Глава 1
Зазвонил телефон.
Сон не принес Питеру Стайлсу отдыха и успокоения. Он лежал на огромной двуспальной кровати. Пошарив рядом с собой, он никого не обнаружил. Наконец он вынырнул из сна. Грейс была в пяти тысячах миль отсюда, а у него самого было полно проблем.
Телефон продолжал звонить.
Он глянул на фосфоресцирующий циферблат часов на прикроватном столике и увидел, что уже второй час ночи. Это могла быть Грейс. Звонок из-за океана; видно, она забыла о разнице во времени. Он лег поперек кровати и снял трубку.
— Да?
— Питер? Ты что, оглох? Что с тобой случилось?
Это была не Грейс. Звонил Фрэнк Девери, исполнительный редактор «Ньюсвью мэгэзин». Босс Питера.
— Вы знаете, который час? — осведомился Питер.
— Парень, я знаю, какой сейчас час, — сказал Девери. — Собирайся и как можно скорее прилетай в офис.
— В середине ночи?
— Пока одеваешься, включи радио или телевизор. Это сэкономит тебе время, — посоветовал Девери. — Поторопись, Питер.
Отбой.
Питер тихо выругался и включил светильник у кровати. Девери не стал бы звонить, не будь у него серьезной причины. Он гонял своих подчиненных как галерных рабов, но капризы и причуды ему не были свойственны. Рядом с часами на столике лежал маленький транзисторный приемник. Девери занимался новостями, и, скорее всего, он имел в виду, что идет сообщение особой важности, которое стоит выслушать.
»…И след обрывается в кинотеатре на Таймс-сквер».
Транзистор успел поймать драматический голос диктора на середине предложения.
«Повторяю, требование выкупа включает в себя три условия: миллион долларов в золотых слитках, освобождение двадцати восьми преступников из разных тюрем страны, свободный воздушный коридор для доставки их на Кубу или в Алжир. Если эти требования не будут удовлетворены в течение сорока восьми часов, начиная с этой полуночи, трупы сенатора Джорджа Вардона и Сэмюэла Селлерса будут выкинуты в каком-нибудь публичном месте и их место займут два новых заложника — люди, имеющие столь же весомую общественную значимость. Требования же похитителей возрастут».
Питер спустил с кровати единственную здоровую ногу — левую — и начал затягивать ремни протеза из алюминия, пластика и волшебных пружинок, которые имитировали сустав щиколотки. Голым он направился в ванную, продолжая слушать радио.
»— В студии Леонард Шайен, — сообщил диктор, — который только что вернулся из штаб-квартиры ФБР.
— Говорит Леонард Шайен, — произнес знакомый голос. — Без комментариев — это было единственным ответом, который мне удалось получить в ФБР. Расследованием на месте занимается инспектор Бач. Тем не менее в нашем распоряжении имеются кое-какие факты. Нам доподлинно известно, что, как только эта история выплыла наружу, президента в Белом доме подняли с постели. Нам доподлинно известно, что в соответствующих структурах было объявлено состояние повышенной готовности. Нам доподлинно известно, что все сотрудники, занимающие важные посты в правительстве, мужчины и женщины, — каждый конгрессмен, каждый сенатор, члены кабинета министров, советники президента, руководители судебных органов — круглосуточно будут охраняться военными, а также полицией и другими службами. Могу сообщить вам, что у Грейс-Меншен стоят два армейских джипа с солдатами, вооруженными пистолетами-пулеметами и автоматическим оружием, готовыми сопровождать мэра в любое место, куда он сочтет нужным отправиться.
За последние несколько лет во многих других странах случались похищения видных политиков и попытки шантажа правительства, но мы уверяли себя, что в Соединенных Штатах Америки такого быть не может. Так вот, в воскресенье утром это случилось. Правительство должно выплатить миллион долларов и освободить двадцать восемь преступников, обеспечив им свободный пролет в одну из вражеских стран или куда-то еще! Насколько мне известно, второго сообщения от похитителей пока не поступало; нет у меня сведений и о том, каким образом собираются выполнять их требования. Конечно, имеются определенные соображения. Тот факт, что список заключенных, которых требуют освободить, возглавляет имя Джереми Ллойда, позволяет сделать весьма существенные предположения».
