Исин с удовольствием смотрел на Гаврилу, что, между делом прихлебывая из кружки, учил мудрецов жизни. Он делал это серьезно и обстоятельно, но хазарин увидел, что волхвы, слушая его, перемигиваются и ухмыляются. Оборвав себя на полуслове, Гаврила поднялся.
      — Ладно, волхвы, ладно… У вас своя правда, у нас, богатырей, своя. У вас мудрость — у нас сила. От вашей мудрости только у вас на столе прибавляется, а от нашей силы со вчерашнего дня одним чудовищем меньше стало, да и вам самим спокойствия прибавилось…
      Волховские лица закручинились — богатырь упрекал их в своекорыстии, и Исин увидел злые улыбки. Он нахмурился, но шум за спиной отвлек его. Оттуда запахло лесом, сырой землей, послышалось тяжелое дыхание уставшего от долгой дороги человека. Исин оглянулся.
      Волхв, что стоял рядом с ними слушал это все и переживал. Гляделся он так неопрятно, словно только что вылез из пещеры, а недоумение на лице нес такое, что видно было, что плохо он еще соображает, что тут такое твориться, в Большом Мире, но это длилось не долго. На глазах Гаврилы наполнявшее гостя недоумение сменилось злобой, а когда места для нее не осталось он взорвался криком:
      — Безумцы, что вы городите? Какая «нечистая сила»? Она, может, почище некоторых будет, что тут сидят!
      — Нечистая сила, — ответили ему, — это черная сила, грязная. От Чернобога.
      — Грязная? От грязи? Это что от земли, что ли? А не все ли сущее тут от земли? И хлеб, и вино, и мясо. В конце концов, все в земле свое начало имеет!
      — И конец! — поддержал его кто-то из волхвов.
      — И конец! — подтвердил гость. Глаза его горели правдой, которую знал только он и которой он собирался поделиться. Он презрительно оглядел всех и добавил.
      — Сидят тут, мыслью тужатся… Да если б не «нечистая сила» и нас бы с вами, может, и не было бы вовсе.
      — Тебя-то может, и не было бы, бесов сын, — ехидно возразили ему. — Не знаю, на счет тебя-то, а я бы был. Я Отца своего и мать помню…
      Разговор постепенно стих и теперь волхвы смотрели на пришельца и возмутителя спокойствия.
      — Как звать-то тебя, милый? — ласково спросили его из череды бород.
      — Злотич я, — отозвался дикий волхв, выглядывая как бы усесться поближе к поросенку, от которого еще оставалась добрая половина.
      — Шел бы ты отсюда подобру, поздорову, — посоветовали ему.
      Поняв, что тут вряд ли накормят, он резко ответил.
      — Правда глаза колет!
      — Ты не ежик… — прозвучал ехидный голос.
      — Я не еж, да вы-то тут все задницы! На задницах сидите и ими же мыслите! Верно он говорит.
      Он ткнул пальцем в Гаврилу так энергично, что тот едва успел отодвинуться.
      — Страх им от нас нужен! Страх! Страхом нашим она живет, оттого и исчезает так быстро, после того, как мы испугаемся. Силы у нее от этого прибывает. А много ли зверь боится? Ну огня, наводнения, другого зверя… и все! А человек? Человек тут выше зверя! У него страхов больше! Огонь, наводнение, другой зверь, ну и человек, конечно. А кроме этого — за жизнь близких боится, за скарб свой, за богатство, за здоровье… Да за все человек боится…
      Он говорил убежденно и кто-то из толпы поддержал его.
      — То-то хорошего на земле так мало! — прозвучал голос.
      — Что ж… Все правильно. Человек такой жизни бояться должен. Для того такой мир и создан.
      — Кем создан, богохульник?
      — Теми, кого вы тут «нечистой силой» называете. Теми, кто нас выпестовал и вынянчил и в люди вывел! Если б не они… Что бы за свои горшки бояться их еще надо делать научиться. Вот они нас всему и научили, что мы сейчас умеем. А вы — «нечистая сила»! Мать родную ведь так не называете, а они для нас не меньше сделали, чем родители.
