Скрежет смолк, и все затихло - так ночной кошмар исчезает с началом дня. Снизошло спокойствие - так снежинки плавно опускаются на землю.
      Скрипучий, сбившийся с пути ветер пронесся над Торином и исчез, унеся с собой темноту и ужас, оставив лишь ужасные запахи, которым разум Торина не хотел искать названия. Чудовищный страх, пригвоздивший его к песку, рассеялся, тяжесть, сковавшая веки, уменьшилась, и он открыл глаза навстречу жаркой ясной утренней голубизне пустыни. В ушах звенело от внезапной тишины, слишком плотной и зловещей после черного рева и грохота.
      Белый шар солнца не сдвинулся с того места, где он был, когда Торина накрыла темнота.
      «Не мог ли весь этот страх, запахи и крики боли быть остатками кошмарного сновидения? Сна наяву, в котором мой меч лежал рядом на песке, слишком тяжелый для того, чтобы поднять его ослабевшими руками?» - подумалось Торину.
      Он всеми силами пожелал, чтобы последние несколько мгновений оказались кошмарным сном, но его разум не так-то просто было в этом убедить. Страх все еще чувствовался в животе, свернувшийся клубком, настоящий и постыдный. В рот, когда Торин открыл его, закричав, набился песок, пальцы, стиснутые на эфесе меча, свело - он упал, пытаясь обнажить клинок.
      Торин перекатился на бок и нащупал на бедре кинжал, спрятанный под летней одеждой. От осознания, что оружие все еще при нем, в голове у Торина окончательно прояснилось. Он был бы рад, если бы за спиной у него еще и висела дубина, но она осталась в шатре с другой стороны лагеря. Но даже с мечом и кинжалом можно достойно встретить врага.
      Торин прополз на животе к невысокому гребню горы, которая отмечала северную границу оазиса, и очень осторожно выглянул из-за каменного края.
      Ничто не двигалось в летнем лагере кочевников Кедаса за исключением клочков дыма, разносимых пустынным ветром. Колебания горячего воздуха отмечали места, где некогда стояли шатры песочного цвета; дым поднимался над почерневшими, скорчившимися останками, недавно бывшими живыми существами.
      Торин вскочил на ноги с мечом в руке и опять окинул взглядом лагерь. Его соплеменники наверняка спрятались в целости и сохранности прямо за шатрами, прямо за…
      За чем? Шатры были сметены, оазис походил на обожженную пустошь. От загонов для животных у ручья остались темные квадратики пепла, в которых лежали обгоревшие тела, смутно напоминавшие коз и лошадей. Пальмы превратились в обожженные почерневшие шпили, поднимавшиеся из песка, ставшего похожим на гладкий черный камень.
      Сильно пахло горелым мясом, от этого сразу вспоминались звуки нападения. Пронзительные крики, ревущая чернота, лагерь.
      Столь тихий лагерь…
      Звук - настоящий звук, не из воспоминаний - нарушил скорбный покой Торина. Он бросился на землю и скатился вниз. Приземлившись на ноги, согнувшись, держа меч наготове, с бешено забившимся сердцем кочевник приготовился к битве. От страха, который он испытывал сейчас, - в отличие от страха, пережитого во время нападения, - Торин взбодрился и приготовился сражаться. Он был рад хоть ненадолго отвлечься от воспоминаний о зловещей темноте. Но звук, как будто кто-то тяжело дышал, был произведен не врагом.
      Бьяр, ученик мага, лежал на животе в густой тени, глядя на разрушенный лагерь. Его лицо было искажено от страха, от чего он походил на морщинистого старца, а не на мальчика, видавшего всего тринадцать зим.
      Торин вспомнил, как опустилась темнота, как на него обрушился непреодолимый ужас, поглотивший весь свет и всю силу воли.
      Несмотря на то, что тепло утреннего солнца согревало плечи, от одного воспоминания ему стало холодно. Торин отвернулся, чтобы скрыть свой стыд.
      «Что же случилось? - подумал он. - Я не зеленый юнец вроде Бьяра. Я видел тридцать зим. Я бывалый воин, переживший множество битв, и ни разу я не дрожал, как испуганный ребенок. Что за чары заставили меня, сжавшись от страха, валяться на песке, пока уничтожали мое племя?»
      – Элим! - прокричал Бьяр, зовя своего учителя. На земле перед его шатром почерневшее тело образовывало крест, как будто Элим умер, раскинув руки и накладывая заклинание на тех, кто убил его. Мальчик на четвереньках пополз через хребет к сожженному шатру, некогда бывшему его домом.