Питер Стайлс замер, не успев окончательно вымыть лицо, и, чувствуя напряжение во всем теле, прислушался. Теперь-то он понял, почему ему звонил Девери.
Голос Шайена продолжал:
«Именно Джереми Ллойд был осужден несколько месяцев назад за преступную попытку нанести урон политической карьере сенатора Вардона. Многие радикальные группировки протестовали тогда против обвинительного вердикта, вынесенного Ллойду, и против сурового наказания, которое объявил суд. Остается только предположить, что за преступлением, которое этой ночью потрясло всю страну, стоит одна из таких групп, состоящая из друзей Джереми Ллойда».
Теперь Питер уже по-настоящему заторопился. Он выбрал костюм в шкафу, взял с полки свежую сорочку. Лицо его стало жестким и мрачным. Прослушав поток комментариев и сообщений, хлынувших из приемника, он уже был способен свести факты воедино. Сенатор Вардон остановился в отеле «Бомонд», одном из самых роскошных отелей Нью-Йорка, вместе со своим помощником, неким Эдвардом Закари. В понедельник утром сенатор должен был выступить с речью перед Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций, посвященной международным маршрутам доставки наркотиков. Тем ранним вечером — то есть вечером субботы — за несколько часов до похищения сенатор обедал у себя в номере в компании Сэмюэла Селлерса. После кончины Дрю Пирсона и ухода в отставку Уолтера Уинчелла Селлерс был, наверное, самым читаемым политическим обозревателем. После обеда сенатор и Селлерс решили пройтись по городу и «немного позабавиться». Когда миновала полночь, Закари начал беспокоиться. Он знал, что выражение «немного позабавиться» означало, что приятели могут где-то надраться и, не исключено, в компании таких молодых женщин, которые в глазах общественности не должны иметь ничего общего с сенатором Соединенных Штатов. Сэм Селлерс знал в Нью-Йорке всех и вся, от светских львиц до девушек по вызову, явно отдавая предпочтение последним.
Закари уединился в ванной комнате своего номера, чтобы сделать несколько конфиденциальных звонков. У него была на примете пара человек, которые могли знать, куда делся сенатор Вардон. Но не повезло. Закари вернулся в гостиную и сразу же заметил то новое, что в ней появилось. Точнее, под дверь люкса был подсунут из холла лист белой бумаги. Закари поднял его, а когда прочел рукописный текст, по спине у него побежали струйки холодного пота.
«Мы похитили сенатора Вардона и Сэмюэла Селлерса.
Они будут возвращены за выкуп, который состоит из:
1) миллиона долларов в золотых слитках;
2) освобождения из тюрем Джереми-Ллойда, Эстер Джеймс и двадцати шести других заключенных, задержанных по обвинению в заговоре против общества. Их имена перечислены внизу;
3) свободной доставки самолетом этих заключенных на Кубу или в Алжир.
Если эти требования не будут удовлетворены в течение сорока восьми часов, начиная с полуночи субботы, трупы сенатора Вардона и Сэмюэла Селлерса будут оставлены в каком-нибудь общественном месте. Вместо них будут захвачены два других высокопоставленных чиновника, а наши требования возрастут».
Подпись под текстом отсутствовала. Закари пробежал список имен тех заключенных, которых надлежало освободить. Он убедился, что список состоял главным образом из мужчин и женщин, отбывающих сроки за убийства, поджоги, взрывы общественных зданий, шпионаж и Бог знает за что еще. Закари позвонил в ФБР, и президента подняли из постели в Белом доме.
