Все шло не так.
      Тьерн злился, и то, что он никого не мог обвинить в своих несчастьях, только добавляло яду в его злобу. Кто мог знать, что четыре сотни песиголовцев с двумя драконами не смогут сходу сломить сопротивление княжеской дружины и взять Пинск? Кому могло прийти в голову, что в этом захолустье окажется Черная свеча? Кто смог бы предвидеть, что талисман не даст ему возможности увидеть ни его, ни тех, кто его несет?
      Он целый день просидел около Шара, извел треть припасенных для него снадобий, но талисмана не обнаружил. Беглецы пропали, словно монеты брошенные в воду. Шар, что после заклятий должен был показать княжеского воеводу Избора — Тьерн был твердо уверен, что уж этот-то наверняка окажется среди тех, кто понесет талисман — но Шар не показал ничего. В нем плавали расплывающиеся зеленые полосы, так, словно Тьерн лежал, уткнувшись лицом в траву, а однажды там показался выпуклый рыбий глаз. Сельдеринг точно знал, что талисман покинул город. Реликвия проявила себя лишь однажды. На несколько мгновений он сумел увидеть его в лесу и каких-то людей рядом — старика и еще кого-то, но все кончилось. Это было коротко как касание, как удар капли о землю. Он готов был грызть землю от злости и отчаяния и не делал этого только потому, что знал, что это не принесет пользы.
      Тьерн не был готов к этому и растерялся. Сомнения терзали его всю ночь. Она истомила его неизвестностью, и под утро он все-таки применил магию.
      Он честно признался себе, что применить Большую магию просто не решился. У него хватало воображения, что бы представить себе, чем это может для него кончится, но Малой магией он воспользовался. Второй день узкие полосы облаков тянулись над лесными дорогами Пинского княжества, что вели к Киеву, второй день из них лился дождь, и второй день Тьерна терзало недоумение. Он не мог понять, почему Белоян молчит?
      Может быть, он еще не почувствовал присутствия у себя под боком другого мага, как беспечный купец не видит скрывающегося в чаще разбойника? Или наоборот он не заметил его, как медведь не замечает невесть как оказавшегося в берлоге комара? А может быть и это не так, а просто все разговоры о его силе оказались только разговорами?
      Такие мысли, хоть и забредали в голову мага, но он гнал их от себя. Маг готовился отразить натиск волхва, но тот молчал, и Тьерн терзался, пытаясь отыскать смысл в этом молчании. Постепенно он склонялся к самому страшному для себя ответу. Этим ответом на невысказанный вопрос могло быть слово «презрение». Тьерн все боле и более убеждался, что Белоян не считал его, Тьерна, будущего главу Совета магов Вечного города, опасным для себя и только от этого еще не показал силу.
      — Что же… И я не школяр, — подумал Сельдеринг. — Я знаю на что способен.
      Сухой воздух от жаровни зашевелил занавеси, что окружали кресло Тьерна. Светильник в форме свиной морды, что висел над его головой, тоже не стоял на месте. Ток воздуха, что колебал полупрозрачные занавеси, раскачивал и его. От этого свиная морда болталась на тонких серебряных цепочках. Ее глаза, что обозначались небольшими, с ноготок младенца изумрудами вызывающе посверкивали.
      Тьерну казалось, что он читает ее мысли. Она словно смеялась, подмигивая и думая про себя — «А я знаю, зна-а-аю, что у тебя неприятности!»
      Маг смотрел на светильник преисполненный раздражения. Его раздражало все, что окружало — и мокрый воздух за стенами шатра и сам шатер и шорохи, и волны тепла, что проносились мимо него.
      Вообще от гулявших под шатром сквозняков все тут двигалось, скрипело, шелестело. Только две вещи стояли прочно, как и полагалось — трехногий светильник перед входом, в котором курились какие-то благовония, да Шар, что стоял перед ним.
      Он снял Шар с подставки, согрел в ладонях. Прохлада хрусталя вошла в пальцы, остужая кровь. Злиться можно было сколько угодно, но цель от этого не становилась ближе.
