— Послушайте, Сарьон, — негромко, убедительно произнес Джорам, сидевший рядом с каталистом, — это будет несложно.
      Он придвинулся поближе и взял Сарьона за руку.
      — Вы пойдете к Блалоху. Вы скажете ему, что не знаете ни сна, ни покоя, что не находите себе места. Вы в таком ужасе от того, что я сделал сам и что заставил сделать вас, что вам кажется, будто вы сходите с ума.
      — Из меня неважный лжец, — пробормотал Сарьон, покачав головой.
      — А разве это будет ложью? — спросил Джорам, и в темных глазах промелькнула горькая улыбка. — Напротив, мне кажется, что ваши слова будут звучать необычайно убедительно.
      Каталист не ответил. Взгляд его был прикован к столу, за которым они сейчас сидели. Полная осенняя луна почти непристойно ухмылялась им с безоблачного ночного неба. Она струила свой свет в окно и, выпячивая щеки, высасывала всю жизнь и все цвета, оставляя лишь хладный, бескровный серый. Сарьон и Джорам сидели у окна, в потоке лунных лучей, и вполголоса разговаривали. Джорам при этом еще внимательно наблюдал одним глазом за стражниками, обосновавшимися в домишке напротив, а вторым — за Мосией. Мосия спал в темном углу и беспокойно метался во сне.
      — А что я должен буду делать потом? — спросил Сарьон.
      — Вы скажете ему, что готовы отвести его ко мне. Что поможете ему захватить меня и, — Джорам понизил голос, — Темный Меч. Вы приведете его в кузню, где я буду работать, и там мы его и накроем.
      Сарьон зажмурился. Его передернуло.
      — В каком смысле — «накроем»?
      — Ну а как по-вашему, что я мог иметь в виду, каталист?
      Джорам нетерпеливо убрал руку и откинулся на спинку стула. Он снова взглянул на стражников; в окнах расположенного напротив домика виднелись их силуэты.
      — Мы же уже говорили об этом раньше. Как только Блалох истощит свой запас магии, он сделается беспомощным. Вы сможете открыть Коридор и вызвать Дуук-тсарит. Несомненно, они уже давным-давно мечтают схватить этого типа, навлекшего позор на их орден. — Джорам пожал плечами. — Вы станете героем, каталист.
      Сарьон вздохнул и сцепил лежавшие на столе руки; ногти больно впились в кожу.
      — А вы? — спросил он у Джорама, подняв наконец взгляд на молодого человека. Суровое лицо каталиста, озаренное лунным светом, сейчас напоминало череп.
      — А что я? — невозмутимо поинтересовался Джорам, глядя в окно. На губах его играла легкая улыбка.
      — Коридор откроется, и здесь появятся Дуук-тсарит. Я могу передать вас в их руки, как мне и было велено главой церкви.
      — Но вы ведь не станете этого делать. Верно, Сарьон? — спросил Джорам, не глядя на каталиста. Мосия застонал и порывисто перевернулся на другой бок, пытаясь ускользнуть от насмешливого взгляда луны. — Не станете. Я отдам вам Блалоха, а вы отдадите мне мою свободу. Вам не нужно меня бояться, каталист. Я не имею никаких честолюбивых устремлений в отличие от Блалоха. Я не собираюсь использовать свою силу, чтобы захватить весь мир. Я просто хочу получить обратно то, что принадлежит мне по праву. Я приду в Мерилон и с помощью вот этого выкованного мною меча отыщу свое наследство!