ФБР изучило записку с требованием выкупа. Ее проверили на наличие отпечатков пальцев, но нашли только отпечатки Закари. Бумага была самой дешевой, которую можно было купить в любом из тысяч станционных киосков. Агенты кинулись проверять маршрут, по которому в начале вечера отправились Вардон и Селлерс. Сенатор и Селлерс оставили отель «Бомонд» примерно около восьми вечера, дали на чай швейцару, который вызвал для них такси, и исчезли в завесе смога, который висел над городом. Водитель такси, которого все же разыскали, сообщил, что доставил своих пассажиров в центр Таймс-сквер, там они вышли в нескольких ярдах от кинотеатра, где шел порнографический фильм — «голое б…ство», как охарактеризовал его водитель. Обрывки разговора, которые удалось вспомнить водителю, убедительно свидетельствовали, что его пассажиры серьезно настроены посмотреть «порнушку». Девушка за окошком кассы никого не припомнила. Перед ней за день мелькают тысячи лиц. Так что след обрывался в кинотеатре, где сенатор Вардон и Сэмюэл Селлерс обсуждали, судя по всему, варианты новых поз в искусстве любви.
Тупик.
Глава 2
Питер выскочил из квартиры на Ирвинг-Плейс, прикидывая, повезет ли ему поймать машину. «Ньюсвью» располагался в районе Мэдисон-авеню и пятидесятых улиц. Он направился на запад по Парк-авеню. У обочины притормозила машина. Водитель продолжал слушать радио. Диктор излагал ту же цепочку фактов.
— Ну и в жутком же мире мы живем, — сказал таксист. — Никто не может чувствовать себя в безопасности.
— Меня пугают обе стороны, — заметил Питер.
— Правительство не может позволить, чтобы его шантажировали, не так ли? — насупился водитель. — То есть, если оно выпустит банду убийц и еще вручит им миллион баксов, наступит анархия. Верно? Заплати раз — и тебе придется платить снова и снова. Отпусти их — и другие парни поймают тебя на ту же удочку.
— А что бы вы сделали? — спросил Питер. Его мысли были заняты совсем другим, и он слушал вполуха.
Водитель издал кровожадный смешок:
— Я бы взял всю эту банду в двадцать восемь человек — мужиков вместе с куколками, которых похитители хотят вытащить из тюрем, — и поставил бы на середине Таймс-сквер. И сказал бы: «Чтобы через час были отпущены сенатор и Сэм Селлерс, а то всех вас покрошат из пулеметов!» Поменял бы их местами, вот что я бы сделал.
— Держите эту мысль при себе, — сказал Питер.
— Что вы имеете в виду?
— Кто-то может решить, что это хорошая идея, — объяснил Питер. — И тогда всей этой долбаной стране придется сидеть по бомбоубежищам, которыми никогда не пользовались.
Было пять минут третьего, когда Питер вошел в редакцию. Мисс Пегги Вудлинг выглядела такой свежей и ухоженной, словно было начало обыкновенного рабочего дня. Она кивнула Питеру. Фрэнк Девери считал, что лицом редакции должны быть симпатичные девушки, и Пегги Вудлинг была первостатейным экземпляром.
— Каким волшебным образом ты ухитрилась собраться за столь короткое время? — спросил Питер.
— Я занималась этим еще с прошлой ночи, — сообщила Пегги.
— Ты что, спишь стоя, чтобы ни морщинок, ни складочек?
— А вот пригласи меня как-нибудь вечером, и сам выяснишь.
Кабинет Фрэнка Девери был дальше по коридору. Девери был седовласым мужчиной пятидесяти с лишним лет с жестким, грубоватым лицом, его невероятная энергия — он работал по восемнадцать часов в день — превратила «Ньюсвью» в самое читаемое издание по всей стране. О нем ходили слухи, что он ведет себя как бесчувственный рабовладелец, но Питер знал его как человека, способного испытывать симпатию, сострадание и с искренней теплотой относиться к людям. Девери навещал его в течение тех ужасных недель и месяцев после аварии, которая стоила ему ноги. А когда, наконец, Питер решил отблагодарить его, Девери сказал, что действовал исключительно в собственных интересах:
— Не могу позволить, чтобы моего лучшего журналиста снимали с ринга.
