Аньяфилы и гобои сторонников королевы приветствовали победу дона Мануэля. А сам дон Мануэль легко вскочил на своего коня и поскакал к дону Алонсо и дон Хуану Чакону, радостно встретившим его словами: «Да будет благословен бог, спасший вас от рук этого свирепого язычника!»
      Если бы кто-нибудь взглянул в то время на прекрасную султаншу, тот сразу бы хорошо понял радость, какую испытывало ее сердце при виде злейших врагов своих, поверженных и изрубленных. Обернувшись к прекрасной Селиме, она сказала ей:
      – Знаешь ли, друг мой Селима, я убедилась, что если дон Хуан Чакон слывет за отважного рыцаря и является им на самом деле, то его три друга ничем ему не уступают, раз они с такой доблестью одержали верх над лучшими бойцами Гранадского королевства.
      Тут вступила в разговор Эсперанса, говоря:
      – Разве я не говорила вашему высочеству, что у дон Хуана есть друзья – славные рыцари? Теперь ты видишь, госпожа, что мои слова были правдивы.
      – Не будем сейчас об этом говорить, – сказала Селима, – нас могут услышать судьи. Посмотрим лучше, что делают последние два рыцаря, не менее могучие, чем остальные.
      Они направили взоры в сторону сражающихся и увидели, что те бьются с необычайной яростью. Щиты обоих успели превратиться в осколки, рассеянные по полю; и они сами, и их кони были покрыты множеством ран; поломанные копья валялись под конскими копытами; но ни один из противников не выказывал ни признака утомления, ибо и тот и другой были великими мастерами в ратном деле. С сердцем, полным горя и бешенства, вел бой отважный мавр. Подле себя он видел своего двоюродного брата мертвым, а немного подальше – обоих рыцарей Гомелов в бедственном состоянии. Ему самому угрожала страшная опасность, и он ждал надвигающуюся смерть. Он сражался как человек, которого охватило отчаяние, сознавая, что поражение покроет позором его и весь их род. И он рубил куда попало, чтобы отомстить за смерть своего двоюродного брата и друзей.
      Но если он сражался с отвагой и яростью, то не уступал ему в этом и Добрый алькайд Лос-Донселес, весьма недовольный самим собою и завидовавший своим союзникам, уже успевшим закончить бой и отдыхавшим, в то время как ему предстояло последним покинуть поле. Он думал, что теперь все будут считать его недостойным рыцарем, раз он не мог так долго добиться победы. Желая поступить, как приличествует рыцарю, и устав наносить и отражать удары, он решил все предоставить судьбе: пусть свершится ее предначертание! С этой мыслью он устремил свой полный бешеной ненависти взор на врага, изо всех сил пришпорил коня и поскакал на отважного Сегри, который в ту минуту как раз тоже готовился атаковать своего врага, чтобы отомстить за смерть любимого брата. Так, движимые одной и той же мыслью, они сшиблись между собой с невообразимой силой, и от страшного толчка оба со своими конями упали на землю, но тут же вскочили и, сойдясь, осыпали один другого ударами, насколько хватало крепости рук и отваги сердец. Храбрый Сегри наступал и отступал, и метко поражал доброго алькайда куда только мог, но его удары не приносили особенного вреда противнику, одетому в отличную броню. Удары же алькайда пробивали, разрубали и крушили с такой силой, что он ни разу не опускал меча без того, чтобы при этом не нанести тяжелой или легкой раны. Никакой доспех, как бы ни был прочен, не мог выдержать напор стали его меча. Убедившись в этом, храбрый Сегри воспылал еще большей яростью и, положившись на свои силы, бросился на доброго алькайда, чтобы схватиться с ним в рукопашном бою. Алькайд не уклонился от схватки; они обхватили друг друга руками, похожие на две сошедшиеся горы, и каждый почувствовал тяжесть своего врага. Затем они стали бороться, стараясь повалить один другого на землю, но все усилия их были тщетны, ибо оба стояли непоколебимо, точно дубы. Сегри был высокого роста, коренастый, с могучими мускулами; он походил на великана. Ему с его огромной силой несколько раз удавалось поднимать на воздух доброго алькайда, после чего он его резко бросал вниз, стараясь