Глава 23

Стефан отправился в путь на двух лошадях. Петр выделил ему жеребца и вьючную лошадь для снаряжения и увесистой радиостанции. Ближайший район, где действовали партизаны, находился на северо-западе, в Черногории. С картой, на которой Петр приблизительно наметил маршрут, а также зная, что из Каира должны поступить дальнейшие, более подробные инструкции, Стефан исчез в ночной мгле.

Мальчиком он часто проводил каникулы в Югославии вместе с дядей Максом, Ксаном и Петром, так что горы его не пугали. Среди его снаряжения был американский неприкосновенный запас, и он очень на него надеялся, потому что избегал заходить в населенные пункты, где могли оказаться немцы.

В конце первой недели он получил радиограмму из Каира.

Ему сообщили точные координаты места, куда он должен прибыть, а также краткие сведения о районах, занятых немцами, которых ему следовало избегать.

Стефан верхом пробирался через густой лес и был вынужден часто пригибаться. Подъем становился все круче, и он спешился, чтобы помочь коню. С трудом пробираясь вперед между берез и сосен, он задумался о том, когда сможет побывать в Белграде и увидеться с родными.

Ночью, усевшись у костра, Стефан склонился над картой.

Он все больше и больше удалялся от Белграда и был сейчас ближе к Сараево, который находился милях в пятидесяти от его маршрута. Возможно, скоро ему удастся туда попасть и выполнить обещание, данное матери.

Он сложил и убрал карту. Сараево подождет. Сейчас важнее всего установить связь с партизанами. Согласно координатам, полученным из Каира, ему оставалось несколько дней, а может, даже часов, до встречи с ними. Стефан снял с огня котелок с кипящей водой и бросил в него концентрат супа из своего неприкосновенного запаса. Он надеялся, что вместе с партизанами будет участвовать в боевых действиях.

Забравшись в спальный мешок, Стефан долго лежал без сна, думая о предстоящих сражениях, о своих родителях и сестре в Лондоне, о родственниках в Белграде и, наконец, об Ольге.

Его разбудили грубый пинок и резкий голос, спрашивающий, кто он такой. Слава Богу, вопрос прозвучал на сербскохорватском языке, а не на немецком или болгарском, однако он испугался от того, что не проснулся инстинктивно несколькими минутами раньше. Над ним стояли трое мужчин с винтовками, нацеленными ему в грудь. На них была смесь гражданской одежды с формой, захваченной у врага; Одинаковыми были только серые пилотки с красной звездой.

— Я британский офицер, — отрывисто сказал Стефан, поднимаясь на ноги, когда они опустили винтовки. Для большей убедительности он повторил фразу по-английски, а затем, перейдя на сербскохорватский, спросил:

— Вы партизаны?

Незнакомцы заулыбались и взяли винтовки на плечо.

— Да, — сказал один из них. — А вы, значит, тот самый англичанин, посланный к нам для связи?

— Так точно, — сказал Стефан с улыбкой, в душе признательный Каиру.

— Нам сообщили, что по прибытии вы договоритесь со своим центром о посылке нам снаряжения, — сказал один партизан, в то время как его товарищи пытались заглянуть под брезент, прикрывающий радиопередатчик. — Наш командир, майор Кечко, беспокоился о вашей безопасности. А я лейтенант Стефанович, хорват. Мои товарищи, Йелич и Велебит, — сербы.

— Я капитан Филдинг, — сказал Стефан, пожимая ему руку. — Далеко ли до вашей базы, лейтенант?

— Мили четыре или пять, — ответил лейтенант, пожимая плечами, а затем, как бы прочитав мысли англичанина, добавил:

— У нас еще есть время выпить кофе. У вас есть кофе?

— Только эрзац.

Лейтенант Стефанович выглядел явно озадаченным.

— Это заменитель кофе. Не очень-то хороший, но лучше, чем ничего.

Стефанович усмехнулся:

— Тогда выпьем эрзац, капитан Филдинг. Для нас и это роскошь.

Все партизаны были пешими, и позднее, идя рядом с ними и ведя в поводу двух своих лошадей, Стефан полюбопытствовал:

— Вам часто приходится вступать в бой? Последние несколько дней мне пришлось прятаться от вражеских патрулей.