Но Питер знал, что босс относился к нему с неподдельным дружелюбием и привязанностью.
В кабинете Девери был не один. Здесь же присутствовала мисс Уилсон, его энергичная и деловая личная секретарша. Девери не мог бы руководить редакцией без мисс Уилсон, и ходили слухи, что она незаменима для него и в свободное время. Но если слухи и были на чем-то основаны, то Девери и Клэр Уилсон умело хранили свои личные тайны.
Девери посмотрел на Питера:
— Что тебя задержало?
— Вы же сказали, чтобы я послушал радио. — Питер бросил взгляд на двух мужчин, которые сидели по другую сторону стола Девери. В одном из них он узнал Эдварда Закари — правую руку сенатора Вардона. Закари был очень худ и далеко не молод. Этим воскресным утром его седоватые волосы были взъерошены, и выглядел он так, словно спал, не снимая своего шерстяного костюма. У него был длинный заостренный нос, и временами он потягивал его, словно хотел оторвать.
Второй мужчина был примерно в возрасте Питера — тридцать — тридцать пять. Он был аккуратен и подтянут. У него была квадратная челюсть и светло-голубые глаза, холодные и проницательные. Он посмотрел на Питера, и тому сразу же показалось, что просканировано имя его портного на внутренней стороне воротничка рубашки.
— Инспектор Бач из ФБР — Питер Стайлс, — представил их Девери.
Питер сел в свободное кресло. Он примерно представлял, что сейчас будет, и радости не испытывал. Из нагрудного кармана он вынул черные очки и надел их. Если глаза скрыты, Бачу не так просто будет прочесть их выражение.
— Так вы слушали радио? — с ударением спросил Бач.
— Слушал, — согласился Питер.
— После появления первой записки, которую мистер Закари нашел подсунутой под дверь сенаторского люкса, похитители на контакт с нами не выходили, — сказал Бач. — Никаких указаний, как выполнить их требования — исходя из того, что правительство согласится их принять, — не поступало.
— А вы исходите из этого? — спросил Питер.
— Мы исходим из того, что должна быть возможность переговоров.
Питер извлек черную трубку из корня эрики и начал набивать ее табаком из кожаного кисета.
— Вы считаете, что сенатора и Селлерса схватили в этом кинотеатре? — спросил он.
— Там обрывается след.
Закари потянул себя за нос.
— Об этом нельзя сообщать публике, — посетовал он. — Вся страна будет потешаться над парой грязных старикашек. У меня есть кое-какая надежда, что ваш журнал поможет похоронить эту историю, мистер Девери.
Девери посмотрел на него так, словно его обоняния коснулся какой-то неприятный запах.
— Очевидно, сенатор собирал доказательства в поддержку законопроекта против непристойностей и порнографии? — Он расхохотался. — Тупой идиот!
— Как раз это объяснение мы и должны предложить публике, — сказал Бач. — Мы надеемся, что появится человек, который что-то видел, и, поняв, что произошло, он даст знать о себе.
— Сомнительно, — покачал головой Девери. — Разве что там была какая-то потасовка. В этом кинотеатре на столь увлекательных фильмах все смотрят только на экран.
Внимание Бача было сосредоточено на Питере.
— Мы столкнулись с трудностями, мистер Стайлс. Сегодня воскресенье. На уик-энд люди разъехались кто куда. Невозможно найти ни сотрудников сенатора, ни его адвоката. Недостижим и личный секретарь Сэмюэла Селлерса. Мистер Закари оказал нам кое-какую помощь, но ее недостаточно.
«Вот оно, начинается», — подумал Питер.
— Вы писали для «Ньюсвью» статью о Джереми Ллойде, — сказал Бач. — Глубоко копнули. И поскольку его имя возглавляет список заключенных, освобождения которых требуют похитители, вы можете оказать нам помощь. Вы должны знать, кто его друзья, с какими группами он поддерживал связь, кто, например, мог дружить с его женой.
