После уничтожения немцами нашего прикрытия в Иване-Пусте Попель усилил оборону по южной окраине села Верба четырьмя Т-35, взводом Т-26 и противотанковой батареей. В пехоту превращены автомобильный батальон, сапёрный батальон, ремонтная рота и экипажи танкистов, потерявших свои машины. За счёт этих подразделений и частей отряду удалось, не рассредоточивая танки, занять круговую оборону, прикрываясь с тыла рекой Иквой, а с фронта сильным боевым охранением, выставленным по рубежу Млынув, Сады Мале, Пиратын, Бялогрудка, Верба.
      Узнав, что Кривуля с ротой ушёл на разведку, я поехал со штабом Попеля в Бялогрудку.
      На пыльной дороге через ржаное поле мы увидели большое стадо свиней. В багряно-золотистой дымке взбитой пыли медленно плелись породистые йоркширы с запавшими боками, измученные переходом и жарой. Один из гнавших стадо, крестьянин лет пятидесяти, в жилете поверх полотняной сорочки, скинув фетровую шляпу, поздоровался со мной.
      - Будь ласка, товарищ командир, скажить нам, чи не возьмете вы наших свиней на мясо? А то вси воны запалятся, передохнуть.
      - Почему же передохнут? - спросил я.
      - А тому, що вже другой день нияк не наздоженем хоч яку воиньску часть. Сегодня в ночи мало немцы не забралы. Ще одного такого дня, як оце був, воны не выдержать. Дайте нашему колхозу справку, що взяли для армии в щот поставок, а то получится, що ни государству, ни колхозникам.
      Я подошёл к полковому комиссару Немцову и доложил ему просьбу колхозника, добавив, что экипажи сегодня не ели, кухни же неизвестно, когда придут.
      - Нельзя, - коротко ответил он. - Крестьяне увидят, подумают, что мы мародёрством занимаемся. Вот что, - сказал он подошедшему колхознику, можете гнать стадо, не торопясь, мы вас прикрываем.
      - Як хочете, а сподручнише було б скотыни попасть до нашего войска. За охрану же спасибо, - накинув высоко-верхую шляпу с отвисшими полями, колхозник зашагал в голове стада по дороге на Кременец.
      Жаль, не плохо бы подкормить экипажи. А ведь колхозник, пожалуй, прав: ни государству, ни колхозу! - если только Рябышев не пробьётся к нам.
      Приехав в Бялогрудку, Попель остановился на западной окраине леса.
      Бессонные ночи дают себя знать.
      - Никитин, - прошу я, - разбудите меня, как приедут наши.
      Сваливаюсь на корму моей машины. Её ребристые жалюзи кажутся мне приятнее всех подушек...
      Чувствую, что меня тянут за ноги, как будто железным скребком дерут затылок и почему-то кричат: "Вай... вай..." Просыпаюсь. Оказывается, это будит меня вернувшийся из разведки Кривуля, кричит: "Вставай!" Вскакиваю, узнаю, что колонна немецких танков на большой скорости приближается к Бялогрудке, бегу в штаб, думаю: "Полк Болховитинова за Птыча, другие танки далеко севернее. Пока их вызовут, немцы разгромят наш штаб".
      - Спокойнее, спокойнее! - приказывает Васильев. - Контратакуем моими KB и разведвзводом БТ. Всему личному составу к Зофьевке отражать атаку. БТ тоже туда! - крикнул он мне уже на бегу. - Немцев, KB за мной!
      Спустя пять минут выхожу со своей ротой на южную окраину Бялогрудки. По дороге, которой прошло стадо свиней, колонной движутся немцы. До них около километра. Нет, это не танки. Ясно различаю мотоциклы с прицепами, тяжёлые бронемашины, вслед за ними лёгкие.
      Подошли KB Попеля и Васильева. Они встали в саду правее меня. Васильев неотрывно рассматривает в бинокль немецкую колонну.
      - Не шевелиться! - приказывает он.
      "Что это может быть за колонна?" - спрашиваю я себя. О нашем существовании эта колонна не подозревает. Нахально идёт, даже головного дозора не выслала.
      Васильев подозвал меня к себе и поставил задачу: на максимальной скорости вырваться к хвосту колонны и прижать её с тыла к лесу.
