Я не понимал, что именно. Они оба сделали свой выбор. Они обрели свою семью. Джерри никогда не интересовался другими женщинами. По-своему он любил Лауру и был предан ей. Она заботилась о доме и ребятах. Джерри обеспечивал ее, и дом не оставлял желать лучшего. Но мне казалось, оба они испытывали какое-то чувство вины передо мной. И к тому же вели себя так, словно на мне лежала некая ответственность. Особенно Лаура. Словно она ненавидела мою свободу, мой уход в тот мир, где я всегда и собирался быть. Они с презрением отнеслись к тому, что я из деловых соображений сократил фамилию. Это, конечно, идиотство, но мне стало казаться, я несу ответственность за все то, чего у них не было. Лаура… ну, как будто я мог остановить ее в том, что она сделала. Словно я отвечал за это. Я перестал видеться с ними, пока Джерри не получил травму и не оказался в больнице. Тогда я навестил его. У него была полицейская страховка, но ее не хватало. Какие-то деньги у меня имелись. Я хотел помочь. Он и слышать об этом не желал. Словно я оскорбил его предложением помощи. Мне казалось, Джерри страдал от мысли, что, приняв от меня помощь, он тем самым даст понять Лауре, какую она сделала ошибку. То есть я и пошевелиться не мог без того, чтобы кого-то из них не обидеть. И когда я пришел тем утром — после того, как услышал о Джерри, — она вела себя точно так же. Полна ненависти ко мне, словно я был во всем виноват. И сегодня вечером… Ну да, полиция выдала ей идею, что причиной похищения детей была моя попытка разобраться в этой истории. — Когда он повернулся, Эприл увидела, что его глаза наполнены болью. — У меня никогда ничего не было, кроме любви к ней. Это она ушла от меня, а не я от нее!
— Сдается мне, Траск, что она до сих пор очень любит вас. И очень сильно.
— Я — вроде тоже женщина. Все мы немножко сумасшедшие. И несколько чрезмерно гордимся своими достоинствами.
Зазвонил телефон.
И Эприл, и Мейсон оцепенели. Затем он, как робот, сделал три или четыре шага к столику и поднял трубку:
— Мейсон? Это Макс Уолтер.
— Сейчас я не могу разговаривать, Макс. Я…
— Я слышал новость по радио. Боже мой, Мейсон! Я не могу помочь тебе… но послушай меня. Делай все, что они тебе скажут. Понял?
— Да.
— Я тебя предупреждал. Я говорил тебе… о той бочке с цементом!
— Повесь трубку, Макс. Я не могу занимать линию.
— Ага. Если я могу тебе как-то помочь… если ты хочешь с кем-то поговорить… даже с Маджентой… может, я смогу это организовать.
— Спасибо, Макс. Пока.
Он положил трубку и вдруг с силой грохнул кулаком по столу.
— «Делай все, что тебе скажут!» Это все талдычат. Преступники могут довести человека до смертоубийства! Они могут похитить детей, а нам остается лишь молчать и ничего не делать — кроме того, что они нам скажут! Да что это за мир, черт возьми?
Повернувшись, он пошел в темную комнату, снова повернулся и остановился, глядя на Эприл.
— Маленький мирок, состоящий не больше чем из двадцати кварталов к северу и к югу и из трех — к западу и к востоку. Мир, где правит Рокки. Говорят, ты и вздохнуть не можешь без его одобрения. И убить не можешь без его одобрения. И не можешь похитить детей без его одобрения. Что мне делать, Эприл? Просто сидеть и говорить «Да, сэр» и «Нет, сэр»?
— Думаю, что да, — тихо сказала Эприл. — Думаю, именно так вы и должны себя вести, пока дети не вернутся к Лауре.
У него вырвался сдавленный выдох, как из спущенного баллона.
— Конечно, вы правы. — Он прижал пальцы к векам закрытых глаз. Затем медленно опустил руки. — Я глубоко благодарен за ваш визит. Я не имел никакого права просить вас оставаться и слушать мои бредни. — Мейсон сделал шаг к столу и взял ее сумочку. — Спасибо. Большое спасибо.