— Немцы пытаются взять этот район в кольцо, — мрачно ответил лейтенант. — Теперь, когда вы к нам прибыли, майор Кечко намеревается прорваться через горы на север, в Боснию.

Главные силы нашей армии уже в горах. Мы должны с ними встретиться, и, как только позволят условия, союзники обещают нам прислать оружие и подкрепление.

Стефан не возражал. Из Каира ему приказали полностью поддерживать партизан и подготовить место для выброски грузов.

— У вас нет необходимости говорить с майором Кечко на сербскохорватском, — сказал Стефанович с нескрываемой гордостью. — Он много лет жил в Лондоне и прекрасно говорит по-английски. Он очень хотел с вами встретиться, капитан Филдинг.

Стефан был заинтригован. Его родители всегда радушно принимали югославов, приезжающих в Лондон, и, хотя имя Кечко ничего ему не говорило, вполне возможно, что майор однажды был гостем в доме его родителей в Челси.

Когда лес кончился, перед ними открылась великолепная панорама величественных гор. Высокие вершины были подобны оскаленным зубам дракона. Они серебром сверкали на солнце, а глубокие ущелья напоминали огромную пасть чудовища.

— А вон там, посередке, гора Дурмитор, — сказал, слегка смущаясь, молодой человек, которого представили как Йелича. — Это одна из самых высоких гор Югославии.

— Сейчас там находится Тито с главными силами своей армии, — сказал лейтенант, а затем пошутил:

— Надеюсь, вы не боитесь высоты, капитан Филдинг?

Дальнейший их путь пролегал по ровной открытой местности, а затем они вошли в рощу. Здесь, под кронами деревьев, приютилась незаметная с воздуха овечья кошара, вокруг которой располагалось несколько брезентовых палаток. Стефан на глаз прикинул, что в палатках и вокруг них около двадцати партизан. Некоторые чистили оружие, другие курили и разговаривали. В этом лагере было куда больше людей, чем на хуторе Петра.

— Прибыл британский офицер! — крикнул лейтенант Стефанович, когда они спустились по крутому скату к ближайшей палатке.

Оружие сразу же было отложено, разговоры прекратились.

Со всех сторон люди начали подходить к Стефану, интересуясь, говорит ли он по-сербскохорватски, откуда прибыл и когда им пришлют оружие и прочее снаряжение. Вдруг дверь кошары распахнулась, и к ним быстро зашагал внушительный, атлетически сложенный человек.

— Так, значит, вы наконец прибыли! — сказал Никита Кечко по-английски с сильным акцентом. — Почему вас так долго не было?

Хотя приказ из Каира требовал от него действовать в полном согласии с партизанами, Стефан не хотел раскрывать местонахождение четников, особенно отряда Петра, и потому сказал:

— Мне пришлось обходить многочисленные немецкие патрули, майор. Это существенно замедлило мое продвижение.

Ники стоял, уперев руки в бока, и оценивающе глядел на Стефана своими темными, сверкающими глазами.

В отличие от остальных партизан на нем не было пилотки со звездой, и Стефан хорошо понимал почему. Его черные как смоль волосы были такими густыми и пышными, что трудно было себе представить, как она могла бы на них удержаться.

Над левой бровью виднелся давнишний тонкий шрам и, хотя Кечко было уже за сорок, он выглядел здоровяком.

На Стефана произвело впечатление и другое обстоятельство, которое в иной ситуации могло бы вызвать смех. Со своей гривой густых непокорных кудрей и горящими черными глазами Кечко поразительно походил на Наталью.

— Капитан Стефан Филдинг, — представился Стефан, протягивая Кечко руку. — Кстати, майор, я свободно говорю по-сербскохорватски.

Скажи он, что его зовут Адольф Гитлер и что он свободно говорит по-японски, это, наверное, не вызвало бы такой ошеломляющей бури эмоций у Кечко.

— Филдинг? — наконец произнес Ники, глядя на него, как на привидение. — Филдинг? Это довольно распространенная английская фамилия, не так ли, капитан?

— Очень распространенная, — сказал Стефан, слегка озадаченный.

— Откуда вы знаете сербскохорватский язык, капитан Филдинг?

Это был вполне естественный вопрос, и Стефан любезно ответил:

— Это, язык моей матери. Она сербка.

