Василий Миронович и Мироша перестали рвать бобы. Тому и другому стало как-то не по себе. Особенно когда карие глаза Мирона Петровича поглядывали на них смеясь, сверкая ласковой искоркой.
      Вечером Василий Миронович отправился с сыном на пруд. Будто бы погулять в воскресный день. А на самом деле ему нужно было поговорить с Мирошей.
      И он сказал:
      - Не деду до нас, а нам с тобой до него расти надо! Слов нет, хорошо тому, кто через свой труд может видеть свою жизнь в печах, в трубах, в липках... Или, скажем, в кварцевом камешке, в золотой жилке... Это очень хорошо. Только дедушкина жизнь была как сталь. Для всех разлилась она по тысячам поделок, поковок, отливок. И ему как будто не на что пальцем ткнуть и даже самому себе сказать: "Это мое".
      Мироша молчал, а отец опять:
      - А между тем так ли это? Так ли?..
      Тут Василий Миронович усадил сына на бережок, и они оба принялись говорить о дедушке.
      И оказалось, что дедушка Мирон с первого дня встречи с Владимиром Ильичем Лениным отдавал все силы, всю жизнь людям.
      Не думая о своих успехах и забывая о заслугах, он прожил для народа.
      И вдруг Мироша так ясно понял, что пришкольные липки он сажал и холил для себя. Для того чтобы прославиться, он поймал двух больших ершей и так хорошо выкрасил школьную доску.
      Возвращаясь домой, Мироша незаметно швырнул кварц с золотой жилкой на школьный двор и подумал: "Пусть другие найдут..."
      Отец заметил это и, ничего не говоря, крепко пожал своему сыну руку.
      Этим вечером в душу Мироши вошло что-то новое, очень хорошее и высокое. А на другой день утром дедушка, удивившись, вдруг спросил внука, который, щурясь, уставился на старика:
      - Миронька! Откуда у тебя в глазах такой хитроватый прищур обнаружился?
      - Знамо дело, откуда... - вместо Мироши ответила его бабушка и, не договорив, принялась целовать внука в дедушкины глаза с искоркой. Кареглазик ты мой...