Е.Переслегина
      Альтернатива? Экранопланы!
      Короткая повесть
      "Будет в нас всего с избытком, а не будет пустяки", - напевал Фил извечную песенку флегматика. Он все сосчитал, и их всех сосчитали, и даже пригрозили-пообещали круизом по месту предполагаемых работ. Пока, однако, они перли на это самое место на своей машине и за свои деньги.
      Игра закончилась правительственным заказом на весь следующий год. Им предстояло поработать в хорошей компании, с умеренными, правда, средствами, и обрести славу строителей портов, дорог и каналов. Потому что они не выиграли космическую программу - и "сама не по-ни-ма-ю почему" - вопило радио голосом бессмертного Кукина. Это означало, что кассета закончилась и полились городские волны. Фил был всеяден до авторской песни, и в кризисные моменты строки вставали ему поперек жизни неким лыком, останавливая бег расчетов или суеты. Суета была двух сортов - прекрасная и ужасная. Прекрасную устраивала дочь - она пела, танцевала, декламировала невероятное и изображала сопло ракеты в детском мюзикле "Звезды, кто они?". Ей исполнилось восемь лет, и она находилась совершенно в своем праве видеть отца свидетелем своих побед и триумфов. Ее семнадцатилетний менеджер, похоже, имел куда меньше шансов прожить эту жизнь сколько-нибудь плотно или замечательно. Она наняла его, вычислив среди рыбаков лесного озера самого бесстрастного, и бесстрастно пригласила на работу. Это случилось прошлым летом, когда они с женой попеременно отдыхали с юной фурией в той глуши, которую артистка предпочитала Шиншильским островам.
      Маша тогда еще бестактно заявила дочери, что они через десять лет поженятся с этим самым менеджером, потому что так бывает всегда. Девочка пожала плечами. Фил унес ее спать, не проясняя далеких планов. В тот вечер он принимал вахту в деревне Горбунки Каменского района Новгородской области от любимой, но разведенной жены. Начиналась недельная чудесная суета вокруг Алиски.
      Еще у Фила случалась плохая суета, связанная с постоянным, неотступным вмешательством Игры в жизнь: Игры, которая путала карты и тормозила реальные дела, и приходилось еще и отдавать ей должное, потому что, не будь ее, - фиг бы они сейчас что-то считали и строили.
      Двоевластие в стране, между тем, пошатывалось, но держалось. Иностранные недоброжелатели и партнеры с замиранием сердца ждали, что же еще отчебучит эта держава чудаков. Двоевластию исполнилось семь лет: за это время было натворено столько, что не считаться с вмешательством Игры в жизнь государства было нельзя, а считаться Филу не хотелось. Три года назад они развелись с Машкой, которая ушла по ту сторону Власти - в прежнее Государство - и теперь картинно улыбалась со всех плакатов: "ОДИ - наша надежда". Он остался Игроком. Она ненавидела ОДИ, но за последние годы нагородила для них больше пиаровских чудес, чем Рузвельт для своих "соединенных штанов" во время японской войны. Маша все делала наоборот и, зная все модные Протоколы Общения, встречаясь с Филом, превращала эти официальные полчаса в неофициальный ад. Он по-прежнему любил ее. Все остальное оказывалось суетой.
      Проект обещал быть быстрым. Фил взялся за расчеты, свалив всю организацию на Петеньку, потому как генетика всему голова, а генезис всему шея.
      Петенька любил женщин, комфорт, деньги, хорошую компанию и выглядел царем Природы, при этом он мог не спать, не есть и пахать до трех суток вчистую и еще столько же на стимуляторах и только после зверел и вырубался. Он был ценным сотрудником; он путал сроки, и в прошлом Проекте они по его милости засыпали небольшой лесной массив до елочных верхушек, но он был гением, а елки откопали эмчеэсовцы, которые имели должок и благоволили к ОДИ. Еще Петенька дружил с Анваром: они поделили Богов и отпустили Протоколы - непонятно было, понимает ли Петенька фарси так, как Анвар русский, но вот самого Анвара Петенька понимал прекрасно. Петенька опаздывал везде, но все электронные игрушки, которые он носил с собой постоянно, оглашали все виды молений Анвара. Биолог, не спрашивая группу, останавливал машину, ложился на траву и слушал укомплектованного в наилучшие CD Паваротти, пока Анвар творил свои молитвы. Петя презирал филовских бардов за их детскую музыку, а слова к своей жизни с удовольствием выбирал сам. Петенька всюду таскал за собой женщину Ляльку, которая была красива, умна, языкаста и добавляла группе проблем. Еще Петенька был генетиком и утверждал, что дети у него возьмутся только от Ляльки и что ему лучше знать, а комплексы других, с позволения сказать, ловеласов, кивал он на Фила, его не занимают.
      Еще был Герберт. Он был всегда. Сколько себя помнил Фил, рядом с ним стоял Герберт. Он откликался на Уэллс, а в детстве, почему-то на "берет". Уэллс рано женился на красавице, любил ее спокойно и нежно, объездил с ней всю Россию и близлежащую заграницу, был вечно мастерски прикинут и возмутительно чисто выбрит, но образование имел восемь классов околомузыкальной школы. Как журналист Уэллс умел все, кроме мордобоя. Агрессивность других вызывала в нем такое искреннее остолбенение, что оно иногда передавалось противникам. Фил всегда думал, что из Уэллса получилась бы прекрасная женщина, гораздо лучшая, чем Ляля. Уэллс был вежлив и добр, для жизни ему не требовались Протоколы: он заплывал в людей, как золотая рыбка, и выплывал аккуратно, вроде и ничего не тронув, но смахнув ноющую проблему шелковым хвостом. Его Дарька смеялась и говорила, что он святой. Он радостно обнимал ее и был умеренно застенчив при этом.
      - Ты, как это, - говорил Петенька, - гармоничен мирозданию, - и мироздание согласно кивало в ответ. Однажды Дарька призналась, что за их десятилетнюю супружескую жизнь Уэллс орал один раз. Ребята смеялись, Фил принес ей расчетик на компьютерной розочке, утверждающий, что этим можно пренебречь, и она, Дарья Альбертовна, может считать себя счастливой абсолютно и бесповоротно. Дарья училась с Лялькой в одном классе.
      Любить технических исполнителей "можно было необязательно". Они были отдельно, и спасибо им было за это. Фил мог уважать человеков до бесконечности, но любить, это - пас. Такая беда с ним уже однажды случилась, и теперь вот он в месяц раз мчится на детский спектакль с дальних концов страны и мира, потому что чудеса не путешествуют рядом с нами, а живут своей отдельной творческой жизнью. Кто-то считал его флегматиком, не обращающим внимания на временные трудности.
      2
      Валяясь на траве, Фил вдруг понял, что Анвар прекрасно инициирует им шестиразовый короткий отдых , а иначе бы они все скурвились, особенно Петенька со своим рулем. А сейчас вокруг был лес Новгородчины: где-то здесь в прошлом году они "пасли" Алиску. Комары по июлю утихли, и рай течения внутренних голосов выглаживал внутренности извилин, которые как будто и не обязаны двадцать часов в сутки думать, считать, озвучивать и получать пресловутую обратную связь от измотавшихся в поисках сути мозгов столичных коллег. Впереди, по карте километрах в пятидесяти, была большая река, о ней мечталось. Лялька в ярком купальнике валялась на траве, напоминая о солнечных пляжах Крыма.
      "Давно уж он в Венгрии не был, с тех пор как попал на войну", вспомнил Фил и проникновенно вздохнул.
      Дарька, лежащая рядом с Уэллсом, вздрогнула и изогнулась вопросом к нему.
      - Купаться хочешь? Я - тоже. Уже скоро.
      Она вечно угадывала его простенькие бытовые мысли и делала это удивительно приятно. На Дарьке был венок из колокольчиков. Уэллс спал, не видя, какая она красавица. Эту мысль ей тоже не мешало бы прочесть.
      Дарька облизнулась и кинула в него камешком. У нее были розовые плечи в веснушках - загорала она плохо, как все рыжие, но при этом на любом пляже дочерью солнца казалась именно она.
      "Это никакая не работа, а отпуск", - думал Фил. Вчера они вообще все спали по восемь часов, потому что Петенька чинил свой микроавтобус, изрядно скрещенный с гусеничным трактором. А сегодня уже доедут до шлюза. А семинар - на ходу, так что еще делать? Даже в затылке не ломит. Жизнь прекрасна! Это тебе не ОДИ, где на пятые сутки хочется умереть от несообразности чужих языков и необходимости говорить на них.
      Анвар закончил свой атман, то есть намаз.
      3
      Было прекрасно, пока Петя с Лялькой не заговорили о том, как в Индии недосжигают трупы и в таком виде спускают в Ганг - священную реку. Фил был сторонником походов, костров и отчасти мокрых вещей. Но такого он не любил. "И, кстати, не собираемся же мы на этом автобусе прямо в Индию?"
