В то время как несчастный Тассельхоф изнемогал от скуки своего «лоботрясничанья», а Родерик возвращался в Оплот в блаженном неведении того, что недавно помог отправить собственного командира прямо в пасть дракону, Сильванеш в сопровождении Ролана-кирата пустился в путь, который должен был привести его к престолу Сильванести. Ролан предполагал подойти к столичному городу Сильваносту как можно ближе, но не входить в него, пока слух о возвращении законного наследника престола не распространится достаточно широко.
      – Как много времени уйдет на это? – Сильвана обуревали нетерпение и порывистость, присущая молодости.
      – Новости путешествуют быстрее, чем мы, Ваше Величество, – ответил Ролан. – Дринел и его спутники, которых вы видели две ночи назад, уже отправились в дорогу, разнося эту весть. Они сообщат ее всем киратам, которых встретят на своем пути, а также тем эльфам из Семейства Быстро Бегущих, которым могут доверять. Большинство войск сохраняет верность генералу Конналу, но есть и те, кто стал в нем сомневаться. Они не высказывают своего недовольства открыто, но прибытие Вашего Величества может это изменить. Так как Семейство Быстро Бегущих всегда сохраняло приверженность королевскому дому, придется и генералу Конналу принести вам присягу, вопрос лишь в том, насколько искренен он будет при этом.
      – В таком случае сколько времени нам понадобится, чтобы достичь Сильваноста?
      – Сейчас мы должны будем оставить лесные тропы и плыть по Тон-Талас в лодке, – отвечал Ролан. – Я предлагаю Вашему Величеству расположиться у меня в доме, который находится в одном из пригородов столицы. Там мы можем оказаться через два дня. Третий день нам понадобится для того, чтобы отдохнуть и ознакомиться с донесениями, которые к тому времени уже начнут поступать. Значит, в случае удачи через четыре дня, считая с сегодняшнего, вы, Ваше Величество, если все пройдет хорошо, сможете с тримуфом войти в столицу.
      – Четыре дня! – В голосе Сильвана сквозил скепсис. – Как можно сделать столь многое за такое короткое время?
      – В те дни, когда мы сражались со Сном, нам, киратам, удавалось доставить весть с севера Сильванести к самым южным границам королевства за один день. Я не преувеличиваю, Ваше Величество. – Недоверие, ясно читавшееся на лице юноши, вызвало у Ролана улыбку. – Это случалось не однажды, правда тогда нас было больше и мы были прекрасно организованы. Но думаю, что мы и на этот раз не разочаруем Ваше Величество.
      – Не сомневаюсь, Ролан, – ответил Сильванеш, – я уже чувствую себя глубоко обязанным тебе и другим киратам. Найду ли я когда-нибудь способ отблагодарить вас?
      – Освободите нас от этого страшного бича, занесенного над нашей родиной, Ваше Величество. – В глазах Ролана мелькнула грусть. – Другой благодарности нам не надо.
      Несмотря на эти похвалы, Сильван продолжал испытывать сомнения, которые предпочитал не высказывать вслух. В армии его матери царила безупречная дисциплина, тем не менее тщательно составленные планы нередко проваливались. Невезения, непредвиденной задержки, даже плохой погоды (не говоря уж о доброй сотне других причин) было достаточно для того, чтобы день ожидавшейся всеми победы превратился в день сокрушительного поражения.
      – Никакой план не выдерживает столкновения с врагом, – говаривал Самар, а его изречения обычно получали трагическое подтверждение.
      Сильван ожидал проволочек и связанных с ними неприятностей. Если лодка, о которой говорил Ролан, и существовала, в ней наверняка зияла дыра, а возможно, она уже и вовсе сгорела. Уровень воды в реке окажется либо слишком высоким, либо слишком низким, она будет течь либо чересчур медленно, либо, наоборот, излишне быстро. А ветер станет неизменно дуть им навстречу, в какую бы сторону им ни пришлось плыть.
      Поэтому Сильван был очень удивлен, когда маленькая лодочка обнаружилась именно в том месте реки, о котором говорил Ролан, и при этом оказалась вполне исправной. Более того, в ней уже находились продукты, обернутые в водонепроницаемые пакеты и аккуратно сложенные в носовой части.