      Сарьон, наблюдавший за ним, увидел, как лицо молодого человека на миг смягчилось и сделалось одновременно тоскливым и мечтательным, словно у ребенка, завидевшего яркую, изукрашенную игрушку. Каталиста захлестнула волна жалости. Ему вспомнились все слышанные им мрачные истории о детстве Джорама, о его безумной матери. Сарьон подумал о тяжелой жизни Джорама, о непрерывной борьбе за выживание, о необходимости скрывать, что на самом деле он — Мертвый. Сарьон и сам слишком хорошо знал, что это такое — быть слабым и беспомощным в этом мире волшебников. На него нахлынули воспоминания; Сарьону вспомнилось, как он страстно мечтал путешествовать на крыльях ветра, создавать прекрасные и удивительные вещи одним мановением руки, придавать камням форму и творить из них изящные башни... Теперь Джорам заполучил эту силу — только преображенную с точностью до наоборот. Он обладал силой уничтожать, а не создавать. И все, чего он хотел, — исполнить с помощью этой силы заветную мечту детства.
      Голос Джорама отвлек Сарьона от этих размышлений:
      — Вы точно станете героем. Вы сможете вернуться в Купель и снова заползти под свой любимый камень. Я уверен, что ваше начальство посмотрит сквозь пальцы на то, что вам так и не удалось доставить меня в руки правосудия. Они всегда смогут попытаться арестовать меня в Мерилоне. Если посмеют.
      Джорам на миг умолк, а затем вернулся в день сегодняшний. Мечтательное, детское выражение исчезло, и лицо его посуровело. Теперь это было лицо чародея, убившего надсмотрщика при помощи камня.
      — Когда колдун окажется в кузне, я нападу на него с Темным Мечом в руках и вытяну из него магию.
      — Точнее, вы на это надеетесь, — возразил Сарьон. Он вдруг осознал, что начал беспокоиться о судьбе этого юноши, и разозлился на себя. — Вы лишь смутно представляете, на что способен этот меч. И понятия не имеете, как обращаться с подобным оружием.
      — Мне не нужно быть умелым фехтовальщиком, — раздраженно отозвался Джорам. — В конце концов, мы не собираемся убивать Блалоха. Когда я нападу на него и Темный Меч начнет тянуть в себя его магию, вы тоже должны его атаковать и вытянуть его Жизнь.
      Сарьон покачал головой:
      — Это слишком опасно. Меня никогда этому не учили...
      — У вас нет выбора, каталист! — сказал Джорам, стиснув зубы. Он снова схватил Сарьона за руку. — Симкин сказал, что Блалох нашел тигель! Даже если он пока что и не знает о темном камне, то все равно вскорости узнает. Вы что, хотите делать Темные Мечи для него?
      Каталист спрятал лицо в ладонях. Руки у него дрожали. Джорам осторожно выпустил руку Сарьона и снова уселся на стул, удовлетворенно кивнув своим мыслям.
      — Но как мы отсюда выберемся? — спросил Сарьон, поднимая голову и оглядывая тюрьму. Вид у него был изможденный.
      — Вы отправитесь к стражникам. Скажете им, что вы заснули, а когда проснулись — обнаружили, что я исчез. Потребуете, чтобы они отвели вас к Блалоху. Поднимется суматоха, и я под шумок проскользну.
      — Но как? Они же будут искать вас! Это...
      — Это моя забота, каталист, — спокойно сказал Джорам. — Вы позаботьтесь о своей части задачи. Задержите Блалоха, на сколько сможете, и дайте мне время подготовиться к встрече.
      — Задержать?! Что я смогу...
      — Упадите в обморок! Наблюйте на него! Не знаю! Вряд ли это будет так уж сложно. У вас такой вид, будто и то, и другое может с вами произойти в любое мгновение.
      Джорам смерил Сарьона убийственно едким взглядом, встал и принялся расхаживать по комнате.
      — Я не так слаб, как вам кажется, молодой человек, — негромко отозвался Сарьон. — Мне не следовало соглашаться на ваши доводы и помогать вам приносить в мир это оружие тьмы. Однако же я это сделал и теперь должен нести ответственность за свои действия. Я сделаю сегодня то, что вы от меня хотите. Я помогу отдать этого злого колдуна в руки правосудия. Но не потому, что я хочу стать героем и получить право вернуться обратно.
      Сарьон на миг умолк, потом глубоко вздохнул и продолжил:
      — Я никогда не смогу вернуться обратно. Теперь я это понял. Там больше нет места для меня.
