Великаны-людоеды не спешили нападать. Они хорошо продумали засаду — эльфы оказались запертыми в долине. Путь вперед был блокирован, путь назад отрезан, и теперь осаждавшие могли начать атаку, когда сами того пожелают.
      Сейчас загнанные в ловушку воины были опасны: враг подкрался к ним так неожиданно, что они просто не успели испугаться. И великаны решили тянуть время. Пусть эльфы ослабеют за ночь, лежа без сна под холодными одеялами и до потемнения в глазах таращась в разведенные костры. Пусть сосчитают своих врагов, а страх многократно приумножит их количество. Тогда на следующее же утро эльфов затошнит от усталости и отчаяния, и они попросту выблюют всю свою храбрость на землю.
      Эльфы приготовились отразить атаку со свойственной им быстротой и дисциплинированностью, без малейшего намека на панику. Они укрылись за деревьями, в зарослях кустов и за большими камнями. Каждый лучник выбрал себе цель, навел стрелу и замер в ожидании приказа. Впрочем, запас стрел был ограничен, и эльфы понимали, что, даже не сделав ни единого промаха, они опустошат свои колчаны намного раньше, чем нанесут хоть сколько-нибудь ощутимый урон врагу.
      Однако эта печальная истина не поколебала их мужества, и они собрались дать великанам достойный отпор. А те все медлили. Самар понял их стратегию и велел своим воинам отступить, чтобы они могли поесть и поспать. Правда, запах великанов-людоедов, похожий на вонь разлагавшегося мяса, отбил у них всякий аппетит, а пламя костров, проникавшее под сонные веки, не позволяло им уснуть.
      Эльхана бродила по лагерю и подбадривала сильванестийцев рассказами о героическом эльфийском прошлом. Гилтас занимался тем же, пытаясь поднять дух квалинестийцев словами, в которые не поверило бы ни одно разумное существо. Но, как ни странно, они утешили не только подданных, но и самого короля. Гилтас не мог этого понять, ибо видел, что великанов на склонах гор больше, чем звезд на небе, и в конце концов решил, усмехнувшись, что люди — не единственные, кого надежда покидает последней.
      И лишь одна эльфийка не желала успокаиваться: Львица. Она куда-то ускакала вскоре после прибытия в лагерь сильванестийской бегуньи. Она промчалась мимо Гилтаса на бешеной скорости, не ответив на его оклик. Он опросил весь лагерь, но никто, включая Диковатых Эльфов, не мог объяснить ему причину ее исчезновения. Гилтас нашел жену, когда на Кринн уже опустилась ночь. Львица смотрела во тьму и даже не обернулась, заслышав шаги мужа, хотя он знал, что ее слух мог уловить возню белки, пробегавшей в двадцати футах от нее.
      Не имело никакого смысла объяснять ей, какой опасности она себя подвергала, покидая лагерь, — она и сама все прекрасно понимала.
      — Сколько твоих разведчиков пропало? — спросил он.
      — Это я виновата! — воскликнула она с горечью в голосе. — Я! Я должна была что-то почувствовать и предотвратить трагедию! — Она указала рукой на горные пики. — Взгляни! Их тысячи! Великаны-людоеды сотрясают землю при ходьбе, ломают деревья и воняют как теплое дерьмо. И я ничего не увидела и не услышала! Да я с тем же успехом могла бы родиться слепой, глухой и начисто лишенной обоняния! — Она немного помолчала и резко добавила: — Двадцать эльфов погибло. Двадцать дорогих, преданных мне друзей.
      — Никто не винит тебя, — заметил Гилтас.
      — Я виню себя! — вскричала Львица, задрожав от гнева.
      — По словам Самара, великаны используют магию. Я понятия не имею, какая сила парализует наши собственные магические способности, но, вне всякого сомнения, она же теперь работает на людоедов. Чтобы обеспечить их продвижение, были задействованы мощные чары. Ты не должна упрекать себя за то, что не сумела достичь цели.
