Гарет глубоко вздохнул и тут же подпрыгнул от неожиданности: в его руку больно впились длинные пальцы эльфа.
      — Мы участвуем в радостном событии, господин Гарет, — сказал Сильвит, понизив голос, хотя среди такого гама их вряд ли кто-либо мог услышать. — Смотрите веселей!
      — Как у вас язык поворачивается говорить такое? Сегодня Дагнарус отправляется на смерть, — терзаемый угрызениями совести, ответил Гарет. — И виноват в этом я.
      — Случись такое, виноват в этом будет сам принц. Вы сделали все от вас зависящее, стараясь его удержать, — спокойно парировал Сильвит и добавил: — Нашей жизнью распоряжаются боги, не так ли?
      Гарет зло посмотрел на эльфа, думая, что тот шутит или издевается, однако лицо Сильвита было бесстрастным и белым, словно молоко.
      — Вы прекрасно знаете, что боги отвернулись от нас с принцем, — негромко ответил Гарет, раздраженный словами Сильвита и расценивший их как беззастенчивое самодовольство. — Те, кто принимает Пустоту, прежде должны обязательно отречься от богов.
      — И все же в вечной тьме ночи ярко сияют звезды, — сказал Сильвит.
      Поклонившись Гарету, камергер принца отошел, чтобы занять свое место в ряду. Гарету следовало бы сделать то же самое, но он не мог сделать и шага. Слова Сильвита буквально пронзили его. Он похолодел до самых кончиков пальцев. Скорее всего, эльф хотел его успокоить, хотел сказать, что боги наблюдают за Дагнарусом независимо от того, достоин принц их заботы или нет. Однако Гарет понял: у этой блестящей монеты обязательно должна быть и другая, неприглядная сторона. Эта мысль наполнила его ужасом и отвращением.
      Королевский камергер уговорами и понуканиями загонял участников шествия на свои места. Появились носилыцики с паланкином королевы. Ее величество то и дело громко кричала на толпившихся вокруг нее фрейлин, которые все делали не так. Среди придворных дам Гарет заметил свою мать. Та выглядела раздраженной и издерганной, но все эти хриплые выкрики королевы и общий гвалт доставляли ей явное удовольствие. Отец Гарета, сраженный приступом подагры, участия в параде не принимал. Замыкал процессию паланкин короля. До сих пор его величество участвовал в подобных церемониях, восседая на лошади, но в этот раз был вынужден изменить традиции. Хотя Тамаросу шел девяностый год, причина была не только в возрасте. Горячо любимая королевская лошадь умерла от старости. Король сказал, что с ее смертью верховая езда для него закончилась.
      Видя, что участники шествия наконец-то заняли свои места и встали так, как надо, королевский камергер дал сигнал. Процессия пришла в движение. День был ясный и жаркий. Солнце немилосердно палило идущих и тех, кто еще не начал двигаться, а только дожидался своей очереди. Наряженные в плотные, богато украшенные костюмы, поверх которых были надеты церемониальные одеяния, придворные потели, шумно дышали и обмахивались веерами из перьев. Кое-кто из молодых придворных свиты Дагнаруса догадался вложить в шляпы большие куски льда, взятые из ледников. И хотя лед непрерывно таял, стекая холодными струйками по их лицам, обливавшаяся потом толпа смотрела на них с завистью.
      Ряд, в котором находился Гарет, все еще топтался на месте, словно стадо коров. Гарету казалось, что они так и обречены целую вечность стоять и мучиться под обжигающим солнцем. Однако когда их часть процессии все же стронулась с места, он подумал, что они движутся чересчур быстро. Гарет отчаянно желал замедлить время. А еще лучше — остановить его совсем.
      Сильвит взял его под локоть.
      — Вы плететесь так, словно участвуете в похоронном шествии. Улыбайтесь. Машите рукой!
      Гарет механически подчинился. Подняв голову, он вдруг встретился взглядом с Эваристо, стоявшим в толпе зрителей. Взгляд Эваристо был суровым и неодобрительным. Увидев, что Гарет заметил его, учитель резко покачал головой, показывая свою обеспокоенность. Гарет поспешно отвел глаза в сторону, сделав вид, будто рассматривает толпу. И увидел орков.
