Ему хотелось почувствовать тяжесть ее распущенных волос на своей ладони и ощутить сладость ее губ. Ему показалось, что он недооценивает всю глубину своих чувств к этой женщине. Он не просто близок к тому, чтобы в нее влюбиться. Он уже влюблен. Но совсем не так, как в Наталью. То было внезапным, безрассудным, слепым увлечением, которое бывает раз в жизни и никогда не повторяется. Сейчас же он испытывал любовь совсем другого рода. Это было настоящее, всепоглощающее взаимное чувство.

Нежно, но очень решительно он привлек ее к себе.

— Я совершил непростительную ошибку в прошлый раз, когда мы были здесь в саду при лунном свете, — глухо произнес Джулиан. — Но больше этому не бывать.

Теперь не было сомнений, какое чувство и какое намерение звучало в его словах, и сердце Катерины забилось с такой силой, что ей даже стало больно.

Когда он обнял ее за талию, в душу Катерины закралась тень сомнения, но, вспомнив об ужасном признании Натальи в Ницце, она оставила колебания. Наталья никогда его не любила. Это не будет предательством по отношению к сестре. Hе чувствуя себя виновной и уверенная в своей любви к Джулиану, Катерина обняла его за шею, и ее губы призывно раскрылись под его губами.

Неделю спустя, гуляя в Калемегданских садах, Джулиан, осторожно сказал:

— Я переехал из моей квартиры, примыкающей к миссии, в небольшой домик в переулке за площадью Теразие. Он в венгерском стиле и утопает в сирени и жасмине. Мы могли бы встречаться там, не привлекая внимания соседей.

Они чинно прогуливались бок о бок, хотя Катерине ужасно хотелось прижаться к нему и взять его под руку.

— Я смогу приходить туда только днем, — сказала она, и в ее голосе прозвучало опасение, что он может не понять, как трудно ей вырваться из дома. — По понедельникам и пятницам у Петра днем занятия музыкой, а по средам уроки французского. Обычно в это время я прогуливаюсь здесь или у реки, но теперь…

Ее щеки слегка зарделись, и Джулиан усмехнулся, поражаясь тому, какое сильное чувство он к ней испытывает.

— Теперь ты будешь проводить это время со мной, — сказал он и, не заботясь о том, что кто-то может их увидеть, взял ее за руку в белой перчатке.

Их пальцы крепко сплелись. Впереди, довольно далеко, Петр бежал к разрушенной крепости, а за ним по пятам следовал щенок-далматинец. Эту собачку мальчику подарил Джулиан, и Катерина с болью в сердце понимала, что такой подарок он купил бы и Стефану.

— Я хочу, чтобы у нас была нормальная семья! — сказала она с неожиданным пылом. — Чтобы нам не надо было лгать и притворяться! Чтобы мы жили втроем, не таясь от людей, в этом маленьком домике за площадью Теразие!

Какая-то пара впереди свернула на тропинку между кустами, и они, обоюдно испытывая мучительное чувство, разжали руки.

— Боже милостивый! Ты думаешь, я не хочу того же? — сказал Джулиан с болью в голосе, отчего у нее перехватило дыхание. — Будь хоть какая-нибудь возможность, я бы ею воспользовался. Но ничего не выйдет. Ты — моя свояченица, и даже если я разведусь с Натальей, брак между нами невозможен.

— Я знаю, — сокрушенно сказала она, желая снова взять его за руку и дать понять, что очень сожалеет о вырвавшихся у нее от безысходности словах. — Я знаю, что невозможно ничего изменить. Я не хотела об этом говорить, и больше это не повторится.

— Ты имеешь на это право, — глухо произнес он. — Ты рождена, чтобы быть женой и матерью, а не любовницей.

Джулиан повернулся к ней, и у него перехватило дыхание.