      Джорам перестал расхаживать и несколько мгновений молча, пристально смотрел на Сарьона.
      — И вы позволите мне уйти...
      — Да, но не потому, что я боюсь вас или вашего меча.
      — Тогда почему же? — спросил Джорам, презрительно усмехнувшись.
      — И правда, — пробормотал Сарьон. — Почему? Я и сам частенько задаю себе этот вопрос. Я мог бы... мог бы назвать вам множество причин. Мог бы сказать, что наши жизни связаны воедино неким странным образом. Что я понял это сразу же, как только вас увидел. Что это восходит еще к тем событиям и тем временам, когда вы даже не появились на свет. Я мог бы это все сказать.
      Он покачал головой.
      — Я мог бы рассказать вам о друиде, некогда побеседовавшем со мной и давшем мне совет. Я мог бы рассказать вам о младенце, которого я держал на руках...
      Все это каким-то образом связано между собой — и не имеет никакого смысла. Я и так уже вижу, что вы мне не поверите.
      — Да какая, к черту, разница, поверю я вам или не поверю! На самом деле меня вовсе не волнуют ваши побуждения, каталист, — до тех пор, пока вы выполняете то, о чем я вас прошу.
      — Хорошо, я выполню вашу просьбу. Но при одном условии.
      — А! Вот мы и дошли до этого! — помрачнев, сказал Джорам. — Ну и что же это за условие? Что я должен сделать взамен? Навеки похоронить себя в этой богом забытой глуши...
      — Вы возьмете меня с собой, — негромко произнес Сарьон.
      — Что? — Джорам потрясенно уставился на него. Потом кивнул каким-то своим мыслям и неприятно рассмеялся. — Ага, понятно. Ну конечно же! Каждому Мертвому необходим собственный каталист.
      Он пожал плечами и криво улыбнулся.
      — Да пожалуйста, можете отправиться со мной в Мерилон. Мы приятно проведем время, как сказал бы наш друг Симкин. Ну, теперь мы можем взяться за дело?
      И Джорам повернулся спиной к изумленному каталисту и направился в противоположный угол. Он двигался осторожно и бесшумно, чтобы не разбудить Мосию. Юноша присел рядом с кроватью, запустил руки под матрас и извлек оттуда Темный Меч, медленно и благоговейно.
      Сарьон молча, озадаченно взирал на него. Он ожидал отказа, вспышки гнева. Он собирался упорно настаивать на своем, спорить, даже угрожать. Но это небрежное, легко полученное согласие было в определенном смысле хуже всего. Быть может, молодой человек просто его не понял...
      Джорам осторожно заворачивал меч в тряпье. Сарьон подошел к юноше и положил руку ему на плечо.
      — Я не собираюсь ничего от вас требовать. Я просто хочу помочь вам. Понимаете, вы все равно не сможете вернуться. Во всяком случае — в Мерилон...
      — Послушайте, каталист, — сказал Джорам, поднимаясь и гневно стряхивая руку Сарьона. — Я уже сказал: меня нисколько не волнуют ваши побуждения, до тех по пока вы мне помогаете справиться с этим делом. Понятно? Вот и прекрасно.
      Он взглянул на меч, который прижимал к груди. По контрасту с лунным светом, играющим на тряпье, проглядывающий сквозь лохмотья скелетоподобный металлический предмет казался еще темнее. Перед мысленным взором Сарьона встала картина: младенец, запеленатый в белое, цвет императорского дома. Сарьон зажмурился и отвернулся.
      Джорам заметил реакцию каталиста и презрительно скривился.
      — Если вы закончили свою проповедь, отец, — последнее слово прозвучало столь ядовито, что Сарьона передернуло, — то нам нужно идти. Я хочу побыстрее с этим покончить.
