Имперский город Игон-га.

Дворец эркмасса.

      Искусство ждать Бомплигава освоил уже давно, и от этого вынужденное бдение не было для него тягостным. Коротая время, он поглядывал на пустые стены, да смотрел вниз, во двор, отмечая, как неспешно движутся тени на освещенной половине двора.
      Тихо… Скучно… Спокойно…
      Дворец эркмасса хоть и строился как крепость, уже давным-давно престал быть ею. Старая каменная кладка местами расшаталась, поросла лошадиной травой и требовала внимания каменщика.
      Хотя, с другой стороны, зачем? Один Карха знает, сколько лет стоял Игон-га посредине Империи и не видал даже тени неприятеля. Лет двести назад, когда предки нынешнего Император расширяли свои земли огнём и мечом, может быть и случались тут сражения, но сейчас — нет… Враги сидел тихо и далеко.
      Бомплигава с осторожным кряхтением пересел.
      С другой стороны не сносить же стены только из-за того, что рядом нет врагов?
      Он лучше многих других знал, что враги, они то нет то есть, и нет в жизни ничего более неожиданно, чем враг. Особенно враг затаившийся.
      К тому же стена ему даже нравилась. На её светлом фоне цель должна смотреться четче, не то что на соседней….
      На другую стену смотреть было не за чем.
      Вторую половину двора заливала плотная, словно хорошая смола, темнота. Тень от южной стены закрывала землю так надежно, что невидно было ни кустов, ни поварни, ни даже караулки, где отдыхала не обремененная нынешней ночной службой дворцовая стража. То, что он не видел двери, было неприятно, но не опасно.
      Бомплигава отложил лук, и в который уж раз прикинул расстояние от караулки до себя. Шагов сто двадцать, если не сто тридцать. Далеко! Даже если караульщики успеют выскочить во двор и увидеть его, то у него будет время сбежать, пока те станут забираться на башню.
      Он потрогал веревку, что привязанная одним концом к кованому крюку, ввинченному в трещину между камнями, другим концом терялась в темноте за стеной башни. Путь бегства у него имелся только один. По веревке вниз, к лошадям, в туман…
      Другого хода отсюда не было. Брат по Вере, что сопроводил его сюда, уходя, запер за собой дверь и заложил засовом. Лучник слегка ударил по двери кулаком, та даже не дрогнула. Хорошо… Этим путем ему все одно не идти. Если уж сорвется все, то лучше сразу головой вниз. На камни.
      Боясь пропустить выход Императора, Бомплигава снова посмотрел вниз. Никого. Взгляд его пролетел над зубцами стены, над деревьями парка и ушел в небо.
      Пока он тут стоял, звезды из Ожерелья Кархи сдвинулись почти на два пальца, да и Лао, висевший над краем земли, успел подняться на высоту деревьев. Сейчас главной опасностью был именно он. Тень от башни, в которой сидел Бомплигава, удлинялась, и могло получиться так, что в самый нужный момент она закроет выход из дворца, через который Император Адента должен выйти и пройти свои последние шаги под этим небом. Император пойдет вторым и тут главное не промахнуться. Хоть первый, хоть третий, хоть седьмой — те пусть живут. А вот второй…
      Наконец!
      Он поднялся, одним движением накладывая на тетиву стрелу и оттягивая её к правому уху. Чуть слышный скрип изогнувшегося дерева потерялся в скрипе открывшейся двери.
      Сквозь полукруг окна Бомплигава рассмотрел кусок дворцовой стены с заветной дверью. Тень от башни уже заползла на порог, но слава Кархе, он отлично видел все, что нужно. Сперва появился факел. Первый человек нес его перед собой, освещая дорогу четверым, что шли позади него. Тетива в глазу Бомплигавы на мгновение разделила второго надвое и не колеблясь, он отпустил стрелу.
      Какие могли быть колебания, если за эту стрелу он получит 3000 золотых?
 

Система Белюль.

Грузовой танкер «Солнечная корона».