      Привычно оглянувшись, нет ли кого рядом, маг шепотом произнес заклинание и брызнул на блестящую поверхность несколько капель мятной воды. Запах испуганной мышью шмыгнул по шатру, запутался в занавесях. На мгновение он перебил даже запах благовоний, сделав воздух свежим, как ожог крапивы.
      Через секунду он бесследно пропал, зато Шар изнутри засветился теплым светом, словно кто-то живущий в нем ждал гостей и зажег свечу, что бы его гости не заблудились. Свет в хрустале стал сильнее. Он разделился на тонкие лучи, на мгновение, сделав стенки шатра похожими на звездное небо. Тогда Тьерн провел над ним рукой, уменьшая яркость, и позвал:
      — Барон! Барон! Вы слышите меня?
      Внутри Шара шевельнулась тень, и Тьерн помимо воли подумал, что Шар похож на яйцо, что каждый раз рождало для него нового собеседника. В этот раз оно преподнесло для него сюрприз. Из-за стекла, на него на него с любопытством смотрели детские глаза. Черные, как созревшие маслины, они быстро пробежали по шатру и остановились на лице мага.
      — Кто ты, отрок? — спросил Тьерн. Шар не мог ошибиться. Он звал барона и только его Шар мог откликнуться на зов.
      — Я — барон Пашкрелве! Наследник титула и замка.
      Тьерн почесал лоб… Тут не было ловушки. Он знал барона в лицо, да и враги, будь они даже не в своем уме, не рискнули бы подсунуть ему ребенка вместо взрослого человека. Сельдеринг молчал, пока брови мальчика не поднялись удивленно. Тогда барон просто сказал:
      — Слезь с лавки….
      Голова качнулась, и Тьерн увидел мальчишку с прямыми светлыми волосами, расчесанными на пробор. Наверное сын, подумал Тьерн, а вслух спросил:
      — А постарше тебя там у вас бароны есть?
      Мальчишка оказался не глупым и оценил шутку.
      — Есть. Сейчас отца позову…
      Шар опустел, но не надолго. Через минуту там появилось лицо барона.
      — Добрый день, барон!
      — Добрый день, господин Сельдеринг. Что-то случилось?
      Тьерн хлопнул по комару, что присосался в руке, с удовольствием размял останки кровососа в пальцах и ответил.
      — Ничего. Все в порядке. Только ваши люди, к сожалению, оказались не на высоте.
      Тьерн замолчал, с удовольствием наблюдая, как и без того, острый нос барона на глазах заостряется еще больше, и на нем выступают капельки пота.
      — У вас там жарко? — посочувствовал он барону. — А у нас тут, почему-то, дождь….
      Он прихлопнул еще одного комара и продолжил.
      — Они позволили себя убить в самый неподходящий момент… Очень неприятно….
      За стеной послышался шум, загремело железо. Не заботясь о показной вежливости, Тьерн отвернулся от Шара, и накрыл его колпаком. Полог распахнулся и с облаком сырого воздуха в шатер ввалился большой песиголовский вождь — Белый Ежик. С его шкуры лилась вода, но зубы скалились в победной улыбке. В вытянутой руке он держал голубя. У Тьерна сладко екнуло сердце. Он ничего не спросил, только протянул руку. Белый Ежик сдернул привязанную к ноге птицы записку и бросил Тьерну. Тот подхватил бумажку, развернул… Строчки колыхнулись в глазах, где-то пискнула птица, послышался мокрый хруст и мир стал с головы на ноги.
      — Они нашлись.
      Тьерн медленно опустился в кресло. Ощущение легкости нахлынуло и осталось. Беспокойство, что грызло его изнутри пропало, плечи развернулись, словно с них скатилась огромная тяжесть. Он даже машинально обернулся, не услышав за спиной грохота падения невидимого камня.
