— Который час? — спросил Холмс и лишь тогда осознал, что спал. Стенные часы ответили: без четверти шесть. Лоуэлл вытаращил глаза, точно хмельной мальчишка, и поерзал в своем плетеном кресле. Спросил, в чем дело. Мешала горечь во рту, а то бы он его разинул от любопытства.

— Лоуэлл, Лоуэлл. — Холмс отодвинул занавески. — Там кони.

— А?

— Я будто слыхал пару коней. Да нет, я в том убежден. Они пронеслись под окнами три секунды назад, совсем рядом, и умчались прочь. Две лошади, несомненно. У патрульного Рея нынче всего одна. Лонгфелло говорит, Теал забрал у доктора Маннинга двоих.

— Все уснули, — с тревогой отвечал Лоуэлл, моргая, дабы привести себя в чувство — в окне уже светало.

Лоуэлл разбудил Лонгфелло и Филдса, отыскал бинокль и повесил на плечо ружье. Уже в дверях он увидал, как в прихожую, укутавшись в домашнее платье, спускается Мэйбл. Он замер, ожидая выговора, но та лишь стояла и глядела на него издали. Лоуэлл резко поменял курс, крепко ее обнял. Он услыхал собственный шепот:

— Спасибо, — и она отозвалась тут же, тем же словом.

— Будь осторожен, отец. Ради меня и мамы.

Они выбрались из тепла на уличный холод, и Холмсова астма разошлась во всю мощь. Лоуэлл бежал впереди по свежим следам копыт, тогда как трое других осмотрительно огибали вязы, что тянули к небу голые ветви.

— Лонгфелло, мой дорогой Лонгфелло… — говорил Холмс.

— Холмс? — мягко отвечал поэт.

Обрывки сна еще вживую стояли у Холмса перед глазами, он всякий раз вздрагивал, глядя на друга. Доктор опасался, что вдруг сболтнет: я только видал, как за нами гонится Фанни, правда!

— Мы забыли у вас дома полицейский пугач, да?

Филдс успокаивающе опустил руку на маленькое докторское плечо:

— Унция храбрости стоит ныне всех сокровищ короля, мой дорогой Уэнделл.

Впереди Лоуэлл припал на колено. Теперь он обводил биноклем весь пруд. Губы тряслись от страха. Сперва он подумал, что это рыбачат мальчишки. Однако, подкрутив колесико, разглядел землистое лицо своего студента Плини Мида — только лицо.

Голова Мида торчала из узкой щели, прорубленной во льду озера. Голое тело скрывала ледяная вода, ноги связаны. Зубы неистовостучали. Язык загнулся в глубину рта. Голые руки вытянулись на льду, их обматывала веревка. Она тянулась от запястий к оставленной неподалеку коляске доктора Маннинга. Мид был в полусознании и, когда бы не эта веревка, наверняка соскользнул бы в свою смертельную яму. У коляски стоял Дан Теал, облаченный в блистательную военную форму; он подсунул руки под другое голое туловище, поднял его и понес по непрочному льду. Теал держал на весу дряблое белое тело Огастеса Маннинга, борода неестественно повисла над тощей мальчишечьей грудью, ноги опутаны веревкой до самых бедер. Казначей весь трясся, пока Теал пробирался с ним по скользкому пруду.

Нос Маннинга был багров, под ним собрался толстый слой сухой бурой крови. Теал опустил Маннинговы ноги в другую прорубь, примерно в футе от Мида. Потрясение от ледяной воды пробудило казначея к жизни: он брызгался и, как сумасшедший, хватался за лед. Теал развязал Миду руки, и теперь лишь одно не позволяло двум голым людям соскользнуть каждому в свою пучину — неистовая, осмысленная инстинктом и мгновенно предпринятая обоими попытка сцепить протянутые руки.

Взобравшись по насыпи, Теал наблюдал за их борьбой, и тут раздался выстрел. На дереве за спиной убийцы раскололась кора.

Подхватив ружье и неловко скользя по льду, Лоуэлл бросился вперед.

— Теал! — крикнул он и наставил ружье для другого выстрела. Лонгфелло, Холмс и Филдс ковыляли позади.