На скуле у Питера дернулась мышца. Он мог только радоваться, что глаза его были скрыты темными очками. Не будь их, Бач увидел бы, что он готов вспылить.
— Любая информация, которую я нахожу в ходе своего расследования, не является общественным достоянием, — отрезал он.
— Да бросьте вы, мистер Стайлс, — сказал Бач. — Вы что, требуете особых привилегий? Вы не юрист и не священник.
— Но я и не сукин сын, — ответил Питер.
Девери хмыкнул.
— Вам стоит знать, инспектор, что у Питера есть предположение, что Джереми Ллойд стал жертвой министерства юстиции.
Бач не спускал с Питера холодного взгляда. Он сам работал на министерство юстиции.
— Вы считаете, Ллойд не виновен? — спросил он.
Питер развернулся на своем кресле. Он воспользовался ритуалом разжигания трубки, чтобы потянуть время.
Джереми Ллойд впервые предстал перед общественностью два года назад. Он входил в штат сотрудников сенатора и работал в Вашингтоне. В соответствии с его позднейшими показаниями в суде он через какое-то время пришел к твердому убеждению, что сенатор позволяет себе неэтичное поведение. Джереми установил, что сенатор использует определенные суммы денег, выделенных на избирательную кампанию, в своих личных интересах; что он оказывает особые услуги деловым структурам, дела которых разбираются в сенатском подкомитете, где он является председателем; что в виде благодарности за эти услуги сенатор получал и финансовое вознаграждение, и ценные подарки, такие, как автомобили, личный самолет, роскошный дом во Флориде. Кончилось тем, что Ллойд глубокой ночью проник в офис сенатора и сфотографировал документы, которые, как он утверждал, доказывали прегрешения сенатора.
С собранными им доказательствами Ллойд обратился в министерство юстиции, но увидел, что там не горят желанием выдвигать обвинения против сенатора. Тогда он направился в сенатский комитет по этике, но и там не получил поддержки. Наконец, он вышел со своей историей на Сэмюэла Селлерса, знаменитого вашингтонского репортера, и Селлерс заглотнул ее, как жаба мошку. Несколько сотен газет шумно подали историю о нечестности сенатора. На публикацию пришлось обратить внимание и министерству юстиции и комитету по этике. Джереми Ллойд в мгновение ока стал героем для тех людей, которых называли радикал-либералами, и активистов молодежных групп, что превозносят любого, кто кидает камни в истеблишмент. Сенатор Вардон оказался по шею в дерьме.
Внезапно приливная волна сменила направление. Официальное расследование раскопало некоторые неприглядные факты из прошлого самого Ллойда. И в конечном итоге доказательства Ллойда были объявлены дутыми, фальсифицированными и полностью фальшивыми. Сенатор, благообразный, седовласый джентльмен пятидесяти с небольшим лет, был отмыт от всех обвинений в неблаговидных поступках. Сэмюэлу Селлерсу волей-неволей пришлось сделать поворот на сто восемьдесят градусов. Из опасного врага он превратился в громогласного и преданного друга сенатора. Ллойд был арестован, обвинен во взломе и проникновении в охраняемое помещение, в фальсификации доказательств и в дюжине других противоправных действий. Он был осужден и приговорен к длительному сроку заключения в федеральную тюрьму.
Но чтобы восстановить в глазах общественности свою подпорченную репутацию, сенатор Вардон нуждался не только в оправдании суда. Он нанял классного специалиста по общественным связям. «Ньюсвью», наряду с другими изданиями, посетили высокопоставленные люди с просьбой помочь сенатору вернуть доверие общества.