      О! У дикого волхва было что сказать, но слова его не всем пришлись по нраву. Горшок с парующей кашей, что стоял рядом с корзиной чего-то похожего на многорогие шишки, скакнул к Злотичу, но тот тоже был не лыком шит и движением руки остановил его скок. Со стороны показалось, что горшок попал между двух невидимых жерновов. Его сплющило, перекрутило и растерло в липкую грязь.
      — Вот! И это из земли вышло и в землю уйдет!
      Эти слова вышли у него не торжественно. Помешал горшок со сметаной, что подкравшись откуда-то сбоку опрокинулся на волхва, в одно мгновение превратив его из человека в снеговика. Сметана стекала с него волна за волной, и знаком пренебрежения казалось ленивое потряхивание горшка у него над головой. Гаврила сделал шаг вперед — на его глазах обижали слабого, но ничего сделать не успел.
      Началось невообразимое.
      Злотич отпрыгнул назад и тут же чаша с киселем, что стояла на краю стола стремительно поднялась и опустилась на чью-то лысую голову.
      — А-а-а-а! — застонал обиженный и протянул руку к блюду с жареными петухами. Он не коснулся его, но словно услышав немой призыв, подрумяненные до хрустящей коричневой корочки петушки повскакивали с блюда и бросились к Вигде. На бегу они перестроились в три ряда, и как военный отряд атаковали женщину. Позади, прихрамывая, скакали трое одноногих, сумевших вырваться из рук едоков.
      Она закрыла голову, и петушки вцепились ей в волосы. Ей на помощь откуда-то сбоку появилась огромный черпак, которым корчмарь, видно, разливал вино и закрутился вокруг женской головы, отбрасывая озверевших птиц в сторону.
      Яблоки, что в навал лежали на блюде, дрогнули, словно над столом пролетел невидимый вихрь, и вдруг собранные колдовской силой вытянулись в цепочку и, извиваясь, поползли по столу к протирающему закиселенные глаза волхву. Открыв от удивления рот, Исин смотрел, как живая змея, обползая блюда и кувшины и нацеливается броситься на человека. Он не представлял, что случится дальше и от этого, когда примерно за сажень от цели яблоки стали подпрыгивать, словно лягушки, вздрогнул, а они с глухим стуком ударять того по лбу. Сил у яблок оказалось в избытке. От ударов они расползались в зеленую остро пахнущую кашу, что стекала вместе с киселем на шею бедолаги. При каждом ударе заплеванного киселем и яблочной кожурой волхва отбрасывало назад, но стена не давала ему ни упасть, ни увернуться. Поняв, что спасения нет, и все это придется перетерпеть, он прикрыл голову руками, но не сдался.
      Щука, что лежала с краю на расписном блюде, ударила хвостом. В воздух взлетели ветки укропа, которым корчмарь оснастил ее, прежде чем выпустить к волхвам, куски репы и рыба ринулась к яблокам. В ней сохранилась свирепая стремительность речного хищника. Стройная как копье, она, раскрыв пасть налетела на яблоки, и в одну секунду уместила их в себе, словно меч в ножны. Щука упала на стол, но тут же забилась в неистовой пляске — яблоки внутри нее дергались, стремясь выбраться наружу. Их тугая плоть оказалась крепче вареного рыбьего мяса и, разорвав рыбину, они очутились на свободе.
      Они уже приноровились снова ударить по облитому киселем волхву, но тут, откуда не возьмись, появился здоровенный глиняный горшок. Кого-то из пирующих обожгло — он заорал, а горшок, расплескивая на лету уху, шлепнулся на одно яблоко, на другое…Он прыгал и катался по столу и после его ударов от яблок оставались мокрые пятна, от которых пахло жареной рыбой.