Ники сжал челюсти.

— У вас есть младший брат, капитан Филдинг? — напрягшись, спросил он.

— Нет, но у меня есть сестра. Вы знакомы с моими родителями, майор? Я знаю, вы долгое время жили в Лондоне и…

— Нет, — солгал Ники. — Я не знаком с вашей семьей, капитан. Скажите, ваша сестра моложе вас?

— Зорка на четыре года младше меня, — ответил Стефан, и его недоумение переросло в любопытство. — Почему вы спрашиваете об этом, майор Кечко?

Сделав несложные подсчеты, которые не оставили никаких сомнений, Ники сказал, широко улыбаясь:

— Просто так. Меня интересуют сведения о семьях всех моих людей. — Ники усмехнулся, пораженный превратностями судьбы, затем, дружески обняв Стефана за плечи, сказал:

— Пойдемте завтракать, капитан Филдинг, и за едой вы мне расскажете, какую помощь партизанам следует ожидать от союзников.

Он повел Стефана к разбросанным неподалеку грубо отесанным пенькам, а собравшиеся последовали за ними. Из домика появились два мальчика с тяжелым дымящимся котелком и оловянными тарелками.

— Зорка — необычное имя для английской девушки, — задумчиво сказал Ники, когда они сели. Ему хотелось побольше узнать о своей дочери. — Это славянское имя. На кого больше похожа ваша сестра: на славянку или на англичанку?

Удивляясь необычайному интересу Кечко к его семье, Стефан взял предложенную ему тарелку и откровенно сказал:

— Моя сестра и по виду, и по темпераменту истинная славянка. — Он вспомнил, что среди партизан должен быть Ксан, и, возможно, Кечко его знает, поэтому добавил:

— Она даже обручилась с югославом.

Ники расплылся в улыбке.

— С югославом? Ваша сестра обручилась с югославом?

Стефан кивнул, забавляясь почти детским восторгом майора и зная, что сейчас он обрадуется еще больше.

— Его зовут Ксан Карагеоргиевич, — сказал он, в то время как ему в тарелку налили порцию фасолевой похлебки. — Возможно, вы его знаете. Он тоже партизан.

— Ну конечно, я знаю майора Карагеоргиевича! — Радости Ники не было границ. — Он один из самых верных помощников Тито и сейчас вместе с ним находится на Дурмиторе.

Собравшиеся вокруг зашумели.

— Карагеоргиевич! — крикнул лейтенант Стефанович тем, кто не слышал разговора. — Сестра британского офицера обручена с майором Карагеоргиевичем!

Стефан получил столько одобрительных хлопков по спине, что едва удержал на коленях тарелку.

— Майор Карагеоргиевич — мой сводный двоюродный брат, — сказал он, и все опять одобрительно загудели.

— Вскоре вы увидитесь со своим двоюродным братом, — пообещал Ники, чрезвычайно довольный, что его дочь выйдет замуж за одного из помощников Тито. — Как только поедим, мы свернем лагерь и двинемся к горе Дурмитор.

Но и через пять дней они еще не добрались до Дурмитора, и Стефан начал подозревать, что они никогда туда не дойдут.

Весь район был оцеплен немецкими патрулями. Дважды, а иногда трижды в день в небе появлялись вражеские самолеты, заставляя партизан укрываться в ближайшей лощине или в овраге.

Когда под покровом темноты они наконец подошли к скалистому подножию Дурмитора, за ними по пятам следовали немцы.

Вскоре Стефан убедился, что темные склоны горы кишат людьми, поднимающимися вверх длинными узкими колоннами. Когда его группа присоединилась к отставшим и раненым, он понял, что здесь сосредоточилось несколько батальонов партизан, и все они стремились преодолеть опасный перевал до рассвета, когда немцы будут атаковать их с воздуха.

Пошел дождь, и почва, превратившись в грязь, предательски скользила под ногами. Короткие привалы были недостаточны для отдыха. Когда подъем стал круче, Стефан забеспокоился о своих лошадях. Он протянул повод вьючной лошади Йеличу, поручив ее его заботам, поскольку тот, как оказалось, обладал кошачьим зрением и ловкостью горного козла.

Перед самым рассветом они достигли пещер, и люди, лошади и мулы, шатаясь от усталости, наконец укрылись в убежище.

