Глава 4

Говард начал с того, что попытался объяснить Питеру, как нелегко быть сыном Сэма Делафилда — подобная роль ставит тебя в обособленное положение среди людей, в кругу которых ты вращаешься.

— Когда у тебя есть все и тебе больше нечего желать, ты чувствуешь себя каким-то отщепенцем, белой вороной, — сказал Говард. — Все почему-то думают, что деньги и власть — это предел мечтаний. Я понимаю, мои слова звучат банально и высокопарно, но знаете, чего я хочу больше всего на свете? Я хочу быть самим собой. Вы мне не верите?

— Почему? Верю. Если только это не актерская поза.

— Ведь вы, Стайлс, обо мне почти ничего не знаете. Так ведь?

— Признаться, о вашем существовании я узнал всего несколько часов назад, — сказал Питер.

— Моя мать попала в аварию, когда мне было пять лет. Она пролежала год на больничной койке и умерла. Мне всегда казалось, что ее убил Сэм, убил этой своей болезненной жаждой власти. Ах да… Вы заметили? Я называю своего отца «Сэм». Ему так нравится. «Друзья, а не отец и сын», — говорит он. Ему не хочется быть отцом — это напоминает ему о возрасте. Он и жесткий и мягкий одновременно. Если он тебя любит, он оказывает тебе свою могущественную поддержку независимо от того, заслуживаешь ты этого или нет. Зато если он тебя невзлюбил, он сравняет тебя с землей, и при этом не важно, какой пост ты занимаешь. У него своя система ценностей, и он всегда действует по велению прихоти. За исключением бизнеса. В бизнесе он гений. Я тоже мог бы обратиться к бизнесу, обучиться необходимым вещам, стать вице-президентом компании и дождаться, когда все достанется мне. Но… — В его голосе зазвучали горькие нотки. — Я очень сильно сомневаюсь в том, что Сэм когда-либо вообще умрет. Он верит в собственное бессмертие, и, клянусь Богом, мне иногда кажется, что он прав! Но так или иначе я всегда хотел быть самим собой, а не сыном Сэма. Еще в школе я с интересом изучал науки. Разные области — автоматика, освоение Космоса, бомбы… К удивлению Сэма, да и к моему собственному, из этого вышел толк. «Делафилд компани» выполняет крупные государственные заказы в области ракетостроения. Изначально я планировал обратить свои интересы в каком-нибудь другом направлении, но почему-то оказался вовлеченным именно в эту область. Я никогда не собирался работать на Сэма, а в конечном счете все свелось к тому, что мне пришлось выбирать — работать на него или на конкурирующую компанию. Переметнись я к другим, Сэм попросту поднял бы меня на смех. Ему тогда не приходило в голову, что я могу представлять интерес как специалист. Но я выбрал работу на Сэма по вполне объективной причине. Дело в том, что «Делафилд» располагает мощнейшей исследовательской базой, научными лабораториями, лучшим техническим оснащением. Я не хочу набивать себе цену, Стайлс, но после пяти лет работы в компании Сэма я в свои двадцать восемь являюсь, быть может, лучшим специалистом в своей области. Вы, наверное, думаете, что это невозможно?

«Почему? Очень даже возможно, — подумал про себя Питер. — Стремительный взлет до небес… или падение».

— Вот, например, сейчас, — продолжал Говард, — я занимаюсь государственным проектом, который способен перевернуть все современные представления об освоении Космоса как в мирных, так и в военных целях. И ничто не сможет препятствовать моему продвижению вперед по этому пути.

— А кто пытается вам препятствовать? — поинтересовался Питер.

— Вы, — хрипло проговорил Говард. — Вы пустите под откос все, если расскажете, что вам известно.

Питер почувствовал зашевелившуюся внутри медленную волну гнева:

— Тогда, быть может, вы расскажете мне наконец об Эллен Ландерс?

— Похоже, трудно сделать так, чтобы вы поняли, — сказал Говард. — Мы с вами живем в разных мирах. — В его голосе звучало что-то вроде презрения. — Я читал ваши публикации время от времени и понял, что мы с вами совершенно разные люди.

