31

— "Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились".

Бернис Крюгер тихим голосом прочитала эти слова из своей Библии, в то время как Салли следила за ней по Библии, принесенной из пансиона Сары Баркер. Они сидели вдвоем в кабинке в ресторане Дэнни на Главной улице, недалеко от редакции «Кларион». Они заказали обед и, пока тот готовился, во второй раз просматривали текст утренней проповеди Ханка, основанной на нескольких стихах из Книги пророка Исайи.

Бернис прочитала следующий стих:

— "Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас".

— Грех и искупление, — сказала Салли. Ее слова произвели на Бернис впечатление.

— Точно. Так значит, кое-что вы все-таки знаете.

— Нет, на самом деле ничего. Это просто выражение, которое в известных кругах служило кратким определением типично христианского взгляда на мир. Идею греха и искупления мы всегда находили неприемлемой.

Бернис отпила глоток кофе.

— Кто это мы?

Салли уклонилась от ответа:

— Да так, старые друзья.

— А что именно казалось вам неприемлемым? Салли тоже отпила кофе из чашки. Это был удобный способ потянуть время, чтобы четко сформулировать ответ.

— Полагаю, понятие греха. Человеку довольно трудно сохранить свое достоинство, и нам казалось не правильным и жестоким учение о том, что все мы — жалкие, недостойные грешники. Христианство было проклятием человечества, поработившим нас и не позволявшим нам раскрыть свой истинный потенциал. — Салли почувствовала необходимость уточнить. — Во всяком случае, мы так считали.

— Понятно, значит так вы воспринимали ту часть учения, которая касается греха. — Бернис улыбнулась и легко постучала пальцем по странице лежащей перед Салли Библии, указывая на стих из Книги пророка Исайи. — Но поняли ли вы ту часть, которая касается искупления? Господь любит вас, и Он послал Своего Сына искупить этот грех Своей смертью на кресте.

Салли вспомнила, что тетя Барбара и миссис Гундерсон говорили ей об этом.

— Да, я слышала это.

— Но, если возвратиться к тому, что говорит Библия о грехе, с каких это пор грех стал столь непостижимым явлением? Человечество на протяжении многих тысячелетий доказывало, в чем заключается природа греха. Послушайте, ведь проблемы человека порождены не политикой, не экономикой, не экологией и не уровнем интеллектуального развития. Проблемы человека порождены его моралью — низкой моралью.

Салли слышала это. Слова Бернис попали в точку. Тогда все объясняется довольно просто — и разве сама она всей своей жизнью не подтвердила истинность этих слов?

— Пожалуй, здесь я с вами соглашусь. Но позвольте мне просто уточнить кое-что: насколько я понимаю, Библия дает тот нравственный критерий, по которому мы судим, что значит «низкая мораль»?

Бернис утвердительно кивнула:

— А также понятие о добре, о праведности.

Салли обдумала слова девушки.

— Если принять этот критерий, то, полагаю, все мы оказываемся по другую сторону ограды.

— Думаю, если вы будете честной с самой собой, то признаете справедливость этого утверждения. Вы прожили достаточно долгую жизнь, чтобы понять, на какое зло способны мы, люди.

Салли даже усмехнулась невольно.

— О да, несомненно.

— А вот и ответ Господа на это. — Бернис указала пальцем на строчки и бегло перечитала их. — «Он взял на себя наши немощи и понес наши болезни… Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши… Господь возложил на Него грехи всех нас».

— Но почему?

Бернис на миг задумалась.

— Что ж, давайте поговорим о справедливости, Вы совершаете некое зло и в результате попадаете в тюрьму, верно? Салли с готовностью согласилась:

— Верно.

— Если взять ситуацию в чистом виде, не принимая в расчет все юридические уловки и хитрости, то из нее есть только два выхода: изменить законы таким образом, чтобы содеянное вами зло таковым не считалось, и, следовательно, вы оказались невиновны — или же понести наказание.

— Я пыталась изменить законы, — признала Салли.

— Но согласно замыслу Божьему, законы есть законы, поскольку в противном случае они не многого бы стоили и понятия добра и зла не имели бы никакого значения. Тогда что остается? Наказание. Именно здесь и проявляется любовь Божья. Он знал, что мы никогда не сможем сами искупить вину, а потому Он сделал это за нас. Он принял образ человеческий, взял на себя все наши грехи и погиб на римском кресте две тысячи лет назад.

