-- Простите, дядя Джейкоб! Пусть Мак сделает это. Я обозлился, потому что из-за моей поганой ноги не справляюсь с лопатой.
      -- Анжело, не употребляй таких слов!.. Ведь я же просила тебя!
      Его лицо сделалось свекольно-красным. Ферман не выдержал:
      -- Пусть, Роза. На этот раз... Я бы и не так выражался, если бы Белла принадлежала мне. Ругань еще никогда никому не приносила вреда.
      -- Воскресное утро,-- Захныкала Роза.-- Всего час, как закончилась месса... Ладно, Анжело, я не сержусь. Но не говори так. Ведь ты же не хочешь быть похожим на этих мальчишек-хулиганов с улицы!
      -- Не такие уж они и хулиганы, мама.-- Билли Келл напускает на себя такой вид, но это ничего не значит.
      -- Хулиганские слова делают хулиганским мышление,-- сказал Ферман, и эта мысль, похоже, не возмутила Анжело.
      Вскоре я откланялся. Анжело вызвался проводить меня. Едва мы подошли к лестнице, он вдруг спросил:
      -- Кто вы, мистер Майлз?
      Это было в его стиле -- закончить разговор пренеприятнейшим вопросом. Я не имею в виду, будто меня обеспокоило мое марсианское происхождение -- нет, конечно. Мне не понравилось то, что придется уклоняться от правдивого ответа.
      -- Ничем не примечательный экс-учитель, как я уже говорил твоей матери. А в чем дело, дружок?
      -- Ну-у, ваша манера истолковывания некоторых вещей... э-э...
      -- Не такая, как у большинства людей?
      Он пожал плечами, и от этого телодвижения за версту несло тщательной продуманностью -- так оно было изящно.
      -- Я не знаю... Я встретил в парке одного старика, около месяца назад. Возможно, и он... Он обещал дать мне на время несколько книг, но больше я его не видел.
      -- Что за книги, не вспомнишь?
      -- Некто по имени Гегель. И Маркс. Я пытался взять Маркса в публичной библиотеке, но они выдать отказались.
      -- Сказали, что дети не читают Маркса?
      Он быстро взглянул на меня, и во взгляде этом явно присутствовала некоторая доля недоверчивости.
      -- Я мог бы взять их для тебя. Если хочешь.
      -- Возьмете?
      -- Разумеется! И эти, и другие.. Никогда не разберешься, что такое хорошо, а что такое плохо, пока не доберешься до первоисточника. Но пойми, Анжело,-- ты пугаешь людей. И тебе известно почему, не так ли?
      Он покраснел и, как всякий маленький мальчик, шаркнул носком ботинка по полу.
      -- Я не знаю, мистер Майлз.
      -- Люди думают строго определенным образом, Анжело. Они представляют себе двенадцатилетнего мальчика таким и никаким другим. Когда появляется ребенок, мысли которого не соответствуют его возрасту, у людей возникает ощущение, будто покачнулась земля. Это их пугает.-- Я положил ему руку на плечо, желая донести до него то, что не выразишь словами.
      Он не отстранился.
      -- Меня, Анжело, это не пугает.
      -- Нет?
      Я попытался скопировать его изящное пожатие плечами:
      -- В конце концов Норберт Винер<$FВинер Норберт (1894--1964) -американский ученый, сформулировавший основные положения кибернетики.> поступил в университет будучи одиннадцатилетним.
      -- Да, и у него тоже были сложности. Я читал его книгу.
      -- Тогда тебе известно многое из того, что я пытаюсь объяснить. Ну, а как насчет других книг? Что ты любишь читать?
      Он забыл об осторожности и воскликнул:
      -- Все! Все что угодно!
      -- Роджер!<$FRoger! -- Вас понял! (на жаргоне радистов).>
      Я стиснул его плечо, опустил руку и отправился наверх. Не уверен, но мне показалось, будто он прошептал мне вслед:
      -- Спасибо! Глава IV
      В полдень я сидел у себя в комнате, обдумывая свои действия и тщетно стараясь предугадать, какими будут следующие шаги Намира. Заглянул Ферман, разодетый и несерьезный. Заявил, что у него свидание с женой. В его возрасте, думаю, и в самом деле не стоит придавать особое значение воскресным визитам на кладбище. Он брал с собой Анжело и пригласил присоединиться к ним.