      – Как видите, Ваше Величество, – удовлетворенно заметил кират, – эльфы уже побывали здесь.
      Река Тон-Талас в это время года была спокойной, и лодка, сделанная из древесной коры, была такой легкой и так хорошо слушалась руля, что ею мог управлять один человек. Понимая, что Ролан ни за что не осмелится просить будущего Беседующего-со-Звездами грести вместе с ним, юноша сам предложил ему помощь. Поначалу тот отказался, но, не желая спорить со своим будущим повелителем, в конце концов вручил Сильвану весло. Принц заметил, какое уважение вызвали у Ролана его слова, и ему это было очень приятно, ибо прежде почти все его поступки вызывали лишь осуждения со стороны Самара.
      Юноша с удовольствием отдался гребле, снимая таким образом чрезмерное возбуждение. Река неторопливо текла вдоль зеленых, покрытых роскошными лесами берегов. Погода была превосходной, но Сильвану день не казался прекрасным. Дневной свет лился сквозь щит. Голубое небо над головой виднелось сквозь щит. Но солнце, светившее сейчас над Сильванести, не было тем ярким, мощно пылавшим светилом, которое заливало светом весь Ансалон. Оно было тусклым, болезненным желтым шаром, который напоминал скорее отражение солнца на маслянистой пленке стоячей воды. Этот странный свет даже лазури небес придал тяжелый, сине-зеленый оттенок.
      Принц вздрогнул и отвел глаза.
      – Ролан, – окликнул он кирата, сидевшего на носу лодки, – не знаете ли вы песни, с которой было бы веселей плыть?
      Кират греб быстрыми, сильными толчками, глубоко зарывая весло в воду. Сильвану, который был много моложе, с трудом удавалось поддерживать этот ритм.
      Ролан с минуту колебался, глядя через плечо на юношу.
      – У киратов есть одна любимая песня, но, боюсь, она не понравится Вашему Величеству. В этой песне рассказывается история короля Лорака, вашего благородного предка.
      – Эта та, которая начинается словами «Век Силы то был»? – Сильван вполголоса напел мелодию песни, которую ему однажды довелось слышать.
      – Да, Ваше Величество, это та самая песня.
      – Спойте ее для меня. Мама однажды пела ее, это было в тот день, когда мне исполнилось тридцать. Тогда я впервые услышал историю моего деда. Мама прежде никогда о нем не рассказывала, как не рассказывала и потом. Видимо, чтя ее, и другие эльфы никогда не упоминали короля Лорака.
      – Я тоже, почитая вашу матушку, не стану о нем рассказывать. Ее боль понятна. И все мы разделяем ее каждый раз, когда поем эту песню. Гордыня привела короля Лорака и его страну к гибели, но немалая вина лежит и на нас – ведь это мы, избрав легкий путь, покинули свою родину и оставили его сражаться в одиночестве.
      Если б весь наш народ остался здесь, если б эльфы из королевского рода и их приближенные, солдаты и мастеровые, маги и жрецы собрались вместе и, невзирая на сословные различия, стали плечом к плечу против драконов – то, я уверен, мы отстояли бы свою землю.
      Послушайте эту песню, в ней рассказывается история короля Лорака.
 
      Песнь о Лораке
 
      Век Силы то был,
      Век Короля-Жреца и его вассалов.
      Завистью к магам снедаем,
      Так король им сказал:
      «Длань я свою налагаю
      На ваши владения, бойтесь!»
      Мага смирились, у них
      Лишь высокая Палантаса Башня осталась.
      Только и к ней подступил,
      Дабы силу свою испытать,
      Король Сильванести, Лорак Каладон его звали.
      Око Драконово в страхе
      Пред королем взмолилось:
      «Не оставляй меня здесь, в Истаре, иначе
      Я пропаду. А коль я пропаду – и мир весь погибнет!»
      Внял той мольбе Лорак
      И Драконово Око
      В Сильванести из Башни унес,
      И там его в тайне хранил.
 
      Время беды настало, время Такхизис, Владычицы Мрака
      И драконов ее – война пришла в Сильванести.
      Свой народ созывает Лорак
      И велит всем покинуть родные земли,
      Гонит всех, говоря: «Лишь во мне спасенье народа!
      Я один одолею Владычицу Мрака!»
 
      Все ушли, даже дочь любимая короля Алана.