      Засунув меч в кожаную перевязь, которую он сделал сам и теперь носил на поясе, — грубое подобие тех, что он видел в книгах, — Джорам набросил на плечи длинный темный плащ (подаренный Симкином). Юноша прошелся по комнате, критически поглядывая на себя. Меча видно не было. Джорам кивнул, повернулся к Сарьону и повелительно взмахнул рукой: — Идите. Я готов.
      «А я?» — терзаясь, спросил себя Сарьон. Ему хотелось что-нибудь сказать, но он не мог говорить. Сарьон попытался откашляться. Бесполезно. Ему не удавалось проглотить страх. При виде этой проволочки Джорам нахмурился; лицо его потемнело. На скулах у юноши заиграли желваки, уголок одного глаза задергался от нервного тика, и Джорам принялся нервно сжимать и разжимать кулаки. Но глаза его горели ярче лунного света. Ярче — и холоднее.
      Нет, говорить не о чем. Совершенно не о чем.
      Сарьон осторожно, бесшумно отворил дверь. У него дрожали руки. Нервы каталиста были напряжены до предела. Ему всеми фибрами души хотелось остановиться, отказаться, остаться здесь, в тюрьме. Но вся его минувшая жизнь вдруг превратилась в гигантскую волну. И Сарьон, подхваченный этой волной, только и мог, что лететь на ее пенном гребне, хотя он и видел впереди маячащие во тьме иззубренные скалы.
 

      Блалох сцепил руки и положил их на стол.
      — Итак, отец, вы так страдали из-за того, что совершили безнравственный поступок, и так боялись, что вас могут вынудить поступить так еще раз, что не нашли ничего лучше, чем совершить деяние столь темное и столь омерзительное, что ваш собственный орден запретил его много веков назад?
      — Я же признался, что разум мой был помутнен, — пробормотал Сарьон. Колдун просто и спокойно называл вещи своими именами, и это заставляло Сарьона нервничать. — Я... я ученый... Подобная жизнь пугает меня и... и ставит в тупик.
      — Но вы больше не в тупике, — сухо сказал Блалох. — Вы потрясены и испуганы, но не пребываете в замешательстве. Вы решили сдать мне Джорама и его Темный Меч.
      — Этот меч необходимо уничтожить! — перебил чародея Сарьон. — Иначе я никогда бы на это не пошел.
      — Конечно, — отозвался Блалох, слегка пожав плечами, как будто речь шла о треснувшей пивной кружке, а не о мече, который, возможно, способен был дать ему власть над миром.
      «За какого же дурака он меня принимает!» — с горечью подумал Сарьон.
      Блалох сцепил пальцы.
      — Что же касается парня...
      — Его надо передать епископу Ванье, — скрипучим голосом произнес Сарьон.
      — Так значит, Симкин был прав, — заметил Блалох. — Вот истинная причина, по которой вас прислали в эту общину.
      — Да.
      Сарьон сглотнул.
      — Жаль, что вы не доверились мне раньше, — сказал чародей, сложив указательные пальцы вместе и направив их на каталиста, словно маленький меч. — Вам было бы гораздо проще жить, отец. Епископ Ванье — редкостный глупец, — пробормотал Блалох. Лоб его прорезала тоненькая морщинка. Он устремил взгляд куда-то в темный угол, — если решил, что ученый вроде вас способен справиться с убийцей наподобие этого Джорама...
      — Вы позаботитесь, чтобы его отправили в Купель? — покраснев, попытался настоять на своем Сарьон. — Я не могу сделать этого сам... по очевидным причинам. Мне думается, у вас есть какие-то связи среди Дуук-тсарит...
      — Да. Это можно устроить, — оборвал его Блалох. — Вы сказали: «по очевидным причинам». Я полагаю, это означает, что вы не смеете вернуться в лоно церкви. Что планируете вы, отец?
      — Я должен предстать перед епископом Ванье, — ответил Сарьон, зная, что именно этого ответа от него и ожидают. Он потупился и опустил взгляд. — Я совершил ужасный грех. Я заслужил наказание.