      Петенька с Лялькой успели побывать даже в Тибете. Только это им совершенно не помогло, как считал Фил. Они не стали терпимее, спокойнее и великодушнее. Может быть, они сумели навязать себя Тибету, но он, великий и неделимый, ничего, похоже, им дать не смог.
      Фила тревожила экономическая сторона нынешнего безумного предприятия. Его очевидная нерентабельность. "Мы напоминаем Голливуд 60-х годов: автобус с обкуренными психами, познающими мир. Опять же в автобусе коннект плохой". И, потом, у них даже почти нет с собой оружия.
      - О русская земля, ты уже за холмом, - воскликнул вечно юродствующий Петенька, намекая на давно покинутую Ленобласть.
      4
      Два месяца назад Волховский шлюз на Фила впечатления не произвел. Весь Волго-Балт в своей северной, то есть Питерской, части нуждался в технической модернизации и, прежде всего, - в ликвидации прежнего начальства. Работы по его, Фила, проекту начались там с 1 июня. Филу был несколько неудобен отъезд группы: он любил наблюдать за работами сам, сидеть на объекте и радостно бросаться в прорыв. Ему никогда не мешало наличие собственного дела, особенно же в стадии активного "Начали!". Он был готов решать всю тактическую лабуду заказа на месте, если неукротимая секретарша Леночка с лабудой не справлялась. Он любил работу и любил, когда Лена находилась где-то рядом. В последние несколько месяцев он даже немного грустил, что секретарша бесповоротно замужем, несмотря на причудливые места их совместных с Филом проектных бдений вдали от дома. Лену слушалась даже безудержная Лялька, потому что от Филовой секретарши исходило энергичное дыхание уснувшего монстра, и Лялька не хотела даже думать о том, что будет, "когда спящий проснется". Лена с ними не поехала, осталась за и вместо Фила, выписала к себе семью и, наверное, счастлива.
      Когда-то давно Фил сидел в НИИ, там было тихо и бесславно, последовательно и многозадачно. Фил выходил на Средний и плыл в горячем воздухе к прохладному дому, с окнами во двор-колодец. Иногда не хватало денег, потом стало хватать, потом Машка заняла все время и вписала его в жизнь с разъездами и штурмами социальных проблем, потом случилась Алиска немного солнца в холодной воде бытия. Она росла, они старались не уезжать, в это же время нечаянно укрепилось в стране Двоевластие, они с Машкой оказались в разных ведомствах, она, конечно же, пошла в гору, а Алиска пошла в нее. Обе не теряли времени, вписывая себя в реальность, а Фил на все так долго решался - он прочно любил НИИ и горячий воздух питерского лета. Уже три года Фил работал на разных объектах страны, мало напоминающих НИИ. Уже три года Машка с Алиской жили в Москве. Машка заканчивала Литературный институт. Она всегда училась. Уэллс как-то сказал, что Мария учится, чтобы не допустить себя в недостойное "сегодня". Точно - она даже в деревне с Алиской чего-то творила на лаптопе по ночам. Машку все хвалили. Она была безупречна. Она вполне могла бы стать президентом страны. "Тогда я пропал", - подумал Фил.
      - Повел бы машину, что ли, - над ним навис Петенька.
      - Ага, - ответил Фил. Петенька был улыбчив и участлив - хотелось по-дружески дать ему в рожу.
      - Не приставай к нему, я поведу, - заявила Дашка.
      Фил чмокнул ее в щечку и полез за руль.
      5
      Мельников отдыхал на туретчине, потому что всегда на ней отдыхал: он ездил сюда два раза в год, как к себе в деревню. Его не обманул ни один турок-торговец, не тронуло второе уже подряд "курортное" землетрясение, не сгубил дурацкий восточный автопрокатный сервис. Мельников всю жизнь делал двигатели; ему пришлось притвориться менеджером, бритым коммерсантом и даже рачительным капиталистом в те пять лет, когда с двигателями в стране стало плохо, а с родным Приморском случился полный застой. Он пережил этот дурацкий театр, заработал на "абонемент" в Турцию и снова начал делать двигатели - те же и другие. Он любил молодых, благоволил к ОДИ, смастрячил нечто подобное в своей структуре, в политику не лез, но был везде приглашен эдаким свадебным генералом от Космоса. Когда накалялись страсти по деньгам, он молчал и, казалось, насвистывал про себя марш Мендельсона.
      Он приехал на одну-единственную Игру. Не пил на ней, вопреки традициям, спал по шесть часов вместо вмененных руководителям двух, склеил невероятной красоты проект и выиграл у группы Фила космическую программу. Особых Зубров на этой ОДИ никто не ждал. Они приехали все и безжалостно съели молодежь - не перепили, но переиграли. Машка была от них без ума. Петенька впервые встретил авторитет, типа ИДЕАЛ, и надолго запал. Можно было прибиться к монстрам, вместо того чтобы изучать шлюзы. Асселкин оказался большим другом Мельникова, и Зубры вдвоем благословили группу Фила на строительство Пути в Индийский океан. У обоих Зубров были шунтированные сердца, красавицы жены и устойчивое положение в государстве. Правда, само государство пошатывалось, может быть, потому, что боялось положиться на группу Фила. "Не верю я в стойкость юных, не знающих бороды". Об этом думать не хотелось. Впрочем, у Асселкина разница с Мельниковым насчитывала 17 лет. А это означало, что Михаил Евграфович в возрасте ребят был уже совершенно свободен от навязчивого общественного микрокосма и мог запросто дружить с великими комбинаторами двигателей. У Асселкина была давняя кличка Салтыков-Щедрин. Он был нежно-язвителен и поощрял молодежь. Оказавшись вписанным во все мировые семинары и конференции по разнообразным вопросам будущего, он величественно не доезжал до половины из них. Он назывался легендой "Фигаро" и выдергивал себе кадры по случаю из невероятных мест своего пребывания. Петенька сначала хотел устроиться работать на него и "жить безбедно и при деле", что-то помешало, и теперь Фил нет-нет да и ловит на себе укоризненные взгляды генетика.
      "Дорога ныряет в заросли, сейчас она мне как милостыня", - вспомнил Фил, дорога петляла. Вяло начиналось обсуждение. Петенька без руля был многословен. Анвар перебивал его мягко, с поклоном, и, если бы не Персик, Петенька говорил бы час без перерыва - он три года работал ведущим на радио. Решений со вчерашнего вечера не было.
      Дурацкий крюк через деревню Остров, который они договорились сделать с Петенькиной подачи, казался временной петлей и замыкал мозги Фила на ненужные воспоминания. В автобусе их было шестеро, много... Фила вполне устроил бы один Анвар и один Уэллс, а с ним одна Даша. И небольшая комфортная "Тойота" Фила вместо этого гроба с аппаратурой и шезлонгами. Пикник упорно сползал на обочину его души. Фил не любил путать отдых с работой, он и вообще не очень умел отдыхать. Чувство единого мозга группы распадалось с каждым километром. Фил знал, что с этим делать, когда перед ним было сто безмозглых вологодских работяг и десяток толковых инженеров. Там не было друзей, там был иной, донельзя простой Протокол. Кто кого перешифтует - длилось от пяти минут до получаса, затем: оптимальный график работы на весь срок проекта, его поддержание и затыкание прорывов собой. За кадровый вопрос отвечала Лена. У нее для всех, кроме него, было отчество, серьезность, достоинство, и она не говорила лишних слов, никому и никогда. Словно бы родилась стихийным хранителем Языка. Конечно, Фил был благодарен ОДИ за ликвидацию страхов, тревог и прочих глупостей эмоционально-волевой сферы на все время большой работы. Шутка заключалась в том, что когда-то наступала обыденная жизнь, и все беды недосказанных "себе и людям" чувств вылезали наружу - как сейчас. Появлялись женщины, как женщины, и цветы, как цветы. Все это составлялось в букеты общения и преподносилось с язвительной лаской "ты опоздал, милый, опять чего-то не заметил, да-а-аа?!". Машка нашла прекрасный выход: она, кажется, не жила вовсе. Крутилась, блистала, впечатляла, работала мозгами и выдавала на-гора. Кажется, Фил снова ушел в себя.
      Автобус ржал, покатывался со смеху и переминался вприсядку на задних колесах, все напоминало клуб кота Бегемота или залихватский тренинг с мескалином и девочками. Интересно, что такого Фил ответил на последний вопрос Петеньки про ресурсную базу? Интересно, что конкретно Петенька спрашивал?
      Отсмеялись.
      6
      Впереди переливалась красками лета Оредеж.
      - Мы здесь останавливаемся, ставим лагерь и сутки работаем, - тускло произнес Фил и заглушил мотор.
      - Ура, - выскочив, завопила Дашка и кинулась обнимать Уэллса.