      Вот он остался один.
      И тогда Драконово Око
      Стало его манить своей темнотой.
      И погрузился в Сон король Сильванести,
      В Сон деревьев, источающих кровь эльфийскую,
      В Сон текущих слезами рек,
      В Сон смерти.
 
      И явился ему Циан Кровавый, дракон, любимец Такхизис,
      И зашипел злорадно, передразнивая Лорака:
      «Лишь во мне спасенье народа!» Снова и снова:
      «Лишь во мне спасенье…»
      А Сон опускался на Сильванести
      И губил эту землю,
      Корежил деревья, что кровоточить начинали.
      И наполнялись речные русла слезами эльфов.
 
      То были слезы Лорака,
      Что стал рабом дракона Циана,
      Любимца Зла, любимца ужасной Такхизис,
      Единственного, в ком была сила.
 
      – Теперь я понимаю, почему матушка не любила слушать эту песню, – с болью в голосе выговорил Сильван, когда последняя нота, протяжная и печальная, замерла над рекой и только эхом вторило ей тихое щебетание какой-то птицы, – и почему наши люди не любят вспоминать об этом.
      – Но нам нужно об этом помнить, – Ролан говорил взволнованно, – и петь эту песню нам следовало бы каждый день. Кто знает, может быть, песня о нынешнем времени была бы такой же трагичной и жестокой? Мы ведь не изменились. Лорак Каладон, несмотря на все предостережения мудрецов, верил, что он достаточно силен для того, чтобы победить Глаз Дракона. Таково было искушение, такова была его гибель. А нынче мы в страхе укрываемся за щитом, жертвуя многими жизнями, лишь бы сохранить сон.
      – Какой сон? – испуганно переспросил Сильван. Он подумал о Сне Лорака.
      – Нет, я не имею в виду нашептывания дракона. Того Сна уже нет, но мы отказываемся пробудиться и посмотреть правде в глаза, а значит, сон продолжается. Сон о прошлом. Сон о славе минувших дней. Эльфов нельзя винить за это. – Ролан глубоко вздохнул. – Я и сам люблю с гордостью вспоминать давно прошедшие времена. Но те из нас, кто сражался рядом с вашим отцом, знают, что прошлое не может быть исправлено. Так и должно быть. Мир меняется, и мы должны меняться вместе с ним. Мы должны стать частью его, иначе мы однажды проснемся в цепях, которыми сковали себя сами. – Ролан на минуту перестал грести и обернулся, чтобы взглянуть на Сильвана. – Вы понимаете, что я хочу сказать, Ваше Величество?
      – Думаю, да, – осторожно ответил тот. – Но я-то как раз принадлежу миру. Я пришел извне, и, возможно, именно я сумею вернуть наш народ в мир.
      – Надеюсь, Ваше Величество, – улыбнулся Ролан.
      – Думаю, мне это удастся, потому что я лишен греха гордыни. – Сильван перестал грести, радуясь минутной передышке. Он сказал эти слова как бы в шутку, но тут же стал серьезным. – Гордыня – порок нашей семьи. Предупрежден, значит, вооружен, – тихо, почти про себя добавил он.
      Снова крепко сжав весло, он принялся грести.
      Бледное солнце тонуло в реке за деревьями. День исчезал медлительной тенью, будто сломленный той же изнурительной болезнью, что губила Сильванести. Ролан внимательно наблюдал за берегом, выискивая удобное место для причаливания и ночного отдыха. Сильван смотрел на другой берег и потому увидел то, что пропустил кират.
      – Ролан! – зашептал юноша торопливо. – Гребите быстрее к западному берегу! Скорее!
      – Что случилось, Ваше Величество? – встревожился Ролан. – Что вы видите?
      – Там! Смотрите, там, на восточном берегу! Разве вы не видите? Быстрее, пока они не сняли нас стрелами!
      Ролан перестал грести и с сочувствием улыбнулся юноше.
      – Вас больше никто не преследует, Ваше Величество. Эти люди, которых вы видите на берегу, – ваши подданные. Они пришли взглянуть на вас и почтить ваше прибытие.
      Сильван не мог опомниться от изумления.
      – Но… Откуда они узнали?
      – Им сообщили кираты, Ваше Величество.
      – Так быстро?