— Вы можете связаться с Каиром по радио? — спросил Ники. — Можете им сообщить, что Тито и почти все его люди оказались в ловушке на гребне горы Дурмитор? Способен ли Каир послать самолеты, чтобы остановить немцев?

Стефан покачал головой:

— Из пещеры невозможно установить связь. Но даже свяжись я с центром, в Каире не хватит бомбардировщиков, чтобы прийти нам на помощь. Сожалею, майор Кечко.

— Можешь называть меня просто Ники, — сказал тот, усаживаясь на сухой, но холодный пол пещеры. — А я буду называть тебя Стефаном. У тебя есть фотография твоей семьи, Стефан? Снимок матери и сестры?

Ободранными, мокрыми от дождя пальцами Стефан расстегнул плащ и френч и полез во внутренний карман за своим бумажником. Снаружи послышался гул моторов приближающихся вражеских самолетов.

— Это моя мать, — сказал он, доставая маленькую черно-белую фотографию, которая была сделана на пляже перед отелем «Негреско», и протянул ее Ники. — А это моя мать с Зоркой.

Снимок был сделан летом 1939 года, как раз перед началом войны. А это мой отец.

Когда самолеты начали сбрасывать небольшие десяти— и двадцатикилограммовые бомбы, стены пещеры задрожали и сверху посыпались мелкие камешки. Ники ничего не замечал.

Не обращая внимания на фотографию Джулиана, он весь сосредоточился на лице Натальи и своей дочери.

Дочь была очень красивой. Волосы и глаза темные, большой улыбающийся рот. Он подумал о том, что вряд ли кто-то мог поверить, что Джулиан является ее отцом. Он также подумал, что будет, если попытаться ее вернуть, завоевать ее любовь и уважение. Кечко криво улыбнулся. Все это безумные фантазии. Он никогда не связывал себя ни с одной женщиной, никогда не задерживался на одном месте, у него не было своего дома. Для дочери лучше жить с заботливым и почтенным Джулианом Филдингом, чем в раздираемой междоусобицами Хорватии, мотаясь вслед за отцом по всей стране.

Его улыбка стала еще шире, когда он посмотрел на другую фотографию. По-видимому, она была сделана в прохладный ветреный день. На Наталье было длинное узкое белое летнее платье, а в ушах и на запястье поблескивало золото. Она лучезарно улыбалась тому, кто ее фотографировал, удерживая развеваемые ветром волосы, чтобы они не падали на лицо. Жизнерадостность так и била из нее ключом.

К горлу Кечко подкатил комок. До недавнего времени он годами не вспоминал о Наталье. Но сейчас, глядя на ее чувственную улыбку, он снова ею восхищался. Она была волнующе непредсказуемой, самой страстной из тех женщин, каких он когда-либо знал, и казалось удивительным, что он мог почти ее забыть.

Кечко мысленно вернулся к их последней встрече. За несколько месяцев до этого он надеялся, что, когда вернется на родину, Наталья последует за ним. Затем из Салоников вернулся ее муж, она встретилась со своей семьей в Ницце, после чего заявила, что никогда не сможет вернуться в Белград, так как король Александр это ей запретил. На несколько мгновений Кечко задумался о том, как могла бы сложиться его жизнь, не будь этого запрета, затем неохотно вернул снимок Стефану.

— Ты счастливый человек, — сказал он, когда Стефан опять положил фотографии в бумажник. — Твоя мать и сестра очень красивы. Надеюсь, они также и счастливы?

— Родители моей матери и ее сестра сейчас в Белграде, и это не может не беспокоить, — сухо ответил Стефан. — Но если бы не война, можно считать, что они обе счастливы. Обе радуются жизни и обладают ценным даром радовать окружающих.

Ники кивнул, хорошо зная способность Натальи, о которой говорил Стефан, и был доволен, что дочь ее унаследовала. Затем ему в голову пришло неожиданное сравнение, вызвавшее приятные эмоции.

— Зоркой звали черногорскую княжну, — сказал он на случай, если Стефану это не известно. — А ее отца, как и меня, — Никитой. — Он улыбнулся и поудобнее привалился к стене пещеры. Через несколько минут Ники уже спал.