— Вы хотите, чтобы я ушла? — Она продолжала сидеть в кресле.
— Нет, конечно же я не хочу, чтобы вы уходили! — заорал он. — Я себя чувствую беспомощным ребенком! Я хочу, чтобы меня кто-то держал за руку. Но вы сейчас рискуете приобрести сомнительную известность. Вы не можете так рисковать. Вы не можете…
— Знаете что, Траск? Пять лет я не имела отношения хоть к слабому подобию реальной жизни. В кино я не могла взять мужчину за руку без того, чтобы об этом тут же не было упомянуто в колонке светских сплетен. Я не могла иметь тех друзей, которые не нравились студии. Я не могла носить ту одежду, которая не нравилась студии. Я даже не могла высказывать мысли, предварительно не одобренные студией. И внезапно выяснилось, что во всем этом благословенном мире нет никого, кто хоть что-то по-настоящему значил для меня. И что я за это получила? — Она засмеялась. — Какие-то паршивые баксы! И вот в «Уолдорфе» вы мне на золотом блюде выложили вашу историю. Это настоящая беда, настоящая необходимость в помощи, Траск! И я подумала про себя: пять лет я стояла спиной к настоящей жизни — и все для того, чтобы стать величиной. И я сказала себе — к чертям собачьим! Вы хотите, чтобы я держала вас за руку, — и я тоже хочу держать вас за руку. Я хочу снова чувствовать себя женщиной, а не манекеном в витрине.
— Эприл!..
— Похоже, я слишком хорошо сжилась со своими ролями. — Она снова засмеялась. — Не верю даже своим собственным словам. Но все же думаю, Траск, что теперь все по-настоящему.
— Ты хотел держать меня за руку — так держи. Ты хотел поплакать — плачь. Если хочешь рассказывать пошлые анекдоты, или болтать о своей любовной жизни, или выплакать свои беды — валяй!
Какое-то мгновение он смотрел на нее и отвернулся, чтобы скрыть нежданные слезы.
— Да благословит тебя Бог, — пробормотал он.
— Чтобы стало легче, надо чем-то заняться, — небрежно сказала Эприл. — Тебе надо поесть. Бог знает сколько нам придется ждать их звонка. Тебе надо отдохнуть. А то ты прямо не в себе, друг мой. Так что ложись на диван. А я что-нибудь сооружу на кухне. Если можешь уснуть, поспи — и помни, что я здесь, и, если телефон зазвонит, я тебя тут же подниму. Когда придет время действовать, ты должен быть в форме, Траск. А теперь слушайся маму!
3
Открыв глаза на диване в гостиной, Мейсон резко, как от толчка, сел. Муггси, свернувшийся у него в ногах, выразил недовольство этим неожиданным движением. Он собирался спать еще долго и сладко, поскольку сквозь окно пробивались жаркие душные лучи утреннего солнца. Мейсон повернул голову. О наступившем утре свидетельствовали остатки яичницы и кофе на столе.
Свесив с дивана ноги, он сел, моргая. Затем увидел, как она возвращается из сада. Эприл выглядела живой и свежей, словно поспала несколько часов. Из кухни до него донесся запах свежезаваренного кофе.
Улыбаясь ему, она влетела в комнату:
— Я не хотела убирать отсюда тарелки. Боялась разбудить тебя. — Эприл стала собирать посуду.
— Телефон? — спросил он.
— Ничего. Ни звука.
Когда Муггси выбрался в сад встречать день, Мейсон посмотрел на часы. Двадцать минут восьмого. Через пять минут Си-би-эс запустит в эфир местные новости. Подойдя к приемнику, он включил его. Подходил к концу первый длинный кусок шоу Джека Стерлинга. Звучали последние ноты соло на тромбоне Тайри Гленна и мягкого урчания басовых нот пианино.