      Львица повернула к нему лицо. Ее волосы были растрепаны, слезы грязными струйками бежали по щекам, а глаза горели.
      — Спасибо, что пытаешься утешить меня, но моя вина может умереть только вместе со мной.
      Сердце Гилтаса дрогнуло. Не зная, что сказать, он молча протянул жене руки, и она кинулась в его объятия.
      — Я люблю тебя! — прошептала она потерянно. — Я так тебя люблю!
      — Я тоже тебя люблю, — ответил Гилтас — Ты — смысл моей жизни, и если она оборвется прямо сейчас, я буду счастлив, что находился в эту минуту рядом с тобой.
      Он остался с Львицей неподалеку от лагеря, и они просидели всю ночь, ожидая тех, кому уже не суждено было вернуться.
      Великаны напали на лагерь с первыми проблесками утренней зари. Эльфы встретили их в полной боевой готовности — ни один из них не спал накануне своего последнего рассвета.
      Неповоротливые людоеды начали атаку с того, что принялись бросать на головы эльфов камни. Камни эти были огромными, размером с дом, и это лишний раз свидетельствовало об использовании Божественной магии: несмотря на двадцатифутовый рост и крепкое телосложение, великаны не смогли бы сами вырывать из земли громадные валуны, поднимать их и швырять вниз. К тому же они распевали при этом слова заклинаний — наверняка сообщенные им Такхизис.
      Камнепад обрушился на долину, вынудив эльфов, в том числе и лучников, повыскакивать из своих укрытий и броситься врассыпную. Стоны раздавленных эхом разносились по горам, смешиваясь с торжествующими криками нападавших.
      Несколько эльфов под влиянием страха и гнева выпустили стрелы впустую, когда нападавшие были еще слишком далеко. Самар сделал им строгий выговор и повторил, что они должны вступать в бой только по приказу Эльханы, которого он и сам ожидал с нетерпением, крепко сжав в руке свой меч. Самар никогда не был силен в обращении с рыцарским оружием, однако за последнее время ему, по словам Планкета, удалось добиться кое-каких успехов, которых, как он надеялся, должно было хватить для того, чтобы забрать с собой на тот свет парочку-другую врагов и вызвать гордость за него в душах его покойных родителей.
      Гилтас этим утром также вспомнил о матери. Он не мог отделаться от странного ощущения, что она находится рядом с ним. В какой-то момент ему даже показалось, что она прикоснулась к его плечу. Взволнованный, он обернулся и увидел Львицу. Она улыбнулась ему: они будут сражаться бок о бок здесь, до самого конца, и вместе примут смерть подобно тому, как делили на двоих жизнь.
      Великаны, черными пятнами видневшиеся на вершинах гор, подняли свои копья и потрясли ими, словно давая эльфам понять, что их ожидает, а затем издали дружный рык.
      Эльфы приготовились к смертельной схватке. Гилтас и Львица стояли вместе с группой офицеров, собравшихся вокруг Эльханы под штандартами обеих эльфийских наций.
      «Если бы мы объединились хоть немного раньше...» — с горечью подумал Гилтас.
      Расчистив себе путь, великаны-людоеды хлынули вниз. Склоны гор превратились в ожившую черную массу, и Гилтас понял, что сюда явилась вся великанья раса.
      Он крепко стиснул руку Львицы и почувствовал облегчение, осознав, что их любовь будет вечно жить в его душе, в какие бы странствия та ни отправилась после гибели тела.
      Эльфийские лучники прицелились. Самар хотел отдать приказ к началу стрельбы и вдруг замер.
      — Подождите! — крикнул он, прищуриваясь. — Что случилось, моя королева? Мне не мерещится?
      Эльхана стояла на возвышении, с которого могла отлично видеть поле предстоявшей битвы. Она выглядела спокойной и прекрасной. Пожалуй, даже прекраснее, чем обычно (если только это было возможно). Прикрыв глаза ладонью, королева смотрела на восток — туда, где только что взошло солнце.
