22

Кап. Кап. Кап. Кран как будто отмечал промежутки времени, извещая о прошествии одного мгновения, еще одного и еще… словно часы, не останавливаясь, не сбавляя темп, он мерно капал, и время мерно текло мгновение за мгновением.

За окном ванной комнаты шумел транспорт, но Салли не слышала шума. Один раз взвыла сирена, но она не пошевелилась и не обратила на это внимания. У нее не было ни сил, ни желания подняться с пола — она так и сидела, прислонившись спиной к бледно-голубой стене, положив бессильные руки на колени, откинув голову на жесткую штукатурку, и не шевелилась, несмотря на неудобную позу.

Она просто сидела, устремив пустой взгляд на ванну, слушая звон падающих капель, наблюдая за тем, как на конце крана медленно набухает очередная капля, а потом под тяжестью собственного веса срывается с него и исчезает.

Кап. Кап. Кап.

— Мисс Роу, вы считаете, что нет закона выше закона вашего Я?

— Нет реальности выше той, которую я создала сама, сэр. Кап. Кап. Кап.

— Вы действительно не помните, как взяли своего ребенка, опустили в воду и утопили?

— Я уже говорила, меня там не было. Это был Джонас.

— Но вы признались в том, что утопили свою дочь.

— Это сделал Джонас. Мое высшее Я пожелало этого, и он выполнил желание… Кап. Кап. Кап.

— Мы нашли обвиняемую в ванной… Она находилась в сумеречном состоянии…

— И что она сказала вам?

— Она сказала: «О нет! Я убила свою малышку!» Кап. Кап. Кап.

— … Господа присяжные, вы выслушали невероятные показания… Это порочное существо, бессовестное, безжалостное-бессовестное, безжалостное. Бессовестное, безжалостное. Бессовестное, безжалостное.

Ребенок в бесконечно огромном дворе без забора. Создатель и верховный судья всякой реальности. Центр своей собственной вселенной, Нет зла, нет добра. Есть только мое Я. И только оно имеет значение.

По крайней мере так было прежде.

Салли слегка переменила позу. Жесткий покрытый линолеумом пол напомнил ей о том, где она находится: в своей великолепной вселенной. Да. Маленькая холодная ванная комната с текущим краном, в которой сидит убийца, бродяга, неудачница, жалкий сосуд, полностью опустошенный за десять лет бессмысленного, бесцельного существования, никому ненужный кусок плоти.

Теперь она сидела на полу, прислонившись головой к стене, положив локоть на туалетный столик, рядом с ванной, в которой она утопила свою дочь.

Ее вселенная. Ее предназначение. Ее истина.

Слез не было. Она была слишком опустошена, чтобы плакать; душа ее умерла. Она продолжала дышать, но не потому, что хотела. Просто так случилось. Жизнь просто случилась. Она сама просто случилась — и не знала, почему и зачем.

Демоны нашли ее: Отчаяние, Смерть, Безумие, а теперь и Самоубийство. Они вцепились в нее, нашептывали ей ужасные речи, частицу за частицей вынимали из нее душу. Убийца! — говорили они. — Презренная, преступная убийца! Ты не способна на добро! В тебе не осталось ничего доброго! Ты никому не можешь помочь! Почему бы тебе не покончить со всем этим?"

«Как одиноко в этой вселенной, — думала Салли. — Она — мое творение, но теперь я затерялась в ней. Я хотела бы знать хоть что-то наверняка. Я хотела бы найти забор в конце этого огромного двора. Ах, но уже слишком поздно».

Ее рука соскользнула с колена и мягко ударилась о стенку ванны.

Забор.

Нет, эта мысль не показалась ей значительной; эта идея не потрясла Салли и не заставила участиться ее дыхание или пульс. Это была просто мимолетная мысль, слабый намек на возможность, простое предположение, которое можно было отбросить в сторону: эта ванна может стать тем самым забором.

Салли посмотрела на ванну, дотронулась до холодного сине-зеленого фаянса. «Я могу предположить, — подумала она, — просто взять в качестве отправной точки для дискуссии предположение, будто это забор, граница, некая черта. Черта, за которую я заступила, но не должна была заступать».

Она позволила мыслям течь своим чередом и просто с интересом слушала голоса, звучавшие в сознании.

"А что, если это был неверный поступок?