И вот пошел текст — о конференции мэров по вопросам бюджета, о задержке движения на железной дороге в Нью-Хейвене, об угрозе забастовки транспортных рабочих, если сорвутся переговоры о новом контракте. Профсоюзный лидер, как обычно, громыхал воинственными намеками. И наконец…
— Пока не поступало новостей о похищении двух маленьких детей покойного полицейского Джерри Трасковера. Два мальчика, Майкл и Дэвид, вчера днем были увезены из дома своих дедушки и бабушки в Поулинге, Нью-Йорк. Трасковер был тем самым полицейским, который ранним утром в среду потерял самообладание на станции подземки «Таймс-сквер», застрелил четырех человек и сам был застрелен при попытке к бегству. До сих пор миссис Трасковер ничего не слышала о похитителях ее двух маленьких сыновей. Полиция и окружная прокуратура действуют очень осторожно в надежде, что будут выдвинуты какие-то требования, а ФБР, собирающее свидетельства по этому делу, не исключает, что дети переправлены за границу штата. Те, кто в среду утром пали жертвой кровавой бойни Трасковера, известны своими связями с уголовным миром. Существуют опасения, что это похищение — месть, к которой прибегли друзья кого-то из убитых.
Мейсон выключил радио. Набрав номер оператора, он объяснил, что ждет важный звонок, который все никак не поступает. Нельзя ли набрать номер его телефона и проверить, в порядке ли он? Мейсон повесил трубку. Через несколько секунд телефон зазвонил. Все чисто.
Из кухни с кофейником и чистыми чашками вернулась Эприл.
— Чего они ждут? — спросил Мейсон.
Она расставила на столе чашки. Переносицу пересекла легкая морщинка.
— Я вот думаю…
— Да?
— А не наблюдают ли они за квартирой, Траск? Они могли засечь, что я у тебя, и не хотят говорить, пока не уверятся, что ты остался один.
— Почему? Это же ничего не меняет. Я сделаю все, что они потребуют, не так ли?
— И тем не менее. — Прохладными кончиками пальцев она коснулась его щеки. — Стоит тебе попросить, и я тут же вернусь.
— Не знаю, что бы я делал, не будь тебя здесь. Господи, я же уснул! Даже не верил, что это возможно. Должно быть, я заговорил тебя до смерти.
— Может, это звучит глупо, но давно уже я не чувствовала себя в такой мере человеком. Держись, Траск. Если я тебе понадоблюсь, то буду на другом конце провода. Представится возможность, и я к тебе приеду. Мы не знаем, что от них ждать. — Положив ему руки на плечи, Эприл привстала на цыпочки и легко поцеловала его в губы. — Держи хвост пистолетом, Траск.
Телефон дал о себе знать в десять утра. Это звонил Макс Уолтер. Есть какие-то новости? Новостей нет. Если появятся, Мейсон сообщит ему? Нет, если ему не дадут разрешения.
В час дня телефон зазвонил снова. Голос был незнакомым. Мейсон стиснул трубку с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.
— Мистер Траск, это Джордж Хаггинс из окружной прокуратуры, — сказал голос. — Мне известно, что пока вы ничего не знаете. Я был на связи с капитаном Силверменом. Если вы ничего не услышите до пяти часов, то направитесь в «Бар и гриль» Гаррити?
— Да.
— Если обстоятельства сложатся таким образом, мистер Траск, пусть Фланнери выложит карты. Не давите на него. Ничего не требуйте. За вами не будут следить, вас не будут прикрывать. Никоим образом. Мы не можем рисковать. Он не должен ничего заподозрить. Но не теряйте головы. Не обвиняйте его. Пусть он ведет свою игру. И слушайте! Может, он будет как-то увиливать. Потом мы с вами попробуем во всем разобраться. Если выяснится, что он что-то знает, не теряйте хладнокровия! Вам никто не сможет прийти на помощь. Просто запомните его сообщение.
— Вы думаете, что таковое будет?
— Во всяком случае мы должны их переиграть, мистер Траск. Удачи!
— Спасибо.
В 1.15 Мейсон позвонил Эприл Шанд в «Уолдорф». После первого же звонка она сразу схватила трубку:
— Траск! Есть новости?
— Никаких.
— Ох, Траск!
— Похоже, они собираются передать послание через Фланнери, когда я в половине шестого встречусь с ним. Окружная прокуратура свяжется со мной.