      Стол изогнулся, словно кошка, которую гладят. Подбрасывая еще не успевшую ожить снедь, по нему прокатилась волна, и котел с вареными раками, что стоял перед Вигдой подскочил вверх и полетел к другому концу стола. Раки, что до этой секунды спокойно лежали там вспорхнули и, словно обретя крылья, разлетелись по комнате, клешнями вцепляясь в волхвов. Щипались они больно, и вдоль стола прокатился обиженный вой. Теперь досталось всем и никто не остался в стороне.
      Жареные петухи, отстав от Вигды, взлетели и стали гоняться за раками, за неимением голов и клювов пиная их голенастыми ногами. Комнату заполнил сухой треск. Это панцири раков ломались при ударе о стену.
      Растопырив пальцы и вытянув руки вперед, Гаврила примирительно сказал:
      — Что же вы, отцы, собачитесь. Вам примером мудрости да кротости быть надо, а вы лаетесь. Нет что бы…
      Он не успел закончить. Никто из волхвов не двинулся с места, но недоеденный поросенок вспорхнул и вместе с блюдом полетел прямо в лицо Гавриле. Он успел выхватить меч и поросенок, опять-таки вместе с блюдом, распался на две части. Словно только что живой, а теперь лишенный жизни поросенок упал к его ногам.
      — Этих тоже бей! — вскрикнул стариковский голос.
      — Этих-то за что? — возразил другой старик.
      — Они рядом стоят!
      В этой стае стариков было что-то хищное, но нахальный блеск глаз ослаблялся туманом бород, впитанным смолоду почтением к старости и Гаврила не заметил его. Он посмотрел на собравшихся сперва с удивлением, а потом и с презрением. Что они могли сделать им — молодым и здоровым?
      Два здоровенных окорока, розовых и лоснящихся от жира и масла и массивных как две дубины подкрались сбоку и набросились на богатыря. Смеясь, он рассек один кусок нежного мяса, увернулся от второго, но окорока летели не сами по себе. Их вела волшебная сила. Гаврила немного картинно взмахнул мечом, лезвие описало сложную восьмерку и летающих кусков стало вчетверо больше. Теперь десяток кусков ветчины порхал вокруг него, норовя то ударить по голове, то ткнуть обрубками костей в живот.
      Исин так же не остался в стороне, и ему тоже досталось. Бочонок с пивом, что стоял в углу стронулся с места и, подкравшись сзади, навалился на хазарина. От удара и неожиданности Исин опрокинулся назад и бочонок, не давая хазарину подняться, трамбовал его. Обернувшись на хрип, Гаврила достал его мечом. Дерево затрещало, и словно кровь из чудовища на пол выплеснулась волна пива. Волхвы замешкались, поднимая ноги, а Исин мокрый и злой вскочил на ноги и без усилия приподняв полупустой бочонок, бросил его на стол, где бесновалась еда. От удара тот раскололся, и, выплескивая на волхвов остатки пива, дубовые плашки разлетелись по всему столу. Кто-то охнул, но заглушая этот крик, мелодично зазвенели железные обручи, кружась и сметая со стола все неподвижное, что еще там оставалось.
      Избавившись от противника, Исин оглянулся на Гаврилу. Вокруг того, как вокруг скомороха вертелось уде почти два десятка кусков ветчины. Они уже не казались опасными, но все же не давали Гавриле освободиться от них — лезли в глаза и уши, а некоторых, что по глупости залетали ему в рот, он просто разжевывал.
      Зрелище было захватывающим — смотреть бы да смотреть — но пол дрогнул, и все кто был в комнате заозирались. Здоровенная сорокаведерная бочка с брагой, что до сих пор неподвижно стояла в самом дальнем углу сдвинулась с места и переваливаясь с боку на бок, стала приближаться к столу. Непонятно было, кто ее вел и чего от нее ждать, и волхвы предпочли разбежаться к стенам. Грохнули упавшие лавки и люди, сообразив, наконец, что дело серьзно, отпрянули в сторону. Стол, уже полуживой, вдруг переступил с ноги на ногу, сбрасывая с себя кувшины и блюда, одним скачком перескочил через лавки и встал перед бочкой. Только что не заржав, стол двумя ударами ножек пробил в бочке две дыры и выпустил брагу наружу.