      – Подожди! - Торин подскочил и схватил мальчика за тонкую руку. - Это небезопасно. Кто бы ни напал на лагерь, вряд ли он его покинул. - Воин оттащил мальчика обратно за хребет и пригнул к земле. - Не ходи, пока я не позову.
      Торин вытряхнул песок из складок джелайи, которая развернулась и соскользнула с его головы, затем намотал плотную ткань обратно на место, закрепив последний длинный кусок так, что остались видны только его медно-карие глаза.
      Хотя Бьяр наполовину обезумел от потрясения и не мог поверить собственным глазам, его пальцы повторили движение пальцев Торина, обернув джелайю вокруг головы и лица. Только полные слез глаза остались глядеть на мир.
      Кедаса носили джелайю не только для защиты от солнца, но и для того, чтобы устрашать врагов свирепым видом. А Торин не сомневался, что встретится сегодня с врагом. Даже если это будет стоить ему жизни, он отомстит за нападение. Им придется заплатить за смерть и разрушение. За кровь они поплатятся кровью.
      Торин крадучись обошел опустошенный лагерь, посверкивая на солнце изогнутым клинком меча. При каждом повороте он ожидал, что ему навстречу поднимется вражеский воин, сжимающий в руках окровавленный меч и жаждущий новой крови.
      Вместо этого Торину встречались одни мертвые тела, которые можно было узнать только по принадлежащим им вещам: красный пояс, который Каю соткала мать, когда он прошел испытание на звание воина, меч Джерима с замысловатой резьбой, ручка корзинки-колыбельки, которую плела Садаар для своего еще не рожденного ребенка. Гнев Торина запылал сильнее и жарче… и ему не было выхода. Стыд был слишком отвратителен, чтобы можно было примириться с ним.
      «Скольких из них я мог спасти? Воин Кедаса! - презрительно хмыкнул он про себя. - Какой от меня толк?»
      Впервые за десять лет после того, как его жена и родители погибли во время набега, Торин обрадовался, что никого из тех, кого он любил, не осталось в живых, чтобы стать свидетелем его позора, увидеть развалины их любимого лагеря.
      Сзади закричал Бьяр, в его пронзительном мальчишеском голосе сквозили радостное возбуждение и страх. Торин бросился назад и обнаружил, что мальчик тащит шатер, который сдуло с места и который наполовину лежал в роднике - вода спасла его, огонь опалил лишь края. Сначала Торину показалось, что мальчик не в себе, но затем он разглядел, как что-то шевелится под тяжелыми, свернувшимися складками парусины.
      Торин оттолкнул Бьяра в сторону и поднял меч как раз тогда, когда тот, кто был внутри, нашел дверную прорезь и выбрался наружу. Из упавшего шатра вылезла женщина. Ее одежда была в беспорядке; длинные черные волосы разметались по плечам. Увидев мужчину с мечом, она всхлипнула и упала на колени подняв одну руку в мольбе. Ее глаза были широко распахнуты, а зрачки столь велики и черны, что казались бездонными, нежная кожа побледнела от страха.
      На мгновение Торин застыл с высоко поднятым мечом. Затем он с отвращением отвернулся. Женщина оказалась привезенной из города наложницей Герика. Воин в сердцах вбросил меч в ножны. Женщина увидела выжженный лагерь и застонала.
      Тело Герика лежало поблизости. Тонкий лоскут одежды с голубой каймой - вот и все, чем эта груда пепла отличалась от остальных. Женщина опять застонала, и звук этот был столь же тихим и скорбным, как зимний ветер, дующий через дюны. В унисон с ее всхлипываниями шмыгнул носом Бьяр.
      Торин понял, что еще мгновение - и они запричитают.
      – Прекратите! - Он развернулся так резко, что оба в ту же секунду затихли. - Время скорби придет, когда мы отомстим за это предательское нападение.
      Пристыженный Бьяр вытер глаза:
      – Кто это сделал, Торин? И почему?
      Под джелайей губы Торина сжались в беспощадную прямую линию, а глаза, единственная деталь лица, открытая посторонним взглядам, загорелись свирепостью.
      – Я не знаю. Но я их найду. И похороню их головы в этом пепле.
      – Ты не найдешь тех, кто это сделал,- сказала женщина Герика. Она уже поднялась на ноги и отошла от упавшего шатра.
      Торин нахмурился и приготовился было едко возразить, но слова застряли у него в горле. Не прошло еще и года с тех пор, как купец вернулся из поездки в Тарсис с женщиной верхом на лошади вместо обычного рулона тонкого шелка или тяжелой парусины. Каждый раз при встрече с ней Торина удивляла и ослепляла ее красота, как и в тот день, когда Герик привез ее в лагерь.
