Вздохнул Гаврила — не хотелось ему больше проливать кровь человеческую, да связываться с Петром Митрофановым, но делать было нечего. Судьба.
      Путь его еще не закончился и не мог он остановиться, а тем более, назад повернуть.
      Опечаленный этими мыслями вышел Гаврила из пещеры. Высоко в горах вставало солнце. Прямо перед пещерой отшельника висел розовый туман. Он выползал из ущелья и сползал облаками в долину. Вымытая ночным дождем гора спускалась в блестящую десятком озер долину.
      Видя красоту мира застонал Гаврила.
      — Господи! Столько же мне еще испытать придется!
      Понял его грусть Асоза. Обнял его и благословил на новые подвиги.
      Воспрянул духом Гаврила и пошел бодро прямо навстречу своему нелегкому счастью. Зелень и вода были только с одной стороны, а вот с другой: С другой стороны, за горами начиналась бескрайняя Восточная Пустыня. Где-то там, за жарой, жаждой и барханами стоял замок Ко. Что же делать стреле, если тетива оттянута? Только лететь!
      Выйдя из Пьяной траншеи свернул он налево, в царство Петра Митрофанова…
      Не успел он и четырех шагов сделать, как послышался вокруг него шум да гам, да мат-перемат и как из-под земли выскочило 50 человек. Все до зубов вооруженные, а начальник и того более. Аж до темечка.
      Ухватили его за руки, в грудь копья вострые уперли, а к горлу ножик приставили.
      — Отвечай — говорят — собачий сын, зачем к нам пожаловал? А нет ли у тебя злого умысла на теракт?
      Молчит Гаврила. Молчит и ждет, когда пот выступит и смертоубийство начнется. А они опять кричат:
      — Говори!!! — и начинают бить его тупыми предметами по голове.
      Удивился себе Гаврила — тут уж время вспотеть и озвереть на три четверти, а он как стоял, так и стоит. На руки свои посмотрел — мокрые руки, все как полагается. Пот течет, а он, однако, ничего не чувствует.
      — Странно — подумал Гаврила — Все вроде как всегда, а поди ты…
      Потерял он сознание от побоев и очнулся только в великолепном дворце. Пришел в сознание и все понял. Подкосила его простуда. Пока ходил он но Пьяной траншее в поисках Асозы просквозило его злым сквозняком, и навалился на героя насморк всей своей тяжестью. Дышать и то тяжело, а уж чтоб какие запахи ощутить и подавно невозможно.
      Застонал Гаврила от бессилия. Начал по земле кататься в бессильной злобе да персидский ковер грызть.
      Подбежали тут слуги проворныенегры всех цветов радуги-, подхватили, отнесли к Петру Митрофанову. Обрадовался ему Петр как родному. Велел веревки развязать, рядом посадил.
      — Слышал я о тебе много хорошего, Гаврила Масленников и рад нашей встрече несказанно. Зачем пришел ты ко мне?
      Объяснил Гаврила со всевозможным вежеством, что попал во дворец случайно — не было у него намерения тревожить Великого Человеконенавистника.
      — А иду я в замок Ко, совершать подвиг.
      — Плюнь на него — советует ему Петр Митрофанов — Ты своими подвигами себе только грыжу наживешь. Иди-ка ты лучше ко мне в гвардию. Я тебе жалование положу, а ты будешь моих соседей разорять. Эвон у меня их сколько.
      Показал ему Петр на стену, а там надпись: Враги престола. А под ней поименно все окрестные царские фамилии выписаны и портреты висят, чтобы, упаси Бог, не проглядеть, кого либо в горячке и не спутать. Походил Гаврила вдоль стены, почитал подписи, видит народу набирается порядочно.
      Человек 600.
      — Ай да сволочь — думает Гаврила с некоторой, впрочем, долей восхищенияДа тут работы года на три..-, но говорить ни чего не говорит, так как запахов еще ощущать не может.
      — Так как? — спрашивает Петр, — Подумать надо — степенно отвечает Гаврила — Дело не шутейное. Поворот в судьбе.
      Обрадовался Петр Митрофанов, обниматься полез.