      Чтобы развить максимальную скорость, отвожу свои машины назад, за дома. С нетерпением наблюдаю, когда же взовьётся над танком Васильева красный флажок - сигнал к атаке. Вижу, как задымились выхлопные трубы КВ. Заводим моторы. С трудом сдерживаюсь, чтобы не дать команду: "Вперёд!" Но вот KB тронулся с места. Васильев опускается в башню и даёт мне сигнал. Взвыв моторами и развивая скорость, наши танки вырываются из-за дома к роще.
      Немцы провожают нас недоумевающими взглядами, не понимая, что это за танки. Внезапностью появления и движением без огня я выигрываю время и достигаю хвоста колонны, раньше чем немцы соображают, что это мчатся советские танки. Только теперь открываем огонь. Снаряд за снарядом посылаем с такой скоростью, какую мы с Никитиным можем дать. Гадючка снизу ободряюще кричит нам:
      - Дай ему! Готов! Следующий справа. Ага, готов!.. Оглядываемся назад. Далеко позади, вторя нам басами своих орудий, движутся два KB Васильева. Тяжёлые трёхосные пушечные броневики немцев в панике спешат сойти с дороги. Не отстреливаясь, рассыпаются они по опушке, как испуганные тараканы из-под поднятой половицы. Отрезая дорогу для отхода назад и по полю к Козину, мы огнем подстёгиваем их к лесу.
      Одна за другой вспыхивают немецкие машины, поле затягивается отвратительно пахнущим масляным дымом. Трёхосные тяжёлые броневики, достигнув леса, упёрлись в него. Им не пройти между деревьев. Лес встречает их орудийным огнём сорокапятимиллиметровок. Это артиллерийский взвод нашего разведбатальона подоспел на помощь. Танк Васильева на всём ходу ударяет носом немецкий броневик. Тот переворачивается, а танк всей тушей, задрав нос и пушку вверх, взбирается на него и, не успев перевалить, с треском оседает. Броневик раздавлен, как пустая яичная скорлупа.
      - Ого! Вот это пресс! - смеется Никитин. Не многим немецким машинам удалось спастись. Открыв люки, солдаты выбрасывались на землю и старались ползком прорваться сквозь наше огневое кольцо. По документам убитых установлено, что нами разгромлены подразделения разведывательного батальона 12-й танковой немецкой дивизии.
      Васильев послал меня с приказом к Болховитинову, полк которого занимал оборону в Трытынах. На обратном пути, подъезжая к лесу севернее Птычи, где остановился со своим штабом Попель, я услышал позади пушечные выстрелы и, оглянувшись, увидел, что следовавший за мной танк Зубова остановился и экипаж забрасывает корму горящей машины землей. Зубов сигналит мне: "Противник сзади".
      В двух километрах от нас, севернее Бялогрудки, разворачивались в боевой порядок немецкие танки силой до полка. Нас обстреляла их разведка.
      Взяв танк Зубова на буксир, я потащил его в лес, на КП Попеля. Там у штабной KB Попеля и Васильева окружала группа командиров, возбуждённо, наперебой рассказывающих о перипетиях боя. Я прервал эту оживлённую беседу докладом о появлении немецких танков. Попель сейчас же бегом кинулся к опушке, крикнув на ходу:
      - Хлопче, за мной! Показывай!
      Все командиры выбегают на опушку. Невдалеке рвутся бомбы. Попель, не обращая на них внимания, наблюдает в бинокль за развёртыванием немцев.
      - Как только отбомбятся, танки пойдут на нас атакой, - говорит он, точно радуясь этому.
      Немецкие танки разворачиваются на высотках со стороны Бялогрудки, в двух километрах левее Трытыны. Но из Трытыны их должно быть не видно: буйные сады и кудрявая роща на южной окраине села закрывают Болховитинову обзор. Значит, его два батальона, стоящие там, не придут нам да помощь...
      - Это, друзья-товарищи, не броневики, - опуская бинокль, говорит Попель, оборачиваясь к нам. - Это, братцы, главные силы немецкой танковой дивизии. Лесом из Буд пришли, черти! Хитро!
      - Ну и хорошо! - перебивает его Васильев. - Чем больше их в поле, тем веселее нам, не нужно будет бегать за ними по дорогам.