      — Где? Как? — спросил Белый Ежик. Маг поднял глаза на него и к радости, что теперь жила в нем присоединилось удивление. Морду вождя усыпали голубиные перья. Все что осталось от крылатого вестника, он держал в кулаке, а другой рукой, не спрашивая, наливал вино в кубок мага.
      Голубь был не простой, почтовый. Таких у Тьерна было всего шесть штук — подарок императрицы. Одного пол года назад унес коршун, сейчас Белый Ежик закусил другим и, значит, их осталось только четыре. Досада кольнула, но тут же растворилась в ощущении близкой удачи. Стараясь не замечать голубиных перьев на морде вождя ответил:
      — Покупая лошадей, они расплатились моими деньгами.
      Маг улыбнулся. Это была удача. Единственная за последние несколько дней, зато какая!
      — Нам везет! — честно признался он. Потом, словно кто-то тянул его за язык, добавил — Быть щедрым, оказывается полезно….
      Белый Ежик ухмыльнулся, сунул в рот остатки голубя и прочавкал:
      — Прекращай свой дождь… Обрыдло уж.
      Пальцами он расправил шерсть на морде, сбросил перья, языком слизнул кровь.
      — Готовь своих, — приказал маг. Теперь, когда он знал место, все остальное было просто. — Пусть окружат город. Каждую дорогу. Каждую тропинку…. И предупреди тех, кто там поблизости.
      — Где они?
      — Под Зрячевым.
      Тьерн нагнулся и вытащил из-под стола свиток. Перед тем, как отбыть на Русь он почти неделю провел в Императорской библиотеке, собирая сведения о далеких княжествах, раскинувшихся на землях Гипербореи. Хронисты даже нарисовали ему карту. На куске пергамента он выложили все, что знали в Империи о полуночных странах. Сельдеринг уже успел убедиться, что знали о них в Вечном городе меньше, чем ему хотелось бы.
      Может быть именно по этому писцы скудность сведений о Руси возместили самыми разными рисунками — там и сям по углам карты извивались зубастые змеи, разевали пасти драконы, копытили землю страшные единороги.
      Маг начал водить пальцем по завитушкам рек, отыскивая нужный город. Белый Ежик навис над плечом.
      — Ну?
      — Вот тут, где река!
      Река рядом с городом изгибалась петлей, но это ничего не значило. Вполне возможно, что у писца просто дрогнула рука. Белый Ежик склонился ниже. На секунду он отвлекся, разглядывая картинки, потом посмотрел, куда указывает палец Тьерна. Песиголовец усмехнулся.
      — Нет. Они не здесь.
      Тьерн удивленно посмотрел на него, а тот объяснил.
      — Тут.
      Волосатый палец ткнулся в единорога.
      Как раз посреди необъятных ляжек.
      Песиголовец махнул рукой и выбежал под дождь.
      Оставшись один Тьерн подумал, что ему представилась еще одна возможность достичь желаемого. В эту секунду у него было все, что можно было пожелать — силы, знание и возможность овладеть талисманом. Он знал, где находятся враги, сколько их и куда они направляются, но уже наученный жизнью он решил подстраховаться. Это был тот случай, когда ни один член совета не сказал бы, что он сделал что-то лишнее. В этом деле сделать больше чем нужно означало сделать необходимое.
      Он снял колпак и посмотрел на барона. Прижатый страхом, тот не заметил паузы в разговоре.
      — Это были лучшие … — начал, было барон, но не договорил. Он понял, что его оправдания ничего не изменят, и что если решение уже есть, то не его слова могут отменить его. Но теперь с ним говорил совсем другой человек.
      — Лучшие? — Тьерн шевельнул бровью. — Ах, лучшие! Тогда конечно… В какой-то степени это вас извиняет. На пиру Богов муравей, принесший ножку кузнечика такой же почетный гость, что и лев, принесший лань… Ну да ладно. Это дело прошлое… Хочу спросить о другом. В прошлый раз вы говорили о каких-то козырях, что всегда держите в рукаве. В этот раз они у вас так же есть?
      Барон несколько мгновений колебался, но решил не рисковать.