      «Первым делом куплю себе кость!» — подумал человек. Пальцы в перчатке сжали подлокотник, ощутив упругое сопротивление пластмассы — подлокотник цвета хорошо пропеченного мяса пружинил, ходил вверх-вниз, но не ломался. — «Крепкую такую, с полосками жесткого мяса, что бы жевать, жевать, жевать… И что бы жилы в мясе!» Он представил, как упругие волокна потрескивают, рвутся под острыми зубами и от этих мыслей десны у него нестерпимо зачесались. Машинально он стиснул зубами мундштук пищепровода, а тот словно только и ждал этого, тут же влил ему в рот десять кубиков надоевшего уже до чертиков бульона. Человек сглотнул, закашлялся и вернулся в реальный мир.
      В реальном мире, мире коварных мундштуков и куриного бульона, все оставались по-прежнему, как и две недели назад — ни мяса, ни жареных кур, ни сухариков.
      Две недели — срок сам по себе вполне достаточным для того, что бы сделать из человека философа, а уж если человек безвылазно сидит в скафандре такое превращение произойдет с ним наверняка гораздо раньше. «Тут хоть как считай, а меньше 14 дней не выходит», — подумал человек, скосив глаза на пластмассовый мундштук, что словно змея, стерегущая его голод, торчал у подбородка. Он мог бы произнести это вслух, но не стал. Все равно слушать его было некому, да и дальше лицевого щитка скафандра звук никуда не ушел бы, кроме того, и смотреть-то на что-нибудь другое никакого смысла не было. Все одно каждая вещь вокруг была осмотрена, ощупана и изучена.
      Глаза Джо Спендайка, инженера-ядерщика, привыкшие за две недели к виду рубки управления, пробежались по плотным рядам огоньков и цифровых табло.
      Каждый из присутствующих тут приборов был придуман, несомненно, умным человеком и сообщал о вещах очень важных, только толку от этого было чуть. Синие, красные, ядовито-зеленые на серебристых панелях, собранных впритык друг к другу огоньки большую часть времени просто горели и лишь изредка издевательски мигали. Уже на пятый день Джо стало казаться, что они общаются между собой и словно бы посмеиваются над ним.
      Собственно почему «словно»? Так оно и было на самом деле. Корабль был сам по себе, а он — сам по себе.
      Отражаясь во множестве экранов, человек уже даже не думал, зачем он тут и для чего все это. Через это он тоже прошел.
      Первые пять дней полета он еще строил какие-то предположения, но потом в голове уже не осталось места возвышенным мыслям. Маета от безделья становилась все нестерпимей, и он все острее ощущал, что его присутствие на корабле имеет вид чистой формальности. Со всеми сложностями (если они, конечно, имели место быть) корабль справлялся сам, а иногда даже выкидывал штуки, которые человеку никогда в голову бы не пришли. Человеческие глаза и руки на его борту были не более чем дублирующей системой управления. И не самой надежной, между прочим.
      Конечно, был контракт…
      Он вспомнил плотный лист желтоватой бумаги с золотым обрезом по большой стороне, с гербом «Двойной оранжевой» — двумя переливающимися оранжевыми кругами, заходящими один за другой, и то ощущение удивления оттого, что предстояло сделать по контракту. По бумаге, которую Джо подписал с «Двойной Оранжевой» ему полагалось обеспечивать нормальную работу энергетической установки корабля до посадки его в Шелауа, но до сих пор реактор прекрасно справлялся и без него, а он просто сидел тут и скучал. Он подумал об этом и запнулся на слове «скука».
      Нет… Состояние, в котором он сейчас пребывал, нельзя было назвать скукой. Скуку он прошел еще неделю назад. Теперь те чувства, которые он испытывал, глядя на панели индикаторов вокруг себя, он мог назвать только лютой тоской.
      Правда, к счастью, бывали и исключения из этого правила и сейчас был как раз такой случай.
      Огоньки ходили по пульту разноцветными волнами, схлестывались, потухали и опять разгорались. Жизнь кипела — корабль готовился выйти из прыжка в обычное пространство.