На следующий день, прикрытые от атак с воздуха сплошной облачностью и туманом, они снова двинулись в путь. Стефан подумал о своих тете и бабушке, совершивших когда-то такой же переход через албанские горы с младенцем на руках, и подивился их выносливости и выдержке.

На второй день Стефану удалось ненадолго связаться с Каиром. Ему передали, что он не единственный британский офицер на Дурмиторе. Четыре дня назад там приземлились еще шестеро десантников, которые сразу же установили контакт с Тито.

— Они, должно быть, в головных колоннах, — сказал ему Ники, когда они с трудом продвигались вверх, увязая по колено в рыхлом снегу. — Не осталось ли шоколада в твоем пайке? Я так голоден, что готов съесть одну из лошадей.

Через ущелье они переправились по качающемуся подвесному мосту, а затем со страхом наблюдали, как бомбардировщики его уничтожили, загнав в ловушку колонны с ранеными на той стороне. Теперь двигаться днем стало совсем невозможно. Только ночью им удавалось проходить большое расстояние. Авангард вступал в тяжелые бои, освобождая дорогу тем, кто шел сзади. Стефан подумал о том, где сейчас Ксан и жив ли он.

Когда атаки немцев стали еще яростнее, по колоннам передали сообщение, что из тактических соображений командиры подразделений должны сами принять решение, как прорваться и выжить.

— Ненавижу горы, — с чувством сказал лейтенант Стефанович, когда они отдыхали в одной из бесчисленных пещер. — Я родом из Воеводины. Там чудесные луга и леса, но, слава Богу, нет гор. Видеть их больше не могу!

Посыпались камешки, и по крутому склону в пещеру спустился человек, которого Стефан принял за вестового.

— Майор Карагеоргиевич! — ошеломленно воскликнул лейтенант, первым узнав вошедшего.

В тесной пещере люди майора Кечко поспешно поднялись на ноги.

— Я узнал, что в вашем подразделении находится британский офицер, присланный для связи, — сказал Ксан Ники, а затем, прежде чем тот успел ответить, увидел в глубине улыбающегося Стефана. — Стефан! Стефан! — крикнул Ксан, бросившись к нему и крепко обнимая. — Какого черта ты даже не попытался меня известить? Давно ли ты в отряде Кечко? Есть ли для меня письмо от Зорки?

— Я бы известил тебя, если бы мог, — сказал Стефан, с удовольствием отметив, что Ксан был в сером кителе завидного покроя. — Однако мне с трудом удалось связаться с Каиром, и я узнал, что у них для меня новое задание. Что касается пребывания у Кечко, то оно показалось мне вечностью, хотя прошла всего неделя.

— А как насчет письма от Зорки? — с нетерпением спросил Ксан. — У тебя есть для меня весточка?

— Возможно, — сказал Стефан, широко улыбаясь. — Есть ли в этих чертовых горах укромное местечко, где бы мы могли поговорить наедине и где бы нам не мешали немецкие бомбы и пушки?

— Мы можем говорить по-английски, — сказал Ксан, но, увидев предостерегающе приподнятые брови Стефана, добавил:

— Впрочем, можно рискнуть и выйти на несколько минут наружу.

Когда они вышли из пещеры, Стефан объяснил:

— Майор Кечко жил несколько лет в Лондоне и довольно хорошо говорит по-английски.

— А ты хочешь расспросить меня о Петре?

— Да, я находился в его отряде, пока не пришло сообщение о том, что решено прекратить всякую поддержку Михаиловича и его людей. Судя по тому, что сказал майор Кечко, ты являешься одним из ближайших помощников Тито. Что теперь будет с четниками? Неужели Тито собирается воевать с ними так же, как с немцами?

Площадка у пещеры была довольно узкой, а за ней начинался крутой спуск в долину, на противоположной стороне которой возвышалась другая гора, и Стефан знал, что достаточно посмотреть в полевой бинокль, чтобы увидеть скопление немецких войск на ее склонах.

— Как это ни печально, но должен подтвердить твое предположение, — с горечью сказал Ксан. — Большинство четников начало сотрудничать с врагом и принимать участие в операциях немцев против нас. Когда это случилось, партизанам ничего не оставалось, как нанести ответный удар.

— А как быть с теми четниками, которые скорее покончат с собой, чем будут сотрудничать с немцами? С такими, как Петр и его люди?