Филдс заорал:

— Мистер Теал, вы обязаны это прекратить!

Лоуэлл не верил тому, что открывалось поверх ствола его глазам. Теал оставался совершенно невозмутим.

— Стреляйте, Лоуэлл, стреляйте! — кричал Филдс.

На охоте Лоуэлл любил целиться, но не любил стрелять. Солнце поднялось уже высоко и развернулось над громадным кристальным пространством.

На миг их ослепило отражение. Когда глаза привыкли к свету, Теал исчез, и среди зарослей отозвались эхом мягкие бегущие шаги. Лоуэлл выстрелил по деревьям.

Плини Мид непроизвольно вздрогнул и обмяк, голова упала на лед, тело медленно поползло в мертвую воду. Маннинг силился удержать его скользкие предплечья, запястья, пальцы, но юноша был чересчур тяжел. Мид провалился под воду. Доктор Холмс полез за ним, растянувшись на льду. Погрузил в прорубь обе руки, ухватил Мида за волосы и за уши, тянул, тянул, пока не достал до груди, опять тянул, пока не уложил на лед. Филдс с Лоуэллом подцепили Маннинга под руки и выволокли из проруби, не дав провалиться вниз. Развязали ноги.

Послышалось щелканье хлыста, Холмс поднял голову и увидал Лоуэлла на облучке брошенной коляски. Тот поворачивал лошадей к зарослям. Вскочив на ноги, Холмс помчался следом.

— Джейми, стоп! — кричал он. — Их нужно отвезти в тепло, иначе смерть!

— Теал уйдет, Холмс! — Остановив лошадей, Лоуэлл воззрился на жалкую фигуру доктора Маннинга, что неуклюже билась сейчас о замерзший пруд, точно вытащенная из воды рыба. В нем мало оставалось от прежнего казначея, и Лоуэлл не ощущал ничего, помимо сострадания. Лед прогибался подтяжестью Дантова клуба и предполагаемых жертв, сквозь новые скважины под их шагами, бурля, прорывалась вода. Лоуэлл спрыгнул с облучка ровно в тот миг, когда обутая в галошу нога Лонгфелло проломила слабую корку. Лоуэлл успел его подхватить.

Доктор Холмс стащил перчатки, шляпу, затем пальто, сюртук и навалил все это на Плини Мида.

— Оборачивайте их во все, что есть! Закрывайте головы и шеи! — Разорвав шарф, он обмотал его мальчику вокруг шеи. Скинул башмаки, носки и натянул Миду на ноги. Прочие, внимательно наблюдая за пляшущими руками Холмса, делали то же самое.

Маннинг желал что-то сказать, но выходило неразборчивое бормотание, приглушенная песня. Он приподнял надо льдом голову, но в тот же миг Лоуэлл натянул на него шляпу, и казначей запутался окончательно.

Доктор Холмс кричал:

— Не давайте им спать! Ежели уснут, все пропало! Кое-как они доволокли замерзшие тела до коляски. Лоуэлл отдернул вниз рукава рубашки и уселся на облучок. Подчиняясь Холмсовым указаниям, Лонгфелло и Филдс терли несчастным шеи и плечи, задирали ноги в надежде разогнать кровь.

— Скорее, Лоуэлл, скорее, — подгонял Холмс.

— Скорее невозможно, Уэнделл!

Холмс предполагал изначально, что из этих двоих хуже Миду. Ужасная рана на затылке, нанесенная, очевидно, Теалом, была опасна сама по себе, а тут она еще подверглась смертоносным воздействиям. Весь короткий путь до города Холмс яростно разгонял мальчишке кровь. И, сам того не желая, повторял стихи, что сочинил для студентов, дабы те помнили, как подобает обращаться с пациентами.

Ежели больного надобно простукать, Знай: не наковальня пред тобой, а грудь. (Коновалу-доктору следует не путать Молоточек с молотом, уж не обессудь.) Вот совет толковый: чтоб не было беды, Не бросай больного уж вовсе без воды. Он тебе не устрица, что суют в очаг, Ты же не Агассис, он же не червяк.