опрокинуть, но едва алькайд ощущал под ногами землю, как крепко врастал в нее, будто скала. Так что Сегри, несмотря на все усилия, не удалось осуществить своего намерения, чем он был весьма изумлен. Добрый алькайд, убедившийся, что Сегри превосходит его и в размерах, и в силе, выхватил из-за пояса кинжал с трехгранным концом, сделанный в Болдуке, настолько острый, что он мог проколоть любую броню, будь она даже из крепкого алмаза; этим кинжалом он нанес своему противнику две раны под левую руку. Мавр испускал страшные крики, почувствовав себя раненным насмерть; он тут же вытащил из-за пояса свой кинжал и дважды ударил им алькайда, но поскольку его кинжал имел широкое лезвие и не особенно острый конец, то он, сильно не повредив, только слегка ранил алькайда. Добрый дон Диэго ответил новым ударом кинжала в левый бок отважного Сегри, немного пониже первых двух ран. Этот удар закончил и решил упорный поединок: храбрый мавр, получив такие глубокие раны, тут же упал на землю, и жизнь стала постепенно покидать его, выходя вместе с потоками пенящейся крови из жестоких ран. Падая, он увлек за собой доброго алькайда. ибо все время не выпускал его; алькайд упал на него сверху. Очутившись на земле, отважный мавр утратил силы и мужество; его руки разжались, и добрый алькайд смог подняться и поставить колено ему на грудь. Поднявшись же, как победитель, он сказал:
      – Признай себя побежденным, Сегри, и признайся в своей клевете, иначе я добью тебя!
      Сегри, раненный насмерть и распростертый на земле под столь доблестным противником, сказал:
      – Нет нужды добивать меня: ран, мною полученных, достаточно, чтобы я умер. Ты требуешь, доблестный рыцарь, моего признания в преступлении. Это преступление печалит меня сильнее, чем наступающая смерть. Но, умирая от руки столь славного рыцаря, я признаюсь в нем. Узнай же, что все было клеветой, выдуманной мною из зависти к славным рыцарям Абенсеррахам; из-за моей клеветы они, безвинные, погибли. Королева не виновна в прелюбодеянии, в котором я ее обвинил. Такова истина. И вот наступил миг, когда я жестоко раскаиваюсь в содеянном мною.
      Все говорившееся Сегри слушало множество рыцарей, как сторонников королевы, так и Сегри. Чтобы лучше оправдать королеву, они призвали судей послушать, что говорил Сегри. Благородный Муса и двое других судей тотчас спустились с помоста, пошли на ристалище и услышали слова Сегри. Их подтвердили остальные его товарищи, еще некоторое время остававшиеся в живых.
      Тут радостно заиграли гобои, аньяфилы и трубы в честь великой победы, одержанной четырьмя доблестными рыцарями, восстановившими справедливость. С одной стороны звучала музыка, а с другой раздавались плач и стенания женщин и мужчин – родственников убитых рыцарей. Победителей проводили с поля с большими почестями; особенно чествовали их сторонники и родные королевы – Алабесы, Гасулы, Альдорадины, Венеги, Асарки, Аларифы, Альморади, Марины и другие именитые роды Гранады. Рыцари-победители подъехали к королеве, уже сидевшей в носилках, и спросили, не нужно ли еще что-либо сделать для нее. Королева горячо благодарила их за совершенное ими ради нее и просила их отправиться вместе с нею к ней домой, чтобы там залечить их раны. Особенно на этом настаивал дядя королевы, высокородный рыцарь по имени Морайсел. А отважный Гасул – их спутник в Долине – добавил: «Господа рыцари, вы можете смело принять приглашение королевы; у нее в доме вы найдете все, что заслуживают люди, подобные вам!»
      Четыре рыцаря приняли приглашение, и все пустились в путь, предшествуемые трубачами.
      Совсем иначе поступали в это время рыцари Сегри и Гомелы; со скорбным плачем унесли они с поля изрубленные тела своих сородичей и друзей, чтобы предать их погребению согласно своим обрядам и обычаям. Не раз они испытывали желание расправиться с вражескими родами и убить чужеземных рыцарей, но не могли решиться на подобное дело, хотя в дальнейшем вражда и распри возросли еще больше, чем были до тех пор, как будет видно из дальнейшего нашего рассказа.