      — Думай — говорит — да отдохни с дороги.
      Схитрил тут Гаврила.
      — Занедужил я, Ваше величество.
      Прислал бы ты ко мне какого ни наесть лекаря.
      Тут огорчение наползло на лицо Петра Митрофанова.
      — Нет у меня лекаря. Помер наверное.
      — Как так? — удивился Гаврила — без лекарей нынче нельзя.
      — Извини уж, брат, пытать я его отдал.
      Угостил он Гаврилу кубком вина заморского и повел пыточные камеры да тюрьму показывать. Идет Гаврила носом хлюпает, а по сторонам поглядывает, все примечает. Где стража стоит, где места потаенные имеются, где проходы в другие помещения.
      Весь дворец обошли они. Все камеры и пыточные стенды осмотрели, а напоследок подарил ему Петр Митрофанов набор пыточных инструментов золотых да серебряных, с каменьями самоцветными. Принял Гаврила этот знак внимания и в похвалах придворным умельцам рассыпался. И действительно, с такой любовью и умением были они изготовлены, что пытаемые (особенно из интеллигенции) получали такое эстетическое удовольствие, что боли почти и не чувствовали.
      Спрятал Гаврила инструмент за пазуху. Тут гонги ударили, поднялся шум во дворце — оказалось, обед наступил.
      Посадил Петр Митрофанов Гаврила за свой стол. Прибежали слуги резвые, стали напитки да заедки предлагать.
      Едят они, разговаривают. Гаврила все на спиртное налегает, лечится и рассказывает хозяину о своих подвигах. Еще пуще захотелось Петру Митрофанову оставить у себя славного героя. Начал он его уговаривать, чтоб остался, а Гаврила ни в какую. Охмелел он от горячительных напитков, осторожность потерял. Ругаться стал, и до того разошелся, что прилюдно Петра Митрофанова сволочью международного масштаба обозвал. От таких слов Петр даже чувств лишился. А когда очнулся, только глазом мигнул. Подхватили славного Гаврилу за руки, по голове крепко вдарили, да выволокли из-за стола.
      — Запереть! Стеречь пуще глаза!
      Потеть не давать! — закричал вслед Петр Митрофанов.
      — Есть! — дружно откликнулись заплечных дел мастера и подмастерья.
      А мудрецам своим приказал Петр придумать самую страшную муку.
      — Такую страшную, чтоб мне его самому жалко стало!
      Разошлись все по своим делам — мудрецы пытку придумывать, а Митрофанов — в гарем. Там его ждала Звезда Востока — Несравненная Гюльчатай. Рассказал он ей о своей обиде и не утаил, что нанес ее Гаврила.
      — Что же ты сделаешь с ним? — спросила Звезда Востока.
      — Обещали мне завтра новую пытку… — неопределенно сказал Петр.
      Дрогнуло сердце Гюльчатай.
      Много слышала она о Гавриле, ибо имя его гремело по всему свету и многие женщины мечтали прижать его голову к своей груди. Помнила она имена десятков принцесс, освобожденных Гаврилой, но которые так и не смогли пленить его сурового сердца.
      — Нет — сказала себе Гюльчатай — Этому не бывать!:
      :Очнулся Гаврила глубокой ночью. В голове гремело так, словно тысячи медников клепали там свои котелки.
      Гаврила поежился. Вокруг было сыро.
      Оглядевшись, он понял, что дело его плохо. Пожалуй, хуже, чем когда-либо.
      Вспотеть тут было невозможно. Шаг в длину, шаг в ширину, сырая и холодная как склеп, темница навевала мысли о безвременной насильственной смерти. Герой еще раз осмотрелся. Вспотеть естественным путем он не мог мешали температура и влажность.
      Бегать до пота не позволяли размеры камеры. Приседать — тоже. Колени упирались в стену. Было похоже, что стоит он в колодце. Высоко над ним, большое, словно луна в полнолуние, виднелось колодезное жерло, зарешеченное железными прутьями.
      Вверху оно расширялось. Не вылезти — подумал Гаврила.