Салли еще раз перечитала стих из Исайи.

— Но скажите мне: это подействовало? Бернис подалась вперед и сказала:

— Вам судить. Библия говорит, что наказание за грех — смерть. Но Иисус, понеся это наказание, воскрес из мертвых на третий день — значит что-то изменилось. Он победил грех, поэтому смог победить смерть как наказание за грех. Конечно подействовало. Это всегда действует. Смертью на Кресте Иисус удовлетворил Божественного Судию. Он понес наказание во всей полноте, и Господу не пришлось изменять законы. Вот почему мы называем Иисуса нашим Спасителем. Он пролил Свою кровь за нас и умер, а потом восстал из гроба, чтобы доказать, что Он победил наш грех и может освободить нас. — Бернис заговорила возбужденно:

— И знаете, какая мысль приводит меня в особый трепет? Это значит, что мы не безразличны Ему; Он действительно любит нас, и мы… мы что-то значим, мы живем в этом мире ради какой-то цели! И знаете, что еще? Неважно, сколь велики наши грехи, неважно, где и в каких условиях мы находимся, — мы можем обрести прощение, обрести свободу и чистоту, начать новую жизнь!

Принесли заказанные блюда — два супа и два салата. Салли обрадовалась вынужденной паузе в разговоре. Она дала ей возможность подумать над услышанным и задаться вопросом: кто же внушил этой девушке текст речи? Как получилось, что она сказала столько вещей, имеющих прямое отношение к ситуации Салли?

Впрочем, Бернис посещала церковь пастора Ханка Буша, а уж он-то умел попасть не в бровь, а в глаз. Его предложение прочитать Сто восемнадцатый псалом пришлось как нельзя кстати, а его утренняя проповедь, основанная на пятьдесят третьей главе из Книги пророка Исайи, явилась развитием той же самой, точно выбранной темы: это было именно то, что Салли надо было услышать.

Но тут все еще оставалась одна загвоздка. Некоторое время Салли молча жевала салат, обдумывая следующий свой вопрос, а потом облекла его в утвердительную форму.

— Я не чувствую себя прощенной.

— А вы когда-нибудь просили Бога простить вас?

— Я даже никогда не верила в Бога — во всяком случае в общепринятом понимании.

— Он существует.

— Но откуда мне знать это?

Бернис посмотрела на Салли и, казалось, проникла в самые сокровенные ее помыслы. Она ответила просто:

— Вы знаете.

— Значит… — Салли осеклась и отправила в рот еще вилку салата. Он не могла задать вопрос, вертевшийся у нее на уме. Он казался слишком глупым, слишком детским — как бессмысленный вопрос, на который давно уже ответили. Но все же… она должна была услышать прямой ответ, какие-то слова, которые она приняла бы без всяких сомнений. — Я надеюсь, вы позволите мне спросить…

— Конечно.

— Мне легче говорить понятными, общими словами…

— Говорите, как вам удобней.

— И что… — Салли снова замолчала. Откуда накатило это волнение? Салли проглотила еще немного салата, чтобы успокоиться. Теперь она почувствовала себя нормально. Теперь можно было спокойно спросить:

— Иисус принял смерть за меня?

Бернис ответила не шутливо и не легкомысленно. Она посмотрела Салли прямо в глаза и ответила твердо и просто:

— Да, он принял смерть за вас.

— За меня, за… — Салли пришлось напрячься, чтобы вспомнить свое вымышленное имя. — За Бетти Смит? Я имею в виду, вы совсем не знаете меня…

— Он принял смерть за Бетти Смит, точно так же, как и за Бернис Крюгер.

Что ж, она получила ответ.

— Понятно.

Этим данная тема исчерпывалась. Бернис заметила, что ее новая знакомая почувствовала себя неловко и решила не усугублять положение. Салли испугалась, что раскрылась чуть больше, чем надо, перед посторонним, ни в чем не повинным человеком, и побоялась рисковать, втягивая эту милую девушку в свои неприятности.

Бернис вернулась к разговору на чисто бытовые темы.

— И как долго вы находились в пути? Этот вопрос даже испугал Салли.

— О… с месяц или около того.

— А где вы вообще живете?

