице. Он понимал, что Санг-дракс знает о каждом его замысле, о каждой его отчаянной попытке ухватиться за что-нибудь. И еще Эпло знал, что змельф все это одобряет и мысленно подталкивает Эпло к действию.
      Таким образом, единственным способом сопротивления для патрина оставалось бездействие. Но это его мало утешало, поскольку Санг-дракс наверняка и этому рад.
      Во время путешествия Эпло ничего не предпринимал и был от этого настолько мрачен и зол, что это беспокоило пса, пугало Джарре и, видимо, обескураживало даже Бэйна, поскольку тот старался не попадаться патрину на глаза. У Бэйна в голове бродили иные замыслы. Эпло забавно было наблюдать, как мальчик усердно старается втереться в доверие к Санг-драксу.
      – Я бы такому доверять не стал, – предупредил Эпло Бэйна.
      – А кому же мне прикажешь доверять? – презрительно усмехнулся Бэйн. – Тебе, что ли? Не очень-то много добра я от тебя видел! Ты позволил эльфам захватить нас. Если бы не я и не моя сообразительность, то нас уже в живых не было бы.
      – Что ты видишь, когда смотришь на него?
      – Эльфа, – ядовито произнес Бэйн. – Ну а ты?
      – Ты знаешь, что я имею в виду. Особенно при твоем ясновидении. Какие образы возникают у тебя в голове?
      По лицу Бэйна было видно, что ему вдруг стало не по себе.
      – Тебе-то что? Это мое дело. И я знаю, что делаю. Отстань от меня!
      «О да, ты свое дело знаешь, малыш, – устало подумал Эпло. – Ты знаешь, что тебе делать. А вот я…»
      У Эпло оставалась одна надежда. Очень слабая, он вообще не знал, стоит ли на это надеяться и что с этим делать. Он пришел к выводу, что змеи не знают о роботе и о том, как он связан с Кикси-винси.
      Он понял это, подслушав разговор между Санг-драксом и Джарре. Наблюдая, как действует змей, как он раскидывает сети ненависти и разобщения, как это действует на тех, кто некогда не поддавался этой отраве, Эпло даже подпал под его жутковатое обаяние.
      Вскоре после прибытия в Срединное Королевство драккор отправился в Толтом, к эльфийскому сельскохозяйственному поселению, чтобы выгрузить воду .
      Они пробыли там недолго, выгрузив свой груз как можно быстрее, поскольку остров был излюбленной целью водных пиратов из людского племени. Все эльфы, что находились на борту, были в полном вооружении, готовые отразить возможную атаку. Людей-каторжников, что двигали огромные крылья драккора, вытащили на палубу, чтобы их было сразу видно. Рядом стояли охранники со стрелами на тетивах луков, готовые перестрелять пленных, если люди начнут атаковать. Сторожевой корабль с Толтома кружил над ними, покуда драгоценная вода перекачивалась с корабля в огромные контейнеры, находившиеся на континенте.
      Эпло стоял на палубе и смотрел, как льется вода, как солнце искрами сверкает на ее поверхности, и думал: вот так и жизнь уходит из него, словно вода, и он не в силах удержать ее, как не в силах остановить воду. Все равно. Теперь все равно.
      Пес, стоявший рядом с ним, беспокойно заскулил и стал тереться о колено хозяина, пытаясь привлечь его внимание. Эпло хотел было наклониться и погладить собаку, но на это уходило слишком много сил.
      – Иди отсюда, – приказал он псу. Собака обиженно подошла к Джарре и с несчастным видом свернулась у ее ног.
      Эпло облокотился на поручни и уставился на воду.
      – Прости, Лимбек. Теперь я понимаю.
      Эти слова Эпло услышал ушами собаки. Джарре стояла поодаль от него, с благоговением взирая на коралитовый остров, плывший по жемчужно-голубому небу. Шумные улицы портового города были полны народу. Маленькие опрятные домики стояли над коралитовыми скалами. По улицам, выстроившись в очередь, катились фургоны. Фермеры терпеливо ждали своей порции воды. Эльфы смеялись, приветствуя друг друга, их дети играли и бегали под солнцем и открытым небом.
      На глаза Джарре набежали слезы.
      – Мы могли бы жить здесь. Наш народ был бы здесь счастлив… Хоть немного…
      – Не так долго, как ты думаешь, – сказал Санг-дракс. Эльф ленивой и небрежной походкой прогуливался по палубе. Пес сел и зарычал.
      – Слушать, – молча приказал Эпло, хотя сам не понимал, зачем ему это нужно.