      Его "развалюхой" оказалась модель 58-го года. Едва мы потарахтели по Калюмет-стрит, Анжело показал мне модели 62-го и 63-го. Их линии восхитили меня. Мои спутники вовсю болтали о машинах, и я оказался единственным, кто заметил этот серый двухместный автомобиль. Он все время держался позади нас. А когда мы покинули городские улицы, последовал за нами и на хайвэй<$FХайвэй -- скоростное загородное шоссе.>.
      -- Кладбище не в Латимере?
      -- Нет. Родственники Сузан были родом из Байфилда. Она пожелала, чтобы ее похоронили именно там. Около десяти миль. Она была Сузан Грейнгер. Говорят, Грейнгеры жили в Байфилде с 1650 года... А мой папа приплыл третьим классом.
      -- Как и мой дедушка,-- сказал Анжело.-- Кому это теперь интересно?
      Ферман посмотрел на меня, прищурился и улыбнулся. Я сказал:
      -- Мир один, Анжело?
      -- Конечно. А разве нет?
      -- Мир один, а цивилизаций много.
      Он выглядел взволнованным.
      -- Ну что ж,-- сказал Джейкоб Ферман,-- я из тех, кому нравится идея насчет единого мирового правительства.
      -- А я боюсь этого,-- заметил я, наблюдая за Анжело.-- Сделаться монолитными так же легко, как для индивидуалистов убить индивидуализм, не познав его. Почему бы не существовать семи или восьми федерациям -- по числу основных цивилизаций?.. Федерациям, соблюдающим общемировой закон, признающий с их стороны право быть различными и неагрессивными?
      -- Думаете, мы когда-нибудь сможем получить подобный закон? -- с сомнением произнес Ферман.-- А каковы в этом случае гарантии против войны, Майлз?
      -- Гарантия только в моральной зрелости людей, и никаких других!.. Разумно организовнные политические структуры могли бы оказать значительную помощь, но риск войны не исчезнет до тех пор, пока люди не перестанут считать, что можно оправдывать ненависть к чужакам и присвоение силой. Главное -- человеческое сердца и умы, а все остальное -- механика.
      -- Ого, да вы -- пессимист!
      -- Вовсе нет, Ферман. Однако я напуган всеобщим стремлением видеть все исключительно так, как хочется тебе самому. В политике именно такое стремление дает волкам разрешение на вой.
      -- Хм-м... -- Старик стиснул костлявое колено Анжело.-- Как ты думаешь, Анжело, мы с Майлзом уже достаточно стары, чтобы не ломать голову над такими вещами?
      Анжело отверг бы подобный сарказм со стороны кого угодно. Но не стороны дяди Джейкоба. Он хихикнул и нанес кулаком по плечу Фермана воображаемый удар. Так мы дурачились до самого Байфилда. Серый двухместный автомобиль продолжал плестись позади, и я перестал обращать на него внимание. Дорога была прекрасной, а мое воображение могло перегреться. Однако Ферман вел машину с медлительной осторожностью, так что большинство машин обгоняли нас. Едва мы притащились на автостоянку около кладбища, серый автомобиль прибавил скорость и пролетел мимо. Водитель пригнулся, явно не желая, чтобы его увидели.
      Анжело был здесь не впервые: Ферман уже привозил его на кладбище. Мне бы следовало составить компанию Джейкобу и проводить его до могилы, но Анжело помотал головой и потащил меня на покрытый зеленью вал, расположенный в наиболее старой части кладбища. С точки зрения американца, там были совершенно древние захоронения, поскольку некоторые полуразрушенные надгробные камни были установлены еще три столетия назад, когда я был мальчиком. Анжело водил меня среди них без тени улыбки на губах, а ведь большинство молодых откровенно ржали бы, разглядывая труды давно умерших каменщиков, символически изобразивших ангелов круглоглазыми и с несколькими штрихами в камне вместо волос.