На Катерине были платье из розовато-лилового муслина и широкополая шляпа того же оттенка. На ногах — чулки и туфли цвета слоновой кости, а на шее — тяжелая нитка жемчуга. Она выглядела такой красивой и элегантной. При мысли о том, чем она рискует, вступив с ним в связь, его охватили мучительные сомнения. Не слишком ли многого он от нее требует? Не разрушит ли его эгоизм ее жизнь?

Мимо прошла еще одна пара. Впереди Петр исчез из виду за развалинами крепости.

Джулиан снова взял Катерину за руку. Остановившись, он повернул ее к себе лицом.

— Я люблю тебя, — горячо сказал он, желая ее обнять и крепко прижать к себе, чтобы она ощутила в его объятиях силу его любви. — Я хочу всегда быть с тобой, но на законных основаниях это невозможно, а любой другой способ причинит боль твоим родителям и Петру. Мы можем рассчитывать только на короткие встречи, но всегда существует вероятность, что тебя могут заметить входящей или выходящей из моего дома. Кроме того, начнутся толки о том, что твое присутствие на наших прогулках с Петром совсем не обязательно, ведь я его дядя, и потому немного подозрительно.

От выражения его глаз внутри у нее все сжалось.

— В чем ты пытаешься меня убедить, Джулиан? — Ее голос слегка дрожал, несмотря на все ее старания. — Ты хочешь сказать, что тоже многим рискуешь? Что наша связь может тебя скомпрометировать?

Если бы их отношения действительно угрожали его карьере, она без колебаний оставила бы его. Она не могла бы жить в согласии с собой, если бы ее эгоизм мог навредить его положению.

Он покачал головой, и солнце блеснуло в его волосах.

— Я думаю не о себе, — сказал он нахмурившись. — Меня беспокоишь ты и то, чем, ты рискуешь. А риск очень велик, дорогая. Возможно, даже слишком. Ради тебя, Петра и твоих родителей, может быть, лучше…

— Нет! — Она прижала пальцы в перчатках к его губам, широко раскрыв глаза. — Не говори так! И даже не думай! То, что случилось между нами, превосходит мои самые смелые мечты! Больше мне ничего не надо!

Джулиан облегченно вздохнул. Он нежно отвел ее руку от своего рта и поцеловал тыльную сторону ее ладони.

— Я люблю тебя, — хрипло произнес он. — Верь мне.

Хотя на глаза Катерины навернулись слезы, она сияла улыбкой. Они все выяснили. Несмотря на то что они не смогут жить вместе так, как им обоим бы хотелось, они будут любить друг друга, никому не причиняя вреда.

Когда Петр побежал по дорожке им навстречу, Джулиан неохотно выпустил ее руку. Он тоже решил, что их отношения могут длиться очень долго, и, хотя брак исключен, ему хотелось по возможности не испытывать угрызений совести. Он с горечью подумал о том, как Наталья отнесется к его намерению с ней развестись.

За время пребывания в Белграде он послал ей короткое письмо, в котором просил почаще сообщать о Стефане. В ответ стали приходить выдержанные в холодном, высокопарном стиле письма-записки, и ни в одном не было ни слова о том, как живет Наталья, о ее будущем ребенке или о том ужасном положении, в которое они попали.

Когда Петр схватил Джулиана за руку, упрашивая пойти с ним в развалины крепости, он решил, что, вернувшись в миссию, напишет письмо своему адвокату.

Джулиан много времени проводил на службе и поздно возвращался в свой домик с белыми стенами неподалеку от площади Теразие.

По понедельникам, четвергам и пятницам он покидал миссию днем под предлогом встречи с одним из многочисленных политиков — это входило в его обязанности, а Катерина спешила на встречу с ним, оставив Петра на занятиях музыкой или французским.

Их любовная близость стала для нее откровением. За время своего короткого замужества с Иваном Злариным она лишь выполняла в постели супружеский долг, стараясь быть по возможности нежной, но никогда не испытывала взаимной страсти. Ее тело оставалось безучастным к ласкам мужа.