      Разгул страстей стоял не шуточный, и только три волхва остались в стороне не обращая на творившиеся тут дела никакого внимания. Их не трогали ни петухи, ни раки, даже горшки, что летали над столом из конца в конец к ним не подлетали и волхвы спокойно беседовали, оставляя молодежи возможность повеселиться.
      Между делом удивившись такой выдержке Исин увернулся от двух глиняных кувшинов, а от третьего — чугунного — не увернулся. Чугунок ударил его сбоку и словно выплеснул на него все звезды неба, что хранил в себе. В глазах вспыхнуло солнце, потом оно раскололось на сотни частей и на конец на него обрушилась тьма.
      Его оглушило и на какое-то время Исин выпал из действительности. Потом чувства стали возвращаться, но не разом, а постепенно, шаг за шагом. Первыми вернулись слух и зрение, и он оглушенный, лежал не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. На его глазах Гаврила отчаянно рубился с ухватом и лавкой, что вместе напали на богатыря, а сквозь грохот и треск разрубаемого дерева отчетливо доносились голоса степенных волхвов.
      — Для умных людей третий путь к золоту всегда был лучше первых двух… В этом Злотич прав. Чем заработать или у других отбирать умному человеку сподручней с нечистью договориться… И ведь договаривались же!
      Он понизил голос.
      — Князья первые, фараоны да императоры у всех золотишко-то оттуда… Ну а как сам стал князем, так своих бывших товарищей к ногтю. Вдруг кому-то еще удастся с нечистой силой договориться?
      — Да, — согласился с ним собеседник. — Да Бог с ним, с золотом-то… Знания уничтожают. Свитки еще повадились жечь, записи…
      — Конечно, а как же иначе? Правда, жалеть об этом нечего. Нет там ничего умного. Большая часть этого всего умными людьми для дураков была писана…
      — Как для дураков?
      По лицу говорившего расползлись добрые морщины, словно он говорил с ребенком.
      — Ну, какой нормальный человек, если сам знает, как золото и власть добыть будет своим секретом делиться, сам подумай? Если золота много будет, то цена его уменьшится, а властью поделишься, так тот, кого облагодетельствовал, тебя же еще и на кол посадит.
      — Да, — согласился с ним его степенный собеседник. — Умный человек тайну прячет…
      Исин поднялся сперва на карачки, потом встал на ноги. До мудрствующих волхвов было рукой подать, но он их благоразумно не тронул. Страшно подумать, на что способны эти трое, если их предпочитали не задевать даже волхвы. Он оглянулся на Гаврилу, и слова застряли у него в горле.
      Масленников загляделся на то, как из бочки выхлестывает струя толщиной с его ногу, и не заметил, как опасность подкралась к нему слишком близко.
      Обручи упали на него сверху. Словно птицы, нашедшие подходящую ветку для гнезда они опустились на него сверху и сжались, не давая рукам двигаться. Это было чудо. Железо, став мягким обхватило его словно бочку и стало сжимать. Кто-то из волхвов обрадовано вскрикнул.
      — Не все естеством, богатырь, а и колдовством тоже…
      — Дайте, я ему в морду стукну!
      — Да зачем все это?
      — Когда еще такой случай представиться? Самого Гаврилу Масленникова по морде задеть…

      Слушая шум, что доносился из комнаты волхвов, Избор даже не думал о том, что там может происходить. Он просто сидел, поглядывая изредка на дверь, за которой лежал сегодняшней день. Она то и дело распахивала сь, впуская внутрь желающих с раннего утра промочить горло. Они приходили по одному и по двое, но однажды дверь распахнулась, и не закрывалась, пока он не зевнул дважды. Когда он протер заслезившиеся глаза, то увидел, что пьющих в корчме прибавилось и стало больше почти на полтора десятка.