      — Превращение в Камень, отец. Ужасный способ... жить. Да, я знаю. Как я вам уже говорил, мне случалось такое видеть. Именно такая кара ждет вас за то, что вы помогли создать Темный Меч, — как вам, несомненно, известно. Какое расточительство, — заметил Блалох, проведя пальцем по светлым усам. — Какое расточительство...
      Сарьон содрогнулся. Да, именно такое наказание его ожидает. Способен ли он его вынести? Жить вечно, осознавая, что он натворил? Нет, если уж дойдет до этого, существуют способы покончить со всем одним махом. Например, белена.
      — Однако же вас могут простить и даже объявить героем...
      Сарьон покачал головой.
      — Ах да, ваше второе прегрешение. Я и забыл. Так значит, вам предстоит выбирать: влачить чудовищное существование бессмертного, либо остаться здесь, в общине, и смириться с необходимостью совершать другие безнравственные деяния. — Блалох слегка приподнял пальцы, направив их прямо в сердце Сарьону. — Хотя, конечно же, всегда остается еще один выход.
      Сарьон бросил взгляд на Блалоха и прочел по холодному лицу и неморгающим глазам, что тот имеет в виду. Каталист снова сглотнул. Его терзал горький привкус во рту. При мысли о том, что этот человек способен заглянуть к нему в сознание, Сарьону делалось жутко.
      — Это... это не выход, — сказал Сарьон, неловко поежившись. — Самоубийство — непростительный грех.
      — Из этой вашей фразы следует, что помогать мне убивать и грабить или помогать Джораму создавать оружие, способное уничтожить весь мир, — грех простительный, — с презрительной усмешкой произнес Блалох. Он расцепил руки и положил ладони на стол. — Я восхищаюсь четкостью и ясностью вашего мышления. Впрочем, это идет мне на пользу — так на что же мне жаловаться?
      Сарьон, которого давно уже бросило в пот, счел за лучшее не отвечать. Пока что все шло хорошо, даже слишком хорошо. Возможно, именно потому, что ему, как сказал Джорам, не пришлось лгать. Ну, почти не пришлось. Самоубийство — непростительный грех лишь для того, кто верит в бога.
      — И где же этот молодой человек? — спросил Блалох, вставая из-за стола.
      Сарьон тоже встал, тихо радуясь, что под длинной рясой не видно, как у него дрожат колени.
      — Он... он в кузне, — слабым голосом произнес каталист.
 
      Этой ночью в кузнице не горел огонь. От груды углей исходил тусклый красноватый свет, но на лезвии меча играл лишь белый, холодный свет луны; на клинке все еще виднелись отметины, оставленные ударами молота; лезвие было острым, хотя и неровным.
      Меч был первым, что увидел Сарьон, когда они с Блалохом возникли в залитой лунным светом темной кузне. Оружие лежало на наковальне, словно какая-то неправильная змея, греющаяся в лунном сиянии.
      Сарьон знал, что Блалох тоже увидел меч. Хотя он и не мог разглядеть лицо чародея, скрытое в тени низко опущенного черного капюшона, но понял это по резкому вдоху. Даже отточенная дисциплина Дуук-тсарит не помогла ему сдержаться. У Блалоха задрожали сцепленные руки — так ему не терпелось прикоснуться к этому оружию. Но Исполняющий все-таки владел собою. Все его чувства были обострены до предела. Он потянулся разумом к темным углам кузни, разыскивая свою добычу.
      Сарьон и сам невольно оглянулся по сторонам, пытаясь понять, где же Джорам. Каталист думал, что просто окаменеет от страха. Когда они покидали жилище Блалоха, его так трясло, что он едва сумел открыть канал для чародея. Но теперь, когда они очутились в кузне, страх покинул его, оставив вместо себя холодное, отчетливое ощущение пустоты.