— Какое это имеет значение?

После этого продолжать разговор стало трудно, и обе пожалели об этом. Все их внимание занял процесс поглощения пищи, во время которого они изредка перебрасывались ничего не значащими, совершенно обыденными замечаниями. Салаты исчезли, тарелки с супом опустели, минуты текли.

— Была рада познакомиться с вами, — сказала Бернис.

— Пожалуй, я вернусь в пансион, — сказала Салли.

— Но послушайте… почему бы вам при случае не заглянуть в редакцию? Мы могли бы с вами позавтракать вместе?

Первым побуждением Салли было отказаться, но наконец она позволила себе расслабиться и принять приглашение:

— Да, конечно… С удовольствием. Бернис улыбнулась:

— Пойдемте. Я отвезу вас в пансион.

Старая ферма в окрестностях Бэконс-Корнера пустовала уже много лет. С самой смерти владельца здесь не видели ни одной живой души, здесь никогда не раздавался ни один звук и не загорался ни один огонек — кроме некоторых ночей, о которых никто не должен был знать.

В эту ночь тусклый оранжевый свет свечей пробивался сквозь щели дощатых стен и покоробившихся от сырости дверей огромного старого амбара. Изнутри доносился приглушенный звук человеческих голосов, монотонно выводивших ритмичные напевы и заклинания.

В амбаре собралось человек двадцать. Все они были одеты в черные балахоны, кроме одной женщины в белом, и стояли вокруг нарисованной на земляном полу большой пентаграммы. В центре пентаграммы лежали крест-накрест две передние ноги, отрезанные у козы, и на конце каждого из пяти лучей знака стояло по горящей свече.

Собрание вела женщина в белом, она держала в вытянутых руках большую серебряную чашу и говорила низким чистым голосом:

— Как в самом начале времен, великие силы будут призваны через кровь, и под нашей рукой, вершащей возмездие, чаши весов придут в равновесие.

— Да будет так, — хором пропели остальные.

— В эту ночь мы призываем силы и преданных слуг тьмы засвидетельствовать наш договор с ними.

— Да будет так!

Между стропилами зашелестели кожистые крылья: губительные духи зла начали собираться под крышей и наблюдали сверху за происходящим, мерцая желтыми глазами, скаля зубы в жутких ухмылках, упиваясь поклонением и почитанием.

Вцепившись в стропила под самым гребнем крыши, за церемонией следил Разрушитель, знавший наизусть все слова заклинания.

— Пусть ярость их воспылает против наших врагов, против всех, кто противостоит нам. Пусть милость их пребудет с нами, принесшими им эту жертву.

— Да будет так!

— Пусть женщина найдется.

— Да будет так.

Да будет так, — подхватили демоны, обмениваясь взглядами.

— Непременно будет, — сказал Разрушитель. — Непременно.

— Да будет она изгнана из укрытия и стерта в порошок, — провозгласила женщина.

— Да будет так, — хором пропели остальные.

Демоны закивали головами и одобрительно захихикали, крылья их задрожали от возбуждения. Темные духи продолжали прибывать. Они тесно облепили стропила, скаты крыши, заполнили сеновал.

— Да будут разбиты и разделены христиане, да поразит их недуг, да поразит их злая воля.

— Да будет так.

Разрушитель быстро и резко заговорил, указывая то на одного демона, то на другого, раздавая приказы своим воинам под одобрительный гул их голосов.

— Пусть силами тьмы судебный процесс закончится в нашу пользу! Мы отдаем им сердце и разум судьи Эмили Флетчер!

— Да будет так!

Разрушитель обвел взглядом собравшихся демонов и наконец остановился на огромном громоздком духе, примостившемся на диагональной балке. Он уже имел дела с судами, и это дело будет поручено ему.

— А сейчас… — Женщина поднесла серебряную чашу к губам. — Силой крови мы утверждаем победу тьмы, смерть Салли Роу и поражение христиан!

— Да будет так!

Все демоны подались вперед, вытягивая шеи, чтобы получше все разглядеть. Они хихикали, брызгали слюной и радостно толкали друг друга локтями. От счастливого возбуждения у Разрушителя закружилась голова.

Женщина откинула капюшон на плечи и отпила из чаши. Когда она отняла чашу от рта, на губах ее осталась свежая козья кровь.