      - Оце добре! Дуже добре сказано. Эх, полковых танков здесь нет, сюда бы их! - мечтательно говорит Попель. - Вы что же предлагаете контратаковать? - спрашивает он Васильева.
      - Нет, атаковать! - с улыбкой отвечает Васильев. - Ударить с левой. Народ говорит: "Когда Иван-левшак бьёт, не всякий даже крещёный выдерживает".
      Он приказывает адъютанту привести сюда все танки, стоящие у КП, и расставить их вдоль опушки. "Что он задумал?" - я пытаюсь разгадать его замысел. Он подзывает меня.
      - Вот вам письменный приказ. Живым или мёртвым, но вручите его подполковнику Болховитинову. Срок - пятнадцать минут. Передайте устно: как только немцы двинутся на меня в атаку, пусть ударит им во фланг и уничтожит. В бой ввести оба батальона.
      - Да пусть не оглядывается назад, что у него мало!.. - уже вдогонку мне кричит Попель.
      Опять мелькают домики и сады разбросанного села Трытыны.
      - Где немцы? - читая приказ, спросил меня Болховитинов.
      - Там, - показал я на южную окраину села. Болховитинов приказал своим комбатам снять оба батальона с обороны и вывести в сады южной окраины, где он будет их ждать.
      - Едем туда! - предложил он мне, вскакивая на свой КВ.
      Жарко, тихо. Только издалека доносится приглушённый расстоянием шум моторов.
      Оставив танки в саду окраинной хаты, взбираемся на её соломенную крышу. Отсюда видим весь боевой порядок противника.
      Немцы идут в атаку двумя эшелонами, построенными шахматным порядком. Я смотрю на это точно рассчитанное движение, и мне кажется, что кто-то невидимый, скрытый завесой пыли и дыма, передвигает по полю огромную шахматную доску.
      - Не менее двухсот танков, - говорит Болховитинов. Холодок пробегает по коже. Беспокойно оглядываюсь назад на село. Где же наши? Каждая минута дорога! Но на улице, ведущей к центру села, пусто и тихо. Только где-то на северной стороне слышен гул заводимых моторов и сквозь зелень виднеются сизые дымки.
      - Наших всё нет... - взволнованно говорю я.
      - А, чёрт! - ругается Болховитинов. - Если опоздают, всё пропало. Тут момент... Да, да! Батальоном Мазаева - во фланг второго эшелона, батальоном БТ - по тылу первого. Так буду бить! - вслух принимает он решение и, легко соскочив с крыши, бежит к моему танку, чтобы поторопить замешкавшиеся батальоны.
      "Тут момент..." - повторяю я про себя. "Если опоздают, сяду на его KB и ударю по первому эшелону. Выиграю момент, а там подойдёт Болховитинов. Иначе атака этой массы раздавит горсточку Попеля и Васильева".
      Но вот справа за хатами, параллельно улице, замелькали Т-26.
      - Едут, едут двадцать шестые! - радостно кричу Болховитинову, уже вскочившему на мой танк.
      - Я мигом! Только задачу поставлю. Перехватите БТ! - кричит он мне и скрывается за садом.
      Немцы, как бы предчувствуя что-то, держатся за пределом прямого выстрела. Не видят ли они меня? Из предосторожности прижимаюсь к крыше, наблюдаю за полем из-за трубы, волнуюсь, что Болховитинов запаздывает с атакой, думаю, что ста-нет с жидкой цепочкой, выставленной Васильевым на опушке леса, если на неё навалится эта движущаяся по полю гигантская махина. Внизу рычит мотор танка. Оглядываюсь - Болховитинов вернулся.
      - Где первый эшелон? - спрашивает он, пересаживаясь в свой КВ.
      - Поравнялся с нами. Правым флангом приближается к селу. Где же БТ?
      - Ещё нет.
      - Чего ждать? - в нетерпении спрашиваю я Болховитинова. - Давайте вдвоём ударим по первому эшелону, не то поздно будет. Второй эшелон подходит! - кричу я, завидев приблизившуюся в легком облаке пыли вторую половину шахматной доски. - Средние, Т-4.
      - Обождём ещё, - отвечает Болховитинов и приказывает своему замполиту, сидевшему за башнёра, дать сигнал батальону Мазаева: "В атаку!"
