Глава 2

После рассказа доктора мы оказались в полном тупике. Питер позвонил в Нью-Йорк метрдотелю «Фэнтэзи-клаб» Марио. Он рассказал Питеру, что Джейн была завсегдатаем ресторана, как и другие сотрудники журнала, где она работала. Обычно она и приходила вместе со своими сослуживцами. Он не припоминал, чтобы она постоянно появлялась у них с каким-то одним мужчиной, тем более старшим ее по возрасту. Но он добавил еще кое-что, что насторожило нас. У Марио сложилось впечатление, что за кем-то из компании Джейн — он не был уверен, что именно за ней самой, — постоянно следили. Последние несколько раз, когда Джейн приходила с друзьями, появлялся человек, который показался Марио частным детективом.

Следующий, с кем связался Питер, был Фрэнк Девери, его редактор. Тому до сих пор ничего не удалось выяснить. Он уже дал соответствующее задание одному из своих опытных репортеров и, чтобы ускорить расследование, нанял еще одного частного детектива. Никто из них пока ничего не докладывал, но он ожидает их сообщений утром, а может, и раньше, если они что-либо обнаружат.

Гарделла, который занимался изнурительным расследованием, тщательной проверкой самых разных данных и допросами, получил от Макса и Хедды список их женатых гостей в возрасте около сорока. Надежда, что кто-либо из них добровольно признает свою связь с Джейн, иссякла. Но дело есть дело, и Гарделле приходилось им заниматься. Эта нудная, кропотливая работа была единственным, что спасало нас от абсолютного бездействия.

Энергия Гарделлы казалась неистощимой. Но Питер, который находился на ногах с трех часов утра, уже едва держался, как, впрочем, и я. Гарделла убедил нас подняться к себе и поспать хотя бы пару часов. Он обещал Питеру, что немедленно разбудит его в случае каких-либо новостей. Питер сказал, что он пойдет в постель только на час. Думаю, он тоже понимал, что силы у него на исходе. Он ужасно тревожился о Лауре и успокоился только тогда, когда у дверей комнаты, где она спала, поставили часового. Гарделла, у которого на учете был каждый человек, какое-то время возражал, но затем уступил.

Было около одиннадцати вечера, когда мы поднялись в двести пятый номер. У Питера явно было необщительное настроение. Собственно, и говорить-то нам было не о чем, кроме как снова и снова перебирать все факты, которые все равно не указывали какого-либо определенного направления.

Мы не стали раздеваться, а просто легли на кровати и укрылись одеялами. Питер распахнул окно, и морозный ветер быстро превратил нашу комнату в ледник.

Я уснул, как только моя голова коснулась подушки. Обычно мне никогда не снились сны, но в эту ночь мне виделись во сне картины одна другой страшнее, пока наконец этот кошмар не завершился пронзительным насмешливым хохотом, от которого я и очнулся, вскочив на кровати.

Я понял, что этот жуткий смех не приснился мне.

Я снова его услышал. Я посмотрел на Питера. Укутавшись в одеяло, он беззвучно двигался к окну. Я последовал за ним, и он приложил палец к губам, призывая меня к молчанию.

Мы остановились у окна плечом к плечу и выглянули наружу. Внизу мы увидели двух человек, лица которых скрывали капюшоны курток. И пока мы смотрели на них, пытаясь узнать кого-либо из гостей «Логова», один из них снова захохотал. Это был знаменитый смех Вайдмарка.

Питер поспешил выйти, на ходу подхватив свою парку, брошенную в ногах кровати. В коридоре он повернулся ко мне, возбужденно сверкая глазами.

— На этот раз мы его поймали, — сказал он.

Помню, я взглянул на свои часы, когда мы спускались в вестибюль. Был час ночи, значит, мы проспали почти три часа.

В вестибюле никого не было, правда, в баре еще находились несколько человек. Я хотел получить кого-нибудь в помощь, но, к моей досаде, не увидел ни одного полицейского. Гарделла, вероятно, сидел в кабинете.

За стойкой тоже никого не оказалось, так же как и у коммутатора.