Да брось, с чьей точки зрения? Абсолютных истин нет; ничего нельзя знать наверняка.

А если абсолютные истины все-таки существуют, и я могу что-то знать наверняка? Но как?

Это йотом, потом. Сначала ответь на первый вопрос. А что, если это был неверный поступок? Да.

Значит, я виновата. Я сделала не правильный выбор, я зашла за черту и поступила не правильно.

Но я полагала, что все границы существуют лишь в моем сознании!

Я поступила не правильно. Я хочу признать это, хотя бы однажды. Почему?

Потому что мне нужен забор. Даже если я нахожусь не с той его стороны, с какой следует находиться, мне нужен забор. Мне нужно чувствовать себя не правой. Нужно чувствовать свою вину. Зачем? Потому что…"

Салли пошевелилась. Она плотно прижала ладонь к стенке ванны, в которой умерла ее дочь. Она пошевелила губами и беззвучно произнесла какие-то слова, потом прошептала их, а потом произнесла громко:

— Потому что тогда по крайней мере я буду знать, где нахожусь!

Очевидно, Салли пробудила в себе какие-то спящие чувства; внезапно она почувствовала боль, мучительную боль в душе и, скрипнув зубами, со сдавленным стоном ударила кулаком по стенке ванны.

— О Господи!

Она снова откинулась на оштукатуренную стену, задыхаясь от боли, гнева и отчаяния. «О Господи, помоги мне!»

Бес отчаяния отпустил Салли и упал на пол. Его хватка ослабла.

Вот. Она сказала это. Она приняла предположение и развила его до логического завершения, пережила маленький катарсис, и теперь все осталось позади. Салли не знала, полегчало ли ей. Она чувствовала себя немного глупо из-за того, что вслух разговаривала с собой — или с Богом, если уж на то пошло. Но сейчас это неважно.

Почему-то вдруг она почувствовала какой-то груз на шее, какую-то тяжесть на груди. Она подняла руку к кольцу. Вытащила его из-под рубашки и снова поднесла к глазам. Уродливая маленькая химера злобно скалилась на нее.

И тут воспоминание обожгло Салли. Обожгло так сильно, что она удивилась, как это оно так долго скрывалось в глубинах памяти.

— Кольцо! Кольцо Оуэна.

—

Ирэн Бледсоу чувствовала себя явно неуютно.

— Мистер Харрис, вашим друзьям придется остаться здесь.

Если принять во внимание обстоятельства, Том никогда не чувствовал себя лучше. Он сидел на той же самой деревянной скамье в том же самом холодном гулком мраморном вестибюле в здании суда города Клэйтонвиля: он явился на очередную запланированную встречу с детьми, и снова мероприятием руководила миссис Бледсоу.

Но на сей раз Том явился в сопровождении…

— Миссис Бледсоу, это мой пастор Марк Ховард и мой адвокат Уэйн Корриган.

Оба мужчины протянули руки, и Бледсоу пришлось обменяться с ними рукопожатием, пусть и не вполне сердечным.

— Здравствуйте. Как я сказала, на свидание с детьми будет допущен только один мистер Харрис. Корриган был в великолепной форме.

— Мы пришли сюда по приглашению мистера Харриса и намерены присутствовать при свидании. Если вы отказываетесь дать нам разрешение на это, вам придется явиться в суд и предоставить разумные основания для подобного запрета. — Он широко улыбнулся.

Бледсоу задохнулась от негодования и некоторое время не могла найти слов для достойного ответа.

— Вы… Это… это конфиденциальная встреча! Мистер Харрис должен видеться с детьми один!

— Тогда, несомненно, вы с удовольствием останетесь здесь с нами, пока мистер Харрис будет общаться с детьми один?

— Я не это имела в виду, и вы меня прекрасно понимаете! Свидание мистера Харриса с детьми должно происходить в присутствии работника патронажа.

— Вы говорите о себе?

— Конечно!

Корриган достал блокнот:

— Кто отдал такое распоряжение?

Бледсоу запнулась:

— Я… я должна уточнить.

— Если вам все равно, — сказал мистер Харрис, — я бы хотел увидеть своих детей. Они ждут меня, не так ли?

— Минуточку! — Ирэн Бледсоу подняла руку. — Вы принесли анкету, которую я вам послала?

Корригану было что сказать и по этому поводу:

— В свете ныне идущего гражданского процесса я посоветовал своему клиенту до поры до времени не заполнять никакие анкеты и не проходить никакие психологические тестирования.