      Огоньки на пульте вздрогнули и разбежались. «Сколько же до следующего?» — подумал человек. — «Пять дней? Или четыре? Нет четыре. Четыре!». Для верности он спрятал большой палец в ладонь и растопырил оставшиеся. В сравнении с тем временем, что уже проползло через эту кабину, оставшиеся дни были мелочью, пылинкой… Но они все равно казались бесконечно длинными. Он представил себе все эти 576000 минут, а потом всю ту бездну времени, что следовала за этими четырьмя днями и содрогнулся. От этой мысли губы свело саркастической улыбкой, во рту стало кисло и он, все-таки, решил нарушить тишину рубки.
      — Деньги, черт их дери!
      Да. Дело было в деньгах. Именно из-за них он тут и сидел.
      Грузовой танкер серии ДТ-75 «Солнечная корона» хоть и числился по документам старой развалиной, но в действительности таковой не был! Джо собственными глазами видел, что во время ремонта на него не пожалели не только краски. Множество примет, говорили знающему человеку, что корабль перед рейсом перебрали, чуть ли не по винтику. Коснулось это и энергохозяйства.
      Конечно, энергетика всегда была ахиллесовой пятой любого корабля, а уж тем более, любого типа автоматических транспортников. Если что и случалось, то именно из-за нее да еще, может быть, из-за навигационных ошибок, но на «Солнечной короне» о навигационных ошибках можно было забыть. Ему показали не так много, но то, что Джо успел увидеть до старта, его сильно успокоило. Навигационное оборудование на танкере стояло самое новейшее. Хорошее зрение и любопытство позволили ему разглядеть военные клейма на навигационной рубке. С одной стороны это, конечно, было удивительно — военное оборудование на гражданском судне, но с другой ничего удивительного как раз в этом и не было. «Двойная оранжевая» много чего делала и для армии, а уж если делаешь для других, то уж для себя не сделать не просто глупость, а грех.
      С его хозяйством тоже все было в порядке.
      Военных клейм тут, конечно, не было — откуда там военные клейма — но его собственного житейского опыта хватило понять, что тут к чему и почему.
      Реактор тут стоял хоть не самой последней модификации, зато проверенный. Как следовало из документов, те два года, что прошли с момента его постройки, он простоял на испытательном полигоне Компании на Уртану, и только поэтому имел не стандартные, а персональные графики кривых насыщения потока. Едва Джо вспомнил это, как где-то в глубине задавленной тоской души, шевельнулся отголосок того восторженного удивления, которое он испытал, узнав об этом. До этого он и не знал даже, что такое вообще может быть — персональные графики-то, а вот на тебе… Век живи — век учись!
      Вообще тем, кто готовил корабль в этот рейс, нельзя было отказать в здравомыслии — за два года исследований все, что могло отказать по мелочи уже отказало, а крупных неприятностей у такой отлаженной машины быть просто не должно.
      Эти же достойные люди позаботились и о безопасности груза так, словно в трюмах лежали слитки ирридиума или валенсианской платины.
      Это, кстати, тоже был интересный вопрос — что там теперь лежит. Джо машинально оглянулся, но взгляд традиционно уткнулся в стальную стену.
      При отлете с Ганзы представители «Двойной оранжевой», как и полагается, опломбировали все три трюма, и сдали отчет портовому начальству, что везут лабораторное оборудование. Наверное, так оно и было на самом деле. В тот момент сам Джо пребывал в полной уверенности, что везет научные клистирные трубки, но вот три дня назад кое-что изменилось.
      После второго прыжка корабль встал и почти шесть часов неподвижно висел в пространстве. Реактор «замерз», автоматически выйдя в ждущий режим, и кошки едва не проскребли душу ядерщика до костей, но тут появился другой корабль. Корабль-близнец. Систер-шип, как раньше выражались моряки. Спендайк насторожился, и, как оказалось, не зря. Именно тут и начались неожиданности.