      — Да, конечно… Только это люди совсем другого плана. Они…
      — Ничего. Выпускайте их. Не думаю, что до них дойдет дело, но на всякий случай пусть будут на подхвате….
      — Они уже в дороге — облегченно выдохнул барон, возвращаясь к жизни.
      Шар погас и Тьерн остался один. Теперь все было иначе и даже в выражении свиной морды проступила почтительность. Сельдеринг улыбаясь, смотрел на жаровню, на струи горячего воздуха, что поднимались над ней, а потом расстегнул на груди халат и стал рассматривать копию талисмана. Теперь все должно было пойти по-другому. Теперь у него было все, что бы показать Белояну как больно могут кусаться комары.
      Туман оседал на железе конской упряжи, на стальных бляшках доспехов. Доскакав до начала леса, они остановились. Перед стеной стволов Избор стоял долго. Толь он раздумывал не вернуться ли назад, в город, то ли взвешивал возможную опасность от ночной скачки, но Исин проследил путь одной капли от локтя до ладони, пока он оглядывался по сторонам.
      — Куда теперь? — нарушил молчание Гаврила. Его конь фыркнул, выпустив из себя облачко пара.
      — Вперед!
      Ночной лес — не самое подходяще место для бешеной скачки, но Избор не мог ждать. Он вспоминал ехидную рожу конского барышника, и каждый раз при этом возникало ощущение какой-то беды, словно грозовая туча, маячившая на виднокрае, и это ощущение требовало от него немедленных, пусть даже и бесполезных действий.
      Не он гнал коня, не он выбирал дорогу, но злость его рвала повод — ощущение опасности, чего-то недоброго, что дышало в спину.
      Исин не думал ни о чем, что тревожило Избора. Для него в этой ночной скачке было свое очарование. В грохоте копыт они неслись сквозь темноту, и лунный свет преследовал их с неудержимым напором пробиваясь сквозь кроны деревьев. Птицы, вспугнутые перестуком копыт, срывались с гнезд и казались ему сучьями и кусками коры, сбитыми лунными лучами с верхушек деревьев.
      Туман, наполнявший ночной лес поднимался перед ними, словно кто-то невидимый распахивал перед ними занавеси тончайшей паволоки. Сам туман был невесом и безвреден, но за ним стояло что-то, от чего и он вскоре ощутил неясную угрозу. Лес вокруг дышал напряженностью, скрывая в себе все ведомое и неведомое. Там за туманом и деревьями жило что-то, что холодило сердце простого человека. Там чудились широко раскинутые паучьи сети, шуршание острожных разбойничьих шагов, а скрип деревьев казался звуком натягиваемой тетивы, звон недалекой речки — грохотом копыт настигающей погони.

      Они скакали всю ночь и только под утро свернули с дороги. Утро грозило встречей с людьми, а Избор не хотел никаких встреч. Помощи они ниоткуда не ждали, а вот без лишних неприятностей они вполне могли бы обойтись.
      Размышляя над этим, Избор смотрел на тропу, что виднелась меж конских ушей.
      За спиной тихо переговаривались Исин и Гаврила. Хазарин расспрашивал Масленникова каково там в Киеве.
      Гаврила обстоятельно отвечал. С его слов жизнь в Киеве была непрерывной чередой пиров прерывающихся только на то время, когда князь Владимир раздавал подарки своей дружине. Хазарин слушал и недоверчиво качал головой — уж очень все это не походило ни на Булгар, ни на Пинск. Он был человеком разумным и верил только в то, что укладывалось в его жизненный опыт. То, что он до сих пор оставался живым и даже стал сотником, только утверждало его в правильности такой линии поведения.
      Следуя своему пути, они вышли на дорогу. Серая лесная земля, которую уже не одно десятилетие топтали человеческие ноги, мятой лентой текла перед ними. Тропинка втекала в нее и тут же выкатывалась с другой стороны.
      Избор остановился.
      Дорога наверняка вела к людям, но среди них могли оказаться и пособники остроголовых.