— Тридцать пять лет в газетном бизнесе сформировали у меня достаточно циничное отношение к политическим фигурам, — сказал Девери Бачу. — Фасад этого общества исключительно редко соответствует тому, что оно представляет собой на самом деле. Но если судебное решение по Джереми Ллойду было правильным, значит, он совершил наказуемое деяние. Я терпеть не могу журналистику Сэмюэла Селлерса и не испытываю печали при мысли, что его можно будет вывернуть наизнанку. Так что я ответил тем шишкам, что отряжу на эту историю своего лучшего журналиста — Питера Стайлса. Они обещали сотрудничество. Я ничего не обещал. Я сказал лишь, что если Питер раскопает факты, которые не помогут сенатору, то, значит, быть по сему.
— И в конечном итоге вы пришли к выводу, что Ллойд не виновен? — Бач обратился к Питеру.
— Интуиция подсказала мне, что этот парень до глубины души верил в то, что говорил о сенаторе, — сказал Питер. — Ллойд никогда не отрицал, что он виновен во взломе и проникновении. Он не отрицал, что в его полицейском досье имелись данные о каком-то незначительном происшествии, которые, поступая на работу, он скрыл от сенатора. Он пошел на риск, зная, что его привлекут по всем этим пунктам, ибо верил, что, разоблачая сенатора, он действует на благо страны.
— Гнусный лживый крысенок! — воскликнул Закари.
— Но в одном я убежден — Ллойд действовал в одиночку, — продолжил Питер. — У него не было никого, кроме семьи. Не думаю, что у него были какие-то связи с группами активистов, с революционерами, с агрессивными черными. Они сделали из него фетиш, но я не верю, что он был связан с ними.
— Теперь связан, — буркнул Бач.
— Кто-то это сделал за него. Но ручаюсь, без его согласия.
— Почему они так поступили?
— Чтобы направить вас по ложному следу, — сказал Питер. — Чтобы вы гонялись не за теми, за кем надо.
У Бача лишь слегка дернулись уголки губ, что должно было означать улыбку. Он вытянул из кармана лист бумаги и протянул его Питеру:
— Это перечень имен тех, кого предписывается освободить из тюрем, после чего незамедлительно и беспрепятственно доставить на Кубу или в Алжир. Ллойд возглавляет его. Эстер Джеймс отбывает срок за доставку оружия и боеприпасов банде, которая убила в Иллинойсе окружного прокурора и пятерых полицейских. — Бач из-за плеча Питера ткнул пальцем: — Этот — из «Черных пантер», осужденный за взрыв четырех общественных зданий в Нью-Йорке. Этот — поставщик наркотиков, который сбывал свое зелье ученикам начальной школы в Коннектикуте. В результате четверо подростков, которым не исполнилось и четырнадцати лет, скончались от передозировки. Вот этот застрелил офицера и поджег штаб-квартиру Службы подготовки офицеров резерва в одном из колледжей Огайо. И так далее, Стайлс, вплоть до конца списка; за каждым из них тянутся насилие и смерть.
— Кроме Джереми Ллойда, — вставил Питер.
— Когда человек сидит в тюрьме, у него меняется отношение ко многим вещам, — сказал Бач. — Когда тебе светят годы за решеткой, а ты считаешь, что осужден несправедливо, то внимательно слушаешь каждого, кто предлагает помочь выйти на свободу.
— Итак?
— Итак, в каких вы отношениях с Лаурой Ллойд… с миссис Ллойд?
Питер с трудом перевел дыхание. Он не собирался сообщать Бачу, что мается бессонницей из-за Лауры Ллойд; что, когда не может сомкнуть глаз в темноте спальни, перед ним предстает ее лицо; что он видит во сне ее тонкую фигуру, ее правдивые карие глаза и ореол светлых волос; что от звука ее хрипловатого голоса он готов лезть на стенку. Он не собирался рассказывать Бачу, что видел, как она пытается помочь мужу, как старается избавить семилетнего Бобби от публичного внимания: от назойливых газетчиков, от бессердечных полицейских расспросов, от агентов министерства юстиции, правительственных юристов, да и от самого Питера, чья работа заключалась в стремлении обелить сенатора Вар-дона и тем самым безоговорочно уничтожить репутацию ее мужа.