      Оглядывая гостей, в корчме стояли голубевские дружинники. Лица у них были деловиты, и Избор сразу понял, что пришли они сюда не за пивом. Он глубоко вздохнул, выдохнул, осторожно поднялся и бочком двинулся к комнате, где набирались мудрости его друзья.
      Неважно, что им было нужно — талисман ли, сбежавший ли жених, или кто-нибудь из них, но ни того, ни другого, ни третьего он не мог. Пришла пора бежать.
      Он сунул голову внутрь и отшатнулся назад.
      Вряд ли его заметили. Глаза волхвов, что плечом к плечу стояли в комнате смотрели на Гаврилу, висящего в воздухе. Рядом висел Исин, а к ним, засучивая рукава и задорно размахивая кулаками, подходил до обидности плюгавый мужичонка. На лице его светилось ожидание такого удовольствия, что сразу стало ясно, что он собирается сделать. Избор дернулся вперед, но с места не сдвинулся. Его осенило, что сделай он шаг и его постигнет та же судьба, что и друзей. Он тронул меч, но не вынул и его. С колдовством нужно было бороться только колдовством.
      За спиной послышался шум. Дружинники рассыпались по корчме, заглядывая в лица сидельцев, а те, переглядываясь, провожали их ответными взглядами. Старший наткнувшись на лежащего у стены корчмаря не дав подняться, спросил о чем-то.
      Понятно о чем, подумал Избор, и рука его сама собой протянулись за пазуху. К талисману. Воевода догадывался, чем может грозить то, что он должен сделать, но он должен был это сделать. Ковчежец слабо щелкнул, и в комнате у волхвов грохнуло. Уже не обращая внимания на дружинников за спиной, Избор вошел к волхвам. Ситуация там изменилась на прямо противоположную. Гаврила поднимался с пола, рядом с ними крутились обручи с бочки.
      Бойкий мужичок, что домогался Гаврилы, растерянно стоял перед ним не понимая, что произошло. Удивление приковало его взгляд к полу, он смотрел на обручи, а Масленников уже стоял, уперев руки в бока. Потеря силы так подействовала на волхвов, что они стояли, словно примороженные к полу, даже не разговаривая.
      — Конец вашей силе, — усмехнулся богатырь. Он уже понял, что тут произошло. Ухватив обалдевшего волхва, что все еще смотрел себе под ноги за ворот, приподнял над полом. Воевода понял, что хочет сделать Масленников, и остановил его.
      — Кончай забавляться, — крикнул Избор. Он уже стоял в комнате и закладывал засовом дверь. — Там других гостей принесло. Те повеселее будут… И каждый с ножиком.
      Исин, крутя головой в поисках летающих горшков, спросил.
      — Там-то что?
      — Князь по тебе соскучился. Прислал за тобой. Где, говорит, мой любимый зять…
      Хазарин захотел, было, отбрехнуться, но вовремя понял, что Избор не шутит.
      — Дружинники?
      — Они.
      Гаврила вскинул кулак и одним ударом разворотил стену. Бревна выбросило наружу и там закричали испуганные люди, заржали кони.
      — Тогда нам туда. — Он показал на дыру и сделал шаг к свету.
      — Убегаем?
      Гаврила усмотрел в словах хазарина упрек.
      — По своим делам идем. Не забудь, что ты пока не невесте принадлежишь, а талисману, да воеводе… Вперед.
      В дверь позади них уже барабанили, но Избор понимал, что среди дружинников наверняка найдется хотя бы один умный, что догадается обойти дом с другой стороны и забраться через окно.
      Не обращая внимания на волхвов, бестолково суетившихся в комнате, они выбежали на двор. Под ногами заорали не съеденные еще куры, заверещала свинья.
      — Держи! — раздался одинокий голос откуда-то сверху. — Вон они! Уйдут!
      — Уже ушли! — ответил Гаврила. Он плечом выбил дверь в конюшню и вспрыгнул в седло. Лошади взяли с места, словно чуяли за спиной погоню.
