— Какая разница? — удивилась Крисания. — Почему бы…
      — Что я скажу брату? — перебил Рейстлин.
      — Понимаю… — протянула Крисания.
      — Это довольно серьезная дилемма, — пожаловался Рейстлин, пристально глядя на жрицу. — Если я скажу Карамону, болезнь Таса станет для него еще одной заботой, а у него и так полно проблем. Тассельхоф сломал магическое устройство; это должно особенно расстроить Карамона, хотя я и обещал отправить его домой…
      Нет, я должен рассказать ему, что кендер здесь!
      — Карамон в последнее время действительно выглядит весьма озабоченным и усталым, — задумчиво покачала головой Крисания.
      — События развиваются совсем не так хорошо, как хотелось бы, — без обиняков заявил Рейстлин. — Армия разваливается. Варвары с каждым днем все больше задумываются о возвращении. Гномы Регара и вовсе ненадежный народ — они настаивают, чтобы Карамон нанес удар прежде, чем армия будет к этому готова.
      Обозы с продовольствием и снаряжением застряли где-то по дороге, и никто не знает, что с ними случилось. Его собственное войско начинает проявлять недовольство. А если, сверх всего этого, на него еще свалится кендер, сующий свой нос во все дела, болтающий о чем попало?.. — Рейстлин вздохнул.
      — И все же, говоря по чести, я не могу не сказан, ему… Крисания поджала губы.
      — Нет, Рейстлин, я не думаю, что это будет мудро с нашей стороны. Не надо ему ничего говорить. — Заметив неуверенный взгляд мага, она с горячностью продолжила:
      — Карамон тут ничего не сможет поделать. Если кендер действительно серьезно болен, как ты сказал, я сумею его исцелить, но он будет испытывать слабость на протяжении еще нескольких дней. Для твоего брата это будет лишней причиной для беспокойства. Карамон планирует вскоре выступать. Мы же тем временем вылечим кендера и дадим ему возможность полностью восстановить силы.
      Если он захочет, то сможет нагнать Карамона на марше, после того как поправится.
      Великий маг снова вздохнул, выражая этим свое сомнение и беспокойство.
      Затем он пожал плечами.
      — Хорошо, Посвященная, — сказал Рейстлин. — В этих вопросах я буду рад положиться на тебя. Твоими устами говорит мудрость твоего бога. Не стоит сообщать Карамону, что кендер вернулся…
      Он придвинулся к ней, и жрица, подняв на мага взгляд, перехватила странную улыбку, которая быстро скользнула по его губам. При виде ее Крисания почувствовала непонятный испуг и растерянность и отпрянула, но Рейстлин положил руки ей на плечи и притянул к себе вплотную, окутав мягкими складками своего бархатного плаща.
      Крисания блаженно закрыла глаза и тут же забыла эту пугающую улыбку.
      Прижимаясь к его горячему телу и прислушиваясь к быстрым ударам его сердца, она не хотела больше ни о чем ни думать, ни знать.
      Рейстлин пробормотал коротенькое заклинание и превратил себя и жрицу в пустоту. Несколько мгновений их прозрачные тени еще дрожали в лунном свете, затем с легким хлопком исчезли и они.

***

      — Ты держишь его здесь, в темнице? — спросила Крисания, вздрагивая от промозглой сырости и прохлады.
      Ширак!
      По приказу Рейстлина на конце его волшебного посоха засветился хрустальный шар, наполнивший комнату мягким мерцающим светом.
      — Он лежит там, — сказал маг, указывая направление.
      У стены стояла грубая деревянная кровать. Направляясь к ней, Крисания с упреком посмотрела на Рейстлина, но тот только покачал головой. Когда жрица опустилась на колени в изголовье кровати и положила руку на пылающий лоб кендера, Тассельхоф завопил не своим голосом и открыл глаза. Крисанию он не видел. Рейстлин, следовавший за жрицей, сделал притаившемуся в углу девару знак уйти. Когда он встал рядом с Крисанией, за его спиной раздался стук закрываемой двери.
      — Как ты можешь держать его запертым в такой темноте? — возмутилась Крисания.
      — А тебе никогда раньше не приходилось лечить больных чумой? — странным голосом спросил Рейстлин.
      Вздрогнув, жрица подняла глаза, потом покраснела и потупилась. Рейстлин с горечью улыбнулся и сам ответил на собственный вопрос.