      Он ощупал руками стены и нашел дверь. Едва заметной выпуклостью она выдавалась внутрь. Это был единственный реальный выход наружу.
      Гаврила обстучал ее ногой. Звук был тупой, плотный. Похоже, что с другой стороны дверь была заложена кирпичами. Не смотря на столь критическое положение, он усмехнулся: вряд ли кого охраняли бы с такой тщательностью.
      — Ай да Гаврила, ай да сукин сын! — подумал Масленников, и он был прав.
      В голове героя вертелись мысли одна другой отвратительнее. Неожиданно вспомнились мрачные подземелья, виденные утром. Потом — ручные крокодилы, которыми накануне похвалялся Митрофанов.
      Мысли эти, однако не вселили в него отчаяния. Выход был. Пусть заложенный кирпичами и тщательно охраняемый, но был. Оставалось только найти способ вспотеть и воспользоваться им.
      Несколько минут он пытался вспотеть, вспоминая самые страшные пытки, какие только знал.
      Не вспотел.
      Вспомнил свой страх в первый день обладания чудесным даром в доме мудрого Митридана. Страха не было.
      Рассказал себе вслух историю о схватке со страшными Гомохерами.
      Пот не появлялся:
      :И стукнуло тут Гавриле в голову!
      Понял он, что достиг той крайности, о которой предупреждал его Гольш.
      Не стало у него страха. Воля его укрепилась и пришло время идти в замок Ко.
      От этой мысли светло стало на душе у Гаврилы. На секунду почувствовал он себя нормальным человеком — с тенью, со способностью потеть безо всяких последствий. Со всеми недостатками и достоинствами такой жизни. Секунда, однако, очень быстро прошла. Он очнулся, и перед глазами встала глухая стена:
      :Минут 5 Гаврила размышлял, не пробить ли стену головой. Но от этой мысли его оторвал шепот, донесшийся сверху. Подняв глаза, он увидел прелестную женскую головку. Даже сумрак, висевший над колодцем, не мог скрыть ее красоты.
      — Ах! — воскликнул Гаврила таким тоном, словно на голову ему рухнули стены. Ничего более он оказать не мог. В области груди зашевелилось что-то теплое.
      В молчании текли минуты.
      Очарованные друг другом смотрели друг на друга мужчина и женщина.
      — Я Гаврила — сказал Гаврила и эхо повторило его слова — Кто ты?
      — Я Несравненная Гюльчатай… — шепот, достигший его ушей, был слаще меда.
      — Гюльчатай… — повторил шепотом Гаврила и подумал — Жаль что от любви нельзя вспотеть..
      Он опять застыл в оцепенении, похожем на сладостный сон, готовый стоять и смотреть на нее. Но Гюльчатай сказала:
      — Тебе надо бежать. Я помогу тебе.
      Скажи, что тебе нужно?
      Ужасаясь прозаичности своих слов, обращенных к этому ангелу, сошедшему на землю он сказал:
      — Мне надо вспотеть.
      — И только?
      — Да — шепотом ответил Гаврила, вспомнив, что за стеной могут быть стражи. Прекрасная Гюльчатай была умна. Она и сама догадывалась, что сейчас нужно Гавриле больше всего.
      — Держи!
      На решетку упал сверток. Гаврила осторожно протащи его к себе — он был достаточно мал.
      — Что это?
      — Ешь — ласково посоветовал голос.
      Гаврила развернул материю. Руки его нащупали чашку. Герой осторожно сунул внутрь палец. Наполнявшая чашку масса податливо расступилась, обволакивая палец. В полутьме он разглядел, что там плавают мелкие комочки. Он выловил один и осторожно разжевал. Рот наполнился с детства знакомым каждому славянину вкусом.
      Гаврила поднес чашку к губам и по-собачьи, языком, стал есть малиновое варение.
      — О Гюльчатай, ты спасаешь меня! — страстно выдохнул вверх Гаврила. Сердце его учащенно билось то ли от любви, то ли от съеденного варения.
      — Потей! — донеслось сверху. Лицо девушки исчезло. Напрягая слух, он уловил уделяющиеся шаги. Она уходила.