      Хотя Торин никогда не видел эльфов, он слышал их описания и был уверен в том, что в жилах женщины течет примесь эльфийской крови.
      На расстоянии она казалась маленькой, тонкой, с заостренными чертами лица - хрупкой, как и все вещи, изготовленные в городе. Герик, несомненно, так к ней и относился, оберегая от всего лагеря как сокровище, слишком дорогое, чтобы им делиться. Но на близком расстоянии это впечатление разрушилось, рассеялось, как лепестки цветов растения зиск на сильном ветру.
      Она была ростом с Торина, который среди людей Кедаса считался высоким, но казалась столь изящной и уравновешенной, что скорее согнулась бы, чем сломалась. Заостренные черты лица и странная форма ее черных глаз сливались в тревожную, чуждую, но вместе с тем странно умиротворяющую красоту.
      – Прикрой лицо, женщина! - сердито огрызнулся Торин, делая знак Бьяру, чтобы тот отошел. Он смутно осознавал, что женщина сказала что-то, что рассердило его, и изо всех сил старался припомнить слова - что-то о том, что он не найдет своих врагов.
      Женщина покраснела и зашуршала складками своей джелайи, закутавшись в нее так, что только ее диковинные черные глаза можно было разглядеть сквозь прорезь.
      – Меня зовут Мали,- сказала она. В голосе ее слышался легкий акцент, и, что удивительно, в нем не было ни тени упрека за грубость Торина.
      От этого он испытал еще большее раздражение и повернулся к ней спиной.
      – Обыщи шатер Герика, может, найдешь что-нибудь, что мне пригодится,- приказал воин Бьяру.- Я должен взять след, пока он еще не остыл.
      Нерешительно бросив через плечо взгляд на женщину, мальчик сделал, как ему было велело, показывая свое нежелание только шарканьем ног по песку.
      Торин схватил женщину за руку:
      – То, что ты только что сказала… Что ты знаешь об этом? - Он махнул рукой в сторону разрушенного лагеря.
      Мали сильно дернулась и выпрямилась, на мгновение став такой высокой, что, казалось, нависла над мужчиной. Глаза ее наполнились отвращением и высокомерным презрением.
      Он фыркнул: «Наложница, которой не нравится, когда ее трогают!» - но отпустил ее.
      – Что ты имела в виду, говоря, что я не найду тех, кто сделал это? - продолжал настаивать Торин.
      Женщина не пожелала встретиться с ним взглядом и попыталась вернуться к шатру Герика, но мужчина заступил ей путь:
      – Я должен знать, что ты знаешь!
      – Я ничего не знаю.
      Торин угрожающе шагнул к ней.
      – Драконы, - прошептала она, - Это сделали драконы.
      Торин так удивился, что разинул рот.
      – Ты рехнулась от страха или дыма надышалась?! - наконец воскликнул он.- Их не существует.- Воин пристально смотрел на Мали, ожидая, что та повторит свое нелепое утверждение.
      В этот момент вмешался Бьяр:
      – Элим говорил мне, что до него дошли слухи, будто драконы вернулись на Кринн.
      – О чем ты говоришь? - вопросил Торин, переводя взгляд с женщины на мальчика.
      Бьяр взглянул на Мали в поисках поддержки, затем продолжал:
      – Это было весной, когда он ездил в Тарсис. Элим сказал, что слышал странные рассказы о том, что драконы вернулись.- Бьяр, словно извиняясь перед Мали, пожал плечами. - Но… он в них не верил.
      Торин нечленораздельно заревел, едва сдерживая всеобъемлющий гнев.
      «Драконы! От меня ждут, что я поверю сказкам, которые стали древними еще до того, как образовались эти равнины? Но кто или что могло обладать столь разрушительной силой? У кого или у чего была сила так запугать меня, что я съежился от страха, когда погибал его народ? Может, у мага?»
      Он бросил взгляд на разрушенный лагерь, и от ярости мышцы внизу живота сократились, словно завязавшись узлом.
      – Это под силу только чародею,- презрительно сказал воин.
      Бьяр покраснел, его маленькие ручки сжались в кулаки.
      – Только чародею. Причем очень сильному, - повторил Торин. Он недолюбливал магов за то, что они пренебрегали мечом и всегда глубоко скрывали причины своих действий.
      Глаза Мали над краем джелайи сузились.
      – Потребовалась сила дракона. Посмотри вокруг! Какой чародей может сжечь человека так, что не останется даже костей? Какому магу под силу расплавить песок в стекло, как сахар в леденец? Это сделало дыхание дракона! Сила дракона так напугала меня, что я могла только лежать в темноте и молить о смерти.
      При этих словах гнев Торина внезапно угас.
      – Что ты имеешь в виду?