      — Нет, конечно же, нет. Чума ни разу не заглядывала в Палантас. И никогда не поражала обеспеченных и богатых… — Он ничего не предпринимал, чтобы скрыть свое осуждение, и Крисания почувствовала, что щеки у нее горят так, словно это у нее жар. — Но к нам эта болезнь пришла, — продолжал Рейстлин. — Она пронеслась по самым бедным кварталам Гавани. Разумеется, никаких лекарей там не было, как не было никого, кто согласился бы остаться там и ухаживать за больными. Даже ближайшие родственники бросали своих больных и бежали из города.
      Бедняга! Я делал все, что мог. Варил для них лекарства из трав. Если я не мог исцелить их, то по крайней мере облегчал их страдания. Моему учителю это не понравилось…
      Рейстлин говорил совсем негромко, и Крисания поняла, что он совсем позабыл о ее присутствии.
      — И это не понравилось Карамону. Он утверждал, что опасается за мое здоровье… ха!
      Рейстлин рассмеялся тихо и горько.
      — Он боялся за себя! Заразная болезнь способна напугать его сильнее, чем целая армия гоблинов. Но как я мог отвернуться от этих страдальцев? У них не было никого, кроме меня, и они умирали, всеми забытые, в одиночестве…
      Крисания почувствовала, как глаза ей жгут подступившие слезы. Рейстлин не видел ее. Память унесла его в маленькие темные хижины в пропахших отбросами и нечистотами кварталах, сгрудившиеся на самой окраине города, словно они пытались спрятаться там от грозной опасности. В своих воспоминаниях он видел и самого себя, одетого в красную мантию, переходящего от одного смертного ложа к другому. Он заставлял их пить свои горькие лекарства и держал умиравших за руку в последние минуты жизни, облегчая их страдания и скрашивая одиночество. Он работал мрачно, с ожесточением, не ожидая для себя ни награды, ни даже простых слов благодарности, а его лицо — последнее человеческое лицо, которое видели в своей жизни многие и многие, — не выражало ни заботы, ни сострадания. И все же многим умирающим он помог обрести покой, ибо они видели рядом с собой человека, который способен был понять их страдания, человека, который сам денно и нощно сражался с непереносимой болью и глядел в лицо смерти, не страшась ее…
      Да, он лечил чумных больных. Рейстлин пошел на это, потому что чувствовал: он должен сделать это, даже рискуя собственной жизнью… но почему должен?
      Этого он и сам до сих пор не понял. Была какая-то причина, только теперь он уже совсем не помнил, в чем же тогда было дело…
      — Как бы там ни было, — сказал маг, возвращаясь к реальности, — я открыл, что яркий свет влияет на зрение таких больных. Те, кого я все-таки вылечил, едва не ослепли, когда…
      Его прервал отчаянный крик кендера, увидевшего мага у своей постели.
      Бешено вращая глазами, Тас принялся умолять его:
      — Пожалуйста, Рейстлин, не надо! Я пытаюсь вспомнить. Не отправляй меня обратно к Владычице Тьмы…
      — Тише, Тас, — негромко сказала Крисания, удерживая кендера за плечи обеими руками, так как он, отодвигаясь от Рейстлина, буквально пытался вскарабкаться на стену. — Успокойся. Это я, Крисания. Ты помнишь меня? Я пришла тебе помочь.
      Кендер перевел на нее свои пустые блестящие глаза и некоторое время тупо смотрел. Затем он внезапно всхлипнул и вцепился в ее одежды с удивительной силой.
      — Не дай ему отправить меня назад в Бездну, госпожа Крисания! — взвыл он.
      — Я не хочу, там так страшно! Мы все умрем, умрем, как бедный Гнимш. Великая Такхизис так и сказала мне!..
      — Он бредит, бедняжка, — пробормотала Крисания, пытаясь отцепить пальцы кендера от рукава и заставить его лечь. — Что за странные фантазии? — спросила она у Рейстлина. — Так бывает у больных чумой?
      — Да, — кивнул маг. Пристально глядя в глаза Тассельхофу, он опустился на колени у изголовья кровати. — Иногда лучше не спорить с ними, их это успокаивает. Тассельхоф…
      Рейстлин положил руку на грудь кендеру, и тот, стараясь избежать прикосновения, упал на по душки, дрожа от страха.
      — Я буду хорошим, Рейстлин, — прохныкал он. — Только не убивай меня, как Гнимша! Молнии, молнии!..