      -- Представляете, все, что у них было,-- это песчаник или как его там...
      -- Да, за прошедшие столетия вроде бы научились обрабатывать мрамор.
      -- Конечно! -- он рассмеялся.-- Ну что такое эти несколько столетий?
      Он сидел на валу, жевал травинку, качал ногой. Преисполненный спокойствия, с залитой солнечным светом седой головой, Джейкоб Ферман находился в полусотне шагов от нас и казался на своем острове созерцания более далеким, чем на самом деле. Он смотрел свысока на любую истину, которую видел в этом скромном землянином холмике и там, дальше, среди летних облаков и вечности. В человеке помоложе это могло бы показаться болезненно сентиментальным, по крайней мере для тех, кто всегда спешит навесить ярлыки на странности других. Но Ферман был слишком основательным и внутренне спокойным, чтобы беспокоиться о ярлыках. Потом он сел на землю и подпер голову рукой, безразличный как к сырости, так и к скрипу старческих суставов.
      Анжело пробормотал:
      -- И вот так каждое воскресенье, хоть дождливое, хоть солнечное. Да-да, даже когда идет дождь. Разве что тогда он не сидит на траве... И зимой -- то же самое.
      -- Думаю, он любил ее, Анжело. Ему нравиться быть здесь, где ничто не мешает думать о ней.
      Тем не менее я блуждал среди призраков. Мой нос ощущал запах хлороформа, мои глаза видели, как юный геркулес с тупой физиономией нависает над Шэрон в дверном проеме, а потом снова замечали серый двухместный автомобиль, которому давно следовало обогнать нас. Мелочи... Не случилось ничего угрожающего, кроме смерти Беллы. Тепло и прелесть этого дня делали абсурдным предположение, будто впереди может ждать угроза. Но даже в залитых солнцем тихих джунглях вы вдруг можете заметить краем глаза промелькнувшее среди зелени черное с оранжевым, полосатое нечто. А потом зашуршат среди полного безветрия листья... Я деланно зевнул, надеясь, что зевок покажется натуральным и придаст небрежность заданному вопросу.
      -- Ты ходишь в церковь, Анжело?
      -- Конечно.
      Его лицо стало неуловимо настороженным. Было вполне вероятно, что он догадывается о неслучайности вопроса, знает о моих попытках прощупать его мысли и желает знать, давать ли мне право на подобные исследования.
      -- Я даже пел в церковном хоре год назад,-- продолжал он.-- У мальчишки, стоявшего впереди меня, были уши, как у муравьеда. Я все время сбивался.-- Он запел чистым контральто, удивительно звучащим на открытом воздухе: -- Ad Deum qui laetificat juventutem meam... -- Потом пожевал травинку и улыбнулся.
      -- И это приводит тебя в восторг?
      Он захихикал:
      -- Теперь вы говорите как тот человек, с которым я беседовал в парке. Он сказал, что религия -- обман.
      -- Я не считаю ее обманом, все-таки мне случалось быть агностиком. Дело ы личной вере. В любом случае тебе следует ходить в церковь -- хотя бы только потому, что так считает твоя мать... Ведь она, я думаю, набожна, не так ли?
      Он быстро взял себя в руки:
      -- Да...
      -- Расскажи мне о Латимере.-- Я смотрел, как он покачивает здоровой ногой -- легко и изящно. Искривленная была в шине.-- Я мог бы поселиться здесь.
      Он проговорил с сомнением:
      -- Ну, он не велик. Люди говорят, запущен. Я не знаю...
      Полно пустых домов. Редко что случается. Пригородны хороши -как здесь. И когда выезжаешь за город... Господи, если бы я мог! Вы знаете, просто ходить целый день, взбираться на холмы... Я прохожу милю, а затем вот тут, сзади, начинает болеть нога. И прогулке -- конец...
      -- Думаю, я достану машину. Тогда мы могли бы выбираться на природу.