      Ни с того ни с сего, вдруг, управляющая часть корабля отстыковалась от трюмов с лабораторным оборудованием и пристыковалась к трюмам пришельца. Джо вспомнил, как он возмущенно орал и плевался, не в силах помешать этим эволюциям, но на него не обратили внимания. Скорее всего, одарить его вниманием было просто некому. Уже потом, в полете, он собразил, что все, что тогда происходило, корабельные вычислители делали сами по себе, в автоматическом режиме.
      Глядя на точные перемещения сотен тысяч тонн легированной стали, он впервые почувствовал, что вляпался во что-то очень серьезное. Спустя еще полчаса, когда на его глазах отсоединенные трюмы с лабораторным оборудованием разнесло на части, он уже был в этом совершенно уверен.
      Три часа после этого «Солнечная корона» неподвижно висела, готовясь к третьему прыжку, а он, глядя на тающее облако газа, и время от времени пролетающие рядом осколки, размышлял о своей жадности, и превратностях судьбы, приведших его в это время и в это место. Где-то глубоко в подсознании билось желание поскорее узнать разнесет Судьба в куски его корабль или нет…
      Обошлось. Не разнесло.
      Корабль с новым грузом разогнался и ушел в прыжок. Судя по тому, в каком направлении шел разгон пункт назначения его не изменился….
      Но все это случилось неимоверно давно, чуть не десять дней тому назад, а сейчас все было иначе. Главный вычислитель бегущей строкой отрапортовал о готовности к переходу.
      — Ну и что? — спросил у него царь природы. — А если я возражаю?
      В его словах было больше гнева, чем юмора. Он не мог повлиять на решение. То, что сделал вычислитель, нельзя было назвать иначе, чем вежливостью, переходящей в утонченное оскорбление.
      Ведь формально Джо тут и не было.
      Изюминка ситуации заключалась в том, что танкеры серии ДТ-75 являлись бесплотными, и изначально человеку там места не было. Корабль и в этот раз должен был идти в автоматическом режиме, но кому-то пришло в голову, что если на нем, вдобавок к автоматике, окажется и человек, то шансы на удачное окончание полета только возрастут. Наверное, ставки были очень высоки и именно поэтому для него нашли местечко, пристроив к танкеру стандартную аварийную капсулу.
      Это было не только не по правилам, но даже вопреки им, но «Двойная Оранжевая» умела решать такие вопросы. Он кое-чего повидал в этой жизни и представлял, как это могло произойти.
      «Деньги», — подумал человек. — «Презренный металл…»
      На мгновение он и себя ощутил купленным, но, представив, какая сумма ожидает его на счету в «Третьем Галактическом банке» отбросил эти мысли и воодушевился. За такие деньги он вполне мог выкупить свое достоинство обратно и вдобавок прикупить еще чье-нибудь.
      Пока он думал над этим, за панелями Главного вычислителя шла невидимая работа. Столбики света вырастали и опадали, цвет переходил от красного к фиолетовому и обратно. Надеясь хоть как-то развлечься человек, закрыл глаза и попытался угадать момент выхода корабля в пространство. Он загадал открыть глаза, когда досчитает до сорока восьми, но едва он добрался до семнадцати как корабль тряхнуло так, что зубы у него клацнули, прикусив язык. Джо открыл глаза и с удивленным интересом огляделся и открыл рот. Прежнего терзающего душу однообразия уже не было. Безинерционный полет кончился, едва «Солнечная корона» вышла в трехмерное пространство, и с ним кончилось спокойствие. Корабль содрогнулся, и тут же какая-то сила попыталась выбросить человека из кресла. Его спасли только привязные ремни, да годами выработанная привычка привязывать себя везде, где только можно. Экраны только-только успели вспыхнуть, и по ним кубарем прокатилось что-то вроде планеты. Он не успел разобраться так это или нет, как экраны показали звездный водоворот. Уже через мгновение человек почувствовал себя термосом, в котором свободно переливается ртуть, ритмично ударяя его то в пробку, то в донышко. Кровь крутилась в нем вместе с мыслью, что хоть сейчас плохо, но ведь все может стать еще хуже. Через несколько секунд, привыкнув к этому ритму, он сообразил, что корабль не просто вращается вокруг оси, а позорно летит в пространстве, словно брошенная дикарем палка.