      — Кому война, а кому и мать родна.. — невпопад подумал Гаврила. Кровь его заходила быстрее, разнося по телу тепло. Он напряг мышцы, проверяя готовность организма к действиям. Тонкий запах пота разлился по колодцу и нежный влюбленный превратился в бойца.
      Гаврила размахнулся. Рука, со свистом рассекая воздух, ударила в стену. Колодец заходил ходуном, по жерлу колодца поднялось грибовидное облако пыли. По кирпичной кладке молнией побежала трещина. Гаврила сунул в крошащуюся глиной темноту пальцы и усилием всего тела выдавил наружу дверь вместе с кирпичной кладкой…
      :Шум разбудил весь дворец.
      Проснулся и сам Петр Митрофанов.
      Царю спалось мягко. Не легко было просыпаться, сон тянул в сладкую темноту, но пришлось.
      — Гнедышники прилетели: — сонно подумал Петр. Они часто прилетали по ночам, и всегда их появление сопровождалось страшным шумом. С гнедышниками у него сложились неплохие отношения, не смотря на то, что они едва-едва понимали друг друга.
      Митрофанов глянул в окно. Двор, однако, был пуст.
      Петр повернулся к кровати, собираясь опять уснуть, но в этот момент уши его уловили приближающийся шум.
      — Черт бы их всех побрал — с неудовольствием подумал он — Всех завтра перевешаю:
      Шум приближался. Это были не отдельные крики, а всеобщий, полный животного ужаса рев. Под кроватью зашуршал лапами предводитель ручных крокодилов — крокодил Борька.
      По этикету он должен был всю ночь находиться в спальне великого Человеконенавистника. Борька выполз на середину комнаты.
      Зацепившись за заднюю лапу за ним следом тащился кожаный футляр с личным оружием Петра Мирофанова.
      В одно мгновение все изменилось.
      Загрохотало так, словно крыша оторвалась и размеренно, но с удивительной скоростью застучала по стенам. Потом размеренный железный грохот прерывался приближающимся шелестящим треском.
      — Борька! Дверь!
      Крокодил, опершись на хвост, встал в боевую стойку Ленивый хорек переползает через грабли. Петр вытащил меч из ножен и встал рядом с рептилией. По коридору дробно простучал ноги бегущих. Нарушая этикет, в спальню вбежал стражник.
      — Государь! Гаврила Масленников!
      За спиной стражника мелькали смазанные от скорости лица мужчин и женщин. Митрофанов перевел взгляд на стражника.
      — Ну и что? — обалдев от такой наглости спросил Митрофанов.
      — Он потный! — взвизгнул стражник и исчез, подхваченный плотным потоком бегущих тел.
      Когда бегущие промчались многоногой толпой, в коридоре тише не стало. Что-то там определенно происходило. Проклиная себя за любопытство, Петр Митрофанов выглянул в коридор. По стенам чадили факелы, заливая его нежно-розовым светом, а там где коридор поворачивал, по стене метались бесформенные тени. Они приседали, вытягивались, и вновь приседали, гремя оружием. В воздухе носился металлический звон и проклятья.
      Временами шум перекрывался оглушительными криками, полными неземной муки.
      Так могли кричать только гвардейцы.
      Небольшой отряд истинно преданных Петру Митрофанову людей преградил Гавриле путь в царские покои.
      Неизвестно на что они надеялись — Гаврила методически убивал гвардейцев не обращая внимания на их попытки выбить ему глаза копьями.
      Он уворачивался от ударов, выхватывал мечи и ловко ломал их об колено. Гвардейцы ужасались, но не отступали. Они задержали Гаврилу минуты на три, сделав все, что было в человеческих силах. Но этого было мало. Петр уйти не успел.
      Гаврила ударом ноги разбил дверь, успев при этом увернуться от меча и наступить на него. Обезоруженный Петр проворно прыгнул за Предводителя Ручных Крокодилов.
      — Дерись, Борька! Дерись! А то колбаснику отдам!