— Я схожу за Гарделлой, — сказал я Питеру.

— Некогда, — возразил он, торопливо шагая к парадной двери. — Не дай Бог, если он теперь ускользнет от нас…

В последний раз я беспомощно оглядел пустынный гулкий холл и последовал за ним в ледяную ночь.

Затем все произошло так стремительно, что я ничего не понял. Кто-то сильно толкнул меня в спину, и я увидел, что Питер падает вниз головой с лестницы на обледеневшую дорожку. Кто-то дал мне здорового пинка, и я слетел за ним. Я так резко рухнул внизу на четвереньки, что не сразу пришел в себя.

Я услышал издевательский хохот, поддержанный хором восторженного пронзительного гогота. Приподняв голову, я увидел, как на Питера набросились три человека. Я набрал воздуху в легкие, чтобы позвать на помощь, но в этот момент тяжелым ботинком мне ударили сбоку в голову, я упал и на какое-то время потерял сознание.

Кажется, я вынырнул из темного, бешено вращающегося тумана уже через несколько секунд. Подняв голову, я потряс ею, чтобы окончательно стряхнуть наваждение, и увидел до ужаса дикую, невероятную картину. Один из нападавших в скрывающей его лицо парке, который до этого прыгнул на Питера, выпрямился и безумно захохотал. В поднятой вверх руке он зажал искусственную ногу Питера. За ним поднялись и двое других, оставив Питера лежать лицом в снег. Первый негодяй бросил протез другому. Они начали перебрасывать его по кругу, надрываясь от хохота. Могу поклясться, что слышал где-то слева и сзади от себя радостное женское повизгивание.

Меня охватила жгучая, ослепляющая ярость. Я начал подниматься, но почувствовал, что меня крепко схватили за руки. С обеих сторон меня оглушал сумасшедший смех.

— Твоя очередь наступит позже, старик, — сказал один из хохотавших.

Я начал вырываться, и кто-то стукнул мне сзади по шее ребром ладони. Снова все поплыло у меня перед глазами, и подо мной подогнулись ноги.

Когда туман бессознания немного рассеялся, я увидел, что Питер стоит на коленях и смотрит вверх на человека, стоящего перед ним.

— Мы так и думали, старик, что смех выманит тебя наружу, — сказал этот тип.

Это был Брэден!

Они уже прекратили играть с протезом Питера, и один из хулиганов воткнул его в сугроб.

Питер медленно осмотрелся, как будто искал кого-нибудь, кто поможет ему встать на ноги. На какое-то мгновение взгляд его задержался на торчащей из снега его искусственной ноге.

— Я обещал тебе, что следующий тайм мы проведем на моих условиях, — сказал Брэден.

— Могу дать вам, проклятые подонки, один совет, — вздрагивающим от бессильной ненависти голосом сказал я изнемогающим от смеха парням, державшим меня за руки. — Лучше убейте меня, потому что иначе я сам вас убью, как только сумею.

— Ах ты, хвастливое трепло! — сказал кто-то из них и опять ударил меня по шее ребром ладони.

У меня в глазах снова все потемнело, но я расслышал голос Брэдена.

— Это расплата, старик, — сказал он.

Я услышал удар и короткий вскрик боли или ярости Питера. Это был единственный звук, который у него вырвался до самого конца. Зрение у меня прояснилось, и я увидел Брэдена, стоявшего над Питером и методически колотившего его по голове то левой, то правой рукой. Питер медленно осел на снег, и в бледном лунном свете я разглядел темные пятна, должно быть, кровь.

— Ну ладно, герой, — сказал Брэден. — Давай вставай и получи, что тебе причитается!

Он схватил Питера за куртку и вздернул его вверх.

— Эй, поддержите-ка его, ребята! — сказал Брэден.

Один из парней подскочил сзади и поддерживал Питера, стоящего на одной ноге.

— Сукин ты сын! — изо всех сил заорал я.

— Побереги дыхание, трепло несчастное!

Чей-то кулак двинул мне в челюсть. Меня пронзила невиданная боль.