      -- Господи! -- его глаза загорелись надеждой.-- Провести целый день в лесу! Я мог бы взяться... Знаете, эта картина, та, что в вашей комнате... Думаете, там нарисовано место, которое я видел в действительности?.. Совсем нет. Я видел места, похожие на него... березы... Иногда дядя Джейкоб берет меня в поездки. Но когда я вылезаю из машины, он не отходит от меня ни на шаг. Беспокоится о моей ноге, вместо того чтобы позволить мне самому беспокоиться о ней. И оставить меня, когда я готов...-- Он замолк и посмотрел мне в глаза.-- Я люблю зверей. Знаете, такие маленькие существа, которые... Я читал, если сесть тихо в лесу, через некоторое время они начнут ходить вокруг и не бояться.
      -- Это правда. Я часто делаю так. Большинство птиц не обращают не тебя внимания, если ты не шевелишься. Наоборот, это их не беспокоит, это выглядит менее подозрительным. Ко мне достаточно близко подлетали иволги. И краснокрылый дрозд. А однажды на меня наткнулась лиса. Я сидел на ее любимой тропе. Она всего-навсего смутилась и обошла меня... Кстати, я тут встретил кое-кого из твоих друзей. В продуктовом магазинчике. Шэрон Брэнд.
      Его мысли все еще гуляли по лесу, и он произнес с отсутствующим видом:
      -- Да, она милый ребенок.
      -- В некотором роде ты вырос вместе с ней.
      -- В некотором роде. Года четыре-пять -- точно. Мама... не очень любит ее.
      -- Но почему? Я думаю, Шэрон -- славная девочка.
      Он сорвал свежую травинку и осторожно произнес:
      -- Родичи Шэрон -- не католики...
      -- А Билли Келл -- католик?
      -- Нет.-- Он был ошеломлен.-- Билли? Когда это я...
      -- Сегодня утром, Анжело. Когда мы нашли Беллу. Ты сказал: "Билли Келл может знать".
      -- Я так сказал? -- он недовольно вздохнул.-- Господи!..
      -- Ты еще сказал что-то об "индейцах". Кто они? Банда?
      -- Да.
      -- Твоего возраста?
      -- Да. Чуть старше.
      -- Хулиганы?
      Он улыбнулся, и это была улыбка, которой я никогда не видел. Словно он примерил хулиганство на себя, пытаясь понять, как он будет выглядеть в подобном костюме.
      -- Они считают именно так, мистер Майлз, но слушать их -- все равно что мазать битой по бейсбольному мячу.
      -- Похоже, ты не очень-то их любишь.
      -- Это свора...-- он замолк, оценивающе глядя на меня.
      Думаю, он решал, как я отнесусь к непристойности в устах двенадцатилетнего, и, похоже, принял решение не в мою пользу. Во всяком случае, закончил он совсем другим тоном:
      --Эти ублюдки никому не нравятся.
      -- А чем они вообще занимаются?
      -- Дерутся, не соблюдая никаких правил. кроме того, полагаю, воруют фрукты и продают их на обочинах дорог. Билли говорит, что некоторые из старших -- грабители, а у некоторых в карманах перья... Я имею в виду ножи.
      Мне не понравилась его улыбка. С его характером, который, мне казалось, я начинаю узнавать, у него не должно было быть подобной улыбки.
      -- Большинство из них,-- продолжал он, -- уроженцы... ну, того района, где живут бедные. Это южный конец Калюмет-стрит... Есть сигареты?
      Я достал одну сигарету и дал ему прикурить. Ферман не видел, но, думаю, с ним-то мы бы договорились в любом случае.
      -- Анжело! -- сказал я.-- А нет ли у "индейцев" конкурентов?
      Он пребывал в сомнениях совсем не долго.
      -- Разумеется! "Стервятники". Это банда Билли Келла.-- Он курил небрежно, глубоко затягиваясь и не кашляя.-- Вы знаете, я однажды видел, как Билли колет грецкие орехи. Просто кладет орех на бицепс и сгибает руку. Связываться с Билли Келлом желающих нет.-- Он помолчал и добавил таким тоном, будто пытался убедить себя в чем-то весьма значительном: -- "Стервятники" -нормальные ребята.