Теперь же, в объятиях Джулиана, оно больше не было бесчувственным. Умело и чутко он переносил ее через невидимый барьер в страну, о существовании которой она даже не подозревала; в страну, где все ее существо растворялось в неведомых прежде ощущениях. Когда Катерина впервые изведала всю глубину первобытного сексуального наслаждения, испытанные ею эмоции потрясли и даже испугали ее. Джулиан ласково ее успокаивал, обращаясь с ней не как с вдовой, имеющей ребенка, а как с новобрачной.

В августе он получил короткое послание от Натальи. Она родила ребенка. Это была девочка, вполне здоровая, хотя и весила при рождении чуть больше двух килограммов.

«Твои родители считают, что она родилась преждевременно, и я не стала их разуверять, — писала Наталья. — Я назвала ее Зоркой в честь подруги моей матери княгини Зорки».

— Полагаю, мне следует быть благодарным матери за то, что она по крайней мере считает ребенка моим, — разгневанно сказал Джулиан, сообщая новость Катерине. — Хотя Бог знает, как она отнеслась к такому имени. Леди Филдинг питает отвращение ко всему иностранному, а имя Зорка вряд ли можно считать английским.

Он скомкал письмецо так, что суставы его пальцев побелели.

— Интересно, известен ли ей адрес Кечко? — спросил он, с трудом скрывая боль. — Оценит ли он то, что его дочь названа в честь черногорской княгини?

На свои вопросы он не ждал ответа, и Катерина хранила молчание, глубоко потрясенная его переживаниями.

В конце месяца Сиси обручилась с одним из придворных, которого очаровала на балу, а неделю спустя в Белград вернулся Макс со своим маленьким сыном, но без жены-гречанки.

— Макс овдовел, — сообщила Вица Катерине. — У его жены была чахотка, и, хотя Макс возил ее в Швейцарию в надежде, что она там поправится, лишения военных лет оказались для нее чрезмерными. Она умерла месяц назад. Что чувствует Макс — трудно сказать. Он всегда был замкнутым, а после войны стал совсем нелюдимым.

Катерина не сомневалась в том, что чувствовал сейчас Макс.

Он не относился к мужчинам, которые легко влюбляются, и, будучи по природе молчаливым, переживал свое горе в одиночку. Ей очень хотелось выразить ему свое сочувствие, но он их не навещал, а она не хотела нарушать его уединения.

В конце сентября Джулиан получил из Лондона предписание покинуть Белград и прибыть в Британское посольство в Париже. Он знал, что рано или поздно это случится, и заранее решил уйти с дипломатической службы, чтобы не расставаться с Катериной. Он мог бы остаться в Белграде и по рекомендации Алексия стать советником князя-регента.

Впервые после долгого перерыва он посетил дом Василовичей, чтобы поговорить с тестем наедине. Затем поздно вечером, выяснив у Алексия, может ли тот рекомендовать его Александру, Джулиан написал письмо Наталье, сообщая о своем решении.

Всю следующую неделю Катерина ничего не знала о его планах. Неожиданно она получила письмо от Натальи, написанное с явным чувством зелеными чернилами на сиреневой бумаге. В нескольких местах перо царапало бумагу, и помимо обычных для Натальи клякс, размазанные чернила свидетельствовали о том, что она плакала, когда писала.

"Дорогая Трина, я больше не в силах переносить разрыв, возникший между нами. Я понимаю теперь, как ужасно себя вела, и ничуть не виню тебя за то, что ты не захотела со мной общаться. Никогда не думала, что можно быть такой несчастной и одинокой. Диана обручилась, и я почти ее не вижу. Мой свекор приятный человек, но мать Джулиана просто нетерпима.

Я ее ненавижу, как ненавижу Лондон! Если бы не Стефан и не малютка, клянусь, я бы покончила с собой.