      — Великаны замедлили спуск с вершин, — сказала она на удивление спокойно. — Некоторые из них поворачивают обратно.
      — Что-то напугало их! — воскликнула Львица и запрокинула голову. — О, взгляните туда! Благословенный Эли!
      Над ними вдруг вспыхнуло пламя — такое яркое, словно кто-то собрал солнечные лучи по всему Кринну и направил их в эту долину. Сначала Гилтас подумал, что это само дневное светило решило спасти эльфов, но потом понял, что свет был отраженным — он исходил от сверкавших чешуек золотого дракона.
      Крылатый красавец ринулся на ближайшую к нему гору, облепленную огромными черными телами. Маршировавшие четкими рядами великаны тут же смешались в обезумевшее стадо и заметались по склону в безуспешной попытке избегнуть лютой смерти.
      Дракон обрушил на них всю мощь своего огненного дыхания, и великаны-людоеды, сбившиеся от страха в кучу, скопом загорелись. Их предсмертные вопли, подхваченные эхом, были настолько оглушительны и ужасны, что эльфам пришлось закрыть себе уши руками.
      Вслед за золотым прилетели меньшие по размеру серебряные драконы и дохнули инеем, в мгновение ока заморозившим попавших под этот поток людоедов. Их громадные окоченевшие тела беспомощно опрокидывались и катились вниз.
      А затем над горами появилась целая стая золотых драконов, и армия великанов, еще совсем недавно спешившая атаковать своего запертого в ловушке врага, теперь бежала, не разбирая дороги, от сверкающей смерти, которая двигалась за ними по пятам и не оставляла им ни единого шанса на спасение.
      На разгром эльфийской армии были посланы тысячи великанов-людоедов. В этот день людоеды потеряли большую часть своей расы, однако она не была окончательно уничтожена, как сообщалось позднее. Хорошо зная местность, многие из побежденных смогли укрыться в пещерах, где, дожидаясь отлета драконов, зализывали раны, проклинали эльфов и клялись отомстить. Незадолго до этих событий великаны заключили союз с минотаврами, перебравшимися со своих северных островов на давно уже приглянувшийся им Ансалонский континент, и теперь не сомневались, что с их помощью рано или поздно поквитаются с обидчиками.
      Некоторые людоеды, пострадавшие во время нападения на эльфов, пришли в состояние бешеной ярости. Все наставления о порядке и воинской стратегии напрочь вылетели у них из головы, уступив место лишь одному желанию — слепо и беспощадно убивать, однако эльфы, прикрываемые драконами, с легкостью отбили их бездарную, непродуманную атаку, и вскоре все было кончено. Великаны назвали место этой страшной битвы Долиной Огня и Льда и, объявив его проклятым, навсегда запретили своим потомкам приближаться к нему.
      Ситуация изменилась прежде, чем Гилтас успел осознать, что они спасены и уродливая смерть с копьями и дубинками в руках отступила. Эльфы ликовали и пели хвалебные песни в честь драконов, которые кружили над ними, поблескивая своей зеркальной чешуей.
      Два серебряных красавца отделились от общей стаи и полетели над самой долиной, выискивая ровную площадку для приземления. Эльхана и Самар отправились поприветствовать их. Гилтас последовал за ними. Он любовался Эльханой и был до глубины души поражен тем спокойным достоинством, с каким она смотрела в лицо и горю, и радости.
      Драконы опустились на землю. Один из них сделал это необычайно красиво и грациозно; другой — неуклюже, словно птенец, недавно вылупившийся из яйца. Сначала Гилтас очень удивился, но, подойдя поближе, увидел, что тот был незрячим.
      Он летел вслепую под руководством своей наездницы — соламнийки с длинными черными косами, выбивавшимися из-под шлема. Не слезая с драконьей спины, она приветствовала королеву и принялась наблюдать за тем, как другие драконы пикируют вниз, уничтожая остатки вражеской армии.