      -- И у тебя есть о чем разговаривать с ним? С этим самым Билли Келлом...
      Он прекрасно понял смысл моего вопроса, но притворился, будто до него не доходит.
      -- Что вы имеете в виду?
      -- Когда я впервые встретил тебя вчера, ты читал "Крития". Именно это я и имею в виду.
      Он ответил уклончиво:
      -- Книги -- далеко не все... Билли хорошо учится, все время получает "ашки"<$F"А" -- в США высшая отметка за классную работу.>.
      -- А как школа? Достаточно приличная?
      -- Нормальная.
      -- Но тебе приходится ломать комедию, верно?
      Он затушил сигарету о камень. И, помолчав, сказал:
      -- Они занимаются ужасными вещами. Может быть, я тоже. Иногда... Я не очень способный к математике. Да и к труду... Видели бы вы скворечники, которые я пытался сделать! Они скорее были похожи на собачью конуру.
      -- А к чему у тебя есть способности?
      Он скорчил рожицу"
      -- К предметам, которые у них не преподаются. К примеру, "Критий", мистер Майлз. Философия.
      -- А этика?
      -- Ну, я достал университетский учебник в библиотеке. Я не ожидал, что в нем так много доказательств. У них там Спиноза. Я и пытаться не стал.
      -- И не пытайся.-- Я схватил его за здоровую лодыжку, словно не позволяя ему прыгнуть.-- Ты опередил свой возраст, дружок, но до Спинозы ты еще не дорос. Не уверен, что даже я до него дорос. Если ты сумеешь одолеть его, это, разумеется, хорошо, но лучше пусть он подождет... Когда я работал в школе, я преподавал историю. Как насчет этого предмета?
      -- Они не преподают ее, а вдалбливают. Забивают твою голову лозунгами. Скажут вам одно, а потом вы возьмете книгу в библиотеке, и там совершенно противоположное. Ну и кто прав? Мне кажется, учитель преподносит нам все так, как он видит сам. Нам же остается только проглотить и выложить ему его же мнение. Если вы считаете иначе, вам "Е"<$F"Е" -- плохая отметка.> за достижения. В школьных учебниках говорится, что в 1776 году мы отделились от Англии, потому что британский империализм экономически душил колонии. Декларация независимости утверждает, что мы сделали это по политическим мотивам. А на самом деле -по обеим причинам, не так ли?
      -- Это были две из множества причин, Анжело.
      Я никогда не примирюсь с нашим притворством, Дрозма. Мне хотелось рассказать ему о том, как я наблюдал за кораблями французского флота, входящими в Чесапик перед Йорктауном<$FПод Йорктауном в октябре 1781 года американская армия одержала решающую победу в войне английских колоний за независимость. Франция в этой войне выступила на стороне американцев.>! Помню я и осеннюю бурю, поднявшуюся в тот день, когда бедняги в красных мундирах<$FКрасные мундиры во время североамериканской войны за независимость носили солдаты английской армии.> пытались переправиться через реку... Пожалуй, я не мог бы описать ему эту переправу подробно. Или мог бы -- не знаю...
      -- История не укладывается в планы любых преподавателей,-сказал я,-- потому что она бесконечно велика. Приходится производить отбор событий и фактов, и, производя подобный отбор, даже лучший из преподавателей не способен избежать своего предвзятого отношения к ним. Конечно, учителя обязаны напоминать вам об этой сложности, но, полагаю, не напоминают.
      -- Да, не напоминают. Федералистские документы тоже не все объясняют экономикой. Я читал их, а это не положено. Нет, учительница не ругала меня за это. Она сказала: прекрасно, что я предпринял такую попытку, но она боится, что это окажется выше моего понимания. А кроме того, пусть федералистские документы привлекательны своей стариной и интересны, но они не являются частью нашего курса. Так не буду ли я повнимательнее в классе и не продемонстрирую ли интереса к школьному курсу?
      -- Тебе не кажется, Анжело, что в некоторые дни попросту не стоит вставать с постели?