Клэр Иохансон, верховная жрица шабаша, передала чашу Джону, который тоже отпил из нее и передал следующему — и все присутствующие, мужчины и женщины, по очереди отпили из чаши, скрепляя проклятия.

Потом, резко вскинув руки вверх, все участники шабаша хором испустили жуткий вопль:

— Да будет так!

— За дело! — приказал Разрушитель, хлопнув крыльями и указывая вперед скрюченным пальцем.

Отвратительные бесы разом взмыли над крышей амбара, подобные клубу черного дыма над пожаром, подобные стае летучих мышей над пещерой — и, рассыпавшись, устремились в разные стороны с воем, воплями и смехом, полные неуемной страсти творить зло.

В понедельник утром, в день очередного слушания в Вестхэвне, пастор Марк Ховард порадовался тому, что прибыл в церковь раньше всех. Он надеялся успеть ликвидировать следы этого безобразия до появления школьников.

Он уже отпер двери школы и включил колонку для нагрева воды, так что все было готово, и у него еще оставалось сорок пять минут до того, как родители начнут привозить детей. Марк бегом спустился в подвальное помещение церкви, отпер свой кабинет и схватил трубку телефона.

Он говорил тихим и мрачным голосом, почти опасаясь, что его услышит кто-то посторонний.

— Доброе утро, Маршалл. Это Марк. Извините, что разбудил вас так рано. Пожалуйста, приезжайте немедленно в церковь. Я сейчас позвоню Бену. Надеюсь, он тоже приедет. Да, немедленно. Спасибо.

Марк открыл чулан под лестницей и схватил швабру и ведро. Он был так расстроен, что забыл взять ящик для мусора. С бешено колотящимся сердцем, он взбежал по лестнице и выскочил на переднее крыльцо церкви.

Кровь на двери уже засохла. Потребуется время, чтобы отскоблить ее.

"О! Нужно принести ящик для мусора! Нет, пока не надо. Лучше подождать приезда Маршалла и Бена. Надеюсь, они появятся раньше, чем дети. О Господь наш Иисус, мы просим Тебя охранить и защитить нашу церковь силой Твоей пролитой крови!

Ну давайте же, ребята, поторопитесь! Я не могу оставить это здесь!"

На запачканном кровью крыльце у ног Марка лежали крест-накрест две отрезанные задние ноги какого-то животного — скорее всего, козы.

В девять часов утра того же утра представители прессы, ААСГ, Национальной коалиции образования и даже нескольких церквей собрались в помещении номер четыреста двенадцать в здании суда города Вестхэвна — в зале судебных заседаний достопочтенной Эмили Р. Флетчер.

Уэйн Корриган и Том Харрис уже сидели за столом обвиняемых; Гордон Джефферсон и Уэнделл Эймс, адвокаты Люси Брэндон, заняли свои места, по обе стороны от своей клиентки, готовые к сражению. В первом ряду сидел доктор Мандани, вызванный для дачи показаний.

Репортер из программы новостей Седьмого канала Чэд Дэвис тоже находился здесь и, пока Роберто Гутьерре устанавливал телевизионную камеру, шнырял по залу, пытаясь выудить у кого-нибудь новые пикантные подробности или комментарии к происходящему.

Был здесь и Джон Зиглер, а Паула, фоторепортер, уже сделала несколько снимков Тома и Корригана — без их разрешения.

Судебный пристав поднялся:

— Всем встать. — Все встали. — Начинается судебное заседание под председательством достопочтенной Эмили Р. Флетчер.

Судья заняла свое место.

— Спасибо. Садитесь, пожалуйста.

Все сели. До сих пор все происходило, как в прошлый раз, и точно, как в прошлый раз, судья водрузила на нос очки и просмотрела лежавшие перед ней бумаги.

— Обвиняемая сторона попросила суд решить сегодня, следует или нет освободить замешанного в процессе ребенка, Эмбер Брэндон, от дачи показаний перед адвокатом ответчика или судом. Насколько суд понял, адвокаты истицы категорически возражают против привлечения ребенка к даче каких бы то ни было свидетельских показаний, поэтому к суду обратились с просьбой вынести постановление по этому вопросу. — Она подняла взгляд: казалось, все это дело немного тревожит ее. — Мистер Корриган, начинайте, пожалуйста.

Корриган встал.