Тело Мида было таким холодным, что больно коснуться.

— Мальчик был обречен еще до того, как мы появились на Свежем пруду. Тут ничего не поделаешь. Вам необходимо смириться, мой дорогой Холмс.

Доктор Холмс водил взад-вперед пальцами по чернильнице, подаренной Лонгфелло Теннисоном; Филдса он не слушал, а пальцы все перемазались в чернилах.

— Огастес Маннинг обязан вам жизнью, — сказал Лоуэлл. — А мне шляпой, — добавил он. — Ежели серьезно, Уэнделл, без вас он не воротился бы на землю. Это вы понимаете? Мы расстроили планы Люцифера. Мы вырвали человека из зубов Дьявола. Мы победили, оттого что вы отдали себя без остатка, мой дорогой Уэнделл.

В дверь кабинета постучали все три дочери Лонгфелло — они были одеты, чтоб играть на улице. Первой вошла Элис.

— Папа, Труди с девочками катаются с горки. А нам можно? Лонгфелло оглянулся на друзей, что распластались сейчас в креслах по всему кабинету. Филдс пожал плечами.

— Прочие дети там будут? — спросил Лонгфелло.

— Весь Кембридж! — объявила Эдит.

— Ну и славно, — сказал Лонгфелло, но после взглянул так, будто ему нечто пришло на ум. — Энни Аллегра, тебе лучше остаться с мисс Дэви.

— Ну, пожалуйста, папа! У меня же новые сапожки! — Энни взмахнула ногой, обутой в этот свой аргумент.

— Мой дорогой Лютик, — улыбнулся отец. — Обещаю, это лишь сегодня.

Старшие умчались, а младшая отправилась в холл искать гувернантку.

Явился Николас Рей в парадной военной форме — синей шинели и таком же мундире. Доложил, что пока ничего нового. Однако сержант Стоунвезер отрядил для поисков Бенджамина Гальвина все полицейские расчеты.

— Комитет здравоохранения объявил, что мып идет на убыль, и вывел из карантина дюжины лошадей.

— Отлично! Есть команда, можно начинать поиски, — сказал Лоуэлл.

— Профессор, джентльмены. — Рей опустился в кресло. — Вы установили убийцу. Вы сберегли человеку жизнь — а возможно, и не одному, кто знает.

— Только подверглись опасности они также из-за нас, — вздохнул Лонгфелло.

— Нет, мистер Лонгфелло. Все, что Бенджамин Гальвин отыскал в Данте, он мог найти где угодно в своей жизни. В сих ужасах нет вашей вины. Свершенное же вами под их сенью неоспоримо. И при том вам посчастливилось уберечься самим. Ради всеобщей сохранности предоставьте полиции довершить начатое.

Холмс спросил Рея, для чего тот надел военный мундир.

— Губернатор Эндрю опять устраивает в Капитолии солдатский банкет. Гальвин явственно соединяет себя с армейской службой. Он может там объявиться.

— Офицер, нам неведомо, как он ответит на помеху в этом последнем убийстве, — сказал Филдс. — Что, ежели он вновь надумает покарать Предателей? Что, ежели он вернется за Маннингом?

— Патрульные стерегут дома всех членов Гарвардской Корпорации и всех попечителей, включая доктора Маннинга. Мы также разыскиваем в отелях Саймона Кэмпа на случай, ежели Гальвин изберет Предателем Данте его. Наши люди расставлены в квартале Гальвина и весьма пристально следят за домом.

Подойдя к окну, Лоуэлл взглянул на дорожку перед Крейги-Хаусом: мимо ворот прошел человек в тяжелой синей шинели — сперва в одну, а после в другую сторону.

— Здесь также? — спросил Лоуэлл. Рей кивнул.

— Перед всеми вашими домами. Ежели судить по отбору жертв, Гальвин назначил себя вашим заступником. Возможно, после столь резкого поворота он надумает обратиться к вам. Ежели так, мы его схватим.

Лоуэлл кинул сигару в огонь. Собственные оправдания вдруг сделались ему отвратительны.

— Офицер, так дела не делаются. Не сидеть же нам бесцельно весь день в одной комнате!