      – Я говорил Вашему Величеству, что мы умеем быстро доставлять вести.
      Сильван покраснел.
      – Извините, Ролан. Я не хотел усомниться в ваших словах. Но это… Моя мать часто отправляла гонцов в Квалинести, где живет ее золовка Лорана. Так мы поддерживали связь с нашими родственниками в том королевстве. Но им требовалось много дней для того, чтобы преодолеть подобное расстояние. Вот я и подумал…
      – Вы подумали, что я слегка преувеличиваю. И вам не следует извиняться за это передо мной. Вы пришли из мира, который лежит за щитом, мира огромного и полного опасностей, которые тают и вновь возникают, подобно тому как прибывает и убывает луна. Здесь, в Сильванести, нам известна каждая тропа, каждое дерево, что склоняется над ней, каждый цветок, что растет у этого дерева, каждая птица, что свила гнездо у его подножия, каждая белка, что скачет по его ветвям. Стоит только появиться новым песням у птицы или белке растопырить в тревоге ушки, как нам об этом уже известно. Ничто здесь не может удивить нас. И ничто не может остановить. – Ролан нахмурился. – Поэтому мы, кираты, находим странным, что дракону Циану Кровавому Губителю удается так долго ускользать от нас. Этого не должно быть. Но тем не менее это так.
      Река вынесла путников к эльфам, стоявшим на восточном берегу. Их жилища, расположенные на деревьях, ни один человек не сумел бы разыскать, поскольку стены и кровлю этих домов создавали искусно переплетенные ветви. На земле сушились расстеленные сети, лодки были вытащены на берег. Народу вышло немного – это была всего лишь маленькая рыбачья деревушка, но зато здесь собрались все до единого ее жителя. Даже больных вынесли к реке, и они лежали, завернутые в одеяла, облокотясь на подоткнутые подушки. Все пристально смотрели на лодку.
      Невольно Сильван перестал грести и убрал весло на дно лодки.
      – Что мне следует сделать, Ролан? – нервно спросил он.
      Ролан обернулся и одобряюще улыбнулся:
      – Просто будьте самим собой, Ваше Величество. Это все, что им от вас нужно.
      Ролан стал грести к берегу. Течение тут было более быстрым, и Сильван очутился лицом к лицу с эльфами раньше, чем ожидал. Прежде он всегда присутствовал с матерью на парадах и войсковых смотрах, и сейчас он узнавал то чувство неловкости и собственной ненужности, которое овладевало им тогда.
      Лодка поравнялась со стоявшими на берегу. Он посмотрел на них молча, потом застенчиво кивнул и поднял руку. Никто не выкрикивал приветствий. Никто не помахал ему в ответ, как он того ожидал. Эльфы молча провожали его глазами, но это молчание было таким значительным, что тронуло Сильвана гораздо сильнее любых приветственных возгласов. В этом молчании, в этих глазах он читал отчаянную надежду, надежду, давно преданную и поруганную.
      Глубоко растроганный, Сильван перестал махать и вместо этого протянул им руку, как протягивают ее тонущему, стараясь помочь ему удержаться на воде. Но вот река унесла лодку прочь, вот они уже миновали поворот, и толпа эльфов исчезла из виду.
      Притихший, он присел на корме и некоторое время не мог ни двигаться, ни говорить. Впервые он осознал, какую гигантскую ношу взвалил на свои плечи. Что он мог сделать, чтобы помочь им? И чего они от него ожидали? Возможно, слишком многого.
      Ролан то и дело озабоченно оглядывался, но ничего не говорил, не пытался успокоить или что-либо объяснить Сильвану. Он продолжал грести так, будто был в лодке один, пока не нашел подходящего места, чтобы выбраться на берег. Сильван вскочил на ноги и спрыгнул в воду, помогая вытащить лодку на песок. Вода была ледяная и приятно взбудоражила его угнетенные нервы. Словно желая утопить свои беспокойства и страхи в водах Тон-Талас, юноша был рад чем-нибудь заняться.