      Моя реплика ему понравилась. В приступе смеха он выронил изо рта травинку и тут же сорвал другую.
      -- Ништяк, мистер Майлз!
      На жаргоне тинэйджеров 30963 года это означает, что вы --молодец. Впрочем, Анжело употреблял такие словечки крайне редко. Ведь нормальным английским языком он владел более четко и красиво, чем любые взрослые, с которыми я встречался при выполнении этой миссии.
      -- А ты входишь в банду, о которой говорил? Я имею в виду банду Билли Келла... Ничего, если я лезу не в свое дело?
      Он перестал смеяться и отвернулся.
      -- Нет, не вхожу. Но, думаю, они бы хотели, чтобы я присоединился. Я не знаю...
      Я молча ждал, а молчать было нелегко.
      -- Если я сделаю это, -- сказал он наконец, -- мне бы не хотелось, чтобы узнала мама.
      -- А присоединившись, ты должен будешь согласиться со всеми их действиями, верно? Обычно это главное условие.
      -- Может быть, и так.
      Он спустился вниз -- лениво, руки в карманах. Передо мной снова был хулиган, показной и насквозь фальшивый. И я вдруг понял, что вторгся в область, где он не примет от меня никакого совета. И что он не собирается отвечать на незаданный вопрос. Его взгляд был не сухой, но полусонный. Он уже спрятался -- хоть и не очень глубоко -- в тысячецветной глубине души, которую я так никогда и не узнаю. И до конца жизни не забуду, как напоминал он мне порой небесное создание с картины Микеланджело "Мадонна с младенцем, святым Иоанном и ангелами". (Я купил неплохую копию и до сих пор храню ее. Иногда детская фигурка на ней кажется мне более похожей на Анжело, чем фотография. которая якобы говорит полную правду).
      -- Машина, которую я достану, -- сказал я,-- скорее всего, будет развалюхой, Как насчет форда пятьдесят шестого года?
      -- Отлично! -- он ослепительно улыбнулся и показал мне сомкнутые колечком большой и указательный пальцы правой руки -американский жест, который означает, что все в полном порядке. -- Любая старая колымага, и вы уже будете не в состоянии отделаться от меня.-- Анжело прихромал к ближайшей могиле и потер пальцем полуразрушившиеся буквы.-- Здесь лежит парень, который "отыскал свою награду 10 августа 1671 года, служитель Христа". Звали его Мордекай Пейкстон.
      Анжело принялся очищать паутину с наклонившегося, наполовину погрузившегося в землю камня. Потом вдруг опустил руку и сказал:
      -- Нет, ведь ему придется плести новую сеть. А кроме того...
      -- А кроме того, они с Мордекаем живут в полном согласии. Возможно, эта паутина принадлежит прямому наследнику паука, который знал Мордекая лично.
      -- Возможно,-- сказал он.-- Однако все остальные забыли Мордекая.-- Он сорвал несколько веселых одуванчиков и воткнул их в землю вокруг камня.-- Ему и его бакенбардам.-- Он поднял на меня сияющие глаза.-- Так обычно делает Шэрон. Выглядит лучше, верно?
      -- Гораздо лучше.
      -- Держу пари, у него были пышные бакенбарды.
      -- И он был человеком с большими странностями.
      Мы обсудили внешность Мордекая. Я предположил, что бакенбарды были рыжими, но Анжело заявил, что бакенбарды черные и щетинистые, Мордекай был толстяком и Сатана постоянно искушал его соблазнительной свиной отбивной. Мы угомонились, лишь когда вернулся Ферман, и не потому, что старик возразил бы против смеха.
      Помню, когда мы ехали домой, я снова видел сзади серый автомобиль. Едва мы остановились возле придорожного кафе, он пронесся мимо так же стремительно, как и в первый раз. В кафе Анжело уничтожил пугающее количество фисташкового мороженого. Когда мы снова загрузились в машину, он рыгнул, сказав: "О, хлористый водород!" -- и уснул, приникнув ко мне.