— Я вам этого и не предлагаю, профессор Лоуэлл, — отвечал Рей. — Возвращайтесь домой, будьте с родными. Защита города возложена на меня, джентльмены, ваше присутствие необходимо в иных местах. С этой минуты ваша жизнь вновь начинает возвращаться к норме, профессор.

Лоуэлл ошеломленно глядел на Рея.

— Но… Лонгфелло улыбнулся.

— Счастье жизни по большей части составляют не баталии, мой дорогой Лоуэлл, но уклонение от оных. Мастерское отступление — само победа.

Рей сказал:

— Встретимся вечером, прямо здесь. Милостью фортуны я буду счастлив доставить вам добрые вести. Справедливо?

Друзья уступили со сложным чувством жалости и облегчения.

Всю вторую половину дня патрульный Рей набирал офицеров, хотя многие в прошлом осмотрительно держались от него подальше. Однако Рей видел издали, кто есть кто. Он знал с первого мгновения, смотрит на него человек, как на другого человека, либо как на чернокожего, мулата, а то и нигге-ра. Прямой взгляд глаза в глаза делал ненужными всякие обоснования.

Рей приказал патрульному быть у сада перед домом Маннинга. Пока они говорили, остановившись под кленом, из боковых дверей вдруг вывалился сам Огастес Маннинг.

— Прочь! — возопил он, потрясая ружьем. Рей обернулся.

— Мы полиция — полиция, доктор Маннинг. Казначей трясся так, точно его все еще сковывал лед.

— Ваша армейская форма, я заметил через окно, офицер. Подумалось, этот сумасшедший…

— Вам незачем волноваться, — сказал Рей.

— Вы… вы меня охраняете? — спросил Маннинг.

— Пока в том есть необходимость, — отвечал Рей, — офицер будет наблюдать за вашим домом. Он вооружен.

Распахнув шинель, второй патрульный показал револьвер.

Маннинг жалобно, однако согласно кивнул и, нетвердо протянув руку, позволил мулату-полицейскому препроводить себя в дом.

Чуть позже Рей ехал на коляске по Кембриджскому мосту. Перегораживая путь, впереди застряла другая повозка. Над колесом склонились два человека. Рей встал у края дороги, спешился и зашагал к этой странной компании поглядеть, не нужна ли помощь. Но стоило ему подойти ближе, как эти двое вдруг распрямились в полный рост. Позади что-то застучало, и, обернувшись, Рей увидал, как другая коляска встала следом за его собственной. Из нее ступили на мостовую два человека в ниспадающих пальто. Образовав квадрат вокруг чернокожего полицейского, все четверо оставались недвижны не менее двух минут.

— Детективы. Чем могу служить? — спросил Рей.

— Подумалось, Рей, что неплохо бы нам заехать в участок и кое о чем потолковать, — сказал один.

— Боюсь, у меня нет на то времени, — отвечал патрульный.

— Нам сообщили, что вы взялись за дело, не испросив полагающегося дозволения, — выступив вперед, произнес другой.

— Не думаю, что это имеет к вам касательство, детектив Хеншоу, — помолчав, сказал ему Рей.

Детектив прищелкнул пальцами. Другой угрожающе придвинулся. Рей обернулся.

— Я офицер и служу закону. Покушаясь на меня, вы покушаетесь на штат Массачусетс.

Детектив ударил кулаком патрульного в живот, а другим — в челюсть. Рей сложился вдвое, подбородок уткнулся в воротник пальто. Пока детективы затаскивали патрульного в свою карету, изо рта его текла кровь.

Доктор Холмс сидел в глубоком кожаном кресле-качалке, дожидаясь, когда наступит время идти к Лонгфелло на объявленную встречу. Полузадвинутые шторы отбрасывали на стол тусклый благоговейный свет. Мимо доктора на второй этаж промчался Уэнделл-младший.

— Уэнди, мой мальчик, — окликнул его Холмс. — Ты куда? Младший медленно попятился вниз.

— Как ты, отец? Что-то тебя не видно.

— Можешь присесть на минутку?