— Благодарю вас, ваша честь. Наша просьба достаточно проста и вполне правомерна. В исковом заявлении против моего клиента содержатся обвинения в нарушении душевного покоя, дискриминации и проявлениях религиозного фанатизма. Но я хочу напомнить суду, что до сих пор все показания, относящиеся к этим обвинениям, исходили не от главной свидетельницы истицы, не от самой Эмбер, а получены через вторые руки: от матери Эмбер Люси Брэндон и эксперта со стороны истицы доктора Мандани. Мы неоднократно обращались к противной стороне с просьбой поговорить с Эмбер и подвергнуть ее обследованию нашего психолога, чтобы иметь возможность противопоставить мнению доктора Мандани мнение другого специалиста. Но адвокаты истицы категорически отказались сотрудничать с нами, и мы обеспокоены тем, что нарушается законное право моего клиента противостоять своему обвинителю. Кроме того, не имея возможности допросить Эмбер и выслушать ее показания, мы не можем быть уверены, что косвенные свидетельства, полученные от миссис Брэндон и доктора Мандани, не преувеличены, не приукрашены и не искажены.

Адвокаты истицы утверждают, что Эмбер находится в слишком болезненном состоянии и в слишком нежном возрасте, чтобы подвергаться допросу или предстать перед судом для дачи показаний. Но мы можем заверить суд, что ни в коем случае не станем прибегать к давлению.

Кроме того, из материалов дела следует, что Эмбер довольно своевольный ребенок и не раз делала противоречивые утверждения, даже в своих рассказах матери. Мать Эмбер показала на допросе, что на жизнь Эмбер оказывали влияние и другие силы, действующие за пределами христанской школы. Только сама Эмбер может ответить на многие вопросы, которые возникают в связи с этим и до сих пор остаются без ответа.

Мы просим немногого: разрешения узнать подробности дела от самой Эмбер и разрешения подвергнуть девочку обследованию нашего специалиста, который подтвердит или опровергнет заключение доктора Мандани.

Корриган сел, и судья предоставила слово Уэнделлу Эймсу.

Эймс производил не столь яркое впечатление, как более молодой Джефферсон, но он излучал достоинство многоопытного человека, которое само по себе убеждало.

— Ваша честь, все это дело вынесено в суд именно потому, что невинному ребенку был причинен серьезный вред, о размерах которого ясно свидетельствуют письменные показания свидетелей и заключение доктора Мандани. Как адвокаты истицы мы желаем исправить зло, смягчить боль и каким-то образом залечить нанесенную ребенку травму. Как люди, сознающие свою ответственность, мы никогда не собирались усугублять страдания Эмбер, втягивая ее в судебный процесс, бередя ее старые раны и выставляя ее горести на всеобщее обозрение.

Мы предоставили суду дополнительное заключение доктора Мандани, в котором подробно описывается нынешнее эмоциональное состояние Эмбер и обоснованно утверждается, что привлечение девочки к допросу или даче показаний перед судом скажется на ее душевном здоровье не самым благоприятным образом. По требованию суда доктор Мандани может самолично дать показания относительно душевного и умственного состояния девочки в настоящее время.

Судья Флетчер посмотрела на Мандани, а потом перевела взгляд на Эймса.

— У доктора есть какие-то дополнительные заявления, не включенные в его письменное заключение?

— Уверен, он сможет разъяснить суду любые вопросы, требующие разъяснения.

Судья пробежала глазами документ, составленный Мандани.

— Думаю, здесь все достаточно ясно. Любые устные показания, скорее всего, ничего нового не прибавят.

— Очень хорошо.

— У вас есть еще что сказать?

— Да. Несмотря на то, что каждая из сторон представила сильные доводы, мы надеемся, что здравый смысл и порядочность возобладают над самыми вескими и убедительными аргументами и суд избавит невинного ребенка от новой боли и страданий, которые неминуемо повлечет за собой необходимость оживить в памяти болезненные воспоминания, столкнуться с давлением и недоверием противной стороны и предстать на всеобщее обозрение на открытом судебном заседании.

Конечно, мы понимаем: это — судебный процесс. Мы понимаем, что ответчик имеет право противостоять своему обвинителю. Но мы напоминаем суду: рассматривается дело о жестоком обращении с ребенком, каковой факт обвиняемая сторона уже признала.