      Ему даже не нужно было представлять, чем это может кончиться — порядочные и уважающие себя корабли так не летают.
      Превозмогая тяжесть, человек бросил руки в перчатках на пульт, надеясь успокоить разбушевавшегося под бронированной обшивкой зверя, но тут же убрал их. Реактор работал, как и полагалось оглаженной и надежной машине. По крайней мере, то, что он видел на индикаторах (если они не врали, конечно) говорило именно об этом. Причиной нынешних и маячивших невдалеке неприятностей определенно было что-то другое.
      Пока он раздумывал, корабль вздрогнул и человек ногами, словно кузнечик, уловил грозный гул. После этого стало не до размышлений. Липкий страх прокатился по спине и стек в колени. Он уже понял, что для него означает этот звук — корабль входил в атмосферу. Планета ему не почудилась.
      Еще надеясь на счастливый исход, он посмотрел на экран прямо перед собой, и мгновенно пожалел, что сделал это. Садиться корабль не собирался. Он собирался упасть…
      Да что там «собирался» — он уже падал.
      Температура за бортом скачком зашкалила за две тысячи градусов и телеобъективы расплавились. Панорамный экран, только что показывавший стену огня вокруг корабля, на его глазах вспыхнул и почернел. Индикаторы на пультах непрерывно мигали, и человек на мгновение отвлекся, представив себе как по тонким, тоньше волоса золотым проводникам мечутся электроны и, сталкиваясь лбами, передают команды отчаянно боровшегося за жизнь корабля.
      Тяжесть, которая уже казалась непереносимой, вдруг стада еще больше. Она диким зверем прыгнула на плечи, обрывая привязные ремни, и человек, только что вмятый в кресло, выскользнул из него, словно вишневая косточка из пальцев.
      А тем временем, семьюдесятью километрами ниже…
 

Южная окраина Империи.

Окрестности замка Керрольд.

      — Хорошо устроились!
      Аст Маввей Керрольд, хозяин замка Керрольд, почти без злобы ударил раба носком сапога под ребро. Не ударил даже, а так… Ткнул. Злобы в нем не было. Ну, разве совсем немного. На донышке… Да и чего злиться? Все шло как нужно, и можно было пошутить над проигравшими.
      — Рыбка, небось, свежая… Ягоды. Может и молоко у вас тут есть? Корову не держите?
      Раб, тот, что лежал под ногами, смолчал, а дальний, распятый на кольях захрипел что-то. Что он там хрипит, Аста не интересовало. По законам Империи сбежавший раб становился злым духом, и добропорядочным поданным Императора надлежало таковых при встрече убивать без разбору, то есть они уже были трупами. Рачительные хозяева, конечно, поступали иначе, — пороли до полусмерти, меняли имена и прозвища, но и ритуальные казни Имперским Советом не осуждались.
      Керрольд оглядел островок, погладил собаку, ластившуюся к нему и бросил меч в ножны. Почти все тут было кончено. Перья вечернего тумана, что висели в воздухе, перемешались с хвостами дыма от костра и догоравших землянок и звоном железа, еще жившим в воздухе.
      Через близкий брод в ряд по двое на островок выезжала малая замковая дружина. Под ногами лошадей мутилась вода, а воины с молчаливыми ухмылками оглядывали поросший темно-зеленой травой берег, несколько трупов уже облепленных речной мушкой и спешивались, готовясь к схватке. Сырая туманная мгла, хоть и не была глубокой — всадник возвышался над ней — заливала остров целиком, и от того усмешки были сдержанными — мало ли чего может приключиться в таком тумане. С самострелом может управиться и безногий калека и даже однорукий.