      Второй всадник помахал рукой и закричал:
      — Самар!
      — Это рыцарь Герард! — воскликнул эльф, теряя свою обычную сдержанность. — Я узнал бы его из тысячи, Ваше Величество, — добавил он, когда Герард побежал им навстречу. — Вы, вероятно, найдете его самым уродливым человеком в мире.
      — Мне он кажется прекрасным, — тихо молвила Эльхана.
      Гилтас услышал слезы в ее голосе и внезапно осознал, что королева была бесчувственной ледышкой только снаружи, но никак не изнутри.
      При виде Гилтаса Герард радостно просиял и рванулся вперед, чтобы поздороваться, но король осторожно покачал головой, и тогда соламниец, понявший его намек, повернулся к Эльхане. Едва взглянув на нее, он замер, восхищенный ее красотой, и так стоял с открытым ртом, пока королева не пришла ему на выручку:
      — Рыцарь Герард, я искренне рада встрече с вами.
      Отрезвленный звуком собственного имени, Герард наконец вспомнил, перед кем он находится, и, встав на одно колено, отвесил галантный поклон.
      — К вашим услугам, госпожа.
      Эльхана протянула руку.
      — Поднимитесь, пожалуйста. Это мне следует преклонить перед вами колени, ибо вы спасли мой народ от неминуемой гибели.
      — Нет, я тут ни при чем, — смутился Герард, покраснев до корней волос. — Вас выручили драконы. Я всего лишь прибыл вместе с ними и... — Он вдруг замолчал и обратился к Гилтасу: — Я так рад, что вы живы и здоровы, Ваше Величество... Я искренне скорблю о смерти королевы Лораны.
      — Спасибо, Герард, — улыбнулся Гилтас, похлопав его по плечу. — Я счастлив, что наши пути снова пересеклись.
      Соламниец обвел присутствующих внимательным взглядом.
      — Герард, вы, кажется, хотите сказать что-то еще, — заметила Эльхана. — Пожалуйста, не стесняйтесь. Мы в долгу перед вами.
      — О нет, Ваше Величество, — ответил он. Его речь и манеры были неуклюжими, но голос поражал своей чистотой и откровенностью. — Вы не должны так думать. Именно по этой причине я и не решаюсь говорить, хотя... — он посмотрел на солнце, — время идет, а мы стоим. К сожалению, я вынужден сообщить вам скверные новости.
      — Если они касаются захвата нашей родины минотаврами, то мы уже знаем об этом, — опередила его Эльхана.
      Герард не проронил ни слова.
      — Я помогу вам, — продолжала она. — Вас интересует, выполним ли мы обещание, данное вам Самаром. Вы боитесь, что только чувство долга заставляет нас сейчас идти на штурм Оплота.
      — Повелитель Тесгалл просил меня сказать, что рыцари поймут, если вы вернетесь сражаться за собственную родину. Однако ваша помощь была бы действительно неоценимой. Оплот защищают и армия живых, и армия мертвых. Мы опасаемся, что Такхизис постарается овладеть обоими планами бытия. Если она одержит победу, Тьма пожрет нас всех. Поэтому нам и нужны ваши храбрые воины. Если вы согласитесь, драконы отвезут вас туда. Они тоже будут принимать участие в битве.
      — А каковы же плохие новости? Мой сын Сильванеш еще жив? — спросила Эльхана, и лицо ее побледнело.
      — Понятия не имею, Ваше Величество, — признался Герард. — Я полагаю, что да, но точных сведений у меня нет.
      Эльхана кивнула ему и повернулась к Гилтасу.
      — Вы наверняка догадываетесь, что я скажу соламнийцам, племянник. Мой сын в тюрьме, и я сделаю все возможное и невозможное для его освобождения. — Ее щеки слегка порозовели. — Вы же, будучи лидером своего народа, вправе принять другое решение.