— Я протестую, — сказал Корриган. — Обвиняемая сторона ничего подобного не признавала.

— Ваша честь, — ответил Эймс, — я просто ссылаюсь на факты, уже установленные: в школе применяются телесные наказания и происходит интенсивное, насильственное преподавание религиозного учения…

Судья казалась несколько обеспокоенной.

— В письменных показаниях свидетелей ясно говорится о том, что именно практикуется и преподается в школе, мистер Эймс. Если обвиняемые желают придерживаться избранного образа действий, это ни в коем случае не означает признания вины.

Эймс собрался с мыслями и продолжил:

— В любом случае, ваша честь, мы считаем Эмбер маленьким ребенком, который нуждается в защите. В конце концов, именно это обстоятельство послужило к началу данного судебного процесса. Учитывая это, мы должны просить суд избавить Эмбер от новой боли и эмоциональной травмы и вынести постановление, освобождающее девочку от необходимости подвергаться допросу, давать свидетельские показания на открытом слушании или проходить утомительные обследования у еще одного психолога.

Эймс сел.

Судья взглянула на Корригана.

— Вы хотите добавить еще что-нибудь? Корриган встал.

— Полагаю, стоит пояснить, почему мне нечего больше добавить. Если, как утверждает обвинитель, душевное и умственное состояние Эмбер Брэндон настолько прискорбно, что ей просто нельзя давать показания или участвовать в судебном процессе, нам остается лишь поверить адвокатам истицы на слово, не имея возможности проверить, насколько соответствуют истине данные заявления. Возможно, Эмбер действительно находится в тяжелом состоянии, но мы никогда не сможем подтвердить это. Возможно, противная сторона просто расчетливо и преднамеренно скрывает некоторые факты, но и это мы никогда не сможем узнать наверняка. Адвокаты истицы, очевидно, считают, что знают все, что им необходимо знать об Эмбер и о вреде, причиненном ей обвиняемым, но в настоящее время обвиняемому и его защите неизвестно фактически ничего, кроме информации, полученной из вторых рук. Без Эмбер мы ограничены в своих действиях; от нас ожидают убедительной защиты, но нам запрещают Добраться до сути дела, доискаться до истинной причины всех этих жалоб. Я повторю еще раз: мы никоим образом не хотим причинять Эмбер вред или наносить дополнительную эмоциональную травму — если девочка действительно уже травмирована. Мы просто хотим узнать факты, которые помогут нам ответить на обвинения. Мы предоставили суду наше письменное заявление со ссылкой на действующие законы, в котором обосновываем наше требование привлечь Эмбер к даче показаний.

Корриган сел, и судья перевела взгляд на Эймса и Джефферсона.

— Вы хотите что-нибудь добавить?

— Нет, ваша честь, — ответил Эймс.

— Суд объявляет перерыв до двух часов дня, когда я оглашу свое постановление.

— Всем встать, — объявил судебный пристав; все встали, и судья удалилась из зала.

— Как, по-вашему, мы выступили? — прошептал Том Корригану.

Вид у Корригана был не очень радостный.

— Понятия не имею. Пожалуй, это было одно из самых слабых моих выступлений. — Он раздраженно хмурился, прокручивая в уме все перипетии сегодняшнего слушания. — Мне нужно было посильнее напирать на законы; они на нашей стороне… Вы видели, как судья отреагировала на письменные показания Мандани? Она слепо приняла их на веру.

— Как насчет обеда? — спросил Том. Корриган вышел за ним из зала заседаний, все еще бормоча что-то себе под нос.

32

Демоны были на высоте и не знали удержу, воодушевленные богохульством и жертвенной кровью, подгоняемые яростью и сознанием причастности к тайному сговору, слепым гневом Разрушителя, жаждой немедленной победы над коварным капитаном Небесного воинства и стремлением захватить желанный трофей, неуловимую Салли Бет Роу.