      - Ты, никак, подаришь нам сутки счастья, мерзавец, - спросил Петенька, сгреб его из кабины и деловито стал устраивать машину подальше от реки в подлеске. Девочки на ходу разбросали одежду и убежали в холодную речку. Стругацковский мир возобладал над реальностью, и Фил обязался сутки стоять на страже, чтоб мир не уполз или не улетел.
      - Когда тебе кажется, что ты потерял целые сутки, то иногда стоит разрешить себе потерять еще двое - можно хотя бы себя найти, - сказал Филу как-то Асселкин на семинаре по технологическим темпам операций. Сказал, выиграл темп, нашел себя, прибился к Мельникову и занимается, подлец, космической программой.
      7
      Анвар ездил с ребятами четвертый год. Он закончил железнодорожный институт, был младше всех, но был обязателен и всенепременен. В крайнем случае, он читал вслух Лермонтова. Он был достопримечательностью. Однажды его взяли на Игру по культурологическим аспектам религий, он совершил свой намаз во время семинара, а потом как ни в чем не бывало произнес безукоризненную речь об особенностях этики четвертой афганской войны. Там еще были психологи, которые задали сто безумных вопросов, на последний вопрос он грустно процитировал: "А вы ноктьюрн сыграть смогли бы на фльейтах водосточных труб?" - тогда он чуть-чуть картавил. Сейчас акцент исчез совсем. Наверное, Анвар учил русский через стихи. Тоже неплохой способ.
      Когда тот далекий семинар закончился, ребята бурно обсуждали его итоги и свои промахи, Анвар вдруг сказал, что ОДИшники это не люди, это элементы Силы, а Сила тоже хочет жить, но совсем иначе, чем люди. "На востоке всего этого нет, там мы прямо обращаемся к Богу, мы достойнее и свободнее, а я зачем-то вас так полюбил", - добавил он грустно.
      Петенька тогда взорвался, он слыл шовинистом, наверное, не признавал мусульманских поз в сексе. Петенька, который, собственно, и привел Анвара, шипел и ныл каждому по отдельности и всем вместе, что не мусульманское это дело осваивать русские деньги и строить дорогу в будущее. Анвар исчез на две недели, потом принес четыре тысячи долларов Филу и сказал: это мой вклад в ваше "будущее", я буду с вами. Фил обалдел и вернул деньги Анвару. Анвар купил первую машину для группы, так основа для мобильного штаба была создана. Два раза за это время Анвар ездил в Персию. На один и на два месяца. Говорил, что работал. Даша однажды попросила Анвара нарисовать его возлюбленную. Он нарисовал палочкой на песке большую птицу и попросил Дашу приложить ладошку к тому месту, где должно было быть сердце. Даша почувствовала странные ощущения в руке и более никогда не приставала к Анвару с вопросами и другим не давала. В конце концов, Персик был специалистом по железным дорогам, единственным в группе, кстати, а также водителем - по горным.
      За три года террористы успели не так уж много. Первый шок прошел, Европа напряглась, Америка ощетинилась, а Россию западным умом опять-таки оказалось не понять. Так или иначе, Университет Чрезвычайных Ситуаций был построен, а военная мысль, подкормленная бюджетом, заработала с новыми силами. На территории Университета, которая составила не менее тысячи гектаров бывшего легендарного Пущино, разместилась чертова куча невероятностей. То есть все местные, кто выдержал пропускную систему, остались, иным без проволочек дали площадь в Москве. Американцы могли позавидовать - проблема стариков-ученых и их опыта решалась без привлечения средств и организации клубов по интересам. МЧС-университет съел всех. Пущино осваивало целинные земли своей молодости, к ним вернулся Советский Союз, и предавшие его дети могли запросто приехать погостить. Семидесятилетние ветераны танцевали с юными дамами и обыгрывали в преферанс их кавалеров. Все учили все языки, а патентное бюро корпорации на второй год существования выписывало себе специалистов со всего мира. Через три года университет выплачивал государству субсидии на проекты и готов был поглотить Москву, Питер и еще пару-тройку европейских столиц. Мешала военная дисциплина. Фил попал туда на стажировку, прежде чем начал "строить и жить".
      Никто из группы более не был в Пущино: все пробавлялись на ОДИ и кляли методологов почем зря. Мельников сидел в Пущине три месяца в году, жил у генетика Василевского и играл в преферанс с молодежью - там, где бридж еще не вытеснил пульку.
      Петенька считал, что Университет - это мафия, и недаром государство от него отдельно, а власть оно предпочитает делить с "двойками", "тройками" и командами, прошедшими игры или иные испытания, которых все прибавляется в стране.
      8
      Деньги дают под людей. Люди составляют команду. Домены снялись с места и поехали по дороге. Группа оказалась больше, чем семья. Экспансия молодежи вылилась в переезды. Она заворачивалась вихревыми потоками. Россия стала цыганской страной. Довела до абсурда американскую непривязанность к месту, заменив на привязанность к работе. Расцвели временные дизайнеры и разработчики всех сортов товаров и упаковок в дорогу. Вся молодежь ехала. Мебель встраивалась.
      Люди перестали солить грибы и мариновать огурцы, остались города и деревни со стариками, где веяло сладким безвременьем. В одной из таких деревень они пасли Алиску. Где было тихо. Кислая капуста. Роса по утрам. Белый летний туман над рекой. Глушь. Комары. Вкус прошедшего. Насмешливая земля, утробно вздыхающая полями. С женской сущностью. От которой Фила чуть-чуть ежило. Развелось немерено культов природы, многие выздоровели от всяких хроник или успокоились в единении с травой и воздухом. Полисы, окученные ланшафтным строительством, распадались на старые и новые времена. Беспечные дизайнеры интегрировали пространство в вечность, а вечность обветшавшими стенками, окруженными чертополохом, смеялась из-за угла. Строители наивно полагали, что учли ее и вставили в ансамбль. Вечность возражала. Крепкая еще старуха, она пакостила, неслышно проклиная город, облагороженный обобщенными пригорками из папье-маше под названием ветонит. Однако в Питере прочистили каналы. Петроградскую не тронули. Коломна осталась. А Университет, переехавший обратно в Санкт-Петербург, поменял проводку, а из инноваций ограничился компьютеризацией и подвальчиками-кафе. Там по коридорам по-прежнему слонялись демоны, их лелеяли и разводили, уничтожали и перепрограммировали. На историческом факультете через весь вестибюль была построена панорама альтернативного города Питера, обросший Ванька Греков, наркоман, вечный студент, курировал сие сооружение, и иногда лампочки загорались, все приходило в движение и напоминало что-то вроде детской железной дороги, скрещенной со стереокино. Тут по ночам, в темноте и мерцании альтернативной жизни, проходило посвящение в студенты. Они, как водится, вызывали изможденного за день Духа города и договаривались с ним, торжественно клянясь старику в верности, размазывая капельки крови по белым листам дурацких петиций. Фил был на одной такой мистерии приглашенным магом, как раз после окончательного разрыва с Машкой. Ему налили какой-то очень сомнительной жидкости, и под ее влиянием он всю ночь отплясывал с полуодетыми красотками что-то, наверное, положенное ему по роли. Тогда он впервые куда-то затерял три дня. Или осень остановилась.
      Теперь же, когда они остановились, время устроилось вокруг них и не текло вовсе, а, как уснувшая кошка, растворялось в коленях. Анвар ушел бродить, парочки купались. Фил прилежно учился осознавать, что это все - и есть счастье. Он уже пятнадцать минут разговаривал с пузатым шмелем, не улетавшим с толстого клевера, сгибая его под тяжестью нелепого, но летающего, однако, тела. Шмель был самодостаточен. А Фил - нет. По этому поводу Фил задремал.
      9
      Тонкий крик Дашки пронзил тишину. Фил вскочил на ноги. Прямо на него шел Анвар, шел странно, словно выбрался из зачарованного леса на ватных заколдованных ногах, он держался за щеку, с руки капала кровь. Лялька успела первая, она подбежала, отняла от щеки руку и прижала к лицу намоченный в чем-то бинт. Анвар подошел, поморщился и сказал:
      - Я закончил намаз и просто сидел, если они пришли бы раньше, я был уже бы мертвый.
      - Кто? - выдохнула Даша.
      - Они сказались христианами, - ответил Анвар. Получилось нечаянно по-старорусски.
      - Далеко ли ушли? - деловито осведомился Петенька, перезаряжая что-то тяжелое. Он стоял спиной к компании, и плечи его ходили ходуном.
      Фил очертил рукой круг, Петенька, пыхтя, сел в него последний - он был сторонником быстрых ответов.
      - Елки засыпать не будем, - угрюмо сказал Фил. - Сначала Анвар, потом соображения.
      Анвар рассказал, что в лесу, где он сидел, в километре от лагеря, на открытой поляне к нему подобрались трое мужчин, которые, видимо, наблюдали, как он совершает намаз. Один подошел к нему с улыбкой, вынул нож и приложил к шее со словами:
      - Вас еще не хватало в нашем лесу, магометовых ублюдков!