      — Как ты князю-то нужен, а? Хороший тесть у тебя будет. Ничего для тебя не жалеет — ни людей, ни времени… — прокричал он. Хазарин сделал вид, что не расслышал, а может быть и правда, голос богатыря затерялся в перестуке копыт. Разметая перед собой кур, они вихрем пронеслись до ближайших ворот. На их счастье дружинники перед ними не ждали их тут.
      Всадники пронеслись мимо них, не дав им случая и возможности пустить стрелу вслед. В ожидании их беглецы то и дело оглядывались назад.
      — Мост! — закричал Гаврила. — К мосту!
      — Нам не туда…
      — К мосту, — повторил Гаврила. — Там оторвемся!
      Они продолжали нестись и проскакали почти половину расстояния до переправы, когда показалась погоня.
      — Их только пятеро! — Крикнул Исин. — Отобьемся.
      Избор пришпорил коня и, обгоняя хазарина, прокричал в ответ.
      — Уймись! Тебе, может, там еще княжить придется… Зачем себе врагов заводить?
      — Догонят ведь! — ответил Исин и тоже пришпорил коня.
      — Ну, когда еще…
      Мост приближался так быстро, словно и сам не стоял на месте, а, перебирая опорами, спешил им навстречу. Исин все оглядывался. Кони у преследователей оказались похуже и они потихоньку отставали.
      — Уходим! — крикнул хазарин. Его никто не услышал. В этот момент копыта лошадей ударили по настилу моста. Шум воды, что журчала, обтекая опоры моста, обдал их прохладой. Сразу за мостом Гаврила остановился. Из-под копыт его коня в воздух взвилось облако пыли, и он развернулся лицом к преследователям.
      — Достаньте луки.
      — А то мы пятерых без луков не уложим?
      — И семерых уложим, да только в другой раз. Нынче без крови обойдемся. Просто покажем, что готовы драться.
      Настил моста из коротких бревен горбиком поднимался к небу, но на середине моста спускался к другому берегу. С другой стороны к ним приближались пять всадников. Из ворот, что еще виднелись выезжали новые всадники.
      Луки в руках Избора и Исина остановили преследователей около самого моста. Голос Гаврилы перелетел с берега на берег, словно птица.
      — Что нужно?
      Они не полезли напролом, а оглянулись, выискивая помощь, и ответили.
      — Князь вас к себе требует.
      — Это я уже слышал, — пробормотал хазарин, глядя, как всадники из города подъезжают все ближе и ближе.
      Гаврила, так же следивший за ними, отрицательно покачал головой.
      — При всем уважении к князю не можем быть его гостями. У нас дело, нашим князем порученное. Вот когда сделаем, тогда может быть…
      — Тогда обязательно! — подхватил Исин. — Я к невесте вернусь. Как дела закончу, так сразу!
      Исин слушал хазарина, и не мог понять шутит тот, или говорит правду.
      — Передайте князю поклон и скажите, как только дела закончим обязательно, и сами приедем, и зятя ему привезем, а сейчас не можем — уж больно дело серьезное…
      Всадники из города, наконец, подоспели и также встали перед мостом. Теперь тут стояли все, кто приехал сегодня в корчму.
      — Вы своему князю служите, а мы — своему… Посмотрим кто лучше служит. Вперед! — скомандовал кто-то самый отчаянный…
      — Назад! — крикнул Гаврила, и все послушались его. На глазах преследователей мост вздыбился, в воздух взлетели бревна и через мгновение настила на нем не стало. С гулким плеском половинки бревен попадали в воду и течение, не прекращая журчать у мостовых опор, понесло бревна вниз. Напуганные кони рванули в стороны, и через мгновение на том берегу клубилось облако пыли, из которого выскакивали то люди, то лошади.
      — Ну, кажется, никого не убил… — пробормотал Гаврила.
      — Вряд ли они это оценят…
      — Ничего. Исин ввернется — объяснит. Если захочет. Поехали отсюда.
      Развернув коней, они помчались прочь от реки.