      Гилтас мог радоваться тому, что отстоял-таки свои интересы, но радости он почему-то не ощущал — его единственным чувством в эти минуты была чудовищная усталость.
      — Герард, если мы поможем соламнийцам вернуть их город, помогут ли они потом освободить наши земли? — спросил он.
      — Это зависит от мнения Совета Рыцарей, Ваше Величество, — потупился Герард. И, словно понимая, что от него ожидали совсем другого ответа, горячо добавил: — Я не могу ручаться за других, но на меня вы можете рассчитывать.
      — Спасибо, — сказал Гилтас — Тетя Эльхана, я с самого начала не скрывал своего неодобрения по поводу вашего плана, но сейчас это не важно. Наши мечты уже пошли прахом. Мы лишились родины и стали изгнанниками. Герард прав. Такхизис будет рада, если мы откажемся поддержать рыцарей, и при первой же возможности добьет нас окончательно. Я согласен с остальными. Мы должны идти на Оплот.
      — Вы слышали, Герард? — подняла голову Эльхана. — Мы, сильванестийцы и квалинестийцы, как единая нация присоединяемся к другим свободным народам Ансалона, чтобы сразиться с Владычицей Тьмы и ее армиями.
      Герард произнес подобающие в таких случаях слова благодарности. Теперь он мог уйти и был искренне рад этому.
      Драконы кружили над долиной, отбрасывая на землю широкие тени. Эльфы приветствовали своих спасителей радостными восклицаниями, слезами и благословениями, и те чинно кивали им в ответ.
      Вскоре они начали слетаться вниз, по одному и по двое, и воины целыми группами принялись забираться им на спины.
      Эльфы снова отправлялись на битву, как во времена Хумы и Войны Копья. Воздух наполнился духом истории, и всадники запели свои песни — песни славы, песни победы.
      Эльхана верхом на золотом драконе заняла место во главе группы. Подняв меч, она прокричала эльфийский боевой клич. Самар не замедлил к ней присоединиться, и через минуту они уже мчались сквозь облака на запад, в сторону Оплота. Слепой дракон, управляемый своей наездницей, взмыл следом.
      Гилтас вызвался замыкать шествие: кто-то из королей должен был присутствовать на похоронах погибших. Эльфам пришлось кремировать павших в драконьем пламени, поскольку спешка не оставляла времени на сооружение погребальных костров, а отослать тела на родину они не могли по причине отсутствия таковой. Львица решила подождать мужа.
      — Рыцари не придут нам на помощь, не так ли? — спросила она в лоб.
      — Нет, — сказал Гилтас. — Мы будем умирать за них, и они будут восхищаться нами, но, когда битва закончится, они не станут точно так же умирать за нас. Они просто вернутся к себе домой.
      Гилтас, Львица и несколько квалинестийских воинов забрались на последнего дракона, и он унес их в небеса.
      А эхо еще долго носило по горам отзвуки громких и радостных эльфийских песен. Потом оно выдохлось и умолкло, и тогда в долине остались лишь безмолвие и дым.

      Галдар не видел Мину с момента ее триумфального возвращения в Оплот. Сердце его болело не меньше, чем тело, и он использовал свои раны в качестве предлога для того, чтобы, сказавшись больным, укрыться в палатке и избегать встреч с кем бы то ни было. Минотавр не переставал изумляться тому, что все еще пребывает среди живых, ибо Такхизис никогда не церемонилась с неугодными ей слугами, а он, вне всякого сомнения, принадлежал к числу таковых. Определенно, за него похлопотала Мина. В противном случае лежать бы ему сейчас обугленной головешкой рядом с гниющей тушей Малис.
      Минотавр не стал слушать, о чем говорила Такхизис Мине. Ярость его в ту минуту была такова, что он мог бы камень за камнем разнести гору голыми руками. Однако, опасаясь навредить своей госпоже, он предпочел уйти подальше от пещеры и вернулся, лишь услышав зов Мины.