— Хочешь, чтобы я приехала и побыла с тобой, пока ты не отправишься на встречу?
— Больше всего на свете… Но не надо.
— Как скажешь.
— Эприл!
— Да?
— Можешь ли ты приехать потом? Ключ от дверей я оставлю под ковриком. Если ты будешь на месте, когда я вернусь… что бы ни случилось…
— Я буду.
Время тянулось невыносимо медленно. В обычно прохладной квартире Мейсона стояла невыносимая жара. Казалось, даже Муггси испытывал странное напряжение. Поскуливая, он жался к Мейсону. В три часа Траск принял душ и надел новый летний костюм. Десять раз проверил содержимое карманов — чековая книжка, ручка. Он ходил по комнате, пока его рубашка снова не взмокла от пота. Зайдя в ванную, он сменил ее — теперь на нем была темно-синяя спортивная рубашка, на которой не видны следы пота.
Телефон зазвонил в 3.30. Это был Силвермен.
— Хаггинс звонил тебе?
— Да.
— Я тут подумал. Может, ты и не получишь никакого послания… то есть прямым образом, понимаешь? Но он может попросить у тебя большую сумму — чтобы оплатить долг Джерри. Понимаешь? Если она будет больше чем пара тысяч баксов, ты поймешь, что он должен расплатиться с кем-то еще, не говоря тебе, с кем именно. Сколько ты сейчас можешь выложить?
— Я только что получил за права на мою книгу. Деньги лежат в банке. Я их еще никуда не вкладывал. Если потребуется, смогу распоряжаться семьюдесятью пятью тысячами.
— Неплохо. Сколько ты готов отдать за возвращение детей?
На щеке Мейсона дернулась мышца.
— Ты — сукин сын. Сколько же, по-твоему, я готов за это отдать?
— Успокойся, — посоветовал Силвермен.
— Это ты успокойся!
— Позвонишь после разговора с Фланнери?
— Позвоню.
В 4.45 Мейсон, покинув свою квартиру, направился в «Бар и гриль» Гаррити.
В 5.20 Мейсон уже стоял на другой стороне улицы, прямо под черно-золотой вывеской похоронной конторы Доннелли. Толпа докеров в рабочих комбинезонах, покинув пирсы, двигалась в восточном направлении, ибо в пять часов смена кончалась. Многие из них заворачивали к Гаррити. К половине шестого в заведении было шумно и многолюдно. Мейсон рассматривал толпу в надежде заметить Фланнери до того, как тот зайдет внутрь.
Рядом с баром Гаррити стоял дом из коричневого камня с вывеской над дверью: «Общественный клуб Томаса А. Макналти». Небольшая струйка людей поднималась по его ступенькам, исчезая за дверью.
В 5.28 Мейсон пересек улицу и зашел к Гаррити. Заведение представляло собой старомодный салун, с опилками на полу, с тяжелыми медными плевательницами, продуманно расставленными вдоль стойки бара красного дерева. Три бармена работали не покладая рук, чтобы обслужить громогласную, гогочущую толпу грязных после работы клиентов. На длинном столе были выставлены бесплатные закуски — салями, печеночный паштет, копченая селедка, маринованные помидоры с чесноком, острый перец, крекеры, ломти итальянского хлеба. Темные панели стен украшали художественные календари, со страниц которых полуголые молодые дамы зазывно смотрели на клиентов бара. Надрывался музыкальный ящик. В дальнем конце помещения мигал телевизионный экран. На него никто не смотрел.
Мейсона встретили заинтересованные, но недружелюбные взгляды. Он тут же перестал привлекать к себе внимание. Траск протолкался к стойке бара. Один из барменов в белом переднике спросил, что ему угодно.
— Я кое-кого жду.
— Жди хоть до посинения, сынок, — без улыбки сказал бармен, — но дай людям выпить.
Мейсон отошел от стойки. У него снова стала дергаться мышца на щеке. Он машинально вынул очки из нагрудного кармана и протер их. Слегка прищурившись, Траск присматривался к лицам в переполненном зале. Микки Фланнери не было видно.