      Распятый раб задергался, явно пробуя веревки на прочность. Не дурак был — понимал, что после того, что случилось пощады не будет. Что бы охладить его пыл Хэст Маввей, наследник Керрольда, размахнулся, но отец не оборачиваясь, произнес.
      — Хватит. Ему еще умирать сегодня. Прапрадеда вспомни.
      Хэст осторожно опустил поднятую ногу и отодвинулся. О прапрадеде ходило две легенды. В первой, что была записана в Шафрановой книге Имперских летописей, рассказывалось о том, что прапрадед Аста во время Изначального Альригийского нашествия, засев у Обожженной Ладони с тремя десятками своих людей почти десять дней сдерживал натиск альригийцев, дав тем самым Феварду Плоскостопому время собрать войско. За это Император выделил ему спорные земли на окраине Империи и позволил устроить на них драконий питомник…
      Другую историю рассказывали только в кругу семьи при закрытых дверях. И не мудрено, что так. Выплыви эта история наружу, она наделала бы шуму не меньше, чем настоящий покойник, всплывший в Императорской купальне. По этой легенде оный предок и сам оказался не то беглым рабом, не то разбойником и проделал все это вместе с друзьями — беглыми каторжниками.
      Эта легенда Хэсту нравилась больше первой — приятно было сознавать, что в твоих жилах течет кровь человека, у которого хватило сил выбраться из глубины выгребной ямы и забраться так высоко. Почти под самое Императорское седалище. Если в твоих жилах течет кровь такого человек, то и сам ты вправе наедятся на многое.
      Раб под ногой захрипел и пустил пену изо рта. Сын, как только что отец носком сапога хозяйственно поправил палку у него во рту.
      — Ишь, здоровый какой, — беззлобно сказал старший из Маввеев. Ничего, ничего… Не рвись. Веревка все равно здоровее.
      Слушая отцовский голос, Хэст настороженно посматривал по сторонам. Остров был невелик, но он уже насчитал на нем семь землянок. Три из них горели, а из остальных несло сыростью, мокрыми тряпками и даже дым костра от того казался влажным. В каждой из них могло уместиться человек пять, а это значило, что обитало тут человек тридцать. Троих он видел. Десятка полтора дружинники уже увели с острова. Оставалось только понять куда подевались остальные.
      Отца это не интересовало.
      В двух шагах от них, в яме, весело трепыхалось пламя, над которым истекала каплям жира туша оленя. Маввей не поленился и подошел поближе. Потыкав кинжалом, нашел пропекшееся место, откромсал два добрых куска и поделился с сыном. Хэст впился в мясо зубами, не прекращая прислушиваться к тому, что происходит на острове. Звон железа не стихал и Аст Маввей недовольно бросил.
      — Ну что они там? Друг с другом передрались, что ли?
      Хэст вытянулся, посмотрел туда, куда смотрел отец, но, как и он, ничего не увидел. Туман сгустился, как это часто бывает перед заходом солнца, и теперь островок казался большим облаком. Из белого марева донеслись крики и звон железа. Хэст дернулся.
      — Я сбегаю, посмотрю? — предложил он.
      — Подожди.
      Аст знаком послал в туман телохранителя и, наклонившись к сыновнему уху, произнес.
      — Что бы посмотреть у нас есть лазутчики, а головы Маввеев нужны, чтобы думать и принимать решения.
      Раб под ногами замычал, обращая на себя внимание. Аст покосился на него.
      — Знаешь, что там?
      Раб закивал. Хэст посмотрел на отца. Тот кивнул. Кончиком меча Хэст обрезал веревку и раб, брызгая от усердия слюной, зашепелявил:
      — Слушай меня, господин! Вчера к нам пришли два приверженца Просветленного Арги. Наверное, это они оказывают неразумное сопротивление.
      Аст мгновенно стал серьезным, лоб разделила жесткая морщина. От приверженцев Просветленного ничего хорошего ждать не приходилось. А вот если они еще и… Он наклонился, чтоб видеть глаза раба.