Младший примостился на краю зеленой качалки.

Доктор Холмс спросил его о юридической школе. Младший отвечал коротко, ожидая обычных колкостей о науке крючкотворства, но их не последовало. Никогда у него не получалось добраться до сути закона, признавался сам себе доктор Холмс, хотя, закончив колледж, он честно пытался это сделать. Второе издание всяко лучше первого, так он полагал.

Тихий циферблат стенных часов делил их молчание на долгие секунды.

— Тебе не было страшно, Уэнди? — произнес в тишине доктор Холмс. — На войне, я хочу сказать.

Из-под темных бровей Младший пристально поглядел на отца, затем ласково улыбнулся:

— Ужасно глупо, папочка, натягивать на себя скорбную мину всякий раз, когда человек уходит воевать либо погибать. В баталиях нет поэзии.

Доктор Холмс отпустил сына к его делам. Младший кивнул и продолжил свой путь наверх.

Холмсу пора уже было отправляться на встречу. Он решил захватить кремниевый мушкет своего деда, хотя в последний раз из него стреляли в пору Войны за независимость. Иное оружие в доме Холмса не дозволялось, мушкет же хранился в подвале как историческая реликвия.

Конка еще не работала. Безо всякого успеха водители и кондукторы пытались собственными силами сдвинуть вагоны с места. Городская железная дорога надумала запрячь волов, но их копыта оказались чересчур мягки для твердых мостовых. Так что Холмс отправился пешком — по кривым улочкам на Бикон-Хилл, лишь мгновениями разминувшись с экипажем, в котором. Филдс подъехал к дому Холмса спросить, не желает ли доктор прокатиться. По Западному мосту он перешел полузамерзший Чарльз и зашагал далее по Висель-ничному холму. Было очень холодно, люди хватались за уши, прятали головы в плечи и пускались бегом. Из-за астмы прогулка Холмса вышла вдвое дольше. Доктор вдруг обнаружил, что стоит у «Первого Молитвенного дома» — старой кембриджской церкви, бывшей вотчины преподобного Абеля Холмса. Проскользнув в пустую молельню, Холмс примостился с краю скамьи. Сиденья тут были обычными, продолговатой формы и со специальными рейками, дабы подпирать прихожанам молитвенники. Еще в церкви установили роскошный орган, чего ни в коем случае не допустил бы преподобный Холмс.

Отец Холмса лишился своей церкви, когда раскололась паства: часть прихожан пожелала, чтоб с их кафедры читали проповеди также и приглашенные унитарианские священники. Преподобный Холмс отверг предложение и с небольшим числом верных сторонников перебрался в другой молитвенный дом. Унитарные церкви были в те времена в большой моде, ибо «новая религия» оберегала людей от доктрин первородного греха и людской слабости, коих твердо держался преподобный совместно со всей своей огнедышащей братией. В такой же точно церкви, отринув веру отца, после нашел приют и доктор Холмс — в разумной религии, но не в Божьем страхе.

Под полом имеется иной приют, подумал Холмс, — его соорудили, как только за дело взялись аболиционисты, о том, по меньшей мере, ходили слухи: когда верховный судья Хили и прочие его соратники, поддержав закон о беглых рабах, вынудили негров искать убежища, под многими унитарными церквями люди прорыли тоннели, дабы прятать в них беглецов. Что бы, интересно, сказал на это преподобный Абель Холмс…