Минуло 5.40.
Кто-то потянул Мейсона за рукав. Он повернулся.
— Прошу прощения, — сказал невысокий человечек, стоявший рядом. Траск посторонился, чтобы тот прошел к стойке. — Это вы Траск? — спросил малыш.
Роста в нем было не больше пяти футов двух дюймов. Одет в обычный для докеров рабочий комбинезон. У него была круглая клоунская физиономия, то ли веселая, то ли мрачная.
Мейсон засунул очки обратно в карман.
— Да.
— Микки не смог прийти, — сказал человечек. — Он попросил меня переговорить с вами. Меня зовут Мидж Магуир.
— Где он хочет встретиться со мной?
— Он не хочет. Все бумаги у меня с собой. — Магуир порылся в кармане рубашки. — Вы собирались выплатить долг за своего брата. Вот у меня записка.
Он извлек из кармана мятый лист бумаги и протянул его Мейсону. Это был стандартный банковский бланк, заполненный в пользу Джозефа Фланнери на пятьсот долларов и подписанный Джерри Трасковером. В левом углу с надписью «Сумма получена» стояло слово «Процент». Расписка была выдана четыре месяца назад. Мейсон надел очки и изучил документ. Затем засунул очки обратно в карман.
— Какой процент? — спросил он.
Магуир сморщил личико в насмешливой гримасе:
— Сколько полагается, мистер Траск, не так ли? Все по закону. Значит, за четыре месяца… это будет десять баксов.
— На чье имя выписывать чек? — сдавленно спросил Мейсон.
Улыбка Магуира стала еще шире.
— На контору Джозефа Игрока Фланнери. Игрок всегда использовал свое прозвище в подписи. Значит, передается в пользование Джозефа Игрока Фланнери сумма в пятьсот десять баксов. Конечно, вы не обязаны платить, мистер Траск. Мик просил передать вам, что вы не несете за долг брата ответственности. Но вы сделали предложение. Насколько я понимаю, он вас об этом не просил.
Помедлив, Мейсон нашел свободное место на стойке, вынул чековую книжку и выписал чек на пятьсот десять долларов — и ни центом больше. Вырвав бланк, он помахал им в воздухе, чтобы просохли чернила. Затем повернулся к улыбающемуся Миджу Магуиру.
— Просто потрясно, — сказал тот. — Семье Игрока эта наличка пригодится. — Он потянулся за чеком. Но Мейсон по-прежнему держал его на отдалении. У него дрогнул голос, когда он заговорил:
— Где остальное сообщение?
— Чего?
— Ведь Микки просил передать не только это. Так?
— Он просто дал мне эту бумажку. Если вы хотите платить — хорошо, если не хотите — тоже неплохо. Или так, или иначе.
Мейсон облизал пересохшие губы.
— Если у него есть еще кое-что, он знает, как найти меня. Мой номер есть в телефонной книге. Мейсон Траск. Восточная Девятнадцатая улица.
Магуир, который, казалось, был готов лопнуть от сдерживаемого смеха, собрался что-то ответить. Но его прервали звуки, которые ни с чем не спутаешь, — пистолетные выстрелы.
— Черт! — воскликнул он. — Кто-то палит в Общественном клубе! — Мидж вылетел из бара на улицу. Мейсон и остальные, толпясь, последовали за ним.
Из-за дверей Общественного клуба Томаса Макналти доносились выстрелы и возбужденные крики. По ступенькам скатился какой-то человек.
— Что там за стрельба, Фуззи? — крикнул кто-то.
— Какая-то трахнутая куколка устроила там бардак с пальбой! — заорал в ответ Фуззи. — Копов, конечно, нет на месте!
Но копы были. С необычной быстротой к клубу подлетели две патрульные машины. Четверо полицейских, выхватив оружие, взбежали по ступенькам. На человека, названного Фуззи, посыпался град вопросов.
— Влетела эта психованная баба, размахивая пушкой. И сразу же кинулась в заднюю комнату, где сидел Рокки с ребятами. Курок Макнаб увидел ее и кинулся перехватить. Она всадила ему пулю в плечо — боль, я думаю, была жуткая, но он повис на ней. Она стала палить прямо в дверь, пока мы не навалились на нее и не отняли пушку.