Брэден отступил на шаг от Питера, тщательно примерился и изо всех сил заехал ему правой в скулу. Держащий его сзади человек отскочил, и Питер рухнул спиной в снег. Я надеялся, что его окутала милосердная темнота бессознания.

— А он оказался не таким уж крутым! — сказал один из бандитов, и все рассмеялись.

В поле моего зрения попали две девушки, которые подошли поближе, чтобы посмотреть на избиение. Их глаза блестели нездоровым возбуждением.

Бандиты подняли Питера, как куль с мукой, и посадили его, прислонив спиной к сугробу. Брэден наклонился и зачерпнул горсть снега, из которого стал лепить твердый снежок.

— Твоя очередь, дорогая, — сказал он и кивнул своей жене.

Издав ликующий вопль, та подбежала, взяла у него готовый снежный снаряд, прицелилась и попала Питеру прямо в лоб. Он свалился набок как мертвый.

Казалось, Брэден потерял к нему интерес.

— Я думал, он будет покрепче, — сказал он. Затем повернулся ко мне: — Давайте займемся этим болтуном.

Державшие меня с силой вытолкнули меня на открытое место, и я упал вниз лицом. Секунду я оставался в этом положении, отчетливо сознавая, что меня ожидает. Как и Питера, меня будут бить до бессознательного состояния на радость двум хохочущим девицам. Но в отличие от Питера, который мог стоять только на одной ноге, я намеревался и сам нанести хоть один удар. Это будет удар в живот крепким лыжным ботинком.

— Поднимите его, — сказал Брэден.

Меня схватили сзади, вздернули вверх и связали руки сзади. Я весь сосредоточился на мысли об убийстве этого ублюдка. Он ударит меня, они меня отпустят, и я упаду. И когда он снова нагнется надо мной, я дам ему почувствовать свой удар.

Когда Брэден встал передо мной, я увидел его жестокие глаза, сверкающие наслаждением. Слова «убийца ради потехи» до этого казалось мне просто принятым нами к этому случаю определением. Но оно как нельзя больше подходило к нему.

— Скажешь Стайлсу, когда он придет в себя, если он вообще очнется, — сказал Брэден, — что я предоставил ему такую же возможность, как он мне, когда заехал лимоном мне в живот.

— Хочешь сказать, когда он не дал тебе глумиться над беспомощным человеком, у которого сломана шея, — сказал я.

Я сам едва расслышал свой голос. Губы у меня распухли, и мучительно болела шея.

— Я хочу сказать, когда он сунул свой нахальный нос в дело, которое его не касается, — уточнил Брэден. — Никто не может меня заставить пресмыкаться и после этого спокойно уйти восвояси, ты, трепло паршивое! — Он потер рукой в перчатке ушибленные костяшки другой руки и снова безумно расхохотался. — Он ведь всегда такой правильный парень, этот твой старик, что валяется вон там. Интересно, как он все объяснит толстяку? Он услышал снова этот смех, верно? И выбежал на улицу. Именно так оно и было. И он был прав насчет прошлой ночи. Мы прятались вон там, в хижине, и видели, как он выскочил на улицу и начал рыскать в поисках своего убийцы. Это мы все время смеялись, болтун ты несчастный, просто чтобы посмотреть, как этот кретин станет реагировать. Тот парень, что посмеялся над ним в прошлом году, где-то здесь и, наверное, здорово наслаждается всем этим. А теперь, только для того, чтобы дать твоему дантисту возможность богато справлять Рождество несколько лет…

Он занес кулак, и я внутренне весь подобрался. Господи, взмолился я, не дай мне только надолго потерять сознание!

И вдруг что-то взорвалось. Я решил, что он нанес свой удар и этот взрыв произошел в моей голове. Помню, у меня перед глазами мелькнули мои колени и ноги в лыжных ботинках. И я с размаху хлопнулся на спину!