      В памяти вдруг ясно встала та давнишняя процессия в честь Хельмоса. Тогда капитан Аргот спрашивал солдат, почему в толпе зрителей не видно орков. Гарет столь отчетливо слышал разговор десятилетней давности, как будто капитан и его солдаты стояли рядом.
      — Как ты думаешь, они что-нибудь затевают? — спросил Аргот.
      — Нет, капитан, — ответил один из лейтенантов. — Их шаманы возвестили о дурных знамениях.
      — Что на сей раз: стая гусей летела с юга на север, а не с севера на юг?
      — Нечто вроде этого, господин капитан. Кстати, вы видели, какой сегодня был восход?
      — ...восход был просто великолепен. Боги благословили сегодняшнее событие.
      — А орков восход не на шутку перепугал...
      Гарет вспомнил и тот восход — подобного он больше не видел ни до, ни после. Казалось, все небо полыхало тогда огнем. Гарет вспомнил и то, что орки правильно истолковали свои знамения. Хельмос выдержал Трансфигурацию, но его нарекли Владыкой Скорбей. Вся последующая жизнь кронпринца представлялась Гарету непрестанным исполнением этого мрачного пророчества. Он попытался вспомнить сегодняшний восход, но так и не смог. Ничего особенного, все вполне заурядно.
      Сердце Гарета забилось чаще. Он внимательно смотрел на многочисленных орков, возвышавшихся над толпой человеческих зевак. Люди всеми силами старались отодвинуться от орков подальше, зажимая носы платками, чтобы хоть как-то заглушить ядреный запах рыбы. Зато Гарет был готов броситься к оркам и крепко обнять их.
      Та часть существа Гарета, которая привыкла мыслить разумно, знала, что вера в знамения орков равносильна вере в глупые предрассудки, когда люди сторонятся черных кошек или ожидают денег, если у них зачесалась ладонь. Однако другая его часть, привыкшая всегда бросать просыпанную соль через левое плечо, восприняла появление орков с какой-то надеждой. Будь знамения неблагоприятными, орки ни за что бы сюда не пришли. Значит, Трансфигурация Дагнаруса должна пройти успешно!
      Осоловев от жары, процессия ползла к Храму. Гарет с облегчением вступил, наконец, в тень портика, украдкой отирая пот с лица рукавом сутаны. Свита принца заняла почетные места в самом первом ряду пока еще пустого и гулкого амфитеатра, и Гарет тоже сел здесь. Сильвит отлучился, чтобы сделать подношение перед алтарем эльфов.
      Осознавая собственную важность, знатные персоны с неторопливым достоинством рассаживались по местам. Камергер просил их сохранять молчание, подобающее великому событию. Он надеялся, что примерное поведение знати повлияет на зрителей из народа. Увы, его надеждам не суждено было оправдаться. Возбужденный шествием и предвкушающий захватывающее зрелище, простой народ хотя немного и поутих, оказавшись в торжественной обстановке Храма, но умолкнуть совсем был явно не в состоянии. Люди шумно рассаживались на галерее. То там, то здесь слышался приглушенный смех.
      Гарета радовало, что сейчас ему не надо говорить ни с Сильвитом, ни с кем-либо еще. Лица каменных богов над алтарем осуждающе взирали на него. Гарет твердил себе, что это чепуха, такая же глупость, как вера в знамения орков. Он старался не смотреть на статуи богов, но глаза упорно поворачивались в их сторону. Едва он поднимал голову, как сразу же ловил на себе суровые взгляды. Гарет ерзал на стуле до тех пор, пока его сосед — виночерпий принца — не нахмурился и не покачал головой.
      Вернулся Сильвит. Лицо эльфа, обычно не выражающее никаких чувств, сейчас было непривычно угрюмым.
      — Что с вами? — прошептал Гарет, дергая его за рукав церемониального одеяния. — Что случилось?
      Сильвит едва взглянул на него.