— Кто она такая, черт побери? — спросил кто-то.
— Это ты у меня спрашиваешь? Копы сейчас вытащат ее. Она прямо не в себе.
Мейсон, прижатый к стеклянной витрине Гаррити, ждал вместе с толпой, не в силах выбраться из нее. Внезапно его затрясло в головы до ног. До собравшихся донесся голос женщины, которая истерически хохотала.
Она появилась в дверях, с лицом, измазанным кровью, в грязном изодранном платье, — но она хохотала. Покатывалась со смеху. Копы тащили ее к одной из патрульных машин, но женщина отчаянно сопротивлялась.
Это была Лаура!
Сразу же вслед за ней из дверей клуба вышли четверо или пятеро мужчин. Впереди шел коренастый, крепко сбитый смуглый человек. На нем был дорогой костюм и не менее дорогая мягкая соломенная шляпа с яркой ленточкой вокруг тульи. Тронутые сединой виски и маленькие черные усики придавали ему удивительное сходство с киноактером Лео Каррильо.
— Эй, Рокки, как поживаешь после того, как побывал мишенью в тире? — крикнул ему кто-то.
Рокки Маджента поднял пухлую руку, и в лучах полуденного солнца блеснуло алмазное кольцо. У него был мягкий голос с сильным итальянским акцентом.
— Не стоит смеяться, ребята. Бедная женщина. От горя потеряла рассудок. Понятия не имею, почему она явилась в клуб. Но как печально видеть ее страдания.
— Кто она, Рокки?
— Да жена того рехнувшегося копа… Трасковера, что ли? Вы небось слышали по радио, что кто-то украл ее детей? Ужасно, просто ужасно. Дети вернулись домой… только что. Их доставили в сундуке. Мертвых. И мать чудных детишек… Она сошла с ума. Ее нельзя осуждать.
Странная тишина повисла над толпой. Рокки грустно покачал головой.
— Убийца! — раздался голос из задних рядов. — Грязный итальяшка, убийца! — Голос принадлежал Мейсону. Он стал пробиваться вперед, протискиваясь к Мадженте. Он был от него не ближе чем в десяти футах, когда Мейсона схватил десяток человек. Его лицо заливала зеленоватая бледность. — Убийца! — снова крикнул он.
— Кто этот человек? — спросил Маджента.
— Да брат того копа, — сообщил Мидж Магуир. — Он был у Гаррити, когда стрельба началась.
Мягкий взгляд карих глаз Мадженты на мгновение остановился на Мейсоне.
— Плохи, до чего же плохи дела у этой семьи. У человека, который смог убить двух невинных детишек, надо вырезать сердце. Но у тебя все перепуталось, как и у твоей невестки, Трасковер. Ты найди тех, кто убил этих детишек, и я сам помогу тебе вырвать ему сердце. Такие дела нельзя прощать.
Пока Мейсон с искаженным до неузнаваемости лицом сопротивлялся, пытаясь высвободиться, раздался звук полицейской сирены. Патрульная машина со скрежетом тормозов остановилась перед толпой. Из нее вылез мрачный капитан Силвермен. Он то ли не видел Мейсона, то ли не обратил внимания на него. Капитан направился прямо к Рокки Мадженте.
— Ты задержан, Рокки! — сказал он хриплым, сорванным голосом. — Давай шевелись.
Маджента улыбнулся:
— Задержан? За что, кэп?
— Как свидетель.
— Свидетель чего? — Маджента продолжал улыбаться.
— Это женщина стреляла в Курка Макнаба, не так ли? В твоей штаб-квартире. Попытка убийства. И ты свидетель происшедшего.
— Да тут есть десяток свидетелей. Бедная женщина. Я-то вам не нужен. Приглядите, чтобы о ней позаботились, кэп. Если ей потребуются деньги…
— Если мне придется забрать тебя силой, Рокки, я получу большое удовольствие.
— Значит, решили поиграть в крутизну, кэп? — не переставая улыбаться, спросил Маджента.