      Борька к колбаснику не хотел. Он прыгнул, растопырив лапы, но на полпути его остановился удар в брюхо. Гаврила нанес его другой ногой. От удара крокодил разорвался на две части, забрызгав кровью и желудочным соком богатое убранство царской спальни. В одном углу лапы его еще скребли мозаичный пол, а зубастая пасть, в другом углу, была раскрыта в надежде, что пришелец сам сунет туда голову или, на худой конец, ногу, но зверь был уже не опасен. Гаврила остался с Петром Митрофановым один на один:
      — А-а-а-а! — закричал Великий Человеконенавистник. Понял он, что в лице Гаврилы видит свою смерть.
      Взвился крик ночным нетопырем вверх и пропал. Сердце не выдержало, оторвалось и упало в пятки Петру Миртофанову. Боль от отбитых ног разлилась по всему телу, стала невыносимой и он умер.
      Комедия кончилась.
      Оглянулся Гаврила, выхватывая цепким глазом и широкое ложе и занавеси из паволоки и ценный кальян Александрийской работы.
      Больше тут делать было нечего и, оглядев спальню, Гаврила с криком Кто не спрятался — я не виноват!
      побежал добивать стражу. Это заняло у него еще полчаса. Разгромив тех, кого нашел он вышел из осиротевшего дворца в пустыню. На лунном диске, низко повисшем над горизонтом, черным контуром прорисовывались пальмы.
      — Оазис — догадался Гаврила. Помахав с бархана рукой в сторону царского дворца, он поспешил в пустыню. За спиной оставалось славное ристалище, оставалась Звезда Востока — Несравненная Гюльчатай, пленившая сердце свирепого героя.
      Добежав до озерца, Гаврила с шумом плюхнулся в воду. К счастью оазис оказался необитаемым — разумные жители пустыни держались подальше от Петра Мирофанова — и его появление не вызвало там переполоха. Только несколько змей выскользнули из воды и отползли в сторону. Сопя и фыркая, Гаврила плескался в воде. Купание доставляло ему удовольствие, однако голова героя была занята размышлениями над происшедшим. Не Несравненная Гюльчатай и не красота звездного неба занимали его мысли, а замок Ко — таинственное и загадочное обиталище теней и приведений.
      Мыли бродили у него в голове четкие, как тени от пальм. Время пришло.
      Нужно было хватать его, седлать, пришпоривать и отправляться в путь.
      Замок Ко заждался своего героя.
      Гаврила вылез на берег, отряхнулся по-собачьи, выжал одежду и натянул ее на себя. Мокрая материя приятно холодила кожу. Герой пошевелил плечами и словно безумный побежал вглубь пустыни.
      Ветер, принесшийся из глубины пустыни, разогнал собиравшиеся пролиться дождем облака. Вместо воды на песок упал зной. Гаврила в сердцах выругался и попытался плюнуть в песок. Плевка, конечно же, не получилось. Рот был сух, как склеп Фараона. Солнце уже перевалило через зенит и спустилось к горизонту, но прохладней от этого не стало.
      Казалось, что оно действительно приближается к земле, желая расплавить песок и превратить пустыню в громадное зеркало. В этом пекле Гаврила провел целый день. Он шел вперед, оставляя солнце за спиной. В нагретом затылке тяжело бухала кровь. Ящерицы выскакивали из обжигающего песка и бежали рядом с ним, стараясь хоть на минуту оказаться в тени этого странного существа, расхаживающего по пустыне в самое не подходящее время.
      Но напрасно. Тени не было. Песок впереди был так же освещен солнцем, как и во всей пустыне. Ящерицы негодующе верещали и закапывались обратно. Довариваться.
      Солнце уже закатилось, когда Гаврила увидел замок Ко. Он появился неожиданно, словно выпрыгнул из темноты… Старые, изъявленные пробоинами стены окружали небольшое пространство среди песков. К шуму ветра, перебиравшего песок, Гаврила уже привык за день, но теперь к нему прибавилось шорох песка, скребущего по камню.
      Все здесь носило на себе печать разрушения. Время не щадит не только людей, но и камни.