Ответ Бледсоу прозвучал холодно и угрожающе:

— Вы, конечно, понимаете, что это задержит возвращение детей под опеку мистера Харриса?

— Согласно архивным материалам Комитета, вы никогда не возвращали детей родителям до окончания судебного разбирательства, посему в настоящее время мы смиримся с этим. А теперь давайте перейдем к цели нашего визита.

Ей пришлось уступить:

— Хорошо. Следуйте за мной.

Она снова направилась к широкой мраморной лестнице, и громкое цоканье каблуков снова покатилось гулким эхом по вестибюлю — как напоминание о ее авторитете и одновременно выражение ее негодования. Они поднялись на второй этаж и прошли через большую мрачную дверь в холл, где стоял на посту все тот же охранник по имени Джон, Он несколько удивился, увидев трех человек вместо одного, но, поскольку они явились вместе с Бледсоу, решил, что все в порядке.

— Привет, милые!

С восторженным визгом Руфь и Джошуа бросились к отцу. Том опустился на одно колено и обнял их. И почему-то на сей раз Ирэн Бледсоу не стала между ними. Джошуа был по-настоящему счастлив снова увидеть папу, Руфь просто начала плакать и не хотела отпускать Тома. На поцелуи и объятия ушло довольно много времени.

— Бедные, измученные жестоким обращением дети, — шепнул Корриган Марку.

Бледсоу заняла свое место в конце стола и предложила Марку и Корригану сесть. Они тихо сели с той стороны, где находилось место Тома.

— Хорошо, ребятки, — наконец сказал Том. — Давайте садитесь.

Они уселись на стулья с противоположной стороны стола и только тогда заметили Марка.

— Здравствуйте, пастор Ховард!

— Привет. Как дела?

— Нормально,

— У вас сорок минут, — сказала Бледсоу, главным образом для того чтобы напомнить всем, что она все еще руководит данным мероприятием.

Следующие тридцать минут общения прошли в разговорах на самые обычные темы. Руфь и Джошуа старались побольше читать и, похоже, немного наладили отношения с другими детьми в приюте — хотя Том не знал, идет ли речь о том же приюте, что и в прошлый раз, или уже о другом. Однако по школьной программе они не занимались, а это означало, что им придется наверстывать упущенное летом, если вообще придется. Рана на лбу у Руфи зажила и стала почти незаметной.

Время свидания подходило к концу, а Том знал, что до ухода он еще должен выяснить одну вещь, пока имеет такую возможность. И кроме всего прочего, он непременно должен помолиться с детьми.

— Послушайте, папе скоро уходить — так что давайте помолимся вместе.

Он дотянулся до детей через стол и взял их за руки. В этот момент они снова были семьей, и он был духовным главой, наставником и примером для подражания, каким и должен быть отец.

— Дорогой Небесный Отец, я молюсь сейчас о своих детях и прошу Тебя возвести вокруг них стену защиты. Защити их сердце и ум, дабы они никогда не усомнились в Твоей любви и Твоем покровительстве. Помоги им всегда оставаться хорошими детьми и жить в согласии с Твоей волей. Я прошу Тебя, милый Господи, помоги нам снова воссоединиться.

Марк и Корриган присоединились к молитве и слушали, как маленькая Руфь молилась за своего папочку и брата и даже за миссис Бледсоу. Потом стал молиться Джошуа, который поведал о своей любви к Христу и своем желании быть достойным слугой Господа.

Все это были не просто слова. Здесь, в этой комнате, они вели настоящую духовную борьбу — ибо, хотя государство в силах возвести непреодолимые стены вокруг детей, молитвы каждого ребенка, произнесенной в бесхитростной вере, достаточно для того, чтобы сокрушить эти стены до основания. Все они понимали и ясно чувствовали это, слушая молитвы ребятишек.

— Аминь, — сказал Джошуа.

— Аминь, — хором повторили все — за исключением Ирэн Бледсоу.

До конца свидания оставались считанные минуты. Том открыл бумажный пакет.

— Вот, Я собирался отдать вам это еще в прошлый раз.

— О, отлично! — воскликнул Джошуа, взяв свою Библию.

— Спасибо, папочка! — сказала Руфь, прижимая свою Библию к груди.