Осажденные со всех сторон бесами-лжецами Уэринги (Эд и Джуди) и Джессапсы (Андреа и Уэс) встретились за завтраком в доме Уэрингов, чтобы с молитвой обсудить самые свежие новости, распространившиеся по «молитвенной цепочке»: Джун Уолрот только что узнала, что Том регулярно избивал свою дочь Руфь и постоянно одевал девочку в платья с длинными рукавами, чтобы никто не заметил синяков на ее рука, еще кто-то — они не знали, кто именно, но этот человек определенно заслуживал доверия — выразил обеспокоенность серьезными проблемами, которые существовали в семейной жизни пастора Марка и Кэти и возникли, скорее всего, в результате измены Марка, имевшей место несколько лет назад, христианская школа в настоящее время погрязла в долгах, поскольку Том и миссис Филдс воровали общественные деньги. Андреа была в ужасе.

— Вы уверены? Просто в голове не укладывается, что миссис Филдс могла пойти на такое!

— Что ж, — сказала Джуди, — вы знаете, как мало она получает в школе? Давайте смотреть в лицо фактам: она оказалась перед сильным соблазном.

— Но кто сказал вам это?

Эду не очень хотелось открывать источник информации.

— Ну… Скажем так: один человек, довольно близкий к школьному правлению, человек, которого я действительно уважаю. Но пусть все это останется между нами!

Уэс мгновенно закипел от гнева.

— Но почему же правление не известило об этом остальных прихожан?

— Женщина, с которой я разговаривал, тоже беспокоится по этому поводу. Она оказалась в весьма затруднительном положении: она не хочет злоупотреблять доверием школьного правления, но в то же время болезненно переживает то обстоятельство, что столь многое держится в тайне.

— Думаю, надо устроить общее собрание прихожан, — подала голос Джуди. — Вот что я думаю!

— И раз и навсегда предать все эти дела гласности, — поддержала ее Андреа. Эд кивнул.

— Что ж, я уже поговорил с Тедом и Джун Уолрот, и они готовы.

Уэс просто потряс головой и рассмеялся, пытаясь сбросить нервное напряжение.

— Все это непременно всплывет в ходе судебного процесса, знаете ли. Ребята из ААСГ намерены так или иначе докопаться до всего и вышвырнуть этих сладкоголосых пташек из нашей церкви!

Сплетник, Клеветник и Пакостник нашли это забавным и залились визгливым смехом. Эти люди готовы поверить чему угодно!

В школе миссис Филдс и Марк разняли уже третью за день драку, и сейчас восемь детей — шестеро драчунов и двое подстрекателей — остались на большой перемене в школе, вытирать доски, протирать парты и подметать полы в классах. День выдался тяжелый.

Миссис Филдс бессильно упала на стул и глубоко вздохнула.

— Пастор, что здесь происходит?

Марк хотел было сказать, что на них ведется духовное наступление, но потом отказался от этой мысли: миссис Филдс впечатлительная женщина и ужасно расстроится, если узнает о его утренней находке.

В конце концов он просто попросил миссис Филдс помолиться вместе с ним, и в молитве они провели перемену — отдыхая от своей миротворческой деятельности на поле боя.

Наплывает, наплывает сон… Крохотное грудное дитя… Рэйчел… розовая, пухлая… она смеется…

— Пойдем, солнышко. Пора купаться.

В ванну набирается вода — как раз нужной температуры.

Пусть малышка поиграет со струей воды.

— Видишь? Правда, забавно? Ну, пора мыться.

Джонас. Он зовет ее.

Не сейчас. Я купаю Рэйчел!

Он тянет, тянет, рывком извлекает ее из тела… Нет, не сейчас…

Внезапная темнота, состояние невесомости, никаких чувств, никаких звуков, никакой боли — ничего, только бесконечная любовь, блаженство, счастливое одиночество… Длинный, длинный тоннель и яркий свет в конце… он становится ближе, ближе, вот он совсем рядом… нет, я должна вернуться! Как там Рэйчел?

Бац! Тяжелая рука бьет ее по лицу!

— Давайте, леди, очнитесь! Вставайте! Вода повсюду, весь пол залит. Я сижу в воде, я промокла до нитки. Кто этот парень?

— Вы слышите меня? Поднимайтесь! Полицейский! Что случилось?

— Слушай, да она ни черта не соображает, одурела от наркотиков!

Где Рэйчел?

— Где мой ребенок?

Ванна наполнена до краев, вода переливается на пол, все вокруг залито… полицейские, медики, хозяйка гостиной… все как в тумане.

Мучительный, леденящий душу ужас медленно поднимается из недр ее существа. Страшная мысль пронзает мозг.