      – Когда-то на этих островах была колония гномов. Это было очень давно, – добавил змельф, пожав хрупкими плечами. – Они процветали, или, по крайней мере, так говорится в легенде. К несчастью, геги лишены магических способностей, что и привело к вашей гибели. Эльфы заставили гномов покинуть Срединное Царство, переправили ваш народ на Древлин, чтобы они вместе с теми, кто уже там жил, служили Кикси-винси. Как только вы ушли, эльфы заняли ваши земли и дома. – Санг-дракс указал на берег своей изящной, красивой рукой. – Видишь эту кучку домов, что вросли в склон холма? Это гномьи постройки. Кто знает, сколько им лет? А все стоят. Это фасады их подземных жилищ, что уходят в глубь холмов. Там сухо и уютно. Ваши открыли способ герметизировать коралит , чтобы дождевая вода не проникала внутрь. Эльфы теперь используют эти дома под склады.
      Джарре рассматривала жилища на склоне холма, едва видимые издали.
      – Мы мощи бы вернуться сюда, жить в них… Это богатство, этот рай должны быть нашими, они могли бы снова стать нашими!
      – Почему бы. и нет, – согласился Санг-дракс, лениво облокотившись на перила. – Если, конечно, вы, геги, сумеете собрать достаточно большое войско для того, чтобы изгнать нас, эльфов, с этого острова. Сама понимаешь, иначе не выйдет. Ты всерьез думаешь, что мы позволим вам снова жить среди нас?
      Джарре стиснула маленькими ручками перекладину поручней. Она была слишком низенькой, чтобы смотреть поверх них, и потому ей приходилось глядеть между планками.
      – Зачем вы мучаете меня еще и этим? – спросила она холодным жестким тоном. – Я и так достаточно сильно вас ненавижу.
      Эпло стоял на палубе и смотрел на бегущую воду. Он слышал, что говорилось вокруг, и думал, что все это ведет к одному и тому же – ни к чему. С праздным удивлением он заметил, что его магическая защита больше не реагирует на присутствие Санг-дракса. Эпло больше ни на что не реагировал. Но в глубине души какая-то часть его «я» пыталась вырваться из этой темницы… И он понимал, что, если только у него найдутся силы, он сумеет освободить эту частичку своего «я», и тогда он сможет… сможет…
      …смотреть, как течет вода.
      Только вода уже не текла. Контейнеры были теперь наполовину пустыми.
      – Ты говоришь о ненависти, – сказал Джарре Санг-дракс. – Посмотри сюда. Ты понимаешь, что тут происходит?
      – Нет, – ответила Джарре. – Мне все равно.
      Череда груженных бочками фургонов, что тянулась к контейнерам, начала продвигаться. Однако после того, как прошли несколько первых, фермеры стали придерживать лошадей и сердито кричать. Слухи расходились быстро, и вскоре в толпе вокруг контейнеров завязалась драка.
      – Нашим сказали, что им урезали воду. С нынешнего дня с Древлина будет поступать очень мало воды. Им сказали, что геги перерезали подачу воды.
      – Но это же ложь! – вскричала Джарре, заговорив прежде, чем подумала над своими словами.
      – Неужели? – заинтересованно спросил Санг-дракс.
      Интерес его был неподдельным.
      Эпло очнулся от своей летаргии. Прислушиваясь к разговору ушами собаки, патрин пристально глянул на змельфа.
      Джарре уставилась на воду в контейнерах. Лицо ее застыло. Она нахмурилась и не сказала ни слова.
      – Мне кажется, ты лжешь, – помолчав, сказал Санг-дракс. – Молись, чтобы это оказалось ложью.
      Повернувшись, он зашагал прочь. Эльфы, стоявшие на борту корабля, закончив свое дело, загоняли людей-рабов на камбуз. Эльфийские охранники явились отконвоировать патрина, гномиху и пса по каютам. Джарре вцепилась в поручни, бросив последний, долгий взгляд на полуразрушенные здания на склоне холма. Эльфам пришлось отрывать ее от поручней и чуть ли не волоком тащить оттуда.
      Эпло едко ухмыльнулся, покачал головой. Гномы построили! Столетия назад. Надо же, врет-то как! Однако она поверила. И она ненавидит. Да, Джарре начала ненавидеть всерьез. Куда уж дальше ненавидеть, не так ли, Санг-дракс?
      Эпло покорно пошел туда, куда его вели. Не все ли равно куда? Куда ни пойди – везде тюрьма. Пес оставил Джарре и вернулся к хозяину, рыча на каждого эльфа, который подходил слишком близко.