      Походная жизнь многому его научила, и сейчас он знал, что надо делать, устраиваясь на ночлег. Выгрузив припасы из лодки, Сильван расстелил одеяла и, пока Ролан привязывал лодку, стал готовить легкий ужин из фруктов и лепешек. Они ели молча: принц все еще был подавлен той огромной ответственностью, которую так легко взял на себя ровно две ночи назад, а Ролан уважал чувства своего правителя. Поужинав, оба рано улеглись спать. Завернувшись в одеяла, они предоставили лесным зверям и ночным птицам сторожить их покой.
      Сильван заснул гораздо быстрее, чем ожидал. Проснувшись ночью от странного уханья, он вскочил было в испуге, но Ролан, разбуженный его движением, сказал, что это всего лишь ночное сплетничание двух кумушек-сов, которые расположились по соседству с ними.
      Теперь Сильван лежал без сна, прислушиваясь к заунывному навязчивому уханью огромных птиц, которому тут же отвечало далекое эхо. Он долго глядел на мерцавшие над головой звезды, казавшиеся непривычно тусклыми с внутренней стороны щита. Плеск воды словно напевал ему Песнь о Лораке.
 
      То были слезы Лорака,
      Что стал рабом дракона Циана,
      Любимца Зла, любимца ужасной Такхизис,
      Единственного, в ком была сила.
 
      В ту же самую минуту слова и мелодия этой песни раздавались под сводами королевского дворца в столичном городе Сильваносте. Исполняла ее певица, приглашенная развлекать собравшихся гостей.
      Бал давался в Саду Астарин, у подножия Звездной Башни, где прежде обитал Беседующий-со-Звездами. Прелесть сада и Башни не поддавалась описанию. Звездная Башня была изваяна из прекраснейшего мрамора, при этом эльфы работали не резцом, а создавали ее посредством магии, будто отлив из расплавленного воска. Мягкие, текучие формы Башни во время Сна Лорака были страшно изуродованы, как и все остальные сооружения Сильваноста, и эльфийские маги трудились в течение многих лет, чтобы вернуть им их прежний вид. Эльфам пришлось заменить десятки тысяч кристаллов в высоких окнах Башни, которые когда-то, поглощая бледные лучи серебряной луны Солинари и алый свет Лунитари, колдовским образом смешивали их в один, заливая залы светом пламенеющего серебра.
      Нынче эти луны ушли. Одно-единственное ночное светило стояло над Кринном, и по каким-то причинам, которые даже маги затруднялись объяснить, свет его, дробясь в каждой грани драгоценных камней, угасал и совсем не посылал своих лучей в залы Башни. Теперь в парадных покоях жгли свечи и факелы.
      Стулья расставили среди деревьев Сада Астарин, которые, казалось, были в полном цвету и насыщали воздух волшебным ароматом. Лишь Конналу и его садовникам было известно, что эти растения принесены из личных садов эльфов-Создателей Крон, поскольку никаким растениям не удавалось выжить в королевском Саду. Ни единого дерева теперь не росло там, кроме одного, известного под названием Древо Щита. Дерева, из корня которого, как было объявлено сильванестийцам, вырос магический щит, защищавший ныне их страну.
      Песнь о Лораке прозвучала по просьбе собравшихся. Допев последнюю грустную ноту, певица бессильно уронила руку со струн лютни.
      – Браво! Превосходное исполнение! Еще раз! – раздался громкий голос из задних рядов.
      Певица вопросительно посмотрела на устроителя бала. Эльфийская публика была слишком вежлива и хорошо воспитана, чтобы открыто дать понять, что подобная просьба неуместна, но общее настроение легко можно было угадать по лицам и жестам. Певица отлично видела загоревшиеся щеки и настороженные взгляды, со всех сторон направленные на устроителя бала. Одного раза для исполнения такой песни было более чем достаточно.
      – Кто это сказал? – Генерал Рейл Коннал, военный губернатор Сильванести, резко повернулся на месте.
      – Как вы думаете, дядя, кто? – Его племянник метнул сердитый взгляд в задние ряды. – Тот же, кто попросил и первого исполнения. Ваш друг Глокоус.
      Генерал резко поднялся на ноги, и музыкальная часть вечера на этом была окончена. Певица поклонилась, благодарная за то, что ее избавили от нелегкой задачи повторного исполнения. Публика аплодировала вежливо, но не слишком горячо. Вздох, который легко можно было счесть вздохом всеобщего облегчения, растворился в шелесте скудной листвы на деревьях, чьи поредевшие кроны смыкались над землей в безрадостном объятии. Точеные серебряные фонари раскачивались на ветвях, рассеивая ночной мрак. Гости покинули маленький амфитеатр и двинулись к столам, расставленным рядом с бассейном. На ужин было подано холодное вино, глазированные засахаренные фрукты и песочное печенье.