      — Прошу вас, скажите, — не унимался Гарет, охваченный неподдельным ужасом.
      Сильвит сжал губы, сложно желая их запечатать. Потом очень тихо произнес на языке эльфов:
      — Мое подношение было отвергнуто.
      Гарет в страхе уставился на зльфа. Ему хотелось расспросить Сильвита поподробнее, но язык не поворачивался.
      — Для их высочества это не является дурным знаком, — сдавленным голосом добавил эльф. — Это дурной знак для меня. Я должен понять его значение.
      — В чем оно? — допытывался Гарет, однако Сильвит погрузился в себя и больше не произнес ни слова.
      Гарет съежился. Тревога и страх доконали его; он ощущал себя больным и разбитым. Он опять поднял голову к неумолимым фигурам над алтарем и тут же втянул ее в плечи.
      Чтобы больше не встречаться со сверлящими глазами богов, Гарет наклонился и стал молиться. То была первая молитва с тех пор, как в десятилетнем возрасте он перестал обращаться к богам. Сейчас он всем сердцем взывал к ним:
      — Если принц умрет, накажите и меня, ибо я тоже виновен!
      Постепенно толпа затихла. На подиум вышли десять Верховных Магов и сели на стулья с высокими спинками.
      Ждать оставалось недолго.
      Руки Гарета были холодны, как лед; его пальцы утратили всякую чувствительность. Он принялся их растирать. Пока он это делал, в затылке и верхней части спины появилось странное пощипывание. То было не просто телесное ощущение; на него кто-то смотрел. Гарет обернулся назад, но никого не увидел. Тогда он повернулся вправо, и его глаза встретились с широко распахнутыми испуганными глазами госпожи Вэлуры.
      Она сидела в том же ряду, но с другой стороны прохода. Вэлура была одна — ее мужу предстояло участвовать в церемонии. Она была необычайно бледна, настолько бледна, что одна из служанок непрерывно обмахивала ее веером. Рука Вэлуры крепко сжимала кулон из бирюзы, подаренный Дагнарусом. Не обращая внимания на служанок, позабыв о толпе зрителей и о муже, который в числе других Владык сейчас занимал свое место вблизи алтаря, Вэлура пристально смотрела на Гарета. Ее прекрасные глаза были красноречивее всяких слов. Гарет все понял: она просила у него ободрения.
      Какой из него сейчас утешитель! Гарет попытался улыбнуться, но улыбка, скорее всего, получилась вымученная, ибо она не принесла никакого облегчения госпоже Вэлуре. Возлюбленная Дагнаруса откинулась на спинку и закрыла глаза. Служанка проворнее замахала веером.
      Толпа приветствовала появление королевы и фрейлин. Когда вошел король, крики переросли в восторженный гул. Одетый в бархатный камзол, подбитый горностаем, Тамарос без посторонней помощи дошел до подиума. Во время процессии он выглядел слабым и дряхлым, но это, возможно, было вызвано жарой. Под сводами Храма король сбросил груз прожитых лет. Он держался прямее, чем обычно, и шел твердыми шагами.
      Гарет перевел взгляд на алтарь, но не увидел его. Он ничего не видел и ничего не чувствовал: ни страха, ни отчаяния. Вслед за руками у него онемело все тело. Люди вокруг двигались и разговаривали, но Гарету они казались ярмарочными марионетками — маленькими неуклюжими деревянными куколками на ниточках.
      Король Тамарос занял свое место возле алтаря, сев напротив Высокочтимого Верховного Мага. Толпа в последний раз зашелестела одеждами, откашлялась и замерла. Высокочтимый Верховный Маг встал. Он поклонился королю, затем произнес начальные слова церемонии.
      — Пусть приведут кандидата.
      Двое Владык, одним из которых был муж Вэлуры, направились за алтарь. Дверь открылась. Гарету с предельной ясностью вспомнилась церемония Трансфигурации Хельмоса. Ему почудилось, будто он одновременно наблюдает две церемонии сразу. События десятилетней давности наложились на происходящее сейчас. Тогда Хельмос ненадолго задержался в проеме двери, озаренный светом.