      Бой, рассказ о котором вы сейчас прослушали, начался в два с половиной часа пополудни и продолжался до шести, так что до ночи оставалось совсем немного времени.
      Христианские рыцари приехали в дом королевы, и когда они слезли с коней, а королева вышла из носилок, четырех храбрых друзей провели в роскошные покои, где их уложили в четыре постели, и за ними тщательно ухаживали искусные врачи. Каждый из них предусмотрительно положил свое оружие около себя на случай какой-нибудь неожиданности.
      В тот же самый вечер, после ужина, королева вместе с прекрасной Селимой и Эсперансой де Ита отправилась навестить четырех рыцарей.
      Поговорив с ними очень подробно о пережитых трудностях и о безвинной смерти рыцарей Абенсеррахов, королева подошла поближе к постели дон Хуана Чакона и, опустившись на красивый коврик, устланный шелковыми подушками, обратилась к нему со следующими словами:
      – Пусть великий господь – создатель неба и земли – и его благословенная мать, неисповедимыми путями чуда даровавшая ему жизнь, оставаясь девственной, – пусть они, сеньор рыцарь, сохранят вас и наградят за ваше дело, совершенное ради печальной, безутешной королевы, спасенной вами от злой смерти, которой грозили ей жестокие клеветники! Но господу было угодно спасти меня, и он вас избрал орудием своей благости. Итак, я обязана вам на всю жизнь, которую намерена целиком посвятить служению богу и его благословенной матери, ибо я решила стать истинной христианкой, как о том уже писала вам в моем письме. И еще хочу сообщить вам, что большая часть рыцарей Гранады разделяет мое намерение и ждет только, чтобы король дон Фернандо начал войну против Гранады и Гранадского королевства. Так было решено, еще когда уходили из Гранады рыцари Абенсеррахи, добрый Абенамар, Саррасин и Редуан – рыцари великой доблести и знатности, от которых мы ежедневно получаем письма. Муса, брат короля, имеет то же намерение. Потому, сеньор, когда вы возвратитесь к себе, посоветуйте христианскому королю начинать войну против Гранады. Еще, сеньор дон Хуан, мне хочется, чтобы вы сказали мне, кто были рыцари, сопровождавшие вас на подвиг; я буду очень счастлива узнать, чьей должницей я являюсь.
      – Прекрасная сеньора, – ответил дон Хуан Чакон, – рыцари, явившиеся вместе со мною служить вам, – очень знатные рыцари Андалусии. Одного из них зовут дон Алонсо – глава дома Агиларов, второй зовется дон Мануэль Понсе де Леон, а третий – дон Диэго Фернандес де Кордова. Все это – рыцари, пользующиеся большой славой, и вы, наверное, уже раньше слышали их имена.
      – Да, я слышала, – подтвердила королева, – что они много раз вторгались в Долину Гранады, где совершали чудеса храбрости. Всей Гранаде они известны по своим деяниям, славе и именам, хотя сегодня их никто не узнал из-за турецких одеяний, совершенно их изменивших. И раз они столь славные рыцари, будет справедливо, если я поговорю с ними и поблагодарю за то добро, которое они мне сделали, прибыв сюда.
      Проговоривши эти слова, прекрасная Морайсела поднялась с коврика, где сидела, и направилась к трем раненым рыцарям. Она приветливо заговорила с ними, благодаря их за прибытие и оказанную милость.
      – Сеньора королева, – сказал алькайд Лос-Донселес, – благодарите не нас, а сеньора дон Хуана: он был всем в вашем деле, мы же совершили мало в сравнении с тем, что желали бы ради вас сделать.
      – Великая благодарность вам, сеньоры рыцари, – ответила королева, – за новую готовность! Это еще сильнее обязывает меня служить вам, а я не знаю, чем отблагодарить за то, что вы для меня сделали до сих пор. Не знаю, чем смогу отплатить, и молю только бога продлить мне жизнь, дабы я смогла вас чем-нибудь отблагодарить за все хорошее, полученное мною от вас. Теперь же, сеньоры рыцари, мне кажется, наступило время вам отдохнуть; я оставлю вас и пойду распорядиться об уходе за вами. Спите и отдыхайте спокойно: обещаю вам, что никто в целом Гранадском королевстве не посмеет нарушить ваш покой!