      Степь, что быстро летела под копыта, взлетела ввысь небольшим холмом. Они выскочили на вершину, и не слезая с седел, смотрели на то, как по противоположному берегу мечутся люди и лошади.
      — Вряд ли это их остановит… — сказал Исин, глядя на разрушенный Гаврилой мост. В его словах Избор уловил потаенную гордость. Будущий княжеский зять словно бы гордился такими справными воинами, что не испугались ни Гаврилы, ни их всех, а особенно его самого.
      — Зато охладит, — отозвался Масленников. — Как ни крути, моста-то больше нет… Нырять придется… А этот берег выше… Пока еще переправятся… Лошадей заведут…
      — Но ведь переправятся же…
      — Да, — вынужден был согласиться Гаврила. Он посмотрел на берег сквозь трубку в кулаке. — Может быть, поубивать их?
      Богатырь оглянулся на Исина, а тот, не заметив взгляда, покачал головой.
      — Перетопи, — посоветовал практичный Избор. — Пока они из воды вылезли. Чистая смерть… Им хорошо, да и нам спокойнее.
      Он говорил искренне и далек был от мысли вести себя так, что бы когда-нибудь Исину проще было бы посмотреть в глаза князю Голубеву. Кем бы ни были те люди в реке и на берегу добросовестными воинами или бесстрашными дураками, но они мешали им делать дело. Для воеводы привезти талисман в Киев было куда как важнее, нежели устроить личную жизнь хазарина, при всем нему, хазарину, его, воеводы, уважении.
      — Жалко, — наконец сказал Гаврила. — Мне спокойней будет, если мы им хазарина отдадим. И нам лучше и ему приятнее.
      — Ну, уж нет, — быстро откликнулся хазарин, еще помнивший Гавриловы пророчества о том, для чего он нужен князю и чем все это может кончится.
      — Я до князя сам когда-нибудь доберусь. Это если охота будет.
      Поняв, что у Гаврилы рука не поднимается перетопить хоть и не безобидных, но случайных вообще-то людей, Избор развернул коня и поскакал вперед. За ним следом, привязанная коротким ремнем скакала четвертая лошадь, что осталась им в наследство от странников. Выбора у них теперь не было — следовало уходить и как можно скорее.
      Гаврила и Исин припустили вслед за ним, понимая, что сейчас их мягкосердечие, возможно, испортит им жизнь в самом ближайшем будущем. Исин все время оглядывался и в один из таких разов сказал.
      — Переправились.
      — Теперь их точно поубивать придется. Вот беда-то…
      Избор не отозвался.
      — Слышишь, Избор. Они переправились…
      — Слышу, — отозвался воевода. — Не та беда, что с земли, не та, что с воды, а та беда, что с неба.
      И Гаврила, и сотник тут же забыв о преследователях, начали озираться, отыскивая опасность в небе. Они шарили глазами по небу, пока хазарин впрямую не спросил.
      — Где они? Не вижу ничего. Остроголовые?
      — Да, — откликнулся Избор, глядя как всадников у них за спиной становится все больше и больше. Они выскакивали из реки и, нахлестывая лошадей, бросались в погоню.
      — Где же?
      — Надеюсь, что далеко… Но чувствую, что уже летят сюда гады… Летят!
      Их преследователям ни занимать было, ни упорства, ни смелости. После того, что Гаврила сделал с мостом, они могли бы спокойно вернуться, и рассказать о страшном колдуне, что в одно мгновение разрушил мост и едва не повернул реку вспять, но они неслись следом за ними как свора собак за зайцами. То ли они видели, что их больше, то ли их страх перед князем был сильнее страха смерти, но они не отставали и потихоньку расстояние между ними сокращалось. Гаврила, в очередной раз оглянувшись, крикнул Избору.
      — Пришпоривай!
      Воевода скакал последним. Запасная лошадь скакала не налегке — на нее нагрузили все мешки, что второпях бегства побросали странники и она, словно якорь, не давала ему разогнаться.