      Сарьон стоял в кузне, осознавая, что эти мгновения вполне могут оказаться последними в его жизни, и чувствовал, что мир несется в пустоту. У него было такое чувство, словно он каждую секунду проживает по отдельности, двигаясь от одной к другой с размеренностью ударов сердца. Каждая секунда поглощала все его внимание, целиком и полностью. Сарьон в буквальном смысле слова видел, слышал и осознавал все, что происходило вокруг него в эту секунду. Затем он переходил к следующей. Но самым странным было то, что все это не имело для него ни малейшего значения. Он словно бы наблюдал со стороны, как его тело играло свою роль в этой смертельно опасной игре. Блалох мог бы сейчас отрубить ему руки, и Сарьон даже не вскрикнул бы — он просто ничего бы не почувствовал. Каталисту почти зримо представилось, как он стоит в рассеянном лунном свете и спокойно смотрит на капающую кровь.
      «Так вот что такое мужество», — подумал он, увидев, как из темноты протянулась рука, отливающая белизной в лунном свете, и бесшумно схватила рукоять меча.
      Не слышно было ни звука, и даже движение было едва ощутимым. На самом деле если бы Сарьон не смотрел в этот момент прямо на меч, он бы ничего и не заметил. Джорам пустил в ход всю ловкость и сноровку рук, искусство, которому мать обучила его еще в детстве. Но Дуук-тсарит проходили обучение, позволявшее им слышать даже шаги идущей по пятам ночи.
      Блалох отреагировал столь стремительно, что Сарьон увидел лишь черный вихрь, взметнувшийся в кузне, да искры, брызнувшие из горна. Быстрое движение, короткое слово — и чародей пустил в ход заклинание, которое должно было сделать его противника абсолютно беспомощным. Заклинание Нуль-магии. Если бы оно подействовало, Джорам не смог бы даже пошевельнуться. Он не смог бы даже думать. Это заклинание выпивало магию, выпивало Жизнь.
      Только вот у Джорама не было Жизни.
      Сарьон, невзирая на всю свою внутреннюю напряженность, едва не расхохотался. Он почувствовал, как заклинание обрушилось на молодого человека. Этот удар должен был стать сокрушительным. Однако же заклинание просто осыпалось, подобно розовым лепесткам. Белая рука по-прежнему сжимала меч. Металл не блестел. Это была полоса тьмы, рассекающая столб лунного света, — как будто Джорам держал в руках воплощение ночи.
      Джорам вступил в освещенное пространство, держа меч перед собой. Лицо его было сковано напряжением, а глаза сделались темнее меча. Сарьон чувствовал страх и неуверенность, снедавшие юношу; несмотря на все свои изыскания, Джорам очень смутно представлял себе возможности этого металла. Но каталист, все ощущения которого сделались вдруг необычайно живыми и гармоничными, словно у новорожденного, чувствовал и неуверенность Блалоха. Неуверенность, изумление и растущий страх.
      Что знает о темном камне Дуук-тсарит? Возможно, ему известно не намного больше, чем Джораму. Нетрудно представить, что за мысли сейчас стремительно проносятся у колдуна в сознании. Неужели это меч остановил заклинание Нуль-магии? Блокирует ли он и прочие заклинания? Блалоху необходимо было в долю секунды принять решение, понять, как действовать дальше. У чародея были все основания считать, что от этого решения может зависеть его жизнь.
      Дуук-тсарит холодно, спокойно выбрал следующее заклинание и привел его в действие. Глаза его вспыхнули зеленым светом, и в тот же миг зеленоватая жидкость, сгустившись из воздуха, осела на коже Джорама — и принялась шипеть и пузыриться. Это заклинание называлось «Зеленой отравой». Сарьон узнал его — и содрогнулся. Его скрутило от ужаса. Он слыхал, что это заклинание вызывает чудовищную боль: как будто каждое нервное окончание погрузили в пламя. Любой маг — даже тот, кому хватило бы силы защититься от Нуль-магии, — неизбежно пал бы жертвой паралича, вызванного магической отравой. Никто не сумел бы отразить оба эти заклинания одновременно.