      – Незачем нам про это говорить, сеньора королева, – отвечали рыцари, – находясь в ваших королевских руках, мы чувствуем себя в такой же безопасности, как в наших собственных домах.
      После этого королева со своими спутницами вышла, оставив рыцарей беседовать об их делах.
      Королева была очень благоразумна: она опасалась, как бы Сегри и их сторонники не явились к ней в дом отомстить христианским рыцарям. Хотя она и была вполне уверена, что в них никто не узнал христиан, но Сегри могли мстить за смерть своих родственников. Королева сообщила о своих опасениях относительно Сегри и Гомелов дяде Морайселу. Последний нашел их основательными и поспешил известить об этом Мусу, очень расположенного к его племяннице-королеве. Благородный Муса поместил тогда на улице, где стоял дом королевы, охрану из ста рыцарей, своих друзей и сторонников королевы: тут были Гасулы, Алабесы и Альдорадины.
      Эта предосторожность оказалась очень кстати, ибо Гомелы, Сегри и их сторонники решили между собою напасть ночью на дом королевы и убить четырех турецких рыцарей, но, узнав, что дом охраняется и охрана назначена Мусой, они отказались от своего намерения, затаив в сердце горесть о своем бессилии отомстить убийцам своих родичей.
      Дон Хуан и его три друга решили уехать на следующее же утро, чтобы король Фернандо и его двор не стали бы их разыскивать. Когда настало утро и королева пришла их навестить и спросить, не нужно ли им чего, они сказали ей о своем желании тотчас же покинуть Гранаду.
      – Но как же, сеньоры, – воскликнула королева, – вы собираетесь пуститься в дорогу, когда раны ваши не зажили? Может быть, вам здесь чего-нибудь недостает?
      – Все у нас есть, сеньора, – отвечал дон Хуан Чакон, – но нам необходимо явиться ко двору нашего короля, пока нас там не хватились.
      – Если так, – сказала королева, – то поезжайте, и да будет легок ваш путь! И богом заклинаю вас, рыцари, не забудьте моей просьбы: поторопите вашего короля с началом войны против Гранады; тогда все, желающие стать христианами, смогут скорее осуществить свое желание .
      Рыцари обещали ей это и обещание свое исполнили. После их прибытия в Андалусию королем немедленно был отдан приказ завоевать Альгаму.
      Королева, увидя, что рыцари непременно хотят ехать, велела призвать врачей, перевязать их раны перед дорогой; затем каждый из них надел свои доспехи, покрыл их пышными турецкими марлотами, хотя и прорванными в нескольких местах, на шлемы они надели тюрбаны, позавтракали, получили от королевы на прощание ценные подарки и, попрощавшись с ней, с ее дядей Морайселом и дамами, сели на своих коней. Прощаясь с добрыми рыцарями, королева заплакала.
      Благородный Муса, Малик Алабес и Гасул, узнавшие об их отъезде из Гранады, провожали их с двумястами знатнейших рыцарей на пол-лиги дальше поворота дороги на Малагу, хотя те и не желали для себя подобной чести.
      Но когда мавры с ними простились, они сейчас же повернули к Римскому лесу и отыскали в нем место, где оставили дорожные мешки. Они переоделись в свое христианское платье и, оставив свои турецкие одеяния и доспехи, поспешно уехали.
      Достигнув христианской земли, они узнали, что король дон Фернандо и королева донья Исабель отправились в Эсиху. Тогда они возвратились в Талаверу, откуда выехали и где дожидались их люди и слуги. Там они провели неделю и в строгой тайне лечили свои раны. Оправившись же, выехали в Эсиху – ко двору короля, где их еще не хватились. Отсюда с позволения короля алькайд Лос-Донселес, дон Алонсо, глава дома Агиларов, и дон Мануэль Понсе де Леон отправились каждый в свои владения. Там они собрали войска и, соединившись с другими рыцарями, выступили на Альгаму и взяли ее. Тут мы их пока оставим, чтобы рассказать о событиях, происходивших в это время в Гранаде, а, кроме того, сражение за Альгаму не относится к нашему рассказу.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о событиях в городе Гранаде, о возобновлении там гражданской войны; о пленении короля Мулаасена в Мурсии и Молодого короля, его сына, в Андалусии; и еще о других событиях