      Низко, над самыми садами, поплыли красные ракеты. Точно по мановению руки, из окраины села во фланг немцам выкатилась линия танков Т-26, чуть правее - вторая, дальше - третья. "Уступом влево", - определил я боевой порядок.
      - Мазаев пошёл! Сейчас сцепятся! - кричу я Болховитинову.
      - Ну, теперь и мы в атаку. Слезай! - командует он мне. - Прикрываться будешь моим танком.
      Высадив из машины своего замполита и приказав ему направлять танки БТ за ним, он даёт механику команду:
      "Вперёд!" В последний раз оглядываю поле, далёкую опушку, выступ леса. Там тишина. "Нет, не увидеть мне больше тех, кто остался там, на КП. Не привезти им радостной вести!" - думаю с тоской. Я уже обернулся, чтобы спрыгнуть с крыши, когда из-за угла выскочила первой БТ. За нею, взбивая пыль, замелькали остальные.
      - Стой, стой! - кричу я таким зычным голосом, какого и не подозревал у себя.
      - Не останавливайте! - кричит Болховитинов. - Пусть на ходу принимают сигналы. Сигнализируйте направление атаки и четвертую скорость.
      Он поднял жёлтый флажок-сигнал "Внимание!", и я увидел, как первая машина чётко повторила его.
      - Поймут! - радуется Болховитинов и повторяет механику команду: "Вперёд!"
      Его замполит едва успел вскочить на танк. Мною овладевает буйная радость. Танцую на крыше. Поднимаюсь на конёк и сигнализирую в сторону леса, где КП Попеля и Васильева. Как хочется, чтобы они поняли меня, не волновались, увидев вышедший в атаку, да и то С опозданием, только один KB Болховитинов а! До них далеко, они меня, конечно, не услышат, но я кричу, как будто они тут, рядом со мной:
      - Всё в порядке!
      БТ уже подходят к моей хате. Левой рукой я показываю каждой машине четыре пальца, что означает: "четвёртая скорость", правой даю направление движения. Командиры кивают мне головой, мол, понятно, опускаются в башни, и БТ, как стрелы, выпущенные из лука, взревев моторами, вылетают из улицы. В стремительном беге они опережают KB Болховитинова и на моих глазах съедают пространство, отделяющее их от первого немецкого эшелона, который, удаляясь к лесу, не видит за собой погони.
      Но вот KB Болховитинова остановился, из его пушки сверкнуло пламя, правофланговый немецкий танк задымился. БТ ворвались в строй немцев, дружно и часто заработали пушками. Вторя им, из леса со стороны КП сверкнула цепочка орудийных вспышек. Из-за выступа леса выплыли KB Васильева и Т-34 Попеля. Переваливаясь, они пошли навстречу немецкой лавине. А я-то боялся, что немецкий строй сомнёт их! Они вышли навстречу, как выходили рыцари, закованные в броню. Немецкие танки им не страшны. На них - неуязвимая советская сталь.
      "Сражение началось, все вступили в дело!" - говорю я себе, всем сердцем ощущая высокую торжественность момента, и, взглянув в последний раз на поле боя, скатываюсь с крыши к моему танку.
      На бегу командую Гадючке: "Вперёд, четвёртая!"
      Танк выносит меня из сада в поле, затягивающееся едким дымом горящих танков.
      - Куда? - спрашивает Никитин.
      Оглядываюсь назад. Там, посреди поля, между лесом и селом, пылают разбросанные группами танки. Бой как будто стягивается к середине немецкого эшелона. Если так, значит, наша берёт!
      Смотрю вперёд, где километрах в двух зона боя Мазаева. Думаю: "Если ему не удастся сбить второй эшелон немцев, они обрушатся сзади на наши БТ".
      - Направо, к Мазаеву, - командую.
      Вот цепочкой дымятся четыре разбитых правофланговых немецких танка, а дальше застыли ещё шесть горящих машин, уставившихся носом к лесу. Возле них ни одного
      нашего Т-26. Видно, что внезапность удара во фланг удалась Мазаеву блестяще. Мчимся дальше, дальше! Вот стоит наш горящий танк, а за ним горит немецкий с пушкой, направленной в сторону села. Значит, здесь, на этом месте, немцы заметили фланговую атаку и повернули вспять. Вон очи впереди отстреливаются, стараясь оторваться от наших Т-26.