— Тебе еще не доводилось знать, каким я бываю крутым! — рявкнул Силвермен. — Это были дети полицейского!
Глава 4
1
Мейсон сидел в маленькой приемной психиатрического отделения больницы в Бельвью.
Он накинулся на Силвермена, который волочил за собой Рокки Мадженту, требуя ответить, куда дели Лауру. Ему объяснили, и в этот момент ситуация обрела, похоже, предельно гротескный характер. Рокки Маджента предложил Мейсону воспользоваться его машиной, чтобы добраться до больницы. Он продолжал играть роль глубоко сочувствующего человека. Полицейский оттащил Мейсона в сторону прежде, чем тот успел, совершенно по-детски, снова накинуться на Мадженту.
Вторая полицейская машина доставила Траска в Бельвью. Еще один коп, который по-настоящему помогал ему, привел его в приемную, и вскоре появился врач.
Он был очень усталым и молодым, немногим старше Мейсона.
— Вы — брат миссис Трасковер? — спросил доктор.
— Я — ее деверь.
Медик вытащил из кармана брюк платок и вытер взмокшее лицо.
— Ситуация действительно ужасная, мистер Траск… я правильно говорю?
— Да.
— Вы понимаете, что она в силу вполне понятных причин находится в истерическом состоянии, осложненном шоком?
— Давайте к делу, доктор. Насколько серьезно она пострадала?
Врач вскинул брови, как будто не поняв его. Затем кивнул:
— Вы имеете в виду физически? По сути, травм у нее нет. Пара царапин и синяков. Насколько тяжело она пострадала в другом смысле, станет ясно со временем. Да поможет ей Бог, мистер Траск, чтобы она справилась с этим, но не исключено, ей придется лечиться всю жизнь, чего сделать мы не сможем. У нее есть семья — братья, сестры, родители?
— В данный момент ее родители, пожилые люди, скорее всего, сами нуждаются в помощи. Почему она оказалась здесь, доктор?
Врач снова вскинул брови:
— Она здесь, мистер Траск, потому, что ее пришлось привязать к кровати, дабы она не причинила себе вред.
Мейсон вздрогнул:
— Я не это имел в виду. Почему я не могу забрать ее в какую-нибудь частную клинику?
— Формально она под арестом, — объяснил доктор. — По обвинению в покушении на убийство.
— Боже мой!
— Не сомневаюсь, что власти позволят перевезти ее, когда это будет возможно с медицинской точки зрения. Теперь ей ввели сильные успокоительные. И вряд ли имеет смысл сейчас ее беспокоить, пусть даже сегодня вечером вы и сможете получить разрешение.
— Она без сознания?
Врач покачал головой:
— Скорее всего, она словно плавает в водном пространстве, мистер Траск.
Мейсон поднял голову:
— Могу ли я увидеть ее? Разве ей не поможет, если она будет знать, что кто-то есть рядом… член семьи… тот, кто позаботится о ней?
Врач замялся:
— Я не хотел бы отказывать вам, мистер Траск. — Он окинул Мейсона оценивающим взглядом. — Вопрос в том, сможете ли вы это вынести. Вы сами на грани нервного срыва.
— Смогу, — сжав зубы, сказал Мейсон.
Глядя прямо перед собой, он проследовал за доктором, приковавшись взглядом к его коротко стриженному затылку. Они шли между койками — между стонущими, хохочущими и болтающими людьми, которые смотрели на них, но которых Мейсон не видел.
Внезапно врач остановился, и Траск едва не налетел на него. Они находились около кровати. Мейсон опустил взгляд.
Лаура лежала на спине, не в силах пошевелиться, потому что ремни перехватывали ее руки и ноги. На ней был какой-то бесформенный больничный халат. Лицо покрывала болезненная бледность, а бескровные губы слегка обтянулись, обнажая зубы. Она промокла от пота, который увлажнил волосы и струйками стекал по лицу. Зрачки, метавшиеся из стороны в сторону, остановились на Траске.
— Мейсон! — прошептала Лаура.