      — Чего у нас еще не было? — подумал Избор, вспоминая неприятности последних дней. — Горели, тонули, с песиголовцами дрались, чуть в дожде не захлебнулись…
      Он не отделял одну неприятность от другой. Неважно было от кого они исходили, от Мури, остроголовых или песиголовцев. Главным было то, что они напрямую касались каждого из тех, кто стоял за его спиной. Их враги не любили повторяться, и он знал, что в следующий раз у них хватит ума придумать что-нибудь новенькое.
      — Разбойников еще не было, — сказал Гаврила.
      — Точно. Значит все впереди.
      Избор тронул коня и перебрался через дорогу. Перед лицом, словно копья, скрестились ветки, но он отодвинул их рукой и поехал дальше. Неприятности, конечно, могли поджидать их везде, но в первую очередь они будут ждать их именно на большой дороге. Во всяком случае, голубевские дружинники, не знающие всего, поджидали бы их именно там. Подумав об этом он покосился на хазарина, но промолчал. К тому же на ней к ним могли пристать и какие-то чужие неприятности, а это уже было бы слишком.
      Тропа повела их в сторону. Временами она пропадала, заваленная листьями и ветками, словно уходила под землю, но потом неизбежно вновь возникала под ногами. В этих случаях Избор, даже не слезая с коня, определялся куда следует двигаться дальше. Через несколько часов лес поредел, и они вышли к маленькой лесной речке. Журча на перекатах, она текла мимо них, неся в себе чью-то кровь и чьи-то слезы…
      — Пусть теперь найти попробуют… — сказал Избор. — Если уж я сам не знаю, где нахожусь, то уж никто другой и подавно не догадается!
      Они напоили коней, и пошли вверх по течению.
      Исин ехал последним и время от времени оглядывался. Если раньше он смотрел только на лес позади себя, то теперь поглядывал и на небо. Оттуда, из-за белых пушистых облаков могли прийти неприятности ничуть не меньшие, нежели чем из-за ближайшего куста. В очередной раз оглянувшись он застыл в седле задом на перед. То, что он увидел, не походило на дракона, но оно летело и оттого Исин в растерянности крикнул:
      — Дракон!
      Даже не оглянувшись на голос Избор и Гаврила тут же не глядя под ноги, вломились в кусты, что росли по обе стороны реки. Через мгновение, соскочив с коня, Избор уже натягивал тетиву. Воевать с драконом он не собирался, но с готовым к бою луком он чувствовал себя как-то спокойнее.
      На их счастье вокруг стояли старые деревья в окружении молодой березовой поросли, и сверху все это должно было казаться сплошным зеленым ковром. Конечно, любой мало-мальски серьезный маг мог бы колдовством поднять ветки, но, похоже, у остроголовых магов не хватал на всех.
      — Где? — прошептал Избор, вертя головой по сторонам. — Где дракон?
      Исин, уже повесивший свой мешок на сук бегал от березы к березе, стараясь найти место, где в просветы между листьями можно было бы увидеть врага. Избор и Гаврила молча ждали, пока он не замахал рукой, подзывая их. Вид при этом у него был немного виноватый.
      — Неужто опять напутал чего? — скрипнул зубами Гаврила. — Убью дурака!
      Исин ошибся, но не настолько, что бы его прямо тут убить. То, что летело по небу, не было драконом. Скорее оно походило на сороконожку. Не ту, конечно, что живет в темноте и сырости под старыми пнями, а длинной саженей в 15 тварь, что длинной темно-красной полосой растянувшееся по небу. С ее краев, словно бахрома, свешивались множество ног.
      Наваждение длилось лишь мгновение. Едва Избор попытался найти голову чудовища, как все стало на свои места.
      — Ковер, — сказал Гаврила.
      — Летающий ковер, — поправил его Исин, догадавшийся об этом немного раньше.
      — Только длинный, — добавил Избор. — Считай, кусок дороги.