      Всё больше наших подбитых танков. В тыл бредут эки-П11ЖИ, потерявшие машины, мелькают перевязки. Кое-кого несут на руках, некоторых поддерживают под руки. Но ни ни одном лице не видно уныния. "Мы победили!" - светится на лицах танкистов, проходящих мимо нас.
      Подъезжаю к группе разбитых немецких танков. За каждым из них стоят по два наших Т-26 и, развернув башни, бьют по отходящим немцам.
      - Почему стоите? - спрашиваю выглянувшего из башни командира.
      - Комбат поставил в засаду на случай контратаки. Ставлю свой танк рядом с его, прикрываюсь разбитой немецкой машиной. Немцы отходят на северо-запад, на Буды. Огонь лёгких Т-26 уже не причиняет им вреда, тогда как немецкие семидесятиыпятимиллиметровки всё ещё вносят опустошение к наши ряды.
      Ни Ираном фланге, ч нейтральной полосе, движется К нам Т-26, цедя на буксире другой, подбитый. Пушка подбитого смотрит вниз, его корма чуть дымится. Верно, в нём никого нет.
      - Кажется, это ротный буксирует, - говорит мне сосед, всматриваясь в буксир. - Вот молодец! - восхищается он. - Прямо из-под носа у немцев увёл!
      - Не говори гоп, пока не перескочишь, - тревожно отмечает Никитин, глядя туда же.
      Всматриваюсь и я. К медленно ползущему буксиру быстро приближается немецкий танк. Он идёт ему строго в затылок, а за ним вдалеке остановилось несколько немецких машин. Их экипажи, должно быть, следят за крадущимся хищником. Я понимаю его манёвр: прикрываясь подбитым, буксируемым танком, он стремится подойти поближе, чтобы затем, развернувшись в сторону, с хода расстрелять буксирующий танк.
      С замирающим сердцем слежу за тем, как он подкрадывается к буксиру. "Как тут помочь?" - спрашиваю себя.
      С отчаяния приказываю Гадючке: "Вперёд", надеясь хоть отомстить немцу, но тут же кричу:
      - Отставить!
      Из башни буксира один за другим вываливаются двое. Перепрыгнув с кормы на буксируемый танк, они исчезают в открытом отверстии люка механика-водителя. Пушка подбитого танка дрогнула, поднялась навстречу преследователю и дважды выбросила язык пламени. Немецкий танк споткнулся и замер, пустив струйку дыма.
      - Вот теперь - гоп! - восторженно кричит Никитин. Сгораю нетерпением узнать, кто ж этот герой, спешу к нему навстречу. Из башенного люка подбитого танка показывается голова.
      - Фролов! Он! - узнаю я и радостно машу ему руками, а он, сигнализируя мне, просит остановить буксирующую машину.
      "Вероятно, в танке раненый экипаж", - думаю я и, забежав в нос буксиру, даю механику сигнал "Стоп".
      Я в восторге. Хочется расцеловать Фролова. Как просто, как естественно вышел он из, казалось бы, безвыходного положения! Смог ли бы я найти такой выход? Ведь, даже стоя в стороне, я не придумал ничего лучшего, как броситься в контратаку под семидесятипятимиллиметровую пушку немца. Нет, видно, я ещё не дорос до Фролова.
      Вспоминаю первую встречу с Фроловым. Он произвёл на меня тогда неважное впечатление. Я искал в нём. Герое Советского Союза, каких-то особенных, бросающихся в глаза качеств, но не находил ничего хоть сколько-либо выдающегося ни в нём самом, ни, тем более, в том, что он говорил. "Колхозный тракторист!" - разочарованно думал я тогда, слушая, как он пробирал одного из своих командиров за плохо смазанную ходовую часть и непрочищенные воздушные фильтры. Особенно мне не понравилась его манера пересыпать свою речь поговорками, подчас весьма сомнительного качества, и задавать загадки, тоже довольно Грубоватые.