      Дагнарус не стал задерживаться. Он никогда не отличался терпением. Должно быть, принц уже давно стоял у двери, ибо, едва только она начала открываться, он стремительно вышел. Ему даже не требовалось торжественное сопровождение; Владыкам пришлось идти за принцем следом. Дагнарус находился в приподнятом настроении, улыбаясь улыбкой победителя.
      Высокочтимый Верховный Маг нахмурился. Даже Тамарос поморщился и слегка покачал головой, выказывая свой упрек.
      Дагнарус моментально понял, что его поспешность неуместна, а ликование преждевременно. Он замедлил шаги, дождался сопровождающих и даже ухитрился изобразить на своем лице нечто вроде сдержанности и смирения. Дойдя до алтаря, принц остановился.
      Зрители зашептались. Никогда еще Дагнарус не был исполнен такого обаяния и такого царственного величия. Лицо светилось радостью и уверенностью в победе. Принц не испытывал ни малейшего страха. Он низко поклонился народу, вызвав искреннее восхищение. Кое-где раздались аплодисменты, погасшие под сердитым взглядом Высокочтимого Верховного Мага. Повернувшись, Дагнарус подошел к отцу и опустился перед ним на колени.
      — Отец, я прошу твоего благословения, — произнес он, и его голос эхом разнесся из-под высокого купола.
      Растроганный и гордый, Тамарос положил руку на склоненную голову сына и провел пальцами по темно-рыжим, чуть вьющимся волосам. Слова короля были слышны лишь сидящим в передних рядах, но все собравшиеся почувствовали их сердцем.
      — Я благословляю тебя, сын мой. Сегодня ты заставил меня искренне гордиться тобой.
      Дагнарус встал и повернулся лицом к брату.
      Хельмос, облаченный в доспехи Владыки, стоял позади кресла отца. Лицо кронпринца было жестким и холодным, как сталь. Возможно, оно было даже холоднее стали. Высокочтимый Верховный Маг глядел с беспокойством. Толпа напряглась в тревожном ожидании, боясь увидеть неприятное зрелище и в то же время предвкушая его.
      Дагнарус вновь опустился на колени. Подняв голову, он устремил взгляд на своего сводного брата.
      — Хельмос, я прошу твоего благословения. Без него я не стану продолжать эту церемонию.
      Сколько благородства было в эту минуту в Дагнарусе; сколько красоты, смирения, искренности и благоговейной торжественности.
      Слова младшего брата растрогали Хельмоса, и он ничего не мог с собой поделать. Он колебался, будто и в самом деле мог отказать Дагнарусу в своем благословении. Он испытующе смотрел на него, как будто пытаясь проникнуть в потаенные глубины души брата. Дагнарус ровно и спокойно выдержал этот взгляд, не дрогнув и не отведя глаз.
      Во всем громадном амфитеатре только Гарет знал, что в эту самую минуту Дагнарус внутренне смеется над Хельмосом. Гарет скорчился и закрыл глаза, не в силах дальше смотреть, как издеваются над кронпринцем, делая из него посмешище.
      — Откажи ему! — молил Гарет, хотя и знал, что Хельмос этого не сделает.
      В этот момент кронпринц был зачарован Дагнарусом, словно мышь, околдованная взглядом змеи.
      — Я благословляю тебя, брат, — наконец произнес Хельмос дрожащим от обуреваемых его чувств голосом.
      — Благодарю тебя, брат, — сказал Дагнарус.
      Зрители дружно доставали платки, прикладывая их к глазам.
      Гарет вздохнул и поднял голову.
      Последней, к кому подошел Дагнарус, была его мать. Эмилия вскочила в места и буквально повисла на сыне, обнимая его и поливая слезами. Наконец принцу удалось высвободиться из ее рук и передать королеву заботам фрейлин.
      Принц еще раз обвел глазами собравшихся и остановил свой взгляд на Вэлуре. Он смотрел на нее так долго, что теперь, подумал Гарет, все собравшиеся догадаются об их любви. Сильвит прошептал на языке эльфов:
      — Не губите ее, ваше высочество!