Как же я была глупа! Даже сейчас не могу этого понять, Я считала Джулиана лишь своим лучшим другом и полагала, что не я выбрала его себе в мужья, хотя и согласилась стать его женой, но только сейчас я поняла, какой он замечательный. Я чувствую себя обманутой, понимаешь? Я всегда думала, что безумно влюблюсь в какого-нибудь принца или графа, что у меня будет роскошное венчание в церкви в присутствии дяди Петра и Сандро, а также, возможно, даже членов российской императорской семьи (о Боже, как подумаю о том, что случилось с Романовыми, мне становится дурно!), и я на что-то надеялась. Мне показалось, что с Ники я найду свое счастье, но я сильно в нем ошиблась. Теперь я понимаю, что это была тоска по родине, по всему славянскому, а не любовь.

По-настоящему я люблю только Джулиана. Передай ему это, Трина! Я не могу писать ему о своих чувствах. Его письма ко мне такие холодные, что меня бросает в дрожь, и я уверена, что любое письмо от меня, не касающееся Стефана, будет сразу же отправлено им в корзинку для мусора. Надеюсь, ты ему расскажешь о том, что я действительно его люблю, и если он сможет снова меня полюбить, я ни за что на свете больше не допущу какой-либо глупости. Передай ему, что Стефан плачет по ночам, скучая по отцу, и что родившаяся девочка — самая прекрасная и спокойная крошка в мире. Она не виновата, что появилась на свет, и я знаю — он не сможет ее не полюбить, как только увидит.

Передай ему, что я ждала, когда его переведут в посольство той страны, где я могла бы встретиться с ним и все рассказать, но он решил отказаться от дипломатической службы и остаться в Белграде, так что у меня нет возможности с ним поговорить.

Пожалуйста, скажи ему, что я не хочу с ним разводиться и что его ужасный адвокат разговаривает со мной так, словно я преступница. Передай ему, что я его люблю и хочу сказать ему об этом сама".

Там, где обычно ставится подпись, красовалось большое грязное пятно.

Катерина дрожащей рукой положила письмо на туалетный столик. Она не знала о решении Джулиана отказаться от дипломатической службы и остаться в Белграде. И что еще более ее потрясло — она никогда не догадывалась об истинных чувствах Натальи к Джулиану и о ее страданиях с тех пор, как он ее оставил.

Глядя в окно на лужайки и каштаны, она испытывала странное спокойствие. Ее связи с Джулианом, разумеется, пришел конец. Она поняла это, как только прочитала первые закапанные слезами строчки письма сестры. Она вспомнила, с какой болью он воспринял известие о рождении Зорки, и поняла, что, несмотря на искреннюю любовь к ней, Катерине, он все еще привязан к Наталье невидимыми нитями, которые могла бы порвать только сестра. Но Наталья не хотела их рвать. Она любила Джулиана и хотела с ним воссоединиться.

Она желала снова создать семью.

Катерина медленно положила письмо в свою сумочку, затем встала, почти ничего не видя вокруг, и надела соломенную шляпу с букетиком маков, приколотым к тулье.

Джулиан говорил, что принадлежит к мужчинам, для которых семья многое значит, и она знала, что он мог бы быть прекрасным отцом Зорке, так же как и Петру. При такой, как у него, великодушной, сострадательной натуре иначе и быть не могло.

Взяв свои кружевные перчатки, Катерина вышла из комнаты и в последний раз направилась к дому с белыми стенами за площадью Теразие.

— Письмо? Какое письмо? — спросил Джулиан, и его глаза потемнели. Он мгновенно почувствовал происшедшую в ней резкую перемену.

Катерина протянула ему листки сиреневой почтовой бумаги, на которой обычно писала Наталья.

— Оно пришло сегодня утром, — тихо сказала она. — Наталья хотела, чтобы я пересказала тебе его содержание, но я думаю, тебе лучше самому прочесть.

Он посмотрел ей в глаза, затем неохотно перевел взгляд на знакомый до боли почерк.

Катерина отвернулась, не желая видеть выражение его лица во время чтения. Они находились внизу в комнате, которая служила гостиной. Там стояли два низких дивана, обитых домотканой материей, а на стенах висели узорчатые коврики ручной работы и фотография короля в рамке.

Катерина продолжала стоять, не снимая шляпы и перчаток.