      И оно, судя по всему, действовало на Мертвого столь же успешно, как и на любого из Живущих. Лицо Джорама исказилось от мучительной боли. Он задохнулся и сложился вдвое, когда жидкость принялась распространиться по коже и жгучая боль начала вгрызаться в его плоть. Но «Зеленая отрава» принадлежала к тому разряду заклинаний, которые быстро истощают мага, пустившего их в ход.
      — Даруй мне Жизнь, каталист! — властно приказал Блалох. Его глаза, устремленные на молодого человека, засверкали еще ярче, и свет их по-прежнему отливал зеленью.
      «Время пришло, — понял Сарьон. — Пора решать. Я — последняя надежда Джорама. Без меня он неминуемо погибнет. Он не в состоянии контролировать меч, даже если темный камень по-прежнему действует». Каталист бросил взгляд на оружие, и его пронзила дрожь ликования. Тело Джорама светилось зеленым. Юноша кричал от чудовищной боли. Яд вгрызался в его тело, и Джорам в корчах свалился на пол. Но он по-прежнему крепко сжимал меч в руках, и кисти рук были свободны от смертоносной жидкости. Даже больше: прямо на глазах у Сарьона отрава начала исчезать с рук Джорама и верхней части тела. Темный Меч поглощал магию.
      И все же это происходило слишком медленно. Джорам должен был умереть через считанные секунды; он валялся на земляном полу кузни, сжавшись в комок, и все его тело содрогалось от конвульсий.
      Сарьон принялся читать древние слова, которые он заучил еще семнадцать лет назад, в бытность свою дьяконом. Слова, которые он никогда прежде не произносил. Он никогда и помыслить не мог, что придется их произнести... Всякий каталист молится о том, чтобы он никогда не оказался вынужден произнести эти слова... Сарьон начал вытягивать Жизнь из Блалоха. Это был чрезвычайно опасный маневр. Его, как правило, практиковали лишь во время войны, когда каталист пытался таким образом ослабить мага противной стороны. Вместо того чтобы перерезать канал и тем самым закрыть подачу Жизни магу, каталист оставлял канал открытым, но направлял поток в обратную сторону. Опасность фактически заключалась в том, что маг мгновенно чувствовал, как Жизнь начинала утекать из него. И он мог, если только не был сильно занят чем-то другим, накинуться на каталиста и стереть его в пыль. Сарьон прекрасно осознавал опасность, и он не дрогнул, когда разъяренный крик Блалоха пронзил тьму и сверкающие зеленые глаза обратились на каталиста, чтобы обрушить боль на него. Его мужества хватило, чтобы устоять, даже когда он увидел, как кончики его пальцев начали зеленеть, и ощутил первую вспышку боли, охватившую руки.
      — Джорам! — крикнул Сарьон. — Помоги!
      Молодой человек стоял на коленях, содрогаясь от рыданий. Теперь, когда внимание Блалоха переключилось на другой объект и меч впитал магию, ядовитое зелье начало исчезать с тела юноши, но происходило это все-таки медленно. Заслышав крик Сарьона, Джорам поднял голову. Он сцепил зубы и попытался встать. Но оказалось, что он слишком слаб для этого, а рядом не было ничего, за что Джорам смог бы ухватиться. В конце концов он, вонзив меч в земляной пол, ухватился за рукоять и кое-как поднялся на ноги.
      — Джорам!
      Отрава выедала плоть Сарьона, и каталист мысленно выругал себя. Уж он-то, с его логикой, обязан был предвидеть подобную ситуацию! Да, он вытягивал Жизнь из колдуна — но ничего не мог поделать с заклинанием! В таком сражении ему был необходим волшебник-союзник. Он мог бы даровать Жизнь своему напарнику, а тот мог бы с ее помощью увеличить собственные силы и сразиться с врагом. Но каталист не мог даровать Жизнь Джораму. Он ничем не мог помочь юноше.
      А затем взгляд Сарьона упал на меч.
      Меч, вонзенный в пол, стоял в темноте, словно человек, раскинувший руки, взывая о помощи. Его черный металл не отражал свет. Это было создание тьмы. Сама тьма. Человек, взывающий о помощи.