      Избор с облегчением вздохнул. Дракон это все-таки дракон. С ним особо не повоюешь, а вот с остроголовыми можно будет справиться. Хотя, по чести говоря, в лесу от дракона опасности почти не было. Сесть он не мог — поломался бы весь о деревья, правда, мог бы поджечь лес и вряд ли Муря теперь пожелал бы их спасать, но что бы сделать это нужно было бы точно знать где они есть..
      — Ищут, — одобрительно сказал Гаврила, глядя как ковер, словно жирная гусеница переползает с ветки на ветку.
      — Кто нас только теперь не ищет… Эти-то кто?
      — Да уж не голубевцы… Зятьев так не ищут.
      — А может волхвы кучей собрались? — усмехнулся Избор — Вы их давеча, мало что не покалечили… Могли и озлиться.
      Гаврила усмехнулся, вспомнив колдуна Мурю и Гы.
      — Вот если б один, да в ступе…
      Исин, прислушиваясь к разговору, произнес:
      — Прятались, прятались, а вон как… Подсказывает им кто-то, что ли?
      — Просто они ищут нас лучше, чем мы прячемся… — рассудительно объяснил Гаврила. — Вообще-то это не страшно.
      Он сложил кулак в трубку и посмотрел сквозь дырку на небо.
      — Хорошо летят. Высоко. Кого не убью, те сами разобьются.
      — Не задирайся… Сам ведь знаешь им ведь только этого и нужно… Стоит одних уронить, как тут же другое воронье слетится…
      Ковер медленно плыл немного выше берез. Глядя на них, Гаврила почувствовал, как маги остроголовых посылая этих людей просто тычут пальцем в огромный стог сена, что называется Русь.
      Когда остроголовые растворились на границе голубого и зеленого они двинулись дальше. Постепенно неприятный зуд, что Избор ощущал в себе, стал слабее. Они словно удалялись прочь от неведомой опасности, и ощущение недоброго взгляда в спину постепенно заслонялось мирными картинами — полянками, длинными рядами малиновых кустов и запахом мирного сельского дыма, не настоянного на чьей-то беде.
      Солнце поднималось все выше и выше. Тени обретали густоту, а лес — прозрачность. Он словно открывался перед ними, показывая, что ничего не прячет в себе…
      И в один момент все кончилось.
      Воевода почувствовал какое-то движение вокруг себя, и с этим движением в душу вошло странное чувство.
      Он внезапно стал частью этого леса и ощутил ужас, пролетевший рядом и холодом дохнувший в затылок. Лес почувствовал страх, и каждый лист в нем вздрогнул и поднялся словно шерсть. Конь под ним тоже ощутил то чужое, что возникло в лесу, только на его долю страха пришлось поболее, чем на долю воеводы. Конские уши напряглись, заплясали, отгоняя невидимых мух. Избор сжал его бока ногами, но жеребец встрепенулся и повинуясь незримому и неслышному приказу бросился вперед. Избор, готовый к чему-то такому, сумел усидеть в седле. Краем глаза он успел заметить, что Гаврила, перелетев через голову, висит на поводу, пытаясь остановить взбесившегося жеребца. Где-то за спиной раздался топот копыт и тонкий вскрик хазарина
      Мимо него мелькали деревья. Сосредоточившись на том, что бы подчинить себе коня, он не знал, что случилось с друзьями. Какое-то время он слышал ругань Гаврилы и болезненные вскрики, но его конь понес куда-то совсем в другую сторону и голос богатыря затерялся в лесу.
      Избор не боялся потеряться — если будут целы руки-ноги, то они соберутся. Главное было уцелеть в том, что творилось прямо сейчас, в эти минуты.
      Конь мчался не разбирая дороги, а если и разбирал ее, то выбирал места, где было побольше веток и сучьев. Они хлестали по рукам, по лицу, но он терпел, боясь отпустить повод. Хоть конь и не слушался его, но оставлять все произвол судьбы он не хотел — мало ли, что у нее на уме. А пока в нем теплилась надежда, что конское безумие хоть когда-то да прекратится и тогда ему удастся усмирить коня.