      Гарет не видел лица Вэлуры, заслоненного от него спинами ее служанок.
      Наконец принц отвел взгляд от своей возлюбленной и вновь занял место возле алтаря.
      — Я готов, Высокочтимый Верховный Маг, — сказал он, и в его голосе звучала победная песнь.
      Церемония продолжалась. Все было так же, как перед Трансфигурацией Хельмоса. Высокочтимый Верховный Маг уселся на свое место. Перед ним положили лист пергамента, кисть и поставили чашу с кровью ягненка. Он приготовился узнать волю богов и написать титул, который будет носить Дагнарус, став Владыкой.
      — Да свершится Чудо Трансфигурации, — провозгласил Высокочтимый Верховный Маг.
      Дагнарус встал перед алтарем на колени. Король Тамарос вышел вперед, возложил обе руки на склоненную голову сына и воззвал к богам, прося даровать принцу силу и мудрость, подобающие Владыке.
      — Желаешь ли ты, Дагнарус, сын Тамароса, добровольно посвятить свою жизнь служению другим? Готов ли ты, если понадобится, принести ее в жертву ради другого?
      — С благословения богов, да, — ответил Дагнарус.
      Тамарос отошел от алтаря.
      Дагнарус встал и повернулся лицом к собравшимся. Он скрестил на груди руки. Лицо принца выражало спокойствие и уверенность. Гарет затаил дыхание, ожидая, что вот-вот лицо Дагнаруса исказится болью, свидетельствующей о начале Трансфигурации.
      Дагнарус замер со склоненной головой.
      Ничего не происходило.
      Принц продолжал стоять, не шелохнувшись. Секунда проходила за секундой, но все оставалось по-прежнему.
      Десять магов недоуменно переглядывались. Владыки смотрели в пространство. Лица их окаменели, хотя то у одних, то у других напрягались и дергались жилы. Король Тамарос нахмурился. Руки сжали подлокотники кресла. Король сердито посмотрел на Высокочтимого Верховного Мага.
      Рейнхольт беспокойным и неуверенным тоном повторил:
      — Да свершится Чудо Обретения Доспехов.
      Но чуда не свершалось. Оно и не думало начинаться.
      Дагнарус стоял перед алтарем, на виду у своих подданных, и с ним ровным счетом ничего не происходило. Он напоминал главного лицедея, который вдруг забыл свою роль. Боги не принимали его игру. Они отказывали ему в Трансфигурации.
      В зале негромко зашептались и зашушукались. Король Тамарос пылал гневом. Хельмос с сожалением глядел на брата.
      — Что происходит? Я ничего не понимаю! — слышались пронзительные возгласы Эмилии.
      Дагнарус поднял голову. Он был в ярости. Она истекала из всех его пор и клубилась, словно ураганный вихрь. Гарет почувствовал, как этот вихрь ударил по нему и с силой вдавил в спинку стула. Но вихрь гнева ударил не только по нему. По всему амфитеатру Храма слышались вздохи и восклицания. Плакали испуганные дети, пламя алтарных свечей дрожало и металось из стороны в сторону.
      Высокочтимый Верховный Маг встал. Лицо его было суровым и угрюмым. Такого еще никогда не случалось ни с одним из кандидатов. Рейнхольт посмотрел на короля, словно прося у него прощения. Тамарос сверкнул на него гневными глазами, но Рейнхольт был не виноват, и король это знал. Боги сделали свой выбор.
      — Я глубоко опечален, принц Дагнарус, — произнес Высокочтимый Верховный Маг, — но, судя по всему, боги отвергли вашу кандидатуру.
      Дагнарус опустил руки. Его пальцы сжались в кулаки. Он буквально дрожал от гнева. Его заветное желание рассыпалось в прах! От ярости лицо принца сделалось почти черным. Он до крови закусил губы; тоненькая алая струйка стекала по подбородку. Мало того, что его заветные мечты оказались погубленными. Он был унижен перед всем королевством, перед родителями, перед Вэлурой и своим братом.
      — Нет! — закричал Дагнарус, и его крик мгновенно превратился в оглушительный вопль. — Нет!