      Анвар сказал, что откинулся назад, вскочил и блокировал двух прыгнувших на него с разных сторон. Он был удивлен, а не зол, и крикнул на
      русском:
      - Давайте говорить, я знаю русский!
      - У нас тут все ваши русский знают, сволочь, - ответил первый и замахнулся ножом. Анвар успел увернуться, но тот все же попал ему по щеке, и кровь стала заливать нижнюю часть лица. Почему-то это остановило двоих. Они отскочили к деревьям. Главный поплясал вокруг Анвара, но не достал. Анвар еще подхватил небольшую сучковатую палку... Главный отошел к товарищам.
      Они еще посовещались, но, то ли видя, что Анвар легко отбивает атаку двоих, то ли еще почему, решили, что напакостили достаточно, и свалили, оглядываясь и отпуская угрозы.
      - Если твой бог, Филипп, помог мне, скажи ему спасибо! - добавил Анвар. - Вчера я видел сон. Персия стала выжженной землей, вы все умерли, а я вот жив, по Каспийскому морю плавают большие лодки, в них стоят люди в плащах с крестами. Мы с этими людьми из одного времени, а вы из другого. Вы берете и везете нам свое время. Вам не жалко. Но вы везете чашу слез. Чаша большая, как Каспий, в нем хватит слез, чтобы вы попали в рай.
      - Да, всплывем на гребне волны! Анвар, ты жив? Шрам тебе к лицу. Вон женщины скажут. Ужин, однако. В рай нас с Лелей грехи не пустят, хоть выпей мы этот твой Каспий, в бога душу мать, - наигранно бодро закончил Петенька и ушел собирать дрова.
      Уэллс долго объяснял потом Анвару соотношение между парадоксальностью и сальностью русских ругательств. Дашка тихо пела про "полянку, цыганку и про то, что было".
      10
      Фил думал о том, что же будет с ними на выцерковленной Новгородчине, где тебе не Лужская заброшенная земля с тремя храмами на округу. Православие послало им кровавую весточку, слабенький укус зарвавшимся прогрессорам непутевого мятущегося государства. После ужина он запросил сводку преступлений по Псковско-Новгородской областям на религиозной (национальной) почве. С принятия государственного проекта "Великий шелковый Путь" прошло два месяца. Версия "Пророк Мохамед" и вообще не была утверждена. Последний собор в Питере величественно и спокойно отверг всякое содействие кощунственным идеям. "Приближалась довольно скучная пора..." сказала Лялька, стоящая у него за спиной и глядящая в экран. Когда она залезла в автобус - Фил не услышал, впрочем, дверь была открыта. Маленькая Лялька могла спокойно стоять, не уперевшись в крышу, не то что Петечка. Фил сидел полуобернувшись, когда она вдруг подошла к нему вплотную, прижала его голову к своему животу, обняла и сказала: "У нас будет ребенок с Петькой". Помолчала, погладила ежик Фила.
      - Мы останемся живы? - вдруг очень буднично спросила она.
      - Да, - машинально ответил Фил, - купим тачку побольше и будем жить.
      Лелька засмеялась, наклонилась к нему, поцеловала в лоб и облизала нос кисловатым язычком.
      Фил вспомнил беременную Машку на Рижском взморье - в коротких шароварах, босиком, в его рубашке и в чем-то звенящем на шее и запястьях. Фил ощутил себя старым, несмотря на то, что Петенька родился раньше него на пять лет, а Дарька с Лелькой - на три года.
      Лена прислала письмо-отчет. На шлюзе все шло гладко. Туда зачем-то приезжал Мельников. "Проездом из Байконура, что ли?" - изумился Фил. Мельников ничего не делал "зачем-то".
      Вечером пришло письмо от Мельникова, он приглашал Фила принять участие в космическом проекте вместе с Марией Кириченко (бывшей Бельской), копии договора, мол, высылает.
      "Не, - написал Фил, - мы будем рожать", - и подписался.
      "Еще бы Анвара зашить завтра. Некогда на Байконур, да и недосуг, стар я менять длинные пути на короткие, а с Марией Кириченко работать я не смогу - каждый день умирать, что ли? Слаб я", - решил Фил и успокоился.
      - Слаб человек! - заявил он подошедшей Дашке. - Уик-энд не удался. Завтра едем в Лугу утром, зашиваем Анвара, а то сочиться будет всю дорогу. Потом двумя пробегами в Поволжье. Там есть работа и есть разведка. И Волга.
      У Дашки пылало лицо, как солнце на закате, предвещающее ветер. Она сгорела за уик-энд.
      - Волга помнит очень многое, - сказала Дашка, - иди спать, нечего в себе копаться.
      11
      Они ехали, коротко отдыхали, пили неожиданный финский кофе в "старинном городе Обломове", где дети, приезжие и местные организовали что-то вроде Флоры - антиказантип. У них был лидер - прославленный героинщик, рыхлый мыслями и телом, отец и брат, собравший толпу разноцветных овец, среди которых преобладали "флористки" от четырнадцати и старше и "флористы", немногочисленные и неказистые, от двадцати до сорока. Все они жили в доме, там была вода, хотя и холодная. Дом стоял спиной к городу, степь подступала к нему, как волна у Стругацких. Впрочем, они часто спали в степи. И она их не трогала. В доме водились книги - от Тоффлера до Ницше и далее до "Гамлета". Все далее тянулось вниз, к предыдущему миру, только искаженному. Советский Союз был перевалочной точкой в этом погружении, далее виделся провал.
      Фил еле отбился от настойчивых предложений закинувшихся флористок, отъехал на машине километров сорок и обозначил привал.
      На привале Петенька без обиняков объявил рабочую сессию, и они сформировали десятимильную зону проекта. Она строилась как Тоннель Реальности, обитый убеждениями параноидального Фюрера. По существу, они создавали "Европейский Коридор", наступающий на Великую Степь самим своим существованием.
      Создавали укрепрайон по всей длине Волги. Новый Египет вокруг нового Нила. Строили цивилизацию перевозчиков. Оставалось приладить сюда конфессиональные выгоды, организовать изучение трех языков и отыскать учеников, минувших казантипы нового типа. Еще решить кадровый вопрос. Потом Петеньке не понравилась местность, и в три ночи они поехали вперед.
      12
      На границе их арестовали. Спокойно и деловито. Там оказались такие доки, что Уэллс ничего сделать не смог. Наименьшее подозрение у деловых вызвал Анвар. Его вообще захотели поселить отдельно от всех. Фил вспомнил нашел среди фамилий начальников Али, которого знал по конференции МЧС в Пущино и, тот, витиевато объясняясь с местным руководством по телефону, приказал группу оставить на территории, поселить в гостинице, разоружить, описать имущество и никуда не пускать. Их накормили. И на коротком фуршете торжественно объявили, что граница тоже хочет жить. Что центр сам по себе, конечно, сила, но Охранная Корпорация этой силы у них здесь, и без нее страна родная захлебнется в наркотиках, что бы и ладно, но погрязнет в мелких войнах по всей территории, и склады конфискованного оружия они могут стране предъявить. И центр их понимает и поддерживает. Когда они остались одни, Лялька вспомнила, что читала отчет про границу, охраняемую без оружия, без машин, пешей пехотой с лопатками и кольями. Несмотря на несколько экзотический парк военных средств передвижения, сегодня так называемая Корпорация преуспевала. А уж как она собирается преуспеть за счет группы "Южный путь" - это просто фантастика! Начальники, вероятно, радовались. Петенькин автобус был оборудован под мобильный интеллектуальный штаб. Впрочем, нужно отдать им должное, они активно предлагали остаться, превратиться в отдельное звено корпорации "Граница" и задействовать свой потенциал на благо российского государства. Обещали построить маленькую мечеть. Здесь оказалось еще три десятка мусульман и сто два бойца, сочувствующих служителям Аллаха. Среди них пятнадцать бывших наркоманов. Итак, группа Фила попала на один из ключевых постов, о количестве таких вдоль границы Казахстана начальство, принимавшее их, умолчало.
      После водочного фуршета с начальством группа спала как убитая. Фил проснулся в одиннадцать утра. Ролевая игра "в плен к своим" входила в следующую фазу сюжетности. Первым, кого он увидел в холле, был вальяжно развалившийся в кресле Мельников. Это предвещало смену сценария. "Ну, что, мальчики и девочки, - на Байконур?" - улыбнулся он.
      - Здравствуйте, Сергей Соломонович! - Фил протянул руку сидящему. - У нас проблемы - проскочили точку перегиба.