Всякое лето, когда в Гарварде проводилась выпускная церемония, Холмс являлся в старый молитвенный дом своего отца. Уэнделл-младший — в год завершения учебы объявленный первым поэтом класса. Миссис Холмс упросила тогда доктора ничего не говорить Младшему, ибо советы и критика окажут на него излишнее давление. Младший занял свое место, доктор же Холмс сидел в отобранном у его отца молитвенном доме, и с лица его не сходила неловкая улыбка. Все взгляды были на нем, всем делалось любопытно, как отзовется доктор на поэзию своего сына, сочиненную в часы подготовки к войне, куда вскоре отправлялась их рота. Cedatarmistoga, думал Холмс — пусть мантия школяра уступит место оружию солдата. Оливер Уэнделл Холмс нервно сопел, наблюдая за Оливером Уэнделлом Холмсом-младшим и желая при том провалиться в сказочные тоннели, что предположительно тянулись под церквями, ибо что теперь толку от сих кроличьих нор, когда штык и «энфилд» вот-вот покажут пре-дателям-сесешам, чего стоят их рабские законы. Холмс вытянулся во фрунт, не поднимаясь с пустой скамьи. Тоннели! Так вот отчего Люцифер пропадал незамеченным, даже когда на улицу выводилась вся городская полиция! Так вот почему, по словам проститутки, Теал растворился в тумане рядом с церковью! Так вот отчего пугливый ризничий Тальбота не видал убийцу ни входящим, ни выходящим! Хор распевал аллилуйю в душе доктора Холмса. Погружая Бостон в Ад, Люцифер не прогуливается пешком и не раскатывает в каретах, кричал про себя Холмс. Он скребется в норе!

Подгоняемый тревогой, Лоуэлл отправился в Крейги-Хаус загодя и первым приветствовал Лонгфелло. По пути профессор не заметил, что патрульных нет ни у Элмвуда, ни у Крейги-Хауса. Лонгфелло как раз дочитал Энни Аллегре книжку. Проводил девочку в детскую.

Вскоре явился Филдс.

Однако миновало двадцать минут, и ни звука — ни от Холмса, ни от Николаса Рея.

— Нельзя было оставлять Рея, — пробурчал Лоуэлл себе в усы.

— Я не понимаю, отчего до сих пор нет Уэнделла, — нервно проговорил Филдс. — Я остановился у его дома, однако миссис Холмс сказала, что он уже ушел.

— Еще не так поздно, — сказал Лонгфелло, но глаза его были прикованы к стенным часам.

Лоуэлл опустил голову в ладони. Когда он опять поглядел сквозь пальцы, прошло еще десять минут. Лоуэлл вновь закрыл лицо, и тут его пронзила леденящая мысль. Он бросился к окну.

— Нужно искать Уэнделла, немедля!

— Что стряслось? — Филдс перепугался, такой ужас был сейчас на лице Лоуэлла.

— Теперь Уэнделл, — простонал он. — Тогда на Углу я назвал его предателем!

Филдс мягко улыбнулся:

— Все давно позабыто, мой дорогой Лоуэлл. Чтобы не свалиться, поэт вцепился издателю в рукав.

— Как вы не понимаете? У вас на Углу, вдень, когда нашли изрезанного Дженнисона, мы с Уэнделлом повздорили, он тогда решил выйти из клуба. Теал, то бишь Гальвин, как раз в тот миг шел по коридору. Он, должно быть, слыхал все наши разговоры — так же, как заседания Гарвардского совета! Я гнался за Холмсом по проходу из Авторской Комнаты, я кричал ему вслед — вспомните, что я ему кричал! Ну же, напрягитесь! Я кричал, что Холмс предал Дантов клуб. Я кричал, что он предатель!

— Возьмите себя в руки, пожалуйста, — попросил Филдс.

— Грин читал проповеди, Теал обращал их в убийства. Я обвинял Уэнделла в предательстве, Теал был бдительным слушателем! — Лоуэлл кричал. — О, мой дорогой друг, я погубил его. Я убил Уэнделла!

Он помчался в переднюю за пальто.

— Холмс сейчас придет, я в том убежден, — сказал Лонгфелло. — Прошу вас, Лоуэлл, давайте подождем хотя бы офицера Рея.

— Нет, я иду искать Уэнделла сей же миг!

— Но где вы будете его искать? И вам нельзя одному, — сказал Лонгфелло. — Мы идем вместе.

— Я пойду с Лоуэллом, — сказал Филдс; он взял оставленный Реем полицейский пугач и потряс, проверяя, как тот работает. — Я убежден, что все в порядке, Лонгфелло, — может, вы дождетесь Уэнделла здесь? А мы первым делом пошлем за Реем патрульного офицера.

Лонгфелло кивнул.

— Идемте, Филдс! Быстрее! — прорычал Лоуэлл; он почти рыдал.