      — Тас, — решительно и твердо сказал маг, но в голосе его проскользнули также нетерпеливые злобные нотки, которые заставили Крисанию с упреком поглядеть на него.
      Лицо Рейстлина, однако, выражало лишь заботу и беспокойство, и Крисания решила, что ошиблась. Закрыв глаза, она прикоснулась пальцами к медальону Паладайна, который носила на шее, и принялась читать целебную молитву.
      — Я не причиню тебе вреда, Тас, лежи смирно! — зашипел Рейстлин, видя, что жрица сосредоточилась на молитве. — Скажи, Тас, что говорила тебе Такхизис!
      При первых же словах Крисании лицо кендера утратило нездоровый румянец, стало спокойным и прохладным, словно рожденные его воображением воды далекого озера. Жар явно спадал, и щеки Тассельхофа приобрели бледный, пепельно-серый цвет. В глаза вернулся огонек сознания, но оторвать свой взгляд от Рейстлина кендер не мог или не смел.
      — Перед тем как отпустить нас, она сказала… — Тас поперхнулся и замолчал.
      — Отпустить? — Рейстлин подался вперед. — Мне показалось, раньше ты говорил о побеге!
      Тассельхоф побледнел еще больше и облизал пересохшие губы. Как ни пытался он отвести взгляд, блестевшие в свете магического посоха глаза мага не отпускали его, гипнотизировали, лишали воли и выуживали правду из самой глубины сознания.
      Тас нервно сглотнул. Пересохшее горло першило.
      — Воды, — попросил он.
      — Когда скажешь, — отрезал Рейстлин, украдкой бросив взгляд на Крисанию.
      Жрица продолжала свой разговор с богом и ничего не видела и не слышала. Лицо она закрыла ладонями, а голову опустила.
      Кендер еще раз с трудом сглотнул.
      — Я… думал, что мы бежим. Устройство сработало, и мы начали подниматься над этой мрачной равниной… Я увидел, как Бездна проваливается все ниже, уходит у меня из-под ног, но тут… — Кендер затрясся мелкой дрожью. — Она больше не была плоской и пустой! Там… там появились какие-то тени, и я вдруг увидел…
      Кендер тряхнул головой и застонал.
      — О Рейстлин, пожалуйста, не заставляй меня вспоминать об этом! Не заставляй меня снова возвращаться туда!
      — Тс-с! — шепнул Рейстлин и зажал кендеру рот ладонью.
      Крисания, бросившая на него озабоченный взгляд, увидела только, как маг ласково гладит больного кендера по щеке. Испуганный и бледный вид кендера ей, впрочем, не понравился, и она нахмурилась и покачала головой.
      — Ему лучше, — сказала она. — Он не умрет, но над ним еще витают какие-то черные тени, которые не пропускают свет Паладайна и не дают исцелить его до конца. Это тени его галлюцинаций, Рейстлин. Не мог бы ты с этим что-нибудь сделать?
      Тонкие брови жрицы снова сошлись на переносице.
      — Что бы ни являлось ему в бреду, для него это очень реально. К тому же испугать кендера может лишь что-то по-настоящему страшное.
      — Может быть, если ты уйдешь, ему будет полегче, — предложил Рейстлин. — Как-никак мы с ним старые друзья.
      — Ты прав. — Крисания хотела подняться, однако кендер схватил ее за руку.
      — Не оставляй меня с ним, госпожа! — взмолился он. — Он убил Гнимша!
      Бедный механик! Я видел, как он умер… — Тассельхоф заплакал. — Бедный, бедный Гнимш! Сверкнула молния — бах! трах! — он упал и загорелся…
      — Ну-ну, Тас, — ласково сказала Крисания, осторожно, но твердо заставляя кендера лечь. — Никто тебя не тронет. Кто бы ни убил этого твоего Гнимша, теперь он не сможет причинить тебе вреда. Твои друзья рядом, правда, Рейстлин?
      — Моя магия сильна, — негромко произнес Рейстлин. — Не забывай об этом, Тассельхоф. Не забывай о силе моей магии!
      — Да, Рейстлин, — покорно ответил Тас, лежа совершенно неподвижно, словно пригвожденный к матрасу пронзительным взглядом мага.
      — Думаю, тебе действительно стоит остаться и побеседовать с ним, — тихо предложила Крисания. — Эти призраки, порожденные его воображением, еще некоторое время будут преследовать Тассельхофа и могут замедлить процесс выздоровления. С помощью Паладайна я вернусь к себе в комнату сама.