      - Говорил я вам, Филипп, что Казахстан - это степь плюс полет к звездам. Неужели вы думаете, что заурядный, обсосанный всеми "Южный Путь" принесет вам счастье? Нет, Филипп, вы из той породы, которая создана для полета, а нанимаетесь всегда укладывать кирпичи! И других мобилизуете! Наф-наф вы наш! И я вынужден лететь на маленьком отвратительном самолетике сюда, чтобы вы меня услышали. Парадокс, - он помолчал. - А парадокс этот означает то, что у меня, дорогие мои, тоже кадровый прорыв.
      - Я бы собрал группу, - неуверенно проговорил Фил - сюжет становился зыбким, Филу стало казаться, что он видит сон, в котором всегда все предопределено, он повертел головой. Мельников не исчез.
      - Вы не поняли меня, молодой человек! Вы заплатите штраф за нарушение границы и поедете на своем танке со мной, в гости. Мы выправим вам документы и проясним вашу геополитику на Юге. Оружие придется оставить здесь.
      "Петенька будет счастлив", - подумал Фил. К чему тогда все эти конкурсы и игры? - прямо реклама "Шнапс". Дарька говорила, что дома можно строить так, чтобы было не жалко их терять. Она теряла с улыбкой все вещественное, а Уэллс оставался вечностью, и чашу весов заклинило на положении равновесия. А Фил скучал по Питеру: когда становилось совсем худо, он мысленно проходил Невский проспект и вбирал распятую силу духа города, приколотого кнопками двух нелепых площадей к этой странной, могильной невской земле. Невский питал его. Словно могучий сок из центра земли проходил сквозь свою малую скобку вверх и возвращался в царство мертвых, чтобы проверить прочность положенных в основу его гранитов.
      Он увидел свой "Шелковый Путь", выпущенный из тисков проекта с силой, преобразующей и впечатляющей окрестные Байконуры и местные границы, увидел наркомании остров с бассейнами и рыбками, которых считали босые, но чистые девчонки и мальчишки в джинсах, откинутые в свое прошлое или перемещенные в будущее добровольной дозой сладких грез. Увидел странные, широковатые для картинки суда "река-море", вплывающие в торжественный Каспий, чтобы разгрузиться в огромном иранском порту, вокруг которого вырос мегаполис из Дашкиных домов, улиц, вплетенных в ландшафт, и фонтанов вдоль них, он увидел, как железнодорожная ветка ползет тонкой нитью через вытканный по земле лабиринт низких строений и высоких храмов, увидел поблескивающий вдали Персидский залив и строй контейнеровозов в порту.
      Мельников улыбался. Потом, Фил не сразу понял смену картинки, перед ним возникло лицо Анвара. Шелковый путь погас, а тело пронзила мерзкая судорога, так чужой обобщенный страх прилипает ко всем, кто фантазирует в момент принятия решений.
      13
      Вошел командир поста, поздоровался с Мельниковым и сказал четко, как в рапорте: тридцать минут назад ракета неизвестной державы поразила мусульманскую святыню Каабу. По предварительным оценкам, мощность взрыва составляет двадцать килотонн в тротиловом эквиваленте. В силу сложившихся обстоятельств, вы, Филипп Андреевич, с командой покидаете пост в течение часа, на своем транспорте, оружие оставляете в уплату за нарушенный правопорядок. А вас, Сергей Соломонович, мы должны задержать, потому что средство Вашего передвижения нам нужнее. Честь имею, - откланялся командир.
      - Ха, - сказал Мельников, - я еду с вами, ребята. Надеюсь, вы возвращаетесь в Москву?
      На плацу сто сгорбленных спин безмолвствовали, словно кто-то посадил неправильные семена и выросли камни, похожие на людей.
      Анвар, со шрамом на лице, страшный, непохожий на себя, вышел перед стоящими, а не упал на колени камнем, как они, и заговорил на фарси звучно, словно бы всю ночь тренировался в пении гласных звуков.
      Колокол отзвонил, один из камней зашевелился, привстал. Это оказался щупленький солдатик с глазами, полными мольбы о несбывшемся. Он резво вскинул свою винтовочку и выстрелил, не целясь. Анвар упал. Солдатика скрутили и увели, остальные камни встали и напряженно ждали. К плацу бежали люди в форме. Их было немного. Группа сгрудилась вокруг Анвара. Мельников резво вынул из кармана шприц и сделал укол, попав в вену, как заправский наркоман. Петенька, участвовавший в задержании, оказался хранителем винтовки. Он стоял спиной к группе, лицом к площади, опустив винтовку, готовый вскинуть ее и убивать, как тот недавний боец.
      14
      Больше стрельбы не было. Объявили тревогу. Анвара отнесли в санблок, там был врач и была связь. Ребят выгнали, маленький армянин-санитар бегом накрывал чем-то крахмально-белым стол полевой операционной. Через десять минут Фил посадил свою группу в автобус. Рядом с водителем уселся Мельников. Вещи Анвара они оставили при санчасти, Дарька с Уэллсом пытались связаться с командиром, чтобы остаться и плыть, лететь и бежать вместе с Персиком до его жизни или смерти. Их просто выперли, пригрозив арестом. И группа, сменив одного бойца на другого, тронулась в путь, лишенная оружия и центральной связи, - на Москву.
      Когда они миновали полосу приграничной зоны, Мельников откашлялся и произнес речь. Речь слушалась, как песня про ямщика, к концу ее Филу стало казаться, что многообразие его картин мира, несколько игровых и любимых ролей, спрятанная во внутренний карман души "почти реальная" карта этой действительности, подаренная по случаю одной лос-анджелесской ночью, все это отодвинулось в зону сказок, детства, Пушкина, рождения Языка. Петенька остановил машину. Он смотрел на Мельникова, как на богиню - Истину, и, наверное, мечтал, чтобы Сергей Соломонович стал бессменным ведущим всех мировых радиоволн. По Мельникову выходило - все скверно. Большие проекты в ближайшее время будут свернуты, государство оставит игровое управление с носом, то есть с совещательным голосом, опираясь на международное давление и военное положение. Что время реакции системы пришло, резинку рогатки оттянули настолько, что напряжение усилилось донельзя. Инновационной экономики все боятся, а кто не боится - те пыхтят и не успевают. А новый свободный капитализм на окраинах скупит остатки энтузиазма игроков в будущее. И только он, Мельников, останется со своими ракетами, потому что знает этот капитализм, как свои пять пальцев, и вписался в русский дикий Запад, по-нашему дикий Юг, и устроил там выгодную сделку со всеми силами. Поэтому у группы Фила есть только два пути - вернуться на границу и вступить в войну за приграничный рай или отправиться из Москвы официально на Байконур и там заняться делом, которое дожидается капитана уже десятки лет.
      Пока прихвостни Аллаха поймут, что американцы открыли им дорогу к мировому господству, они десять лет будут воевать со всем миром. Строить "Коридоры" в логово к маньякам он, Мельников, лично никому не советует. А Казахстан будет свободной космической зоной, всеобщим садом религиозных иллюзий, адской общиной Бахая, охраняемой Корпоративной Границей. И все Филово братство с Анварами и Мухтарами - это лишь подстройка под новое небо, а оно - не небо вовсе, так - средней тяжести завеса. Европеец-неудачник, спрятавший голову под крыло своего дырявого демократического одеяла, которое не укроет даже "маленького серого ослика", теперь рвется к взаимопониманию с алчным голодным Ахметом, который и знать не хочет про ценности и достижения чужих средних и новых веков, потому что для него, родимого, еще свои такие не наступили. "Варвары прибудут! Не волнуйтесь! На вас и ваших внуков хватит этих хапуг цивилизационных! Ваш "Южный путь" станет путем экспансии нищеты и произвола, работорговли и мракобесия! А когда это случится - все завоют, что была же Империя - и не одна. И будет, как в некоем городе Риге, где все так ждали цивилизованного правления, что как раз превратились в скотный двор Оруэлла. А интеллигенции там было навалом. Все хотели демократических изменений с учетом их русско-ментальных вкладов и уникальности. А вышло, что всех повыгоняли с работы и заставили говорить на усеченном языке, на котором нет способа выражения метафор, потому как до метафор он не вырос. Цивилизационно не вырос. Молодой еще, что твой ислам..."
      15
      Связь они получили в Волгограде. Там было тихо. Подростки рисовали на майках слово "Кааба" латинскими буквами и пили пиво. Нездорово шарахались от Петечкиного транспорта. Анвар ответил слабым голосом. Он был жив. Больше они ничего не узнали. Фил потерял нить. Они остановились перекусить, Фил, сказавшись нелюдимым, полез на Мамаев курган. Уэллс поплелся за ним, молча, отставая на несколько метров. Царило душное воскресенье. Мельников, прекрасный и богоподобный, предлагал "точку сборки", наверняка, самую эффективную в сложившихся обстоятельствах. Уэллс подкрался сзади и спросил: "Фили, ты знаешь фарси?"
      - Нет, - удивился Фил, - я с Анваром говорил когда-то по-английски, потом по-русски.