      Всю оставшуюся дорогу я находился в опасности. Но голова Анжело была не совсем на моей груди, да и спал он слишком крепко, чтобы заметить, что мое сердце бьется один раз в шестьдесят секунд.
      Что мы такое, Дрозма?
      Больше чем люди, когда следим за ними? Или меньше, когда разбиваем крылья о стекло? ГЛАВА V
      Следующую неделю моя память превратила в калейдоскоп незначительных событий.
      Проснулся поздно. Шэрон и Анжело водружали кучу булыжников, отмечая на заднем дворе место, где была похоронена Белла. Если бы я не был очевидцем вчерашней вспышки гнева, я мог бы предположить, что Анжело нравится это занятие. Но вот он сделал шаг за спину Шэрон, и притворство слетело с его лица. Это было лицо терпеливого человека, лицо, отмеченное печатью нежности,-как у взрослого, наблюдающего за детской игрой в "воображалки",-- лицо человека, вспоминающего леса, равнины и пустыни зрелости. Потом они отправились в южный конец Калюмет-стрит, в городские джунгли... Я сидел с пустой головой перед пишущей машинкой и убеждал себя, что "мистеру Бену Майлзу" следует поубедительнее играть свою роль, роль парня, всегда находящегося накануне написания книги, но никогда не совершающего подобного подвига... Посетили с Анжело "ПРО У ТЫ" (это было во вторник), но Шэрон не нашли, зато обнаружили в магазинчике маленького беспокойного чудака, оказавшегося отцом Шэрон. Он по-дружески поговорил с Анжело о бейсболе и ничем не был похож на сокрушителя чугунных плит... Встретил в баре Джейка Макгуайра, возвращающегося с работы в гараже. Мы начали с кражи, но в конце концов перешли на Анжело.
      -- Сидеть весь день, уткнувшись носом в книгу,-- вредно,-сказал Мак. Конечно, с его ногой он никогда не станет спортсменом, но даже при такой ноге это вредно. Он вырастет кривобоким чудаком. Если бы он был моим ребенком, я бы этому сразу положил конец. Но что мы можем сделать?
      Я не знал...
      Ничто на этой неделе не вызывало у меня подозрений о присутствии поблизости Намира.
      Я снова увидел Билли Келла из окна. Он играл с Анжело бейсбольным мячом на Мартин-стрит, и мне вдруг подумалось, что мое первое впечатление о нем может и не соответствовать истине. А не заблуждалась ли Шэрон?.. Да, он мучил ее, но, возможно, она сама спровоцировала такое поведение с его стороны. Играя в мяч, Билли казался совсем другим человеком. Он бросал так, чтобы Анжело не приходилось много двигаться, но, с другой стороны, ухитрялся заставить Анжело поработать. В поведении Билли не было снисходительности, а в громких замечаниях -- проявлений покровительства. Он не по-мальчишески серьезно старался дать Анжело возможность провести время с пользой. Устав от игры, они уселись на бордюрный камень -- светлая и темная головы, ведущие меж собой некую дружелюбную беседу. Беседа выглядела пустопорожней: Билли не казался ни настаивающим, ни убеждающим в чем-то собеседника. Когда Роза позвала Анжело ужинать, тот обменялся с другом странным прощальным жестом -- вскинул руку с вывернутой ладонью. Я помнил, что Билли Келл командует "стервятниками". Но Анжело ведь утверждал, что еще не присоединился к банде...
      В четверг вечером я ужинал с Понтевеччио. Компанию нам составили и обе старые леди. Роза старалась от души. Она так и порхала -с ее-то комплекцией! -- перед плитой и вокруг стола. Я поражался, как много, при ее крошечном доходе, тратит она на такие вечеринки. И все это вовсе не было расточительством, просто Роза по натуре была дарительницей, гостеприимство требовалось ее душе, как кислород телу. Получив возможность похвастаться красивой скатертью и напичкать гостей разнообразными блюдами, Роза становилась румяной и энергичной. Исчезла куда-то усталая, обеспокоенная,толстая женщина, и я видел перед собой мать Анжело.