      Через пролом в стене Гаврила вошел во двор. С тихим шорохом пополз под ногами песок. В темноте, окружавшей замок, слышались шорохи и невнятные голоса. По спине героя словно провели тряпкой, смоченной в ледяной воде. Он выпрямился, пошевелил пальцами, проверяя готов ли к неожиданностям.
      — Слушай, замок Ко! Я пришел за тем, что принадлежит мне!
      Голос человека разнесся по двору и увяз в тишине. Гаврила поежился.
      Страха в нем не было. Только опасение, что произойдет нечто непредвиденное, что обернется против него и его тени.
      Взяв себя в руки, он сделал несколько шагов вглубь двора.
      Темнота отодвинулась назад, выдавив из себя дверь. Точнее не дверь, а то, что от нее осталось.
      Полу оторванные створки висели, загораживая вход внутрь. Перед ними ветер намел кучу песка. Переступив через нее, Гаврила вошел внутрь.
      Темнота там была удивительной.
      Немного походив по замку, Гаврила начал сомневаться, что свет вообще существует. В такой темноте можно было не только выколоть глаза, но и отрезать голову. Темнее от этого не стало бы. Шепотом поругиваясь, что бы ненароком не оскорбить тонкие чувства хозяев замка Гаврила ощупью продвигался вперед.
      Постепенно темнота вокруг него сменилась серым сумраком. Предметы в нем проступили осязаемыми тенями, не получившими, впрочем, рельефности. Сверху сочился не яркий свет… Гаврила поднял голову.
      Над ним полузанавешенное тучами звездилось небо.
      — Звеза Мук-Эль-Косан! Пошли мне удачу! — взмолился Гаврила.
      Звезда мигнула, и это придало человеку уверенности. Он сделал еще несколько шагов и вошел под крышу.
      Шаги теперь эхом отдавались от стен.
      Над головой шмыгали летучие мыши.
      Гаврила вышел на середину зала.
      Вокруг тенями поднимались колонны, когда-то державшие свод. Теперь они подпирали небо. Остатки крыши валялись по всему залу. Гаврила выбрал себе место и усевшись на какой-то обломок стал ждать полуночи.
      По словам Гольша, да и по мнению самого Гаврилы, это было самое подходяще время для появления привидений. Около часа он провел в темноте и одиночестве.
      Впрочем, одиночество было относительным. Ничего не видя, он ощущал, что вокруг что-то происходит. Кроме шуршания песка и писка летучих мышей вокруг него плескалось море слабых, едва слышных звуков. Кто-то смеялся, слышался ропот толпы. Одинокий голос иногда прорывался сквозь общий шум, донося обрывки странной, томной песни. Звуки накатывались волнами, то затихая, то усиливаясь.
      Ночной холод разлился по залу.
      Гаврила поежился.
      — Кхе-кхе — раздалось у него над ухом деликатное покашливание. Волосы на затылке попытались подняться, но Гаврила пригладил их рукой и обернулся. Перед ним стояло сверкающее фосфорическое облако в форме человека.
      — Осмелюсь побеспокоить вас вопросом. Не подскажите ли вы мне, где тут место для двухмесячных привидений?
      Призрак застыл в изысканной позе, говорящей о хорошем воспитании. В ответ на столь любезное обращение Гаврила сказал.
      — К сожалению не могу ответить на ваш вопрос с полной уверенностью.
      Весьма вероятно, что именно там, где мы стоим.
      Призрак недоверчиво оглядел место, где сидел Гаврила и с сомнением покачал головой.
      — Всегда у них так. Никакого порядка.
      Как только устраивают усиленный парад, так начинается неразбериха с местами. В прошлый раз я потерял тут своего друга маркиза Д Антри, королевского отравителя, да еще вдобавок пришлось простоять в толпе простолюдинов с недельным стажем. Страшно подумать! Граф де Греби в толпе крестьян!
      Призрак, наверное по привычке, прислонился к колонне и закатил глаза к небу.
      — Благородный человек! — подумал Гаврила с уважением. К благородным людям он испытывал вполне объяснимую приязнь, хотя пролил в последнее время не мало голубой крови. Гаврила прислушался к своему естеству. То о чем говорил великий Гольш свершалось в это мгновение.