      Женщина взглянула на него своими удивительными глазами:
      – Разве ты не почувствовал страха, внушаемого драконами? Ты не съежился на месте?
      Торин нахмурился. Он хотел бы опровергнуть ее обвинение. Он хотел бы сказать, что стоял перед врагом во весь рост. Но не мог.
      – Если то, что ты говоришь, правда и на нас напал дракон, зачем он это сделал? Чего ему было от нас нужно?
      – Думаю, я знаю, - тихо произнес Бьяр. Мали сильно побледнела и опустила глаза. Мальчик похлопал по карманам, запрятанным в складках его одежд, и извлек кожаный мешочек, истершийся от времени и частого использования.
      – Аквара. Прямо перед… - Спазмы сдавили горло Бьяра, и он не смог продолжать. Торин сердито нахмурился. Бьяр глубоко вдохнул и сказал:
      – Элим сказал, что я могу разглядывать кристалл. Я сидел на краю оазиса, и, как раз когда все потемнело, кристалл запылал таким жаром и столькими цветами, каких я никогда не видел. Я стал звать Элима…
      Торин прищурил глаза, вспоминая:
      – Я слышал тебя… - «А после этого черный страх затопил меня с такой силой, так внезапно, что мне стало физически больно. И крики. Всех Кедаса уничтожили, пока, испуганный и беспомощный, я лежал на земле». - Но это как раз все доказывает. Нападение было колдовством.
      Бьяр пожал плечами, явно не желая соглашаться:
      – Теперь кристалл затих.
      Он достал завернутый в шелк предмет длиной с его ладонь и отогнул края ткани так, чтобы показать Аквару воину. Талисман засиял на солнце, переливаясь цветами меда, молодой травы и свежей воды. Свет преломлялся через странные символы, выгравированные на гранях кристалла, отбрасывая радужные круги на лицо Бьяра.
      Мали издала тихий короткий звук, в котором смешивались удивление, восхищение и понимание. Она протянула к Акваре руку и только в последний момент отдернула ее.
      Бьяр улыбнулся, как ребенок, хвастающий новой игрушкой.
      – Смотри, Мали! - Он провел пальцами по одной грани, прикоснувшись к выгравированным знакам.
      Кристалл в ответ слабо замерцал, цвета его стали ярче.
      Драгоценный камень был так же стар, как и сами Кедаса, а племя утверждало, что его предки существовали до Катаклизма. Кто-то говорил, что Аквара принадлежит древним Богам, тем, которые принесли на Кринн разрушение. Предположительно кристалл обладал поразительной силой, но никто не видел, чтобы он делал еще что-нибудь, кроме того, что мерцал при прикосновении. Но маги хранили и изучали его в надежде заново обрести значение, которым он некогда обладал для их прародителей.
      Бьяр протянул Аквару Мали, молча разрешив ей прикоснуться к кристаллу. Женщина нерешительно дотронулась до грани кончиком пальца. На ее прикосновение кристалл ответил сильнее, чем на прикосновение мальчика, засверкав в глубине лазурью и темным серебром - цвета метались, как облака на ветру. Испугавшись, Мали отдернула руку, затем потерла пальцы друг о друга, посмотрев на них, как будто видела впервые.
      Мальчик смотрел на нее, раскрыв рот от изумления, с благоговейным восхищением.
      – Элим говорил, что Аквара собирает энергию всех людей племени и хранит до того времени, когда она может понадобиться.
      – А что она сделает с энергией городского жителя? - неприязненно спросил Торин.
      Он прикасался к Акваре, когда был не старше Бьяра. Кристалл заблестел красным. Он прекрасно помнил ощущение, похожее на холод зимней ночи, которое доползло до его локтя прежде, чем он отдернул руку. Но Мали, судя по виду, было не больно.
      Она отступила назад, на некоторое расстояние от Аквары, но все еще наклонялась так, будто кристалл притягивал ее. Торин помнил, что чувствовал похожее отторжение и притяжение одновременно.
      – Элим говорил, что придет день, когда этот камень опять обретет великую силу для Кедаса, - сказал Бьяр, затягивая края шелкового чехла.
      – От Кедаса осталось так мало, что я бы сказал: это не имеет значения,- пробормотал Торин. От осознания произошедшего ему стало так больно, как он не мог и предположить. Кедаса, древний народ, больше не будут бороздить Пыльные равнины. Он и мальчик были последними.
      Торин оставил Мали и Бьяра разговаривать, склонившись над кристаллом, а сам отправился на поиски предметов, которые отметил как пригодные для использования во время своего первого обхода лагеря. Он быстро собрал их: мех для воды, стальной нож с обгорелой рукояткой, пол-одеяла.