      — Уж не…
      — Да мой господин! — перебил его раб, довольный, что оказался полезным. — По крайней мере, один из них прошел «Ход двенадцати смертей»! Я видел знаки на теле…
      На мгновение раб показался Хэсту большим толстым щенком, что радостно вертит хвостом, понимая, что угодил хозяину. Дурак. Аст помрачнел. Сын, увидев это, вытянулся весь, понимая, что отец принял решение. Кивнув в туман, из которого все еще неслись крики и железный звон, сказал.
      — Пусть их убьют.
      — Но, отец, — разочарованно начал Хэст.
      — Пусть убьют, — повторил Аст Маввей, — пусть закидают стрелами. Живые они мне слишком дорого обойдутся.
      Хэст нехотя кивнул. Иметь среди своих рабов Просветленных, да еще прошедших «Ход двенадцаи смертей», а значит обученных тому, что никто не умеет, было бы куда как хорошо, но не всякий камень можно поднять, не всякую воду можно переплыть…
      Хотелось бы, что бы все было по-другому, но он понимал правоту отца. Отцовские воины могли многое, но взять живьем просветленных, прошедших Коридор Смерти и уцелеть самим это было бы чудом. Отец все решил верно — их можно было только убить. От того, что его слова через несколько мгновений принесут кому-то смерть он замешкался, переживая значительность происходящего.
      — Ну, — сказал отец, тронув его за плечо. — Давай!
      Но не успел Хэст сделать и десятка шагов как за спиной раздался крик.
      — Горе беспечным! Зло идет! Зло идет!
      В два прыжка Хэст очутился около отца, прикрывая спину. Аст удивленно озирался, перебрасывая секиру из руки в руку. Телохранители справа и слева ощетинились мечами, а под его ногами бился распятый на кольях лицом вверх второй раб, стараясь вырваться. Колья трещали, но опасности не было никакой. Первый раб, испуганный переменой в Асте сжался и боязливо сказал.
      — Это наш… Их колдун. Он умеет видеть ветер…
      Аст не ответил. Дурак — он и есть дурак. А дурака слушать — себя не любить. Где-то высоко, высоко раздался тонкий свист. Сперва он был похож на комариное жужжание, но через несколько мгновений перерос в гул, неприятной дрожью отозвавшийся в костях… Воздух вокруг задрожал. Телохранители присели, не видя и не понимая опасности, но ощущая её приближение.… Мгновения бежали одно за другим. Гул ширился, заполняя воздух вокруг.
      — Вон он! В небе!
      Все задрали головы. Над деревьями, в невообразимой дали в небе, оставляя за собой дымный след толщиной с башню летел огненный дракон. Гул перерос в грохот, прижимая слабых духом к земле. Люди загородили лица ладонями, деревья взмахнули ветками, провожая огненного зверя, с ворчанием пожиравшего кого-то в прозрачном небе. Мечи замерли и опустились остриями к земле, поняв тщетность борьбы человеков с творением Кархи. Грохот прокатился над ними и уплыл в другие земли. Когда он затих кто-то пробормотал, признавая человеческое бессилие перед огненным драконом:
      — Чуден Карха в делах своих!
      Аст не стал спорить. Не его дело рассуждать о Божественном. Для этого были Братья по Вере, священными плясками охраняющими покой Керрольда да и всей Империи, а им следовало заниматься своим делом.
      — Ему не до нас, — крикнул Аст. — Нечего ждать. Добейте их и возвращайтесь.
 

Окрестности Имперского города Саар.

Дорога на Апприбат.

      Бомплигава повернул налево.
      Эвин Лоэр последовал за ним по черной щебеночной тропе, уходившей вдоль горного хребта прямо на юг. Приметное белое пятно на ляжке коня то исчезало, то вновь появлялось примерно в сотне шагов впереди.