Задохнувшись, он опустился на колени рядом с койкой. Притронулся к холодной влажной руке, но она так дернулась, что Траск тут же убрал свои пальцы.
— Ты пришел!
— Конечно. Лаура, я не знаю, что говорить. Я…
— Ты хочешь помочь, Мейсон?
— Ты же знаешь, что хочу. Все, что угодно. Все, что надо!
Ее взгляд переместился в сторону врача.
— Наклонись ко мне, Мейсон, чтобы нас никто не слышал.
Он склонил голову, почувствовав щекой влажность подушки.
— Тебе позволят снова навестить меня? — напряженным шепотом спросила она.
— Конечно. И мы скоро заберем тебя отсюда… очень скоро.
— Когда ты придешь, Мейсон, принеси мне кое-что, — сказала Лаура, пропустив мимо ушей его последние слова.
— Конечно, — заверил он. — Твои вещи. Только скажи мне, что надо, и я захвачу.
— Тебе не позволят принести мне яд, — прошептала она, продолжая смотреть мимо него на врача. — Но может, тебе удастся пронести бритвенное лезвие! — Голос у нее вдруг окреп. — Все, что угодно, — лишь бы положить этому конец, Мейсон. Ради бога, прошу тебя! Пожалуйста, Мейсон! Пожалуйста!
Мейсон вскочил на ноги и, покачнувшись, ухватился за доктора.
— Вы слышали?
Медик кивнул:
— Не думаю, что встречи с вами или с кем-то еще помогут ей. Я хотел, чтобы вы это поняли, мистер Траск. Вот почему я и пустил вас. Когда лекарства окажут свое действие и она уснет, к ней придет спасительный покой.
Мейсон ничего не видел перед собой, и врач, держа за руку, вывел его из палаты. Пронзительный крик Лауры догнал Траска:
— Пожалуйста, Мейсон! Прошу тебя!
Они вышли в коридор, где их встретил полицейский в форме.
— Вас ждут в штаб-квартире, мистер Траск.
— Да, конечно, все, что угодно. — Мейсон с силой закусил нижнюю губу, чтобы справиться с диким желанием рассмеяться.
Они пошли по коридору, Мейсон и коп. Казалось, что коридор тянется на милю. С дальнего конца к ним шло некое крохотное существо. По мере того как оно становилось все больше, в нем появлялись знакомые черточки. И вдруг перед ним оказалась настоящая Эприл Шанд. У нее было каменное от ужаса лицо.
— Траск! — тихо сказала она.
— Посещала приятеля? — спросил он и снова закусил нижнюю губу.
— Я находилась у тебя дома, Траск, когда услышала по радио эту ужасную новость. Я поняла, что ты должен быть здесь. Ты ее видел?
Мейсон потянулся за очками, словно они были маской, которая может скрыть глаза. Он неловко вытащил их.
— Точнее, то, что от нее осталось. Сейчас у меня встреча с властями. У нас плохи дела, Эприл. Мы вступили в схватку с людьми, которые уничтожили всю нашу семью.
Она крепко взяла его за руки.
— Ее можно перевезти отсюда?
— Кто знает? Ты же понимаешь — она под арестом.
— Перестань притворяться, Траск! — резко бросила Эприл. — Слушай меня. Я останусь с ней, пока тебя не будет. Если ты представишь меня как своего доверенного друга, я заберу ее отсюда, пусть даже мне придется вытащить ее из постели и доставить в Верховный суд. Обо всем, что ей нужно, я договорюсь с врачами. Ты позволишь мне этим заняться?
Глазами полными слез он смотрел на нее.
— Черт возьми, да нет тут ничего особенного! — с той же резкостью сказала она. — Ты позволил мне быть твоим другом. Я могу помочь тебе только одним способом и предупреждаю тебя, что, когда я берусь за дело, чертям становится жарко, Траск.
— Если ты можешь хоть что-то сделать для нее… — начал Мейсон, но у него прервался голос.
Эприл сжала ему руку:
— Положись на меня.
2
Кондиционеры в окнах кабинета были не в состоянии справиться с густой пеленой дыма, висящей в помещении.