      Коннал пригласил певицу к столу. Эльф по имени Глокоус уже сидел за одним из столиков со стаканом вина в руке. Произнеся тост за певицу, он рассыпался в красноречивых похвалах.
      – Какая жалость, что вам не позволили спеть эту песню еще раз. – Он многозначительно глянул в сторону генерала. – Мне кажется, что такая великолепная мелодия не может надоесть. А какая поэзия! Мои любимые строки…
      – Госпожа, могу я предложить вам бокал вина? – вмешался племянник генерала, почувствовав его недовольство.
      Певица бросила на него благодарный взгляд и приняла приглашение. Вместе они направились к другим гостям, которые тепло приветствовали девушку. Лужайка, где стояли генерал и его друг, быстро опустела. Хотя многие из собравшихся с удовольствием разделили бы общество красивого и привлекательного Глокоуса или воспользовались случаем, чтобы осыпать лестью своего правителя, сейчас одного взгляда на генерала было достаточно, чтобы понять, как он рассержен.
      – Сам не знаю, почему я все еще приглашаю вас на свои балы, Глокоус, – резко заговорил он. – Вы всегда умудряетесь досадить мне. Было довольно бестактно с вашей стороны просить исполнения этой песни, но призывать повторить ее – это уж слишком!
      – Видите ли, мой друг, – томно возразил Глокоус, – мысль об этом подсказали мне те слухи, которые дошли до меня сегодня. В таких обстоятельствах послушать Песнь о Лораке вполне своевременно, как мне кажется.
      Коннал метнул из-под насупленных бровей острый взгляд на своего собеседника.
      – Я слышал… – Он помолчал и оглянулся на гостей. – Пойдемте прогуляемся вокруг пруда.
      Вдвоем они двинулись прочь. Теперь, свободные от гнетущего присутствия генерала, эльфы оживились и стали собираться небольшими группками. Их голоса звенели скрытым волнением и жадным желанием обсудить достигший их ушей слух.
      – Не было никакой нужды уходить от них. – Глокоус оглянулся на оставленные яства. – Все слышали то же, что и я.
      – Да, но для них это всего лишь слух. А у меня есть сведения, что это правда.
      Глокоус застыл на месте:
      – Вам это достоверно известно?
      – У меня есть свои источники среди киратов. И мой эльф видел его и говорил с ним. Молодой человек, по его мнению, – сущая копия своего отца. Он назвал себя Сильванешем Каяадоном, сыном Эльханы Звездный Ветер, внуком покойного короля Лорака.
      – Но это невозможно! – воскликнул Глокоус. – Последнее, что нам стало известно об этой проклятой ведьме, его матери, – это то, что она рыщет вокруг щита и ее сын вместе с ней. Он не мог проникнуть сквозь щит. Ничто и никто не может проникнуть сквозь него. – Глокоус говорил чрезвычайно уверенно.
      – В таком случае его прибытие можно объяснить только чудом, в которое тут, впрочем, все охотно верят, – сухо ответил генерал, небрежно кивнув в сторону гостей.
      – Ерунда! Это всего лишь самозванец. Но вы качаете головой? – Глокоус с удивлением смотрел на собеседника. – Вы верите в это!
      – Источник, доставивший мне сведения, – это Дринел. Как вам известно, у него есть опыт владения Правдоискателем. Тут не может быть никаких сомнений. Дринел заглянул в его сердце и теперь знает о том, что случилось с незнакомцем, больше, чем сам молодой человек.
      – Так что же сним случилось? – Глокоус чуть заметно приподнял бровь, задавая этот вопрос.
      – В ночь той ужасной бури Эльхана и ее приспешники готовили новый сокрушительный натиск на наш щит, когда на них внезапно напали великаны. Молодого человека послали в крепость Стального Легиона просить о помощи людей (деталь, свидетельствующая о том, как низко пала эта женщина), но в дерево, встретившееся на его пути, ударила молния, юноша был на мгновение ослеплен, поскользнулся и рухнул в глубокий овраг. Потеряв сознание, он оставался там довольно долго. Когда же он пришел в себя, он был уже по эту сторону щита.