      - Он сказал, что они теперь свободны, что Аллах освободил их, открыл им все течения, понимаешь? Они испугались. В него стреляли от страха. Он будет пророком, Фили. Дарья сказала. Нечего метаться. Наша группа - это просто страна пассионариев в миниатюре. И ты будешь на каждом шагу спотыкаться о свою любовь к Анвару, и я. И в сотый раз задавать себе вопрос: чьи воля создала эту дружбу, и каков ее знак?
      - Ты - скотина, - отозвался Фил и улыбнулся.
      - Да, - проговорил Уэллс, как выдохнул, - и стадная причем, именуемая человеком.
      - Это убеждение, - Фил включился. Его всегда включал именно Уэллс. Сутки на трансцендентные переживания - это многовато. Спустимся-ка мы в интернет-кафе. Ресурсы одной лос-анджелесской ночи могли ему сегодня пригодиться.
      Интернет-кафе оживленно гудело. Там был чат и чад из соседней пышечной. Новости только усиливали речь Мельникова. Президенты двенадцати стран, включая США, собирались на свой конфиденциальный совет в Гааге. Стихийные и запланированные столкновения двух религий случились на текущий час даже в Австралии, что было уж чрезвычайно резво для этой политической клуши, повторяющей имперские глупости, обычно по истечении срока их осознания и преодоления в США. На сайте "Майя" Филу было оставлено письмо, беспричинное... "Я б в жизни таких не писал..." - процитировал Уэллс. Этого однако, оказалось достаточно, чтобы Фил позабыл жару и составил план действий. Хомолюденс, похоже, тоже не на пляже лежат, там, конечно, ресурсов больше, но и трение отлаженных механизмов вековой принудительной идентификации "ты есть белый американец" - тоже не подарок. Иначе и не попал бы он седьмым в этот комфортабельный пятый Рим, девятый Вавилон на побережье экранных копий будущих времен. С тех пор как отгремели процессы с компьютерными личностями, Лос-Анджелес стал персоной нон грата, городом де-юре, миром де-факто и нашел-таки себя повзрослевшим и выбросившим банку на веревке с грязного пуза и отмывшим это самое пузо, которое стало прилично зваться живот, восходящий по-старорусски к корню "жить".
      Жаль, в прохладе поддерживающих потоков нельзя оставаться вечно. Так бы и сидел там. Вот и людики рассосались, схлынула молодежь, привычная к иным чудесам. И то, шугаются люди хорошего, вечно оборачивается оно в России обломом каким, а то и сразу счетчиком. Платит земля долги за своего Бога, который был бос и духовен, и невдомек ему было, что скоро каждый такой умник выберет свою калибровочку из двух осей и полетит на ней строить купол своего цирка. И калибровочки эти будут разные: нация и воля, свобода и познание, страсть и смерть и много чего еще...
      - Ну, что ж, - сказал Фил, - стало быть "не пахло иностранщиной пахло революцией, и были у революции ясные глаза".
      16
      - Вот это да, - отозвался Уэллс, - то-то народ повымелся. Ты забурел сильно, я вижу, аж завидки берут. Скажи слово звонкое, сволочь, хватит намекать на абсолютное знание и относительное бытие. Так ты людей порастеряешь, а без них ты - ноль, понял? - Уэллс шипел. Фил никогда его таким не видел. Уэллс всегда слушал и любил Фила, он только помогал, понимал и заворачивал слова в рифмы и формы. Что его вдруг заело? На экране медленно и неотвратимо грузился портрет Анвара, подтверждая Дашкин сон, его, Фила, существование и еще кое-что такое, о чем не хотелось думать, но приходилось принимать во внимание. В почте лежало письмо от Алиски, в нем лежал золотой ключик - от утки, которая в зайце. И на дно морское его было не отправить - предательская щука принесет. Что у них там, в Лос-Анджелесе, детей, что ли, нет ни у кого, роботы чертовы? Мир над Алискиной головой нужно было спасать. Вот так мы и вписываемся в Реальность по самые уши, заводим привычки и убеждения и строим среди них проселочные дорожки восприятия мира.
      - Ага, - сказал Фил, - извини - отвлекся. Будем строить Южный коридор. У нас еще остался один запасной темп. К тому же все, кому не лень, ждут, что строить мы ничего не будем.
      - А Мельников? - спросил Уэллс. - Куда ты денешь академика? Высадишь в степи?
      - Нет, я всех вас приглашаю на Волховский шлюз, там начало работ, там устроимся, там Лена - и Питер в четырех часах езды. Там начало нашего сюжета. А на первой фазе, ты же сам знаешь, сюжеты вечно шатаются, - ну, представь себе, что Мельников - это обстоятельство места, а Анвар обстоятельство времени. Вот нас и занесло в чужие территории и древние времена. Что скрывать - мы на него здорово сыграли - так раздвинули границы восприятия мира и себя, что и себя, и мир потеряли. Ну, искать начала лучше у начала.
      В компьютерный клуб, клубясь, ввалились Петенька с Дашкой и Лелька с Мельниковым. Начиналась коалиционная игра с известным Филу финалом. У Мельникова уже был на руках билет на самолет до Бишкека. Он улыбался. Они, как он надеется, добросят его до аэропорта. Прощаясь вечером у старого здания аэровокзала, Петенька истово жал руку академику двигателей и бормотал что-то вроде: "вот если б на войне, вот я б тогда". Хороших новостей от президентских заседаний в Гааге по миру не прибавилось. Большая Война чудилась в слоях атмосферы, волнами исходя с экранов, где факты обнадеживающие попадались случайно и оказывались непроверенными, а тревожные события заполняли пространство выбора, если он, вдруг, не был случайно сделан раньше и не катился сейчас в будущее запланированное, а не клонированное с этих тревог. После отлета Мельникова Фил спросил группу о внутренних целях и их модификациях за последние двое суток.
      - Приобрести оружие, - коротко отозвался Петенька.
      - Спросить об Анваре, - заикнулась Даша и смешалась.
      - Разобрать своих и чужих внутри себя, чужим дать отставку, - заметил Уэллс.
      - Доехать до Питера и догулять отпуск на островах, раз путешествия в глубь страны стали такими неустойчивыми, - заявила Лелька.
      17
      В почте лежало приглашение эмчеэсовцев группе принять участие в европейском проекте "Северный Мегос" с полным описанием всех щедрот и оплат предполагаемых бдений, равных по длине одним президентским выборам или проекту типа "пожар". Про грядущую войну Интернет выплескивал волны общемировых тревог. Фил разрешил Дарье погрузить всех в пленительный анабиоз путешествий в будущее. Так они отдыхали три часа, Лелька увидела улыбку своего ребенка и стала далека от всех, счастливая своим предчувствием и абсолютно оформленным предназначением. Петенька рвался в шведы, расправлял и без того громадные плечи и был готов возглавить, взять на себя, утилизировать или съесть любые ресурсы. Фил высмотрел в проеме воображаемых облаков летящее крыло и задумался. Дарька загадочно вела их по Млечному Пути, словно это была заурядная морена в Приэльбрусье. Собственно "Южный путь" еще никто не отменил. Пять дней отпуска висели по обеим сторонам автобуса, как белые флаги разлук. Средняя полоса России навевала есенинские настроения, ландшафтный дизайн черпал отсюда свою тайную безысходность. В Стародубе они встретили передвижной лагерь проекта "Русский Север". У этих было чему поучиться в смысле экипировки, только вот севером не пахло. Катились они куда-то на юг, в транспортных средствах типа "эллинг для катера", удобных, красивых и невозможных. Бригада строителей дорог послала им вслед изысканный набор ругательств про пижонскую, вороватую мать-столицу. Строители были ивановские. Они жили в вагончиках 1960-х годов, эти вагончики кто-то, видимо, пригнал из музея освоения целины. Ивановские пили водку с Петенькой и неспешно жаловались на жизнь.
      Вечер принес письмо от Мельникова, короткое, но значимое, из него выходило, что Анвар "скорее жив, чем мертв". Граница укрепляла себя как умела, мобилизация поползла по стране воплями воинствующих пацифисток-матерей, вырастивших своих чад для лежания в полутемных изолированных ваннах своих комплексов. С другой стороны, мобилизационная кампания развертывалась мощно, как ранее избирательная. Петенька получил письмо от таинственного полковника с предложением возглавить и повести. Лелька гневно повела плечами. Она стала главная на жизнь вперед, потому что эта жизнь уже в ней была, и с этим приходилось считаться. Фил вносил изменения в проект, когда не вел машину, а Уэллс с Дарькой последовательно засыпали сервера метафорами нерастраченного "завтра". Кончился чай, кофе, деньги, кроме бензинных, Лена в письме жаловалась на кадровый дефицит, неуместный визит канадцев и сокращение финансовых потоков вдвое. Ночью, когда все разошлись по палаткам, Фил в рекламном блоке модного поисковика нашел две фишки, с которыми, ох, как придется считаться. Фишкой первой им была обозначена знакомая уже чем-то фраза на фарси, словно бы насыпанная на буроватый песок цветной рамки, напоминающей пергамент. Фишкой второй был портрет знакомого и незнакомого человека с постаревшим лицом. Фил понял, что они, конечно, едут в Европу - осуществить свой прежний план создания портов и каналов с севера на юг. Но прежнего плана не будет. И Мельников был куда как ближе к истине, чем они, прожившие с Анваром четыре года, как со странным братом, упавшим со звезд и потому немного другим. Вот они иллюзии. Братья со звезд на землю просто так не падают. Звездные братья не становятся потом пророками и не поворачивают планы своих же товарищей по дороге, и не обозначают своим телом границу между Европой и Азией, и не ставят перед Филом вопросов: "Доколе я должен воплощать причуды усталых стариков-шестидесятников, которым мнится Империя звезд, тогда как звезды империй не образуют: они светят - как хотят и куда хотят, а мы смотрим на них и догадываемся о вечных истинах".