      Повернувшись, он с размаху ударил кулаком по алтарю.
      — Пусть Пустота поглотит ваших богов! Я добьюсь своего!
      Потрясенный до глубины души таким неслыханным святотатством, Высокочтимый Верховный Маг протянул к принцу руку, пытаясь его удержать. Вскрикнув от боли, Рейнхольт тут же отдернул руку, словно прикоснулся к раскаленной поверхности.
      Тело Дагнаруса охватили языки пламени.
      Высокочтимый Верховный Маг в панике попятился назад. Владыки в ужасе взирали на происходящее. Король Тамарос с выпученными глазами вскочил с кресла и бросился к сыну, желая своими слабыми руками сбить пламя.
      — Не приближайтесь! — каким-то не своим, жутким голосом закричал Рейнхольт. — Такова воля богов! Нам нельзя вмешиваться!
      Хельмос, схватив отца за полы одежды, удержал его. Тамарос повис на его руках, будто сломанная игрушка. Ноги его не слушались. Королева Эмилия неумолчно стонала на одной ноте, точно кролик, угодивший в лисьи когти.
      Увидев призывный жест Хельмоса, Владыки бросились ему на помощь. Они бережно взяли из его рук короля и отнесли в кресло. Тело Тамароса совершенно обмякло.
      Не обращая внимания на предостережения Рейнхольта, Хельмос кинулся к Дагнарусу, готовый ценою собственной жизни попытаться спасти брата. Но ему не удалось даже приблизиться: нестерпимый жар пламени, поглотившего Дагнаруса, отбросил Хельмоса назад.
      Вокруг Дагнаруса плясали огненные вихри. Было видно, как корчится его почерневшее, обгорелое тело. После своих последних страшных слов он больше не сказал ничего. Из его уст не вырвалось ни единого крика. Губы Дагнаруса свело от нестерпимой боли, однако он молчал.
      Часть зрителей, охваченные паникой, истошно кричали. Остальные сидели в оцепенении, завороженные жутким зрелищем.
      Вэлура издала только один душераздирающий крик и сразу умолкла. Судя по крику, можно было вполне подумать, что у нее разорвалось сердце и она умерла.
      Объятый ужасом, Гарет был не в силах пошевельнуться. Ему никак не удавалось совладать с дыханием. Вспоминая свою молитву, он думал, что, наверное, сейчас умрет вместе с принцем. Он не хотел противиться судьбе, не хотел жить. Тяжелый груз вины и мысль о том, что его роль в этой жуткой трагедии непременно раскроется, делали смерть более желанной по сравнению с ожидавшими его мучениями.
      Неожиданно языки пламени погасли, будто их задул порыв холодного ветра. Перед алтарем лежала груда обугленной плоти, утратившей человеческие очертания. Маги и Владыки с неподдельным ужасом смотрели на нее. Рейнхольт сорвал алтарное покрывало, намереваясь прикрыть им тело Дагнаруса. Сделав только шаг, он тут же отпрянул назад.
      Обугленное тело зашевелилось. Оно вытянуло руки, подняло голову. Затем скрюченное обожженное тело начало распрямляться.
      Маги, воскликнув от изумления, воззвали к милосердию богов.
      Бесформенная груда начала приобретать черты доспехов. Появился нагрудник, затем наголенники, ножные и ручные латы, черные перчатки. Черный панцирь блестел в свете алтарных свечей. Сквозь него просматривались кости, мышцы и сухожилия, и все они были словно из черной стали.
      Десять магов сбились в кучу, словно куры, испуганные грозой. Владыки, памятуя свой долг, быстро окружили защитным кольцом короля и Хельмоса. Зрители окаменели и хранили гробовое молчание, наблюдая за ужасающим чудом.
      Человек в черных доспехах встал в полный рост. Он с каким-то изумлением рассматривал свои руки, наклонив лицо, скрытое черным шлемом в виде оскаленной волчьей головы. Он поворачивал голову то вправо, то влево. Потом проверил, сгибаются ли пальцы. Человек сделал пару шагов, проверяя способность двигаться. Затем достал из ножен сверкающий черный меч и несколько раз взмахнул им, оценивая свою силу и ловкость. Казалось, что все это время его разум чему-то удивлялся, в чем-то сомневался и, наконец, уверился и принял. Человек возликовал.