— Она должна меня ненавидеть со всей силой души, — сказал Питер.
— Судя по тому, что я слышал, она относится к вам совсем по-другому, — заметил Бач.
— Что бы ни стояло на кону, задача Питера — найти истину, — вмешался Девери. Он посмотрел на Клэр Уилсон.
— Я послал мисс Уилсон взять интервью у миссис Ллойд — с точки зрения женщины.
— Она произвела на меня впечатление преданной жены, — своим спокойным, ровным голосом произнесла Клэр. — Преданной жены, отличной матери, женщины такого мужества, что она просто потрясла меня. В конце мы уже говорили по душам. Она знала, чего добивался Питер, он показался ей честным человеком. «Если бы все были так преданы правде, как Питер Стайлс, на нас с Джереми не обрушилась бы такая беда», — заявила мне она.
— Вот поэтому мне и нужна ваша помощь, Стайлс, — сказал Бач. — Лаура Ллойд верит, что вы не объедете ее на кривой.
Питер почувствовал, что в нем поднимается волна гнева.
— На какой кривой вы хотите, чтобы я объехал ее? — спросил он.
— Ничего подобного я не хочу, — сказал Бач. — Если я приду к ней и спрошу, обращался ли к ней кто-нибудь по поводу возможного похищения сенатора и возможного бегства ее мужа на Кубу или в Алжир, она мне ничего не скажет. Я для нее враг; я представляю министерство юстиции, которое помогло засадить ее мужа в тюрьму. Если она хоть что-то знает, то должна понять, как это опасно для нее, для ребенка, для ее мужа.
— Насколько велика опасность? — спросил Питер.
— Если вы правы и они лишь использовали Ллойда, чтобы сбить нас со следа, то, когда он сыграет свою роль, от него просто избавятся. Он никогда не попадет ни на Кубу ни в Алжир, ибо если он действительно так честен, как вы говорите, то при первой же возможности он должен связаться с нами. Предположим, что правительство откажется иметь дело с похитителями или не сможет договориться с ними. Предположим, что тела убитых Вардона и Селлерса будут выкинуты на лужайку перед Белым домом. Такая женщина, какой, по вашим словам, является Лаура Ллойд, не сможет этого перенести, как бы она ни ненавидела Вардона и Селлерса. Если она что-то знает, то заговорит. А похитители захотят получить стопроцентную уверенность, что она будет молчать. Если к ней явлюсь я, она решит, что я прошу ее предать кого-то, кто — пусть и ошибаясь — но пытается помочь ее мужу. Если же явитесь вы, она, по крайней мере, не будет иметь сомнений, честны ли вы с ней.
— Тебе она поверит, Питер, — подтвердил Девери.
— Я буду откровенен с вами, Стайлс, — сказал Бач. Он посмотрел на часы. — У нас осталось сорок пять часов. Мне нужна любая информация, которой она обладает. Очень нужна. Если мы сможем заранее представить, с кем нам придется вступать в переговоры, у нас появится преимущество. Я не хочу навлечь неприятности на миссис Ллойд. Но мне нужно знать, что ей известно. И я совершенно искренне не хочу, чтобы она пострадала.
— Так защитите ее! — вскинулся Питер. Желудок у него свело судорогой.
— Это уже сделано, — сообщил Бач.
Было уже почти три часа.
— Я увижу ее, как только настанет утро, — сказал Питер.
— Отправляйтесь сейчас же, — посоветовал Бач. — Утром может быть слишком поздно.
Питер встал. Что бы он ни чувствовал, черные очки не выдали его.
— Удачи, — буркнул ему вслед Бач.