— Возможно, нам обоим следует возблагодарить за это судьбу, — сухо вставил Питер.

— Вы, Стайлс, живете прошлым. Вы верите в любовь, верность, в супружеские отношения в их общепринятом смысле. Вы думаете, что современные проблемы имеют разрешение с точки зрения морали. А я нет. Все это безнадежно устарело. Поздно. Время таких, как вы, прошло. Цивилизация, созданная для таких, как вы и Сэм, трещит и рушится. Такие, как вы, давным-давно проиграли сражение, но вы по-прежнему не хотите признать этого. Никак не хотите признать, что поезд ушел. Вы не можете победить.

— Кончайте с этой мыльной пеной и расскажите мне об Эллен Ландерс, — сказал Питер.

— А я как раз и пытаюсь. А вы постарайтесь не быть таким самодовольным и послушайте!

— Не думайте, Говард, что можете оттянуть время и надуть меня.

— Да вас и не надуешь, — проговорил он, делая последнюю затяжку — конец его сигареты вспыхнул красным огоньком. — Я и себя-то, похоже, обмануть не могу — влюбился как последний сопляк.

— Это плохо?

— Это несовременно. В наше время молодым людям недостаточно старомодных отношений, моногамия нынче не в почете. Походите по современным ночным заведениям, и вы поймете, о чем я говорю. Парни и девушки приходят туда каждый сам по себе, танцуют с незнакомцами, а потом идут к ним домой, чтобы получить сиюминутное удовольствие. А в следующий раз они приводят домой уже кого-то другого. Можете понаблюдать и даже проверить. Девушки из вашей редакции посещают подобные заведения, чтобы подцепить себе кого-нибудь, и они прекрасно понимают, что вы не станете заводить с ними серьезные отношения, потому что боитесь их.

— Вы познакомились с Эллен в одном из таких мест? — спросил Питер, изо всех сил сдерживая раздражение.

— Нет.

— А с вашей женой?

Говард поднял на Питера полные грусти глаза:

— Вы видели Сандру?

— Да.

— Она ребенок. Просто восторженный ребенок. Она предложила мне все, что у нее есть. И я взял. А почему бы и нет? Она родом отсюда, из Делафилда, дочь одного из партнеров Сэма. Мы с нею нашли общий язык, она хотела того же, чего и я — жить сиюминутным ощущением, не чувствуя гнетущих обязанностей и какого-то там долга. Но Сэм быстро раскусил нас и принял меры. Ему это проще простого. Он мог отстранить меня от работы — единственной вещи, к которой я привязан. Он мог сделать так, чтобы я не нашел себе работы ни в одной компании. Он мог испортить мне карьеру на всю оставшуюся жизнь. Поэтому мы с Сандрой вынуждены были пожениться, хотя не хотели этого ни тогда, ни сейчас. Кроме того, Сандра вдруг поняла, что если будет правильно играть, то всегда будет очень богатой женщиной. Я для нее не значу ничего, и она ничего не значит для меня.

— Вся эта трогательная история произошла еще до того, как вы познакомились с Эллен? Я думаю, Говард, вам лучше перейти к рассказу о ней, потому что всех этих предысторий с меня уже хватит. — Питер с трудом держал себя в руках, чтобы не сорваться.

— Эллен! — Говард обхватил руками лицо. — Эллен перевернула все мои представления о жизни с ног на голову. — Он опустил руки. — Я говорил вам, Стайлс, что люблю ее. Всю свою жизнь я думал, что такое не случится со мною никогда, а оно случилось.

— Только, похоже, поздновато.

Говард облизнул пересохшие губы:

— Одной из сфер нашей деятельности в Делафилде является создание нового ракетного двигателя для самолетов. Мы достигли определенного уровня, когда понадобились практические испытания — запуск аппарата. У нас был лучший в стране летчик-испытатель. И вот тогда-то и произошла трагедия. Сразу после взлета самолет взорвался, его разнесло в пыль. Летчик погиб. От него не осталось даже горстки останков. Его звали Дик Уилсон, и у него осталась вдова — Эллен. Ландерс — ее девичья фамилия.

— Сейчас вы скажете, что не могли не утешить ее, — сказал Питер.