Но Брэден не ударил меня. Я увидел всплеск страха в его глазах и понял, что взрыв произошел за моей спиной. И затем увидел Гарделлу, проскочившего мимо Брэдена к лежащему Питеру. Я с трудом поднялся на ноги. Прямо за мной оказались двое полицейских с оружием в руках. Они сделали несколько выстрелов над головой Брэдена. Шесть гнусных компаньонов Брэдена сгрудились в кучку и испуганно оглядывались по сторонам.

Вот тогда я бросился вперед. Я обрушил на Брэдена удар, в который вложил все силы, что у меня оставались.

— Прекратите! — закричал мне Гарделла. — Не сейчас!

Побелевший Брэден зловеще усмехался мне прямо в лицо.

— Вы слышали, что я сказал? — повторил Гарделла. — Не сейчас!

Со всех сторон нас окружают человеческая жестокость и насилие. Эта болезнь разъедает мир, в котором мы живем. Мы читаем о жутких историях в газетах и книгах, видим их по телевизору, собственно, ими заполнено все то, что мы в шутку называем своим развлечением. Но ничего подобного с нами или с нашими соседями не происходит. Чаще всего взрывы насилия случаются в городских трущобах, населенных жалким человеческим сбродом, в игорных домах Невады, в какой-нибудь церкви в Бирмингеме или на раскаленных солнцем улицах одного из городов славного Техаса, но только не рядом с нами.

Когда же вдруг лично мы оказываемся жертвами неоправданного насилия, это настолько нас потрясает, до такой степени недоступно нашему пониманию, так бессмысленно и вместе с тем беспредельно ужасно, что с этим невозможно смириться.

Впервые в своей жизни Брэден увидел нас — беднягу Кили, Питера и меня — всего несколько часов назад. Но ему удалось оставить нас такими потрясенными, что мы уже никогда не сможем этого забыть. И всю свою бесчеловечную жестокость он обрушил на нас только потехи ради! Только для того, чтобы расплатиться за другую забаву, которую посмел прервать Питер.

После я много раздумывал над этим случаем. Что должно было произойти с людьми — со взрослыми людьми! — что они потеряли всякое сходство с человеческими существами? Должно быть, это началось у них с детства. Если обратиться к истокам их первобытной жестокости, возможно, обнаружится след бесчеловечного насилия, перенесенного ими в раннем прошлом. Но кто станет в этом разбираться? Кого это волнует? Неужели Гарделла был прав в своей «речи на Четвертое июля»? И неужели до тех пор, пока нам не запретят выпивку или каким-либо другим образом не стеснят наши желания и свободу, нас ничего вокруг не будет задевать? И пусть все идет своим чередом, но только пока это не касается одного из нас.

Я сказал, что много размышлял об этом, но, разумеется, не тогда. Окрик Гарделлы остановил меня, и Брэден нерешительно отошел прочь в лунном свете. Помню, я опустился на снег и зарыдал, как малый ребенок. У меня болело буквально все, но я плакал не от этого. Внутри меня жгла ненависть и злоба, каких я не ведал до сих пор. Это было горячее сочувствие и острая жалость к Питеру. Всем своим нутром я представлял себе, что он должен был чувствовать, скрючившись в снегу и беспомощно наблюдая за изощренно жестоким издевательством бандитов, отстегнувших его протез и с хохотом перебрасывающихся им!

То, что происходило сразу после появления Гарделлы, я помню несколько смутно. Кто-то помог мне встать, и я увидел, что это Макс, чье лицо показалось мне смертельно бледным в призрачном лунном свете. Гарделла и двое полицейских хлопотали над Питером.

— Ради Бога, пусть они не забудут его протез, — пробормотал я Максу, указывая на сугроб.

— Господи Боже! — в ужасе простонал Макс, на минуту оставив меня.

Гарделла и полицейский, скрестив руки, сделали сиденье, и мне показалось, Питер начинал приходить в себя, потому что руками он обхватил их плечи, придерживаясь. Его лицо было темным и влажным от крови. Помню, я прошел по коридору между двумя рядами испуганных и любопытных лиц в кабинет Макса, где я упал в кресло и снова разразился рыданиями.