      Теперь он стоит среди дымящегося поля боя такой же неказистый на вид, но я смотрю уже на него другими глазами. Ведь на виду у меня, идя в голове боевого порядка батальона со своими лёгкими танками, он опрокинул и разбил противника, в пять раз более сильного, чем он, по численности машин, к тому же превосходившего его мощностью огня и толщиной брони. Наконец, эта находчивость.
      Вместе с Никитиным помогаю Фролову и его башнёру вытащить из подбитого танка раненых членов экипажа. В танкисте с запрокинутой головой и обескровленным лицом, на котором ещё не зажили старые ожоги, узнаю командира танка старшину Николая Петренко, героя первого боя дивизии под Красне. Он без сознания. На мгновение приходит в себя, спрашивает: "Где немцы?" - и снова впадает в забытье.
      - Механик, механик, почему назад?.. - кричал он в бреду, когда я укладывал его на корму буксира.
      Склонившись над умирающим, Фролов сказал ему, что немцы разбиты, бежали, и Петренко опять на минуту пришёл в себя, узнал Фролова и попросил его написать письмо.
      - Напишите, что я честно, как положено... - прошептал он и вытянулся, как бы устраиваясь поудобнее.
      - Умер, - сказал Фролов и опустил руку Петренко.
      Все сняли шлемы.
      Когда мы возвращались с поля боя, я спросил Фролова:
      Как нам пришло в голову стрелять из подбитого танка?
      - Это наука войны, - улыбнулся он. - Нечто подобное было со мной в Финляндии. Там за буксируемым мною танком увязались с гранатами двое лыжников. Моему башнёру пришлось пересесть в наш прицеп, чтобы прекратить эту игру и кошки-мышки. Как видите, я только повторил...
      "Да! Вот этого-то мне не хватает", - подумал я.
      Хотя мы и победили, но в штаб поступают сведения всё неприятнее и неприятнее. В батальоне Мазаева осталась лишь треть машин, треть боекомплекта и столько Же горючего в заправке. Пока мы отбивали атаки немцев в Бялогрудке и Трытыны, немцы вдоль шоссе на Дубно два раза атаковали Вербу. Они были отбиты, отошли, но сейчас опять готовятся к новой атаке.
      После боя, едва наши танки отошли в лес и Попель с Васильевым расположились пить чай, пользуясь носом KB, как столом, к нам подъехал взволнованный Болховитинов с Фроловым.
      - Что случилось? - спросил Попель, стирая песок с алюминиевой кружки.
      Болховитинов доложил, что в отведённом ему районе обороны Пиратын Морги Птыцке выставленного утром боспого охранения не оказалось, и Фролов, поехавший туда вилять рубеж, едва не попал немцам в руки.
      - Там немцы спешно сосредоточиваются к атаке, - сказал Болховитинов.
      Его слова подтвердила мина, пролетевшая над нами и разорвавшаяся поблизости.
      За опушкой, в нескольких километрах, немцы готовятся к атаке, в лесу рвутся мины, и всё же Попель со вкусом пьёт чай, и его глаза, из уголков которых лучатся морщины, как всегда, смотрят вопросительно: "Та що це вы кажете?" Васильев тоже с наслаждением пьёт чай. Я не понимаю: как можно спокойно пить чай на танке, когда вот-вот рядом взорвётся мина. У меня пересохло во рту, шершавый язык трётся о нёбо. Невольно шагаю к танку, под защиту его брони.
      - Эге! Господа немцы имеют желание разъединить нашу оборону, - делает заключение Попель. - Ну, что ж, полковник, - обращается он к Васильеву, надо, чтобы эта надежда лопнула у них, как мыльный пузырь. Вот, черти, как жарят! И мин не жалеют!..
      - Значит, готовятся к атаке, - резюмирует Васильев и вдруг поворачивается к Болховитинову. - Я знаю, подполковник, что вы не трус, но всё же станьте ближе, за машину, прикройтесь ею от мины. К чему терять командира полка перед самым боем?
      "Так вот почему он спокоен", - подумал я. То, что я сделал невольно, стыдясь своей робости, он делает сознательно, расчётливо.
      - Хорошо бы, товарищ полковник, внезапно, сейчас ударить по немцам, горячится Фролов.
      - Да, это хорошо будет, ой, как хорошо! - соглашается с ним Попель. Они готовятся к атаке... Заняты приготовлением, не знают, где наши танки, вот и ахнем их - сразу, всеми силами - сюда ближе, а потом на Вербу. Что скажет командир полка? - спросил Попель Болховитинова, рассматривая карту под целлулоидом планшета.