— Это не совсем так. Я не поехал утешать ее, все было по-другому. Мы, так же, как и ЦРУ, понимали, что тут скорее всего имела место промышленная диверсия. ЦРУ перерыло в Делафилде все, но обнаружить ничего не удалось. Тогда нам пришло в голову, что, быть может, Дик Уилсон, как человек, непосредственно приближенный к проекту и его исполнению, мог в разговорах с женой упомянуть что-нибудь такое, что дало бы нам ключ к разгадке. Для разговора с нею выбрали меня. Я знал этот двигатель до последнего винтика и мог бы уловить любую подозрительную деталь, даже вскользь упомянутую, касающуюся его. Так что, как видите, я поехал к Эллен вовсе не из доброты.

— По-моему, не стоит гордиться подобным фактом, — вставил Питер.

— Ну я же говорил, что вы меня вряд ли поймете!

— Давайте факты, Говард. Только факты, а не ваше отношение к ним.

— Итак, я приехал к Эллен в ее нью-йоркскую квартиру. Я сразу понял, что за целый месяц после смерти Дика она не проронила ни слезинки — просто стальная выдержка. Ей нечего было рассказать мне — они с Диком никогда не говорили о его работе. Это было что-то вроде правила — она никогда не спрашивала, он не рассказывал. Она даже не знала, что у него в тот день вылет. Для них, как она сказала, это был единственный способ жить, не мучая себя тревогами и не прощаясь каждый день навеки. И вдруг посреди нашей беседы она расплакалась как дитя. Мне нужно было договорить с нею, и я принялся ее утешать. Бог знает, Стайлс, как это получилось. Быть может, прикосновения, а быть может, это произошло, когда мы начали рассказывать друг другу о себе, о своем детстве, об одиночестве. Это случилось как-то само собой. Я старался приезжать в Нью-Йорк раз в неделю или десять дней, и мы проводили время вместе. Мы стали очень близки, и вдруг я понял, что Эллен — единственная, кто мне нужен на свете.

— Так вы говорите, она знала, что у вас есть жена?

— Да, знала. И знала, какая унылая и бесполезная вещь брак. И была согласна мириться с тем, как все есть, пока мне не удастся распутаться.

— Распутаться?

— Да. В то время я не мог освободиться от Сандры. Не могу и сейчас. Я даже не мог больше ездить в Нью-Йорк, чтобы видеться с Эллен.

— Я что-то не понимаю. Если ваш брак всего лишь дань условности…

— Одним словом, — продолжал, не слушая, Говард, — Эллен согласилась снять этот маленький домик, который вы видели. Здесь она рисовала. Ведь она прекрасная художница. И здесь я мог видеться с нею чаще — два, три раза в неделю. Хотя это и было опасно.

— Опасно? — Нетерпение Питера росло с каждой минутой.

— Все дело в моей работе, — объяснил Говард. — Проект, над которым я тружусь в настоящий момент, может стать крупнейшим открытием века, способным уберечь человечество от катастрофы. В этом проекте я ключевая фигура, и если меня отстранят, конечный результат исследований может отсрочиться на год и даже больше. А я хочу дойти до конца.

— Как сказал бы мой отец, интересно, откуда тут ноги растут? — вставил Питер.

— Спецслужбы, — пояснил Говард. — Люди, которые обеспечивают безопасность в этой стране, имеют довольно своеобразные представления о жизни — они считают, что моральный облик человека важнее всего остального. Узнай они, что я, женатый человек, имею связь с женщиной на стороне, они попросту сочтут меня неблагонадежным. Я могу подвергнуться шантажу или бог знает каким еще опасностям. Меня могут отстранить от исследований, а я не хочу этого допустить, Стайлс. Когда работа будет закончена, моя жизнь и жизнь Сандры и Эллен наконец выправится. Но если вы расскажете о моей связи с Эллен, а следовательно, пусть и косвенно, с этим убийством, моя жизнь полетит под откос. Нет, Стайлс, вы не должны допустить этого!