И в следующую секунду кабинет заполнился людьми, которые внесли Питера. Я слышал, как он сказал им: «Я справлюсь», и я понял, что он снова пристегнул свой протез.

Доктор Френч уже был здесь, он нагнулся над Питером, обрабатывая его синяки и ссадины. На меня подошла взглянуть Конни Френч, его жена.

— Ну, вы у нас уже большой мальчик, и вам не грех выпить, — невозмутимо сказала она, передавая мне бумажный стаканчик с виски. — Где у вас болит?

— П-повсюду, — сказал я. — Только я… я плачу… не из-за этого. Это потому, что… у меня так мерзко на душе и я… с ума схожу от ярости!

— Правильно, — сказала она. — Пора уже кому-нибудь возмутиться!

Она подошла к столу и что-то вынула из докторского саквояжа. Это оказалась пластиковая бутылка со спреем. Она побрызгала лекарством на синяк над моей бровью, а потом на челюсть. Боль стала понемногу ослабевать.

— Выпейте, — сказала она.

Я осушил стаканчик одним глотком. Горячим потоком спиртное пробежало по пищеводу, и это помогло мне справиться с рыданиями. Я огляделся. Сразу было видно, что Брэден и его компания отсутствовали. Гарделла наблюдал за работой доктора, стоя около Питера. Его пухлое лицо было непривычно унылым, зубы стискивали неизменную сигару. Шайкой Брэдена, очевидно, занимались другие полицейские.

Закрыв глаза, Питер откинулся на спинку стула, предоставив себя заботам доктора.

— Вам повезло, что они не сломали вам челюсть, — сказал он Питеру.

Питер открыл глаза.

— Я прикрывался, как мог, — сказал он. — Я же не мог встать и драться с ними, черт побери! Так что я притворился, что сразу потерял сознание.

— Вы и потеряли его.

— Нет, это со мной случилось, когда они занялись Джимом. А как Джим?

Я быстро подошел к нему.

— Со мной все в порядке, — сказал я. — Я не мог вам помочь, Питер. Все произошло так быстро. Они напали на меня со спины.

— Знаю. Не могу вам сказать, как мне стыдно, что я втянул вас в это дело. Для меня это самое страшное. Потому что я слышал, что он вам сказал, Джим. — Он повернул голову и взглянул на Гарделлу. — Вы и ваш товарищ Льюис были правы с самого начала, — сказал он.

— Приятно слышать, — отозвался Гарделла. — Но о чем вы?

— О смехе! — сказал Питер. — Это была имитация, с самого начала до конца. Вы говорили, что я не могу наверняка узнать тот смех. А я клялся, что смогу. Я клялся, что узнал его.

— Это и на самом деле не был хохот Вайдмарка?

— Думаю, нет, если только один из них не тот мой прошлогодний приятель. Я выясню это у Брэдена.

— Мы должны вытянуть это из Брэдена, — поправил его Гарделла. — Вам уже получше?

— Я не могу ждать! — сказал Питер. — Да, вы же не объяснили, как случилось, что вы там появились?

— Это благодаря миссис Лэндберг, — сказал Гарделла.

Мы все посмотрели на Хедду, крепко держащую Макса за руку.

— Я услышала этот хохот из гостиной, — сказала она. — Полицейский, которого вы оставили охранять Лауру, вышел на кухню сварить кофе. Кухня выходит на другую сторону, так что он ничего не слышал. Я позвала его, мы подошли к окну и увидели, что там происходит.

— Ну как, доктор? — спросил Гарделла. — Эти ребята могут присутствовать на маленьком чаепитии?

— В общем, они в порядке, — сказал Френч.

— Ладно, тогда вы все уходите, — сказал Гарделла, — за исключением Стайлса и Трэнтера. Мы собираемся выпить чаю. Макс! Пусть Гоуэн приведет сюда Брэдена.

Питер медленно прошелся по комнате, расправляя, как я знал по собственным ощущениям, болезненно ноющие мышцы. Внезапно он обернулся к Гарделле.

— Отдайте его мне! — попросил он.