      18
      А потом прошло две недели. Наверное, они случились в Санкт-Петербурге, но все же Фил отчетливо помнил, что дважды летал в Москву. Еще он помнил счастливый день в белой палате и Дарькины руки, лежащие на глазах. Петенька уехал на границу. Лелька улетела в Лондон, решив родить непременно англичанина. Она воспользовалась какими-то связями Марии и Фила и устроилась, видимо, неплохо. Лена стала руководителем проекта, превратила мужа в бухгалтера, а детей - в курьеров и секретарей. Никто не пикнул на такую семейственность.
      Фил понял, что остался без работы. И вспомнил, что совершил несколько странных поступков. С Машкой в Москве встречаться отказался. Виделся с Алиской. Плакал при расставании. Война не началась, она подглядывала из-за угла, вместо нее из всех периферий полился поток людей, превратившихся в цыган, требующих и плачущих и тут же мародерствующих. Нельзя было взять билеты никуда. Вся милиция крутилась вокруг вокзалов. Новобранцы, обритые и одетые в форму, были куда более адекватны, чем эти вечные матери и тетки печали, снявшиеся с места в погоне за ничем. "Как будто на них вся Россия сошлась" или они сошлись со всей России. У Фила было ощущение, что конец света таки наступил.
      Он понял, что в коловращении протянутых женских рук он не живет, что ситуацией не владеет и, наверное, должен покинуть этот мир. Он закончил проект позавчера, дослав расчеты Лене, и умер, остановив себе сердце. Потом была больница с окнами на Косую линию. Он пролежал в ней целый день и целую ночь. Он помнил, как приходила Дашка, потом пришли еще люди, в белых халатах поверх костюмов. Они без обиняков заявили Филу, что завтра он вылетает в Бишкек, и дальнейшая его карьера и жизнь - суть дипломатия, и с группой, которую он возглавит, он может при желании встретиться сегодня же вечером.
      - Нас трое, - почти грубо выговорил Фил. Один из костюмов поморщился и холодновато ответил:
      - Ваша пионерская дружина, Вольский, поедет с вами. А у нас с товарищами еще достаточно дел.
      После них стало тихо, в палату влетел Уэллс и запел басом:
      - У советской власти длинная рука, ахха-ха-ха, ахха-ха-ха...
      19
      Как выяснилось, Мельников никакую космическую программу не вел. Он строил себе экранопланы, и не для Фила вовсе, а для Анвара.
      Как выяснилось, корпорация "Граница" раскрутилась быстрее "Пущино" и претендует на "инновацию номер раз".
      Как выяснилось, именитые сауддиты еще три года назад обнаружили себя в Кремле, изрядно придавленными информацией о грядущем, и разделили финансовые потоки на "нашим" и "вашим".
      Как выяснилось, Анвар был первым, но не единственным элементом программы "Пророк".
      Как выяснилось, Фил с командой, уехав в отпуск без соответствующей вводной, сломали подобные отпуска не одному департаменту страны, а службы, желающие их остановить и обезвредить, не успевали три раза на один шаг при невероятных обстоятельствах.
      Как выяснилось, группу Фила пришлось по настоянию экспертов Асселкина и Мельникова включить в операцию "Новая трансценденция", поскольку группа оказалась задействована в ней, исходя из своих внутренних целей.
      Все это Филу в самой деликатной редакции, безукоризненно казенным языком сообщил Уэллс в самолете.
      Дашка тихо читала и не вмешивалась. Ей нравилось пребывать в первом классе.
      "И летающие крылья перекроют горизонт, и когда выплывут ладьи с крестами, кресты, падут от того, что черные крылья закроют им солнце, и станут мореплаватели далекими от людских страданий, и будут выполнять свой Путь без страха в сердце. И погибнут. Потому что черные крылья были созданы людьми в ладьях, теми, которыми они были. Время выровнит свой бег от прошлого к будущему", - цитировала Дашка какую-то неуемную фэнтези, которая, конечно же, отражала бредни автора, изрядно приправленные умонастроением его домена, альтернативными авторами и рекламным телевидением.
      Фил не выносил фэнтези. Он сравнивал эти убогие конструкты с бумажными журавликами Хиросимы, нежными, бессильными предвестниками того, что уже случилось.
      После аэропорта их привезли в гостиницу. Встреча с дипломатами должна была начаться через три часа, и они оказались предоставлены самим себе в полусоветской гостиной с кондиционером, разбрызгивающим освежающие капли через голову мифической рыбы. Пространство комнаты было столь неумело застроено приспособлениями под отдых, что он просто-таки исключался. Приходилось как-то перемещаться по комнате и собирать из имеющихся под потолком глюков, а в головах - трюков концепцию, кого именно троица будет здесь представлять - и перед кем, черт, возьми? перед бывшим товарищем по играм "доброй воли" или перед новым посредником чужого Бога? Ужасно хотелось отстаивать чьи-то интересы, еще лучше - проект, еще лучше - свой, еще лучше - зная конкурента, и уж совсем замечательно - имея при этом выигранный когда-то ранее темп за счет собственных внутренних ресурсов.
      20
      Ничего подобного не предполагалось. Они оказались в роли губки, которая вот сейчас уже промокнет информацию, на нее надавят, отожмут, и от первого отжима останется печать. Этот пергамент - потом и может быть повлияет на историю, которая...
      "В состоянии неопределенности следует соблюдать сугубую осторожность..." - невесело констатировала Дашка. Она прилично знала арабский, и все ее предвидения ложились тараканьей вязью на карту страны, бесповоротно перекрывая нынешнюю границу с ее Корпорацией и длинными языками внедряясь в Орловскую и Ростовскую области. "Прямо ИГО какое-то", заявила Даша и взялась за свою недосказанную персидскую "Сказку о золотой газели...". ;
      - Ты бы лучше вплетала в персидские ковры Ариаднову нить, - досадливо отозвался Уэллс, - мы бы тебя Кассандрой при Пророке оставили.
      - Спрашивайте, мальчики, спрашивайте, а вы, люди, ничего не приукрашивайте...- пропела Дашка язвительно. - Что вы теперь, будете приставать к Пророку с вопросом: на кого ты, гад, работал? То-то он вам ответит. Вас послали экспертами, а меня переводчиком. Выполняйте! Думать вредно. Третий час запускаете старинный русский сюжет "Горя хочется!".
      Когда Анвар вышел из машины и пошел навстречу Филу, через площадь, один, Фил пожалел, что рядом нет Петеньки, который в критический момент доставал оружие будто бы из-под земли или неожиданно для окружающих имел оное с собой.
      У Анвара был еще виден шрам. Он был одет в европейский костюм, только светлый. Машина осталась метрах в двадцати от него. "Какая беспечность, подумал Фил. - Какая чушь, пророк с мобильником, а впрочем, "у нас это местный телефон". Что-то тихое и плотное плыло впереди бывшего друга.
      Когда Анвар подошел вплотную и обнял Фила, это плотное тихо легло на плечи.
      - А вы ноктьюрн сыграть смогли бы..? - начал Анвар.
      - Сволочь, - ответил Фил и обнял его в ответ.
      Их снимали. Уже стояли вокруг узким кольцом. Анвар разговаривал с Дашкой на фарси. Их снимали. Уэллс снимал сам. Его тоже снимали. "Встреча на Эльбе", - подумал Фил. Он почему-то обратил внимание на то, что здесь вымыт асфальт, как в Нью-Йорке, где можно было ходить в белом, сидеть на ступеньках и не опасаться пыли. Фил отвечал на вопросы. В конце он сказал, что на деньги Саудовской Аравии производятся лучшие в мире пророки, и он такого Пророка видел. Пожилой журналист понимающе улыбнулся. Уэллс приводил бесчисленные доказательства тому, что арабы, и даже самые что ни на есть террористы из них, никаких небоскребов не бомбили, и уповал на европейский почерк, повторяя концепцию трехлетней давности - "Те же и Пророк".