— Все это похоже на дешевую шпионскую историю, — заметил Питер. — Как говорится, судьба империи висит на волоске. Но вот ведь что странно — женщина, которую вы, как вы говорите, любите, находится в отчаянном положении. Она нуждается в помощи, и мне просто не верится, что вы сказали правду. Как вы можете говорить о какой-то любви и при этом нисколько не переживать за нее?

В тусклом свете приборной доски лицо Говарда сделалось бледным как мел.

— Я прошу вас только об одном, Стайлс. Держите, что знаете, при себе до тех пор, пока вам не удастся переговорить с Эллен. Пусть она сама сначала расскажет, как все было.

— Где я могу найти ее?

— Не знаю. Клянусь вам, что не знаю!

Питер нахмурился:

— А не говорила ли она вам чего-нибудь такого, что, быть может, утаила от Маклина относительно того, что произошло в воскресенье? Не говорила, например, что смогла бы узнать их, если они вернутся?

— Нет. Она говорит, что не узнала бы. Вот разве что только по голосам…

— Я вижу, вы верите, что именно она застрелила их.

— Как бы мне хотелось быть там в этот момент! — воскликнул Говард. — Я бы сам разделался с ними, только не так быстро. Стоит мне только вспомнить, что они сделали с Эллен…

— Да бросьте вы, Говард. Вы бы сто раз подумали, прежде чем сделать это — ведь вы больше всего трясетесь за свою карьеру. Разве не так? Мне все-таки не верится, что будущее человечества находится в ваших руках, и я благодарю за это Бога!

— Так вы собираетесь все рассказать? — Говард перешел на шепот.

Питер окинул его пристальным взглядом. Если он еще мог сомневаться относительно значимости Говарда как ценного специалиста, то сам Говард, судя по всему, не имел на этот счет никаких сомнений. Он считал себя незаменимым человеком.

— Я не знаю, что собираюсь сделать, — сказал Питер. — Буду действовать по обстоятельствам. Возможно, Говард, в своей области вы незаменимый специалист, но как человеку я дал бы вам совет.

— Какой?

— Постарайтесь поскорее повзрослеть!

Глядя вслед Говарду, удаляющемуся по залитой лунным светом лужайке в сторону клуба, Питер почувствовал что-то вроде опустошения, словно только что соприкоснулся с чем-то неприятным, нечистым, нездоровым. Ему уже приходилось испытывать это ощущение раньше. Как правило, оно сочеталось с другим чувством — недоверия собственным глазам, несмотря на всю кажущуюся очевидность увиденного. Питеру трудно было понять, как самостоятельная женщина, какой казалась Эллен Ландерс, и, судя по всему, далеко не пустышка Сандра могли связать свою жизнь с самодовольным и эгоистичным Говардом Делафилдом. Впрочем, подобное ему уже доводилось наблюдать среди армии молодых людей за два года поисков. Эти люди кичились отсутствием того, чего у них не было и быть никогда не могло, — отсутствием преданности и веры, даже самим себе, отсутствием веры во что бы то ни было, кроме ощущения настоящего момента, которым они только и жили, и признания неизбежности гибели и распада. Они не признавали кодексов чести и морали, не чтили традиций, за исключением лишь права на полную личную анархию.

Всякий раз сталкиваясь с таким отношением к жизни, Питер инстинктивно хотел бежать, закрыть глаза, спрятать голову в песок. Ему в такие моменты отчаянно хотелось искать родственные души, в ком он мог бы найти поддержку, но всякий раз он вспоминал, что именно они сами и создали этот ныне существующий мир. Он понимал, что лишь по счастливой случайности и благодаря своему окружению он, будучи всего на каких-то пять-шесть лет старше Говарда Делафилда, избежал этой участи и не стал частью этого мира. Конечно, он понимал, что Говард толком не относится ни к тем, ни к другим. Принадлежа к числу этих духовно искореженных, равнодушных людей, он все-таки не мог всецело оставаться частью их мира. Эллен Ландерс была той соломинкой, что удерживала его в этой трясине.

Однако сейчас бежать Питер точно не собирался. Здесь Эллен Ландерс, и она в беде. И где-то здесь могли быть люди, ради которых он приехал в Делафилд. Быть может, это они лежат сейчас в морге полицейского отделения. А быть может, и нет. Во всяком случае путь, по которому он шел все это время, должен быть пройден до конца.