      Миссис Дорис Кит, величественная, с седыми волосами, в сером шелке, при аметистовой броши, явно склонная к мишуре, заставила меня вспомнить, что когда я увидел ее впервые, она была в хлопчатобумажной рубашке и вопила от ужаса. Высокая -- шести футов ростом -- в те времена, когда ей еще не было нынешних семидесяти лет, она, по-видимому, отличалась весьма суровым нравом. Миссис же Мапп, думается, всегда была доброй и медлительной, а в юности -- и вовсе прелестница-возлюбленная. Хотя именно миссис Мапп некогда учительствовала -- преподавала искусство и музыку в старших классах женской школы. Что же касается миссис Кит, она никогда не предпринимала попыток сделать хоть какую-нибудь карьеру, кроме карьеры домохозяйки, и в достаточной степени воинственно сообщала об этом. Когда их мужья много лет назад почили вечным сном, две леди создали некий симбиоз, по-видимому, вполне устраивающий их, и собирались прожить в этом состоянии весь остаток своей жизни. Надеюсь, к ним придет счастье и умереть в один день.
      -- Анжело,-- сказала миссис Кит,-- покажи Агнес свою последнюю работу.
      -- Да я почти ничего не закончил.
      Она принялась любезно увешать его, как взрослого:
      -- Никто не может идти вперед без квалифицированной критики. Каждый должен внести свою лепту.
      -- Да я просто валяю дурака.
      Тем не менее его зацеловали и уговорили принести две картины. Отправляясь за ними, чертенок подмигнул мне. Три кобылы среди высоких трав, головы устремлены к приближающемуся огромному красному жеребцу. Цвета ревущие, как ветер в горах. Встреча бури и солнечного света, свирепая и радостная, кричащая и вызывающе сексуальная. Чертенка следовало бы хорошенько отшлепать... Другая картина была мягким сказочным пейзажем.
      Я должен был признаться себе, что леди были столь же смешными, сколь и трогательными. Их усердные замечания касались чего угодно, но только не очевидного.
      -- Цвет.-- отважно заявила миссис Мапп,-- слишком экстравагантный.
      -- Да,-- сказал Анжело.
      -- А эта нога немного длинновата. Думаю, тебе нужно рисовать с модели.
      --Да,-- сказал Анжело.
      -- А массы... Учись размещать массы сбалансированно, Анжело.
      -- Да,-- сказал Анжело.
      -- Теперь эта...-- миссис Мапп с немалым облегчением взяла в руки пейзаж.-- Эта... хм... неплоха. Она миленькая, Анжело. Очень даже миленькая.
      -- Да,-- сказал Анжело.
      Роза рассмеялась. Безо всякого намека на смущение, потому что чего-чего, а смущения в этой женщине, наполненной только сердечностью и восхищением, и быть не могло. После того как Анжело вернулся, унеся свои рисунки, она не отпустила руки от его кудрей. И в то же время она абсолютно не воспринимала своего сына в качестве художника. В той же мере, как книги, которые читал Анжело, были для нее страной за семью морями, так и рисунки двенадцатилетнего ребенка в ее представлении не могли иметь никакого значения для окружающего мира. Тот факт, что своей небрежной виртуозностью он уже достиг порога, к которому большинство художников стремятся всю жизнь, был выше ее понимания. Доброжелательное невежество стало для нее щитом, за которым она пряталась от реальной жизни.
      Пока старые леди помогали Розе с уборкой стола, Анжело показал мне свою комнату. Я не старался выглядеть сердитым и не стал ему объяснять, что ошеломить и шокировать маленькую миссис Мапп -невелико достижение. Он уже и сам понял это и казался весьма расстроенным.
      Комната была узкой и крошечной. Единственное жалкое окошко почти упиралось в тротуар на Мартин-стрит. Для койки, книжной полки и мольберта едва хватало места. И тем не менее это была студия, в которой создавались шедевры, недооценивавшиеся даже самим автором.
      Анжело вытащил из кипы, лежащей у стены, еще один рисунок. Рисунок казался простым и технически незаконченным, но художник был прав в своем нежелании продолжать с ним работу.