      Галдар нашел ее целой и невредимой. Он не был этому удивлен — собственно, он ничего другого и не ожидал. Потирая разбитую о скалы руку, он выжидающе смотрел на Повелительницу.
      Она обратила на него свой жесткий и холодный взгляд, и минотавр вновь увидел в ее глазах свое прежнее отражение — крошечную рогатую фигурку, опутанную прочными сетями.
      — Лучше бы ты дал мне умереть, — произнесла Мина с упреком в голосе.
      — Да, — ответил он твердо. — Потому что лучше умереть героем, чем жить рабом.
      — Она наша Богиня, Галдар. Если ты служишь мне, то служишь и Ей.
      — Я служу только тебе, Мина, — возразил минотавр, и на этом их разговор закончился.
      Мина могла его прогнать или даже убить, но она молча вышла наружу и начала спускаться по склонам Властителей Судеб. Галдар двинулся следом. Она заговорила с ним еще раз, предложив залечить раны, полученные им в бою. Он отказался, и с тех пор они не обменялись ни единым словом.
      Узнав о возвращении Мины, город буквально взорвался от радости. До сих пор одни были уверены в том, что она погибла, другие не сомневались в ее чудесном спасении. Солдаты, офицеры и мирные обыватели препирались и ссорились. Слухи носились по улицам, обрастая всевозможными подробностями, так что никто уже не мог определить, где правда, а где ложь. В Оплоте творилась полнейшая неразбериха, и только появление самой Повелительницы Ночи восстановило прежний порядок.
      — Мина! — раздался ликующий крик, когда она проходила через ворота. — Мина!
      Имя ее пронеслось по всему городу, словно веселый звук свадебных колокольчиков, и вскоре толпы взволнованных людей хлынули навстречу своей любимице. Каждый хотел увидеть ее воочию и лично поклясться ей в безграничной преданности, так что, если бы Галдар не посадил девушку себе на плечи, ее бы просто затоптали.
      И снова он подумал о том, что они встречали с таким восторгом именно Мину, были готовы последовать за Миной и беспрекословно подчинялись Мине. Впрочем, он не стал указывать ей на это, равно как и она не стала упрекать верующих за то, что они ни разу не упомянули имя Единого Бога.
      Галдару рассказали о слепом серебряном драконе, разрушившем тотем и впоследствии избитом людьми Повелительницы Ночи. Услышал он и о предательстве жрицы-соламнийки, которая защитила дракона от разгневанных прихожан, а затем улетела на нем в неизвестном направлении.
      Лежа на своей кровати и постанывая от боли, причиняемой ранами, Галдар вспоминал о том, как он впервые увидел хромого попрошайку, который оказался синим драконом. С ним тогда был слепой нищий с серебряными волосами. Минотавр сопоставил его внешность с описанием того, кто уничтожил гору из драконьих черепов, и призадумался.
      Он отправился взглянуть на место крушения тотема. Жалкая кучка пепла все еще оставалась в центральном зале Храма. После случившегося Мина не входила ни сюда, ни в комнату, служившую ей спальней: в первый же вечер она приказала вынести из Храма все ее вещи и куда-то их перевезла.
      Свечи, сброшенные с алтаря, превратились в большую лужу застывшего воска, покрытую серым пеплом. Скамейки были перевернуты, некоторые сильно обгорели. В зале все еще ощущался запах дыма, а пол был усыпан мелкой янтарной крошкой, въедавшейся в обувь.
      Люди стали бояться Храма: поговаривали, что теперь здесь бродит дух женщины, чье тело высвобождено из саркофага и уничтожено огнем.
      «Хоть кто-то из нас сбежал», — облегченно вздохнул Галдар, отдавая честь праху Золотой Луны.
      Труп одного из чародеев также пропал. Никто не мог объяснить Галдару, куда делся Палин Маджере. Кто-то уверял, что видел, как фигура, закутанная во все черное, утащила его прочь. Другие клялись, что чародей Даламар прямо у них на глазах разорвал Палина в клочья. Тело мага искали в течение нескольких дней, но эти поиски не увенчались успехом, и Мина велела прекратить их.