      Он повернулся к зрителям и поднял забрало. Все увидели лицо Дагнаруса, бледное, но не лишившееся своих прекрасных черт. Его глаза, темные от недавних страданий, вспыхнули торжествующим огнем. Глаза Гарета наполнились слезами. Он не знал, чем вызваны эти слезы: радостью или горьким сожалением. Благодарить ли ему богов или проклинать их? Этого Гарет тоже не знал. Он торопливо смахнул слезы и вдруг почувствовал на своей руке чью-то холодную руку.
      — Будьте начеку, — прошептал Сильвит. — Приготовьтесь. Если, конечно, вы по-прежнему ему верны.
      Гарет понял. Ему предоставляется выбор. Поздно. Свой выбор он сделал давным-давно, когда предпочел остаться с принцем и служить его мальчиком для битья.
      Дагнарус насмешливо улыбнулся. Положив руку на рукоятку меча, он повернулся, чтобы поклониться отцу.
      Тамарос сжался в кресле. Он сидел молча и неподвижно. Кожа его приобрела пепельно-серый цвет, широко раскрытые глаза пристально смотрели на сына. Глаза единственные сохраняли жизнь. Все остальное ее утратило. Рот короля скривился вправо, правая рука, словно плеть, свисала с подлокотника кресла.
      — Отец, — произнес Дагнарус, церемонно взмахнув рукой в черной перчатке. — Похоже, теперь у тебя один сын является управителем дня, а другой — управителем ночи!
      Тамарос не пошевелился. Он попытался что-то сказать, но из недр дряхлого тела вырвался только утробный звук, похожий на крик пронзенного стрелою зверя.
      Дагнарус недовольно посмотрел на него, затем обернулся в сторону матери.
      — Гляди, мама, вот я и добился того, чего тебе всегда так хотелось. Ты гордишься своим сыном?
      Эмилия, отчаянно мигая, смотрела на него. Потрясение губительно сказалось на ее и без того слабом рассудке. Она не понимала происходящего. Только что она видела сына мертвым, а теперь он ожил. Королева рассмеялась диковатым, сдавленным смехом и, протянув руку, дотронулась до черных доспехов.
      — Ты стал Владыкой, сын мой. Однажды ты станешь королем. Я всегда это знала. О, до чего неотразимо ты выглядишь!
      Перепуганные фрейлины не знали, как ее утихомирить.
      Дагнарус с нескрываемым презрением посмотрел на мать. Он отвернулся от нее, одновременно встав спиной к отцу и брату.
      — А что говорят по этому поводу сами боги? — с легкой усмешкой спросил принц Высокочтимого Верховного Мага.
      Он указал на пергамент.
      — Теперь я — Владыка. Хотелось бы знать, Владыка чего?
      Рейнхольт непонимающе смотрел на Дагнаруса, будто тот говорил на чужом языке. Потом, совладав с собой, Высокочтимый Верховный Маг взглянул на пергамент. Дрожащей рукой он поднял лист и показал свидетелям.
      Пергамент был сплошь забрызган кровью.
      Когда Дагнарус ударил по алтарю, он опрокинул чашу с кровью ягненка, и ее содержимое залило пергамент. Но те, кто находился рядом с Рейнхольтом, видели проступившие черные буквы. Казалось, пламя Трансфигурации опалило и их.
      — Владыка Пустоты, —прочел Высокочтимый Верховный Маг.
      И он тут же уронил пергамент, словно тот обжег ему пальцы.
      Торжество Дагнаруса как ветром сдуло. Лицо принца стало почти таким же бледным, как и лицо короля. Рука стиснула рукоятку меча. Он стоял молча, пытаясь справиться с дыханием. Принц вдруг снова стал тем мальчиком, которого помнил Гарет: нелюбимым, одиноким, покинутым и никому не нужным. Гарет ничуть не удивился бы (он даже как бы ожидал этого), если бы сейчас Дагнарус вдруг бросился к ногам отца и стал умолять о прощении. Но нет. Честолюбие и гордыня, столь же черные, как его доспехи, и такие же жесткие и холодные, оказались сильнее всех других чувств. Принц вскинул голову и сверкнул глазами.