      Глокоус задумчиво поглаживал подбородок. Твердый, хорошо вылепленный побородок, миндалевидные глаза, большие и внимательные. Все его движения отличались необычайной грацией. Отличное сложение, превосходный цвет лица, безукоризненно гладкая кожа.
      На взгляд людей, все эльфы были красивы. По мнению мудрецов, именно в этом заключалась причина вражды между двумя расами. Люди, даже самые красивые, не могли не чувствовать себя рядом с эльфами неказистыми, а то и уродливыми созданиями. Поклоняясь красоте, эльфы различали в своей среде менее или более совершенных, но красотой были наделены все. И Глокоус был одним из прекраснейших.
      И в этот момент сама его красота, его совершенство невыносимо раздражали Коннала.
      Генерал перевел взгляд на пруд. Два новых лебедя скользили по его зеркально гладкой поверхности. Коннал задумался, как долго удастся прожить этой паре, и втайне понадеялся, что дольше, чем их предшественникам. Он тратил на лебедей целое состояние, но пруд казался пустым и мертвым без них.
      При дворе Рейла Коннала Глокоус был всеобщим любимцем, что само по себе было довольно странно, ибо именно вследствие его происков многие уже лишились своих постов, влияния или власти. Но странным образом никто из придворных не винил в этом Глокоуса. Виновным во всех неприятностях неизменно считали одного генерала Коннала.
      «Как будто у меня есть выбор, – нередко говорил он самому себе. – Эти люди оказались недостойными моего доверия. Многие из них плели заговоры против меня! Если бы не Глокоус, я мог бы даже не узнать об этом».
      Глокоус, впервые оказавшись в свите генерала, умудрился о каждом из его придворных узнать что-либо порочащее. Об одном из министров стало известно, что он в разговорах защищает Портиоса. Об одной даме сообщили, что когда-то в юности она состояла в любовной связи с Темным Даламаром. Кое о ком пошли слухи, будто у него разногласия с Конналом по поводу налоговой политики. Словом, однажды наступил печальный день, когда Рейл Коннал, проснувшись поутру, обнаружил, что у него остался всего один советник, и этот советник – Глокоус.
      Единственным исключением был племянник генерала – Кайрин. Глокоус не делал секрета из своей привязанности к нему. Он льстил молодому человеку, преподносил пустяковые, но приятные подарки, сердечно смеялся его шуткам, изыскивал все новые способы выказать ему свое уважение. Придворные, сами стремившиеся угодить Глокоусу, испытывали острую зависть при виде такого явного предпочтения. Сам Кайрин предпочел бы этой странной привязанности нелюбовь влиятельного советника. Кайрин не доверял Глокоусу, хотя вряд ли мог бы объяснить причину.
      Но Кайрин не осмеливался на открытые высказывания против эльфа. На это никто не осмеливался. Глокоус был могущественным магом, самым могущественным из всех, когда-либо существовавших в Сильванести, включая самого Темного Даламара.
      Глокоус появился в Сильванести вскоре после начала Битвы Драконов. Он был, по его собственным словам, представителем тех эльфов, которые служили в Шалостской Башне, где покоились останки друида Вейлорна Уивернсбана. Хотя Боги магии и оставили Кринн, мощная волшебная сила сохранялась вокруг хрустального саркофага, где покоился эльфийский герой. Осторожно, стараясь не потревожить покой умершего, эльфийские чародеи пытались овладеть частицей этой силы, чтобы восстановить свои угасавшие магические способности.
      – Мы преуспели в своих стараниях, – доложил Глокоус генералу, – но правильнее было бы сказать, – тут на него нахлынул прилив свойственной ему скромности, – что это япреуспел в моих стараниях.
      Опасаясь великих драконов, опустошавших другие земли Ансалона, Глокоус вместе с Создателями Крон принялся трудиться над устройством, которое могло бы защитить Сильванести от драконьих бесчинств. Создатели Крон, следуя указаниям Глокоуса, вырастили дерево, называвшееся теперь Древом Щита. Окруженное собственным магическим барьером, это дерево было высажено в Саду Астарин и теперь вызвало всеобщее восхищение.