      Потом все пошли в мечеть, а журналисты остались. Там было вымыто и пустынно, народ вливался, заполняя собой странный вакуум пространства. Оказалось, что это была новая мечеть.
      Анвар стоял на возвышении и говорил, как пел. Дашка переводила Филу в ухо. Уэллс в мечеть не пошел. Фил с Дашей стояли здесь в нарушение всех традиций. Они стояли напротив Анвара. Остальные склонились на своих ковриках низко и тихо. "Люди - это гоночные машинки, с помощью которых боги перевозят души, они намеренно путают машинкам дороги, чтобы осколки их собственных душ не собрались в единую. Тогда-то родится новый Бог. А у них такое запрещено. Или боязно как-то".
      21
      "Лучше дохлая собака у порога, чем флорентиец - сосед на кладбище, но ты из святого города, тебя славим", - радостно провозгласил тамада на русском с легким акцентом, напоминающим скорее грузинский, чем итальянский. Огромные мужчины и миниатюрные женщины потянулись бокалами к Филу. Словоохотливого пизанца оттеснили, хотя Фил более всего хотел выпить именно с ним. Пизанцем занялась Мария. Она была похожа на итальянку и свободно болтала по-ихнему. Она прилетела на его сорокалетие и останется до завтра. Флоренция пахла ее духами. Фил впервые обрадовался, что рядом нет ребят: любезные, милые и чужие итальянцы, даже если и российского происхождения, разойдутся до девяти, и они вместе с Машкой посмотрят фильм, который прислала Алиса. Впервые Фил не поехал за дочерью, а она сказалась занятой и не приехала к нему, и все сошло - Вселенная не повернулась к лесу задом. Даже наоборот: звезды вставали так, как мечталось, но не планировалось. Завтрашний день был бесповоротно назначен выходным. Он маячил в сером ноябре горячей искрой, а начался сегодня.
      Алиса деловито поздравила отца, снисходительно добавив, что еще помнит его молодым. "Нахалка", - засмеялась Машка. Она сидела, завернувшись в плед, как большая кошка, которой никуда уже не нужно гулять самой по себе. За время их разрыва Мария сходила замуж, чуть располнела, убрала постоянное напряжение из речи и резкость из движений, вместе с этим ушло то безумие, которое возникало между ней и Филом в короткие деловые, невыносимые для обоих встречи. Антигенерация. Аннигиляция. Взаимная кома. Колючий снег и ледяной ветер в лицо друг другу. Страшно вспомнить. И все же как легко смотреть картинки прошлого, когда они стали картинками.
      - А это эскиз моей предвыборной программы, - непринужденно сообщала родителям компьютерная Алиса. - Вам будет интересно. - Далее шел ее монолог, а следом диалог на школьном сборище или карнавале. Сразу ничего нельзя было понять. Определенным являлось только то, что Алиса и этот очкарик справа от нее здесь правили бал. И баллы зашкаливали.
      - Легко видеть и нетрудно показать, - с улыбкой вещала девочка, - как говорил мой немного консервативный отец, что игра закончена. Все поставили свои точки, а я претендую на право поставить жирную, общую, итоговую, по праву победителя.
      Алиса сделала паузу, чуть присевши в сомнительном реверансе, который, скорее, подходил к костюму, чем к задиристому тону речи. В костюмах были все. Причудливые сочетания выдуманных регалий начала второго тысячелетия с современными тканями напоминали исторический фильм конца двадцатого века, когда статистов рядили в одежи и гоняли по полям, вместо того чтобы цивилизованно отцифровать прошлое на компьютере. Так, очки у парня имели столь невероятную конструкцию, что сами по себе могли стать образцом движения инженерной мысли от будущего к прошлому. Реконструкция, так сказать, технологии была налицо и на лице.
      - Дали б мне такую школу, я бы выиграл войну, - заявил Фил.
      - Ты ее и выиграл, - спокойно выговорила Маша и потянулась под пледом. - Миха обиделся, он хотел остаться у нас, до Пизы прилично ехать, по мокрой дороге, в тоскливом ноябре. Почему ты его не пригласил? Не по-русски как-то.
      - Он итальянец, уже двадцать лет как, отстань с приличиями, а? сказал Фил, сел с ней рядом и закрыл обиженно мигнувший лаптоп, - девочка выросла, а тебе пора спать, молоко с медом, и в кровать, ясно, - заявил он ласково и понес ее в спальню прямо в пледе.
      Машка, уже упакованная во что-то шелковое, смахивающее на кимоно, лежа в постели, все-таки пожелала досмотреть послание дочери. Фил обнимал ее и таращился в экран, где отпрыск рода Бельских-Кириченко вовсю изгилялся над историческими парадигмами.
      - Итак, - насмешливо констатировала Алиска, - результатом игры в предметном поле можно считать использование дамасских орнаментов в оформлении школы. Проект, застрявший в так называемом бывшем институте востоковедения, торжественно извлечен нами оттуда вчера и водворен в номинационный список грантов: "Дизайн. Пересечение культур". Это, что касается авторского права и прочих тонкостей создателей и менеджеров. Весь первый этаж уже готов, а к моменту визирования бумаг школа будет украшена в соответствующем духе.
      - И фигура Пророка в кабинете директора, - засмеялся Фил. - Эти ученички продадут родную мать! Где они взяли денег?
      - Знаешь, Фили, раньше, когда-то давно, в эллинскую эпоху, боги даже общались с людьми, и никого это не удивляло. А дети ходили послушать божественные сказки, и иногда были отпрысками старых и не очень старых богов...
      Потом они по-быстрому оценили речь второго победителя, который вещал от имени трех держав, выбравших в своем Тысяча Первом году индустриальный путь развития. Эту концепцию любил и нежил в своих статьях Петенька, который в любую бытность, в любой момент начал и продолжил бы производить оружие всех видов, а далее снарядил бы экспедицию в космос. Петькиной Гельке исполнилось семь лет. Лялька родила ее в Англии, потом вернулась в Россию, заявив Петеньке, что "за морем житье не худо", но, "кроме мордобития, никаких чудес". Они отпраздновали свадьбу, Фил стал крестным, а Петенька целых три месяца провел дома в Питере и только когда деньги кончились совсем и у всех, отправился куда-то на Юг. С тех пор как он надел погоны, ребята его ни о чем не спрашивали, на все дурацкие вопросы по первости он задумчиво отвечал: "А давайте, я спою вам лучше марш китайских десантников..." Кого склонил к взаимовыгодному сотрудничеству воинствующий генетик, так и осталось в догадках и анекдотах компании. Впрочем, он "выбрал веру и житье, полсотни раз у смерти выиграв подряд". Прислал телеграмму, нежную, она заканчивалась грустно: "не долечу, блин, далековато..." Лелька рвалась приехать, но дочка пошла в первый класс и еще танцевать в балет, и Лелька осталась больше мамой, чем подругой. Спасибо ей, подумал Фил. Она бы нас сейчас организовала провести ночное флорентийское расследование следов розенкрейцеров в информационных полях над городом. Это было бы ужасно. Уэллс и Дарька срослись с Анваром, но жили в Эр-Риаде, родили мальчика Рахмата и сформировали какой-то сложный семейный культ на грани миров и языков. Уэллса часто показывали по телевизору. К нему прицепилась кличка Франклин, и он ею гордился. Похоже, что он обращался с миром так же нежно и предупредительно, как с Дашкой, друзьями и природой. Он твердо верил, что "если мир приласкать, мир станет ласковым". Он вычитал это в старой книжке советских еще времен, запомнил и воплотил в себе. Фил сказал когда-то, что он считает Шерлока Холмса куда более этичным, чем этот застенчивый герой, идеал Уэллса. Петенька тоже долго тряс перед носом у друзей бодренькое продолженьице романа, где "всемирный ласковый субъект" стал демиургом, крушителем и потрошителем, и жертвой, но тщетно. Уэллс остался верить "старому завету".
      Снова выступала Алиска. Она бодро воспроизвела слова русского князя Владимира Красное Солнышко: "корабль плюс механический двигатель равняется весь мир".
      - Слушай, - засмеялся Фил, - да это просто Петькина дочка. Машка спала, уткнувшись ему в плечо. Начинался серый флорентийский рассвет. Фил не стал всматриваться в чертежи экранопланов, которые предлагал победитель-очкарик. Он понял две вещи: во-первых, он бесповоротно и навсегда оставляет Машку здесь рядом с собой, во-вторых, их дети и прочая поросль притащили столько будущего в прошлое, что, наверное, предотвратят лениво разворачивающуюся войну цивилизаций. Иначе, когда же они увидятся с Петькой? И вообще, если у тебя случается выходной, значит, никакой мобилизации нет, и можно жить еще двадцать четыре часа во взвеси времен, которую кто-то определил как любовь, потому что проектировщики экранопланов, цивилизационных сюжетов и собственных пиаров уже выросли, и Фил может легко сдать им вахту на одни сутки.