      — Значит, мы договорились не рассказывать Карамону? — уточнил Рейстлин, искоса поглядев на жрицу.
      — Да, — ответила Крисания твердо. — Иначе мы только расстроим его без надобности.
      Она посмотрела на своего пациента.
      — Я вернусь завтра утром, Тассельхоф, а ты поговори с Рейстлином. Облегчи свою душу. Потом ты заснешь, а когда проснешься, будешь вполне здоров. — Она положила свою прохладную ладонь на влажный лоб кендера и добавила:
      — Да пребудет с тобой Паладайн!
      — Карамон? — с надеждой спросил Тассельхоф. — Ты сказала — Карамон? Он здесь?
      — Да, он здесь. Когда ты выспишься как следует, когда поешь и отдохнешь, я отведу тебя к нему.
      — Я хочу встретиться с ним сейчас! — вскричал Тас чуть ли не в восторге, затем бросил боязливый взгляд в сторону Рейстлина. — Если, конечно, это вас не очень затруднит.
      — Нас-то не затруднит, — холодно ответил Рейстлин, — только Карамон сейчас очень занят. Он командует армией и ведет войну. На кендеров у него просто нет времени.
      — Нет… наверное, нет, — печально согласился Тассельхоф и вздохнул, опускаясь на подушку. Глаза его все еще были устремлены на Рейстлина.
      Крисания в последний раз погладила его по голове и встала. Сжимая в ладони медальон Паладайна, она прошептала молитву и исчезла.
      — Итак, Тассельхоф, — сказал Рейстлин тихим голосом, от которого кендера снова начало трясти, — теперь мы одни.
      Маг наклонился к кровати, поправил под головой Таса подушку и накрыл его одеялом до самого подбородка.
      — Тебе удобно?
      Тас ничего не мог сказать, он только кивнул, с нарастающим ужасом глядя на Рейстлина.
      Маг сел на кровать рядом с кендером. Он положил больному на лоб свою руку, потом пригладил его влажные волосы.
      — Ты помнишь моего ученика Даламара, Тас? — спросил Рейстлин небрежно. — Если я не ошибаюсь, ты должен был видеть его в Вайретской Башне Высшего Волшебства. Я не ошибся?
      Его пальцы прикасались к коже кендера совсем легко, словно мохнатые паучьи лапы.
      — Помнишь, как Даламар разорвал на груди свою черную рясу и показал пять глубоких ран на груди? Ага, вижу, что помнишь. Это было наказание, Тас. Я покарал его за то, что он кое-что от меня скрыл.
      Пальцы мага перестали двигаться по лицу кендера и остановились на лбу, нажав чуть сильнее. Тассельхоф вздрогнул и до крови прикусил губу, чтобы не закричать.
      — Я… я помню, Рейстлин.
      — Какое интересное переживание, — заметил Рейстлин, — не так ли? Я могу прожечь твое тело насквозь одним прикосновением, как, скажем, я мог бы резать масло раскаленным ножом. Кендеры ведь любят все интересное и необычное?
      — Не до такой же степени, — с несчастным видом прошептал кендер. — Хорошо, я скажу тебе, Рейстлин. Я расскажу все… все, что случилось.
      Он закрыл глаза и начал говорить, дрожа при воспоминании о пережитом им ужасе.
      — Когда мы взлетели, мне вдруг показалось, что не мы поднимаемся над Бездной, а она… проваливается куда-то. Потом я увидел, что она больше не пустая, как мне казалось раньше. Я увидел… мне показалось, что я вижу долины, горы и моря…
      Кендер открыл глаза и вытаращился на мага с благоговением во взоре.
      — Только это были не моря! Это были ее глаза, а горы и долины — это были ее нос и губы… Мы взлетели вверх с лица! Когда мы поднялись достаточно высоко, Владычица Тьмы посмотрела на меня глазами, в которых горел огонь, открыла рот и… Я думал, что она сейчас нас проглотит! Но ничего не случилось — мы удалялись, а Темная Королева осталась где-то глубоко внизу под нами. И тут она поглядела на меня и сказала… и сказала…
      — Что же она сказала? — требовательно спросил Рейстлин. — Это послание было адресовано мне, можешь не сомневаться! За этим она тебя и послала. Что же сказала Королева?
      — Она сказала… — Голос кендера стал совсем тихим. — Вернись домой…

Глава 13

Глава 14