      - Атаковать, немедленно атаковать! Из крытой машины с большой штыревой антенной выглянул радист.
      - Связались с корпусом? - спросил его Попель.
      - Нет, товарищ бригадный комиссар.
      - М-да, плохо, хлопче, плохо, - протянул Попель, - значит, совсем одни... Ну, одни - так одни: никто мешать не будет... Как полковник Васильев, а?
      - Танкисты только наступают, - отвечал комдив.
      - Да! Здесь надо скорее наступать. Наступлением будем держать оборону. Жаль только, не знаю, что делается на правом фланге, - сказал Попель.
      Подозвав Болховитинова, он отдал ему приказ на атаку села Морги Птыцке двумя батальонами.
      Над КП проносятся пули, эхо перекатывает дробь пулеметов. Крадучись,, идут лесом двое. Где я видел эти белые домотканные рубахи, торчащие из-под жилетов, эту высокую, худую, чуть сгорбленную фигуру в мягкой шляпе с отвисшими полями? Да ведь это же утренние знакомцы, предлагавшие нам колхозных свиней.
      - Что это там за белобокие сороки? - спрашивает Васильев у адъютанта. Уберите немедленно.
      - Это колхозные пастухи, - говорю я и вкратце рассказываю о встрече с ними.
      - Позвать! - приказывает Васильев.
      Адъютант бросается за пастухами. Робко приседая под щёлкающими пулями, но всё же с поклоном и шляпами в руках к нам подходят мои знакомцы.
      - Немцев, почему вы тотчас не доложили мне о стаде? - обращается Васильев к полковому комиссару.
      - Не счёл возможным принять его. Мы ведь не вправе оформлять документы, а так - похоже на мародёрство...
      - Что? - перебивает Васильев. - Но об этом потом... Где ваши свиньи? спрашивает он, обращаясь к колхознику.
      - Под Столбцом восталысь...
      Колхозник тревожно, с испугом смотрит на нас.
      - Вы поедете туда с моим командиром, - говорит Васильев, - и сдадите ему свиней по акту.
      - Ни! - вскрикивает колхозник. - Ни за що туды не пойду, их герман забрав...
      - Как герман?
      - Пидъихалы на машинах, стали стрелять в свиней, в нас. Третьего товарища нашего вбыли. Добре, хоч мы в лис утеклы.
      Это сообщение ошеломило всех. Значит, и там, позади нас, немцы. Наступила гнетущая тишина. Первым нарушил её Попель.
      - Вот тебе и свежее мясо солдату. Хороша Маша - да не наша, - сказал он и, красноречиво поглядев на полкового комиссара, стал расспрашивать колхозников, где они встретились с немцами и много ли они видели у немцев автомашин, пушек, танков.
      Всё ясно: мы отрезаны и со стороны Кременца.
      - Что же вы теперь намерены делать? - поинтересовался Попель.
      - Даете рушницю, германа буду за вамы быты, не даете - в лиси будемо их капканами ловыты. Ось, разом с Гнатом, - сказал высокий, показывая на своего спутника. - Лис мы знаемо, як свий вышняк, до самого Тарно-поля. До дому повертатысь не можна.
      - А почему?
      - Нам не можна, - - выступив вперёд, поспешно ответил второй колхозник. - Герман убье. Вин колгосп орга-низував, я ферму. Той рик куркуль хотив його убыты, а теперь... - и он безнадёжно махнул рукой, - и подавно!
      - Треба нимца воювать, инаще життя не буде, - убеждённо сказал высокий.
      - Правильно, дядьку, кажете, - похлопав его по плечу, сказал Попель. Рушницю дамо и работу знайдемо!
      Скоро атака. Немцы не унимаются. Окраина села Птыцке ожила, должно быть, и немцы вот-вот начнут. Кто раньше?
      Над головой, в ту сторону, откуда мы ждём Рябышева, эскадрилья за эскадрильей проходят немецкие бомбардировщики. Их сопровождают строем попарно тонкие, как осы, остроносые "мессеры". Странно, почему нас не бомбят?
      Меня подзывает Васильев.