В кремовом шелковом платье она не ощущала летней жары.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он глухо произнес:

— Это письмо ничего не меняет. Я уже принял решение подать в отставку и остаться в Белграде, чтобы ничто, даже моя карьера, не могло нас разлучить…

Катерина повернулась и посмотрела прямо ему в лицо.

— Ты ошибаешься, — спокойно сказала она, хотя ее сердце разрывалось от любви. — Письмо Натальи все меняет.. Раньше я думала, что наша связь никому не причинит вреда. Теперь же другое дело.

— Ты действительно думаешь, что Наталья заявила бы о своей любви ко мне, будь Кечко рядом с ней? — спросил Джулиан.

На нем был светло-серый костюм с золотой цепочкой для часов на груди. Его светлые волосы на шее вились поверх высокого накрахмаленного воротничка, и он выглядел таким же красивым, как в тот день, когда она впервые поняла, что его любит.

— Не знаю, — искренно и очень спокойно ответила Катерина. — Не думаю, что это имеет значение. Важно то, что измена Кечко заставила ее переоценить свою жизнь, и сейчас для нее ты — самый близкий человек на свете, так же как она и Стефан для тебя.

На его лоб упала прядь волос, и он откинул ее назад, стараясь избегать взгляда Катерины.

— А что ты скажешь о последних месяцах? — резко спросил Джулиан. — О спокойствии и ощущении полноты жизни, которые мы познали вместе?

Ее горло сжалось, и несколько мгновений она не могла говорить, затем тихо произнесла:

— Никто из нас никогда этого не забудет. Это будет нашим самым драгоценным воспоминанием.

Джулиан молчал, и с болью в сердце Катерина поняла, что он не собирается ей возражать. Хотя он искренне ее любил, но это была не та любовь, которую он испытывал к Наталье, и она знала, что он продолжает любить ее сестру, судя по тому, какую боль причинило ему известие о рождении Зорки, дочери Кечко.

— Я не знала о твоем решении оставить дипломатическую службу, — сказала Катерина. — Ты сделал это, потому что тебя попросили покинуть Белград и приступить к работе в другом месте?

Он кивнул:

— Мне предложили переехать в Париж. Я еще не дал ответа на просьбу начальства не уходить в отставку, и потому вопрос остается открытым.

Катерина подумала о прелестях Парижа, и, несмотря на боль в сердце, легкая улыбка заиграла на ее губах. Париж как нельзя лучше подходит Наталье. В Париже сестра будет счастлива.

Они стояли в нескольких шагах друг от друга, и, когда говорить уже было не о чем и зная, что стоит ему только к ней приблизиться, как ее хрупкая выдержка может подвести, она, собрав всю свою воли, направилась к двери.

— Ты придешь на вокзал меня проводить? — спросил Джулиан сдавленным от волнения голосом, ожидая, что она повернется и бросится в его объятия.

— Да, — сказала она, боясь на него взглянуть, и взялась за ручку двери. Ее глаза были полны слез. — Конечно, приду.

До отъезда Джулиана они больше невстречались наедине.

Такая встреча могла только причинить обоим невыносимую боль.

Внешне сохраняя спокойствие и ничем не выдавая своего горя, Катерина объяснила Петру, что дядя Джулиан скоро уедет из Белграда, но они должны не огорчаться, а думать о том, как счастлив будет Стефан, увидевшись с отцом.

Когда настал день расставания, Джулиан пришел в дом Василовичей. Между ним и Зитой отношения потеплели. Сияя от счастья оттого, что Наталья и Стефан скоро встретятся с Джулианом в Париже, она тепло поцеловала зятя в щеку и заставила пообещать прислать при первой же возможности фотографию малышки.

Алексий тоже выглядел счастливее, чем несколько месяцев назад. Он чувствовал огромное облегчение от того, что брак, за который он нес ответственность, не разрушился. Поздоровавшись с Джулианом за руку, он пообещал, что в ближайшем будущем вместе с Зитой, Катериной и Петром приедет в Париж, чтобы все они познакомились с Зоркой.