— Им следует сделать то же, что и я: влиться в ряды партизан. — Видя, что Стефан нахмурился, он ободряюще добавил:

— Петр понимает, почему я это сделал, Стефан. Меж нами нет разногласий. Я по-прежнему его люблю и, как всегда, восхищаюсь им.

Естественная легкость, с которой его двоюродные братья могли на словах выражать свои чувства, всегда была источником зависти для Стефана. Он тоже любил Петра и восхищался им, но английская сдержанность не позволяла ему говорить об этом с такой прямотой.

Он полез во внутренний карман своего френча и достал письмо, которое было при нем с самого Лондона.

— Вот, — сказал он сдавленным голосом. — Ты этого ждал?

Ксан выхватил у него письмо.

— Ты дьявол! — воскликнул он, сияя от радости. — Почему ты не отдал мне его раньше? Я уже было подумал, что ты ничего мне не привез!

Не дожидаясь ответа, он надорвал конверт и впился глазами в письмо.

Стефан отвернулся и посмотрел на противоположную сторону долины, где гора кишела немцами. Он, как всегда, удивлялся тому, как Ксан внешне отличается от своего отца. Схожими были только широкие скулы и темные волосы, но даже здесь имелись некоторые отличия. Волосы Ксана казались шелковистыми, а не грубыми и жесткими, а впалые щеки подчеркивали классическую красоту его лица.

— Что же теперь будет? — спросил он Ксана, возвращаясь к сложившейся ситуации, когда тот закончил чтение письма. — Нам сказали, что теперь каждый предоставлен самому себе и следует разделиться на мелкие группы, чтобы просочиться через кольцо осады.

Ксан сложил письмо Зорки и аккуратно сунул его во внутренний карман кителя, — Нет, — решительно сказал он. — Но немецкое окружение такое плотное, что прорваться можно действительно только отдельными группками. Тито хочет, чтобы ты остался с майором Кечко. При генерале уже есть два британских офицера, и один из них радист. Жаль, потому что неизвестно, когда мы снова увидимся.

— Увидимся в Белграде, — сказал Стефан, и его горло сжалось.

Ксан кивнул, не в силах говорить, и, услышав приближение вражеского самолета, крепко обнял Стефана. Затем повернулся и вскочил в седло поджидающего его коня.

В эту ночь Стефан и его товарищи под командованием Ники выскользнули из немецкого окружения. Два дня спустя, вскоре после того как они пересекли границу Боснии, Стефан связался по радио с Каиром, и приказ, полученный от Тито через Ксана, оттуда подтвердили. Он должен был оставаться в отряде Кечко до получения дальнейших инструкций.

— Мы должны устраивать диверсии на всех железнодорожных линиях, ведущих в Сараево, — сказал он Ники. — Каир обеспечит нас необходимым снаряжением. От нас требуется только найти подходящую площадку для приемки сброшенного груза.

Все лето они принимали снаряжение, сбрасываемое с самолетов, и все лето безжалостно уничтожали немецкие транспортные артерии. В сентябре итальянцы капитулировали, и огромное количество захваченного оружия и боеприпасов досталось партизанам.

К концу года стало ясно, что немцы терпят поражение и что после войны в правительстве будущей Югославии будут преобладать коммунисты.

— Как тебе это нравится? — спросил Ники Стефана, когда они вместе с остальными бойцами отряда сидели у печки в овечьей кошаре, а снаружи бушевала вьюга.

— Если это означает конец раздорам между сербами и хорватами и мусульмане, католики и православные наконец-то будут дружно жить в одной стране, такое будущее меня устраивает.

Ники усмехнулся. Ему нравилось подкалывать Стефана на политические темы, и он был очень доволен, что тот никогда не клевал на приманку и не начинал горячо с ним спорить, как это делал один из его соотечественников.

К весне Стефан обнаружил, что теперь ему трудно представить иную жизнь, чем та, что он ведет сейчас. Спартанская простота и мужское товарищество вполне его устраивали. Он радовался жизни ранним утром, когда они спускались по горным склонам в долину, когда отдыхали в густых фруктовых садах под сенью цветущих слив и миндаля, когда ели, собравшись у костра, а ночью устраивали диверсии.