Когда Питер вышел на Мэдисон-авеню, он увидел, что вход в здание радиовещательной компании Си-би-эс окружен солдатами в полном боевом облачении. Ему пришло в голову, что сейчас, несмотря на ранний час, миллионы людей по всей стране, скорее всего, слушают радио или смотрят телевизоры. Присутствие солдат позволяло предполагать, что в данный момент у микрофонов Си-би-эс творится нечто важное, достойное внимания. Десять лет назад, подумал Питер, похищение двух известных людей вызвало бы не более чем возмущенное похмыкивание за чашкой утреннего кофе. Но национальный климат изменился. Сегодня одно насильственное действие, по всей видимости, влечет за собой другое. Чудовищное убийство Шарон Тейт и ее друзей в Голливуде привело к другим вспышкам насилия; за взрывами последовали другие взрывы; насилие со стороны радикальных групп вызвало ответные действия других, противостоящих им группировок, которые провозглашали приверженность патриотическим ценностям, закону и порядку. Стоит поджечь бикфордов шнур одного преступления, как десятки опасных взрывов не заставят себя ждать.
Когда он пересек Парк-авеню и углубился в деловую часть города, попутное такси подхватило его и доставило в район Ирвинг-Плейс. У себя в гостиной он снял трубку и набрал номер Лауры Ллойд. Занято.
Чуть прихрамывая, он направился в спальню и открыл верхний ящик комода. Оттуда он вынул небольшой пакетик, завернутый в коричневую бумагу, который с трудом запихнул в боковой карман пиджака. Рядом с кроватью стоял отводной телефон, и он снова набрал номер. У Ллойдов по-прежнему было занято. Питер тихо выругался сквозь зубы. Он знал, что во время процесса над Джереми Лауру бесконечно осаждали звонками психи — кто-то угрожал, кто-то обращался с непристойными предложениями. В конечном итоге ей пришлось держать телефонную трубку снятой с рычага. Скорее всего, это началось снова.
С Лаурой Ллойд у него было связано очень многое. Все это Питер скрыл от инспектора Бача — как скрывал от всех остальных. Для миллионов читателей «Ньюсвью» Питер Стайлс был хорошо известной личностью. Его пронизанные личным отношением повествования снискали ему репутацию честного исследователя проблемы насилия в современном обществе. Примерно семь лет назад Питер вместе с отцом возвращался в своей машине с горнолыжного курорта в Вермонте. Два гогочущих хулигана, которые зигзагами спускались по извилистой горной дороге из курортного поселка, прижали их к обочине, и машина Питера внезапно перелетела через ограждение и, кувыркнувшись, свалилась в долину. Питера успели вытащить из обломков, и последним его воспоминанием перед тем, как он потерял сознание, был крик отца, сгорающего заживо. Питера доставили в больницу, где ему ампутировали правую ногу ниже колена.
Ему потребовалось длительное время, чтобы физически и психически оправиться после трагического инцидента. С помощью Фрэнка Девери и других друзей он сумел устоять. У него изменился стиль письма — из легкого и остроумного наблюдателя сцен общественной жизни он превратился в яростного крестоносца, обличителя бессмысленного насилия, которое, по всей видимости, становилось уродливой приметой времени.
Единственная область бытия, в которую он так и не смог до конца вернуться, были отношения с женщинами. В физическом смысле он чувствовал себя калекой.
Вернула его к жизни Грейс Майнафи, вдова давнего близкого друга, которого убили во время одного из маршей протеста. Когда ее раны затянулись и Грейс почувствовала себя готовой к отношениям с другим мужчиной, она однажды высмеяла Питера, услышав, что он не может смириться с физическим дефектом. Вскоре они поженились, и перед Питером открылся новый мир.
Грейс и ее первый муж были активистами Корпуса Мира на Ближнем Востоке. Примерно за год до похищения сенатора Вар-дона правительство обратилось к Грейс Стайлс с просьбой: не может ли она провести пару месяцев в Пакистане, чтобы организовать помощь для миллионов людей, умирающих от голода и болезней. Конечно, речь шла всего лишь о паре месяцев, но они растянулись до четырнадцати. Грейс была нужна там. С помощью государственного департамента Питер получил лишь две возможности нанести ей краткие визиты. Разлука была жестоким испытанием для них обоих.