Они бежали по дорожке к Брэттл-стрит, и Филдс весьма старался не отстать от Лоуэлла. Вокруг — ни души.

— Черт возьми, где патрульный? — спросил Филдс. — Точно вымерло все…

В деревьях за высоким забором что-то зашуршало, Лоуэлл прижал палец к губам, призывая Филдса молчать, после чего подобрался ближе к месту, откуда доносился звук, и там застыл, надеясь определить, что это такое.

К их ногам выпрыгнул кот и тут же умчался прочь, растворясь в темноте. Лоуэлл испустил облегченный вздох, но в тот же миг с забора упал человек и со всего маху опустил кулак Лоуэллу на голову. Поэт рухнул враз, подобно парусу на разломленной пополам мачте; лицо его на земле показалось Филдсу столь непостижимо бездвижным, что он почти его не узнавал.

Издатель отшатнулся, поднял голову, встретился глазами с Даном Теалом. Теперь они двигались вместе: Филдс назад, а Теал вперед — в удивительно изящном танце.

— Мистер Теал, прошу вас. — У Филдса подгибались колени.

Теал смотрел на него, не моргая.

Издатель споткнулся о сук, нескладно обернулся, побежал. Он с пыхтением несся по Брэттл-стрит, запинался, хотел позвать на помощь, закричать, но выходил лишь грубый лошадиный хрип — заглушая его, в ушах выл холодный ветер. Филдс поглядел назад и выхватил из кармана полицейский пугач. Преследователя не было. Но, оборачиваясь через другое плечо, издатель ощутил, как его хватают за руки и со всей силы швыряют в воздух. Тело кувырком покатилось по улице, пугач полетел в кусты с мягким звоном — мягким, точно чириканье воробья.

Филдс мучительно вывернул голову к Крейги-Хаусу. Из окна кабинета пробивалось слабое сияние газовой лампы, и он в один миг вдруг понял, в чем цель убийцы.

— Только не трогайте Лонгфелло, Теал. Он сегодня уехал из Массачусетса — сами увидите. Клянусь честью. — Филдс плакал, подобно ребенку.

— Разве я не исполнял свой долг? — Солдат воздел над головой дубинку и ударил ею Филдса.

Преемник Элиши Тальбота во Второй унитарной церкви Кембриджа завершил беседу с дьяконами за пару часов до того, как в церковь явился доктор Оливер Уэнделл Холмс; вооруженный древним мушкетом и добытой в ломбарде керосиновой лампой доктор вошел внутрь и проскользнул в подземный склеп. Перед тем Холмс обсудил с самим собой, стоит ли прежде поделиться теорией с друзьями, однако решил убедиться самостоятельно. Если Тальботово подземелье и вправду сообщается с заброшенными тоннелями беглых рабов, эти ходы выведут полицию в точности на убийцу. Они также объяснят, каким способом Люцифер проник загодя в склеп, убил Тальбота и ушел незамеченным. Если интуиция доктора Холмса раз втянула Дантов клуб в расследование злодеяний, то, пускай для продолжения и понадобилась ссора с Лоуэллом, почему бы доктору Холмсу не положить самолично конец этим ужасам?

Холмс спустился в склеп и принялся ощупывать стены гробницы, рассчитывая найти ответвление в другой тоннель либо в камеру. Он отыскал проход, однако не руками, а носком ботинка, по чистой случайности угодившим в пустоту. Встав на колени, Холмс взялся осматривать пол и обнаружил узкую щель. Маленькое тело с удобством в ней уместилось, и доктор потянул за собою лампу. Сперва пришлось ползти на четвереньках, затем тоннель сделался выше, и Холмс спокойно встал во весь рост. Пора возвращаться на твердую землю, подумал он. О сколь обрадуются друзья его открытию. Как скоро они увидят поверженного врага! Однако острые углы и склоны лабиринта сбили маленького доктора с пути. Сунув на всякий случай руку в карман и расположив ее на рукоятке мушкета, доктор принялся настраивать свой внутренний компас, когда все его чувства раскидал по сторонам голос. — Доктор Холмс, — сказал Теал.