Том принес детям также несколько их любимых книг и письменные принадлежности, которые не отдал во время предыдущего свидания. Том видел, что Ирэн Бледсоу зорко следит за тем, какие вещи он извлекает из пакета, и продолжал неторопливо, открыто передавать их детям, не считая нужным что-то утаивать.

И вот, время встречи почти истекло. Джошуа с интересом листал новую книгу про китов и вдруг наткнулся на какие-то фотографии, вложенные между страниц.

Том, Марк и Корриган старались не смотреть на мальчика прямо, чтобы не привлечь внимания Бледсоу.

— Тебе нравится книга, Руфь? — спросил Том, дотягиваясь через стол до дочери, чтобы помочь ей найти надпись на титульном листе. Это движение помогло: Бледсоу напряженно следила за Томом. — Видишь, что я тут написал? «Моей дорогой доченьке Руфи. Иисус любит тебя, и я тоже!»

— Эй! — воскликнул Джошуа. — Это же тетенька из пикапа!

Бледсоу мгновенно перевела на него взгляд. Джошуа расширенными от удивления глазами рассматривал фотографии. Лицо Бледсоу заметно побледнело.

— Что ты имеешь в виду, сынок? — спросил Корриган. — Ты что, видел эту женщину раньше? Бледсоу резко вскочила на ноги.

— Мистер Харрис!

— Да? — спокойно отозвался Том.

— Да как вы смеете? Как вы смеете?]

Корриган настойчиво требовал у мальчика ответа.

— Ты узнаешь эту женщину?

— Конечно, — сказал Джошуа. — Это она вела тот пикап, в который мы чуть не врезались. Она здесь выглядит вроде как больной, да?

Бледсоу бросилась к Джошуа и выхватила у него фотографии. Она бросила на снимки короткий яростный взгляд, а потом демонстративно порвала их пополам, еще раз пополам, и еще раз, после чего смяла и швырнула в мусорную корзину.

Потом, трясясь от негодования, она повернулась к Тому:

— И что вы пытаетесь тут доказать?

— Миссис Бледсоу, вы пугаете детей, — мягко заметил Марк.

Она наставила палец в лицо Тому и заговорила дрожащим от ярости голосом:

— Вы грубо нарушили правила! Я могу устроить вам серьезные неприятности! Неужели вы полагаете, что я не могу добиться того, чтобы ваших детей навсегда забрали у вас!

Том ответил спокойно — главным образом из-за детей:

— Тогда чего же вы так испугались? Она возмущенно отрезала:

— Я ничего не испугалась! Вам меня не испугать! Том произнес слова, которые уже некоторое время повторял в уме:

— Миссис Бледсоу, мне совершенно ясно, что вы заботитесь не столько об интересах моих детей, сколько о своих собственных. В любом случае я полагаю, что вы злоупотребляете своей властью — и в отношении моих детей, и в отношении меня; и я намерен выяснить, на кого вы работаете.

Бледсоу попыталась говорить сдержанным тоном: в конце концов кричать она не могла из соображений профессиональной этики.

— Послушайте, вы! — Огромным усилием она взяла себя в руки, приняла прежний официальный вид и объявила:

— Свидание окончено. К моему великому сожалению вы обманули мое доверие, и я учту это, назначая дату нашей следующей встречи.

— Она состоится раньше, чем вы предполагаете, — сказал Корриган. Он обогнул стол, взял руку Бледсоу и с размаху пришлепнул к ее ладони повестку в суд. — Постарайтесь не порвать. Всего хорошего.

Салли отложила блокнот и вышла из номера, на ходу обдумывая и приводя в порядок мысли, переполнявшие сознание. Она чувствована скорое наступление каких-то перемен, хотя не имела представления, в чем они будут заключаться и в каком направлении будут развиваться. Но эта ее прогулка должна была стать частью этого процесса; она собиралась совершить путешествие в прошлое и найти другую недостающую часть той головоломки, которой являлась ее жизнь.

Насколько она помнила, где-то поблизости от мотеля находились старое кирпичное здание и аллея, мощеная булыжником аллея, посреди которой бежал ручеек воды, стекавший в закрытый решеткой люк. Где же это место?

Тол следовал за Салли по пятам. Натан и Армут парили прямо над ее головой, держа мечи наготове и настороженно оглядываясь по сторонам. Скоро появится Разрушитель. Времени оставалось мало.