      Он видел призрака так близко, словно смотрелся в зеркало. Призрак был ближе самого близкого родственника: И ничего не происходило! Он не боялся его! Он не боялся, но все же он не был спокоен.
      Призрак говорил что-то, но Гаврила уже не слышал его. Начиналось то, ради чего он терпел муки и испытания. Зал вокруг него потихоньку наполнялся призрачными фигурами. Воздух засиял молочнобелым светом. Отдаленные предметы скрылись в этом сиянии как в тумане.
      Кого тут только не было! Мужчины и женщины в странных одеждах, звери и птицы. Недалеко от них вереницей прошли фигуры, облаченные в одинаковые мантии. Материя красиво переливалась, хотя ветра в зале не было.
      — Как это так? Почему? — подумал Гаврила, но спросить не решился.
      Группа прошла мимо, не обратив на него внимания, и остановилась поодаль. Видя их граф издал радостное восклицание.
      — О-ля-ля! Вот он мой друг д Антри!
      В ответ оттуда замахали шляпой.
      — Пойдемте со мной — любезно пригласил де Греби — Я познакомлю вас с маркизом. Он наверняка будет рад. Тут, у нас, редко встретишь живого человека.
      Д Антри оказался столь же радушным и велеречивым.
      — Человек у нас гость редкий. Тем более приятно видеть не просто человека, а бесстрашного война Гаврила:
      — Вы знаете меня? — удивился Гаврила — Конечно — удивился в свою очередь д Антри — Кто же не знает Гаврилу Масленникова? Мы же не в пустыне живем: Впрочем, что это я. Живем-то мы как раз в пустыне, но кое какие новости доходят и до нас.
      Разговор поддержал граф.
      — В вашем мире о нас говорят много и не всегда правду.
      — Чаще неправду, чем правду — уточнил маркиз — Увы! Стыдно признаться, но я и сам приложил к этому руку!
      Он тряхнул головой, явно вспоминая что-то веселое.
      — Я, помнится, написал книгу Правдивая история призрака Аккерменской колокольни: Как только я: Ну вы понимаете — Он деликатно пошевелил пальцами, подбирая слово, что бы обозначить рубеж своего земного существования — Перешел в иное качество, так сразу же попытался выяснить что там было: И что же?
      Бестленные брови маркиза поднялись, выгнувшись домиком.
      — Выяснилось, что там его никогда и не было: Теперь я планирую перебраться туда сам, что бы мое реноме в обществе живых не пострадало.
      — Вы опоздали. Я ее разрушилсообщил ему Гаврила с неловкой улыбкой и развел руками — Две недели назад. Так получилось:
      — Слухи, суеверия:. — Продолжил граф из деликатности не обращая внимания на поскучневшего маркизаПраво слово, начинаешь сомневаться в разумности человечества:
      Обиделся Гаврила за человечество и рассказал друзьям из потустороннего мира о мудром Гольше.
      — О! Это человек! — В один голос воскликнули граф и маркиз еще так недавно разделявшие все заблуждения человечества — Это Человек! Какой ум! Какая глубина мысли!
      — Да, он такой — подтвердил ГаврилаВсе при нем. Кстати именно он направил меня сюда.
      — У вас тут какие-то дела? — осведомился маркиз, показывая всей своей позой, что готов оказать содействие в любом деле, вплоть до кровосмешения.
      — Да — безразлично ответил геройХочу совершить тут один подвиг.
      — Да какой тут может быть подвиг? — разочарованно пожал плечами маркизА я уж было, подумал опять какая-то интрига:
      — Нет. Все проще. Хочу поймать у вас одну тень.
      И граф и маркиз смотрели на него, и взгляды их выражали недоумение.
      Потом маркиз беззвучно хлопнул себя рукой по лбу.
      — Это ваша тень?
      — Конечно. Зачем мне чужая?
      Друзья-покойники переглянулись.
      — Как вы собираетесь это сделать?
      Гаврила пожал плечами. Он понимал, что если тень сама не захочет вернуться назад, то у него ничего не выйдет. В этой ситуации нужна была либо добрая воля, либо магия. Маркиз слегка наклонил голову, а граф сказал — Безусловно!