      Сарьона пронзили потрясение и ужас, заглушив даже боль, медленно растекавшуюся по телу — медленно потому, что он даже сейчас продолжал вытягивать Жизнь из колдуна и чувствовал, как тот слабеет.
      «Я не могу дать Жизнь Джораму, но я могу дать ее мечу».
      Сарьон закрыл глаза, отгородившись от ужасной, отталкивающей пародии на живое существо, которое, казалось, раскинуло негнущиеся руки, открыв объятия ему, Сарьону. «Я могу сдаться. Мои мучения завершатся».
      Obedire est vivere...
      Перед его глазами встали пламя горящего селения, молодой дьякон, бездыханным опускающийся на землю, Симкин, раздающий какие-то странные, бесцветные и безликие карты.
      Vivere est obedire...
      Сарьон открыл глаза и увидел, как Джорам выдернул клинок из земляного пола и вскинул меч над головой. Но в этот миг юноша был для каталиста лишь тенью в лунном свете. Единственным, что Сарьон сейчас по-настоящему видел, на чем мог сосредоточиться, был меч. Сарьон протянул руки вперед — его пальцы непроизвольно подергивались от боли — и открыл канал для холодного, безжизненного металла.
      Магия хлынула через него, словно порыв ветра — с такой силой, что каталиста швырнуло вперед. Боль внезапно прекратилась, а жидкость исчезла с кожи. Меч вспыхнул ослепительным иссиня-белым светом, а Блалох с нечленораздельным криком рухнул на пол. Объединенные усилия меча и каталиста тянули магию из его тела, превращая колдуна в пустую оболочку.
      Меч упал на пол. Джорам оказался не готов к сокрушительному всплеску силы, пронзившему все его существо. Он выронил меч и теперь стоял, в изумлении глядя на него, а меч звенел и вибрировал с жутким, почти человеческим криком удовольствия. Потом юноша повернулся и взглянул поверх меча на беспомощного чародея. Блалох, рыча от гнева, пытался вернуть себе власть над собственным телом. Но все его попытки оказались тщетны. Чародей сперва вложил всю свою магическую силу в заклинание, а затем оказался целиком лишен Жизни и теперь мог лишь биться в конвульсиях на грязном полу, словно выброшенная на берег рыба.
      Зрелище было пугающее и тошнотворное. Сарьон отвернулся и привалился к верстаку. До него постепенно начало доходить, что все наконец-то закончилось.
      — Я открою Коридор, — сказал он, не глядя в сторону Джорама. Ему не под силу было смотреть на чародея, который беспомощный лежал сейчас на полу, лишенный всякого человеческого достоинства. Довольно и того, что до его слуха доносились невнятные возгласы Блалоха и шум, вызванный его корчами. — У меня еще осталось достаточно Жизненной силы, чтобы сделать это. Я помещу Блалоха в Коридор, а потом закрою его, прежде чем Исполняющие успеют разобраться, что же произошло. Не думаю, что кто-нибудь сюда заявится. Они, похоже, сознательно избегают этого места, и я уверен, что они, заполучив Блалоха, оставят Техников в покое. Но вам, пожалуй, все-таки лучше уйти — просто на всякий случай...
      Но тут его слова перебил крик, исполненный ужаса и ярости. Он превратился в пронзительный визг, исторгнутый чудовищной болью, перешел в вой, а затем — в ужасное, сдавленное клокотание.
      Этот крик поразил Сарьона в самое сердце. Каталист стремительно развернулся.
      Блалох умирал. Взгляд его был устремлен в ночную тьму, а рот распахнут в крике, отзвук которого до сих пор звенел в ушах Сарьона. Джорам стоял над чародеем; лицо его белело в лунном свете, а глаза превратились в два провала, заполненные тьмой. Он держал в руках Темный Меч, и клинок торчал из груди чародея. Джорам одним резким движением вырвал меч из тела, и Сарьон увидел блестящую на Темном Мече кровь.