Катерина была бледнее обычного и очень спокойна. Она пока еще не попрощалась с Джулианом. Она расстанется с ним примерно через час на вокзале.

Когда он ушел, захватив подарки Зиты для Натальи и малышки, Катерина осторожно покинула родительский дом под предлогом визита к портнихе.

Она отправилась на вокзал, радуясь, что он находится в противоположном направлении от площади Теразие и лабиринта мощеных улочек за ней. Прошли слухи, что король Петр наконец решил вернуться в Белград, и на улицах было гораздо больше народа, чем обычно, а из кофеен доносился оживленный гул.

Хотя ее элегантное зеленое платье выглядело очень простым и на ней не было никаких украшений, ее грация привлекала многие восхищенные взгляды, и Катерина опустила зонтик пониже, не желая быть узнанной какой-нибудь родственницей или подругой.

Сотни раз за последние несколько дней она задавала себе вопрос, стоит ли идти на вокзал, чтобы попрощаться с Джулианом, и ответ был всегда один и тот же — нет, не стоит. Она мучилась, но не могла не пойти. Ведь они были не просто друзьями.

Войдя в прохладное здание вокзала, Катерина вспомнила тот вечер, когда она попрощалась здесь с Натальей, но предстоящее сейчас расставание было гораздо тяжелее.

Выйдя на перрон, она увидела Джулиана, ожидающего ее у барьера.

— Я думал, ты не придешь! — взволнованно сказал он и, не обращая внимания на толпу и забыв о том, что они не приближались друг к другу со дня последней встречи в маленьком домике за площадью Теразие, крепко обнял Катерину и прильнул к ее губам.

Для отъезжающих объявили, что поезд на Будапешт отправляется.

Наконец с, мучительной неохотой Джулиан оторвался от ее губ.

— Еще не поздно, — хрипло произнес он. — Мы могли бы уехать вместе!

Она ласково прижала палец к его губам.

— До свидания, — тихо сказала она. — Благослови тебя Бог.

Паровоз окутал их клубами пара. Носильщик уже отнес багаж Джулиана в вагон. Отпустив Катерину, он хрипло произнес:

— Я люблю тебя. И всегда буду любить. Ты лучше всех женщин на свете! — И, повернувшись, вскочил на подножку уже тронувшегося поезда. Через несколько секунд он открыл окно и высунулся наружу, не сводя глаз с Катерины.

А она продолжала стоять, как когда-то, пока поезд не скрылся из виду. Закончился еще один отрезок ее жизни, который она никогда не забудет. Он всегда будет для нее самым дорогим.

Она отошла от барьера. Толпа хлынула в дальний конец вокзала, где наспех расстелили красный ковер, так как королевский поезд уже прибыл, и только одна высокая, неясно вырисовывающаяся фигура осталась на перроне между ней и выходом на площадь. Катерина пригляделась, не веря своим глазам.

Мужчина двинулся к ней, не обращая внимания на приветственные крики, свидетельствующие о том, что король Петр наконец вернулся в столицу.

— Ты выглядишь так, будто нуждаешься в утешении, — резко сказал Макс.

Катерина вспомнила о его недавней тяжелой утрате и поняла, что ей не спрятать от него своего горя.

— Да, нуждаюсь, — ответила она, зная, что он все видел и все понял, и подумала о том, как она могла раньше считать его черствым и бездушным.

— Я тоже, — сказал он просто в своей обычной угрюмой манере.

Когда он предложил ей свою руку, согнутую в локте, она поняла, что ее будущее не так уж непроглядно, оно может быть ясным и солнечным. Она также поняла: не надо торопить события, время залечит все раны. Ее отношения с Максом будут строиться медленно и осторожно, но их основу ничто и никто не сможет поколебать.

Они не смешались с толпой, приветствующей вернувшегося в Белград короля, а вышли вместе из полумрака вокзала на залитую солнцем площадь.

МАЙ 1943 — ИЮНЬ 1945