      — Мы поможем вам:
      — Если, конечно вы примете нашу помощь.
      Предложение явилось для Гаврилы полной неожиданностью. Такое движение души и для живого человека было редкостью, тем более неожиданно было услышать его от привидений, у которых и души то не было.
      — Благодарю вас, господа! Но будет ли от этого толк? Щекотливость положения:
      — Пусть это вас не беспокоит. — перебил его д Антри — Именно щекотливость положения и побуждает нас помочь вам.
      Гаврила благодарно протянул руку, но, вспомнив с кем имеет дело, отдернул ее. Граф и маркиз рассмеялись.
      — Ваши привычки потеряли здесь свою силу, дорогой Гаврила. Пожать руку тому, сквозь которого можно пройти задача не из легких. Это, кстати единственный крупный недостаток привидения, как формы существования материи.
      — Зато у вас есть масса других достоинств — ответил ГаврилаНапример доброе сердце!
      — Да — согласился граф — По себе знаю, после смерти человек становится значительно лучше. Однако и у вас сесть добрая печень, отличный желудок, великолепные легкие.
      Гаврила улыбнулся. Граф тоже.
      — Давайте, все-таки займемся вашей тенью. Я знаю одно старое, но вполне приличное заклинание. Всего одно слово и дело в шляпе. Вам только нужно будет наступить ей на ноги.
      — Тени?
      — Конечно. Полного совмещения добиваться не следует. К концу заклинания все станет на свои места.
      Граф откуда-то из глубины себя вынул сгусток туману величиной с кулак.
      — До выступления Магистра осталось 26 минут. Нам надо успеть.
      Он посмотрел на Гаврилу, задумался.
      Найти тень, среди сонмища духов было задачей далеко не простой.
      Маркиз не тратя время на раздумья крутил головой, отыскивая хоть что-нибудь черное в сверкающей белизне приведений. Зная характер Гаврилы он искал в первую очередь среди военачальников, спесиво выставлявших на показ свои ордена.
      Внезапно его осенило.
      — Скажите, друг мой, с кем из известных людей прошлого вам хотелось бы встретиться в первую очередь?
      Гаврила задумался только на секунду.
      — С Витязем в Тигровой Шкуре!
      Д Антри вошел в небольшую кучку духов, стоявших рядом.
      — Господа! Где сейчас находится Витязь в Тигровой Шкуре?
      Приведения пожимали плечами, но все же несколько туманных перстов указали в глубь зала. Друзья заспешили в указанном направлении.
      С каждым шагом Гаврила все сильнее охватывало возбуждение. Дрожь сотрясала теперь пальцы героя, зубы сжимались от дурных предчувствий.
      Опасения словно пауки ползали по душе героя, но Гаврила только крепче сжимал кулаки, не позволяя страху оседлать себя. Они обошли карнавальное шествие, миновали толпу призраков одетых явно не по сезону — в меховые шубы и унты.
      Заметив взгляд Гаврила, граф небрежно пояснил.
      — Эскимосы. Темные охотники. Всегда держатся особняком. Как только на солнце появляются пятна, они прибывают сюда десятками:
      Гаврила с трудом разжал зубы и из вежливости сказал первое, что пришло в голову.
      — От недостатка света дохнут что ли?
      — Да нет — столь же безразлично ответил граф — Тут какие-то другие причины.
      Призракам, казалось, не будет конца.
      Бледный фосфорический свет наполнял зал. Гаврила дышал им, шел сквозь него, сквозь разговоры:
      — Был я там. Ну и ничего. Кабак как кабак:
      — Я и не знаю что это такое ягель, да и знать не хочу!
      — Тут он ее и прижал, а у самого лицо такое значительное:
      — У царя Мидаса — ослиные уши!
      — Да что вы! А у Киевского князя бородавка на носу!
      — Вот он, Витязь! — указал де Греби на сгорбленного старика. Тот сидел не то на тигровой шкуре, давшей ему такое грозное имя, не то на матрасе.