      Труп Даламара по-прежнему сидел в покинутом Храме, таращась в темноту и сложив окровавленные руки на коленях.
      Были и другие новости. Тюремщика вынудили признаться в том, что во время паники, вызванной магическим страхом, насланным Малис, исчез эльфийский король Сильванеш. Покинуть город он не мог, ибо сразу же после его бегства рыцари закрыли все ворота, однако напасть на след эльфа им так и не удалось.
      — Он в Оплоте, — сказала Мина. — Даже не сомневайтесь в этом.
      — Я отыщу его, — поклялся тюремщик, — и приведу к тебе, Мина.
      — Мне некогда возиться с ним, — холодно ответила она. — Если найдете его, то просто убейте. Он уже сослужил свою службу.
      Прошло две недели. Порядок был полностью восстановлен. Эльфа не нашли, поскольку никто этим больше не занимался: теперь все обсуждали слухи о том, что Мина заняла древний Храм Дьюргаста, долгое время лежавший в руинах. Она переделала его под свои нужды, дабы через месяц совершить там какую-то великую церемонию, суть которой пока держалась в секрете. Было известно лишь, что это станет самым важным событием в истории Кринна, и вскоре люди начали перешептываться о том, что Единый Бог собирается наделить Мину Божественной природой.
      Узнав об этом, минотавр глубоко вздохнул. А в день церемонии Мина неожиданно нанесла ему визит.
      — Галдар, — услышал он снаружи ее голос, — к тебе можно?
      Он издал рык, выражавший согласие, и Мина вошла в палатку.
      Она сильно похудела — когда Галдара не было рядом, никто не уговаривал ее поесть. Никто, очевидно, не заставлял ее и поспать, ибо она выглядела усталой и совершенно изможденной. Глаза девушки слезились, пальцы нервно постукивали по черным доспехам. Кожа ее была смертельно бледной, зато на щеках горел лихорадочный румянец. Рыжие волосы Мины отросли и непослушно спадали на лоб.
      Не слезая с кровати, Галдар приветствовал ее и замер в ожидании.
      — Говорят, ты остаешься здесь из-за болезни, — сказала Мина, внимательно глядя на него.
      — Мне уже лучше, — буркнул он, стараясь не встречаться с ней взглядом.
      — Ты в состоянии вернуться к своим обязанностям?
      — Если тынуждаешься в моих услугах, — подчеркнул он.
      — Нуждаюсь. — Мина принялась ходить по палатке, и Галдар с удивлением заметил, что она не на шутку встревожена. — До тебя наверняка уже дошли новости, гуляющие по городу. Насчет моего преображения в Богиню.
      — Да. И как только Ее Темное Величество на это согласилась?
      — Когда Она войдет с триумфом в мир, Галдар, людям не придется выбирать, в кого верить. Вот и все... — Мина помолчала, по-видимому собираясь что-то ему объяснить, но не нашла нужных слов. Или просто не захотела их искать.
      — Ты ни в чем не виновата, Мина, — произнес Галдар, смягчаясь и чувствуя жалость к ней. — Ты здесь, ты ходишь по земле Кринна. Люди могут видеть тебя. Ты творишь чудеса...
      — Ее именем, — напомнила девушка.
      — И все же ты никогда не запрещала верующим славить твое имя, — заметил Галдар. — Ты не заставляла их кричать «Единый Бог!» Тебя вполне устраивало то, что они кричат «Мина!»
      Девушка задумалась, а потом спокойно сказала:
      — Да, я не останавливаю их, Галдар. Мне это нравится. Я ничего не могу с собой поделать. Когда я слышу любовь в голосах прихожан и читаю ее в их глазах, я начинаю думать, что мне подвластно любое...