      Он уже езживал по этой тропе, известной очень немногим. Оно вело к Полосатой Башне, подземному убежищу, откуда император мог управлять страной в случае чумы или одной из тех ужасных магических атак, что иногда, по слухам, обрушивали на него волшебники Стеклянной горы. Эвин, в свое время поездившей по Империи, проезжал этой дорогой, по меньшей мере, раза три и еще помнил её. Теперь это ему пригодилось. В этом месте начались крутые подъемы и спуски, мешавшие наблюдать за врагом. По обеим сторонам дороги за чередой каменных валунов высились огромные деревья.
      Предполагая, что альригиец направляется в Апприбат, Эвин тихонько тронул коня вперед. «Что ему тут нужно-то? — подумал он. — В этой-то глуши?».
      Темноту пронзило конское ржание. Конь Бомплигавы заржал, что-то почувствовав. Эвин судорожно дернул повод, остановился, слушая, что будет дальше. Белое пятно в темноте после нескольких мгновений неподвижности медленно двинулось налево и скрылось среди деревьев. Эвин так же медленно проехал еще немного и остановился шагах в пятидесяти от того места, где свернул альригиец. Нос его поймал запах жилья. В воздухе пахло дымом. Не лесным дымком от небрежного костерка, а дымом с кухни, в котором к горьковатому запаху сгоревшего дерева примешивался запах еды и хорошего вина.
      Бесшумно спрыгнув, Эвин осмотрел обочину дороги. Совсем рядом отыскалась довольно широкая поляна, и он хотел уж, было, привязать коня, но потом передумал. Земля тут была довольно сырой и утром, тот, у кого будут открыты глаза, сможет определить, что Бомплигава прибыл сюда не один, и кто знает какие выводы этот неизвестный сделает из этого заключения. Ведя коня в поводу и прислушиваясь, он прошел еще несколько шагов, пока не наткнулся на более твердую, покрытую мелкими камнями площадку. Довольный этим, Эвин привязал повод к кустам и несколько раз подпрыгнул, проверяя не звякнет ли где металл о металл, проверил легко ли вынимается меч и скользнул за кусты. Сразу за ними начиналась мощеная камнем дорога. Эвин мысленно похвалил себя за то, что оставил коня. На такой дороге звук подков позади себя услышал бы и глухой. Узкая дорога спускалась вниз по склону горы, через густые заросли смешанного леса. В скудном свете только-только высунувшего из-за горизонта свой краешек Мульпа, он увидел дорожный столб. На маленьком указателе около каменной ограды Эвин, помогая глазам пальцами, разобрал слово «Олтул».
      «Куда это нас занесло?» — подумал Эвин. Потом сообразил. Дорога, должно быть, вела к постоялому двору Братьев по Вере «Честь и Вера».
      Посыпанная мелким камнем дорога крутыми зигзагами спускалась к подножию гор. Эвин шел обочиной, ступая по сосновым иглам, и временами спотыкаясь о сброшенный с полотна дороги камень. Он знал, что тучи, закрывавшие небо, рассеялись, но здесь, в густом лесу, не было видно ни зги. Дождь и туман пропитали почву влагой, деревья стояли мокрые, и капли воды падали Эвину на лицо всякий раз, когда рука задевал ветку. Звук шагов вязнул в насыщенном сыростью воздухе. Примерно через пол поприща дорога сделала последний поворот, и Эвин оказался на опушке. Красота открывшегося внизу вида заставила его остановиться.
      У подножия горы стоял большой приземистый бревенчатый дом. Цепь гор позади него уходила к далекой долине. Сквозь вечернюю дымку, опустившуюся на равнину, проступала редкая россыпь огоньков. Огромный купол неба заполняли бесчисленные звезды, намного более яркие, чем в городе. На востоке, словно фонарь на сторожевой башне, висел Лао. Самое большое скопление огней в долине обозначало, по-видимому, имперский город Саар, решил Эвин, самое маленькое, справа — таможенный пост при переправе через Эйбер. Еще дальше, туда, куда едва достигал взгляд, на темном небе вспыхивали зарницы — то ли Божьи помощники играли, толи собиралась загореться неведомая звезда.