Питер завел машину и поехал в отделение. Не сделав и мили, он завидел далеко впереди мчавшуюся навстречу полицейскую машину со включенной мигалкой. Она пронеслась было мимо, вдруг скрежетнули тормоза, и в заднее зеркало Питер увидел, как, развернувшись и включив сирену, она поехала за ним. Питер съехал на обочину, и уже через мгновение к нему подскочил полицейский.

— Мистер Стайлс?

— Совершенно верно.

— Все точно — белый «ягуар». Сержант Маклин ждет вас в отделении.

— А что случилось?

— Давайте вперед, я поеду за вами.

Стоянка перед отделением была забита машинами. Питер понял — понаехала пресса. Видать, Маклин уже знает разгадку. Или близок к ней.

Необщительный провожатый Питера самолично препроводил его в отделение. В приемной Питер понял, что был прав — больше десятка репортеров и фотографов ждали Маклина, чтобы взять у него интервью. Поначалу Питеру показалось, что он никого здесь не знает — наверняка все из Хартфорда или близлежащих мелких городков, подумал он, но вдруг заметил в уголочке притулившуюся в кресле знакомую фигуру. Можно было подумать, что Чарли Рейнольдс спит. Питер потормошил его за плечо, и снизу на него заморгали знакомые налитые кровью глаза.

— А, это ты, маэстро! Ну и где ты был?

— Да здесь, неподалеку. А что стряслось?

— Да вот я, похоже, вляпался по уши в эту твою историю, — посетовал Чарли.

— Какую еще историю?

— Ну, с твоей девчонкой, — пояснил Чарли. — Подожди-ка, нет ли у тебя с собой чего-нибудь выпить? Да нет, откуда у тебя! Ты еще слишком молод, чтобы носить при себе заначки. Свою-то я впопыхах оставил дома.

Питер заметил под замызганным плащом Чарли смокинг.

— Ты был на приеме в клубе? — спросил он. — А я искал тебя там, только не нашел.

— Да вот, пришлось оказать им услугу, — сказал Чарли. — Вечно так — сделаешь людям доброе дело, и тебя тут же берут в оборот. Им нужен был кто-нибудь из спортивной прессы для опознания парочки мертвяков. Я согласился.

— Ты знаешь, кто они?

— Одного хорошо знаю, другого не очень, — сказал Чарли. — А твоя девчонка, как я понял, порядком влипла.

— Она не моя девчонка. Но, Чарли, с чего ты взял, что она влипла?

— Сержант говорит, ты нашел тела. У него, похоже, все в ажуре, у этого сержанта. — Чарли облизнул пересохшие губы. — Мир словно вшами кишит совпадениями.

— Подожди-ка, Чарли, ну-ка растолкуй мне, о чем это ты.

— Один местный хмырь, который подвизается внештатным корреспондентом от Президентской ассоциации, должен был приехать опознать трупы и посмотреть, не имеют ли убитые отношения к турниру. Но он куда-то задевался, и поэтому вместо него пригласили старого доброго Чарли. Чарли, конечно, согласился и тут же наткнулся на старого знакомого.

— Где?

— Здесь, на холодных плитах в подвале. Не тот, что с разнесенным лицом, а другой.

— Ты знал его?

Чарли кивнул:

— В некотором роде. Зовут Джек Уинтерс. Правда, не могу ручаться, что мои знания о нем достоверны. Он говорил мне, что когда-то работал частным сыщиком и имел лицензию. В свое время влип в историю, когда раскрылось, что он спал с женой одного из богатых клиентов, у которого в то время шел громкий бракоразводный процесс. Лицензию отобрали. Я-то его знал как мелкого проныру, который вечно вертелся, чтобы подзаработать. По большей части в околоспортивной среде. Его вечно можно было встретить на крупных соревнованиях или чемпионатах, одним словом, там, где гуляют денежки и делаются немалые ставки. Постоянно вертелся вокруг меня и нашего брата журналиста, все пытался урвать кусочек от нашей кормушки в обмен на информацию, которой нас снабжал.