      — Будь ты проклят! — бросил он Рейнхольту.
      Дагнарус широким жестом обвел всех, кто находился в Храме.
      — Будьте все вы прокляты! Но знайте: наступит день, когда я буду вашим правителем!
      До этих слов Хельмос почти не обращал внимания на Дагнаруса. Он пытался привести в чувство отца, склонившись над ним и растирая холодные, как лед, отцовские руки. Но сейчас он отчетливо понял замысел младшего брата. С ясностью, дарованной ему богами, он увидел, какая опасность нависла над королевством.
      — Схватите его! — крикнул Хельмос. — Не дайте ему уйти! Если понадобится, убейте его!
      Владыки во главе с Мабретоном обнажили мечи и стали приближаться к Дагнарусу. Принц упирался спиной в алтарь. Каким бы сильным и искусным он ни был, нечеловеческое испытание ослабило его. Он не надеялся одолеть десятерых боевых магов, готовых употребить всю свою силу и искусство, чтобы задушить в зародыше опасного и непредсказуемого Владыку Пустоты.
      — Стойте!
      Голос короля был почти неузнаваем, но ясно слышим среди звона металла и топота ног.
      Одни боги знали, как Тамаросу удалось подняться на ноги. Стараясь не упасть, он протянул руку.
      — Не трогайте его! — потребовал король, голос которого превратился в хриплый клекот. — Это моя вина. Пусть уходит.
      Тамарос зашатался и рухнул на пол. Упавшая с головы корона покатилась по подиуму и замерла в лужице крови ягненка, невдалеке от ног Дагнаруса.
      Склонившийся над отцом Хельмос не видел этого. Но Владыки и Почтенные Маги видели. Они и без орков поняли смысл ужасного знамения. Владыки стояли с мечами наготове, но не двигались. Тамарос оставался королем. Он отдал приказ, и приказ надлежало выполнять.
      Дагнарус поднял корону. Она сверкала у него в руке. Пройдя мимо Владык и даже не взглянув на них, Дагнарус швырнул корону Хельмосу.
      — Поноси ее пока, братец, — сказал принц.
      Спрыгнув с подиума, он с волчьей ловкостью приземлился на полу амфитеатра. Гарет и Сильвит присоединились к нему. Эльф прикрывал принца со спины. Владыки оставались стоять неподвижно, словно псы, чуявшие дичь, но сдерживаемые своими хозяевами.
      Дагнарус подошел к Вэлуре. Она молча взирала на него, бледная и прекрасная, словно лилия, сорванная со стебля. Дагнарус протянул к ней руку в черной перчатке.
      — Если мне суждено быть Владыкой Пустоты, согласна ли ты стать ее Владычицей? — спросил он.
      Вэлура почти не колебалась. Она бросила взгляд туда, где стоял ее муж, затем, не обращая внимания на крики и причитания служанок, протянула Дагнарусу свою руку. Повернувшись к мужу спиной, она вместе с принцем пошла вверх по проходу. Со странным и каким-то дьявольским величием они оба подошли к массивным двустворчатым дверям. Гарет и Сильвит шли вслед за ними. Эльф все так же следил, чтобы на принца не напали сзади.
      — Дагнарус! — крикнул Хельмос. Его голос прозвучал на весь Храм. — Дагнарус, брат мой, я даю тебе шанс искупить свою вину. Отрекись от зла, которое ныне овладело тобою. Наш отец требует, чтобы мы были к тебе милосердны, и мы подчиняемся ему. Он любит тебя, Дагнарус. Ради нашего отца, вернись!
      Дагнарус обернулся и смерил его пренебрежительным взглядом.
      — Пропади ты в Пустоте, братец, — громко выкрикнул он. — Вместе с нашим отцом.

Глава 13
Король умер. Да здравствует Король!