      Мина оборвала себя на середине фразы, словно удивившись тому, что сейчас сказала.
      «Что мнеподвластно любое чудо».
      — Все правильно, — мягко продолжала Мина. — Я была справедливо наказана и не удивилась бы, если бы мне вообще отказали в прощении. Впрочем, Единая Богиня лучше меня знает, как поступить.
      «Она бросила тебя, Мина! — хотелось крикнуть Галдару. — Если бы ты умерла, она просто нашла бы взамен кого-нибудь другого. Однако ты осталась жива, и она явилась в пещеру, чтобы навешать тебе лапши на уши об «испытаниях» и «наказании»».
      Ему стоило огромного труда сдержаться. Он понимал, что, если выпалит сейчас всю правду Мине в лицо, она придет в ярость и отвернется от него. Но кто же тогда будет оберегать ее? И минотавр проглотил горькие слова.
      — Что это за история с восстановлением древнего Храма Дьюргаста? — спросил он, меняя тему.
      Мина просияла, и в ее глазах загорелся прежний огонь.
      — Это место, в котором Единая Богиня явит себя миру. Церемония обещает быть пышной, Галдар. Даже враги нашей Богини прибудут туда, чтобы узреть Ее триумф!
      Минотавру снова стало плохо. Он сидел на кровати, ничего не говоря и стараясь не смотреть на Мину, дабы не встретиться взглядом с собственным жалким отражением, увязшим в магическом янтаре. Мина подошла к нему и взяла его за руку.
      — Галдар, я знаю, что причинила тебе боль. Я знаю и то, что на самом деле твой гнев является обычным страхом — страхом за меня. Ты единственный, кто всегда заботился обо мне. Обо мне, о Мине. Остальных интересует только то, что я готова сделать для них. Они зависят от меня, словно дети, и, словно детей, я должна вести их за собой.
      Я не могу положиться на своих рыцарей. Но ты совсем другое дело, Галдар. Ты нужен мне, мне нужны твоя сила и бесконечная храбрость. Пожалуйста, не сердись на меня, — сказала она и, помолчав, добавила: — И не сердись на Нее.
      Мысли минотавра вернулись к той ночи, когда он увидел Мину выходящей из бури под раскаты грома, будто бы родившейся из огня. Он вспомнил дрожь, которую испытал, когда она прикоснулась к его руке — руке, ставшей ее даром. У него было так много воспоминаний о ней, связанных в единую цепочку... Он поднял голову и вдруг увидел в Повелительнице Ночи человека — маленького и хрупкого — и испугался за нее.
      — Прости меня, Мина, — сказал он хмуро. — Я был сердит на... — Галдар хотел назвать имя Такхизис, но не смог произнести его. — Я был сердит на Единую Богиню. Теперь я все понимаю.
      Мина улыбнулась и выпустила его руку.
      — Спасибо, Галдар. А сейчас ты должен пойти со мной в Храм. Нам нужно еще многое сделать до начала церемонии, хотя я уже зажгла свечи на алтаре и...
      В этот момент затрубили рога и барабанная дробь покрыла ее слова.
      — Что такое? — воскликнула Мина, подходя к окошку и недовольно выглядывая наружу. — Что они себе позволяют?
      — Это боевая тревога, Мина, — встрепенулся минотавр. Он быстро выхватил свой меч. — Должно быть, нас атаковали.
      — Чушь! — отрезала она. — Единая Богиня все видит, слышит и знает. Она бы меня предупредила....
      — И тем не менее, — повторил Галдар, — мы только что слышали призыв взяться за оружие.
      — У меня нет времени на шутки, — сказала она раздраженно. — Меня ждут дела в Храме.
      Дробь барабанов стала громче и настойчивее.
      — Придется с этим разобраться. — Мина вышла из палатки, не скрывая своей злости.
      Галдар прицепил к поясу меч, надел толстую кожаную куртку, заменявшую ему доспехи, и, застегивая ее на ходу, поспешил за Миной.