      - Берите взвод БТ и разведайте обстановку на правом фланге. Натолкнётесь на немцев, возвращайтесь.
      - Полковник Васильев, пожалуй, с ним поеду и я, - сказал Попель. - Вы командуйте... Не беспокойтесь, приму все меры предосторожности. Хочу увидеть своими глазами, что происходит вокруг нас. Хочу по-старинке, - он усмехнулся краешками глаз, - как в гражданскую.
      По кислым морщинкам в уголках рта Васильева вижу, что он недоволен этим. Но Попель не любит менять решений. Захлопнув планшет, он движением руки забросил его за спину, как бы говоря: "Ну, я пошёл!" И всё же Попелю хочется, чтобы Васильев правильно его понял. Разъясняя, что значит, "как в гражданскую", он говорит:
      - Тогда я видел противника своими глазами, противник был весь передо мной, мне и ясно было, что делать. А теперь противник то впереди, то позади, то почему-то вокруг нас. Не ощущаете ли и вы подобное, полковник? - и он дружески, мягко кладёт руку на плечо Васильева.
      Кислые морщинки в уголках рта полковника исчезают.
      - Да, да! - говорит он, и выражение лица его быстро меняется. - Вы правы, товарищ бригадный комиссар. Как будто разбили противника, а он уже в нашем тылу. Кругом горит, отовсюду стреляют. И, действительно, теряется ясность. Мне тоже сейчас хочется сесть в машину и быть везде самому.
      - О, это плохо, - Попель улыбается. - Сам всего не переделаешь. Считайте, полковник, что там, где был я, были и вы.
      - Согласен, согласен, только будьте поосторожнее, - говорит Васильев.
      Я смотрю на него и не узнаю. Иногда мне кажется, что Васильев сухой человек, а сейчас мне хочется обнять его, как отца.
      Едва поспеваю за Попелем. За ним трудно поспеть, он не идёт, а катится. Все-таки искоса поглядываю на него. Теперь я понял, что это за человек. "Недаром, - думаю я, - фронт назначил его командиром нашего отряда".
      - Ну, ну, хлопче, быстрее, быстрее! - подгоняет он меня. - А то прозеваем мы с тобой царствие небесное.
      В лесу больше не рвутся мины. Теперь они рвутся где-то перед нами, а справа доносится гул моторов и частые выстрелы танковых сорокапятимиллиметровок. Видно, Болховитинов начал атаку.
      Завидев меня с Попелем, экипажи вскакивают. Указываю командирам машин первого взвода маршрут движения: вдоль дороги на большое село справа. Но Попель подзывает меня и говорит:
      - Маршрут измените: поедем за атакующими, затем свернём и двинемся на Пелчу.
      - Простите, товарищ бригадный комиссар, - говорю я, - если атака не удастся, нам придётся возвращаться обратно, чтобы попасть на переправу. Жаль, если даром потратим время...
      - Хлопче, учитесь верить в то, что задумано. Решили атаку, значит, атака удастся. Ехать так! - и Попель полез в башню своей машины.
      Выезжаем в поле. На левом фланге мазаевский батальон Т-26 только отделился от леса, а справа быстроходные БТ-7 второго батальона, вырвавшись вперёд, уже подходят к окраине села, где над зажжённой немцами хатой подымается дым. Гусеницы танков прочерчивают в высокой ржи ровные, как на листе школьной тетради, линии.
      Немецкие мины и снаряды рвутся то впереди, то позади наступающих. Видно, их наводчики изрядно нервничают. Слышу полёт бронебойных снарядов. Почему же из нашей колонны ни одного выстрела? Танки молча несутся к селу.
      Вожу биноклем, ищу околицу. Вот она - ни малейшего движения, ни единой мишени. Но значит ли это, что не нужно стрелять? Ведь противника хоть и не видно, но он есть там, он стреляет. Мне понятно, что наши экипажи стремятся скорее добраться до "рукопашной", никто не хочет стрелять наугад, каждый ищет верную цель. Когда я участвовал в атаках, мне тоже казалось, что разрядить пушку можно только в замеченную цель, но сейчас, когда я еду за атакующими и вижу их атаку со стороны, мне кажется, что огонь с хода необходим, и меня злит, что людям себя не жаль, а жаль снаряда.